Беломлинская Юля. Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

   Он их не трогал до поры, до времени.
   Как всякая персона, ангажированная мелким бесом, он как-то смутно осознавал свою функцию - по сохранению остатков этого племени.
   И по сохранению России - вот таким, вполне моисейским способом - во тьме, в крови, не подпуская к остальному миру, и только венчая с еврейством все больше и больше.
   Не знаю, почему он решил их все же тронуть - одно ясно, в ту же минуту его смахнули со стола, как маленького усатого таракана. Того самого, из Чуковского. Прилетел воробышек и склевал.
   Тут мы как раз и родились. А вокруг стало непривычно тихо. Ни войны, ни голода, ни "черных марусь" - один только Гагарин с Белкой и Стрелкой. Кончилась репетиция Страшного Суда, с участием наших бабушек и дедушек.
   По Питеру прошлись так, что тут и вовсе не осталось местного населения, все чесали да чесали кровавой расческой.
   - Вы же и чесали!
   Мы и чесали - но "МЫ" уже были "ВЫ". Мы ВСЕ уже были "МЫ" и чесали "НАС".
   Если бы я была настоящий Исаич, я бы написала об этом книгу - с документальными свидетельствами и статистическими выкладками.
   Но я - Исаич-Бедная девушка. И особенно меня смущает всемирный успех его "Красного колеса". Так что я ограничусь голословными утверждениями.
   Вокруг нас был мир - в миру все женились уж по любви - а особенно по этой дурацкой юношеской тяге к экзотике - хоть и ясно сказано:
   - Не любите черный глаз,
   Черный глаз опасный,
   А любите голубой,
   Голубой - прекрасный!
   Все любились уж вовсе вперемешку - и уж вовсе по доброму согласию.
   В очередной раз Питер опустел в конце 70-х - и Америка получила свою первую порцию России. Тогда она еще не заметила что это - Россия.
   Думала, так - евреи, привычная уже напасть.
   Тогда в семидесятые полицейские еще не освоили выражение:
   "РУССКИЕ СВИНЬИ",
   при битье ногами по почкам. Позже это придет на смену:
   "ГРЯЗНЫМ ИРЛАНДЦАМ",
   "ГНУСНЫМ МАКАРОННИКАМ",
   "ЖЕЛТЫМ ОБЕЗЬЯНАМ",
   " КАЙКАМ" И
   "НИГГЕРАМ"
   Про русских - это уже из моих лет в Америке.
   Тогда, в семидесятые, из Питера отъехало много народу... Оставшиеся опять чего-то там воевали, довоевывали свою СВОБОДУ. А потом наступила эта ПОТОМ МАЛЕНЬКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ - такая маленькая, что ее даже назвали другим словом, но все двери открылись, и мир стал ОБЩИМ.
   И вот тут-то, наконец, "ВЫ" стали "МЫ". Россия потянулась с котомкой на запад, не вполне осознав - чего это она бредет?
   НА ЗАРАБОТКИ ЧТО ЛИ?
   Ленивая мечтательная Россия - бессребреница, всегда довольная трешкой в кармане - на заработки - с чего бы это вдруг?
   А никто не догадался, что свадьба кончена и РОССИЯ теперь - ЕВРЕЙ.
   Ей теперь идти по свету с несносным нытьем о Боге, любви, совести, жалости...
   Идти с протянутой рукой, как положено блаженному юроду, навстречу миру, в котором Бога стараются заменить различными тотемами. Не важно, компьютер это, колбаса, или голливудская мелодрама - все это вещи ХОРОШИЕ, все это имеет полное право на существование, но не на ГЛАВНОМ месте, а в отсутствие Бога - немедленно выползает на ГЛАВНОЕ.
   Это - неправильно.
   Но ЕВРЕИ - они конешно этого не допустят, то есть программа, которая теперь называется не именем народа, но именем места - РОССИЯ.
   Когда-то русских детей унесли американские гуси-лебеди имени шестьдесят восьмого года. Тогда Америка была для нас - Великая школа свободы. Но теперь своей свободы - хоть отбавляй, а там - поражение Еврейской идеи. И пусть мелкий бес говорит, что - победа, что Еврейская идея это:
   КАЖДОМУ ПО КУРИЦЕ!
   И еще:
   КТО НЕ РАБОТАЕТ - ТОМУ КУРИЦУ ПОМЕНЬШЕ!
   Все это уже проходили, и я доподлинно утверждаю, что никогда это не было еврейской идеей. Еврейская идея говорит вот что:
   ОТПУСТИ ЭТУ КУРИЦУ В НЕБО - ВДРУГ ОНА ПОЛЕТИТ?
   ЕВРЕИ - это теперь МЫ - РОССИЯ, мы все теперь - РУССКИЕ, один общий народ.
   Наша кровь и плоть смешались.
   Мы стали сильнее.
   Наверное, мы теперь способны к свершению завершенных действий.
   Но в нас по прежнему остались жалость и мечтательство.
   Совесть и божеверие.
   Страшных мук нам, наверное, больше не положено, страшней, чем было в том веке все равно не сделаешь. Но программа - продолжается.
   А я евреями - с этим словом, жаль прощаться. Это было - ХОРОШЕЕ СЛОВО.
   Его сейчас часто можно услышать тут в Питере. Вообще в России.
   ЕВРЕИ - это уже не жиды и не комиссары, и не смуглые жители государства Израиль - это опять что-то безусловно СВОЕ - НАШЕ, русское, но пугающее, что-то что надо прокричать, пробить в колокол, как когда-то:
   ТАТАРЫ!!!
   И бежать! Но звонить - поздно и бежать поздно. Они вошли и надо теперь - ЭТИМ быть.
   Любить раскрашенного деревенского Бога.
   Брести с котомкой по свету.
   И по-прежнему, внезапно замирать посреди свершения завершенного действия,
   с надеждой, глядя в небо:
   НЕ ЛЕТИТ ЛИ КУРИЦА?
   МЫ ИЗ КРОНШТАДТА.
   Обдумавши все эти многочисленные мысли и рассортировавши их в голове, я конешно захотела их как-то донести до неразумного народа. В общем, это был уже не первый случай, кода Бедная девушка чувствует, что ей открылась высшая истина, и надо по этому поводу что-то делать. Была уже одна чудная девица, которой под деревом что-то там сообщили голоса.
   - Пойдем, Поля петь. По-хорошему - бутылкой по голове они не понимают. Надо пойти и рассказать им про Русскую идею. И вообще, что козлы они. Я, конешно очень храбрая, но петь-то я не умею, так что пойдем - будешь петь со мной хором.
   - Говорить тоже?
   - Только петь. Говорить, не бойся, я сама буду. Ты только стой рядом со мной, а то страшно.
   - Пошли!
   Поля почти все мои песни знала. Я договорилась с сербом Витей на какой-то неходовой будний день. Никаких гитаристов тогда не было. Я и Поля.
   Ну, Поля хоть - меццо-сопрано.
   А я - отродясь, дальше своей кухни не пела. Ладно, думаю, чего мне терять-то? У меня устоявшаяся репутация Городской Сумасшедшей, не хуже Чацкого. Нечего бояться - пора скакать к осажденному Орлеану.
   В это время, Костя Кузьминский выпустил мою первую книгу. Она называлась "Питерский романс", и включала в себя все мои песни о Бедных девушках и несчастной любви. Будучи еврейской Жанной Д,Арк, я решила погибнуть во имя идеи, но и одновременно как-то подзаработать.
   В общем, устроить презентацию этой книги. И поставить маленький спектакль. Кроме нас с Полей должны были выступить еще три человека - я хотела их показать публике. Все они должны были выйти передо мной (в роке это назвали бы "разогрев") и прочесть совершенно определенные свои вещи, которые я выбрала. Эти трое были - сам вечно опальный мэтр Кузьминский и двое людей, связанных с ним в ту пору - Володя Брук и Слава Могутин.
   Володя был мой близкий друг, а Славка тогда только появился в Нью-Йорке и радостно использовал любой плацдарм для выступлений. Его направил к Кузьминскому Лимон и отрадно видеть, что Славка никогда от Кузьмы не отрекся - везде его поминает как друга, и по-прежнему, сотрудничает с бруклинско-киевской компанией Костиных "деток". В общем, все эти три человека, которых трудно себе представить участниками чужого спектакля, тем не менее, согласились на этот раз пойти "под меня".
   Но в программке я никого из них не указала - мне хотелось посмотреть придут ли послушать одну меня. Программку я напечатала на ксероксе и положила во всех русских местах, где прежде приходилось крушить народ бутылками.
   Все знали, что помимо Городской Сумасшедшей, я еще и художница. Но в программке была вовсе не выставка, а книга и концерт - что-то странное. Всем стало интересно посмотреть - что же такое Городская сумасшедшая может спеть, и в назначенный день в "Медведь" явилось человек примерно триста.
   Никогда больше, кроме того случая, когда ребята из "В нашу гавань приходили корабли" затащили меня в Бруклин, в театр "Миллениум", мне не приходилось выступать перед таким количеством народа.
   Сначала шел мой спектакль: великолепный Кузьма читал про Лысую гору, потом Брук - про "Русский Самовар", потом Славка - про бедных деток Кальвина Кляйна...
   А потом пришел наш с Полей черед.
   Мы вышли на сцену в огромных шляпах с цветами.
   Поля, учась в Ля Гвардии на факультете пения - на сцене бывала и прежде,
   а я - никогда. Непонятно было на кого смотреть. Я хотела увидеть родителей и не смогла. Там где-то были бывшие друзья - все они теперь считали, что я спятила, и сторонились меня. Но вот "старики" - родительские друзья, они меня хотя бы жалеют и пришли поддержать. Но я их никого не вижу и поэтому думаю, что все тут передо мной - козлы. Они предали нашу Русскую идею, и теперь я скажу им все. Расскажу им, какие они козлы.
   Сейчас я вам расскажу, что такое быть евреем. И с чего начинается разрушение личности. Это когда ты выходишь во двор на проспекте Обуховской Обороны. Тебе три года, и ты там спокойно гуляешь с другими детьми, но однажды они вдруг тебе говорят:
   Баба Катя не велела нам с тобой играть. Потому что ты еврей.
   Ты бежишь, конешно, в слезах домой и спрашиваешь - что это за такое "еврей" и нельзя ли тебе этим НЕ БЫТЬ? И вот тут все решается впервые. В три года. Что тебе твоя мама ответит? Мне ответили:
   -Можешь этим не быть. Но тогда тебе придется не быть нашей дочкой.
   Вот такой первый урок - верности СВОИМ.
   СВОЕМУ-НАШЕМУ. Дальше было много разного. И преодоление, и победа и вечный комплекс - если уж вписался ЭТИМ быть - без комплекса не обойдешься. Но об этом - неинтересно. Интереснее, про другую маму, которая ответила:
   Выйди и скажи им, что Баба Катя перепутала. Ты - русский.
   Особенно часто такое говорили детям от смешанных браков.
   Особенно мальчикам - им ведь иначе - драться! Разбитые носы и очки. На хрен это нужно. Обучение отречению.
   Потом мы росли и, СВОЕ-НАШЕ становилось все шире, и вот оно уже выросло из Яблока и Курицы и доросло до Пушкина. Вместило в себя Россию.
   Там в Питере - в 89-м году произошло ОТЛУЧЕНИЕ.
   Это было горько и обидно, и мы уехали.
   Но здесь-то никто никого не отлучает. Тут другое слово - ОТРЕЧЕНИЕ.
   Во имя чего?
   Какой такой идеи?
   Что сказала американская Баба Катя?
   Кем, кем, теперь надо быть?
   Ага, евреями еще можно, тогда - пробиваемся на Аппер Ист-сайд.
   Но самое то главное - быть АМЕРИКАНЦАМИ.
   ИНАЧЕ ОНИ НЕ БУДУТ С ТОБОЙ ИГРАТЬ.
   А слово "русский" надобно позабыть, потому что нет такого слова и вовсе, а есть "совок".
   Вот такое движение и в первых рядах - те мальчики, которых мамы пожалели когда-то...
   ДА все нормально, но только потом не пеняйте, что дети вырастут посторонними вам уродами - такая ВАША линия. Зато все без комплексов.
   Ладно, будьте американцами, а я вот побуду русской, потому что меня научили в три года быть евреем - ТО ЕСТЬ не отрекаться и терпеть за СВОЕ-НАШЕ,
   все, что причитается. Но зато дочь моя стоит рядом и петь мы сегодня будем вместе. Как старый моряк и его сын - юнга в кинофильме "Мы из Кронштадта.
   Говорила я еще много всего. Минут двадцать. Время от времени мне кричали из зала:
   Не пизди! Пой, давай!
   А я отвечала:
   -Кто там пасть разевает? Подите-ка, дайте ему в ухо!
   Это я делала вид, что у нас с Полей тут много единомышленников, в этой толпе. Чтоб не так страшно было. Типа, у нас тут целая шайка Борцов за Идею. Наверное, к концу моей речи - шайка уже и сделалась. В основном из Бедных девушек, которые давно уже и сами так думали, но сказать вслух не решались. А на призыв, дать в ухо, откликнулся только мой интеллигентный папа и пошел искать - кому там надо в ухо давать?
   Нашел кого-то, тот сразу извинился и выставил папе пиво, как пострадавшему отцу.
   В общем, я призывала народ к верности и преданности, а потом сказала, что лучше всего верности и преданности учат народные баллады и городские романсы - наше русское ФЛАМЕНКО. Моя двоюродная сестра Аня - вместо того, чтобы считать себя русским, евреем или американцем, плюнула на все и объиспанилась - это не трудно сделать, живя в Квинсе - рядом с колумбийским комьюнити. Она стала танцовщицей Фламенко и отвалила в Мадрид, но перед этим успела объяснить мне, что весь текст фламенко, В общем, сводится к фразе:
   " Она мне падла изменила, а я ей суке - нож под ребро!".
   Так что все эти "Поедем, красотка, кататься" и "Шумел камыш" - самое что ни на есть РУССКОЕ ФЛАМЕНКО.
   И суть его одна
   ЗА ИЗМЕНУ - ПЛОТЮТ КРОВЬЮ!
   Вот я и сочиняю такие песни. И сейчас мы с Полей будем их петь.
   Народ к этому времени уже частично подразошелся, но и оставшийся народ подразошелся частично, потому что все уже приняли, как следует. Стало весело и мне тоже - уже не страшно.
   Мы с Полей, наконец, запели:
   Завяли в вазочке - цветы бумажные
   Ругалась верная твоя жена.
   Она сказала мне, что я - продажная,
   Что я - гулящая, мне грош цена.
   Она красивая, она высокая,
   Подушки мужнины пойдет взбивать,
   А я - напьюсь сейчас, стану веселая
   И вдоль по Шкиперской, пойду гулять.
   А мне, кто встретится, тот станет барином
   Видать пропащая судьба моя,
   Я хоть с жидом пойду, да хоть с татарином,
   Да хоть с извозчиком за три рубля!
   Пускай жена твоя - конфекты кушает
   Бока широкия свои растит.
   Быть может Бог один - меня послушает.
   Быть может Бог один ее простит.
   Вообще то там можно менять - кто кого послушает и простит.
   Теперь штук десять - пятнадцать моих песен все время гоняют в передаче
   "В нашу гавань приходили корабли" - под видом народных,
   и даже напечатали их в сборнике народных песен - безо всякого автора. хотя отлично знают, кто их автор, и в тот вечер, как раз и была презентация книги, где все эти тексты напечатаны. В НАСТОЯЩЕМ издательстве "Подвал" - у Кости и с НАСТОЯЩИМ копирайтом.
   Все равно скоро уже все скажут, что я вру, и вовсе их не сочинила, а где-то услышала. Где, интересно, я такое могла услышать? Вот такое, например, на мотив "Вывели казаки сорок тысяч лошадей...":
   Ой, меня убили,
   Ой, меня сгубили,
   Ой, не пожалели меня, девку молоду
   А я водки выпью, стану я веселой,
   Да разденусь голой,
   Да по улице пойду...
   А соседа встречу,
   Так ему отвечу:
   Не в моем заводе нынче глазки опускать
   Хочешь, чтоб любила,
   Пойдем со мной, милый,
   Будет нам могилой - моя девичья кровать
   Не ругайте, мама,
   Что иду не прямо
   И куда девала я свой свадебный наряд...
   А мне нынче, мама, нету стыда-срама,
   Обо мне, что хочут,
   Пускай люди говорят.
   Свадьбу мне играли
   Десять дней гуляли,
   С нашего местечку - жид на скрипочке играл...
   Он меня увидел - ничем не обидел.
   Только душу вынул,
   А тело не забрал.
   Волос его - красный,
   Глаз его - опасный,
   Да в его картузе - звенят царские рубли.
   Ты Мария-Дева, тож жида любила,
   Расскажи, как было, а после смерть пошли...
   У всех народов есть баллады о том, как женщина полюбила иноверца. Но русские песни - о татарах и половцах.
   О татарах написана такая важная песня - первый раз я ее услышала лет в пять: на кухне шла гулянка, я засыпала, забравшись в родительскую постель, и тут пришла Жанна Ковенчук - огромная красавица - полукитаянка. Она легла рядом со мной и стала мне петь колыбельную:
   - Как за речкою да за Дарьею,
   Злы татарове дуван дуванили
   На дуваньице доставалася,
   Доставалася теща зятюшке...
   Дальше было про то, что он привез тещу, посадил ее качать люльку, а она поет:
   ...Ты по батюшке злой татарченочек,
   А по матушке ты русеночек,
   А по роду ты мне внученочек.
   Ведь твоя-то мать мне родная дочь
   Семи лет она во полон взята...
   Дальше дочка - ее узнает, дает ей ключи и коня, велит ей брать золота, сколько нужно хватать этого сына из люльки и бежать в Святую Русь.
   Маманя отвечает, что без нее не побежит.
   А дочка говорит, что мужа своего, татарина - не бросит и родит ему еще детей. Этого - первенца - надо везти в Россию и вырастить русским. А остальные дети - пусть будут татарами и сама она - своему "чучмеку" (так сказали бы сейчас) - верная жена.
   Сколько всего поместилось в эту песню. Вот она "еврейская идея" первенца от русской матери - отдать России. Вот она идея верности - самой остаться с мужем - татарином. Вот такое СВОЕ-НАШЕ.
   Никто эту песню больше не помнит. Не нужна. Когда ж она стала не нужна? Может во время советской дружбы народов?
   Когда было все просто: стреляют в друг друга чеченец и ингуш на меже, вдруг прямо из земли вырастает товарищ Киров, берет их обоих за руки и вместе идут они строить новую жизнь.
   А как только товарища Кирова и Ко отменили, все немедленно бросились обратно на ту же межу, с той же винтовкой, но освобожденные от Необщего Бога, бабы, успели уже так запутать своими пездами СВОЕ-НАШЕ, что вполне пришло время для таких песен.
   Один вид этих, заполонивших Израиль старушек в ситцевых платочках, чего стоит...
   А наутро теща из Иванова,
   Ксенья Павловна - вела дознание...
   - Он откуда родом?
   - Да из Рыбинска...
   - Что рисует?
   - Все натуру разную.
   - Сам еврей?
   - А что?
   - Сиди, не рыпайся! Вот у Тоньки - без ноги да с язвою...
   (Вряд ли Черчилль мог предположить ЭТУ тещу - в Иерусалиме, в противогазе.)
   Это - Галич и вовсе не про любовь к иноверцу, а "Вальс об абстракционизме", про любовь к абстракции.
   О любви христианки к еврею - много баллад фламенко.
   Есть песни у грузин, у поляков.
   А по-русски еще никто не написал. Время не пришло. Не отстоялось.
   То есть - вот пришло и отстоялось - во мне. Я и написала.
   И другую - про еврейскую девушку. Ту можно спутать с "настоящей", но эту - вряд ли спутаешь - видно, что она написана кем-то, кто родился уже ПОСЛЕ ВСЕГО.
   -Ты бери коня, коня лучшего,
   Ты беги, беги мать, во Святую Русь!
   - Не поеду я во Святую Русь,
   Я с тобой дитя, не расстануся...
   Над зыбкой. С выцветшими синими глазами. В противогазе. Под артобстрелом. Поют смуглым детям ... Много где... СВОЕ-НАШЕ.
   Вот и мы с Полей пели и пели... И про Черную уточку.
   Это была моя последняя душевная травма - Мочалка то меня бросил!
   Бросил, так и не подобрав. Ушел к Нинке. Нинка - конешно апофеоз Бедной Девушки, но когда-то, брошенная мужем с двумя детьми, она от полного ужаса выучилась на компьютерщицу, и в наше время у нее уже был дом и машина. А Мочалка - говорил Гоге Ломинадзе: "Запомни, Ося, баба, должна быть устроенная!". Я то его отбила от - вообще - немолодой еврейской миллионерши. А прибила все же к своей - Нинке-компьютерщице. Нинка - очень классная, а мне все равно было обидно, и я сочинила "Уточку".
   Уточка черная, уточка белая,
   Ходит по бережку, да не плывет.
   Ты ж неученая, девушка бедная,
   Кто ж тебя, девушка замуж возьмет?
   Сваха не ходит, мамаша волнуется,
   Девушка бедная спала с лица.
   Вышла однажды под вечер на улицу
   Встала одна у резного крыльца.
   Только узка деревенская улочка
   Не разминешься - заденешь плечом.
   Бедная девушка, белая уточка,
   Ты виновата, а он не причем.
   Мимо прошел, никому не просватанный,
   Алый жилет, за душой не гроша,
   Кабы не бедной была, а богатою
   Всем бы красавица ты хороша.
   Если такого - судьбой нареченного
   И до утра удержать не смогла...
   Девушка бедная, уточка черная,
   В речку нырнула - да не поплыла!
   А Мочалка в эту Нинку по-честному влюбился. А все равно написала - от обиды. Теперь песня есть и назад ее не засунешь. Я видела, как ее поют в телевизоре, и всякие Бедные девушки по-настоящему плачут.
   Мочалка бросил, а я уже крещенная была. Тут уж в меня конешно РАВВИН влюбился. И главное - устроенный, вот что обидно. С домом и с машиной. Чудный красивый питерский человек Марик Гракх.
   Он когда в Америку приехал - давно в конце 70-х, родня стала думать куда бы его такого - после Студии Горошевского и прочей питерской хрени пристроить. Надо что-то артистическое. Хучь в раввины отдавай.
   В общем, решили в раввины отдать. А жену - в канторы. Это до добра не довело - жену в результате увел оперный тенор. А Марик выучился и стал работать в тюрьме в городе Филадельфия.
   Он рассказывал, что русский еврей ему там попался только один раз. Но надолго. Это был еврейский старичок - фронтовик, он зарезал свою жену старушку. Она его всю жизнь пилила - вот однажды нервы и не выдержали. Марик говорит, что дети на него обиделись и не хотели его навещать. Только он раввин и навещал.
   Потом он переехал в Нью-Йорк и стал главным раввином знаменитого похоронного дома "Ладога". Там есть еще знаменитый "Яблоков-Кингсвей" со знаменитой рекламой, занимающей всю первую страницу "Нового Русского Слова":
   НИКОГДА!!!
   ПОХОРОННЫЙ ДОМ "ЯБЛОКОВ-КИНГСВЕЙ"
   НЕ ОТКАЖЕТ ЕВРЕЮ ИЗ РОССИИ!
   Вот так. Это поначалу пугает всех приезжих, но потом привыкаешь. Отдельно стоит какой-то православный "Безенчук" - и чувствуется укоризна в его скромном объявлении:
   Кресты и православные памятники. Тихон Хренов.
   А Мариков похоронный дом "Ладога" прославился, благодаря Марику. Он был замечательный.
   И сколько раз говорил, что лучшей жены, чем я ему не найти - поступай назад в иудаизм - и под хупу!
   Правда, после того, как я ему честно призналась, что это надо не назад, а вовсе заново и вообще ради замужества - нельзя, потому что, нечестно, он на меня все виды потерял. Только и осталась нам, что дружить и вести богословские споры,
   В которых он всегда побеждал - по причине своей всесторонней учености.
   Раньше, когда Марик еще работал в Филадельфии в тюрьме, а в Нью-Йорке хоронил "парт-тайм", он всегда у меня останавливался. Приедет и сразу к телефону:
   Извини, завтра похороны с утра - надо поговорить с родственниками усопшей - что-то узнать о ней.
   Дальше начинался разговор на час примерно, а я сидела и слушала, каждый раз примерно одно и то же:
   - Значит, она была человеком, имеющим талант сопереживания... Это и тянуло к ней людей... как вы сказали? С неиссякаемым чувством юмора?... Всегда готова помочь...
   Мне все время казалось, что это я умерла, и он беседует с моей дочерью. Так я САМА СЕБЯ себе представляю - человеком, имеющим талант сопереживания, с неиссякаемым чувством юмора и всегда готовым помочь...
   Чувство юмора особенно ярко проявилось впоследствии, когда я вернулась в Нью-Йорк из Парижа, по причине - не особенно смешной, и Марик взял надо мной шефство на некоторое время. Я часто оказывалась у него на работе и пока ждала его - названивала разным знакомым, сказать, что я снова в Нью-Йорке. Я говорила:
   Привет. А я вот вернулась. У меня - рак. Правда! Сейчас-то я звоню из похоронного дома "Ладога".
   Дальше раздавался дикий хохот.
   -Уже? А к доктору сначала - не хочешь? Ну так, на всякий случай?
   Тут уже - совместный хохот. А потом все говорили, что я удивительно мужественная. Конешно, прослывешь мужественной, если, что бы в твоей жизни не происходило - вокруг непрерывно декорация кинокомедии, и ты вставлена в нее и - играешь.
   А что делать - контракт под названием "жизнь" подписан, и прерывать его, похоже, пока не собираются.
   Страшное слово обернулось шестью месяцами разнообразных физических пыток с голливудским хэппи-эндом.
   Правда, у меня теперь так же, как и у любимейшего Хвоста, неполный набор внутренностей, но зато я теперь герой, не хуже моих ровесников которых ранило на войне. Можно говорить:
   -Ну да, иногда в жизни бывает ОЧЕНЬ СТРАШНО И ОЧЕНЬ БОЛЬНО. Очень больно иногда бывает ОЧЕНЬ ДОЛГО. Что ты делаешь при этом? Молчишь. Иногда орешь. Иногда плачешь. Терпишь, в общем. Война не страшней больницы - там весело, там азарт. А в больнице - ТИХО...
   А мы все пели и пели. Потом и еврейские тоже - я сочинила слова на все знаменитые еврейские музыки и "Фрейлехс", который в просторечии называется "Семь сорок" и "Тум Балалайка" и "Офен припечек"...
   Все эти еврейские мелодии - никуда не исчезли. Людей этих, говорящих на языке "идиш", которые бродили вдоль границ - поубивали, а музыка сохранилась.
   Кто-то бросился и к этим сундукам. Не я, но нашлись люди.
   Эту музыку - "клейзмир" - все любят. Ее невозможно не любить, ну вот как русскую литературу. И сейчас ее впервые начали играть - просто музыканты. За то, что они музыканты. Не за то, что евреи. Только сейчас. Клейзмир входит в мир, как когда-то фламенко, а потом джаз.
   Он будет входить все больше и больше. Как и джаз, музыка, настоянная на крови. Там в Америке - сделали клейзмир-джаз и клейзмир-рок, а тут у нас Инна Желанная и Сергей Старостин соединили его с русской архаической деревенской музыкой. И опять НАШЕ-ВАШЕ-СВОЕ.
   Но у меня все люди говорят по-русски. И все про любовь, да про измену.
   ... Тумбала, тумбала, тумбалала
   Рано поутру из дома ушла
   Злая старуха - сводня и шлюха...
   Девушкой бедной когда-то была.
   А если про войну - то про любовь и верность.
   ... Не жди письма, любезная Матрена,
   Писать я письма, знаешь, не мастак
   Идет война, осталось два патрона,
   Ты извини, коль что-нибудь не так.
   Когда мы кончили петь - никаких уже козлов я не увидела.
   Все стали Серенькие Козлики и Библейские Козочки - выяснилось, что если истины, вбиваемые бутылкой в голову, люди почему-то воспринимают плохо, то вот так - пропетые простые слова - все наоборот сразу понимают и верят им.
   Все сразу исправились, полюбили Русскую Идею и раскупили у меня все книжки. Это было очень важно, потому что, как раз за день до этого, уже пришло письмо от лендлорда, чтоб платили немедленно. В тот день со мной случилось настоящее чудо - я не успела оглянуться, как в кармане у меня оказалась тысяча баксов. На 800 у меня раскупили кассет и книжек, а еще 200 дал мне серб Витя. Он бы потрясен таким количеством людей в своем баре, и особенно количеством ими выпитого.