Страница:
Оказывается, она уже забыла, какие у него широкие плечи, забыла, какие у него волосы и глаза… Передавая слуге шляпу и перчатки, герцог, как всегда, хмурился. Приблизившись к гостиной, он наконец-то взглянул на нее, и глаза его внезапно сверкнули.
«Неужели так выглядят глаза мужчины, пришедшего к любовнице?» – невольно подумала Джейн.
– Ну; у вас уже все готово? – осведомился Трешем. Ждала ли она, что он поцелует ей руку? Может, думала, что поцелует в губы? И какие слова она ожидала услышать?
– Да, готово. Но пришлось потрудиться. Не так-то просто превратить бордель в приличное жилье.
– Однако вам это удалось, не так ли?
Переступив порог гостиной, он осмотрелся. Герцог стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Казалось, он заполнял всю комнату.
– Вижу, стены на месте. И того же цвета.
– Да, на месте. Я не считала возможным вводить вас в лишние расходы.
– Представляю, какую мину скорчил бы Куинси, если бы вы развернулись по-настоящему. Последнее время он сам не свой. Вероятно, счета стали увеличиваться.
– Отчасти вы сами виноваты. Мне ни к чему столько нарядов. Но портниха, которую вы прислали, сказала, что вы дали ей определенные указания и она не смеет вас ослушаться. Даже если мои желания идут вразрез с вашими.
– Как видите, некоторые женщины знают свое место. Да, Джейн, они знают, в каких случаях следует подчиняться.
– И знают, как, подчиняясь, зарабатывать большие деньги. Я не стала менять обои, хотя в своем собственном доме предпочла бы другой цвет. Впрочем, в сочетании с серым и серебряным, а не с розовым и лиловым выглядит очень даже неплохо. Теперь мне здесь нравится, и я смогу жить в этом доме.
– В самом деле, Джейн? – Трешем пристально взглянул на девушку. – Неужели и в спальне все закончено? Что же я там увижу? Может, две узкие жесткие койки и на каждой по власянице?
– Если вы не представляете спальню без красного, то, осмелюсь предположить, вам там сейчас не понравится. Зато мне комната нравится, а это – главное. В конце концов, мне там спать каждую ночь.
– А мне, получается, нельзя там спать? – осведомился Трешем.
Джейн почувствовала, что щеки ее заливаются румянцем. Стараясь смотреть прямо в глаза герцога, она сказала:
– Отчего же нельзя? Я ведь подписала контракт и, следовательно, признала, что вы имеете право приходить и уходить, когда захотите. Но я полагаю, что вы не намерены жить здесь постоянно, как я. Вероятно, вы просто будете приходить, когда… Ну, когда… – Джейн в смущении потупилась.
– Когда мне захочется насладиться вашим телом?
– Да, – кивнула она.
– А когда мне этого не захочется, приходить нельзя? – Джейн молчала, и герцог продолжал:
– Разве так написано в контракте? Неужели там написано, что я могу приходить сюда только с одной-единственной целью? Значит, мне нельзя зайти к вам, чтобы выпить чаю или поговорить? А если я зайду просто для того, чтобы поспать?
Джейн думала о том, что именно таких отношений ей хотелось бы. В этом случае она была бы не только любовницей… Но лучше не мечтать о подобном.
– Не хотите взглянуть на спальню? – спросила она.
Он смотрел на нее еще несколько долгих секунд. Внезапно на губах его появилась улыбка, взгляд потеплел, и Джейн тотчас же почувствовала слабость в ногах.
– Взглянуть на спальню? – переспросил Трешем. – Чтобы оценить новую меблировку? Или для того, чтобы сразу же лечь в постель?
Этот вопрос привел Джейн в замешательство. Но, тут же овладев собой, она сказала:
– Я ведь ваша любовница.,.
– Да, действительно, – пробормотал герцог. По-прежнему держа руки за спиной, он подошел к ней почти вплотную. Наклонившись, заглянул ей в глаза. – Не вижу решимости мученицы, Джейн. Так вы готовы к выполнению своих обязанностей?
– Да, готова.
Сердце Джейн бешено колотилось, и ей казалось, что даже герцог слышит его стук.
Трешем наконец выпрямился и протянул ей руку;
– Тогда пойдем, Джейн.
Джоселин внимательно посмотрел на девушку.
– Ну как вам? – спросила она. – Что скажете?
– Что скажу? – с усмешкой переспросил герцог. – Скажу, что мне не терпится взглянуть на ваши чудесные волосы, не терпится посмотреть, как они струятся по плечам…
Джейн вытащила шпильки из прически, и ее золотистые волосы рассыпались по плечам и по спине.
Ах эти волосы! Сверкающие потоки чистого золота. Джейн всегда была красива, даже в своем отвратительном сером платье и безобразном чепце, но сейчас…
У Трешема не было слов. Он молча любовался стоявшей перед ним красавицей.
– Но Джоселин… – проговорила она, глядя на него своими ясными голубыми глазами. – Сейчас я на незнакомой тропе, и вам придется меня повести.
Он кивнул, чувствуя, как его накрывает волна – нет, не желания, чего-то иного. Возможно, это было сладостное томление, предчувствие чего-то неописуемо прекрасного, предчувствие чуда… Но он не ждал, не думал, что это придет к нему сейчас – ведь прежде подобные ощущения возникали лишь при звуках музыки. Впрочем, нет, изредка это странное томление духа возникало, когда он смотрел на прекрасную картину. Но испытывать такое, глядя на женщину, пусть даже очень красивую, – подобного с ним еще не случалось. Когда же это возникло? Когда она назвала его по имени – вот где истоки этих ощущений.
– Имя Джоселин передавалось старшим сыновьям в нашем роду из поколения в поколение. Я стал Джоселином еще до рождения, но не припомню, чтобы кто-нибудь так меня называл.
Глаза Джейн округлились.
– А ваша мать? А отец? А брат с сестрой? Ведь они, конечно же…
– Нет. – Он скинул сюртук и стал расстегивать жилет. – Я уже родился с титулом, родился графом. И все в нашей семье величали меня соответствующим образом, пока мне не исполнилось семнадцать и я не стал герцогом Трешемом.
Джоселин сам попросил называть его по имени, хотя прежних своих любовниц никогда об этом не просил. Для них он был Трешем, как и для всех прочих. Он помнил, что почувствовал, когда она произнесла его имя неделю назад. Возникло совершенно неожиданное ощущение… ощущение интимности. Вероятно, именно этого ему так долго не хватало.
Он сбросил жилет и стал развязывать узел шейного платка. Джейн молча смотрела на него. Наконец вполголоса проговорила:
– Я думаю, Джоселин, что каждого человека следует хотя бы иногда называть по имени. Скажи, ты хочешь… ты хочешь, чтобы я тоже разделась?
– Нет. Пока нет.
Он снял рубашку и стащил сапоги, но панталоны снимать не стал.
– Ты прекрасен, – неожиданно сказала Джейн, и герцог взглянул на нее с удивлением. Она не смущаясь любовалась его обнаженным торсом. – Может, я оскорбила тебя этим словом? Да, в нем мало мужского. Но я не могу назвать тебя красивым мужчиной – слишком уж резкие у тебя черты лица. К тому же ты темноволосый и темноглазый. Но ты прекрасен.
Даже опытная куртизанка не смогла бы так возбудить его, а ведь Джейн еще не прикасалась к нему.
– Что же сказать тебе в ответ? – спросил он, подходя к ней вплотную. – Тебя нельзя назвать хорошенькой, Джейн. – Джоселин взял ее лицо в ладони, погрузив пальцы в шелк золотистых волос. – Да, нельзя, и ты должна это знать. Миловидность эфемерна, недолговечна. Но ты будешь красива и в тридцать, и в сорок, и в восемьдесят лет. В двадцать же ты блистательна, головокружительно хороша. И ты моя.
Он склонил голову и прикоснулся чуть приоткрытыми губами к ее губам.
– Да, Джоселин, – прошептала она. – Да, сейчас я твоя. Согласно контракту.
– Этот нелепый контракт… – Он тихо рассмеялся. – Я хочу, чтобы ты желала меня, Джейн. Скажи мне, что дело не только в деньгах и не в тех обязательствах, под которыми ты подписалась на этой проклятой бумажке. Скажи, что желаешь меня. Меня – Джоселина. Или честно скажи, что все дело в деньгах, и тогда я оставлю тебе дом, оставлю жалованье на ближайшие пять лет и уйду. Я не стану укладывать тебя в постель, если ты не скажешь, что тебе нужен именно я.
Раньше ему было все равно. Почти все равно. Трешем не мог бы сказать, что презирает женщин, торгующих своим телом. Но все же он не слишком огорчался, если вдруг выяснялось, что женщина к нему равнодушна и ее интересуют лишь его деньги. И, разумеется, ни для одной из них он не был Джоселином.
Что же касается Джейн… Он предпочел бы развернуться и уйти, но не позволил бы ей отдаться ему, если бы понял, что она к нему равнодушна. А может быть, Джейн действительно…
– Мне нужен именно ты, Джоселин, – прошептала она. И Джейн не кривила душой – ее влекло к этому мужчине.
Заглянув в ее синие глаза, герцог понял, что она с ним откровенна.
И тут Джейн чуть подалась вперед и коснулась губами его шеи. Таким мог быть лишь знак капитуляции, и Джоселин тотчас же это понял. Более того, он знал, что она сделала именно то, что хотела сделать, знал, что она желает его.
Сердце захлестнула волна благодарности – словно ему преподнесли бесценный подарок.
Трешем почувствовал, что Джейн желает его. Но желает по-другому – не так, как все прежние любовницы.
– Джейн, будь моей, – пробормотал он, зарывшись лицом в шелк ее волос. – Будь моей, Джейн!
– Да, Джоселин, да… – Чуть отстранившись, она заглянула ему в глаза. – Только ты должен показать мне, научить… Я не уверена, что знаю.
Ее голос звучал как-то слишком уж буднично, но Джоселин понимал, что она просто пытается скрыть волнение.
– О, Джейн… – Он поцеловал девушку в губы и принялся расстегивать пуговицы на ее платье.
Глава 14
«Неужели так выглядят глаза мужчины, пришедшего к любовнице?» – невольно подумала Джейн.
– Ну; у вас уже все готово? – осведомился Трешем. Ждала ли она, что он поцелует ей руку? Может, думала, что поцелует в губы? И какие слова она ожидала услышать?
– Да, готово. Но пришлось потрудиться. Не так-то просто превратить бордель в приличное жилье.
– Однако вам это удалось, не так ли?
Переступив порог гостиной, он осмотрелся. Герцог стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Казалось, он заполнял всю комнату.
– Вижу, стены на месте. И того же цвета.
– Да, на месте. Я не считала возможным вводить вас в лишние расходы.
– Представляю, какую мину скорчил бы Куинси, если бы вы развернулись по-настоящему. Последнее время он сам не свой. Вероятно, счета стали увеличиваться.
– Отчасти вы сами виноваты. Мне ни к чему столько нарядов. Но портниха, которую вы прислали, сказала, что вы дали ей определенные указания и она не смеет вас ослушаться. Даже если мои желания идут вразрез с вашими.
– Как видите, некоторые женщины знают свое место. Да, Джейн, они знают, в каких случаях следует подчиняться.
– И знают, как, подчиняясь, зарабатывать большие деньги. Я не стала менять обои, хотя в своем собственном доме предпочла бы другой цвет. Впрочем, в сочетании с серым и серебряным, а не с розовым и лиловым выглядит очень даже неплохо. Теперь мне здесь нравится, и я смогу жить в этом доме.
– В самом деле, Джейн? – Трешем пристально взглянул на девушку. – Неужели и в спальне все закончено? Что же я там увижу? Может, две узкие жесткие койки и на каждой по власянице?
– Если вы не представляете спальню без красного, то, осмелюсь предположить, вам там сейчас не понравится. Зато мне комната нравится, а это – главное. В конце концов, мне там спать каждую ночь.
– А мне, получается, нельзя там спать? – осведомился Трешем.
Джейн почувствовала, что щеки ее заливаются румянцем. Стараясь смотреть прямо в глаза герцога, она сказала:
– Отчего же нельзя? Я ведь подписала контракт и, следовательно, признала, что вы имеете право приходить и уходить, когда захотите. Но я полагаю, что вы не намерены жить здесь постоянно, как я. Вероятно, вы просто будете приходить, когда… Ну, когда… – Джейн в смущении потупилась.
– Когда мне захочется насладиться вашим телом?
– Да, – кивнула она.
– А когда мне этого не захочется, приходить нельзя? – Джейн молчала, и герцог продолжал:
– Разве так написано в контракте? Неужели там написано, что я могу приходить сюда только с одной-единственной целью? Значит, мне нельзя зайти к вам, чтобы выпить чаю или поговорить? А если я зайду просто для того, чтобы поспать?
Джейн думала о том, что именно таких отношений ей хотелось бы. В этом случае она была бы не только любовницей… Но лучше не мечтать о подобном.
– Не хотите взглянуть на спальню? – спросила она.
Он смотрел на нее еще несколько долгих секунд. Внезапно на губах его появилась улыбка, взгляд потеплел, и Джейн тотчас же почувствовала слабость в ногах.
– Взглянуть на спальню? – переспросил Трешем. – Чтобы оценить новую меблировку? Или для того, чтобы сразу же лечь в постель?
Этот вопрос привел Джейн в замешательство. Но, тут же овладев собой, она сказала:
– Я ведь ваша любовница.,.
– Да, действительно, – пробормотал герцог. По-прежнему держа руки за спиной, он подошел к ней почти вплотную. Наклонившись, заглянул ей в глаза. – Не вижу решимости мученицы, Джейн. Так вы готовы к выполнению своих обязанностей?
– Да, готова.
Сердце Джейн бешено колотилось, и ей казалось, что даже герцог слышит его стук.
Трешем наконец выпрямился и протянул ей руку;
– Тогда пойдем, Джейн.
* * *
Вся мебель в спальне осталась прежней, и стояла она на прежних местах, только обивка изменилась. Серовато-зеленый, кремовый и золотистый – изумительное сочетание цветов. Было совершенно очевидно, что у Джейн прекрасный вкус. К тому же она, занимаясь деталями, не упускала из виду целое, то есть конечный результат – качество, совершенно необходимое для художника по интерьеру. Еще один навык, приобретенный в приюте? Или в элегантно обставленном загородном доме? Кто же она все-таки такая, эта Джейн Инглби?Джоселин внимательно посмотрел на девушку.
– Ну как вам? – спросила она. – Что скажете?
– Что скажу? – с усмешкой переспросил герцог. – Скажу, что мне не терпится взглянуть на ваши чудесные волосы, не терпится посмотреть, как они струятся по плечам…
Джейн вытащила шпильки из прически, и ее золотистые волосы рассыпались по плечам и по спине.
Ах эти волосы! Сверкающие потоки чистого золота. Джейн всегда была красива, даже в своем отвратительном сером платье и безобразном чепце, но сейчас…
У Трешема не было слов. Он молча любовался стоявшей перед ним красавицей.
– Но Джоселин… – проговорила она, глядя на него своими ясными голубыми глазами. – Сейчас я на незнакомой тропе, и вам придется меня повести.
Он кивнул, чувствуя, как его накрывает волна – нет, не желания, чего-то иного. Возможно, это было сладостное томление, предчувствие чего-то неописуемо прекрасного, предчувствие чуда… Но он не ждал, не думал, что это придет к нему сейчас – ведь прежде подобные ощущения возникали лишь при звуках музыки. Впрочем, нет, изредка это странное томление духа возникало, когда он смотрел на прекрасную картину. Но испытывать такое, глядя на женщину, пусть даже очень красивую, – подобного с ним еще не случалось. Когда же это возникло? Когда она назвала его по имени – вот где истоки этих ощущений.
– Имя Джоселин передавалось старшим сыновьям в нашем роду из поколения в поколение. Я стал Джоселином еще до рождения, но не припомню, чтобы кто-нибудь так меня называл.
Глаза Джейн округлились.
– А ваша мать? А отец? А брат с сестрой? Ведь они, конечно же…
– Нет. – Он скинул сюртук и стал расстегивать жилет. – Я уже родился с титулом, родился графом. И все в нашей семье величали меня соответствующим образом, пока мне не исполнилось семнадцать и я не стал герцогом Трешемом.
Джоселин сам попросил называть его по имени, хотя прежних своих любовниц никогда об этом не просил. Для них он был Трешем, как и для всех прочих. Он помнил, что почувствовал, когда она произнесла его имя неделю назад. Возникло совершенно неожиданное ощущение… ощущение интимности. Вероятно, именно этого ему так долго не хватало.
Он сбросил жилет и стал развязывать узел шейного платка. Джейн молча смотрела на него. Наконец вполголоса проговорила:
– Я думаю, Джоселин, что каждого человека следует хотя бы иногда называть по имени. Скажи, ты хочешь… ты хочешь, чтобы я тоже разделась?
– Нет. Пока нет.
Он снял рубашку и стащил сапоги, но панталоны снимать не стал.
– Ты прекрасен, – неожиданно сказала Джейн, и герцог взглянул на нее с удивлением. Она не смущаясь любовалась его обнаженным торсом. – Может, я оскорбила тебя этим словом? Да, в нем мало мужского. Но я не могу назвать тебя красивым мужчиной – слишком уж резкие у тебя черты лица. К тому же ты темноволосый и темноглазый. Но ты прекрасен.
Даже опытная куртизанка не смогла бы так возбудить его, а ведь Джейн еще не прикасалась к нему.
– Что же сказать тебе в ответ? – спросил он, подходя к ней вплотную. – Тебя нельзя назвать хорошенькой, Джейн. – Джоселин взял ее лицо в ладони, погрузив пальцы в шелк золотистых волос. – Да, нельзя, и ты должна это знать. Миловидность эфемерна, недолговечна. Но ты будешь красива и в тридцать, и в сорок, и в восемьдесят лет. В двадцать же ты блистательна, головокружительно хороша. И ты моя.
Он склонил голову и прикоснулся чуть приоткрытыми губами к ее губам.
– Да, Джоселин, – прошептала она. – Да, сейчас я твоя. Согласно контракту.
– Этот нелепый контракт… – Он тихо рассмеялся. – Я хочу, чтобы ты желала меня, Джейн. Скажи мне, что дело не только в деньгах и не в тех обязательствах, под которыми ты подписалась на этой проклятой бумажке. Скажи, что желаешь меня. Меня – Джоселина. Или честно скажи, что все дело в деньгах, и тогда я оставлю тебе дом, оставлю жалованье на ближайшие пять лет и уйду. Я не стану укладывать тебя в постель, если ты не скажешь, что тебе нужен именно я.
Раньше ему было все равно. Почти все равно. Трешем не мог бы сказать, что презирает женщин, торгующих своим телом. Но все же он не слишком огорчался, если вдруг выяснялось, что женщина к нему равнодушна и ее интересуют лишь его деньги. И, разумеется, ни для одной из них он не был Джоселином.
Что же касается Джейн… Он предпочел бы развернуться и уйти, но не позволил бы ей отдаться ему, если бы понял, что она к нему равнодушна. А может быть, Джейн действительно…
– Мне нужен именно ты, Джоселин, – прошептала она. И Джейн не кривила душой – ее влекло к этому мужчине.
Заглянув в ее синие глаза, герцог понял, что она с ним откровенна.
И тут Джейн чуть подалась вперед и коснулась губами его шеи. Таким мог быть лишь знак капитуляции, и Джоселин тотчас же это понял. Более того, он знал, что она сделала именно то, что хотела сделать, знал, что она желает его.
Сердце захлестнула волна благодарности – словно ему преподнесли бесценный подарок.
Трешем почувствовал, что Джейн желает его. Но желает по-другому – не так, как все прежние любовницы.
– Джейн, будь моей, – пробормотал он, зарывшись лицом в шелк ее волос. – Будь моей, Джейн!
– Да, Джоселин, да… – Чуть отстранившись, она заглянула ему в глаза. – Только ты должен показать мне, научить… Я не уверена, что знаю.
Ее голос звучал как-то слишком уж буднично, но Джоселин понимал, что она просто пытается скрыть волнение.
– О, Джейн… – Он поцеловал девушку в губы и принялся расстегивать пуговицы на ее платье.
Глава 14
Но она вовсе не волновалась.
Ох нет, конечно же, волновалась.
Но волновалась лишь потому, что не знала, как себя вести, не знала, что ей следует делать.
Однако она нисколько его не боялась. И совершенно не испытывала чувства стыда. Она не стыдилась, потому что действительно его желала, отчаянно желала. Он был необычайно красив. Он был прекрасен. Мускулистый, широкоплечий, узкобедрый… И от него исходил такой приятный, такой волнующий запах…
К тому же он был Джоселин, а она – единственная женщина, так его называющая. Она знала, что такое магия имени, Джейн – ее второе имя, но только родители так ее называли. Родители – а теперь он, Джоселин. Сначала она пыталась запретить ему называть ее по имени, требовала, чтобы он называл ее мисс Инглби, но он, к счастью, не внял ее просьбам.
– Так уж случилось, что они каким-то таинственным образом познали близость еще до того, как свершился акт физической близости. А сейчас он раздевал ее… Джоселин раздевал ее, но Джейн нисколько не стыдилась своей наготы – ведь она знала, что красива, знала, что желанна.
Она смотрела на Джоселина и любовалась его мускулистым телом. Он действительно был прекрасен.
– Джейн… – Он привлек ее к себе, и она тихонько вздохнула, почувствовав, как соски соприкасаются с его обнаженной грудью. – Джейн, пора. Давай ляжем.
В следующее мгновение она ощутила прохладу шелковистых простыней. Джейн заменила их, но сменила лишь расцветку, материал же оставила прежним, решив, что атласные простыни – действительно самые подходящие для спальни.
Теперь она смотрела, как он расстегивал пуговицы на своих панталонах. При этом Джоселин не отворачивался и не о водил глаза. «Пусть побыстрее привыкнет, – думал он. – Она не должна стесняться, не должна этого бояться».
Джейн прекрасно понимала, что происходит, и, разумеется, не боялась. Но все же ей стало не по себе, когда Трешем предстал перед ней совершенно обнаженный.
Он едва заметно улыбнулся и лег рядом с ней. Приподнявшись на локте, внимательно посмотрел на нее.
– Уверяю тебя, ты привыкнешь к этому зрелищу, – проговорил он, снова улыбнувшись. – Прежде мне не приходилось иметь дело с девственницей, но думаю, что первый раз тебе будет немного больно. Однако боль тотчас же пройдет, обещаю. И, конечно же, тебе надо подготовиться. Ты знаешь что-нибудь о прелюдии?
Она покачала головой:
– Нет.
– Надо понимать это слово буквально, – проговорил Джоселин, и Джейн показалось, что глаза его смеются, – Мы будем играть, Джейн. Будем играть столько, сколько потребуется для того, чтобы ты захотела принять меня. А потом я возьму тебя и сделаю так, что мы оба получим удовлетворение. Смею предположить, что ты об этом кое-что знаешь, верно? Боль пройдет тотчас же, поверь мне.
Джейн не сомневалась в этом. Она уже что-то чувствовала… Но это ощущение нельзя было назвать болью. Как не был болью и странный зуд в сосках.
– Ты ведь уже играешь, не так ли? – сказала она. – Ты играешь словами.
– Мы даже могли бы сидеть в противоположных концах комнаты, возбуждая друг друга одними лишь словами, – со смехом проговорил Трешем. – Когда-нибудь мы этим займемся, но не сегодня. Сегодня день для прикосновений, Джейн. Чтобы узнавать друг друга руками, губами, языком. Чтобы преодолеть то, что мешает нам стать единым целым. Мы ведь станем одним целым, Джейн, верно?
– Да… – Она провела ладонью по его щеке. – Да, Джоселин, мы с тобой станем одним целым, я очень этого хочу. Хочу слиться с тобой воедино – слиться душой и телом.
– Ты, я, мы… – шептал он, почти касаясь губами ее губ. – Давай придумаем новое местоимение, Джейн, В нем единственность "я" должна сливаться со множественностью «мы», и оно, это слово, будет означать: Джейн и Джоселин.
Изумленная услышанным, Джейн во все глаза смотрела на герцога. Впрочем, еще больше удивляло то, что осталось невысказанным. Все получалось совсем не так, как она думала. Совсем не так, как, вероятно, бывает между мужчиной и его любовницей. У них все складывалось таким образом… Казалось, они действительно любили друг друга.
Но ведь такого не было в договоре. Она не это имела в виду, когда совершала сделку. Да и Джоселину требовалась только любовница, не более того.
Однако все происходило именно так, как происходило.
Джейн поняла это слишком поздно – их губы уже слились в поцелуе, и его руки уже ласкали ее. Да, она наконец-то осознала, что произошло, и поняла, почему сделала такой выбор. Теперь ей стало ясно, почему она решилась на это и почему приняла предложение герцога без гнева и ужаса.
Это называлось любовью. Возможно – влюбленностью. Во всяком случае, она чувствовала, что хочет отдать себя Джоселину, отдать без остатка, чтобы потом столько же получить взамен. Вероятно, именно это имел в виду Джоселин, когда сказал, что они должны стать одним целым.
– Джейн… – прошептал он ей в ухо.
Он по-прежнему целовал и ласкал ее, и порой ей казалось, что его руки и губы одновременно ласкают и целуют все ее тело.
Джейн не знала, как долго это продолжалось. И не могла бы сказать, откуда ей было известно, как именно к нему прикасаться, как отвечать на его ласки. Но она знала, что делать, она знала, когда и как ласкать возлюбленного, и не нуждалась ни в каких уроках.
Почему так происходило? Возможно, потому, что Джоселин был для нее не просто мужчиной, а она для него – не просто женщиной. Инстинкт подсказывал ей, что это именно так, что она для герцога – больше чем любовница.
– Джейн…
Он вновь и вновь повторял ее имя, а она – его. Он был ее возлюбленным, она – его любимой.
Желание усиливалось с каждым мгновением, с каждым вздохом.
Да, она желала его.
Сейчас.
Джейн тихонько застонала.
– Джоселин… – Она взяла его за руку. – О… Джоселин… – Она не знала, что сказать, но он прекрасно ее понял.
– Теперь ты готова, – прошептал он, целуя ее в губы. – Сейчас я лягу сверху. Не напрягайся. Лежи спокойно и не бойся.
– Иди ко мне, – простонала она. – Прошу тебя.
Чуть приподнявшись, он накрыл ее своим телом, и она инстинктивно раздвинула ноги. Затем, вновь повинуясь инстинкту, обвила ногами его бедра. Тут он поднял голову, посмотрел ей в лицо, и Джейн поняла, что страсть переполняет его.
Он еще несколько секунд смотрел ей в глаза, а потом она почувствовала давление, которое с каждым мгновением усиливалось. Он входил в нее медленно, но настойчиво. Внезапно она ощутила острую боль – возможно, это было лишь предчувствие боли – и почти тотчас же услышала голос Джоселина;
– Джейн, если бы я только мог взять на себя твою боль… Но страдания всегда выпадают на долю женщины.
Он на мгновение замер и снова посмотрел ей в глаза.
Джейн затаила дыхание в ожидании боли… и вдруг поняла, что все уже свершилось. Невольно улыбнувшись, она прошептала:
– Я все еще жива. Он тоже улыбнулся:
– Узнаю мою девочку. Не следовало ожидать слез и истерик от Джейн Инглби, не так ли?
Тихонько вздохнув, Джейн закрыла глаза, привыкая к новым для нее ощущениям. Наконец, окончательно осознав, что страшивший ее миг остался позади, что боли больше не будет, она, открыв глаза, пробормотала:
– Джоселин, а теперь что?
– Лежи спокойно, если хочешь. Или двигайся вместе со мной, если появится желание. Здесь, в постели, не существует правил, и в этом нелепом контракте тоже ничего об этом не сказано. Мы просто будем делать то, что нам захочется.
Он наклонил голову, уткнувшись лицом в ее золотистые волосы, рассыпавшиеся по подушке. Затем приподнял бедра и тотчас же снова медленно вошел в нее.
На этот раз боли не было, только ощущение влажного тепла и ритмичные движения. Вскоре она уловила ритм этих движений и, раз за разом приподнимая бедра, ощутила благословенную энергию слияния, присущую всему живому. Средоточие наслаждения находилось там, где женское естество сливалось с мужским. Но это было не только физическое слияние двух тел, но и слияние двух миров – мужского и женского, это было то самое единение, о котором они совсем недавно говорили, к которому стремились. Сейчас "я" каждого из них утрачивало смысл, а множественность «мы» превращалась в единственность.
Желание становилось болью, и эта боль все нарастала…
– Сейчас, Джейн…
Он снова поднял голову и заглянул ей в глаза:
– Сейчас, Джейн. Иди со мной. Сейчас…
Да, сейчас – и до конца. Вместе в бездну, в бесконечность, к забвению – нет, к познанию всего и вся. К единению.
– Джоселин! – вырвалось из ее груди.
– Джейн… – пробормотал он.
Она почувствовала, как в нее изливается горячая влага, и поняла, что теперь действительно все свершилось.
Потом он нежно поцеловал ее и что-то прошептал ей в ухо, после чего, чуть приподнявшись, лег рядом, обнял ее за плечи и заботливо прикрыл одеялом.
– Джейн, – услышала она его голос, – ты и сейчас будешь утверждать, что все еще жива?
Джейн сонно улыбнулась:
– Мы были в раю, да?
Она уже засыпала, поэтому не услышала его смех.
Джоселин не спал. Ему было хорошо, как никогда, и все-таки кое-что его беспокоило… Господи, сколько глупостей он наговорил. Хорошо, если она не слышала.
Нет, конечно же, она все слышала.
Она слушала его очень внимательно.
С ними происходило именно то, о чем он говорил, перед тем как лечь с ней. Они получили не только физическое удовлетворение – они действительно слились воедино, слились душой и телом, и он стал ею, а она – им, Нет, не так… Они слились воедино, став тем, чем не был каждый из них в отдельности.
Проклятие, если так дальше пойдет, можно кончить в сумасшедшем доме.
Такого с ним прежде не случалось. А сейчас все произошло… как бы само собой. Разумеется, он ничего подобного не имел в виду, когда сделал Джейн это предложение. Ему просто снова захотелось завести любовницу. Женщину, с которой иногда, когда возникает желание, можно переспать. Казалось, все было предельно ясно: ему понравилась Джейн, а она нуждалась в деньгах и в крыше над головой.
Он полагал, что они просто совершили взаимовыгодную сделку.
Полагал так до тех пор, пока они не распустила волосы. Нет, это только усилило желание.
До тех пор, пока она не назвала его по имени. И пока не сказала… Черт возьми, что же она сказала? Джоселин еще крепче ее обнял.
«Я думаю, что каждого человека следует хотя бы иногда называть по имени».
Да, именно так она сказала. Именно с этого все началось. С нескольких глупых слов.
С самого рождения он был графом, наследником герцогского титула. И его воспитывали соответствующим образом – его готовили к тому моменту, когда он унаследует титул и состояние отца. И Джоселин хорошо усвоил уроки. В семнадцать лет он стал таким же, каким был его отец в этом возрасте.
Однако своего, одному ему присущего характера у него не было. Он был таким, каким его хотели видеть, и делал то, чего от него ждали. Долгие годы он носил маску, и все считали, что герцог Трешем именно таков – высокомерный и бессердечный аристократ.
…Волосы Джейн пахли розами. Над ней постоянно витал этот запах. Аромат, напоминавший о летнем. саде в загородном имении, аромат, наполнявший сердце странной тоской. Странной, потому что он терпеть не мог провинцию. Поссорившись с отцом в день своего шестнадцатилетия, Джоселин уехал из Актон-Парка и после этого появлялся там лишь дважды – год спустя, когда хоронили отца, и спустя еще четыре года, когда умерла мать.
Он больше не собирался приезжать туда – во всяком случае, до своих собственных похорон. Но сейчас, закрывая глаза, он видел пологие склоны зеленых холмов к востоку от дома – их излюбленное с Ферди и Ангелиной место игр; там они играли в разбойников и первооткрывателей. Но иногда Джоселин приходил туда один, и тогда для него одного звучала музыка; он вдыхал ароматы цветов и трав, и временами ему казалось, что он вот-вот постигнет тайны мироздания, тайны всего сущего. Изредка Джоселину удавалось записать те слова, что приходили на ум, и, случалось, ему даже нравилось написанное.
Но потом он в порыве гнева рвал проклятый листок на мелкие клочки и уходил из дома, полный презрения к себе.
Джоселин не любил вспоминать об Актон-Парке, хотя и заботился о том, чтобы поместье процветало. Но когда-то там был его дом. Там жила няня, которая не скупилась ни на строгость, ни на любовь. Она оставалась при нем, пока ему не исполнилось восемь. Он даже помнил, за что ее уволили. У него разболелся зуб, и она, усадив его на колени, стала что-то ласково шептать ему на ухо. Неожиданно в детскую вошел отец, вошел без предварительного уведомления, что случалось крайне редко.
И няню рассчитали в тот же день.
А его, Джоселина, отправили в кабинет отца, где он сначала ждал, когда его высекут, а потом – когда удалят зуб.
«Герцог Трешем, – повторял отец при каждом взмахе розгой, – должен вырастить достойного наследника».
– Джоселин… – Проснувшись, Джейн тотчас же взглянула на него. Ее лицо раскраснелось, веки отяжелели, а губы чуть припухли от поцелуев. И казалось, что от нее исходит золотистый цвет. – Я была ужасно неловкой, да?
Джейн принадлежала к тем немногим женщинам, которые от природы наделены чувственностью. Ее инстинкты заявляли о себе столь властно, что всякое притворство казалось бессмысленным. Она отдавала себя щедро и самозабвенно; казалось, ей неведомо, что такое раны любви. Да, конечно же, она не знала, каково быть униженной, оскорбленной, отвергнутой…
Он уже хотел ответить, но Джейн прикоснулась пальцем к глубокой складке у его переносицы.
– Это как понимать? Я действительно оказалась никчемной в постели? Какая я глупая… Сказала, что побывала в раю, а ведь ты, наверное, там не был.,.
Трешем невольно улыбнулся. Взяв Джейн за руку, проговорил:
– Ты чудесная женщина, необыкновенная… И мне с тобой было очень хорошо. Ты мне веришь?
Джейн промолчала. Трешем внимательно посмотрел на нее и вдруг нахмурился – ему пришло в голову, что он, возможно, допустил ошибку, когда попросил называть его по имени.
– Ты злишься, – сказала она неожиданно.
– Это потому, что ты говоришь, будто побывала в раю. Тем самым ты как бы даешь понять, что я ввел тебя в заблуждение. Понимаешь?
Джейн покачала головой, и Трешем продолжал:
– Я взял тебя в любовницы, и сейчас ты просто приступила к исполнению своих обязанностей. Я всегда стараюсь доставить удовольствие тем женщинам, которым плачу. Но повторяю: для тебя это всего лишь исполнение обязанностей. Ты зарабатываешь на жизнь, вот и все.
Он говорил словно стегал себя кнутом – каждое слово вызывало резкую боль. Чувствует ли она что-то похожее?
Трешем ненавидел себя, но в этом не было ничего нового – он уже много лет себя ненавидел.
– Значит, стараетесь доставить удовольствие? Я бы хотела напомнить вам, ваша светлость, что вы платите за пользование моим телом. Вы не платите за мои мысли и чувства. Я сравнила свои ощущения с пребыванием в раю, и я имею на это право. При условии, что не препятствую вам пользоваться моим телом.
Трешему казалось, что он вот-вот взорвется от ярости. Если бы Джейн разрыдалась, как любая другая на ее месте, он осыпал бы ее насмешками – и тем самым еще больше наказал бы себя. Но она с невозмутимым видом отчитала его. Хотя и лежала рядом с ним нагая.
Ох нет, конечно же, волновалась.
Но волновалась лишь потому, что не знала, как себя вести, не знала, что ей следует делать.
Однако она нисколько его не боялась. И совершенно не испытывала чувства стыда. Она не стыдилась, потому что действительно его желала, отчаянно желала. Он был необычайно красив. Он был прекрасен. Мускулистый, широкоплечий, узкобедрый… И от него исходил такой приятный, такой волнующий запах…
К тому же он был Джоселин, а она – единственная женщина, так его называющая. Она знала, что такое магия имени, Джейн – ее второе имя, но только родители так ее называли. Родители – а теперь он, Джоселин. Сначала она пыталась запретить ему называть ее по имени, требовала, чтобы он называл ее мисс Инглби, но он, к счастью, не внял ее просьбам.
– Так уж случилось, что они каким-то таинственным образом познали близость еще до того, как свершился акт физической близости. А сейчас он раздевал ее… Джоселин раздевал ее, но Джейн нисколько не стыдилась своей наготы – ведь она знала, что красива, знала, что желанна.
Она смотрела на Джоселина и любовалась его мускулистым телом. Он действительно был прекрасен.
– Джейн… – Он привлек ее к себе, и она тихонько вздохнула, почувствовав, как соски соприкасаются с его обнаженной грудью. – Джейн, пора. Давай ляжем.
В следующее мгновение она ощутила прохладу шелковистых простыней. Джейн заменила их, но сменила лишь расцветку, материал же оставила прежним, решив, что атласные простыни – действительно самые подходящие для спальни.
Теперь она смотрела, как он расстегивал пуговицы на своих панталонах. При этом Джоселин не отворачивался и не о водил глаза. «Пусть побыстрее привыкнет, – думал он. – Она не должна стесняться, не должна этого бояться».
Джейн прекрасно понимала, что происходит, и, разумеется, не боялась. Но все же ей стало не по себе, когда Трешем предстал перед ней совершенно обнаженный.
Он едва заметно улыбнулся и лег рядом с ней. Приподнявшись на локте, внимательно посмотрел на нее.
– Уверяю тебя, ты привыкнешь к этому зрелищу, – проговорил он, снова улыбнувшись. – Прежде мне не приходилось иметь дело с девственницей, но думаю, что первый раз тебе будет немного больно. Однако боль тотчас же пройдет, обещаю. И, конечно же, тебе надо подготовиться. Ты знаешь что-нибудь о прелюдии?
Она покачала головой:
– Нет.
– Надо понимать это слово буквально, – проговорил Джоселин, и Джейн показалось, что глаза его смеются, – Мы будем играть, Джейн. Будем играть столько, сколько потребуется для того, чтобы ты захотела принять меня. А потом я возьму тебя и сделаю так, что мы оба получим удовлетворение. Смею предположить, что ты об этом кое-что знаешь, верно? Боль пройдет тотчас же, поверь мне.
Джейн не сомневалась в этом. Она уже что-то чувствовала… Но это ощущение нельзя было назвать болью. Как не был болью и странный зуд в сосках.
– Ты ведь уже играешь, не так ли? – сказала она. – Ты играешь словами.
– Мы даже могли бы сидеть в противоположных концах комнаты, возбуждая друг друга одними лишь словами, – со смехом проговорил Трешем. – Когда-нибудь мы этим займемся, но не сегодня. Сегодня день для прикосновений, Джейн. Чтобы узнавать друг друга руками, губами, языком. Чтобы преодолеть то, что мешает нам стать единым целым. Мы ведь станем одним целым, Джейн, верно?
– Да… – Она провела ладонью по его щеке. – Да, Джоселин, мы с тобой станем одним целым, я очень этого хочу. Хочу слиться с тобой воедино – слиться душой и телом.
– Ты, я, мы… – шептал он, почти касаясь губами ее губ. – Давай придумаем новое местоимение, Джейн, В нем единственность "я" должна сливаться со множественностью «мы», и оно, это слово, будет означать: Джейн и Джоселин.
Изумленная услышанным, Джейн во все глаза смотрела на герцога. Впрочем, еще больше удивляло то, что осталось невысказанным. Все получалось совсем не так, как она думала. Совсем не так, как, вероятно, бывает между мужчиной и его любовницей. У них все складывалось таким образом… Казалось, они действительно любили друг друга.
Но ведь такого не было в договоре. Она не это имела в виду, когда совершала сделку. Да и Джоселину требовалась только любовница, не более того.
Однако все происходило именно так, как происходило.
Джейн поняла это слишком поздно – их губы уже слились в поцелуе, и его руки уже ласкали ее. Да, она наконец-то осознала, что произошло, и поняла, почему сделала такой выбор. Теперь ей стало ясно, почему она решилась на это и почему приняла предложение герцога без гнева и ужаса.
Это называлось любовью. Возможно – влюбленностью. Во всяком случае, она чувствовала, что хочет отдать себя Джоселину, отдать без остатка, чтобы потом столько же получить взамен. Вероятно, именно это имел в виду Джоселин, когда сказал, что они должны стать одним целым.
– Джейн… – прошептал он ей в ухо.
Он по-прежнему целовал и ласкал ее, и порой ей казалось, что его руки и губы одновременно ласкают и целуют все ее тело.
Джейн не знала, как долго это продолжалось. И не могла бы сказать, откуда ей было известно, как именно к нему прикасаться, как отвечать на его ласки. Но она знала, что делать, она знала, когда и как ласкать возлюбленного, и не нуждалась ни в каких уроках.
Почему так происходило? Возможно, потому, что Джоселин был для нее не просто мужчиной, а она для него – не просто женщиной. Инстинкт подсказывал ей, что это именно так, что она для герцога – больше чем любовница.
– Джейн…
Он вновь и вновь повторял ее имя, а она – его. Он был ее возлюбленным, она – его любимой.
Желание усиливалось с каждым мгновением, с каждым вздохом.
Да, она желала его.
Сейчас.
Джейн тихонько застонала.
– Джоселин… – Она взяла его за руку. – О… Джоселин… – Она не знала, что сказать, но он прекрасно ее понял.
– Теперь ты готова, – прошептал он, целуя ее в губы. – Сейчас я лягу сверху. Не напрягайся. Лежи спокойно и не бойся.
– Иди ко мне, – простонала она. – Прошу тебя.
Чуть приподнявшись, он накрыл ее своим телом, и она инстинктивно раздвинула ноги. Затем, вновь повинуясь инстинкту, обвила ногами его бедра. Тут он поднял голову, посмотрел ей в лицо, и Джейн поняла, что страсть переполняет его.
Он еще несколько секунд смотрел ей в глаза, а потом она почувствовала давление, которое с каждым мгновением усиливалось. Он входил в нее медленно, но настойчиво. Внезапно она ощутила острую боль – возможно, это было лишь предчувствие боли – и почти тотчас же услышала голос Джоселина;
– Джейн, если бы я только мог взять на себя твою боль… Но страдания всегда выпадают на долю женщины.
Он на мгновение замер и снова посмотрел ей в глаза.
Джейн затаила дыхание в ожидании боли… и вдруг поняла, что все уже свершилось. Невольно улыбнувшись, она прошептала:
– Я все еще жива. Он тоже улыбнулся:
– Узнаю мою девочку. Не следовало ожидать слез и истерик от Джейн Инглби, не так ли?
Тихонько вздохнув, Джейн закрыла глаза, привыкая к новым для нее ощущениям. Наконец, окончательно осознав, что страшивший ее миг остался позади, что боли больше не будет, она, открыв глаза, пробормотала:
– Джоселин, а теперь что?
– Лежи спокойно, если хочешь. Или двигайся вместе со мной, если появится желание. Здесь, в постели, не существует правил, и в этом нелепом контракте тоже ничего об этом не сказано. Мы просто будем делать то, что нам захочется.
Он наклонил голову, уткнувшись лицом в ее золотистые волосы, рассыпавшиеся по подушке. Затем приподнял бедра и тотчас же снова медленно вошел в нее.
На этот раз боли не было, только ощущение влажного тепла и ритмичные движения. Вскоре она уловила ритм этих движений и, раз за разом приподнимая бедра, ощутила благословенную энергию слияния, присущую всему живому. Средоточие наслаждения находилось там, где женское естество сливалось с мужским. Но это было не только физическое слияние двух тел, но и слияние двух миров – мужского и женского, это было то самое единение, о котором они совсем недавно говорили, к которому стремились. Сейчас "я" каждого из них утрачивало смысл, а множественность «мы» превращалась в единственность.
Желание становилось болью, и эта боль все нарастала…
– Сейчас, Джейн…
Он снова поднял голову и заглянул ей в глаза:
– Сейчас, Джейн. Иди со мной. Сейчас…
Да, сейчас – и до конца. Вместе в бездну, в бесконечность, к забвению – нет, к познанию всего и вся. К единению.
– Джоселин! – вырвалось из ее груди.
– Джейн… – пробормотал он.
Она почувствовала, как в нее изливается горячая влага, и поняла, что теперь действительно все свершилось.
Потом он нежно поцеловал ее и что-то прошептал ей в ухо, после чего, чуть приподнявшись, лег рядом, обнял ее за плечи и заботливо прикрыл одеялом.
– Джейн, – услышала она его голос, – ты и сейчас будешь утверждать, что все еще жива?
Джейн сонно улыбнулась:
– Мы были в раю, да?
Она уже засыпала, поэтому не услышала его смех.
Джоселин не спал. Ему было хорошо, как никогда, и все-таки кое-что его беспокоило… Господи, сколько глупостей он наговорил. Хорошо, если она не слышала.
Нет, конечно же, она все слышала.
Она слушала его очень внимательно.
С ними происходило именно то, о чем он говорил, перед тем как лечь с ней. Они получили не только физическое удовлетворение – они действительно слились воедино, слились душой и телом, и он стал ею, а она – им, Нет, не так… Они слились воедино, став тем, чем не был каждый из них в отдельности.
Проклятие, если так дальше пойдет, можно кончить в сумасшедшем доме.
Такого с ним прежде не случалось. А сейчас все произошло… как бы само собой. Разумеется, он ничего подобного не имел в виду, когда сделал Джейн это предложение. Ему просто снова захотелось завести любовницу. Женщину, с которой иногда, когда возникает желание, можно переспать. Казалось, все было предельно ясно: ему понравилась Джейн, а она нуждалась в деньгах и в крыше над головой.
Он полагал, что они просто совершили взаимовыгодную сделку.
Полагал так до тех пор, пока они не распустила волосы. Нет, это только усилило желание.
До тех пор, пока она не назвала его по имени. И пока не сказала… Черт возьми, что же она сказала? Джоселин еще крепче ее обнял.
«Я думаю, что каждого человека следует хотя бы иногда называть по имени».
Да, именно так она сказала. Именно с этого все началось. С нескольких глупых слов.
С самого рождения он был графом, наследником герцогского титула. И его воспитывали соответствующим образом – его готовили к тому моменту, когда он унаследует титул и состояние отца. И Джоселин хорошо усвоил уроки. В семнадцать лет он стал таким же, каким был его отец в этом возрасте.
Однако своего, одному ему присущего характера у него не было. Он был таким, каким его хотели видеть, и делал то, чего от него ждали. Долгие годы он носил маску, и все считали, что герцог Трешем именно таков – высокомерный и бессердечный аристократ.
…Волосы Джейн пахли розами. Над ней постоянно витал этот запах. Аромат, напоминавший о летнем. саде в загородном имении, аромат, наполнявший сердце странной тоской. Странной, потому что он терпеть не мог провинцию. Поссорившись с отцом в день своего шестнадцатилетия, Джоселин уехал из Актон-Парка и после этого появлялся там лишь дважды – год спустя, когда хоронили отца, и спустя еще четыре года, когда умерла мать.
Он больше не собирался приезжать туда – во всяком случае, до своих собственных похорон. Но сейчас, закрывая глаза, он видел пологие склоны зеленых холмов к востоку от дома – их излюбленное с Ферди и Ангелиной место игр; там они играли в разбойников и первооткрывателей. Но иногда Джоселин приходил туда один, и тогда для него одного звучала музыка; он вдыхал ароматы цветов и трав, и временами ему казалось, что он вот-вот постигнет тайны мироздания, тайны всего сущего. Изредка Джоселину удавалось записать те слова, что приходили на ум, и, случалось, ему даже нравилось написанное.
Но потом он в порыве гнева рвал проклятый листок на мелкие клочки и уходил из дома, полный презрения к себе.
Джоселин не любил вспоминать об Актон-Парке, хотя и заботился о том, чтобы поместье процветало. Но когда-то там был его дом. Там жила няня, которая не скупилась ни на строгость, ни на любовь. Она оставалась при нем, пока ему не исполнилось восемь. Он даже помнил, за что ее уволили. У него разболелся зуб, и она, усадив его на колени, стала что-то ласково шептать ему на ухо. Неожиданно в детскую вошел отец, вошел без предварительного уведомления, что случалось крайне редко.
И няню рассчитали в тот же день.
А его, Джоселина, отправили в кабинет отца, где он сначала ждал, когда его высекут, а потом – когда удалят зуб.
«Герцог Трешем, – повторял отец при каждом взмахе розгой, – должен вырастить достойного наследника».
– Джоселин… – Проснувшись, Джейн тотчас же взглянула на него. Ее лицо раскраснелось, веки отяжелели, а губы чуть припухли от поцелуев. И казалось, что от нее исходит золотистый цвет. – Я была ужасно неловкой, да?
Джейн принадлежала к тем немногим женщинам, которые от природы наделены чувственностью. Ее инстинкты заявляли о себе столь властно, что всякое притворство казалось бессмысленным. Она отдавала себя щедро и самозабвенно; казалось, ей неведомо, что такое раны любви. Да, конечно же, она не знала, каково быть униженной, оскорбленной, отвергнутой…
Он уже хотел ответить, но Джейн прикоснулась пальцем к глубокой складке у его переносицы.
– Это как понимать? Я действительно оказалась никчемной в постели? Какая я глупая… Сказала, что побывала в раю, а ведь ты, наверное, там не был.,.
Трешем невольно улыбнулся. Взяв Джейн за руку, проговорил:
– Ты чудесная женщина, необыкновенная… И мне с тобой было очень хорошо. Ты мне веришь?
Джейн промолчала. Трешем внимательно посмотрел на нее и вдруг нахмурился – ему пришло в голову, что он, возможно, допустил ошибку, когда попросил называть его по имени.
– Ты злишься, – сказала она неожиданно.
– Это потому, что ты говоришь, будто побывала в раю. Тем самым ты как бы даешь понять, что я ввел тебя в заблуждение. Понимаешь?
Джейн покачала головой, и Трешем продолжал:
– Я взял тебя в любовницы, и сейчас ты просто приступила к исполнению своих обязанностей. Я всегда стараюсь доставить удовольствие тем женщинам, которым плачу. Но повторяю: для тебя это всего лишь исполнение обязанностей. Ты зарабатываешь на жизнь, вот и все.
Он говорил словно стегал себя кнутом – каждое слово вызывало резкую боль. Чувствует ли она что-то похожее?
Трешем ненавидел себя, но в этом не было ничего нового – он уже много лет себя ненавидел.
– Значит, стараетесь доставить удовольствие? Я бы хотела напомнить вам, ваша светлость, что вы платите за пользование моим телом. Вы не платите за мои мысли и чувства. Я сравнила свои ощущения с пребыванием в раю, и я имею на это право. При условии, что не препятствую вам пользоваться моим телом.
Трешему казалось, что он вот-вот взорвется от ярости. Если бы Джейн разрыдалась, как любая другая на ее месте, он осыпал бы ее насмешками – и тем самым еще больше наказал бы себя. Но она с невозмутимым видом отчитала его. Хотя и лежала рядом с ним нагая.