Страница:
– Да, – ответил Дэвид. – Мне кажется, ты нашла путь к их сердцам, Ребекка. Думаю, что я мудро поступил, женившись на тебе. Спокойной ночи. И счастливого Рождества.
Когда он ушел, к ее глазам подступили слезы. Слезы счастья. Слезы опустошенности. Слезы…
Она не знала, почему плачет. Не знала, радуется она или грустит. А может быть, оба этих чувства смешались. Но возможно ли такое?
«Думаю, что я мудро поступил». Как типичны для Дэвида эти бесстрастные слова. Мудро… «Потому что я нашла путь к сердцам этих людей? Но нашла ли я его? Не преувеличивает ли Дэвид? В конце концов я не сделала для них ничего особенного».
Мысли путались в голове Ребекки. Так что же, ее слезы вызваны похвалой Дэвида? Его словами о том, что, женившись на ней, он поступил мудро? Это слезы счастья? Или она плачет из-за того, что Дэвид не сказал, что рад своей женитьбе на ней? Или из-за того, что он не догадался, оставшись с ней наедине, напоследок поцеловать ее? А ей горько оттого, что его синие глаза не лучились улыбкой?
Ребекка хотела бы понять своего мужа. Она хотела бы, чтобы он убрал возведенные им барьеры и разрешил ей узнать его поближе. Она хотела бы увидеть в глазах Дэвида любовь.
Однажды он плакал вместе с ней. Потому что подумал, что их ребенку грозит смерть? Или потому, что Ребекку охватила паника, потому, что его жена ужасно страдала? Ребекка решила, что больше подходит второе объяснение. Да и сейчас не отказалась от этой мысли. Но никому не дано знать, что творится в душе у Дэвида.
Ребекка всегда знала все о Джулиане. Он обычно выставлял свои чувства напоказ. Ребекка тосковала по открытости их взаимной любви. О, как было бы прекрасно, если бы такая же открытость воцарилась и в их отношениях с Дэвидом.
А потом она широко раскрыла глаза. Ничего подобного в ее отношениях ни с Дэвидом, ни с любым другим мужчиной никогда быть не может. Только с Джулианом она смогла испытать подобную близость. Джулиан был единственной любовью на всю ее жизнь. Ребекка внезапно испугалась того, что время сотрет из ее памяти воспоминания об этой любви. Ведь такую любовь дано испытать лишь один раз в жизни. Ребекка не хотела предать ее забвению.
В отношениях с Дэвидом она к этому не стремилась. Она хотела лишь его дружбы и симпатии. Хотела домашнего уюта, прочных семейных уз. Но не любви… Не того глубокого, всесильного чувства, которое объединяло ее с Джулианом. Ребекка понимала, что в глубине души всегда будет привязана к Джулиану.
Дэвид сказал, что постарается не разбудить ее, когда будет укладываться спать. Ребекка улыбнулась. Неужели он не понимает, что до его прихода она по-настоящему не заснет?
* * *
По просьбе Дэвида Луиза взялась проследить за тем, как дом будут украшать зеленью. Для Дэвида это было первое настоящее Рождество за долгое время. Как сказала Ребекка, последнее она провела с Джулианом в Лондоне. Дэвид же встречал в тот год Рождество с отцом в Крейборне. Годом позже оно застало майора Тэвистока в госпитале в Скутари.
В нынешнем году Рождество выдалось каким-то особенным, волнующим. Впервые в жизни Дэвид встречает его в собственном доме. Вместе с ним к встрече Рождества готовятся его отец со своей супругой. А с Дэвидом будет его собственная жена. Вечером перед самым Рождеством она спустится вниз. Они станут пить чай и обмениваться подарками. И Ребекку ожидает сюрприз.
Дэвид помогал украшать гостиную, особенно рождественскую елку, по поводу которой отец хмурил брови, а Луиза посмеивалась. Рождественская елка? Целая елка? Ну конечно, ответил Дэвид. Разве они не слышали о таком обычае? Принц Альберт, супруг королевы Виктории, ввел его в Англии несколько лет назад. Дэвид лично заполнил ведро землей и посадил в нее елку, разукрасив ее бантами, колокольчиками и свечами. Он хотел, чтобы Ребекка, спустившись с лестницы, увидела нечто необычное.
Ребекка… Это первое Рождество, которое они проводят вместе как муж и жена. «И все идет хорошо», – подумал Дэвид. Опасный период миновал, но Дэвид тем не менее все еще беспокоился. Ее состояние обнадеживает. Похоже, она сможет иметь ребенка. Их семья будет тогда состоять из трех человек. Беременность Ребекки была уже вполне заметна, хотя, конечно, не столь сильно, как у Луизы. Порой Дэвид просыпался среди ночи, и чувствовал, что Ребекка во сне прижалась к нему. В таких случаях он часто поворачивался лицом к ней, чтобы почувствовать, как разбухший живот жены прикасается к его телу. Дэвида радовало это ощущение, хотя его нельзя было назвать эротическим. Нет, в нем была только нежность… Дэвид находил в этом прикосновении удивительную нежность.
Казалось, что Ребекка почти счастлива, несмотря на скуку месячного пребывания в постели и страх, который она время от времени испытывала. Тот самый страх, который охватил ее в то ужасное утро, когда она подумала, что у нее снова начинается выкидыш. Вчера вечером она казалась счастливой – счастливой оттого, что она в Стэдвелле, окруженная своими близкими, отмечающими Рождество вместе с ней.
И Дэвид тоже был счастлив. Все, на что он надеялся, возвратившись домой из Крыма, похоже, сбылось. Он убедил Ребекку выйти за него замуж. Он смог обеспечить ей домашний уют и радость оттого, что она может приносить пользу, – пусть даже их дом все еще имеет довольно жалкий, потрепанный вид. А теперь у Ребекки скорее всего будет ребенок.
Он искупил свой поступок, порой осторожно думал Дэвид. Он вернул Ребекке нечто стоящее взамен того бесценного, чего он ее лишил. И постепенно исцелялся сам. Вот уже несколько месяцев Дэвида не беспокоили его телесные раны. Да и раны душевные, по-видимому, тоже затягивались. Его все еще посещал тот кошмар, но не так часто, как раньше. Когда этот момент наступал, Дэвид просто поднимался с постели, выходил из комнаты и в одиночестве освобождался от гнетущего чувства, чтобы не беспокоить Ребекку, если она вдруг проснется.
Он знал, что тогда, в Крыму, у него не было выбора. Он должен был убить Джулиана. Не потому что ненавидел его. Не потому что он, Дэвид, хотел Ребекку. Он знал, что она любит Джулиана. Несмотря ни на что. Ведь любовь не может быть чем-то обусловлена. Он и сам не перестал любить Джулиана, хотя тот постоянно проявлял слабость характера и хотя Джулиан женился на женщине, которую любил Дэвид. Дэвид знал, что ему не за что себя винить.
Он терпеливо ждал своего полного исцеления, ждал того времени, когда сможет все забыть и смотреть на Ребекку без малейших угрызений совести. Он убеждал себя в том, что такое время непременно наступит.
Ну а пока праздновалось Рождество – появление на свет новорожденного Христа, предвещающее рождение собственного ребенка Дэвида.
* * *
Ребекка надела – впервые за минувший месяц – новое синее платье, скроенное гораздо просторнее ее других нарядов. Ее гладко зачесанные наверх волосы отсвечивали золотом. У нее исчезла талия. Груди казались больше. Лицо располнело. Мужу, который пришел к ней в праздничный день, чтобы отнести ее вниз, Ребекка показалась не правдоподобно красивой.
– Ты так прекрасна, – сказал ей Дэвид, подхватив ее на руки так же, как и днем раньше. Он сказал правду, хотя и не обнял, и не поцеловал Ребекку, как бы мучительно ни хотелось ему это сделать. Дэвид изо всех сил старался не проявлять по отношению к жене излишних эмоций, чтобы не волновать ее. Он всегда с некоторым ужасом вспоминал ту страсть, с которой он однажды овладел Ребеккой.
Елка привела Ребекку в восторг. Когда Дэвид усадил жену в самое удобное кресло рядом с камином, она упросила его пересадить ее в кресло напротив, чтобы можно было разглядывать елку.
– Она излучает волшебство, – сказала Ребекка. – Это тебе пришла в голову такая удивительная мысль, Дэвид?
Первой неожиданностью для Ребекки стал приход на чай всех живущих поблизости дворян. У всех у них должны были собираться собственные компании или их самих уже куда-нибудь пригласили, но их так беспокоило состояние здоровья Ребекки, что Дэвид уговорил их заглянуть на часок в Стэдвелл, чтобы Ребекка убедилась: по ней скучают, местное общество ее уважает и ценит.
Дэвид не разрешал ей вставать с кресла, и, конечно же, сегодняшняя встреча была гораздо спокойнее и изысканнее, чем та, что прошла за день до этого в холле. Но, несмотря на это, Дэвид с тревогой поглядел на жену, когда все ушли, и граф поставил ей под ноги скамеечку, хотя Ребекка и протестовала, заявив, что не считает себя инвалидом. Дэвид надеялся, что его задумки на этот день не перенапрягут ее.
Вскоре после этого пришли дети – все ученики школы во главе с учительницей. Они выглядели испуганными и возбужденными и с благоговением оглядывались по сторонам. Свой концерт они исполнили два дня назад, но сегодня собирались повторить его специально для графа и графини Хартингтон, а также для виконта и леди Тэвисток. Прежде всего для виконтессы, которая столько времени провела у них в школе, помогая им в овладении чтением и шитьем, научив их тому, что и пение может приносить радость. Графиня Хартингтон, конечно, как и два дня назад в школе, аккомпанировала детям, когда они пели.
Школьники и пели, и танцевали, и декламировали, а также сыграли рождественскую пьеску. Сидя в кресле, из которого он мог наблюдать и за своей женой, и за детским спектаклем, лорд Тэвисток думал, что почему-то никогда еще Рождество не доставляло ему такого удовольствия. На лице Ребекки блуждала теплая улыбка. Дэвид же тайно размышлял, по-прежнему ли она думает о последнем удивительном Рождестве с Джулианом, о котором она начала рассказывать минувшим вечером. Дэвид, однако, отогнал эту мысль прочь.
Он подарил каждому ребенку по мячу. Он вручил их после исполнения рождественской пьесы, а граф тем временем раздавал детям мелкие монеты. Ребекка ограничилась тем, что одарила детей – и их учительницу – улыбками, похвалами и словами благодарности за их доброту, за то, что они уделили ей часть своего времени, предназначенного для собственных рождественских развлечений. Дэвид раздумывал над тем, понимает ли Ребекка, что для детей, которые собирались перейти в салон, где для них приготовили чай и щедрое угощение, это было, вероятно, самое незабываемое из всех рождественских празднеств.
Ребекка не протестовала, когда после того, как дети во главе с миссис Мэттьюз удалились, Дэвид перенес ее наверх.
– Ты должна немного отдохнуть, – порекомендовал ей муж, усадив ее на кровать. – Четвертый месяц только что закончился.
– Да, – сказала она. – Да, Дэвид, он закончился. Уже начинается пятый.
Она обычно смотрела на мужа хладнокровно, стараясь контролировать эмоции. Чаще всего невозможно было представить себе, что она думает по тому или иному поводу. Лишь изредка по ее глазам Дэвиду удавалось как-то догадываться о том, что у нее на душе.
Сейчас ее глаза блестели. Они излучали и какие-то опасения, и некоторую надежду. Ребекка хотела, чтобы Дэвид говорил не о четвертом, а о пятом месяце.
– Да, – заметил он. – Начинается пятый месяц. Точно так же, как вскоре начнется новый год. Но ты должна по-прежнему как можно больше отдыхать.
– Да, Дэвид, – согласилась она. Снова он видел перед собой покорную жену.
Как бы он хотел набраться смелости и прорваться сквозь эту завесу таинственности, которой Ребекка себя окружила. Прорваться к истинной Ребекке сквозь это холодное достоинство, сквозь эти отшлифованные за многие годы безупречные манеры. Но он опасался, что может обнаружить за ее внешней оболочкой нечто совершенно непривычное. Вдруг маска окажется лучше того, что скрывается под ней.
– Спасибо за подарок, – произнес Дэвид, прежде чем уйти.
– За шелковую сорочку, которую я сшила собственными руками? – спросила она. – Это грустный подарок. Портной сшил бы гораздо лучше, Дэвид. Но я не смогла тебе что-нибудь купить. А я благодарю тебя за твой подарок. – Она притронулась к надетой на шею бриллиантовой подвеске на золотой цепочке.
Единственный бриллиант на этой цепочке не оттеняли другие драгоценности или модные безделушки. Его не надо было как-то приукрашивать. Ребекка и не стала этого делать. Дэвид подумал, как бы она прореагировала, если бы он похвалил ее за хороший вкус.
– Если ты чувствуешь себя достаточно хорошо, – сказал он, – то я приду к тебе после обеда вместе с папой и Луизой. Возможно, мы сыграем в карты. Ты, хотела бы?
– Да, Дэвид, – ответила она. А может быть, она предпочла бы остаться одна – со своими воспоминаниями?
– Очень хотела бы, – добавила она. Он кивнул и вышел из комнаты. Она сказала то, что думала, рассуждал Дэвид. Для него это было самое чудесное Рождество, которое он только мог припомнить. А на следующий год в доме появится ребенок. Может быть, появится…
Дэвид подумал, не станет ли он искушать судьбу, если признается самому себе, что счастлив. Он и вправду счастлив… Почти… Впереди у него целая жизнь, в течение которой он мог бы сделать счастливой и Ребекку. Помочь ей забыть свое самое большое горе, помочь ей расслабиться и окунуться в отношения взаимной привязанности, снова осознать их брак как самый настоящий, позволить ей родить еще одного-двух детей. Хотя и этот ребенок, которому еще предстоит появиться на свет, принесет им обоим больше счастья, чем можно было бы в данный момент вообразить.
Так размышлял Дэвид, спускаясь вниз по лестнице. Ему сообщили, что и Луиза удалилась к себе для отдыха. «Я счастлив», – снова подумал он.
Почти счастлив…
Глава 16
Когда он ушел, к ее глазам подступили слезы. Слезы счастья. Слезы опустошенности. Слезы…
Она не знала, почему плачет. Не знала, радуется она или грустит. А может быть, оба этих чувства смешались. Но возможно ли такое?
«Думаю, что я мудро поступил». Как типичны для Дэвида эти бесстрастные слова. Мудро… «Потому что я нашла путь к сердцам этих людей? Но нашла ли я его? Не преувеличивает ли Дэвид? В конце концов я не сделала для них ничего особенного».
Мысли путались в голове Ребекки. Так что же, ее слезы вызваны похвалой Дэвида? Его словами о том, что, женившись на ней, он поступил мудро? Это слезы счастья? Или она плачет из-за того, что Дэвид не сказал, что рад своей женитьбе на ней? Или из-за того, что он не догадался, оставшись с ней наедине, напоследок поцеловать ее? А ей горько оттого, что его синие глаза не лучились улыбкой?
Ребекка хотела бы понять своего мужа. Она хотела бы, чтобы он убрал возведенные им барьеры и разрешил ей узнать его поближе. Она хотела бы увидеть в глазах Дэвида любовь.
Однажды он плакал вместе с ней. Потому что подумал, что их ребенку грозит смерть? Или потому, что Ребекку охватила паника, потому, что его жена ужасно страдала? Ребекка решила, что больше подходит второе объяснение. Да и сейчас не отказалась от этой мысли. Но никому не дано знать, что творится в душе у Дэвида.
Ребекка всегда знала все о Джулиане. Он обычно выставлял свои чувства напоказ. Ребекка тосковала по открытости их взаимной любви. О, как было бы прекрасно, если бы такая же открытость воцарилась и в их отношениях с Дэвидом.
А потом она широко раскрыла глаза. Ничего подобного в ее отношениях ни с Дэвидом, ни с любым другим мужчиной никогда быть не может. Только с Джулианом она смогла испытать подобную близость. Джулиан был единственной любовью на всю ее жизнь. Ребекка внезапно испугалась того, что время сотрет из ее памяти воспоминания об этой любви. Ведь такую любовь дано испытать лишь один раз в жизни. Ребекка не хотела предать ее забвению.
В отношениях с Дэвидом она к этому не стремилась. Она хотела лишь его дружбы и симпатии. Хотела домашнего уюта, прочных семейных уз. Но не любви… Не того глубокого, всесильного чувства, которое объединяло ее с Джулианом. Ребекка понимала, что в глубине души всегда будет привязана к Джулиану.
Дэвид сказал, что постарается не разбудить ее, когда будет укладываться спать. Ребекка улыбнулась. Неужели он не понимает, что до его прихода она по-настоящему не заснет?
* * *
По просьбе Дэвида Луиза взялась проследить за тем, как дом будут украшать зеленью. Для Дэвида это было первое настоящее Рождество за долгое время. Как сказала Ребекка, последнее она провела с Джулианом в Лондоне. Дэвид же встречал в тот год Рождество с отцом в Крейборне. Годом позже оно застало майора Тэвистока в госпитале в Скутари.
В нынешнем году Рождество выдалось каким-то особенным, волнующим. Впервые в жизни Дэвид встречает его в собственном доме. Вместе с ним к встрече Рождества готовятся его отец со своей супругой. А с Дэвидом будет его собственная жена. Вечером перед самым Рождеством она спустится вниз. Они станут пить чай и обмениваться подарками. И Ребекку ожидает сюрприз.
Дэвид помогал украшать гостиную, особенно рождественскую елку, по поводу которой отец хмурил брови, а Луиза посмеивалась. Рождественская елка? Целая елка? Ну конечно, ответил Дэвид. Разве они не слышали о таком обычае? Принц Альберт, супруг королевы Виктории, ввел его в Англии несколько лет назад. Дэвид лично заполнил ведро землей и посадил в нее елку, разукрасив ее бантами, колокольчиками и свечами. Он хотел, чтобы Ребекка, спустившись с лестницы, увидела нечто необычное.
Ребекка… Это первое Рождество, которое они проводят вместе как муж и жена. «И все идет хорошо», – подумал Дэвид. Опасный период миновал, но Дэвид тем не менее все еще беспокоился. Ее состояние обнадеживает. Похоже, она сможет иметь ребенка. Их семья будет тогда состоять из трех человек. Беременность Ребекки была уже вполне заметна, хотя, конечно, не столь сильно, как у Луизы. Порой Дэвид просыпался среди ночи, и чувствовал, что Ребекка во сне прижалась к нему. В таких случаях он часто поворачивался лицом к ней, чтобы почувствовать, как разбухший живот жены прикасается к его телу. Дэвида радовало это ощущение, хотя его нельзя было назвать эротическим. Нет, в нем была только нежность… Дэвид находил в этом прикосновении удивительную нежность.
Казалось, что Ребекка почти счастлива, несмотря на скуку месячного пребывания в постели и страх, который она время от времени испытывала. Тот самый страх, который охватил ее в то ужасное утро, когда она подумала, что у нее снова начинается выкидыш. Вчера вечером она казалась счастливой – счастливой оттого, что она в Стэдвелле, окруженная своими близкими, отмечающими Рождество вместе с ней.
И Дэвид тоже был счастлив. Все, на что он надеялся, возвратившись домой из Крыма, похоже, сбылось. Он убедил Ребекку выйти за него замуж. Он смог обеспечить ей домашний уют и радость оттого, что она может приносить пользу, – пусть даже их дом все еще имеет довольно жалкий, потрепанный вид. А теперь у Ребекки скорее всего будет ребенок.
Он искупил свой поступок, порой осторожно думал Дэвид. Он вернул Ребекке нечто стоящее взамен того бесценного, чего он ее лишил. И постепенно исцелялся сам. Вот уже несколько месяцев Дэвида не беспокоили его телесные раны. Да и раны душевные, по-видимому, тоже затягивались. Его все еще посещал тот кошмар, но не так часто, как раньше. Когда этот момент наступал, Дэвид просто поднимался с постели, выходил из комнаты и в одиночестве освобождался от гнетущего чувства, чтобы не беспокоить Ребекку, если она вдруг проснется.
Он знал, что тогда, в Крыму, у него не было выбора. Он должен был убить Джулиана. Не потому что ненавидел его. Не потому что он, Дэвид, хотел Ребекку. Он знал, что она любит Джулиана. Несмотря ни на что. Ведь любовь не может быть чем-то обусловлена. Он и сам не перестал любить Джулиана, хотя тот постоянно проявлял слабость характера и хотя Джулиан женился на женщине, которую любил Дэвид. Дэвид знал, что ему не за что себя винить.
Он терпеливо ждал своего полного исцеления, ждал того времени, когда сможет все забыть и смотреть на Ребекку без малейших угрызений совести. Он убеждал себя в том, что такое время непременно наступит.
Ну а пока праздновалось Рождество – появление на свет новорожденного Христа, предвещающее рождение собственного ребенка Дэвида.
* * *
Ребекка надела – впервые за минувший месяц – новое синее платье, скроенное гораздо просторнее ее других нарядов. Ее гладко зачесанные наверх волосы отсвечивали золотом. У нее исчезла талия. Груди казались больше. Лицо располнело. Мужу, который пришел к ней в праздничный день, чтобы отнести ее вниз, Ребекка показалась не правдоподобно красивой.
– Ты так прекрасна, – сказал ей Дэвид, подхватив ее на руки так же, как и днем раньше. Он сказал правду, хотя и не обнял, и не поцеловал Ребекку, как бы мучительно ни хотелось ему это сделать. Дэвид изо всех сил старался не проявлять по отношению к жене излишних эмоций, чтобы не волновать ее. Он всегда с некоторым ужасом вспоминал ту страсть, с которой он однажды овладел Ребеккой.
Елка привела Ребекку в восторг. Когда Дэвид усадил жену в самое удобное кресло рядом с камином, она упросила его пересадить ее в кресло напротив, чтобы можно было разглядывать елку.
– Она излучает волшебство, – сказала Ребекка. – Это тебе пришла в голову такая удивительная мысль, Дэвид?
Первой неожиданностью для Ребекки стал приход на чай всех живущих поблизости дворян. У всех у них должны были собираться собственные компании или их самих уже куда-нибудь пригласили, но их так беспокоило состояние здоровья Ребекки, что Дэвид уговорил их заглянуть на часок в Стэдвелл, чтобы Ребекка убедилась: по ней скучают, местное общество ее уважает и ценит.
Дэвид не разрешал ей вставать с кресла, и, конечно же, сегодняшняя встреча была гораздо спокойнее и изысканнее, чем та, что прошла за день до этого в холле. Но, несмотря на это, Дэвид с тревогой поглядел на жену, когда все ушли, и граф поставил ей под ноги скамеечку, хотя Ребекка и протестовала, заявив, что не считает себя инвалидом. Дэвид надеялся, что его задумки на этот день не перенапрягут ее.
Вскоре после этого пришли дети – все ученики школы во главе с учительницей. Они выглядели испуганными и возбужденными и с благоговением оглядывались по сторонам. Свой концерт они исполнили два дня назад, но сегодня собирались повторить его специально для графа и графини Хартингтон, а также для виконта и леди Тэвисток. Прежде всего для виконтессы, которая столько времени провела у них в школе, помогая им в овладении чтением и шитьем, научив их тому, что и пение может приносить радость. Графиня Хартингтон, конечно, как и два дня назад в школе, аккомпанировала детям, когда они пели.
Школьники и пели, и танцевали, и декламировали, а также сыграли рождественскую пьеску. Сидя в кресле, из которого он мог наблюдать и за своей женой, и за детским спектаклем, лорд Тэвисток думал, что почему-то никогда еще Рождество не доставляло ему такого удовольствия. На лице Ребекки блуждала теплая улыбка. Дэвид же тайно размышлял, по-прежнему ли она думает о последнем удивительном Рождестве с Джулианом, о котором она начала рассказывать минувшим вечером. Дэвид, однако, отогнал эту мысль прочь.
Он подарил каждому ребенку по мячу. Он вручил их после исполнения рождественской пьесы, а граф тем временем раздавал детям мелкие монеты. Ребекка ограничилась тем, что одарила детей – и их учительницу – улыбками, похвалами и словами благодарности за их доброту, за то, что они уделили ей часть своего времени, предназначенного для собственных рождественских развлечений. Дэвид раздумывал над тем, понимает ли Ребекка, что для детей, которые собирались перейти в салон, где для них приготовили чай и щедрое угощение, это было, вероятно, самое незабываемое из всех рождественских празднеств.
Ребекка не протестовала, когда после того, как дети во главе с миссис Мэттьюз удалились, Дэвид перенес ее наверх.
– Ты должна немного отдохнуть, – порекомендовал ей муж, усадив ее на кровать. – Четвертый месяц только что закончился.
– Да, – сказала она. – Да, Дэвид, он закончился. Уже начинается пятый.
Она обычно смотрела на мужа хладнокровно, стараясь контролировать эмоции. Чаще всего невозможно было представить себе, что она думает по тому или иному поводу. Лишь изредка по ее глазам Дэвиду удавалось как-то догадываться о том, что у нее на душе.
Сейчас ее глаза блестели. Они излучали и какие-то опасения, и некоторую надежду. Ребекка хотела, чтобы Дэвид говорил не о четвертом, а о пятом месяце.
– Да, – заметил он. – Начинается пятый месяц. Точно так же, как вскоре начнется новый год. Но ты должна по-прежнему как можно больше отдыхать.
– Да, Дэвид, – согласилась она. Снова он видел перед собой покорную жену.
Как бы он хотел набраться смелости и прорваться сквозь эту завесу таинственности, которой Ребекка себя окружила. Прорваться к истинной Ребекке сквозь это холодное достоинство, сквозь эти отшлифованные за многие годы безупречные манеры. Но он опасался, что может обнаружить за ее внешней оболочкой нечто совершенно непривычное. Вдруг маска окажется лучше того, что скрывается под ней.
– Спасибо за подарок, – произнес Дэвид, прежде чем уйти.
– За шелковую сорочку, которую я сшила собственными руками? – спросила она. – Это грустный подарок. Портной сшил бы гораздо лучше, Дэвид. Но я не смогла тебе что-нибудь купить. А я благодарю тебя за твой подарок. – Она притронулась к надетой на шею бриллиантовой подвеске на золотой цепочке.
Единственный бриллиант на этой цепочке не оттеняли другие драгоценности или модные безделушки. Его не надо было как-то приукрашивать. Ребекка и не стала этого делать. Дэвид подумал, как бы она прореагировала, если бы он похвалил ее за хороший вкус.
– Если ты чувствуешь себя достаточно хорошо, – сказал он, – то я приду к тебе после обеда вместе с папой и Луизой. Возможно, мы сыграем в карты. Ты, хотела бы?
– Да, Дэвид, – ответила она. А может быть, она предпочла бы остаться одна – со своими воспоминаниями?
– Очень хотела бы, – добавила она. Он кивнул и вышел из комнаты. Она сказала то, что думала, рассуждал Дэвид. Для него это было самое чудесное Рождество, которое он только мог припомнить. А на следующий год в доме появится ребенок. Может быть, появится…
Дэвид подумал, не станет ли он искушать судьбу, если признается самому себе, что счастлив. Он и вправду счастлив… Почти… Впереди у него целая жизнь, в течение которой он мог бы сделать счастливой и Ребекку. Помочь ей забыть свое самое большое горе, помочь ей расслабиться и окунуться в отношения взаимной привязанности, снова осознать их брак как самый настоящий, позволить ей родить еще одного-двух детей. Хотя и этот ребенок, которому еще предстоит появиться на свет, принесет им обоим больше счастья, чем можно было бы в данный момент вообразить.
Так размышлял Дэвид, спускаясь вниз по лестнице. Ему сообщили, что и Луиза удалилась к себе для отдыха. «Я счастлив», – снова подумал он.
Почти счастлив…
Глава 16
Рождественские праздники можно было бы считать вполне удавшимися – для них обоих, хотя они откровенно и не говорили об этом. Праздники показались замечательными и Дэвиду, и Ребекке, потому что они вновь ощутили утраченный несколько лет назад дух Рождества. Так думали они оба, хотя никто из них не был уверен, что такое же чувство разделял и другой супруг. И все-таки в конечном счете не все обстояло так хорошо.
Граф и Луиза уехали в Крейборн еще на святки, в традиционный в Англии день раздачи подарков слугам, письмоносцам, посыльным. Граф с графиней стремились поскорее попасть домой, ибо приближался день, когда Луизе предстояло родить. Дэвид проводил их на вокзал и остался сидеть с ними в относительно теплом и удобном экипаже, пока они не услышали пыхтение остановившегося на путях паровоза. Тогда они вышли на платформу.
С поезда сошло несколько пассажиров. Дэвид поцеловал в щеку Луизу и помог ей войти в вагон, а потом повернулся, собираясь пожать руку отцу, но тут его остановил радостный голос одного из вновь прибывших. То были сэр Джордж вместе с леди Шерер, которые решили прервать поездку домой после рождественских праздников, проведенных в Глостере, чтобы навестить своих дорогих друзей – Тэвистоков.
Они приветствовали друг друга, прежде чем кондуктор дал свисток и поезд отошел. Луиза тепло улыбнулась леди Шерер.
– Что ж, Ребекка еще некоторое время проведет в компании друзей, – заметила Луиза. – Она так обрадуется.
– Моя жена довольно тяжело переносит вынужденное одиночество, связанное с состоянием здоровья, – спокойно разъяснил Дэвид только что приехавшим гостям, надеясь, что, может быть, они в самый последний момент изменят свои планы и снова сядут в поезд. Но рядом с ними на платформе уже сложилась небольшая горка дорожного багажа. – Ребекка будет рада повидаться с вами.
Дэвид не знал, будет ли жена и вправду этому рада. Тогда, в Лондоне, она согласилась отобедать у Шереров, и, возможно, вечер у них в гостях показался ей приятным. Ведь Шерер сердечно принял их, а Синтия отнеслась к Ребекке спокойно и по-дружески. Дэвид и Ребекка никогда не обсуждали тот вечер.
Для Дэвида же он оказался мучительным. Шерер с его шумными, развязными манерами никогда ему особенно не нравился. Ни при каких обстоятельствах Дэвиду не хотелось бы быть вынужденным провести вечер в общении с Шерером. Дэвид не желал лишних напоминаний о том, что его жизнь оказалась странным образом связана с жизнью сэра Джорджа. Отнюдь не жаждал он и общества леди Шерер, зная, какую роль она сыграла в тех драматических событиях в Крыму. Мысль об общении ничего не подозревавшей Ребекки с Синтией вызвала в нем бессильный гнев.
Но, по-видимому, сейчас он мог выбирать не больше, чем тогда, в Лондоне. Шерер из каких-то понятных ему одному побуждений всячески демонстрировал, что относится к Дэвиду как к герою. Видимо, чувствовал себя в долгу перед ним. Но в то же время Шереру следовало бы помнить, насколько Дэвид был близок с Джулианом. Сэр Джордж не мог не почувствовать, что Дэвид отнюдь не желает вспоминать о том злополучном дне. Однако, похоже, какая бы то ни было чувствительность Джорджу Шереру была абсолютно чужда.
Как он может вынуждать свою жену постоянно помнить о происшедшем? И регулярно встречаться с человеком, который убил ее любовника? Но, может быть, именно к этому он сознательно стремится. В глубине души Дэвид подозревал, что тот ненавидит свою жену.
Так или иначе, когда Дэвид вернулся с вокзала и поднялся в спальню, чтобы помочь Ребекке спуститься вниз к чаю, он сообщил ей, что у них гости, которые собираются провести в Стэдвелле неопределенное время.
* * *
Шереры пробыли в Стэдвелле всего два дня. Ребекке же показалось, что прошло целых два месяца. После дня раздачи подарков она по настоянию Дэвида оставалась по утрам в постели, но спускалась вниз во второй половине дня, хотя с тревогой отмечала слабость в ногах и ложилась уже только вечером после обеда.
Сэр Джордж Шерер был все таким же дружески расположенным, сердечным и разговорчивым, каким она помнила его по Лондону. А его жена оставалась все такой же спокойной. Ребекка настроилась развлекать их, решив по возможности проявлять доброжелательность и общительность. Ей было стыдно за некоторые мысли, которые приходили ей в голову в течение того месяца, когда она была вынуждена оставаться безвыходно у себя наверху.
Тот вечер в Лондоне, возможно, и не был столь зловещим, каким она вспоминала его. Но к ней вновь вернулось ощущение тогдашней болезненной атмосферы.
– Вы часто охотились с ружьем, майор? – спросил Дэвида на второй день Джордж после обеда.
– Не так уж часто, – ответил Дэвид. – Между прочим, вы, должно быть, знаете, что вот уже полгода я не майор, у меня теперь нет никакого воинского звания.
Сэр Джордж рассмеялся.
– Но я всегда думаю о вас как о майоре Тэвистоке, – сказал он. – Мне ведь очень повезло, что вы были майором. Ему следовало бы, леди Тэвисток, стрелять почаще. Тогда ваша кладовая всегда была бы полна дичи. Мне никогда не приходилось видеть такого меткого выстрела, как тот, которым был убит атаковавший меня русский.
Ребекка улыбнулась и поинтересовалась у леди Шерер, играет ли та на фортепьяно. Леди Шерер ответила отрицательно.
– У вас еще сохранился тот пистолет? – спросил сэр Джордж Дэвида. – Тот, из которого вы его убили?
– Да, – ответил Дэвид. – Может быть, Ребекка, немного погодя ты нам что-нибудь сыграешь? Если, конечно, ты не устала.
– Так, значит, сохранился? – вернулся к прежней теме сэр Джордж. – Будьте добры, майор, принесите его сюда. Мне будет очень приятно взглянуть на него еще раз. Синтия, а ты, моя любовь, не хотела бы на него посмотреть? На пистолет, который спас жизнь твоего мужа и уложил негодяя, который непременно убил бы твоего драгоценного супруга?
Леди Шерер ничего не ответила.
«Он просто мучает ее, – подумала Ребекка. – Но почему?.. Хочет ли он напомнить ей, что ее любовник спас жизнь ее мужа, чтобы тот продолжал мучить ее?.. Так ли это?»
Ребекка, однако, отбросила в сторону эти вопросы. Она не захотела задумываться над ними.
– По моему мнению, показывать пистолет в присутствии дам – это дурной тон, – сказал Дэвид, поднявшись с кресла и подав руку Ребекке. Она заметила, как холодны его глаза.
– Вы правы, – согласился сэр Джордж. – Но мне очень бы хотелось, моя дорогая, чтобы ты получше могла представить себе, как все это случилось. Майор попал врагу прямо в сердце, даже не имея времени на то, чтобы прицелиться. Вот это был выстрел! Но простите меня, леди Тэвисток. Мне не следовало вызывать в вашем воображении все происшедшее. Это лишь привело бы к тому, что вы бы вспомнили, что вашего первого мужа тоже застрелили. В том же самом сражении. И тоже выстрелом прямо в сердце. Но вы можете утешить себя тем, что он умер, как герой. Истинный герой, мэм.
«Что он такое несет? Боже мой, что он болтает?» – подумала Ребекка, дала руку Дэвиду и взглянула в его холодные, неимоверно холодные глаза.
– Сегодня чуть ли не первый день, когда моя жена так долго остается внизу, – сказал Дэвид. – Боюсь, что она переутомилась. С музыкой мы подождем до завтра. Пойдем, Ребекка, я провожу тебя наверх.
Хотя по лестнице она теперь сходила вниз самостоятельно, правда, сильно опираясь на руку мужа, а с места на место, как они договорились, переходила вообще без его помощи, на этот раз он взял ее на руки.
– Мне очень жаль, – сказала она, повернувшись к гостям. – Прошу вас извинить меня.
– Мне вдвойне жаль, леди Тэвисток, – сказал сэр Джордж, встав с места. Лицо его выражало сожаление. – Я опять говорю о войне, хотя Синтия все время напоминает мне, что люди хотят забыть об этих ужасах. Ну а вы больше, чем кто-либо другой, хотели бы забыть о войне. Простите меня, мэм.
– Спокойной ночи, леди Тэвисток, – тихо промолвила леди Шерер.
Прошло много времени, прежде чем Дэвид лег в постель. К тому моменту, когда он пришел, Ребекка даже забылась неспокойным сном. Но перед этим она долго лежала, уставившись в темноту. «Что он имел в виду?» – думала Ребекка. Русский, которого убил Дэвид, получил пулю в сердце. Джулиан тоже погиб от выстрела в сердце. Намекал ли Джордж Шерер на некую связь между двумя выстрелами? Но ведь никакой связи не могло быть. Однако Ребекка прервала свои размышления, как только вплотную приблизилась к выяснению такой связи. Слишком кошмарно было бы позволить мыслям продвинуться хотя бы еще на шаг вперед. Она уставилась взглядом в потолок.
* * *
На следующее утро Дэвид попросил Джорджа Шерера уехать. Он предложил ему раннюю верховую прогулку, пока дамы все еще оставались в постелях.
– То, что я совершил в Крыму, – сказал Дэвид, как только они отъехали от конюшни, – я вынужден был совершить. Не потому, что я хотел этого. Мне было бы больно, если бы я оказался вынужденным убить сослуживца-офицера. Убить же Джулиана Кардвелла означало навлечь на себя страшнейшую боль, и я уверен, что вы, Шерер, должны это понимать. Мы выросли с ним, как братья. Я не оспариваю того, что у вас было законное право поссориться с ним. Это меня не касается. Ну а потерять брата в результате своего собственного поступка причинило и все еще причиняет мне боль гораздо большую, чем я способен описать словами. Позволю себе предположить, что вы понимаете это.
В кои-то веки Джорджу Шереру было нечего сказать.
– Моя жена любила его, – продолжал Дэвид. – Напоминание о его смерти, о том, как он погиб, причиняет ей невыносимые мучения. Я не хочу, чтобы ей лишний раз говорили об этом, особенно сейчас. Она скоро родит ребенка, и ее это очень тревожит.
– Конечно, – сказал Джордж Шерер, однако в его голосе теперь отсутствовала привычная сердечность. – Я не думаю, что вам, майор, хотелось бы рассказывать ей об этом. Особенно о том, как он погиб.
Дэвид сдвинул брови.
– Ваше пребывание здесь лишь напоминает нам обоим об обстоятельствах, которые было бы лучше всего вычеркнуть из памяти. Вы вправе упрекнуть меня в негостеприимности, но тем не менее я вынужден просить вас прервать свой визит, Шерер.
– Я удивлен, – заметил сэр Джордж, когда они после короткой прогулки повернули лошадей к дому. На какое-то время он умолк и не пытался объяснить, что же, собственно говоря, его удивляет. – Вы, майор, женились на леди Кардвелл очень скоро после вашего возвращения из Крыма.
«Похоже он что-то заподозрил, – подумал Дэвид. – Понятие признательности на самом деле чуждо этому человеку».
– Никак не могу уразуметь, – произнес сэр Джордж так тихо, будто разговаривал сам с собой, – ради кого же вы убили его, майор.
Дэвид задержал дыхание.
– Насколько я знаю, сегодня во второй половине дня будет поезд, – сказал он. – В то же самое время, что и позавчера.
– Мы с Синтией поедем на нем, – сообщил сэр Джордж, хихикая и, похоже, возвратившись в свой прежний образ. – Мы остались бы и подольше, но нам не хотелось бы подвергать испытаниям здоровье леди Тэ-висток. Тем более что для короткого рождественского визита мы пробыли здесь достаточно долго. Синтия имела в виду и кое-что другое. С тех пор, как мы решили поехать на Рождество в Глостер, она мне говорила не помню уж сколько раз, что мы должны заехать к вам, поскольку, не будь вас, меня бы не было в живых… Вот мы и приехали. Когда ваша жена поправится, майор, мы снова навестим вас. Быть может, на крестины вашего сына? Я буду молиться за то, чтобы у вас родился мальчик. Все мужчины хотят иметь наследника.
Дэвид ничего не ответил.
Он попытался поговорить с леди Шерер, застав ее одну в столовой. Однако Синтия холодно отнеслась к его попытке завязать с ней разговор. «Она явно знает всю правду. Она знает, что я убил ее любовника», – думал Дэвид.
Он на мгновение засомневался: а любила ли леди Шерер Джулиана? Или же причиной их романа послужила самая обыкновенная скука? Может быть, все-таки любила. Однако в любом случае ей, должно быть, трудно поддерживать вежливую беседу с человеком, убившим ее любовника и спасшим жизнь мужу, который ее ненавидит и оскорбляет. Интересно, всегда ли Джордж Шерер был таким, как сейчас, или стал относиться к жене подобным образом лишь из-за ее неверности?
Граф и Луиза уехали в Крейборн еще на святки, в традиционный в Англии день раздачи подарков слугам, письмоносцам, посыльным. Граф с графиней стремились поскорее попасть домой, ибо приближался день, когда Луизе предстояло родить. Дэвид проводил их на вокзал и остался сидеть с ними в относительно теплом и удобном экипаже, пока они не услышали пыхтение остановившегося на путях паровоза. Тогда они вышли на платформу.
С поезда сошло несколько пассажиров. Дэвид поцеловал в щеку Луизу и помог ей войти в вагон, а потом повернулся, собираясь пожать руку отцу, но тут его остановил радостный голос одного из вновь прибывших. То были сэр Джордж вместе с леди Шерер, которые решили прервать поездку домой после рождественских праздников, проведенных в Глостере, чтобы навестить своих дорогих друзей – Тэвистоков.
Они приветствовали друг друга, прежде чем кондуктор дал свисток и поезд отошел. Луиза тепло улыбнулась леди Шерер.
– Что ж, Ребекка еще некоторое время проведет в компании друзей, – заметила Луиза. – Она так обрадуется.
– Моя жена довольно тяжело переносит вынужденное одиночество, связанное с состоянием здоровья, – спокойно разъяснил Дэвид только что приехавшим гостям, надеясь, что, может быть, они в самый последний момент изменят свои планы и снова сядут в поезд. Но рядом с ними на платформе уже сложилась небольшая горка дорожного багажа. – Ребекка будет рада повидаться с вами.
Дэвид не знал, будет ли жена и вправду этому рада. Тогда, в Лондоне, она согласилась отобедать у Шереров, и, возможно, вечер у них в гостях показался ей приятным. Ведь Шерер сердечно принял их, а Синтия отнеслась к Ребекке спокойно и по-дружески. Дэвид и Ребекка никогда не обсуждали тот вечер.
Для Дэвида же он оказался мучительным. Шерер с его шумными, развязными манерами никогда ему особенно не нравился. Ни при каких обстоятельствах Дэвиду не хотелось бы быть вынужденным провести вечер в общении с Шерером. Дэвид не желал лишних напоминаний о том, что его жизнь оказалась странным образом связана с жизнью сэра Джорджа. Отнюдь не жаждал он и общества леди Шерер, зная, какую роль она сыграла в тех драматических событиях в Крыму. Мысль об общении ничего не подозревавшей Ребекки с Синтией вызвала в нем бессильный гнев.
Но, по-видимому, сейчас он мог выбирать не больше, чем тогда, в Лондоне. Шерер из каких-то понятных ему одному побуждений всячески демонстрировал, что относится к Дэвиду как к герою. Видимо, чувствовал себя в долгу перед ним. Но в то же время Шереру следовало бы помнить, насколько Дэвид был близок с Джулианом. Сэр Джордж не мог не почувствовать, что Дэвид отнюдь не желает вспоминать о том злополучном дне. Однако, похоже, какая бы то ни было чувствительность Джорджу Шереру была абсолютно чужда.
Как он может вынуждать свою жену постоянно помнить о происшедшем? И регулярно встречаться с человеком, который убил ее любовника? Но, может быть, именно к этому он сознательно стремится. В глубине души Дэвид подозревал, что тот ненавидит свою жену.
Так или иначе, когда Дэвид вернулся с вокзала и поднялся в спальню, чтобы помочь Ребекке спуститься вниз к чаю, он сообщил ей, что у них гости, которые собираются провести в Стэдвелле неопределенное время.
* * *
Шереры пробыли в Стэдвелле всего два дня. Ребекке же показалось, что прошло целых два месяца. После дня раздачи подарков она по настоянию Дэвида оставалась по утрам в постели, но спускалась вниз во второй половине дня, хотя с тревогой отмечала слабость в ногах и ложилась уже только вечером после обеда.
Сэр Джордж Шерер был все таким же дружески расположенным, сердечным и разговорчивым, каким она помнила его по Лондону. А его жена оставалась все такой же спокойной. Ребекка настроилась развлекать их, решив по возможности проявлять доброжелательность и общительность. Ей было стыдно за некоторые мысли, которые приходили ей в голову в течение того месяца, когда она была вынуждена оставаться безвыходно у себя наверху.
Тот вечер в Лондоне, возможно, и не был столь зловещим, каким она вспоминала его. Но к ней вновь вернулось ощущение тогдашней болезненной атмосферы.
– Вы часто охотились с ружьем, майор? – спросил Дэвида на второй день Джордж после обеда.
– Не так уж часто, – ответил Дэвид. – Между прочим, вы, должно быть, знаете, что вот уже полгода я не майор, у меня теперь нет никакого воинского звания.
Сэр Джордж рассмеялся.
– Но я всегда думаю о вас как о майоре Тэвистоке, – сказал он. – Мне ведь очень повезло, что вы были майором. Ему следовало бы, леди Тэвисток, стрелять почаще. Тогда ваша кладовая всегда была бы полна дичи. Мне никогда не приходилось видеть такого меткого выстрела, как тот, которым был убит атаковавший меня русский.
Ребекка улыбнулась и поинтересовалась у леди Шерер, играет ли та на фортепьяно. Леди Шерер ответила отрицательно.
– У вас еще сохранился тот пистолет? – спросил сэр Джордж Дэвида. – Тот, из которого вы его убили?
– Да, – ответил Дэвид. – Может быть, Ребекка, немного погодя ты нам что-нибудь сыграешь? Если, конечно, ты не устала.
– Так, значит, сохранился? – вернулся к прежней теме сэр Джордж. – Будьте добры, майор, принесите его сюда. Мне будет очень приятно взглянуть на него еще раз. Синтия, а ты, моя любовь, не хотела бы на него посмотреть? На пистолет, который спас жизнь твоего мужа и уложил негодяя, который непременно убил бы твоего драгоценного супруга?
Леди Шерер ничего не ответила.
«Он просто мучает ее, – подумала Ребекка. – Но почему?.. Хочет ли он напомнить ей, что ее любовник спас жизнь ее мужа, чтобы тот продолжал мучить ее?.. Так ли это?»
Ребекка, однако, отбросила в сторону эти вопросы. Она не захотела задумываться над ними.
– По моему мнению, показывать пистолет в присутствии дам – это дурной тон, – сказал Дэвид, поднявшись с кресла и подав руку Ребекке. Она заметила, как холодны его глаза.
– Вы правы, – согласился сэр Джордж. – Но мне очень бы хотелось, моя дорогая, чтобы ты получше могла представить себе, как все это случилось. Майор попал врагу прямо в сердце, даже не имея времени на то, чтобы прицелиться. Вот это был выстрел! Но простите меня, леди Тэвисток. Мне не следовало вызывать в вашем воображении все происшедшее. Это лишь привело бы к тому, что вы бы вспомнили, что вашего первого мужа тоже застрелили. В том же самом сражении. И тоже выстрелом прямо в сердце. Но вы можете утешить себя тем, что он умер, как герой. Истинный герой, мэм.
«Что он такое несет? Боже мой, что он болтает?» – подумала Ребекка, дала руку Дэвиду и взглянула в его холодные, неимоверно холодные глаза.
– Сегодня чуть ли не первый день, когда моя жена так долго остается внизу, – сказал Дэвид. – Боюсь, что она переутомилась. С музыкой мы подождем до завтра. Пойдем, Ребекка, я провожу тебя наверх.
Хотя по лестнице она теперь сходила вниз самостоятельно, правда, сильно опираясь на руку мужа, а с места на место, как они договорились, переходила вообще без его помощи, на этот раз он взял ее на руки.
– Мне очень жаль, – сказала она, повернувшись к гостям. – Прошу вас извинить меня.
– Мне вдвойне жаль, леди Тэвисток, – сказал сэр Джордж, встав с места. Лицо его выражало сожаление. – Я опять говорю о войне, хотя Синтия все время напоминает мне, что люди хотят забыть об этих ужасах. Ну а вы больше, чем кто-либо другой, хотели бы забыть о войне. Простите меня, мэм.
– Спокойной ночи, леди Тэвисток, – тихо промолвила леди Шерер.
Прошло много времени, прежде чем Дэвид лег в постель. К тому моменту, когда он пришел, Ребекка даже забылась неспокойным сном. Но перед этим она долго лежала, уставившись в темноту. «Что он имел в виду?» – думала Ребекка. Русский, которого убил Дэвид, получил пулю в сердце. Джулиан тоже погиб от выстрела в сердце. Намекал ли Джордж Шерер на некую связь между двумя выстрелами? Но ведь никакой связи не могло быть. Однако Ребекка прервала свои размышления, как только вплотную приблизилась к выяснению такой связи. Слишком кошмарно было бы позволить мыслям продвинуться хотя бы еще на шаг вперед. Она уставилась взглядом в потолок.
* * *
На следующее утро Дэвид попросил Джорджа Шерера уехать. Он предложил ему раннюю верховую прогулку, пока дамы все еще оставались в постелях.
– То, что я совершил в Крыму, – сказал Дэвид, как только они отъехали от конюшни, – я вынужден был совершить. Не потому, что я хотел этого. Мне было бы больно, если бы я оказался вынужденным убить сослуживца-офицера. Убить же Джулиана Кардвелла означало навлечь на себя страшнейшую боль, и я уверен, что вы, Шерер, должны это понимать. Мы выросли с ним, как братья. Я не оспариваю того, что у вас было законное право поссориться с ним. Это меня не касается. Ну а потерять брата в результате своего собственного поступка причинило и все еще причиняет мне боль гораздо большую, чем я способен описать словами. Позволю себе предположить, что вы понимаете это.
В кои-то веки Джорджу Шереру было нечего сказать.
– Моя жена любила его, – продолжал Дэвид. – Напоминание о его смерти, о том, как он погиб, причиняет ей невыносимые мучения. Я не хочу, чтобы ей лишний раз говорили об этом, особенно сейчас. Она скоро родит ребенка, и ее это очень тревожит.
– Конечно, – сказал Джордж Шерер, однако в его голосе теперь отсутствовала привычная сердечность. – Я не думаю, что вам, майор, хотелось бы рассказывать ей об этом. Особенно о том, как он погиб.
Дэвид сдвинул брови.
– Ваше пребывание здесь лишь напоминает нам обоим об обстоятельствах, которые было бы лучше всего вычеркнуть из памяти. Вы вправе упрекнуть меня в негостеприимности, но тем не менее я вынужден просить вас прервать свой визит, Шерер.
– Я удивлен, – заметил сэр Джордж, когда они после короткой прогулки повернули лошадей к дому. На какое-то время он умолк и не пытался объяснить, что же, собственно говоря, его удивляет. – Вы, майор, женились на леди Кардвелл очень скоро после вашего возвращения из Крыма.
«Похоже он что-то заподозрил, – подумал Дэвид. – Понятие признательности на самом деле чуждо этому человеку».
– Никак не могу уразуметь, – произнес сэр Джордж так тихо, будто разговаривал сам с собой, – ради кого же вы убили его, майор.
Дэвид задержал дыхание.
– Насколько я знаю, сегодня во второй половине дня будет поезд, – сказал он. – В то же самое время, что и позавчера.
– Мы с Синтией поедем на нем, – сообщил сэр Джордж, хихикая и, похоже, возвратившись в свой прежний образ. – Мы остались бы и подольше, но нам не хотелось бы подвергать испытаниям здоровье леди Тэ-висток. Тем более что для короткого рождественского визита мы пробыли здесь достаточно долго. Синтия имела в виду и кое-что другое. С тех пор, как мы решили поехать на Рождество в Глостер, она мне говорила не помню уж сколько раз, что мы должны заехать к вам, поскольку, не будь вас, меня бы не было в живых… Вот мы и приехали. Когда ваша жена поправится, майор, мы снова навестим вас. Быть может, на крестины вашего сына? Я буду молиться за то, чтобы у вас родился мальчик. Все мужчины хотят иметь наследника.
Дэвид ничего не ответил.
Он попытался поговорить с леди Шерер, застав ее одну в столовой. Однако Синтия холодно отнеслась к его попытке завязать с ней разговор. «Она явно знает всю правду. Она знает, что я убил ее любовника», – думал Дэвид.
Он на мгновение засомневался: а любила ли леди Шерер Джулиана? Или же причиной их романа послужила самая обыкновенная скука? Может быть, все-таки любила. Однако в любом случае ей, должно быть, трудно поддерживать вежливую беседу с человеком, убившим ее любовника и спасшим жизнь мужу, который ее ненавидит и оскорбляет. Интересно, всегда ли Джордж Шерер был таким, как сейчас, или стал относиться к жене подобным образом лишь из-за ее неверности?