Бэлоу Мэри. Смятение чувств

   Создалось впечатление, что ее соседи делали все, дабы и в сельской местности поддерживать светскую жизнь. Здесь проводились званые обеды и музыкальные вечера, танцы, наносились послеполуденные визиты.
   – Но настоящих балов, леди Тэвисток, у нас не бывает, – заметила мисс Стефани Шарп, впервые включившись в беседу. – Ни у кого из живущих в округе нет настоящего бального зала. Только гостиные. Не приглашают у нас и оркестры, и гости танцуют под фортепьяно.
   – Будущим летом, леди Тэвисток, – сказала леди Шарп, – мы с сэром Гордоном возьмем Стефани с собой в Лондон, где мы собираемся представить ее обществу. Ей будет почти двадцать, и, может быть, по вашему мнению, мы уже запоздали. Но, понимаете, она наша единственная дочь, и нам не хотелось так быстро с ней расставаться.
   Ребекка улыбнулась Стефани и подумала, что та довольно милая девушка. Она была небольшого роста, изящная, с темными локонами, уложенными модными пучками по обе стороны головы. У нее был здоровый, розовый цвет лица. На протяжении почти всего визита Стефани, не отрываясь, восхищенно смотрела на Дэвида.
   Ребекке неожиданно пришло в голову, что если бы Дэвид приехал в Стэдвелл один, то Стефани Шарп могла бы оказаться для него подходящей парой. Началось бы волнующее ухаживание за проживающей по соседству девушкой, и возникла бы любовная связь, которая бы еще больше привязала Дэвида к Стэдвеллу.
   Но сейчас было не к месту напоминать себе, что может наступить момент, когда Дэвид станет сожалеть, что он заключил с Ребеккой этот лишенный страсти и любви брак. Она взглянула на беседовавшего с мужчинами Дэвида и представила себе, каким он выглядит в глазах Стефани – молодым, богатым, элегантным и бесконечно красивым.
   Но он принадлежит ей, Ребекке. Она на мгновение чуть не потеряла нить разговора, вспомнив, как прошлой ночью Дэвид обладал ею.
   – Бальный зал в Стэдвелле достаточно велик, – сказала Ребекка. – Правда, на нем лежит печать запустения, как, боюсь, и на большей части дома. К следующему лету мы должны вернуть ему все великолепие и тогда дадим большой бал. На нем будет играть полный оркестр. Но к тому времени, Стефани, после лондонского светского сезона наш бал покажется вам слишком банальным.
   Миссис Эпплби прижала руки к груди,
   – Как это все удивительно, леди Тэвисток! – воскликнула она. – Так восхитительно вот-вот увидеть Стэдвелл снова в его прежнем блеске и знать, что в нем живет виконт со своей супругой. Но мы у вас уже слишком засиделись. – Она решительно поднялась. – Мужчины способны проговорить до самого обеда и не заметить, что нарушают этикет. Идем, Грегори. Мы здесь уже более получаса.
   Гости ушли все вместе, и их уход сопровождался немалой суетой и веселыми словами прощания, а также заверениями Ребекки, что не пройдет и нескольких дней и супруги Тэвисток нанесут ответные визиты.
   Когда они наконец остались одни на ведущей в дом лестнице, Ребекка, смотря вслед покидающим двор трем повозкам, улыбнулась Дэвиду.
   – Ты с этими джентльменами вел просто вежливую беседу? – спросила она. – Или они тебя тоже на что-то подбивали, Дэвид? Лично у меня такое впечатление, будто я уже состою в шести комитетах и что мне предстоит быть путеводной звездой на ежегодных праздниках и выставках цветов и на детских утренниках. А следующим летом предполагается организовать здесь игры в крикет и в крокет, а заодно и чай на свежем воздухе, а потом, вечером того же дня, обед и бал. Насколько я уловила, это – древняя традиция. Все уже запланировано.
   – Пойми, Ребекка, – предупредил он ее, – ты – виконтесса Тэвисток и не должна допускать, чтобы тобой манипулировали.
   – Я это знаю, – сказала она. – Я все сделаю, чтобы этого избежать, Дэвид. Но все это удивительно. Я уже не чувствую себя одинокой. Я совершенно уверена, что в следующие лет десять мне меньше всего угрожают праздность и скука. Мне может быть, даже придется порой отказываться от ночного сна.
   Визиты гостей пошли Ребекке на пользу: она заметно оживилась и сейчас говорила легко и свободно. Она подумала, что поступила правильно, оставив позади опыт двух лет и отправив прежнюю любовь и счастье в тайные уголки своей памяти, где они больше не смогут причинять ей кровоточащую боль. Все это она заменила жизнью, которая будет доставлять ей чисто практическое удовлетворение. Это та самая жизнь, которой ее учили с детства, Та самая жизнь, какую она всегда хотела прожить – с Джулианом. «Но нет, – тут же подумала она, – я не позволю грустным мыслям испортить впечатление от этого неожиданно счастливого дня».
   – Отказываться от сна? – произнес Дэвид и повернулся, чтобы пройти вместе с ней в дом. – Думаю, этого делать не стоит, Ребекка.
   Она почувствовала, что щеки ее запылали алым цветом. «И даже то, чего я так боялась, – подумала она, – оказалось не таким уж ужасным».
   * * *
   Ребекка почти закончила составлять списки неотложных дел. Она их пока не показала Дэвиду, но это была чистая формальность. Он обещал предоставить ей полную свободу при переделке дома и садов. Ребекка жаждала наконец взяться за дело и убедиться, что она действительно внесла перемены в чью-то жизнь.
   Но на следующее утро она решила сопровождать мужа, намеревавшегося посетить некоторых своих арендаторов. Ведь в конечном счете и она несет ответственность за их благополучие. Поэтому она тоже пожелала с ними встретиться и узнать, в чем они нуждаются.
   – Хотя, как я полагаю, твои арендаторы совершенно независимы? – заметила она. – В моей помощи будут больше нуждаться твои батраки. И еще, может быть, несколько пожилых людей, которым будет приятен твой визит, и нуждающиеся в лекарствах больные люди.
   – Это займет несколько дней, – предупредил ее Дэвид. – Кроме счетов, которые присылал мне Квигли, и просмотренных мною вчера бухгалтерских книг, я ничего не знаю о своем имении. Человеческий фактор пока полностью остается вне моего поля зрения.
   – Но все процветает? – спросила она. – Твои люди должны быть счастливы, Дэвид. Не можем ли мы отважиться и проскакать легким галопом через эти поля? Мы едем слишком благостно.
   Они отдались радости свежего воздуха и солнечных лучей, ускорили бег лошадей и направили их к коттеджу одного из арендаторов.
   Нельзя сказать, что мистер и миссис Ганди были особенно счастливы, увидев виконта с женой, хотя встретили их очень вежливо. Мистер Ганди остался с Дэвидом у коттеджа, а его жена пригласила Ребекку зайти на чашку чая.
   – У вас милый дом, – заметила Ребекка, улыбнувшись двум маленьким детишкам, которые стояли на пороге, уставившись на гостью,.
   – Да, миледи, – сказала миссис Ганди. – Но только когда нет дождя и не протекает крыша.
   – О дорогая, – посочувствовала Ребекка. – Это, должно быть, очень неприятно. А что мистер Ганди слишком занят, чтобы починить ее?
   Миссис Ганди занялась приготовлением чая и не ответила.
   – Дети ходят в школу? – спросила Ребекка.
   – Нет, миледи, – ответила миссис Ганди. – Они должны помогать на ферме,
   – В их-то возрасте? – заметила Ребекка. – Не слишком ли они еще малы для этого?
   – Нам нужна помощь, миледи, – довольно неохотно сообщила миссис Ганди. – Но нам никто не поможет, кроме нас самих.
   Ребекка поняла, что ее вопросы обидели хозяйку коттеджа. Было совершенно очевидно, что миссис Ганди – гордая женщина и не желает, чтобы владелица особняка вмешивалась в ее дела. И это было вполне понятно. Ребекка действительно приехала не для того, чтобы кому-либо помешать. В оставшееся время она беседовала на безобидные темы, сосредоточившись на попытке установить легкие, дружеские отношения с арендатором ее мужа.
   Ребекку не огорчило, когда визит подошел к концу.
   – Боюсь, что все прошло не так уж успешно, – сказала Ребекка после того, как они покинули коттедж и Дэвид помог ей сесть в седло. – У них протекает крыша, а дети не могут посещать школу, поскольку они нужны на ферме. Миссис Ганди возмущается тем, что ее муж курит трубку в доме. Мне даже показалось, что ее рассердил мой приезд к ним.
   Дэвид выглядел суровым и несклонным к общению.
   – А мистер Ганди оказался более дружелюбным? – поинтересовалась Ребекка.
   – Его арендная плата слишком высока, – коротко ответил Дэвид. – Год от года она резко увеличивается, хотя он уже и так почти не в силах выплачивать ее. Если ее снова повысить, то он будет вынужден уехать отсюда.
   – Но куда? – спросила Ребекка. – У него жена и двое детей.
   – Традиционная помощь, которую мы оказывали на ремонт амбара или крыши дома, сейчас прекратилась, – сказал Дэвид. – По-видимому, я больше не могу позволить себе такие расходы.
   – А-я думала, что ты достаточно состоятелен, – заметила Ребекка.
   – Это было в прошлом, – мрачно объяснил Дэвид. – Надеюсь, что положение, в котором оказался Ганди, не типично. Если это так, то его будет достаточно легко исправить.
   – Ты пообещал ему помочь и снизить арендную плату?
   – Я ничего не обещал, – ответил Дэвид. – Сначала мне нужно кое-что выяснить.
   Утро обернулось неудачей. Первый тягостный визит был лишь предвестником четырех других, последовавших за ним. Оказалось, что во всех случаях арендная плата была непомерно велика. Каждый оставшийся после нее пенс нужен был просто для того, чтобы хотя бы как-то поддержать существование. Арендаторы не могли сэкономить деньги на неотложный ремонт или перестройку фермы. А из Стэдвелла им не помогали. Лишь требовали все новых и новых денег. Очень немногие дети посещали школу. Одна словоохотливая жена фермера разъяснила Ребекке, что они хотели бы послать своих детей в школу. Родители делали большую ставку на их будущее. Но разве у них был выход? Помощь детей требовалась дома.
   – Я поражена, Дэвид, – сказала Ребекка, когда они, довольно усталые и удрученные, наконец возвращались домой, – что они, беседуя с нами, оказались столь учтивы. Они должны были бы страстно ненавидеть нас.
   – Но этого не происходит, – объяснил он, – только потому, что, по их мнению, мы страдаем от тех же трудностей, что и они. Они видят состояние дел в Стэдвелле и окружающей его местности. И им известно, что я был в армии, сражавшейся в Крыму. Виконты, по их мнению, поступают на службу в армию, только если на них сваливаются большие финансовые трудности. Во всяком случае, так считается.
   – И тем не менее… – начала Ребекка.
   – И тем не менее, – прервал он ее, – я кое-что должен тебе сказать, Ребекка. Думаю, что будет лучше, если ты не станешь сопровождать меня во время завтрашних визитов. Да и некоторое время вообще.
   – Почему? – спросила она.
   – У меня такое ощущение, что ни один из тех, кого я собираюсь посетить, не проявит большего удовлетворения, чем сегодняшние арендаторы, – сказал он. – Так что ты могла бы с успехом оставаться дома.
   – Дэвид, – спокойно возразила Ребекка, – это наше общее дело. Ты же помнишь, что я вышла за тебя замуж не ради удовольствий и легкой жизни? Ты предупреждал меня, что перед нами встанут сложные задачи.
   Ты говорил, что я смогу стать тебе помощницей. Не пытайся теперь сделать из меня украшение чайного стола.
   Несколько мгновений он очень внимательно смотрел на нее.
   – Может быть, всему есть объяснение, – сказал он наконец. – Возможно, сегодня утром мы посетили не тех людей.
   Остаток пути до дома они проехали молча.
   * * *
   Дэвид проснулся, испытывая чувство нахлынувшего ужаса и вместе с тем – облегчения. Он задыхался, а его тело покрылось потом. Он отбросил прочь покрывало и только потом вспомнил, что он не один, как это прежде обычно бывало, когда на него накатывался ночной кошмар.
   Дэвид повернул голову, чтобы бросить взгляд на Ребекку. Она спокойно спала на другой стороне постели, слегка отвернувшись от него.
   О Боже! Он сел на край кровати и потер лицо руками. Его сердце все еще молотом стучало в груди.
   Всегда один и тот же сон. Впервые Дэвид его увидел в Скутари, и он преследовал его сперва в Крыму, а потом в Англии. Сон со временем не терял своей яркости, на что Дэвид сначала твердо надеялся, а наоборот – приходил все чаще и приобретал все большую убедительность. Порой случалось, что Дэвид видел его по несколько раз за ночь. Иногда он мучительно старался больше не засыпать, чтобы не видеть повторения кошмара.
   Дэвид поднялся с постели, пересек комнату, встал у окна и всмотрелся в темноту. Он еще раньше пришел к выводу: самое страшное в снах то, что они способны ужасным образом искажать время. Во сне ему всегда требовалось целых десять минут, чтобы вытащить пистолет из кобуры и выстрелить, хотя он знал, что на самом деле он затратил на это какую-то долю секунды. И наоборот – хватало доли секунды на целую вереницу странных событий.
   Во сне Дэвид всегда знал, что ему предстоит сделать, у него всегда были альтернативы, он мог оценить последствия. У него было время на то, чтобы обдумать, собирается ли он выстрелить для того, чтобы только выбить саблю из рук Джулиана, или чтобы убить его.
   К тому времени Дэвид уже был по горло сыт Джулианом, необходимостью все время покрывать его, оправдывать его, ждать, что тот повзрослеет и осознает, что надо отвечать за свои поступки. Но ничто так и не изменилось. Теперь настало время убить его. Если он его убьет, то возникнут новые возможности для его отношений с Ребеккой. Ему никогда не придется бросать тень на свое имя, дабы защитить Джулиана. Готовность лгать и принимать на себя наказание лишь для того, чтобы защитить Джулиана, – такова всегда была главная слабость Дэвида. Он больше не будет потакать своей слабости. Он намерен стать сильным.
   В результате во сне Дэвид всегда стрелял именно для того, чтобы убить. Совершенно сознательно… Абсолютно хладнокровно… Во сне он всегда ненавидел Джулиана. Он совсем не испытывал к нему любви. Только непреодолимое желание убить его.
   О Боже! Дэвид закрыл глаза и прикоснулся лбом к оконному стеклу. Он опять вспотел. Пробуждение никогда сразу не освобождало из плена кошмаров. А если сон – это и есть реальность? Что, если сон лишь выявляет то, что скрывает разум? Что, если убийство Джулиана не имело никакого отношения к Джорджу Шереру? Что, если он, Дэвид, убил Джулиана только потому, что ненавидел его и желал ему смерти? Потому что хотел Ребекку?
   А теперь Ребекка принадлежит ему. Она лежит за его спиной в постели, погруженная в сон. Лишь пару часов назад он занимался с ней любовью. Она его жена. Но почему он женился на ней? Только ли из чувства ответственности перед вдовой, мужа которой он убил? Или потому, что он хладнокровно запланировал сделать ее своей?
   Прохладный ночной воздух бросил его в дрожь. И еще одна мысль всегда преследовала Дэвида, когда он переживал последнюю фазу выхода из кошмара, хотя эта мысль и не играла никакой роли в сновидении. А если Джулиан действовал в целях самообороны? Что, если Джордж Шерер пытался убить его и Джулиану оставалось лишь защищать свою жизнь? Если он попал в ситуацию, в которой решался вопрос – убить или быть убитым? Однако даже при этом право было на стороне Шерера – он был обманутым мужем. Но разве это позволяло ему убить Джулиана? И сделать это в самый разгар сражения, когда они оба, как предполагалось, уничтожали врагов и защищали своих соотечественников?
   Вопрос носил чисто риторический характер, если только реакция Дэвида на то, что открылось тогда его глазам, была правильной. А если нет? Но даже в таком случае мог ли он стоять и наблюдать, как Джулиан собирается пронзить саблей повергнутого на землю человека?
   Сон, ужасный сам по себе, всегда уступал место сопровождавшему пробуждение куда более худшему кошмару.
   – Дэвид? – Он почувствовал легкое прикосновение к своей руке.
   Он быстро обернулся и увидел стоявшую рядом с ним Ребекку: она смотрела на него как-то озабоченно. Боже мой, меньше всего он хотел видеть в этот момент свою жену в ночном туалете, с распущенными по спине волосами, в их спальне. Его окружила атмосфера родного дома со всей присущей ей интимностью. Ребекка… Жена Джулиана…
   – Возвращайся в постель, – резко сказал он. – Ты должна спать
   – С тобой все в порядке? – спросила она. – Что-нибудь случилось?
   – Ничего плохого. – Он свирепым взглядом посмотрел на нее. – Возвращайся в постель.
   Она отпустила его руку.
   – Ты так тяжело дышал, – объяснила она. – Я подумала, у тебя что-то болит.
   – Легкая бессонница, – сказал он. – Порой я страдаю от нее. Пусть это тебя не беспокоит, Ребекка.
   – «Не вмешивайтесь в мою жизнь», – произнесла она так нежно, что в какой-то момент Дэвид даже не был уверен, правильно ли он понял ее слова. – Ты обычно так говорил, когда случалось нечто дурное и кто-то мог бы предложить тебе свое сочувствие, Дэвид. «Не вмешивайтесь в мою жизнь». Я совсем забыла, что это больше всего возбуждало во мне неприязнь к тебе.
   Дэвид тяжело вздохнул.
   – Возвращайся в постель, – повторил он, в несколько большей степени контролируя свой тон. – Я ценю твое беспокойство, но не хочу вынуждать бодрствовать и тебя, Ребекка. Это было бы несправедливо.
   – Это что, был дурной сон? – поинтересовалась она.
   Он снова потерял и без того хрупкий контроль над собой.
   – Да, черт побери. Я увидел плохой сон, – огрызнулся он. – Не стоит так переживать. Он был дурным, вот и все. Ты хочешь снова уложить меня в постель, погладить по лбу и заверить меня, что в шкафу не скрываются привидения?
   В льющемся из окна тусклом свете Дэвид все же заметил – хотя Ребекка и не повернулась к нему, – что она сжала челюсти.
   – Дурные сны порой бывают и у меня, – сказала она. – Я тогда обычно вскакиваю, плачу, а иногда кричу. Это о войне, Дэвид? Тебя беспокоят воспоминания о войне?
   – Да, – бросил он. – Там, Ребекка, было так много смертей, ужасов и страданий… Разве после этого удивительно, что человека преследуют кошмары?
   – Нет, – сказала она.
   Он вновь отвернулся к окну. Он молил Бога, чтобы Ребекка ушла. Ей невозможно объяснить, что его страх порожден не столько сном, сколько последующей бессонницей. В свою бессонницу Дэвид не хотел впускать никого, и уж меньше всех Ребекку.
   – Тебе снился он? – отрывисто спросила Ребекка.
   – Да.
   – У тебя чувство вины, Дэвид? – Ее голос прозвучал шепотом.
   – О Боже! – Дэвид зажмурился и стиснул зубы.
   Его опять прошиб пот. Он хотел, чтобы Ребекка отстала от него и ушла.
   – Ты что, по-прежнему считаешь, что мог бы спасти его? – спросила она. – Будто, если бы ты удержал Джулиана или вместо него бросился вперед, то спас бы его? Но и в этом случае его могла поразить другая пуля. Я не знаю, что представляет собой сражение, но мне известно, что в тот день погибли тысячи людей. Да к тому же ты не мог следить за одним лишь Джулианом. Ты нес ответственность за жизни всех своих солдат. Не осуждай себя, Дэвид.
   Он неожиданно снова повернулся к ней.
   – Ты права, Ребекка, – произнес он сквозь зубы. – Ты ничего не знаешь о том, что такое сражение. Не изрекай поэтому банальности. К тому же мы, кажется, договорились, что в наших разговорах мы не станем упоминать о нем. Во всяком случае, ты мне обещала. Это больше не должно повториться. Ты меня понимаешь? Джулиан мертв. И пусть он покоится с миром.
   Ее глаза расширились от удивления.
   – Возвращайся в постель, – вновь повторил Дэвид. Ребекка отвернулась, но он цепко схватил ее за запястья и повернул лицом к себе.
   «Что я наделал?» – подумал Дэвид. Но слова извинения не могли пробиться сквозь испытываемое им смятение ума. Он притянул Ребекку к себе и губами прикоснулся к ней.
   Этот поцелуй нельзя было назвать нежным. Призраки вцепились в Дэвида когтями, и он боролся, стараясь отбросить их от себя, подавить нынешней реальностью кошмары прошлого. Ребекка – его жена. Еще не прошло и трех дней, как они поженились. У них медовый месяц.
   Когда он оторвался от ее губ и поднял голову, Ребекка стояла, прижавшись к нему всем телом, которое он изо всех сил сжимал в объятиях. Она не запротестовала. Ей следовало бы ударить мужа по лицу – и очень сильно. Вместо этого она снова вошла в роль покорной жены, что, как и подозревал Дэвид, она теперь будет делать всегда. Охвативший его гнев еще более усилился. В этот момент он ее ненавидел. Он согнулся, подхватил ее на руки, поднес к постели и бросил на нее.
   Дэвид наклонился над женой, задрал в один прием ее ночную рубашку до подмышек, взобрался на Ребекку, широко раздвинул коленями ее ноги и вклинился между ними. Обеими руками он прижал ее рубашку к подбородку, а свою голову опустил на одну из ее грудей, лаская языком напрягшийся сосок.
   Дэвид услышал, как Ребекка резко вздохнула и с шумом выдохнула. Он почувствовал, как она старается сохранить самообладание, когда он прикоснулся ртом к другой ее груди и стал целовать. Ее тело начало под ним расслабляться, Ребекка опять становилась покорной женой. Она разрешит ему сделать все, что он захочет, независимо от того, какому унижению он готовится ее подвергнуть.
   – Черт побери, – сдавленным от злости голосом сказал Дэвид, подняв голову и уставившись в ее расширившиеся глаза. – Сопротивляйся мне. Давай мне отпор.
   Она медленно покачала головой. Дэвид ощущал ее изумление, и оно бесило его. Ребекка распростерлась на постели, упираясь ладонями в матрац.
   – Ты хотела поддержать меня, – заговорил Дэвид с каким-то холодным бешенством. – Ты ведь хотела отогнать мои ночные кошмары. Так отгони же их. Отгони прочь мои воспоминания. Черт побери… Дай мне то что ты обычно давала Джулиану.
   Она недовольно застонала, когда он просунул свой язык ей в рот. Пришлось его вынуть. Дэвид обхватил руками ее ягодицы, удерживая Ребекку в неподвижном состоянии, опустился на нее всем своим весом и глубоко вошел в нее, двигаясь быстро и ритмично. Глаза его были плотно закрыты.
   Мысленно он обращался к жене: «Отгони прочь мои воспоминания. Отгони прочь мои воспоминания, Ребекка. Моя любовь. Обними меня». – Дэвид стиснул зубы. Вслух эти слова он так и не произнес.
   Испытав разрядку, Дэвид вскрикнул и в изнеможении опустился на Ребекку. И в тот момент, когда он уже был готов погрузиться в сон, Дэвид осознал, что же все-таки он натворил. Вспомнил свои слова: «Черт побери… Дай мне то, что ты обычно давала Джулиану».
   Д потом услышал голос отца: «Теперь кажется, что он даже из могилы способен омрачить твое счастье».
   Дэвид поднялся с постели и встал рядом с кроватью, спиной к ней.
   – Прости, Ребекка, – сказал он. Его голос прозвучал прерывисто, неестественно. Дэвид силился подыскать еще какие-нибудь слова, но не смог. И Ребекка, конечно, ничего не ответила. Он направился в сторону своей туалетной комнаты, тихо вошел в нее и закрыл за собой дверь.
   Большую часть оставшейся ночи он простоял на трехарочном мосту через реку недалеко от дома, уставившись на темный быстрый поток.
   * * *
   Это было одно из самых тягостных событий, о которых утром вспоминала Ребекка, собираясь выйти из своей туалетной комнаты и спуститься вниз на завтрак. После ухода Дэвида она пролежала всю ночь, так и не сомкнув глаз. Она не могла заснуть, опасаясь, что он может вернуться. И одновременно боясь, что он не вернется. Она не чувствовала себя достаточно подготовленной к тому, чтобы смело встретиться с тем, что ей предстоит. Хотя Ребекка и сама не знала, с чем именно.
   Она теперь боялась Дэвида. Он вселил в нее ужас. Он и вправду не джентльмен. Под личиной внешней благовоспитанности, спокойствия, некоторой суровости он так и остался совершенно необузданным, каким всегда его знала Ребекка. Он ни чуточки не изменился. Ни один джентльмен не обошелся бы со своей женой так, как поступил сегодня ночью Дэвид. Ее лицо горело от воспоминаний о той страсти, которую Дэвид обрушил на нее. Подумать только!.. Она была почти обнажена. А он целовал все ее тело. Она теперь боялась его. Возможно, главным образом потому, что ее все это возбудило. Вызвало в ней отвращение, шокировало, вселило ужас. Но вместе с тем возбудило. «Сопротивляйся мне», – приказал он ей. И она хотела сопротивляться. За эти слова, за этот тон она готова была избивать его – кулаками, ногами… За все то, что он делал с ней… Но она пришла в ужас при одной мысли о том, к чему это могло бы привести, в ужас от неизвестности.
   К тому же, думала она, долг женщины состоит в том, чтобы оставаться истинной леди в любых обстоятельствах. Никогда не терять самообладания. Всегда быть покорной мужу. Но он приказал ей сопротивляться ему, давать ему отпор. Подбивал ее на невозможное. Дэвид доказывал, что он совсем не джентльмен. Она была права в том, что всю жизнь относилась к нему с антипатией. Ей еще никогда не приходилось с таким трудом сохранять самообладание, как в прошлую ночь. И все-таки она это смогла. Подвергаясь насилию со стороны Дэвида, она лежала под ним спокойно и тихо. Она оказалась верна своему воспитанию и опыту, но не подчинилась неуместным требованиям мужа.
   Сейчас Ребекка не знала, как она встретится с ним.
   Она с горечью подумала о том, что целых два дня ее не покидало прекрасное настроение. Ребекка была так уверена, что они сумели быстро наладить отличные отношения – и дружеские, и деловые. И более того. Ребекка даже рискнула предположить, что все это довольно быстро может перерасти в нежную привязанность. Она чувствовала себя почти счастливой.
   По лестнице она спускалась медленно, но твердыми шагами. «Дай мне то, что ты обычно давала Джулиану». Ребекка чуть не упала, оступившись. Что он имел в виду? Неужели он требовал от нее любви?