Бэлоу Мэри. Больше, чем любовница

   Следует ли обратиться в другое агентство, не упоминая об опыте последних двух дней? И есть ли в Лондоне такое агентство, куда бы она не наведывалась раз пять по меньшей мере?
   Тут какой-то полный джентльмен сильно толкнул ее в плечо и отчитал за то, что не смотрит, куда идет. Джейн почувствовала, что в ней вновь закипает гнев – в который уже раз за сегодняшнее утро. И все началось с этого несносного дуэлянта – с герцога Трешема. Он обращался с ней так, будто она была вещью, будто единственное ее назначение – служить удовлетворению его, Трешема, нужд, а потом хозяйка, назвавшая ее лгуньей и превратившая в объект насмешек…
   Неужели женщины низших сословий столь бесправны? Неужели они не заслужили хоть толики уважения?
   Что же касается герцога Трешема… Она непременно сообщит ему о той роли, которую он сыграл в ее, Джейн, увольнении. И пусть узнает, что без работы она умрет от голода! А мадам Лорен должна знать, что не имела права обвинять ее во лжи, не имея на то оснований. Что хозяйка говорила? Что она может сохранить место, если принесет от герцога записку, подтверждающую правдивость ее рассказа?
   Ну что же, мадам получит записку.
   И герцог подпишет ее.
   Она знала, где он живет. На Гросвенор-сквер. Это место было ей знакомо. Едва приехав в Лондон, еще не осознав всю безнадежность своего положения, еще не почувствовав одиночества, Джейн отправилась гулять по Беркли-сквер и по Гросвенор-сквер. Так что найти дом Трешема для нее не составит труда.
   Джейн отправилась в путь.

Глава 2

   Граф Дербери остановился в отеле «Палтни». В Лондон он приезжал редко, поэтому не затруднял себя приобретением собственного дома в городе. Он и отель предпочел бы подешевле, но миссия требовала соблюдения приличий. Дербери надеялся, что пробудет в Лондоне не слишком долго, так что больших издержек сумеет избежать. Вскоре он сможет преспокойно отправиться домой, в имение Кэндлфорд, расположенное в графстве Корнуолл.
   А сейчас граф принимал в своих гостиничных апартаментах посетителя, человека, от которого в данный момент очень многое зависело… Правда, по мнению графа, этот маленький вертлявый человечек с густо напомаженными волосами совершенно не походил на сыщика со знаменитой Боу-стрит. Но не всегда наши представления соответствуют действительности, и с этим приходилось мириться.
   – Полагаю, за те деньги, что я вам плачу, вы могли бы поднять на ноги всех и каждого и найти, наконец, эту девчонку. Не думаю, что поймать провинциалку, впервые приехавшую в столицу, – такое уж сложное дело. Леди Уэбб – единственная, к кому она могла бы обратиться, – сейчас в отъезде.
   – Прошу прощения, сэр, но у нас немало и других дел, – ответил сыщик. – Привлечь всех людей мы не можем. Однако уверяю вас: у меня будут помощники. Надежные люди, самые лучшие.
   – Да уж, судя по вашим запросам, они должны быть просто золотые, – проворчал граф.
   Сыщик вежливо поклонился.
   – А не могли бы вы эту девушку описать? – спросил он.
   – Высокая и худая. Блондинка. Хорошенькая. Даже слишком.
   – Сколько ей лет, сэр?
   – Двадцать.
   – Значит, она просто сбежала из дома, сэр, и вы желаете ее вернуть? У меня создалось впечатление, что вы чего-то недоговариваете.
   – Разумеется, все не так просто! Эта женщина – опасная преступница, убийца. Она убила моего сына… то есть он еще жив, но скорее всего не выживет. И к тому же она воровка. Сбежала с кучей денег и драгоценностей. Ее необходимо найти.
   – И передать в руки правосудия, – кивнул сыщик. – А теперь, сэр, если не возражаете, мы подробнее остановимся на приметах девушки. Может, в ее внешности есть что-то особенное, запоминающееся? Или, скажем, ее привычки… Чем она любит заниматься, куда ходит? Постарайтесь вспомнить о ней все, что может помочь нам в поисках.
   – Полагаю, вам бы лучше сесть, – пробормотал граф. – Кстати, как вас зовут?
   – Боуден, сэр. Мик Боуден.

* * *

   Джоселин чувствовал себя так, словно его крепко подпоили, а затем как следует вздули. Все расплывалось перед глазами, и мысли путались, что весьма точно соответствовало состоянию крепкого подпития. К тому же в горизонтальном положении ему было гораздо комфортнее, чем в вертикальном. И еще, он ужасно злился… Герцог был человеком действия, и состояние беспомощности очень раздражало его.
   Впрочем, Трешем и впрямь был навеселе. Увы, он выпил не потому, что жаждал веселья, – ему лишь хотелось заглушить боль. И это отчасти удалось. Сэр Конан предложил ему второй стакан бренди, но Джоселин решительно отказался.
   – Если я выпью еще, проклятый мясник начнет резать мою ногу, а я даже прогнать его не смогу.
   Язык у герцога заплетался. В голове стоял туман.
   – Я уже дал слово, сэр, что не стану оперировать вас без вашего согласия, – заверил Трешема доктор Рейкс; он всем своим видом, что глубоко оскорблен словами герцога. – Однако пуля, судя по всему… Боюсь, она проникла в кость…
   – Так вытащите ее оттуда, – с трудом ворочая языком пробормотал Трешем. Он, конечно, был пьян, но все же прекрасно понимал: боль, которую сейчас отчасти заглушил алкоголь, не идет ни в какое сравнение с тем, что ему предстоит испытать. Когда хирург начнет оперировать, Так что затягивать ни к чему. – Давай, дружище, принимайся за работу.
   – Моя дочь вот-вот должна подойти, – немного смутившись, сообщил хирург. – Дочь хорошая помощница. Рука у нее твердая, и дело свое она знает. Я послал за ней как только приехал сюда. Но, должно быть, она успела покинуть библиотеку до того, как посыльный прибыл туда.
   – К черту дочку! Давай…
   В этот момент вошел дворецкий, а следом за ним – девушка.
   – Вот она и приехала, – с облегчением вздохнул Конан.
   – Нет, сэр, – возразил доктор, – это не она. Впрочем, не важно, с этим может справиться любая служанка. Ты в обморок не падаешь при виде крови? – спросил он, взглянув на девушку.
   – Нет, не падаю… Но здесь, по-видимому, какая-то ошибка…
   – Довольно, – перебил ее доктор. – Мне надо извлечь пулю из ноги его светлости. Ты будешь подавать инструменты по моему указанию и удалять кровь тампоном, чтобы я видел, что делаю. Подойди сюда.
   Джоселин обеими руками вцепился в матрас. Если они успел взглянуть на девушку, прежде чем та исчезла за спиной доктора Рейкса, то ясно мыслить уже не мог. И уж тем более он ничего не соображал, когда в ногу вонзился скальпель. Казалось, каждая клеточка его тела содрогалась в агонии, а скальпель погружался все глубже и глубже… Конан навалился на бедро друга, чтобы тот не шевелился во время операции. Джоселин терпел из последних сил, он не кричал и даже не стонал, лишь скрипел зубами.
   Время тянулось мучительно долго. Казалось, прошла вечность, прежде чем доктор на удивление спокойным голосом объявил, что извлек пулю.
   – Самое худшее позади, Трешем, – пробормотал Конан, задыхаясь, словно десять миль бежал в гору. – Все кончено.
   – Черт бы вас всех побрал! – взревел Джоселин. – Неужели, Рейкс, ты не мог вытащить пулю побыстрее?
   – Быстрее я не мог, – с достоинством ответил доктор. – Пуля сидела слишком глубоко. Пока еще трудно сказать, каковы будут последствия ранения, но уверяю вас: спешка с моей стороны, несомненно, привела бы вас к инвалидности. Вот тогда ампутации скорее всего не удалось бы избежать.
   Джоселин выругался, закрыл глаза и вдруг почувствовал приятную прохладу: холодный компресс положили ему на лоб, а затем еще и на щеки. До этого мгновения он не осознавал, что весь горит.
   Открыв глаза, герцог узнал ее мгновенно. Золотистые волосы стянуты в узел на затылке. Губы крепко сжаты. Именно такой она была, когда он увидел ее тогда, в Гайд-парке.
   – Какого дьявола? Зачем ты пришла сюда?
   – Чтобы помочь доктору. А теперь вытираю вам пот со лба, – ответила девушка. Отвернувшись, она смочила марлю в холодной воде и, отжав ее, снова положила ему на лоб.
   Аппетитная девчонка!
   – Ну и ну! – воскликнул Конан, который, очевидно, тоже узнал помощницу доктора.
   – Кто тебя впустил? – спросил Джоселин и тут же, поморщившись от боли, вполголоса выругался – доктор Рейке как раз накладывал что-то на рану.
   – Полагаю, меня впустил ваш дворецкий, – ответила девушка. – Я сказала, что хочу вас видеть, и он незамедлительно провел меня наверх. Он даже сказал, что меня ждут. Думаю, вам следует предупредить его, чтобы впредь он был поосторожнее с посетителями и не пускал к вам всех подряд. На моем месте мог оказаться кто угодно.
   – Ты и есть кто угодно! – заорал Джоселин, изо всех сил вцепившись в матрас. Любое прикосновение к ноге причиняло адскую боль, а доктор уже начал перебинтовывать рану. – Зачем ты пришла ко мне? Чего ты от меня хочешь?
   – Кем бы вы ни были, – проговорил доктор, с тревогой поглядывая на девушку, – хочу заметить: вы расстраиваете моего пациента. Может, вам…
   – Но я требую лишь одного, – заявила Джейн. – Вы должны подписать записку о том, что удерживали меня сегодня утром против моей воли и из-за вас я опоздала на работу.
   Джоселин в изумлении смотрел на девушку. Наконец рявкнул:
   – Убирайся к черту!
   Эта служанка отличалась редкостной наглостью.
   – Вполне вероятно, что я именно туда и отправлюсь, если потеряю работу, – проговорила Джейн, прикладывая к шее герцога прохладную влажную ткань.
   – Но может быть… – Взглянув на своего пациента, доктор Рейке тотчас же умолк.
   – Если тебя вышвырнут на улицу, где ты умрешь с голоду, какое мне до этого дело? – проворчал герцог. – Если бы не ты, я не валялся бы тут беспомощный, как выброшенный на берег кит.
   – Не я наставляла на вас пистолет, – резонно возразила Джейн. – И не я нажала на курок. Я призывала вас обоих остановиться, если вы помните.
   Неужели он, Трешем, опустился до перебранки с какой-то служанкой? Да еще в своем собственном доме… В своей спальне, наконец! Трешем отстранил руку с прохладным компрессом.
   – Конан, дай ей соверен, который она тогда не взяла. Будь так любезен. И еще… Если она не захочет уйти сама, спусти ее с лестницы.
   Но тут Джейн вновь заговорила:
   – Разумеется, я никуда не пойду, пока вы не подпишете бумагу.
   Сэр Конан усмехался, поглядывая на девушку; ситуация казалась ему довольно забавной.
   – Послушай, Трешем, – проговорил он, наконец, – а почему бы тебе не подписать бумагу? Один росчерк пера – и все. Я пошлю за письменным прибором. Могу даже сам написать все, что требуется. Пойми, для нее это вопрос жизни и смерти.
   – К черту! Я не желаю даже говорить на эту тему! Если хочет, пусть дожидается, пока дворецкий не вышвырнет ее отсюда. Вы закончили, Рейке?
   Доктор кивнул и принялся собирать хирургические инструменты.
   – Да, ваша светлость, я закончил. Должен предупредить, что рана серьезная. Но все же будем надеяться на благоприятный исход. И вам придется три недели лежать. Ногу же следует держать в приподнятом положении.
   Джоселин лишился дара речи. Три недели неподвижности? Что за бред! Ничего более неприятного он даже представить себе не мог.
   – Вы должны предоставить мне какую-нибудь работу, если отказываетесь подписать бумагу, – заявила Джейн. – Я не желаю умирать от голода по вашей милости.
   Джоселин молча смотрел на виновницу всех своих несчастий.
   Сегодняшняя дуэль была четвертой по счету в его жизни. Из первых трех он выходил целым и невредимым, если не считать единственной царапины. Да и сейчас Оливер не попал бы в него, если бы он, Трешем, услышав крик, не повернулся к нему анфас, тут же превратившись в прекрасную мишень. К тому же гораздо удобнее целиться в противника, который не целится в тебя.
   – Требуешь работы? Считай, что ты ее получила. Работа на три недели. В качестве моей сиделки. Поверь мне, через неделю ты пожалеешь о том, что не согласилась голодать.
   Пристально глядя в глаза герцога, Джейн спросила:
   – Сколько вы будете мне платить?
   На следующее утро Джейн проснулась в некоторой растерянности – ее поразила тишина. За время, проведенное в Лондоне, она уже привыкла просыпаться от рева пьяных мужчин и визга их жен. Но сейчас не было ни воплей, ни запаха тухлой капусты, ни вони из отхожих мест. Была тишина, свежий воздух, тепло и чистота.
   И тут Джейн наконец-то вспомнила: она находится в Дадли-Хаусе на Гросвенор-сквер. Откинув одеяло, девушка ступила на чудесный мягкий ковер и невольно улыбнулась – роскошью своих апартаментов она была обязана случаю.
   Накануне, уведомив свою квартирную хозяйку о том, что съезжает, Джейн собрала вещи и вернулась на Гросвенор-сквер. На этот раз она позвонила у черного хода, рассчитывая, что ей выделят каморку на половине прислуги. Однако ей сообщили, что свободных мест для прислуги нет, поэтому его светлость распорядился поселить сиделку в комнате для гостей.
   Комната оказалась небольшой и довольно скромной, с окнами, выходящими в сад. Но Джейн была в восторге – ведь в ее новом жилище тихо, светло и тепло. О чем еще можно мечтать?
   Джейн не видела герцога со вчерашнего утра – тогда она так дерзко, отчаянно дерзко, потребовала, чтобы он предоставил ей работу, если не желает подписать записку для мадам Лорен. После ухода доктора герцог принял изрядную дозу опийной настойки – дворецкий подлил ее в чай хозяину без его ведома, – поэтому было совершенно очевидно: его светлость проснется в ужасном состоянии, и проснется с такой чудовищной головной болью, что боль в ноге покажется по сравнению с ней вполне терпимой.
   Наблюдая за ходом вчерашней операции, Джейн не могла не восхищаться искусством хирурга. Более того, она прекрасно понимала: только мастерству врача Джоселин обязан тем, что сумел сохранить ногу.
   Джейн умылась холодной водой и быстро оделась. Затем расчесала волосы, заплела их в две тугие косы и аккуратно уложила на затылке. После чего надела белый чепец – один из двух, купленных вчера на деньги, полученные за два дня работы у модистки, Перед тем как отправиться на Гросвенор-сквер, девушка зашла к мадам Лорен, чтобы официально уведомить: теперь она, Джейн Инглби, будет служить у герцога Трешема. Ошеломленная этой новостью, мадам Лорен тотчас же выплатила своей работнице жалованье за два дня.
   Убрав волосы под чепец и расправив юбки, Джейн направилась на кухню; она надеялась, что ее не оставят без завтрака.
   Вчера герцог сказал, что заставит ее пожалеть о том, что она не предпочла голодать… Джейн нисколько не сомневалась: герцог Трешем сделает все возможное, чтобы отравить ей жизнь, ведь более надменного и вздорного человека трудно даже представить. Конечно, нельзя списывать со счетов обстоятельства их вчерашней встречи. Он терпел боль, и терпел стойко, давая волю лишь своему языку. Но в злословии герцог не знал меры. Слова его хлестали больнее плети, хлестали всех и каждого… А ведь ей предстояло провести рядом с ним целых три недели.
   Переступив порог кухни, Джейн по-прежнему думала о предстоящем. Она не знала, в чем именно будут заключаться ее обязанности, но утешала себя тем, что в Дадли-Хаусе ей обещали платить вдвое больше, чем платили в мастерской мадам Лорен. К тому же здесь ей предоставили комнату и стол.
   Увы, это все – на три недели, не более того.

* * *

   Нога ныла и дергала, как больной зуб. Боль заявила о себе, как только он проснулся. Судя по свету, что лился в окно, на улице либо смеркалось, либо едва брезжил рассвет. Скорее последнее. Джоселин проспал весь вечер и всю ночь, но снов видел столько, что хватило бы на целую жизнь. К тому же сон нисколько его не освежил. Напротив, он проснулся измученный и злой.
   Нога болела нестерпимо, но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что творилось с головой. Казалось, она распухла до размеров воздушного шара, внутри которого поселился великан, для развлечения барабанивший по черепу огромными поленьями. К тому же в животе урчало, а рот словно набили вонючей ватой.
   Единственным светлым пятном на общем мрачном фоне его самочувствия было отсутствие жара. И это радовало. Джоселин знал о том, что послеоперационная горячка, вызванная инфицированием раны, убивает чаще, чем сама рана.
   Джоселин дернул шнурок звонка, вызывая слугу. Когда же тот явился без воды для бритья, он дал волю своему раздражению.
   – Я подумал, что вы захотите отдохнуть сегодня, – оправдывался слуга.
   – Ах, ты подумал! Я плачу тебе за то, чтобы ты думал, Бернард?
   – Нет; ваша светлость, – ответил Бернард; он давно уже привык к гневным вспышкам хозяина.
   – Тогда немедленно принеси воду! О мою щетину уже можно сыр натереть!
   – Да, ваша светлость. Мистер Куинси желает знать, когда вы сможете принять его.
   – Куинси? Мой секретарь? – Джоселин нахмурился. Секретарь уже ждал его. – Куинси думает, что я буду говорить с ним здесь, в своей спальне? Он что, спятил?
   Бернард видел, что хозяин не в духе. И от этого ему самому сделалось не по себе.
   – Но, ваша светлость, вам же советовали три недели оставаться в постели…
   Джоселин задохнулся от возмущения. Неужели все сговорились? Может, они действительно все с ума посходили? Он, герцог Трешем, будет валяться в постели три недели?..
   Джоселин долго и обстоятельно втолковывал своему незадачливому слуге, что он, Трешем, думает о докторах, слугах, секретарях и прочем сброде, пожелавшем вмешиваться в его, Трешема, жизнь. Затем откинул одеяло, спустил ноги на пол… и поморщился от боли.
   Когда же боль немного утихла, герцог проворчал:
   – А где эта дерзкая девчонка? Я, кажется, принял ее вчера на службу в качестве сиделки… Наверное, нежится в постели? Ждет, когда ей подадут завтрак?
   – Она на кухне, ваша светлость. Ждет ваших распоряжений.
   – Должно быть, хочет заняться мной здесь, в спальне? Думает, я пущу ее сюда, чтобы она щупала мой лоб и щекотала мне нервы своим острым язычком?
   У Бернарда хватило ума промолчать.
   – Отправь ее в библиотеку. Я приду туда после завтрака. А теперь сотри эту недовольную мину со своей физиономии и неси сюда воду для бритья.
   Джоселин тщательно побрился и умылся. Затем, надев рубашку, сидел и терпеливо ждал, когда Бернард повяжет ему шейный платок так, как следовало – без всяких артистических изысков, строго и элегантно.
   К сожалению, от бриджей пришлось отказаться. Если бы мода не диктовала особые требования к этой части мужского туалета, Джоселин, возможно, смог бы их натянуть; но в моде были очень узкие бриджи и панталоны, обтягивающие ноги словно вторая кожа, поэтому иных вещей в гардеробе герцога не водилось. Так что пришлось ограничиться шелковым, цвета красного вина, халатом и домашними туфлями.
   Вниз Джоселин спустился с помощью слуги. Крепкий детина чуть ли не нес Трешема, но при этом выдерживал такую бесстрастную мину, словно был не живым человеком, а автоматом. Все остальные слуги, казалось, тоже не замечали беспомощности хозяина, но все же Джоселин чувствовал себя униженным.
   Позавтракав и прочитав газеты, Трешем решил перебраться в библиотеку и опять призвал на помощь Бернарда. В библиотеке же он сел не за стол, как обычно, а в плетеное кресло у камина. Строго взглянув на секретаря, проговорил:
   – Для начала, Майкл, вам следует запомнить следующее… Если вы дорожите местом, то не станете говорить о том, где я должен сейчас находиться и почему.
   Трешем благоволил к своему секретарю. Майкл Куинси, молодой человек с приятными манерами, служил у герцога уже четыре года и за это время доказал, что является прекрасным помощником. Общаясь с герцогом, Майкл никогда не позволял себе фамильярности, но при этом не выглядел подобострастным слугой. Едва заметно улыбнувшись, секретарь сообщил:
   – Утренняя почта на столе, ваша светлость. Я подам вам письма.
   – А эта девушка… – Джоселин прищурился. – Почему ее нет? Бернард должен был отправить ее сюда. Пришлите ее ко мне, Майкл. Пора бы ей начать отрабатывать свой хлеб. У меня вполне подходящее настроение, чтобы насладиться ее обществом.
   Майкл с усмешкой вышел из комнаты.
   Герцог тяжко вздохнул; ему казалось, что головная боль с каждой секундой усиливается.
   Он разгадал ее намерения, как только она появилась на пороге. Очевидно, она решила притвориться смирной овечкой. Каковой и надлежало быть девице, напросившейся на должность сиделки. Должно быть, среди слуг уже пронесся слух о том, что хозяин сегодня в скверном расположении духа. Сиделка стояла в дверях библиотеки, скромно сложив перед собой руки, и ждала указаний. Джоселин нахмурился и сделал вид, что не замечает девушку. Несколько минут он разбирал каракули сестры, приславшей длинное запутанное письмо.
   Ангелина жила в десяти минутах ходьбы от Дадли-Хауса, но все же решила в письменном виде уведомить брата о том, что думает о его дуэли. «В величайшем волнении» она сообщала, что «известие повергло ее в шок, который, в свою очередь, привел к усиленному сердцебиению, повышению давления» и множеству прочих недугов – Джоселину не все удалось разобрать.
   Во всяком случае, угроза ее здоровью приняла такие масштабы, что Хейуорд, муж сестры, был вынужден покинуть палату лордов и немедленно приехать домой.
   Джоселин поднял голову и посмотрел на девушку. Она выглядела отвратительно. На ней было все то же серое платье с длинными рукавами и высоким воротом. Оно висело на ней как балахон. И ни одного украшения, чтобы как-то оживить этот слишком уж скромный наряд. Кроме того, словно платье еще недостаточно ее уродовало, она решила нацепить на голову ужасный белый чепец.
   Глядя на стоявшую перед ним девушку, герцог мысленно пытался избавить ее от этого чудовищного наряда. Высокая, стройная и женственная… Было совершенно очевидно, что у нее превосходная фигура. Однако требовалось приложить немалые усилия, чтобы разглядеть сердцевину под столь уродливой оболочкой. А ее волосы… Джоселин смутно припоминал, что накануне они были золотистые. Но теперь их скрывал белый чепец.
   Девушка держалась с подобающей скромностью, но ее взгляд не был устремлен в пол, напротив, она смотрела на герцога даже с некоторым вызовом. Во всяком случае, так ему показалось.
   – Подойди. – Он поманил ее пальцем.
   Девушка уверенно пересекла комнату и остановилась в трех шагах от плетеного кресла. Она по-прежнему смотрела прямо в лицо герцогу, и он отметил необычный цвет ее глаз – небесно-синий, яркий и чистый. К тому же она оказалась красавицей: у нее были удивительно правильные, пожалуй, даже аристократические черты лица. Губы же, вчера казавшиеся слишком тонкими, сегодня обрели весьма привлекательные очертания.
   – Так ты готова извиниться за вчерашнее? – спросил Джоселин.
   Девушка ответила не сразу.
   – Нет, – сказала она наконец. – А вы готовы передо мной извиниться?
   Джоселин откинулся на спинку кресла. Он старался не замечать усиливающуюся боль в ноге.
   – Давай сразу условимся, – проговорил он тихим, вкрадчивым голосом, тем самым, от которого у всех слуг душа уходила в пятки, – не может быть и речи о равенстве между нами. Кстати, как тебя зовут?
   – Джейн Инглби.
   – Так вот, мы отнюдь не ровня, Джейн. Я – хозяин, ты – прислуга. Причем прислуга весьма низкого ранга. И здесь не место упражняться в остроумии, переиначивая все, что бы я ни сказал, на свой лад. Ты ведешь себя с недопустимой наглостью. Хотя должна относиться ко мне с подобающим уважением. Всякий раз, что бы ты ни сказала, ты должна добавлять «ваша светлость». Тебе ясно?
   – Да, – ответила Джейн. – И мне кажется, ваша светлость, что вам следует выбирать выражения в моем присутствии. Мне не нравится, когда вы постоянно, по любому поводу упоминаете дьявола, будто не умеете выражаться по-другому. Полагаю, что джентльмен в присутствии женщины не должен выражаться подобным образом.
   Джоселин в изумлении уставился на дерзкую особу.
   – В самом деле? – проговорил он ледяным голосом. – Может, у вас будут еще какие-нибудь пожелания?
   – Да, всего два. Я бы предпочла, чтобы вы называли меня мисс Инглби.
   Джоселин потянулся за лорнетом.
   – И еще что?
   – Полагаю, что вам следует находиться в постели.

Глава 3

   Джейн наблюдала, как герцог Трешем с нарочитой медлительностью подносит к глазам лорнет.
   Он рассматривал ее так долго и тщательно, словно она, Джейн, была мелкой мошкой, которую иначе и не разглядишь. Очевидно, герцог пытался таким образом запугать ее. Впрочем, он почти преуспел в этом, но девушка понимала, что показать Трешему свой страх равносильно самоубийству.
   Джейн успела узнать от прислуги, что герцог страшен, когда находится в скверном расположении духа. А именно в таком настроении, если верить камердинеру, сегодня и пребывал ее новый хозяин. И выглядел Трешем весьма грозно, хотя был не в рыцарской броне, а в шелковом халате, надетом поверх белоснежной рубашки. Джейн успела заметить, что безупречно накрахмаленный шейный платок герцога повязан умело и даже с некоторым шиком.
   Итак, Трешем представлял собой прекрасный образчик мужественности – высокий, широкоплечий, мускулистый… К тому же у него были выразительные черные глаза, крупный нос и тонкие губы, сжатые в презрительной усмешке. Причем именно надменность казалась самой отличительной чертой его характера. Впрочем, следовало сделать скидку на то, что сегодня у герцога был весьма трудный день…
   Направляясь в библиотеку, Джейн думала о своей новой должности и пыталась надлежащим образом приготовиться к роли сиделки.