Мэри БЭЛОУ
БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЛЮБОВНИЦА

Глава 1

   Два джентльмена, одетые, несмотря на прохладу раннего утра, не по погоде легко – оба без сюртуков и жилетов, – готовились вышибить друг другу мозги или на худой конец лишить жизни менее эффектным способом. Дуэль должна была состояться одной из уединенных лужаек лондонского Гайд-парка, совершенно безлюдного в этот ранний час. Джентльмены, казалось, не замечали друг друга, они, очевидно, собирались с духом в ожидании решающего момента – когда один из секундантов взмахнет платком, и станет ясно, кто чего стоит, пуля рассудит, кто прав, кто виноват. Каждый из соперников знал: если не убьет он, убьют его. Стрелять предстояло на поражение, чтобы наверняка убить.
   Как уже говорилось, дуэлянты прибыли в Гайд-парк не одни, а со свитой, то есть с секундантами и хирургом. Приехали также друзья и знакомые дуэлянтов. Ритуал исполнялся безукоризненно, ибо дуэль – это поединок чести, а не драка в гневе, где выясняют отношения те, кому не посчастливилось унаследовать титул.
   Дуэли предшествовал вызов – брошенная а лицо перчатка. Вызов был принят, и теперь противники, двое секундантов и хирург готовились к развязке.
   Как и всякое действо, дуэль не могла обойтись без зрителей, разумеется, мужчин. Впрочем, наблюдателей ввиду раннего часа было немного: Приехали в основном те, кто еще не успел вернуться домой после бурно проведенной ночи; для этих джентльменов дуэль была всего лишь развлечением, скрашивающим унылое однообразие балов, карточных игр в «Уайтсе» <Один из старейших клубов Лондона. – Здесь и далее примеч.пер> и утренних прогулок в парке. Поэтому они ожидали развития событий с видимым нетерпением.
   Один из соперников, невысокий полноватый джентльмен не слишком приятной наружности, то и дело притопывал ногой и, явно нервничая, облизывал пересохшие губы, а ведь именно он бросил вызов… Этот дуэлянт пытался скрыть свое беспокойство, но необыкновенная бледность лица выдавала его с головой.
   – Да, пожалуй, задайте ему этот вопрос, – процедил сквозь зубы нервничавший джентльмен, обращаясь к своему секунданту. – Нет-нет, я вовсе не ищу примирения, но все же,.. В таких случаях не следует забывать об этикете.
   Секундант полноватого джентльмена подошел к секунданту противоположной стороны, и тот, выслушав сообщение, отправился передавать его адресату.
   Второй участник дуэли, высокий и стройный, едва ли походил на человека, готовящегося встретить смерть, вид у него был самый беззаботный. Как и его противник, он был без сюртука, жилета и шейного платка, но, казалось, внешне только выигрывал от этого: под тонкой рубашкой белоснежного батиста вырисовывались очертания широких налитых плеч и мощных бицепсов. Ноги же, обтянутые бриджами, отличались стройностью и мускулистостью. Этот дуэлянт, безусловно, человек очень родовитый, казалось, был озабочен лишь тем, чтобы кружева на манжетах его батистовой рубашки не помялись; он разглаживал их своей узкой ладонью с длинными изящными пальцами – пальцами музыканта. При этом бросались в глаза его ногти – тщательно отполированные, с безупречным маникюром. Разглаживая кружевные манжеты, он беседовал со своими друзьями.
   – Оливер дрожит как осиновый лист, – заметил барон Поттер, взглянув сквозь лорнет на полноватого джентльмена. – Полагаю, он не смог бы попасть во фронтон собора с тридцати шагов.
   – Да и зубы у него выбивают дробь, как копыта резвой лошадки, – добавил виконт Кимбли.
   – Ты всерьез собрался его убить, Трешем? – спросил Мэддокс-младший.
   Джоселин Трешем окинул Мэддокса надменным взглядом.
   – Разве не ради убийства совершаются дуэли? – проговорил он с презрительной усмешкой.
   – Может, отсюда сразу в «Уайтс» завтракать? – предложил виконт Кимбли. – Ты не против, Трешем? А потом поедем в «Таттерсолл». Я там приметил пару гнедых для моей коляски.
   – Да, но сначала надо покончить с этим досадным недоразумением. Дело яйца выеденного не стоит – это верно… И все же строить планы пока рановато.
   В этот момент к собеседникам подошел секундант Трешема, и тот не без раздражения спросил:
   – Чего мы ждем, Конан? Надеюсь, для задержки имеется весьма уважительная причина. Должен признаться, мне не терпится отправиться в клуб и как следует позавтракать.
   Сэр Конан неплохо знал Трешема, и спокойствие последнего накануне поединка нисколько его не удивляло. Конан выполнял роль секунданта в трех предыдущих дуэлях приятелями и всякий раз после поединка Трешем с удовольствием и обильно завтракал. Причем завтракал без малейших признаков нервозности – словно нагулял аппетит во время верховой прогулки, во всяком случае, он совершенно не походил на человека, только что вернувшегося с дуэли.
   – Лорд Оливер готов принять извинения, принесенные в надлежащей форме, – сообщил Конан.
   Друзья Трешема встретили предложение лорда Оливера неодобрительным гулом.
   Карие глаза – столь темные, что многие принимали их за черные, – не мигая смотрели на сэра Конана. На породистом лице дуэлянта не дрогнул ни один мускул.
   Наконец, презрительно усмехнувшись, Трешем проговорил:
   – Он вызвал меня за то, что я наставил ему рога, но готов удовлетвориться простым извинением? Конан, неужели я должен что-то говорить? Разве вы не можете передать мой ответ, не посовещавшись со мной?
   – Может, все-таки стоило бы посовещаться, – осторожно заметил секундант. – Я бы счел свой долг невыполненным, если бы не посоветовал вам извиниться, Трешем. Оливер – очень приличный стрелок.
   – Так пусть докажет свою состоятельность и убьет меня, – пожал плечами Трешем. – Пусть это случится как можно быстрее, дружище Конан. Зрители явно скучают.
   Сэр Конан молча покачал головой и направился к секунданту лорда Оливера, чтобы сообщить: герцог Трешем извиняться не собирается, так как не видит в этом необходимости. Теперь выхода не было, и дуэлянтам оставалось лишь продолжить начатое.
   Виконт Рассел, секундант лорда Оливера, тоже хотел как можно скорее покончить с этим делом, ведь Гайд-парк – не самое удачное место для подобных развлечений. Что ни говори, а дуэли законом запрещались… Конечно, этот относительно уединенный уголок казался безлюдным в столь ранний час, но все же было бы гораздо надежнее стреляться в Уимблдоне, где обычно и происходили такого рода встречи.
   Однако лорд Оливер, друг виконта Рассела, настоял на своем, и дуэлянты направились в Гайд-парк.
   Секунданты зарядили пистолеты, предварительно тщательно проверив оружие. Взволнованные зрители перешептывались.
   Каждый из дуэлянтов, по-прежнему избегая смотреть на соперника, взял свой пистолет. Затем, повернувшись друг к другу спиной, они по сигналу секундантов стали расходиться в разные стороны. Наконец, проделав оговоренное заранее число шагов, обернулись. Теперь каждый – стоя вполоборота к противнику, так, чтобы представлять собой менее объемную мишень, – тщательно прицеливался…
   И каждый ждал, когда виконт Рассел взмахнет белым платком, давая команду стрелять.
   Все замерли в ожидании…
   И тут случилось непредвиденное: виконт взмахнул платком – и тотчас же раздался чей-то крик:
   – Стойте! Остановитесь!
   Кричала молодая женщина. Голос доносился со стороны ближайшей рощицы. Зрители, до этого боявшиеся даже вдохнуть полной грудью, чтобы ничем не помещать противникам сосредоточиться, все разом заговорили, выражая свое возмущение.
   Герцог Трешем невольно вздрогнул и, в гневе повернувшись в сторону рощи, вдруг опустил пистолет.
   Лорд Оливер, тоже отвлеченный криком, тем не менее успел опомниться и, прицелившись, выстрелил.
   Женщина завизжала.
   Трешем даже не опустил глаза. И в самом деле, в первый момент он даже не почувствовал боли. Но кроваво-красное пятно, появившееся на его бриджах чуть выше голенища сапога, становилось все больше. Кровь просачивалась сквозь ткань, и пятно все растекалось и растекалось, будто кто-то невидимый орудовал кистью, не скупясь на мазки.
   – Позор! – выкрикнул барон Поттер. – Позор, Оливер!
   И тотчас же раздались другие голоса – все осуждали человека, не погнушавшегося воспользоваться замешательством противника.
   Сэр Конан бросился к раненому дуэлянту. Хирург с озабоченным видом склонился над своим чемоданчиком. Но герцог, взмахнув левой рукой, дал понять секунданту и доктору, что не нуждается в их услугах. Затем медленно поднял правую руку и тщательно прицелился. Рука его нисколько не дрожала; лицо же хранило выражение предельной сосредоточенности. Чуть прищурившись, Трешем смотрел на противника, теперь игравшего роль беспомощной жертвы – ведь свой выстрел он уже сделал. Казалось, еще мгновение – и он замертво рухнет на траву.
   Но лорд Оливер, к чести его будет сказано, стоял не шелохнувшись, хотя рука, сжимавшая рукоять пистолета и сейчас безвольно опущенная, заметно дрожала.
   Все затаили дыхание. Молчала и появившаяся на лужайке женщина. Близился миг развязки.
   И тут герцог Трешем, как и на трех предыдущих поединках, согнул руку в локте и выстрелил в воздух.
   А красное пятно на его бриджах быстро увеличивалось и становилось все ярче.
   Требовалась немалая сила воли, чтобы устоять, в то время как в ногу, казалось, впивались тысячи игл. Да, лорд Оливер позволил себе стрелять, хотя любой джентльмен на его месте дождался бы повторного сигнала секунданта. Однако Трешем терпел адские муки не для того, чтобы убить противника; ему хотелось заставить его взглянуть в глаза смерти, хотелось, чтобы Оливер в страхе гадал: отступит ли на сей раз герцог, известный своей удивительной меткостью, от традиции стрелять на дуэли в воздух?
   К тому моменту, как выстрел был сделан и все еще дымящийся пистолет был отброшен на влажную от росы траву, иглы, впившиеся в голень, успели многократно увеличиться числом – теперь они терзали все тело герцога. Трешем удерживался на ногах лишь потому, что самолюбие не позволяло ему продемонстрировать слабость в присутствии Оливера; он не мог доставить сопернику такое удовольствие.
   К тому же Трешем был очень зол. Нет, не то. Он кипел от ярости, и гнев требовал выхода. Возможно, лорду Оливеру и пришлось бы испытать сполна всю силу этого гнева, но, к счастью для соперника, герцог гневался вовсе не на него.
   Трешем повернулся и, прищурившись, посмотрел в сторону рощицы – там, на краю лужайки, по-прежнему стояла та, чей пронзительный визг до сих пор звучал у него в ушах.
   Похоже, это была служанка, забывшая главную заповедь людей своего сословия: не лезть не в свои дела, особенно – в дела господские. Эта девчонка заслужила урок, чтобы впредь не забывалась.
   Служанка же, по-видимому, пребывала в шоке, иначе давно убежала бы с места дуэли. «Хорошо еще, что визжать перестала», – подумал герцог. Жаль, что ей случилось родиться женщиной, не то он не отказал бы себе в удовольствии как следует отстегать мерзавку хлыстом перед тем, как заняться своей ногой.
   Такой страшной боли Трешем прежде ни разу не испытывал. После того как он отбросил пистолет, время, казалось, остановилось, а ведь прошли считанные секунды… Перед глазами расплывались красные круги, и сквозь кровавый туман он видел, как медленно, будто в кошмарном сне, к нему бежали его секундант и доктор. Зрители возбужденно гудели, но один голос выделялся на фоне общего гула.
   – Браво, Трешем! – закричал виконт Кимбли. – На такого, как этот мерзавец, и пули жалко!
   Джоселин поднял руку, давая понять, что согласен с приятелем, но при этом по-прежнему смотрел на виновницу своих страданий. Наконец поманил ее к себе.
   Будь она поумнее, сорвалась бы с места и побежала прочь, если уж не додумалась убежать раньше. Едва ли он пустился бы за ней в погоню. Да и те, кто был с ним, скорее всего не стали бы опускаться до того, чтобы охотиться за невзрачной худенькой служанкой в скромном сером платьице.
   Но ума ей явно недоставало. Она сделала несколько неуверенных шагов, но, словно устыдившись своей робости, внезапно остановилась, расправила плечи и решительно направилась к герцогу.
   – Вы глупец! – бросила она в лицо пэру Англии, словно не знала о пропасти, разделявшей сословия.
   «Да кто она такая? – думал Трешем. – Как смеет оскорблять аристократа? А может, она сумасшедшая?» – промелькнула мысль.
   – Какая непростительная глупость!.. Рисковать жизнью, божественным даром, из-за того, что позволили себе впутаться в историю! – продолжала дерзкая служанка. – И вот вам результат – вы ранены. Думаю, вы получили по заслугам.
   Джоселин в изумлении уставился на незнакомку. Он даже на миг забыл о боли. Эта девчонка была явно не в себе.
   – Замолчи, – сказал он, наконец. – Если бы я погиб, то только благодаря тебе. И тогда тебя вполне могли бы повесить. Неужели ты так мало дорожишь своей жизнью, что позволяешь себе рисковать головой, вмешиваясь в чужие дела?
   Щеки девушки пылали; она была разгневана не меньше, чем Трешем. Но последние слова герцога заставили ее побледнеть. Она поджала свои пухлые губы, и они тотчас же вытянулись в ниточку.
   – Нам надо бы заняться твоей ногой, Трешем, – заметил сэр Конан. – А она, – он указал на служанку в сером платье, – подождет. Ты истекаешь кровью, старина. Позволь нам с Кимбли донести тебя вон до того одеяла.
   Герцог взглянул на доктора, уже успевшего приготовить место для осмотра раненого и разложившего хирургические инструменты.
   – Донести? – презрительно усмехнулся Трешем и уставился на незнакомку. – Позволь опереться на твое плечо, – сказал он неожиданно.
   – Но Трешем!.. – в раздражении воскликнул Конан. Все с удивлением взглянули на герцога – он действительно вел себя довольно странно.
   – Я тороплюсь на службу и могу опоздать, – пробормотала девушка.
   Но Трешем, казалось, не расслышал ее слова. Он привык повелевать и желал, чтобы его распоряжения выполнялись беспрекословно. Возможно, он не собирался взваливать на хрупкие плечи девушки всю тяжесть своего тела, но получилось именно так. Боль же при ходьбе оказалась настолько острой, что все, испытанное им до этого, могло бы показаться комариным укусом.
   – Это ты виновата, – процедил он сквозь зубы, сделав очередной мучительный шаг в сторону хирурга; расстояние между ним и доктором каким-то мистическим образом многократно увеличилось. – Поэтому ты будешь делать то, что я тебе прикажу, и держи свой дерзкий язык за зубами, не то пожалеешь.
   Лорд Оливер надевал сюртук. Виконт Рассел, уже успевший убрать в ящик его оружие, направился за пистолетом герцога.
   – Лучше бы вам на время забыть о гордости и позволить друзьям отнести вас, – сказала девушка.
   Она шла прямо, нисколько не сутулясь под весом Трешема. Несмотря на хрупкое сложение, девушка оказалась довольно сильной. К тому же, как успел заметить герцог, весьма привлекательной. Впрочем, он не был удивлен ее выносливостью – ведь девушки из низшего сословия с детства приучены к физическому труду. Наверное, ей не привыкать и к побоям хозяина – с ее-то характером… Во всяком случае, Джоселин впервые в жизни встретил столь дерзкую служанку.
   К тому времени как герцог наконец-то добрел до одеяла, он чуть не умер от боли. Еще немного – и он бы потерял сознание.
   – Ложитесь, ваша светлость, – сказал доктор. – Я должен как можно быстрее осмотреть вас. Откровенно говоря, мне очень не нравится ваша рана. Наверное, придется ампутировать ногу, чтобы спасти вам жизнь.
   Доктор говорил об этом так, как мог бы говорить парикмахер, собравшийся отрезать локон, не желающий укладываться в прическу. Этот хирург когда-то служил в армии в полевом госпитале и отрезал своим пациентам конечности с такой же легкостью, с какой цирюльники стригли волосы. По мнению доктора, существовали лишь два по-настоящему действенных способа лечения – кровопускание и ампутация.
   Джоселин витиевато выругался.
   – Но вы же не можете ставить такой ужасный диагноз, даже не осмотрев как следует рану! – воскликнула служанка. – Согласитесь, для вашего пациента последствия станут настоящей трагедией.
   – Конан, седлай моего коня, – сквозь зубы процедил Джоселин; боль усиливалась, и он с трудом удерживался от стона.
   Приятели герцога тотчас же оживились.
   – Трешем, это безумие! – воскликнул один.
   – Воспользуйся моим экипажем, Трешем, а я пойду пешком, – предложил другой. – Потом пришлешь мне коляску.
   – Не подходи к нему, Броум. Видишь, он не в себе.
   – Держись, старина! Покажи им, чего ты стоишь.
   – Подайте мне коня, черт возьми, – прошипел Трешем. Он с силой сжал плечо девушки, но она и виду не подала, что ей больно. Лишь вполголоса проговорила:
   – Теперь я наверняка опоздаю и потеряю место.
   – Вот и прекрасно, – проворчал Трешем.
   Несмотря на протесты хирурга, друзья выполнили просьбу Джоселина и подвели ему коня.
   – Замолчите! – презрительно бросил Трешем, повернувшись к доктору. – Добравшись до дома, я вызову своего личного лекаря. Ему я доверяю больше, чем вам. У него, во всяком случае, хватит ума на то, чтобы не предлагать мне ампутацию. Помоги мне забраться на коня, – сказал он, взглянув на девушку.
   В этот момент к герцогу подошел Оливер.
   – Я не считаю, что получил сатисфакцию, Трешем, – проговорил лорд Оливер срывающимся голосом. – Хочу, чтобы вы знали об этом.
   Оливер был смертельно бледен; руки его дрожали. Глядя на него, можно было подумать, что это именно он получил серьезное ранение.
   – Не сомневаюсь, – продолжал Оливер, – что вы воспользуетесь этим досадным инцидентом для того, чтобы окончательно обесчестить мое имя. И все станут насмехаться надо мной, когда узнают, что вы допустили этот оскорбительный жест – выстрелили в воздух.
   – Надо полагать, вы предпочли бы умереть?
   Что касается самого Джоселина, то он сейчас предпочел бы быть покойником – мертвые не чувствуют боли. А боль все усиливалась, и требовалась редкостная сила воли, чтобы не потерять сознание.
   – Если вам дорога жизнь, впредь вы будете держаться подальше от моей жены, – сказал лорд Оливер. – В следующий раз я не стану оказывать вам незаслуженную честь, вызывая на поединок, Я просто пристрелю вас как собаку. Вы вполне этого заслуживаете.
   Не дожидаясь ответа, лорд Оливер зашагал прочь.
   – Позор! – послышалось со всех сторон.
   Однако в возгласах зрителей звучало не столько осуждение, сколько разочарование – ведь их лишили захватывающего зрелища. Многие не отказались бы посмотреть, как раненому ампутируют ногу прямо на зеленой травке Гайд-парка.
   – Я сказал, помоги мне сесть на коня! Ты слышала?! – Джоселин по-прежнему опирался на плечо служанки.
   Конан же тем временем держал под уздцы Кавалера, гнедого герцога.
   Если бы на карту не была поставлена его честь, Джоселин, возможно, так и не смог бы взобраться на коня. Конан, хоть и не одобрял действия друга, молча помог ему.
   «Если даже одна пуля причиняет такую боль, то что же сказать о страданиях тех, кто получал сразу несколько? Они, должно быть, настоящие мученики», – думал Трешем. Что бы герцог ни говорил хирургу, он и сам не был уверен в благополучном исходе. Пуля застряла очень глубоко и вполне могла вызвать заражение. Трешема мутило при одной мысли о том, что его ожидало. Стиснув зубы, он взял поводья из рук Конана.
   – Я поеду с тобой, Трешем, – сказал ему друг. – Но уверяю тебя, ты сглупил.
   – А я поеду с другой стороны, – вызвался виконт Кимбли. – Чтобы тебя подхватить, когда ты начнешь падать. Но ты молодец, Трешем, – добавил виконт, – Хорошо осадил этого коновала.
   Служанка взглянула на герцога.
   – Я уже полчаса как должна быть на месте, – заявила она. – Опоздала же из-за вашей идиотской дуэли.
   Джоселин хотел сунуть руку в карман сюртука, но вдруг заметил, что на нем по-прежнему лишь рубашка и бриджи.
   – Конан, поищи в кармане моего сюртука соверен, – проговорил герцог в раздражении, – а когда найдешь, брось его этой девке, пожалуйста. Полагаю, эта сумма с лихвой покроет ту, что ей платят за полчаса работы.
   Но служанка не стала дожидаться подачки. Девушка уже шагала в сторону рощицы, и было совершенно очевидно, что она оскорблена и возмущена.
   Барон Поттер, глядя ей вслед, с усмешкой проговорил:
   – Хорошо еще, что эти модистки не могут вызывать на поединок пэров Англии. Иначе завтра утром пришлось бы тебе, Трешем, снова стреляться. И знаешь, – добавил он со смешком, – я крепко подумал бы, прежде чем ставить на тебя.
   Джоселин промолчал. Эта девчонка не стоила того, чтобы говорить о ней. В любом случае ему сейчас было не до нее. Сейчас герцогу предстояло совершить подвиг – добраться до Гросвенор-сквер, где находился Дадли-Хаус, его дом, его крепость.
   Джейн Инглби довольно быстро поняла: здесь, в Лондоне, ей никто не поможет, а той небольшой суммы, что ока взяла с собой, хватит от силы на месяц, даже если считать каждый фартинг. В поисках работы девушка ходила из магазина в магазин, из агентства в агентство. И вот через две недели, когда кошелек ее почти опустел, ей наконец-то удалось найти место помощницы модистки. Работать приходилось с раннего утра до позднего вечера, причем за мизерную плату. Хозяйка же, некая мадам Лорен, отличалась весьма скверным характером. Эта особа, общаясь с клиентами, говорила с ужасным французским акцентом и жестикулировала на французский манер. Оставшись же наедине со своими работницами, она мгновенно забывала французский и обнаруживала прекрасное владение простонародным английским, причем говорила без всякого акцента.
   Но как бы там ни было, работа могла прокормить Джейн и даже позволяла оплачивать крохотную комнатушку, которую ей удалось снять в далеко не лучшем лондонском районе.
   Вот уже два дня у нее была работа, и сегодняшний день – третий… Но она опоздала. Не хотелось и думать о том, что ее ждет. Даже если бы у нее имелась серьезная причина для опоздания, едва ли кто-то стал бы принимать это в расчет. И уж совсем не приходилось рассчитывать на понимание, если она расскажет мадам Лорен правду.
   Все случилось именно так, как и предвидела Джейн. Через пять минут после прихода в мастерскую Джейн Инглби уже покидала ее, и, кажется, навсегда.
   – Надо же, – заявила мадам, выслушав объяснения девушки, – два джентльмена дрались на дуэли! Ты что, не в своем уме? Никто больше в Гайд-парке дуэлей не устраивает! Если кому захочется выяснять отношения, сейчас для этого едут в Уимблдон.
   Джейн не могла сообщить хозяйке имена дуэлянтов, хотя она запомнила, что к одному из них, черноволосому и надменному, к тому, кого ранили, обращались Трешем. И еще, кажется, кто-то упомянул, что он живет на Гросвенор-сквер.
   – Трешем? На Гросвенор-сквер?! – всплеснув руками, воскликнула хозяйка. – Да, это многое объясняет. Более безрассудного и отчаянного джентльмена еще надо поискать, хотя в Лондоне второго такого, пожалуй, и не сыщешь. Он сродни самому дьяволу!
   Джейн вздохнула с облегчением. Все-таки ей поверили. Но мадам тут же запрокинула голову и издевательски захохотала. Затем обвела взглядом мастерскую, словно призывая работниц разделить ее веселье. И все захихикали, желая угодить мадам.
   – Ты хочешь сказать, что герцогу Трешему потребовалась помощь помощницы модистки? – спросила хозяйка. И тут же, не дожидаясь ответа, заявила:
   – Меня не проведешь. Ты шла мимо, увидела кое-что интересное и осталась таращиться, гусыня ты глупая. Скажи, они стащили с герцога штаны, чтобы посмотреть рану? И ты убедилась, что штаны его не ватой набиты?
   Работницы снова захихикали, и Джейн почувствовала, что краснеет.
   – Так, значит, вы называете меня лгуньей? – напрямик спросила Джейн; в этот момент она совершенно не думала о том, что может лишиться места.
   Мадам Лорен даже растерялась от такой неслыханной наглости.
   – Именно так, мисс принцесса на горошине, – заявила хозяйка. – И еще скажу тебе, что мне тут принцессы не нужны. Можешь больше сюда не приходить, если только… если только ты не принесешь мне от герцога Трешема записку, подтверждающую правдивость твоего рассказа.
   Работницы зашлись от хохота. Джейн же оставалось лишь покинуть мастерскую. Вслед ей летели насмешки. Только пройдя полквартала, девушка вспомнила о том, что не потребовала жалованье за два дня работы.
   Но что теперь делать? Снова отправиться в агентство? Сложность состояла еще и в том, что у Джейн не было ни рекомендаций, ни опыта. Теперь же ситуация многократно усложнялась тем обстоятельством, что она была уволена через два дня после того, как приступила к работе, – уволена за опоздание и ложь.
   На днях Джейн потратила последние деньги, купив крупы и хлеба, а также скромное, приличествующее ее положению серое платье – оно сейчас и было на ней.
   «Но что же теперь делать? – спрашивала себя Джейн, – Куда теперь идти?» Даже если бы она решила отправиться на поиски Чарлза – такая мысль как-то промелькнула у нее, – на это потребовались бы средства, которых у нее не было. Ей даже письмо не на что отправить. К тому же ее, наверное, уже разыскивают. В Лондоне она пробыла больше двух недель, но за это время так и не предприняла никаких шагов, чтобы скрыть место своего пребывания. Кое-кто мог отправиться следом, и тогда…
   Развивать эту мысль Джейн не пожелала.
   В любой момент она могла встретить знакомого и прочитать в его глазах правду: за ней охотятся. И сейчас она так глупо и опрометчиво лишила себя возможности затеряться среди лондонского трудового люда – в этой среде у нее наверняка не было знакомых.