Бенчли Питер. Бездна

   – Тогда, боюсь, не может быть и речи о продаже, – сказал Сандерс.
   – Тридцать долларов, – резко произнес Таппер, забыв об учтивости.
   – Нет, – ответил Сандерс, – нет даже за пятьдесят.
   – Вы совершаете ошибку, знаете ли. Никто другой не предложит вам сумму, даже близкую к этой.
   – Тогда, мне кажется, мы просто должны оставить его себе, – заявил Сандерс. – Кроме того, вы ведь сами сказали, что это большая удача – иметь в коллекции стекло Рейнхардта.
   Таппер злобно взглянул на него, затем кивнул Гейл, попрощался и сошел с веранды. Пройдя несколько ярдов по тропе, он раздвинул кустарник и исчез.
   – Что, черт возьми, ты думаешь об этом? – спросил Сандерс.
   Гейл встала.
   – Давай пройдем в дом. Если он ошивается где-то поблизости незаметно для нас, бог знает что еще может случиться.
   Они вошли в коттедж, и Сандерс закрыл дверь на замок.
   – Ты поверила ему?
   – Нет. А ты?
   – Кто знает о стекле Рейнхардта?
   – Если существует такая конкуренция между этими коллекционерами стекла, – сказала Гейл, – то почему Слэйк рассказал ему об ампуле? Он мог попытаться купить ее сам. Нет. Бьюсь об заклад, что его не интересует стекло. Ему нужно то, что внутри ампулы.
   – Интересно, почему он не сказал об этом прямо?
   – Не знаю. Думаю, что очень трудно выдать себя за коллекционера жидкостей.
   – Ты вынула остальные наши находки?
   – Конечно, – ответила Гейл. – Почему ты об этом спрашиваешь?
   – Завтра давай поспрашиваем, нет ли здесь кого-нибудь, кто знает об этом кораблекрушении. Может быть, где-то хранится перечень грузов. По крайней мере, это дало бы нам возможность узнать, что было у “Голиафа” на борту.

Глава 3

   – Никого не осталось в живых? – спросила Гейл.
   – Один человек, – ответил портье, дородный британец средних лет, – но, кажется, он недавно тронулся.
   – Тронулся?
   Портье постучал пальцем по голове:
   – Рехнулся. О, рассказы об этих событиях заняли бы целые тома, но две трети из них могут оказаться чистой выдумкой. Есть здесь один человек, который мог бы помочь вам, – Ромер Трис. Он побывал на месте каждого кораблекрушения на Бермудах, половину их обнаружил сам. Если кто-нибудь и знает эти воды, так это он.
   – Его номер есть в телефонной книге? – спросил Сандерс.
   – У него нет телефона. Единственный способ встретиться с ним – поехать к нему домой, на остров Сент-Дэвидс.
   – Хорошо. Я видел несколько мопедов у входа. Их сдают напрокат?
   – Маленькие – да. – Портье помолчал. – Мистер Сандерс... вы знаете о Сент-Дэвидсе?
   – А что нужно о нем знать? Я видел его на карте.
   – Они не слишком... гостеприимны... там. Они не считают себя жителями Бермуд, они – островитяне Сент-Дэвидса. Там есть мост, Севернский мост, соединяющий остров с остальными. Если он разрушится, то никогда не будет восстановлен.
   Сандерс рассмеялся.
   – Кто же они такие – отшельники?
   – Нет, но они гордые люди и, кроме того, обиженные. Они устанавливают собственные правила, и правительство Бермуд смотрит на это сквозь пальцы. У них взаимное соглашение, думаю, можно определить его как компенсацию за рабство.
   – Рабство?
   – Предки жителей Сент-Дэвидса были рабами. Половина – индейцы-могикане, нарушители законов, высланные туда американскими колонистами. Другая половина – неукротимые ирландцы, их высаживали с кораблей британцы. С течением времени они вступали в браки между собой, и в конце концов там создалось племя с таким свирепым нравом, что трудно себе и представить.
   – Звучит очаровательно, – сказала Гейл.
   – При дневном свете, мадам. Но не прогуливайтесь в Сент-Дэвидсе после наступления темноты. Сандерс задумчиво произнес:
   – Благодарю за совет. Я оставил наши баллоны для воздуха под навесом. Можно снова зарядить их воздухом?
   Портье ответил не сразу. Чувствовалось, что он испытывает замешательство.
   – Я хотел спросить вас, мистер Сандерс. – Он вынул две кредитные карточки. – Эти карточки, которые вы мне дали. Простите мое невежество, но я не знаком с ННАН.
   – О, конечно, – мягко сказал Сандерс. – Национальная независимая ассоциация ныряльщиков. Теперь развелось так много ныряльщиков, что старые ассоциации уже не справляются со всеми любителями.
   – Конечно. – Портье сделал пометку в блокноте. – Это для отчетности. Надеюсь, вы понимаете.
   – Все правильно.
   Гейл и Дэвид вышли на берег и взяли напрокат мопеды в велосипедной лавке. Пока клерк оформлял заказы, Гейл шепотом спросила:
   – Что за проблема с карточками?
   Сандерс ответил:
   – Я таки предполагал, что это их заинтересует. С каждым годом они ужесточают правила. Нельзя получить воздух без кредитных карточек.
   – Но мы никогда их не оформляли.
   – Знаю. Я заказал эти карточки в Нью-Йорке.
   – А что такое ННАН? Такая организация существует?
   – Я не знаю. Но не беспокойся. Они никогда не проверяют. Им просто надо отчитаться в своей документации.
   – Нам нужно было, вероятно, взять годичный курс, – сказала Гейл. – Вчера я первый раз ныряла в этом году.
   – Кому это нужно – тратить четырнадцать вечеров по вторникам на бассейн? – Сандерс обнял ее за талию. – Все у тебя будет прекрасно.
   – Я беспокоюсь совсем не о себе. Они прослушали инструкции о том, как управлять мопедами. Клерк указал на ряд шлемов и спросил:
   – Какие у вас размеры головных уборов?
   – Забудем об этом, – сказал Сандерс, – ненавижу эти штучки.
   – Это закон. У вас нет выбора. Полиция может конфисковать у вас мопеды.
   – Мне кажется, – раздраженно сказал Сандерс, – что я способен решить этот вопрос для себя сам... – Он остановился, почувствовав ладонь Гейл на своей руке. – О, конечно.
   Гейл положила полотенце со вчерашними находками с “Голиафа” в корзинку, закрепленную над задним колесом своего мопеда, и постучала по карману рубашки, чтобы убедиться, что ампула на месте.
   Они сели на мопеды и направились на северо-восток по Южной дороге. Ветер дул на юго-восток, и, пока они двигались по дороге, нависающей над южным берегом, Сандерс указал ей на рифы: там, где вчера было спокойное место для якорной стоянки их лодки, сегодня кипели пенистые буруны. Волны разбивались о скалы. Даже береговая стена рифов не сдерживала гонимую ветром воду, и по берегу гулял прибой.
   Дорога была заполнена маленькими тихоходными такси, водители которых, зная друг друга всю свою жизнь и встречаясь каждый день, импульсивно приветствовали коллег жестами и пронзительными сигналами клаксонов.
   Казалось, здесь не существовало обычного дружеского соседства между домами, мимо которых они проезжали. Здания по правой стороне дороги, с прекрасным видом на океан, были просторными, хорошо ухоженными и, очевидно, дорогими. Те же, которые располагались по левой стороне, гнездились ближе друг к другу на холмах и были гораздо меньше. Каждое дуновение ветерка было насыщено густыми запахами, приятными и раздражающими, острыми и сладостными.
   Они миновали Девоншир и округ Смит, повернули налево на дорогу Харрингтон-Саунд и двинулись по длинной дамбе через Кастл-Харбор к острову Сент-Джордж.
   Согласно дорожному указателю, городок Сент-Джордж находился налево; они свернули направо, через Севернский мост, и двинулись по узкой дороге, параллельной выезду в аэропорт, по направлению к Сент-Дэвидсу.
   Сандерсы ожидали найти там уютное, зажиточное сообщество, но обнаружили беспорядочно разбросанные известняковые коттеджи, соединяющиеся между собой грязными тропинками. Было похоже на то, что некто набил мешок этими коттеджами, поднял его в воздух на высоту десять тысяч футов и неосторожно развязал мешок, позволив его содержимому беспорядочно разместиться на окружающих холмах. Только одно строение казалось расположенным нужным образом: это был маяк на вершине холма.
   Они остановились у дороги, и Сандерс развернул карту, которую раздобыл в отеле.
   – Вот, – сказал он. – Это здесь. Наверху – маяк Сент-Дэвидс.
   – Давай спросим кого-нибудь.
   – Конечно. Спроси любого из этих тысяч людей. Он взмахнул рукой в направлении холма. Там не было ни мопедов, ни машин, ни пешеходов. Казалось, город необитаем.
   За поворотом, в пятидесяти ярдах, они заметили нарисованный от руки знак, который гласил: “Ленч у Кевина”.
   – Кажется, там пусто, – сказала Гейл.
   В стене лачуги не было двери, зато поперек дверного проема свисали остатки занавеси из бус, укрепленной на красной палке. Сандерс постучал костяшками пальцев по стене. Ответа не последовало.
   – Есть здесь кто-нибудь?
   – Что вы хотите? – спросил голос, исходивший откуда-то с дальнего конца длинной стойки.
   На мужчине не было рубашки, кожа его была темно-коричневой, живот – толстым и безволосым. Глаза казались черными дырами над шарообразными щеками.
   – Мы разыскиваем Ромера Триса, – сказал Сандерс.
   – Здесь его нет.
   – Где бы мы могли его найти?
   – Он вам не достопримечательность для проклятых туристов.
   – Мы не туристы, – сказал Сандерс, – и не поэтому нам нужно повидаться с ним. Мы хотим расспросить его о корабле.
   – О кораблях он знает, – менее заносчиво произнес человек. – Это точно. Насколько необходимо вам поговорить с ним?
   – Что? – Сандерсу потребовалось некоторое время, чтобы понять, что имеет в виду Кевин. – Ах да. – Он вынул из бумажника пять долларов и положил на стойку.
   – Кажется, вам не так уж и сильно хочется его повидать.
   Сандерс начал было говорить что-то, но, взглянув на Гейл, замолчал и положил еще пять долларов:
   – Теперь достаточно сильно?
   – На верху холма, где маяк.
   – Он живет на маяке? – спросила Гейл.
   – Именно там. Это его маяк.

* * *

   Маяк прилепился на плоском мысу так высоко над морем, что сам источник света возвышался всего на пятьдесят – шестьдесят футов над землей. Хорошо протоптанная дорожка вела туристов к передней части маяка. Маленький белый дом, окруженный оградой из штакетника, ютился с подветренной стороны. На воротах было выведено краской: “Частное владение”. Сандерсы прислонили мопеды к ограде, открыли калитку и прошли по короткой дорожке к дому. По обе стороны от передней двери, там, где надлежало располагаться цветочным клумбам, стояли чаны размером с ванну, наполненные прозрачной жидкостью. На дне чанов виднелись куски проржавевшего металла – гвозди, пряжки, коробки, пистолетные стволы и бесчисленные предметы, не поддающиеся определению.
   Гейл выставила вперед свой узел из полотенца.
   – Думаешь, наши находки похожи на эти?
   – Похоже, что так. Возможно, это химическая ванна для очистки металла.
   Передняя дверь в доме была открыта, но за ней оказалась еще сетчатая дверь, закрытая на засов изнутри. Сандерс постучал по раме и позвал:
   – Эй! Мистер Трис?
   – В этом проклятом маяке везде раскиданы брошюры. Из них можно узнать все, что вам нужно.
   Голос был глубокого тембра, акцент несколько походил на английский или шотландский.
   – Мистер Трис, нам хотелось бы узнать ваше мнение о нескольких предметах, которые мы нашли.
   Сандерс взглянул на Гейл. Когда он снова обернулся к решетчатой двери, то вдруг обнаружил, что смотрит в лицо самого большого человека, какого когда-либо встречал.
   Он был почти семи футов росту, с грудью столь широкой, что рубашка расползалась по швам. Черные, коротко остриженные волосы образовывали острый мыс на середине его лба. Посредине тонкого и длинного носа виднелась вмятина, как если бы он был когда-то проломлен и не вправлен должным образом. Лицо имело треугольную форму: широкие скулы над впалыми щеками, тонкогубый рот над острым, выдающимся подбородком. Кожа была коричневой и сухой, похожей на пережаренный бекон. Лишь глаза, светлые, бледно-голубые, выдавали присутствие в этом человеке не только индейской крови.
   – Мы не туристы, – сказал Сандерс. – Человек в “Апельсиновой роще” сказал, что, может быть, вам захочется взглянуть на некоторые вещи, которые мы сняли с корабля.
   – Что за человек?
   – Портье.
   – Бриско, – сказал Трис. – Я не принадлежу к числу его чертовых коридорных.
   – Он сказал только, что никто, кроме вас, не сможет помочь нам, а вы можете.
   – Какой корабль?
   – “Голиаф”.
   – На этой шаланде не может быть ничего стоящего. Даже если и есть, пока никто ничего такого там не обнаружил. – Трис поверх их голов посмотрел на мопеды. – Вы проделали весь путь на этих развалюхах?
   – Да.
   – Хорошо, так что же вы нашли? – Трис открыл защелку на решетчатой двери и вышел на дорожку, закрыв дверь за собой. – Это все здесь? – спросил он, указывая на полотенце в руке Гейл.
   – Да.
   Гейл передала ему узел. Трис присел на корточки, положил узел на дорожку, развязал и оглядел ложки и вилки, оловянную чашку, бритву и масленку.
   – Это мусор с “Голиафа”, без сомнения. – Он выпрямился. – Вы получили ответ на свой вопрос. Стоило ли из-за этого ехать сюда?
   Сандерс заметил:
   – Есть еще одна вещица.
   Он кивнул Гейл, она вынула ампулу из кармана своей рубашки и передала ее Трису.
   Трис положил ампулу себе на ладонь. Он уставился на нее, не проронив ни слова. Сандерс заметил, как ходят желваки на его челюстях, как будто он скрежещет зубами.
   Наконец Трис зажал ампулу в кулаке. Он поднял голову и взглянул на море.
   – Проклятье! – сказал он. – Тридцать два года, и наконец все оказывается правдой.
   – Что...
   Трис обернулся к Сандерсу, оборвав его вопрос:
   – Кто еще видел эту вещь?
   – Ну... – запинаясь, начал Сандерс.
   – Я спрашиваю, кто еще?
   – Прошлым вечером, – сказал Сандерс, – какой-то человек пытался купить ее у нас. Темнокожий. Сказал, что его интересует стекло. А еще эту вещь видел официант из отеля.
   Трис засмеялся зло и презрительно.
   – Стекло. – Он поднес кулак к лицу Сандерса и разжал пальцы, заставляя его взглянуть на ампулу. – Вы знаете, что там внутри? Морфин, чистый и благостный, и его здесь хватит, чтобы устроить человеку праздник на целую неделю там, на звездах. Неудивительно, что кто-то пытался купить его у вас. Это доказательство одной легенды.
   – Какой легенды?
   Трис поглядел на Сандерса, на Гейл, затем снова на Сандерса.
   – Я бы даже и не подумал рассказывать вам ее, но теперь, когда им стало известно, что вы нашли ампулу, они все равно скоро сообщат вам эту легенду. Пошли.
   Они последовали за Трисом в заднюю часть дома. Он повел их в кухню, большую и просторную, с видом на море. Повсюду – на скамьях и круглом столе – были разбросаны бутылки и сосуды с химикалиями, горелки Бунзена и инструменты: зубоврачебные буры, щипцы, ножи, молотки, долота. Он подвел их к стульям, стоящим вокруг стола.
   У Гейл пересохло в горле, и она спросила:
   – Можно стакан воды?
   – Если мне удастся найти стакан, – сказал Трис, роясь в куче на стойке.
   Гейл увидела на столе стакан, наполовину заполненный жидкостью.
   – Это годится, – сказала она и хотела дотянуться до стакана. – Только чтобы вода была не холодной.
   Трис наблюдал за ней, ожидая, когда стакан окажется всего в дюйме от ее рта. Затем рассмеялся:
   – Боже, девочка, не пейте оттуда. Один глоток – и вас впишут в книгу истории.
   Гейл опешила:
   – Что это?
   – Соляная кислота. Прочищает кишки, это точно. – Он нашел стакан, наполнил его водой из-под крана и протянул ей. – Вот. Это добавит вам только ржавчины.
   Сандерс услышал у себя за спиной ворчание. Он обернулся, не зная, чего ожидать, и увидел сидевшую на подоконнике собаку из породы терьеров, среднего размера, с лохматой мордой. Она угрожающе рычала на него.
   Трис успокоил ее:
   – Все в порядке, Шарлотта, глупая ты сука.
   Глаза собаки неотрывно следили за Сандерсом. Она зарычала снова.
   – Я сказал, что все в порядке!
   Трис выхватил стакан из рук Гейл и плеснул водой в собачью морду. Собака поджала хвост и слизнула воду с усов.
   – Будь умницей. Это не туристы. По крайней мере, сейчас не туристы.
   Собака спрыгнула с подоконника и начала обнюхивать брюки Сандерса.
   – Она чувствует себя оскорбленной, потому что вы вошли сюда, а она вас не заметила, – сказал Трис, – Она любит сперва облизать гостя.
   – Она действительно кусается? – спросила Гейл, следя, как холодный нос собаки исследует колено Сандерса.
   – Надеюсь, что да. Она породистая, тренированная на туристах. – Трис оперся об стену и поинтересовался: – Что вам известно о “Голиафе”?
   – Вообще-то ничего, – ответила Гейл.
   – Быть может, одна вещь, – произнес Сандерс. – Спасатель на берегу сказал, что на нем, как известно, перевозили боеприпасы.
   – Ага, – сказал Трис. – И это тоже. “Голиаф” – грузовой деревянный парусный корабль, снабжавший провиантом и всякими товарами Европу во время второй мировой войны. Имело смысл перевозить грузы на деревянных судах: несмотря на их тихоходность, они не притягивали магнитные мины, а идя под парусами, не производили шума, различаемого подводными лодками. “Голиаф” был всегда сильно нагружен. В его декларации были записаны тонны боеприпасов и медицинских препаратов. Он затонул осенью 1943-го, сломал хребет на скалах, рассыпав все свои внутренности на многие мили вокруг места крушения. В течение нескольких недель люди набрасывались на любую чертову чепуху, которая всегда валяется на пляже. Я спускался в него два-три раза в пятидесятые годы и снял тонну меди – глубинные заряды и артиллерийские снаряды. По всему дну была раскидана радиоаппаратура. Вы никогда не видели ничего подобного. Но никто не нашел никаких медицинских препаратов.
   – А что они должны были из себя представлять? – спросила Гейл.
   – Ничего нельзя сказать с уверенностью. В декларации было сказано: медицинские препараты, и точка. Это могло быть что угодно: сульфамидные препараты, перевязочный материал, йод, хлороформ... Через пару лет после войны, кажется, это было в сорок седьмом, кошмарный ураган разбил “Голиаф” в щепки. Большинство людей после этого забыли о нем, но не все.
   – Портье рассказал нам, что один человек спасся, – перебил его Сандерс.
   – Да, один спасся. Он был в состоянии не лучшем, чем корабль, но выжил. Некоторое время после выхода из госпиталя он продавал вещички с “Голиафа”, а за выпивку рассказывал байки о крушении. Однажды вечером, прилично напившись, он наплел кучу чепухи о целом состоянии в наркотиках, бывших на борту “Голиафа”. “Тысячи и тысячи ампул морфина и опия, – сказал он, – упакованные в коробки из-под сигар”. Он объявил, что нес личную ответственность за них, говорил, что знает, где они находятся, но не доверился ни одному человеку. Днем позже его подловили и избили люди, которым хотелось побольше узнать о тех наркотиках. Он клялся, что не помнит, о чем говорил, уверял, что не знает ничего о наркотиках вообще. Он никогда не повторял этот рассказ. Но и одного раза оказалось достаточно. Слухи распространялись, и вскоре уже говорили, что на дне лежат наркотики на сумму в десять миллионов долларов. Люди искали. Бог мой, они препарировали остов корабля всеми мыслимыми средствами, исключая разве только пинцеты, но ни разу не нашли ни одной ампулы. По крайней мере, до сих пор.
   – Почему же одна из них выплыла теперь?
   – Морское дно подобно живому существу. У него свои причуды и капризы. Оно обожает дурачить вас и находится все время в движении. Шторм меняет его лицо, изменение в течениях может вывернуть его наизнанку. Однажды вы нырнете на место кораблекрушения и не найдете ничего. Потом вдруг на целую ночь задует ветер, и на следующий день в том же самом месте вы обнаружите целый ковер из золотых монет. Такое случается. А в последние шесть недель у нас здесь было четыре вполне приличных шторма.
   – Дэвид думает, что эта ампула могла вынырнуть из лазарета, – сказала Гейл.
   – На “Голиафе” не было лазарета. Возможно, они возили лекарства для команды, и, если бы это был любой другой корабль, я тоже подумал бы, что ампула выпала из судовой аптечки. Но не на этом судне. Следует надеяться, что вы нашли одну и единственную ампулу, оставшуюся на судне.
   – Почему? – спросил Сандерс.
   – Потому что есть люди, готовые перерезать вам глотку только за часть тех наркотиков, которые, как утверждают сплетни, находились на судне. Что вы рассказали о находке этому типу вчера вечером?
   – Ничего. Мы ведь и не знали ничего, за исключением того, что нашли ампулу в районе крушения “Голиафа”.
   Трис выглянул в окно. Затем спросил:
   – Не хотите ли вы совершить еще одно погружение, осмотреться еще раз? Не сегодня, конечно. Сегодня море может раскрошить ныряльщика на мелкие куски. А завтра?
   Сандерс взглянул на Гейл.
   – Конечно.
   – Важно выяснить, есть ли там еще ампулы. Если нет, то прекрасно. Но если есть, мне бы хотелось поднять их все, прежде чем каждый пустоголовый прощелыга отсюда и до Багамских островов пронюхает об этом и начнет за ними нырять за любые гроши. Я сделал бы все сам, но это было бы равносильно отмашке флага на старте соревнований. – Трис начал искать что-то в своих многочисленных коробочках. – Всякий раз, как я промочу ноги, газеты начинают трубить о найденном сокровище. А теперь, когда кто-то знает, что на “Голиафе” действительно что-то может быть, спуститься вниз было бы все равно что прийти с повинной.
   Он глубоко засунул руку в ящик, вынул оттуда два камня размером с кулак и положил их на стол.
   – Если вы набредете еще на такую ампулу, положите один из этих камней на ее место. Сверкающие осколки – это отражатели инфракрасного света. Я спущусь вниз ночью с инфракрасным фонарем и пошарю вокруг.
   – Хорошо, – сказал Сандерс. – Мы отправимся завтра.
   – Если позволит ветер.
   Гейл встала и, поднимая узел со стола, заметила черный комочек, найденный Дэвидом. Она указала на него Трису:
   – Это уголь?
   – Нет. – Трис поднял кусочек. – Это какой-то сульфид. Если хотите, я могу посмотреть, что там внутри, но есть опасность его разрушить.
   – Ничего страшного.
   Трис взял с полки молоток и нож, сел за стол и положил черный комочек перед собой. Молоток выглядел игрушечным в его громадной, иссеченной шрамами руке; ноготь его большого пальца был не меньше головки молотка. Но гигант пользовался инструментами с такой ловкостью и аккуратностью, какая под стать резчику камней. Он осмотрел комочек, царапая его в разных местах, обнаружил трещину шириной в человеческий волос вблизи центра и поставил острие ножа на эту трещину. Он стукнул по резцу всего раз, и комочек развалился на две части.
   Рассматривая обе половинки, Трис улыбнулся:
   – Вот это здорово. Не могу четко прочесть дату, но все равно – первоклассно.
   – Что же это? – спросил Сандерс.
   – Предок проклятого доллара. Скелет восьмерика. – Не понимаю.
   – Взгляните. – Трис поднял обе половинки к свету. В черной массе Сандерс увидел слабые отпечатки креста, замка и льва, стоящего на задних лапах. – Когда-то это была серебряная монета. Когда она попала в соленую морскую воду, то начала окисляться. Затем превратилась в сульфид серебра. Все, что осталось, – лишь тень от монеты. Так обычно происходит с серебром. Оно сохраняется хорошо только в том случае, если его достаточно много или если оно тесно соприкасается с железом.
   – Вы имеете в виду испанский восьмерик? – спросила Гейл. – Но этого быть не может!
   – Это именно так, девочка. Восемь серебряных реалов, такая же распространенная в те времена монета, как и шиллинг.
   – Она равна доллару? – спросила Гейл.
   – Нет. Я имею в виду, что знак доллара произошел из восьмерки на этой монете. Посмотрите сюда. – Трис сдул пыль с темного кусочка и провел по нему пальцем. – Испанские банкиры обычно регистрировали монеты достоинством в восемь реалов следующим образом: Р 8. Это было неудобно, поэтому они сократили запись вот так. – Он наложил 8 на Р и стер несколько линий, после чего осталось $.
   – Сколько лет этой монете? – спросила Гейл.
   – Не знаю. Не могу прочесть дату. Во всяком случае, не меньше двухсот.
   – Быть этого не может!
   Трис засмеялся.
   – Ну-ка, скажите, – спросил он терпеливо, – где вы ее нашли?
   Гейл ответила:
   – На “Голиафе”.
   – Это невозможно. – Трис помолчал, затем спокойно продолжил: – “Голиаф” пустил пузыри в 1943-м. На нем не было испанских монет.
   – Но мы нашли ее именно там. В скалах.
   – Ну да, – сказал Трис. – Их находят время от времени. Иногда их даже выносит приливом на берег.
   – Может быть, там еще остались монеты? – спросила Гейл.
   – Ага, – засмеялся Трис. – А под этим местом может быть Атлантида. Вы нашли одну монету, даже не монету, а скелет монеты. Представьте такую вещь: предположим, прямо сейчас происходит землетрясение, эта проклятая скала рушится и мы погружаемся в море. И предположим, через триста лет после этого какие-то ныряльщики натыкаются на следы этого крушения и тут же находят монету, выпавшую из моего кармана. Так вот, они были бы полными идиотами, если бы заключили из этого факта, что наткнулись на груду сокровищ, образовавшуюся в результате какого-то крушения на Бермудах.
   – Но здесь вполне могут быть еще такие же монеты, – сказал Сандерс.
   – Конечно. Не стану отрицать этого. В море существует больше тайн, чем мы можем себе вообразить, и время от времени оно открывает нам одну из них, но только тогда, когда ему этого захочется. Обычно же оно просто издевается над вами, подбрасывает всякие пустячки, чтобы поддерживать в вас интерес. А затем плюет вам прямо в глаза.