Питер Бенчли
Бездна
Посвящаю Тэдди и Эдне Такер
1943
Около десяти утра капитан заметил, что ветер начинает стихать.
Сидя в каюте и рассеянно перелистывая страницы журнала, купленного в Норфолке кем-то из команды, он внезапно ощутил изменение в движении судна, смягчение свиста водяного потока вокруг корпуса, услышал приглушенные хлопки парусов, набирающих ветер. Соскочив с койки, он потянулся и направился к выходу.
На переборке слева от двери была смонтирована панель с медными метеорологическими приборами. Стрелка барометра стояла на отметке 29,75 дюймов ртутного столба. Капитан стукнул пальцем по стеклу, и игла быстро сползла к 29,5.
Выйдя на палубу, он двинулся к корме, принюхиваясь к легкому бризу и всматриваясь в линию горизонта.
Небо было безоблачным, но в воздухе сгущалась неясная желтоватая дымка. Капитан прищурился. Вдалеке быстро формировались гряды тонких перистых облаков.
Первый помощник – молодой бородатый шотландец – стоял за штурвалом, направляя судно по невысоким пока волнам.
Увидев капитана, он небрежно кивнул.
– Установили главный? – спросил капитан.
– Да, и средний. Замедляем ход.
– Это ненадолго. Надвигается шторм.
– Сильный?
– Трудно сказать. И радио проклятое молчит. Война слишком затянулась, можно разучиться пользоваться передатчиком. Но сдается мне, что шторм будет отменный. Барометр сильно упал.
Помощник взглянул на часы.
– Сколько еще нам нужно пройти?
– Пятьдесят – шестьдесят миль. Это до Нарроуза. Там осмотримся. Может, решим пробраться в Гамильтон или в Сент-Джордж.
– Не стоит чересчур беспокоиться, – сказал помощник, улыбаясь и похлопывая по штурвалу. – Он еще нам послужит!
Капитан сплюнул на палубу.
– Эта развалюха? Вполне соответствует своему названию. Такой же большой и неповоротливый, как Голиаф. – Он взглянул на небо. – Ладно, по крайней мере, успеем пересечь этот проклятый пролив.
К часу дня плотные серые облака обложили все небо. Ветер усилился до тридцати узлов, взбивая белые шапки пены на поверхности океана, поднимая огромные волны и обрушивая их на нос “Голиафа”, так что деревянный корпус сотрясался. Один за другим два коротких, но мощных дождевых шквала накрыли судно, а с юго-востока надвигалась новая черная масса облаков.
Капитан, переодевшись в резиновый комбинезон, стоял рядом с помощником, старавшимся удерживать постоянный курс.
Боцман, маленький жилистый человек, голый по пояс и промокший до костей, торопливо прошел с кормы к капитану.
– Они в безопасности? – спросил капитан.
– Да, – ответил боцман. – Но, зная их цену, не могу понять, почему ампулы упакованы в сигарные коробки. Возиться с ними – все равно что плясать на яйцах.
– Битые есть?
– Пока не видел. Они отгорожены мешками с мукой. Первые тяжелые капли дождя застучали по лицу капитана.
– Держись курса один-два-ноль, – сказал он помощнику. – Хочу еще немного сократить путь. Если не ошибаюсь, проклятая буря пока не разгулялась в полную силу.
Внезапно направление ветра переменилось на юго-восточное. Его порывы усиливались, трещала оснастка, струи дождя нещадно стегали моряков по лицам.
– Давай ноль-два-ноль! – заорал капитан, пытаясь перекрыть шум ветра.
– Мы можем остановиться! – ответил помощник. Нос “Голиафа” пропорол волну. Где-то впереди с грохотом оторвался кусок обшивки и понесся к корме, ударяясь о переборки.
Капитан наклонился к помощнику и прокричал:
– Никто не останавливается на Бермудах в такую погоду! Тут есть рифы длиной в двенадцати миль!
“Голиаф” еще около часа с трудом пробивался на северо-восток, то и дело меняя курс из-за ветра. Каждый раз, когда судно падало с гребня волны, корпус стонал и содрогался. К трем часам ветер несколько стих, и струи дождя, летевшие почти горизонтально, приняли более вертикальное направление. Непроглядно-серое небо начало светлеть.
Капитан снова переменил курс и в течение получаса двигался на юго-восток, пытаясь выйти к южному побережью возле Нарроуза – единственного безопасного пролива к центру Бермудского архипелага.
– Мы еще походим на этой старой кляче, – крикнул он помощнику, и тот улыбнулся в ответ, облизывая соленые губы.
Часом позже на северо-востоке разразился шторм.
Ветер обрушился на “Голиаф”, вспарывая верхушки волн и вздымая черные водяные горы выше мачт. Уцелели лишь два паруса. Первым раскололся фок-стаксель, круша опоры; оставшиеся клочки парусины свистели на ветру.
Огромная волна подхватила нос и подбросила судно под самые небеса. Находясь на гребне волны, капитан успел заметить тонкую белую полоску на фоне чернеющего неба – это был маяк, но не освещенный (во время войны соблюдались правила затемнения). Он обернулся, чтобы крикнуть об этом помощнику, и в тот же момент судно снова полетело вниз. Водяная стена, перекатившаяся через палубу, повалила капитана на колени. Он заметался в отчаянии, пытаясь ухватиться за любую опору. Руками наткнулся на коробку штурвала и вцепился в нее. Услышав крик, он взглянул наверх. Рулевое колесо вращалось свободно, а помощника прямо у него на глазах поглотила пенящаяся тьма. Капитан вскочил на ноги и схватился за штурвал.
Вновь корабль поднялся на гребень волны, и опять капитан различил белеющий маяк. Попутный ветер не стихал, можно было идти к маяку. Если бы они смогли туда добраться, им удалось бы укрыться в безопасной гавани Сент-Джорджа.
Ветер не прекращался. Раскачиваясь на волнах, корабль устремился на север. На гребне каждой волны капитан вынужден был защищать глаза от струй дождя и брызг пены. Он направил корабль к берегу, чуть правее маяка.
Что-то двигалось в темноте по палубе, приближаясь к нему. Сначала ему показалось, что волны гонят по палубе обломки кормы. Затем он понял, что это боцман ползет к нему, цепляясь за борт из опасения быть смытым с палубы.
Приблизившись на расстояние в несколько футов, боцман что-то крикнул. Капитан расслышал только слово “Дэвидс”. Он кивнул и указал вперед. Лицо боцмана исказилось, и он подполз ближе.
– Это не Сент-Дэвидс, – выкрикнул он.
– Это он, – возразил капитан.
– Говорю вам, это не Сент-Дэвидс, это проклятый Гиббс-Хилл!
– Нет!
– Это Гиббс-Хилл! Посмотрите прямо вперед!
Капитан уставился в темноту. За носом, не дальше чем в пятидесяти ярдах, он увидел то, на что указывал боцман: зубчатую линию прибоя, обозначающую границы рифа. Растерявшийся, ослепленный дождем, капитан не заметил, что на целых двенадцать миль отклонился от курса на юго-запад.
Он резко закрутил руль влево, и судно начало разворачиваться против ветра. На мгновение капитану показалось, что они сошли с рифа. Но тут раздался леденящий душу треск дерева, перерезаемого кораллами. Корабль резко остановился, потом дернулся вперед. Снова замер и снова подался вперед. Нос при этом поднимался все выше, а затем внезапно исчез где-то внизу. Надстройка в середине палубы поднялась кверху, корма закрутилась куда-то влево. Капитан споткнулся, попытался ухватиться за руль и промахнулся. Его рука застряла между вращающимися спицами, кисть прижало к коробке штурвала. Какое-то мгновение локоть удерживал колесо. Затем локоть треснул, рука высвободилась, и капитана швырнуло в море.
К утру шторм утих.
Английский морской офицер прогуливался с собакой по берегу под сенью высоких холмов, на которых разместился клуб “Апельсиновая роща”, отсюда открывался превосходный вид на океан. Как всегда после шторма, на берег вынесло много всякого хлама, но сегодняшний “урожай” был особенно богат. Собака с любопытством обнюхивала обломки. Она задрала было ногу над куском дерева, затем застыла, почуяв нечто особенное, а потом начала бегать взад и вперед, скуля и нервничая. Внезапно остановилась у крышки большого люка и начала выгребать из-под нее песок. Моряк подошел к собаке и, чтобы доставить ей удовольствие, поднял крышку.
Под ней, наполовину зарытый в песок, лежал человек, на котором уцелели только обрывки шорт. Изо рта текла вода, а когда он поворачивал голову, вода струилась и из ушей. Моряк наклонился и дотронулся до него. Человек издал резкий булькающий звук. Он застонал, и веки его затрепетали. Человека звали Адам Коффин.
Сидя в каюте и рассеянно перелистывая страницы журнала, купленного в Норфолке кем-то из команды, он внезапно ощутил изменение в движении судна, смягчение свиста водяного потока вокруг корпуса, услышал приглушенные хлопки парусов, набирающих ветер. Соскочив с койки, он потянулся и направился к выходу.
На переборке слева от двери была смонтирована панель с медными метеорологическими приборами. Стрелка барометра стояла на отметке 29,75 дюймов ртутного столба. Капитан стукнул пальцем по стеклу, и игла быстро сползла к 29,5.
Выйдя на палубу, он двинулся к корме, принюхиваясь к легкому бризу и всматриваясь в линию горизонта.
Небо было безоблачным, но в воздухе сгущалась неясная желтоватая дымка. Капитан прищурился. Вдалеке быстро формировались гряды тонких перистых облаков.
Первый помощник – молодой бородатый шотландец – стоял за штурвалом, направляя судно по невысоким пока волнам.
Увидев капитана, он небрежно кивнул.
– Установили главный? – спросил капитан.
– Да, и средний. Замедляем ход.
– Это ненадолго. Надвигается шторм.
– Сильный?
– Трудно сказать. И радио проклятое молчит. Война слишком затянулась, можно разучиться пользоваться передатчиком. Но сдается мне, что шторм будет отменный. Барометр сильно упал.
Помощник взглянул на часы.
– Сколько еще нам нужно пройти?
– Пятьдесят – шестьдесят миль. Это до Нарроуза. Там осмотримся. Может, решим пробраться в Гамильтон или в Сент-Джордж.
– Не стоит чересчур беспокоиться, – сказал помощник, улыбаясь и похлопывая по штурвалу. – Он еще нам послужит!
Капитан сплюнул на палубу.
– Эта развалюха? Вполне соответствует своему названию. Такой же большой и неповоротливый, как Голиаф. – Он взглянул на небо. – Ладно, по крайней мере, успеем пересечь этот проклятый пролив.
К часу дня плотные серые облака обложили все небо. Ветер усилился до тридцати узлов, взбивая белые шапки пены на поверхности океана, поднимая огромные волны и обрушивая их на нос “Голиафа”, так что деревянный корпус сотрясался. Один за другим два коротких, но мощных дождевых шквала накрыли судно, а с юго-востока надвигалась новая черная масса облаков.
Капитан, переодевшись в резиновый комбинезон, стоял рядом с помощником, старавшимся удерживать постоянный курс.
Боцман, маленький жилистый человек, голый по пояс и промокший до костей, торопливо прошел с кормы к капитану.
– Они в безопасности? – спросил капитан.
– Да, – ответил боцман. – Но, зная их цену, не могу понять, почему ампулы упакованы в сигарные коробки. Возиться с ними – все равно что плясать на яйцах.
– Битые есть?
– Пока не видел. Они отгорожены мешками с мукой. Первые тяжелые капли дождя застучали по лицу капитана.
– Держись курса один-два-ноль, – сказал он помощнику. – Хочу еще немного сократить путь. Если не ошибаюсь, проклятая буря пока не разгулялась в полную силу.
Внезапно направление ветра переменилось на юго-восточное. Его порывы усиливались, трещала оснастка, струи дождя нещадно стегали моряков по лицам.
– Давай ноль-два-ноль! – заорал капитан, пытаясь перекрыть шум ветра.
– Мы можем остановиться! – ответил помощник. Нос “Голиафа” пропорол волну. Где-то впереди с грохотом оторвался кусок обшивки и понесся к корме, ударяясь о переборки.
Капитан наклонился к помощнику и прокричал:
– Никто не останавливается на Бермудах в такую погоду! Тут есть рифы длиной в двенадцати миль!
“Голиаф” еще около часа с трудом пробивался на северо-восток, то и дело меняя курс из-за ветра. Каждый раз, когда судно падало с гребня волны, корпус стонал и содрогался. К трем часам ветер несколько стих, и струи дождя, летевшие почти горизонтально, приняли более вертикальное направление. Непроглядно-серое небо начало светлеть.
Капитан снова переменил курс и в течение получаса двигался на юго-восток, пытаясь выйти к южному побережью возле Нарроуза – единственного безопасного пролива к центру Бермудского архипелага.
– Мы еще походим на этой старой кляче, – крикнул он помощнику, и тот улыбнулся в ответ, облизывая соленые губы.
Часом позже на северо-востоке разразился шторм.
Ветер обрушился на “Голиаф”, вспарывая верхушки волн и вздымая черные водяные горы выше мачт. Уцелели лишь два паруса. Первым раскололся фок-стаксель, круша опоры; оставшиеся клочки парусины свистели на ветру.
Огромная волна подхватила нос и подбросила судно под самые небеса. Находясь на гребне волны, капитан успел заметить тонкую белую полоску на фоне чернеющего неба – это был маяк, но не освещенный (во время войны соблюдались правила затемнения). Он обернулся, чтобы крикнуть об этом помощнику, и в тот же момент судно снова полетело вниз. Водяная стена, перекатившаяся через палубу, повалила капитана на колени. Он заметался в отчаянии, пытаясь ухватиться за любую опору. Руками наткнулся на коробку штурвала и вцепился в нее. Услышав крик, он взглянул наверх. Рулевое колесо вращалось свободно, а помощника прямо у него на глазах поглотила пенящаяся тьма. Капитан вскочил на ноги и схватился за штурвал.
Вновь корабль поднялся на гребень волны, и опять капитан различил белеющий маяк. Попутный ветер не стихал, можно было идти к маяку. Если бы они смогли туда добраться, им удалось бы укрыться в безопасной гавани Сент-Джорджа.
Ветер не прекращался. Раскачиваясь на волнах, корабль устремился на север. На гребне каждой волны капитан вынужден был защищать глаза от струй дождя и брызг пены. Он направил корабль к берегу, чуть правее маяка.
Что-то двигалось в темноте по палубе, приближаясь к нему. Сначала ему показалось, что волны гонят по палубе обломки кормы. Затем он понял, что это боцман ползет к нему, цепляясь за борт из опасения быть смытым с палубы.
Приблизившись на расстояние в несколько футов, боцман что-то крикнул. Капитан расслышал только слово “Дэвидс”. Он кивнул и указал вперед. Лицо боцмана исказилось, и он подполз ближе.
– Это не Сент-Дэвидс, – выкрикнул он.
– Это он, – возразил капитан.
– Говорю вам, это не Сент-Дэвидс, это проклятый Гиббс-Хилл!
– Нет!
– Это Гиббс-Хилл! Посмотрите прямо вперед!
Капитан уставился в темноту. За носом, не дальше чем в пятидесяти ярдах, он увидел то, на что указывал боцман: зубчатую линию прибоя, обозначающую границы рифа. Растерявшийся, ослепленный дождем, капитан не заметил, что на целых двенадцать миль отклонился от курса на юго-запад.
Он резко закрутил руль влево, и судно начало разворачиваться против ветра. На мгновение капитану показалось, что они сошли с рифа. Но тут раздался леденящий душу треск дерева, перерезаемого кораллами. Корабль резко остановился, потом дернулся вперед. Снова замер и снова подался вперед. Нос при этом поднимался все выше, а затем внезапно исчез где-то внизу. Надстройка в середине палубы поднялась кверху, корма закрутилась куда-то влево. Капитан споткнулся, попытался ухватиться за руль и промахнулся. Его рука застряла между вращающимися спицами, кисть прижало к коробке штурвала. Какое-то мгновение локоть удерживал колесо. Затем локоть треснул, рука высвободилась, и капитана швырнуло в море.
К утру шторм утих.
Английский морской офицер прогуливался с собакой по берегу под сенью высоких холмов, на которых разместился клуб “Апельсиновая роща”, отсюда открывался превосходный вид на океан. Как всегда после шторма, на берег вынесло много всякого хлама, но сегодняшний “урожай” был особенно богат. Собака с любопытством обнюхивала обломки. Она задрала было ногу над куском дерева, затем застыла, почуяв нечто особенное, а потом начала бегать взад и вперед, скуля и нервничая. Внезапно остановилась у крышки большого люка и начала выгребать из-под нее песок. Моряк подошел к собаке и, чтобы доставить ей удовольствие, поднял крышку.
Под ней, наполовину зарытый в песок, лежал человек, на котором уцелели только обрывки шорт. Изо рта текла вода, а когда он поворачивал голову, вода струилась и из ушей. Моряк наклонился и дотронулся до него. Человек издал резкий булькающий звук. Он застонал, и веки его затрепетали. Человека звали Адам Коффин.
Глава 1
В морской воде на глубине более нескольких футов кровь кажется зеленой. Вода поглощает свет, поступающий сверху, и, кажется, постепенно вбирает в себя все цвета спектра. Красный цвет сдается первым и быстро исчезает. Зеленый сопротивляется дольше, но затем, ниже ста футов, тоже пропадает, остаются только синие цвета. В полупрозрачной глубине – сто восемьдесят, двести футов и ниже – кровь выглядит черной.
Дэвид Сандерс сидел на песчаном дне и следил, как из спины раненой рыбы струится зеленая жидкость. Это была большая рыба, с устрашающими зубами, как у ядовитой змеи; туловище длиной не меньше двух футов, все покрытое синими и серыми пятнами. Кусок мяса был вырван из ее спины, возможно другой рыбой, и из раны, пульсируя, вытекала быстро растворявшаяся в воде кровь.
Рыба двигалась беспорядочными кругами, очевидно, ошарашенная болью или запахом собственной крови.
Сандерс поднялся со дна и подплыл поближе к рыбе, ожидая, что она увернется от него. Но она продолжала сновать взад-вперед.
Он подплыл к ней на расстояние не более трех футов и, когда рыба не отступила, решил попытаться поймать ее. Голой рукой он схватил ее за туловище около хвоста.
Его прикосновение привело рыбу в панику. Она начала биться в конвульсиях, но Сандерс не выпускал ее.
Рыба превратилась в сотрясающуюся серую массу, мелькающую перед его глазами. Зажмурившись, он ухватил ее еще крепче и вдруг почувствовал сильную боль. Испугавшись, он открыл глаза и попытался выпустить рыбу, но теперь уже она держала его: передние зубы глубоко вонзились ему в ладонь.
Сандерс пронзительно вскрикнул, хотя был в маске, и отдернул руку. Зубы освободились, и рыба уплыла прочь. Зеленая жидкость струилась из двух синих ранок на его ладонях.
Он взглянул вверх, борясь с желанием поскорее всплыть на поверхность. На воде, в двадцати пяти или тридцати футах от него, покачивался на якоре вельбот “Бостонский китобой”. Сандерс сделал глубокий вдох и выругался. Пытаясь оставаться спокойным, он внушал себе: не паникуй, не рвись на поверхность, не сдерживай дыхания, дыши легко и ровно. Оставляя кровавый след, он подпрыгнул вверх, заставляя себя подниматься не быстрее, чем пузырьки воздуха из баллона.
Гейл Сандерс, сидя в лодке, услышала приближение мужа, прежде чем увидела его: пузырьки воздуха поднимались из глубины и лопались на поверхности. Когда его голова оказалась над водой, она обхватила горловину баллона и, после того как он расстегнул пояс и одну лямку, втащила баллон на борт лодки.
– Видел что-нибудь? – спросила она. Сандерс сдвинул маску себе на лоб и сказал:
– Ничего особенного. Песок и кораллы. Там нет следов кораблекрушения.
Он держался за лодку правой рукой, и Гейл увидела, как кровь капает на борт.
– Что случилось?
Сандерс смущенно пробормотал:
– Ничего особенного.
Скинув ласты, он залез в лодку и уставился на берег, отдаленный от них на двести или триста ярдов. На холме, возвышающемся над побережьем, ярко сверкали в лучах полуденного солнца пастельно-оранжевые здания клуба “Апельсиновая роща”.
Он вытянул одну руку прямо вперед, а другую выставил в направлении маяка.
– Спасатель сказал: на десять часов, так? Направление на клуб – на двенадцать часов, а на маяк – на десять, и тогда мы окажемся прямо над этим местом.
– Может быть, все исчезло. Как-никак тридцать лет под водой...
– Да, но он был твердо уверен, что все равно еще можно разглядеть киль и некоторые части конструкции. Гейл помедлила, а потом произнесла:
– Портье сказал, что можно нанять проводника.
– К черту все это. Я могу найти и сам, если есть что искать.
– Но... – Гейл указала на окровавленную руку Сандерса. – Может, разумнее нанять проводника.
– Я в нем не нуждаюсь, – ответил Сандерс, не обращая внимания на ее жест. – Вода есть вода. Пока не впадешь в панику, все будет в порядке.
Гейл взглянула на море с кормы. В сорока ярдах от лодки линия волнорезов отмечала другой риф. За ним был следующий, а далее еще один.
– Если кораблю было суждено попасть на скалы, естественно, он напоролся на первую же гряду и пошел ко дну там же.
– Может быть, и нет. Если в то время здесь был шторм, судно могло пронестись над одной или двумя грядами рифов, ударяясь при этом о скалы.
– Тогда это мог быть один из тех рифов.
– Возможно. Но спасатель сказал, что это случилось за первой грядой. Может быть, мы недостаточно удалились от нее.
Сандерс высвободил якорь и позволил лодке дрейфовать в направлении второго рифа. Когда они оказались в десяти ярдах от гряды, он снова бросил якорь и нацепил на себя лямки баллона с воздухом.
– Ты уверен, что тебе следует снова нырять? – спросила Гейл.
– А почему бы и нет? Говорю тебе, с рукой ничего серьезного. Я перевяжу рану, чтобы кровь не попала в воду и не привлекла рыб.
Гейл начала собирать свое снаряжение. Привернула регулятор к выходу баллона, затем нажала на кнопку. С резким звуком “пф” воздух ринулся в регулятор. Она нажала на кнопку очистки, чтобы удалить остатки воды из загубника, и воздух громко зашипел, проходя по резиновой трубке. Гейл поправила на себе пояс с грузами – полоску нейлона с вшитыми внутрь тремя двухфунтовыми кусками свинца; затем опустила ласты на воду и продела в них ступни ног, сполоснула маску, плюнула на ее внутреннее стекло и растерла слюну по очкам, чтобы они не запотевали. Поставила баллон вертикально и проверила длину лямок.
– Готов подать мне руку? – спросила она. Взглянув на Сандерса, Гейл обнаружила, что он даже не начал надевать на себя баллон. Он наблюдал за ней.
– В чем дело?
Он улыбнулся и качнул головой.
– Ни в чем. Мне кажется, я теряю голову, вот и все.
– Что ты имеешь в виду?
– Я сижу здесь и завожусь, просто глядя на то, как ты плюешь на стекла. Гейл засмеялась.
– Ты хочешь нырять голышом? Мы можем поэкспериментировать.
– Мои исследования показывают, – серьезно произнес Сандерс, – что извержение семени, случившееся на глубине, превышающей три фута, может вызвать срабатывание защиты в системе, в результате чего мозги вылетают наружу.
Он встал, поднял ее баллон и держал его на весу, пока она не вдела руки в ремни.
– В этих баллонах не предусмотрен резерв, – заметила она.
– Тебе и не понадобится резерв. Глубина здесь не более двадцати – двадцати пяти футов, и баллона хватит на час. Может быть, даже больше, если будешь осторожна.
Гейл сидела на планшире спиной к воде. Она вдохнула воздух из трубки.
– Хороший воздух.
– Дай бог. Если они накачали в баллон плохой воздух, медовый месяц получится очень коротким.
– Когда ты тоже нырнешь?
– Через минуту. Спускайся, но прежде внимательно оглядись. Ты ведь не хочешь каких-нибудь сюрпризов на глубине.
Гейл перекатилась спиной через планшир и исчезла в облаке воздушных пузырьков.
Сандерс нашел тряпку и замотал руку. Затем собрал все свое снаряжение, надел его на себя и шагнул за борт.
Лишь через несколько секунд растворились окружившие его воздушные пузырьки, после чего он смог ясно видеть все вокруг. Потоки солнечного света, пронизывая голубизну, испещряли яркими бликами песок и кораллы. Вода была совершенно прозрачна; Сандерсу казалось, что он может видеть все на глубине больше сотни футов. Погрузившись на несколько футов, он медленно огляделся вокруг, чтобы понять, нет ли здесь чего-либо, что могло представлять потенциальную опасность. Пара щук сновала между скалами. Он посмотрел вниз и увидел на дне Гейл, раскапывающую песок пальцами. Маленький морской окунь суетился вокруг нее в ожидании добычи – червей или крошечных ракообразных, которые могли бы подплыть к нему в песчаном облачке, образовавшемся в результате ее раскопок. Сандерс медленно направился вниз, делая глотательные движения, чтобы не закладывало уши по мере увеличения давления.
Когда он достиг дна, то обнаружил, что они находятся внутри некой чаши, напоминающей амфитеатр, с трех сторон которого круто к поверхности поднимались кораллы и скалы. Четвертая сторона, выходящая к морю, была открыта. На водной поверхности спокойно покачивалась лодка, якорная цепь тянулась мимо Сандерсов, уходя в скалы позади них. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были легкий свист вдохов и вскипание воздушных пузырьков при выдохах.
Он осмотрелся, пытаясь различить очертания окружающих предметов там, где прозрачная голубизна переходила в тусклый туман. Как всегда, когда ему снова приходилось нырять после перерыва в несколько месяцев, он ощущал легкое возбуждение, волнующую смесь агорафобии и клаустрофобии: он был один, совершенно беззащитный, на широкой песчаной равнине, уверенный в том, что за ним могут наблюдать создания, недоступные его взгляду, но при этом он находился одновременно и в замкнутом пространстве, созданном тысячами тонн воды, мягкое, но настойчивое давление которой ощущалось каждым дюймом тела.
Дэвид поднялся со дна и поплыл вправо, туда, где кончалась линия скал. Пробираясь между ними, он пытался обнаружить признаки произошедшей катастрофы: куски металла, стекла или дерева. Обследуя весь амфитеатр по внешнему периметру, он ничего не обнаружил. Достигнув центра чаши, Сандерс дотронулся до плеча Гейл. Когда она поглядела на него снизу вверх, он развел руками и приподнял брови, будто спрашивая: “Как ты думаешь, где бы это могло быть?” Она пожала плечами и показала ему кусок стекла – дно бутылки. Он отмахнулся: ерунда, не стоит обращать внимания – и жестом попросил ее следовать за собой.
Вместе они поплыли влево. У края чаши кораллы и скалы образовали совершенно ровную линию. Стайка ярких желто-голубых рыб-хирургов порхала возле стены. Лучик солнечного света танцевал на куске коралла горчичного цвета, поверхность которого казалась столь гладкой, что хотелось проверить это на ощупь. Сандерс указал на коралл и движением указательного пальца предостерег жену. Затем доступными ему средствами пантомимы изобразил боль от ожога. Гейл кивнула: это был огненный коралл, его слизистая оболочка вызывала жуткую боль.
Они продвигались вдоль рифа, преследуемые морским окунем, очевидно все еще лелеявшим надежду, что результатом их визита окажется появление чего-нибудь съедобного. Сандерс почувствовал, как что-то коснулось его колена. Он обернулся и взглянул на Гейл. Глаза ее расширились, и дышала она чаще, чем обычно. Она указала рукой влево.
Сандерс поглядел в направлении ее руки и увидел неподвижно зависшую, уставившуюся на них черным глазом в белом ободке, огромную барракуду. Ее тело было гладким и блестящим, как бритва; выступающая вперед нижняя челюсть отвисла, обнажив ряд заостренных зубов. Сандерс схватил левую руку Гейл, повернул обручальное кольцо бриллиантом к ладони и сжал ее руку в кулак. Для большей убедительности он показал ей свой собственный кулак. Гейл кивнула, постучала себя по груди и указала наверх. Сандерс покачал головой: нет. Гейл настаивала на своем, нахмурившись. “Я всплываю, – как бы говорила она, – оставайся здесь, если хочешь”. Она резко устремилась к поверхности. Сандерс досадливо вздохнул и направился за ней.
– Хочешь все бросить? – спросил он, когда они взобрались в лодку.
– Нет. Я хотела минуту передохнуть. От этих барракуд меня мороз по коже подирает.
– Она просто проплывала мимо. Но тебе лучше оставлять кольцо в лодке. Сверкая камнем, ты напрашиваешься на неприятности.
– Почему?
– Они принимают камень за добычу. Когда я впервые начал нырять на рифах, на моем купальном костюме была металлическая пряжка. Инструктор посоветовал мне срезать ее. Я сказал: черта с два. Я вовсе не собирался портить костюм, купленный за пятнадцать долларов. Тогда этот парень взял нож, привязал его к концу палки и воткнул ее в песок. Мы были в пяти-шести футах от ножа, и инструктор начал поворачивать палку, отчего лезвие вспыхивало в солнечных лучах. Он проделал этот трюк не более четырех-пяти раз, и перед нами откуда-то возникла барракуда. Инструктор еще раз дернул палку, и... хлоп! Быстрее, чем можно было заметить, рыба атаковала нож. Она налетала на него снова и снова, разорвала себе рот, но всякий раз, когда нож сверкал, она вновь на него кидалась. И каждый раз мне представлялось, что она бьет по моей пряжке или где-то рядом. Никогда больше не надеваю этот костюм, разве только в бассейне.
Гейл сняла свои кольца и спрятала их в углублении рулевой консоли.
– И вот еще что, – сказал Сандерс. – Когда мы ныряем вдвоем, один из нас должен быть главным в группе.
– Зачем нам понадобился главный? – Гейл решила, что он шутит, – Ты так любишь командовать?
– Нет, черт подери, – сказал Сандерс с неожиданной для себя резкостью. – Это связано с тем, что под водой мы вынуждены делать все вместе. Мы все время должны знать, где находится каждый из нас. Смотри, например: если бы на месте барракуды оказалась акула и ты, не послушавшись меня, ринулась на поверхность, мы очутились бы в дьявольски трудном положении.
– Акула? Здесь?
– Конечно. Скорее всего, они не станут с нами связываться, но так или иначе могут здесь оказаться. А если акула подойдет достаточно близко, не стоит привлекать ее внимание необдуманными поступками.
– Например?
– Например, запаниковать и кинуться на поверхность. До тех пор, пока в баллоне есть воздух, лучше всего оставаться на дне и поискать убежище в рифах. Как только ты устремишься наверх, ты станешь объектом преследований, а на поверхности тобой позавтракают.
– А если, предположим, у меня кончается воздух?
– Мы разделим мой запас и дождемся возможности вынырнуть на поверхность вместе. Если только эта акула не какое-нибудь особенное чудовище, мы сумеем доплыть до лодки.
Сандерс заметил, что разговор об акулах заставляет Гейл нервничать.
– Не беспокойся, – сказал он, – Просто не делай ничего, не посоветовавшись со мной.
Гейл взглянула на него и глубоко вздохнула.
– Хорошо, – Она склонила голову набок и посмотрела сквозь маску в воду. – Как ты думаешь, этой барракуды там уже нет?
– Возможно.
Она еще некоторое время глядела под воду, внимательно всматриваясь в глубину, а когда уже собиралась поднять голову из воды, вдруг увидела на дне позади лодки что-то большое, коричневое.
– Эй, что это? – спросила Гейл, бросив маску Сандерсу.
– Где? – Он наклонился через борт.
– За нами. Примерно на границе видимости.
– Это доска, будь я проклят. Точно, доска.
Сандерс высвободил якорную цепь, и лодка продвинулась на несколько ярдов назад.
– Давай поглядим.
– Как назвал эту посудину портье? “Голиаф”?
– Да, “Голиаф”.
Они спустились из лодки вместе и, как только улетучились воздушные пузырьки, смогли разглядеть обломки на дне. Длинная толстая балка лежала под прямым углом к рифу. Прогнившие деревянные рейки усеивали белый песок. Сандерс дотронулся до плеча Гейл, и она обернулась. Он улыбнулся и показал на пальцах: “О'кей!” Она ответила ему тем же знаком.
Они долго плавали вдоль дна у границы рифа. Гейл нашла ржавую банку, ее швы разошлись, и она деформировалась. Из углубления в щели скалы Сандерс вынул совершенно целую бутылку с кока-колой. Гейл легла на дно и стала раскапывать песок под ближним концом большой балки. Ей удалось найти вилку и часть тарелки. Сандерс заметил какой-то торчащий из песка предмет у дальнего конца балки. Он разрыл песок вокруг него и понял, что это лопасть большого якоря. Гейл показала, что хочет подняться наверх. Он последовал за нею.
Достигнув поверхности воды, Гейл очистила загубник и сказала:
– Давай поплывем за риф.
– Зачем?
– Мне кажется, что это последний кусок корпуса. Остальное должно лежать по ту сторону.
– Хорошо, но опасайся волн, когда будешь переваливать через риф, а если воздух окажется на исходе, не медли. Сразу плыви к лодке.
По другую сторону рифа останки корабля казались горой мусора. Куски дерева, ржавого железа и покрытого кораллом металла устилали дно. Из песка Гейл удалось вынуть оловянную кружку. Одна ее часть была вдавлена внутрь, ручка покороблена, но в основном сохранилась в целости. У подножия рифа Сандерс заметил коралловое кольцо удивительно правильной формы. Он поднял находку, поднес ее к лицу и улыбнулся Гейл. То были остатки латунного обода иллюминатора.
Гейл углубилась в участок дна, где нашла кружку, и вскоре возле нее громоздилась маленькая кучка столовых приборов: вилок, ложек и ножей, искривленных и поцарапанных.
Она подплыла к Сандерсу, который изучал щели рифа. Вблизи основания рифа нависал кусок коралла, он выступал на два с лишним фута из песка, и казалось, что под ним находится маленькая пещера. Гейл похлопала Сандерса по плечу и указала на выступ. Он отрицательно покачал головой и, схватившись одной рукой за другую, изобразил, что в пещере может жить кто-то, способный вцепиться в протянутую руку.
Они разделились. Гейл отплыла обратно, туда, где находила вилки и ложки; Сандерс продолжил исследовать риф. Он приблизился к другой пещере, несколько большей, чем та, у которой он предостерегал Гейл. Он нагнулся и стал внимательно рассматривать пространство под выступом. Внутри было устрашающе темно, и он уже собирался развернуться и направиться куда-нибудь дальше, когда какой-то блеск, слабый мерцающий отсвет привлек его внимание.
Дэвид Сандерс сидел на песчаном дне и следил, как из спины раненой рыбы струится зеленая жидкость. Это была большая рыба, с устрашающими зубами, как у ядовитой змеи; туловище длиной не меньше двух футов, все покрытое синими и серыми пятнами. Кусок мяса был вырван из ее спины, возможно другой рыбой, и из раны, пульсируя, вытекала быстро растворявшаяся в воде кровь.
Рыба двигалась беспорядочными кругами, очевидно, ошарашенная болью или запахом собственной крови.
Сандерс поднялся со дна и подплыл поближе к рыбе, ожидая, что она увернется от него. Но она продолжала сновать взад-вперед.
Он подплыл к ней на расстояние не более трех футов и, когда рыба не отступила, решил попытаться поймать ее. Голой рукой он схватил ее за туловище около хвоста.
Его прикосновение привело рыбу в панику. Она начала биться в конвульсиях, но Сандерс не выпускал ее.
Рыба превратилась в сотрясающуюся серую массу, мелькающую перед его глазами. Зажмурившись, он ухватил ее еще крепче и вдруг почувствовал сильную боль. Испугавшись, он открыл глаза и попытался выпустить рыбу, но теперь уже она держала его: передние зубы глубоко вонзились ему в ладонь.
Сандерс пронзительно вскрикнул, хотя был в маске, и отдернул руку. Зубы освободились, и рыба уплыла прочь. Зеленая жидкость струилась из двух синих ранок на его ладонях.
Он взглянул вверх, борясь с желанием поскорее всплыть на поверхность. На воде, в двадцати пяти или тридцати футах от него, покачивался на якоре вельбот “Бостонский китобой”. Сандерс сделал глубокий вдох и выругался. Пытаясь оставаться спокойным, он внушал себе: не паникуй, не рвись на поверхность, не сдерживай дыхания, дыши легко и ровно. Оставляя кровавый след, он подпрыгнул вверх, заставляя себя подниматься не быстрее, чем пузырьки воздуха из баллона.
Гейл Сандерс, сидя в лодке, услышала приближение мужа, прежде чем увидела его: пузырьки воздуха поднимались из глубины и лопались на поверхности. Когда его голова оказалась над водой, она обхватила горловину баллона и, после того как он расстегнул пояс и одну лямку, втащила баллон на борт лодки.
– Видел что-нибудь? – спросила она. Сандерс сдвинул маску себе на лоб и сказал:
– Ничего особенного. Песок и кораллы. Там нет следов кораблекрушения.
Он держался за лодку правой рукой, и Гейл увидела, как кровь капает на борт.
– Что случилось?
Сандерс смущенно пробормотал:
– Ничего особенного.
Скинув ласты, он залез в лодку и уставился на берег, отдаленный от них на двести или триста ярдов. На холме, возвышающемся над побережьем, ярко сверкали в лучах полуденного солнца пастельно-оранжевые здания клуба “Апельсиновая роща”.
Он вытянул одну руку прямо вперед, а другую выставил в направлении маяка.
– Спасатель сказал: на десять часов, так? Направление на клуб – на двенадцать часов, а на маяк – на десять, и тогда мы окажемся прямо над этим местом.
– Может быть, все исчезло. Как-никак тридцать лет под водой...
– Да, но он был твердо уверен, что все равно еще можно разглядеть киль и некоторые части конструкции. Гейл помедлила, а потом произнесла:
– Портье сказал, что можно нанять проводника.
– К черту все это. Я могу найти и сам, если есть что искать.
– Но... – Гейл указала на окровавленную руку Сандерса. – Может, разумнее нанять проводника.
– Я в нем не нуждаюсь, – ответил Сандерс, не обращая внимания на ее жест. – Вода есть вода. Пока не впадешь в панику, все будет в порядке.
Гейл взглянула на море с кормы. В сорока ярдах от лодки линия волнорезов отмечала другой риф. За ним был следующий, а далее еще один.
– Если кораблю было суждено попасть на скалы, естественно, он напоролся на первую же гряду и пошел ко дну там же.
– Может быть, и нет. Если в то время здесь был шторм, судно могло пронестись над одной или двумя грядами рифов, ударяясь при этом о скалы.
– Тогда это мог быть один из тех рифов.
– Возможно. Но спасатель сказал, что это случилось за первой грядой. Может быть, мы недостаточно удалились от нее.
Сандерс высвободил якорь и позволил лодке дрейфовать в направлении второго рифа. Когда они оказались в десяти ярдах от гряды, он снова бросил якорь и нацепил на себя лямки баллона с воздухом.
– Ты уверен, что тебе следует снова нырять? – спросила Гейл.
– А почему бы и нет? Говорю тебе, с рукой ничего серьезного. Я перевяжу рану, чтобы кровь не попала в воду и не привлекла рыб.
Гейл начала собирать свое снаряжение. Привернула регулятор к выходу баллона, затем нажала на кнопку. С резким звуком “пф” воздух ринулся в регулятор. Она нажала на кнопку очистки, чтобы удалить остатки воды из загубника, и воздух громко зашипел, проходя по резиновой трубке. Гейл поправила на себе пояс с грузами – полоску нейлона с вшитыми внутрь тремя двухфунтовыми кусками свинца; затем опустила ласты на воду и продела в них ступни ног, сполоснула маску, плюнула на ее внутреннее стекло и растерла слюну по очкам, чтобы они не запотевали. Поставила баллон вертикально и проверила длину лямок.
– Готов подать мне руку? – спросила она. Взглянув на Сандерса, Гейл обнаружила, что он даже не начал надевать на себя баллон. Он наблюдал за ней.
– В чем дело?
Он улыбнулся и качнул головой.
– Ни в чем. Мне кажется, я теряю голову, вот и все.
– Что ты имеешь в виду?
– Я сижу здесь и завожусь, просто глядя на то, как ты плюешь на стекла. Гейл засмеялась.
– Ты хочешь нырять голышом? Мы можем поэкспериментировать.
– Мои исследования показывают, – серьезно произнес Сандерс, – что извержение семени, случившееся на глубине, превышающей три фута, может вызвать срабатывание защиты в системе, в результате чего мозги вылетают наружу.
Он встал, поднял ее баллон и держал его на весу, пока она не вдела руки в ремни.
– В этих баллонах не предусмотрен резерв, – заметила она.
– Тебе и не понадобится резерв. Глубина здесь не более двадцати – двадцати пяти футов, и баллона хватит на час. Может быть, даже больше, если будешь осторожна.
Гейл сидела на планшире спиной к воде. Она вдохнула воздух из трубки.
– Хороший воздух.
– Дай бог. Если они накачали в баллон плохой воздух, медовый месяц получится очень коротким.
– Когда ты тоже нырнешь?
– Через минуту. Спускайся, но прежде внимательно оглядись. Ты ведь не хочешь каких-нибудь сюрпризов на глубине.
Гейл перекатилась спиной через планшир и исчезла в облаке воздушных пузырьков.
Сандерс нашел тряпку и замотал руку. Затем собрал все свое снаряжение, надел его на себя и шагнул за борт.
Лишь через несколько секунд растворились окружившие его воздушные пузырьки, после чего он смог ясно видеть все вокруг. Потоки солнечного света, пронизывая голубизну, испещряли яркими бликами песок и кораллы. Вода была совершенно прозрачна; Сандерсу казалось, что он может видеть все на глубине больше сотни футов. Погрузившись на несколько футов, он медленно огляделся вокруг, чтобы понять, нет ли здесь чего-либо, что могло представлять потенциальную опасность. Пара щук сновала между скалами. Он посмотрел вниз и увидел на дне Гейл, раскапывающую песок пальцами. Маленький морской окунь суетился вокруг нее в ожидании добычи – червей или крошечных ракообразных, которые могли бы подплыть к нему в песчаном облачке, образовавшемся в результате ее раскопок. Сандерс медленно направился вниз, делая глотательные движения, чтобы не закладывало уши по мере увеличения давления.
Когда он достиг дна, то обнаружил, что они находятся внутри некой чаши, напоминающей амфитеатр, с трех сторон которого круто к поверхности поднимались кораллы и скалы. Четвертая сторона, выходящая к морю, была открыта. На водной поверхности спокойно покачивалась лодка, якорная цепь тянулась мимо Сандерсов, уходя в скалы позади них. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были легкий свист вдохов и вскипание воздушных пузырьков при выдохах.
Он осмотрелся, пытаясь различить очертания окружающих предметов там, где прозрачная голубизна переходила в тусклый туман. Как всегда, когда ему снова приходилось нырять после перерыва в несколько месяцев, он ощущал легкое возбуждение, волнующую смесь агорафобии и клаустрофобии: он был один, совершенно беззащитный, на широкой песчаной равнине, уверенный в том, что за ним могут наблюдать создания, недоступные его взгляду, но при этом он находился одновременно и в замкнутом пространстве, созданном тысячами тонн воды, мягкое, но настойчивое давление которой ощущалось каждым дюймом тела.
Дэвид поднялся со дна и поплыл вправо, туда, где кончалась линия скал. Пробираясь между ними, он пытался обнаружить признаки произошедшей катастрофы: куски металла, стекла или дерева. Обследуя весь амфитеатр по внешнему периметру, он ничего не обнаружил. Достигнув центра чаши, Сандерс дотронулся до плеча Гейл. Когда она поглядела на него снизу вверх, он развел руками и приподнял брови, будто спрашивая: “Как ты думаешь, где бы это могло быть?” Она пожала плечами и показала ему кусок стекла – дно бутылки. Он отмахнулся: ерунда, не стоит обращать внимания – и жестом попросил ее следовать за собой.
Вместе они поплыли влево. У края чаши кораллы и скалы образовали совершенно ровную линию. Стайка ярких желто-голубых рыб-хирургов порхала возле стены. Лучик солнечного света танцевал на куске коралла горчичного цвета, поверхность которого казалась столь гладкой, что хотелось проверить это на ощупь. Сандерс указал на коралл и движением указательного пальца предостерег жену. Затем доступными ему средствами пантомимы изобразил боль от ожога. Гейл кивнула: это был огненный коралл, его слизистая оболочка вызывала жуткую боль.
Они продвигались вдоль рифа, преследуемые морским окунем, очевидно все еще лелеявшим надежду, что результатом их визита окажется появление чего-нибудь съедобного. Сандерс почувствовал, как что-то коснулось его колена. Он обернулся и взглянул на Гейл. Глаза ее расширились, и дышала она чаще, чем обычно. Она указала рукой влево.
Сандерс поглядел в направлении ее руки и увидел неподвижно зависшую, уставившуюся на них черным глазом в белом ободке, огромную барракуду. Ее тело было гладким и блестящим, как бритва; выступающая вперед нижняя челюсть отвисла, обнажив ряд заостренных зубов. Сандерс схватил левую руку Гейл, повернул обручальное кольцо бриллиантом к ладони и сжал ее руку в кулак. Для большей убедительности он показал ей свой собственный кулак. Гейл кивнула, постучала себя по груди и указала наверх. Сандерс покачал головой: нет. Гейл настаивала на своем, нахмурившись. “Я всплываю, – как бы говорила она, – оставайся здесь, если хочешь”. Она резко устремилась к поверхности. Сандерс досадливо вздохнул и направился за ней.
– Хочешь все бросить? – спросил он, когда они взобрались в лодку.
– Нет. Я хотела минуту передохнуть. От этих барракуд меня мороз по коже подирает.
– Она просто проплывала мимо. Но тебе лучше оставлять кольцо в лодке. Сверкая камнем, ты напрашиваешься на неприятности.
– Почему?
– Они принимают камень за добычу. Когда я впервые начал нырять на рифах, на моем купальном костюме была металлическая пряжка. Инструктор посоветовал мне срезать ее. Я сказал: черта с два. Я вовсе не собирался портить костюм, купленный за пятнадцать долларов. Тогда этот парень взял нож, привязал его к концу палки и воткнул ее в песок. Мы были в пяти-шести футах от ножа, и инструктор начал поворачивать палку, отчего лезвие вспыхивало в солнечных лучах. Он проделал этот трюк не более четырех-пяти раз, и перед нами откуда-то возникла барракуда. Инструктор еще раз дернул палку, и... хлоп! Быстрее, чем можно было заметить, рыба атаковала нож. Она налетала на него снова и снова, разорвала себе рот, но всякий раз, когда нож сверкал, она вновь на него кидалась. И каждый раз мне представлялось, что она бьет по моей пряжке или где-то рядом. Никогда больше не надеваю этот костюм, разве только в бассейне.
Гейл сняла свои кольца и спрятала их в углублении рулевой консоли.
– И вот еще что, – сказал Сандерс. – Когда мы ныряем вдвоем, один из нас должен быть главным в группе.
– Зачем нам понадобился главный? – Гейл решила, что он шутит, – Ты так любишь командовать?
– Нет, черт подери, – сказал Сандерс с неожиданной для себя резкостью. – Это связано с тем, что под водой мы вынуждены делать все вместе. Мы все время должны знать, где находится каждый из нас. Смотри, например: если бы на месте барракуды оказалась акула и ты, не послушавшись меня, ринулась на поверхность, мы очутились бы в дьявольски трудном положении.
– Акула? Здесь?
– Конечно. Скорее всего, они не станут с нами связываться, но так или иначе могут здесь оказаться. А если акула подойдет достаточно близко, не стоит привлекать ее внимание необдуманными поступками.
– Например?
– Например, запаниковать и кинуться на поверхность. До тех пор, пока в баллоне есть воздух, лучше всего оставаться на дне и поискать убежище в рифах. Как только ты устремишься наверх, ты станешь объектом преследований, а на поверхности тобой позавтракают.
– А если, предположим, у меня кончается воздух?
– Мы разделим мой запас и дождемся возможности вынырнуть на поверхность вместе. Если только эта акула не какое-нибудь особенное чудовище, мы сумеем доплыть до лодки.
Сандерс заметил, что разговор об акулах заставляет Гейл нервничать.
– Не беспокойся, – сказал он, – Просто не делай ничего, не посоветовавшись со мной.
Гейл взглянула на него и глубоко вздохнула.
– Хорошо, – Она склонила голову набок и посмотрела сквозь маску в воду. – Как ты думаешь, этой барракуды там уже нет?
– Возможно.
Она еще некоторое время глядела под воду, внимательно всматриваясь в глубину, а когда уже собиралась поднять голову из воды, вдруг увидела на дне позади лодки что-то большое, коричневое.
– Эй, что это? – спросила Гейл, бросив маску Сандерсу.
– Где? – Он наклонился через борт.
– За нами. Примерно на границе видимости.
– Это доска, будь я проклят. Точно, доска.
Сандерс высвободил якорную цепь, и лодка продвинулась на несколько ярдов назад.
– Давай поглядим.
– Как назвал эту посудину портье? “Голиаф”?
– Да, “Голиаф”.
Они спустились из лодки вместе и, как только улетучились воздушные пузырьки, смогли разглядеть обломки на дне. Длинная толстая балка лежала под прямым углом к рифу. Прогнившие деревянные рейки усеивали белый песок. Сандерс дотронулся до плеча Гейл, и она обернулась. Он улыбнулся и показал на пальцах: “О'кей!” Она ответила ему тем же знаком.
Они долго плавали вдоль дна у границы рифа. Гейл нашла ржавую банку, ее швы разошлись, и она деформировалась. Из углубления в щели скалы Сандерс вынул совершенно целую бутылку с кока-колой. Гейл легла на дно и стала раскапывать песок под ближним концом большой балки. Ей удалось найти вилку и часть тарелки. Сандерс заметил какой-то торчащий из песка предмет у дальнего конца балки. Он разрыл песок вокруг него и понял, что это лопасть большого якоря. Гейл показала, что хочет подняться наверх. Он последовал за нею.
Достигнув поверхности воды, Гейл очистила загубник и сказала:
– Давай поплывем за риф.
– Зачем?
– Мне кажется, что это последний кусок корпуса. Остальное должно лежать по ту сторону.
– Хорошо, но опасайся волн, когда будешь переваливать через риф, а если воздух окажется на исходе, не медли. Сразу плыви к лодке.
По другую сторону рифа останки корабля казались горой мусора. Куски дерева, ржавого железа и покрытого кораллом металла устилали дно. Из песка Гейл удалось вынуть оловянную кружку. Одна ее часть была вдавлена внутрь, ручка покороблена, но в основном сохранилась в целости. У подножия рифа Сандерс заметил коралловое кольцо удивительно правильной формы. Он поднял находку, поднес ее к лицу и улыбнулся Гейл. То были остатки латунного обода иллюминатора.
Гейл углубилась в участок дна, где нашла кружку, и вскоре возле нее громоздилась маленькая кучка столовых приборов: вилок, ложек и ножей, искривленных и поцарапанных.
Она подплыла к Сандерсу, который изучал щели рифа. Вблизи основания рифа нависал кусок коралла, он выступал на два с лишним фута из песка, и казалось, что под ним находится маленькая пещера. Гейл похлопала Сандерса по плечу и указала на выступ. Он отрицательно покачал головой и, схватившись одной рукой за другую, изобразил, что в пещере может жить кто-то, способный вцепиться в протянутую руку.
Они разделились. Гейл отплыла обратно, туда, где находила вилки и ложки; Сандерс продолжил исследовать риф. Он приблизился к другой пещере, несколько большей, чем та, у которой он предостерегал Гейл. Он нагнулся и стал внимательно рассматривать пространство под выступом. Внутри было устрашающе темно, и он уже собирался развернуться и направиться куда-нибудь дальше, когда какой-то блеск, слабый мерцающий отсвет привлек его внимание.