Бенцони Жюльетта. Чужой

   Сэр Кристофер, который сел в ногах ее постели, пришел к ней на помощь.
   – Это правда, месье Тремэн. Артур всегда жил здесь, со своей матерью, но я уже говорил вам, что дни мои тоже сочтены, а он не является моим наследником.
   – Что это означает?
   – То, что мой племянник станет вскоре хозяином Астуэл-Парка и ребенку не будет здесь места... Но послушайте Мари, она хочет еще что-то сказать.
   Гийом действительно почувствовал, как зашевелились худые пальцы в его руке.
   – Обещай мне, Гийом!.. Он будет очень страдать... Ему нужен будет кто-то, кто поддержал бы его... А главное, чтобы его любили... О, Боже! Надо, чтобы он вернулся!..
   Внезапно дыхание ее прервалось. Она стала задыхаться, а рука ее старалась ухватиться за Гийома, который в испуге просунул руку под подушку, чтобы приподнять и прижать к себе умирающую.
   – Мари! Мари! Я обещаю тебе все, что ты хочешь, только не уходи! Не уходи!.. Ты мне так нужна!.. Я так надеялся на то, что ты вернешься ко мне! Что ты позовешь меня! Ты никогда не узнаешь, как я любил тебя!
   На какое-то мгновение ему показалось, что свершилось чудо: на ее лице вдруг заиграла улыбка, настоящая улыбка, как когда-то, сияющая и теплая, как будто бабочка опустилась на ее исхудавшее лицо. Потом ее головка склонилась к нему и он услышал ее шепот:
   – Любовь моя! Мы... встретимся...
   Послышался легкий всхлип, похожий на вздох, и голова ее отяжелела. Гийом понял, что Мари-Дус уснула навсегда. В этот момент над ними склонился один из двоих мужчин, находившихся в ее комнате, когда они вошли, и на которых Гийом не обратил внимания. Это был человек в черном, и он догадался, что это был врач:
   – Все кончено, месье! Леди Мари покинула нас... Гийом с сожалением отпустил это легкое тело, которое он инстинктивно сжимал в своих руках, и, поднявшись, посмотрел ничего не видящими глазами вокруг. Потом вдруг его взгляд остановился на знакомом лице, покрасневшем от слез, увидел муслиновый фартук, служивший этой особе вместо носового платка.
   – Китти! – прошептал он. – Это вы?
   – Да, месье Гийом, это я!.. Как грустно увидеть вас в такой тяжелый момент! Я всегда была рядом с ней...
   – Вам повезло больше, чем мне! И все-таки я рад снова увидеть вас.
   Он подошел к ней и с неожиданной нежностью взял ее руки в свои. Верная камеристка воплощала те редкие и чудесные дни счастья, прожитые с Мари в Овеньере, в маленьком домике на берегу Олонды, куда два раза в год приезжала Мари, проделав частенько тяжелый путь через Ла-Манш, чтобы встретиться с ним. Она приезжала в Шербург, где ее поджидал Жозеф Ингу, их верный друг, и отвозил ее в небольшую усадьбу, утопающую в зелени, недалеко от Порт-Байя. За исключением одной недели в Париже, во время Революции, они встречались и любили друг друга именно там, там росла их неутихающая страсть, там она родила сына, которого они назвали Артуром, и там, наконец, она безнадежно ждала его, а он лежал со сломанными ногами посреди болота, где гнездилась лихорадка. Там же ее нашел уставший ждать и отчаявшийся сэр Кристофер и уговорил уехать с ним. Да, Китти была частью тех воспоминаний, и ему было приятно снова увидеть ее...
   Но время и место не совсем располагали к таким воспоминаниям. Констатировав смерть, врач попросил Китти сделать все необходимое вместе с другими женщинами дома, чтобы подготовить тело покойной к погребению. Сэр Кристофер пригласил Тремэна в свою любимую комнату, где он проводил много времени, нечто вроде музея охоты, выходящего окнами прямо в парк и служившего ему кабинетом, курительной комнатой и библиотекой одновременно.
   – Я думаю, вам следует отпустить вашу карету. Седвик получил приказание приготовить для вас комнату и внести туда ваш багаж.
   – Вы напрасно это сделали – я не хочу здесь оставаться...
   – И тем не менее вам придется! Стоит ли мне напомнить вам о данном вами обещании?
   – Я никогда не забываю о данных мной обещаниях и хочу сразу же забрать своего сына.
   Слабая улыбка растянула бледные губы баронета.
   – Ну что же, месье Тремэн. Будем откровенны. Мне вполне понятно ваше нежелание пользоваться гостеприимством этого дома. К сожалению, боюсь, что у вас нет выбора. Было бы жестоко увезти Артура, прежде чем его мать будет похоронена, но к тому же замок стоит далеко от населенных пунктов и ближе чем на расстоянии одного лье нет ни одного постоялого двора.
   – Это не имеет значения, поскольку в моем распоряжении имеется карета. Здесь я чувствую себя несколько стесненно... но я благодарен вам за оказанный мне прием. Естественно, прежде чем уехать, я хотел бы увидеться с сыном. Не скрою, я был очень удивлен, не найдя его у изголовья умирающей матери. Так же как и остальных членов семьи...
   – Никто из нас не знает, где находится Эдуард. По-видимому, в Лондоне, от которого, так же как и от приятелей по попойкам, он далеко не уезжает. Что касается Лорны, то вот уже два дня она обшаривает окрестности вместе с Джереми Брентом, воспитателем Артура. Стоит вам сразу же сказать: мальчик исчез...
   Тремэн, подошедший к огню, чтобы согреть заледеневшие руки, вздрогнул.
   – Исчез? Так вот почему Мари просила, чтобы он вернулся?..
   – Да, он взял лошадь и среди ночи куда-то умчался. Не давая никаких объяснений. Его легко понять, если знать его характер...
   – Вы находите? Я думаю, он любит свою мать. И вот, зная, что она умирает, он все-таки уехал?
   – Да... Видите ли, мне кажется, я его хорошо знаю. Это трудный ребенок, очень скрытный, пугливый и необыкновенно гордый...
   – Я не вижу в этом ничего дурного. Я знал когда-то мальчика примерно с таким же характером...
   – Если это были вы, то вам это поможет найти с ним контакт. Тем более что и внешне он очень на вас похож. Это, однако, не значит, что он готов вас принять. Когда он узнал, что я вызвал вас и что Мари хочет поручить его вам, вы бы знали, какой ураган страстей мы пережили: это было настоящее восстание. Вы знаете, трудно найти общий язык с двенадцатилетним подростком.
   – Я знаю. Моему сыну Адаму, которому столько же лет – разница лишь в несколько месяцев, – не пришлось так страдать, когда умерла его мать: он был совсем маленький. Что же касается Артура, мне кажется, это нормально, что он так восстает против того, что считает несправедливым, преступлением против природы. Ведь это ужасно – ребенком потерять свою мать. Особенно если она молода и... красива. Я понимаю это!
   – Я рад, что нашел в вас такое понимание. К сожалению, речь идет не об этом. Туберкулез, который унес жизнь Мари, у нее уже давно, и мальчик постепенно свыкся с ужасной мыслью, что она должна умереть. Он также знает, что врачи мне тоже отпустили очень мало времени...
   – Сколько? – спросил не очень деликатно Тремэн.
   – Два... три месяца...
   – Если я правильно понял, я единственная причина его гнева и его побега? Но почему? Он считал вас своим отцом и когда узнал о том, что это не так?..
   – Он носит имя Тремэн, – заметил сэр Кристофер тихо. – Он прекрасно знает, что я для него никто. Мари часто, – особенно когда поняла, что она обречена, – пыталась говорить с ним о вас, но каждый раз он обрывал ее. Прошу прощения, но, мне кажется, он ненавидит вас, даже не будучи знаком с вами. Этому есть много причин, но главное, он ставит вам в вину, что вы не женились на его матери и не создали нормальную семью, о которой он, возможно, мечтал.
   – А другие? Должен же быть кто-нибудь еще, кто ему дорог.
   – Вы француз... Мне кажется, он привязан лишь к одной стране, которую действительно знает. Накануне своего побега он умолял меня разрешить ему устроиться на один из кораблей Его Величества, когда Мари покинет нас.
   Гнев, охвативший его, заставил даже забыть о своем горе. Англичанин! Сын, которого Мари завещала ему, в котором течет его кровь, считает себя англичанином! Вот уж только этого не хватало!
   – И вы ему отказали? А ведь это было единственное решение!
   – Но Мари так не считала. Она никогда не любила Англию, храня в своем сердце воспоминания о родной Канаде. Так же как и вы, если я правильно вас понял. Мысль о том, что ее сын будет служить в британских военно-морских силах, была ей невыносима: она считала это предательством по отношению к своим предкам и, конечно, к вам!
   – У нее всегда была чувствительная душа, но она должна была бы знать, что эта битва была проиграна с самого начала. Нельзя безнаказанно идти против призвания мальчика, и если он любит море...
   Это слово поразило его в тот самый момент, когда он его произнес, потому что он сразу вспомнил мальчишку с берегов реки Святого Лаврентия, который мечтал о дальних морских путешествиях, сидя на рулонах такелажа в порту Квебека. Значит, в его ребенке проснулись те же устремления, та же неодолимая страсть... А вот Адам... не проявлял никаких чувств к морю. В сердце его шевельнулось сожаление, все это было грустно до слез. Но он постарался сдержать себя и не поддаваться чувствам.– Придется забыть об истории и о мечтах Мари. Было бы преступно противоречить Артуру в тот момент, когда он выбрал свою судьбу. Ищите его и найдите... и надо исполнить его желание. Я предпочту увидеть его моряком, с честью носящим английскую форму, чем увеличить число французов-неудачников....
   – А ваша клятва? Даже если вы и не хотите им заниматься, вы дали это обещание! Перед лицом умирающей! Вы не боитесь навечно нарушить ее покой?
   Несмотря на серьезность этих слов, Гийом едва удержался от улыбки. Вера в привидения у людей, живущих за Ла-Маншем, всегда смешила его и вызывала даже чувство сострадания. Но он сдержался и ответил очень учтиво.
   – Я уверен в одном, – сказал он, – что там, где она сейчас находится, Мари знает, что ошиблась, пытаясь принудить своего сына. Она слишком его любила, чтобы видеть его несчастным...
   Сэр Кристофер издал какой-то жалобный звук и упал в кресло. Губы и нос побелели и как-то сжались. Гийому показалось, что лорд сейчас потеряет сознание, и он бросился к двери:
   – Вам плохо? Я сейчас позову кого-нибудь...
   – Нет!
   Он почти крикнул это, но потом понемногу пришел в себя и уже тише добавил:
   – Нет... ничего не надо! Это... сейчас пройдет, а мне надо еще... поговорить с вами. Вон там, в шкафу... есть виски. Налейте мне немного, пожалуйста! И сами выпейте!..
   Тремэн послушался, налил ему и увидел, что по мере того как больной пил, к нему возвращались его обычные краски. Он тоже выпил и почувствовал разливающееся по телу приятное тепло. В этом замке было холодно и сыро. Здесь как будто не знали, что такое настоящий огонь: на решетке большого камина, куда можно было положить целый ствол дерева, лежала жалкая кучка угля!
   – Прошу вас, – проговорил сэр Кристофер, – подвиньте это кресло ближе ко мне и сядьте там. Я должен сказать вам нечто мучительное для моей национальной гордости, поэтому я предпочел бы говорить шепотом.
   – Я вас слушаю с большим вниманием.
   – Так вот. Кроме того, что служить в английских военно-морских силах с их палочной дисциплиной – не лучший способ умерить свое горе, кроме того, что с его тяжелым характером ему придется пройти через суровые испытания, было бы точно так же опасно оставлять его на берегу, и моя дорогая супруга это хорошо знала. Судно, если оно не потерпело крушение, всегда возвращается в порт, а Артур, вернувшись, окажется на земле, полной ловушек.
   – Вы можете мне объяснить, о чем идет речь? Я что-то не понимаю.
   – А все совершенно просто. У Артура ничего нет, кроме этого дома. А когда мой племянник вступит в права наследства, у него не останется и его. Кроме того, в Англии есть непримиримый враг, который не даст ему покоя.
   – Кто... или что?
   – Эдуард. Мари так и не удалось добиться, чтобы ее старший сын признал того, кого он называл «жалким ублюдком». Так же как и ее мать...
   От удивления Гийом высоко поднял брови:
   – Вы хотите сказать, что ее мать жива? Последний раз, когда я слышал о ней, она была нездорова, а ведь прошло больше десяти лет...
   – И тем не менее она меня переживет! – вздохнул Кристофер, скривившись, что вполне соответствовало его отношению к своей теще. – Эта дорогая мадам дю Шамбон, которой сейчас около семидесяти пяти лет, калека. Она не выходит из дома в Кенсингтоне, в котором правит железной рукой. Я не знаю, сколько она сейчас весит, но, поверьте мне, это зло в чистом виде. Ее единственной слабостью является Эдуард, потому что он очень похож на нее; ни тот, ни другая даже не допускают мысли о том, что Артур может что-то унаследовать от матери...
   – Вы думаете, они дойдут до...
   – Убийства его? Без малейшего колебания. Эдуард таким образом присвоит те деньги, которые я клал в банк на имя Артура, чтобы обеспечить ему более или менее достойное существование. Вы его единственная надежда...
   – Вы рассказали мне об Эдуарде и о старой Вергор. А Лорна?
   – Это личность. Она испытывает нежность к своему сводному брату, который платит ей необыкновенной любовью и обожанием. Что касается бабки, какой бы дурной она ни была, она уважает внучку. Мне кажется, она даже немного побаивается ее, но главное, она ею гордится. Подумайте, ведь Лорна готовится получить титул пэрессы.
   – В таком случае, я не вижу, в чем состоит проблема. Став такой знатной дамой, она может взять на себя заботу о своем брате?..
   – Я не думаю, что она настолько его любит, чтобы взять его к себе. К тому же она отнюдь не возражала, когда решался вопрос о его передаче вам. Такое решение ей показалось превосходным...
   – Разве вы были совершенно уверены в том, что я приеду? А если бы я остался дома?
   – Мари даже не думала об этом. Она слишком хорошо вас знала. Но сейчас я спрашиваю себя, не питала ли она слишком много иллюзий на ваш счет.
   – Что вы хотите сказать?
   – Только что вы готовы были поклясться в чем угодно, – сказал сэр Кристофер с внезапным гневом, – а теперь вы делаете все, чтобы только не взваливать на себя заботы об Артуре. Мне понятно, что вы не любите его, потому что совсем не знаете, но вы любили его мать и это, в конце концов, ваш сын!
   – Совсем не в конце концов! Именно потому, что я его отец, я и боюсь наших взаимоотношений, которые могут быть болезненны для нас обоих. Как я могу принудить ребенка, который видит в побеге единственный способ избавиться от меня, и который полностью стал англичанином... как заставить его жить рядом со мной... на враждебной, как он считает, земле?
   – Может быть, достаточно будет для этого, чтобы вы встретились? Вы из тех людей, которые могут ему нравиться...
   Вошел мажордом и прервал их разговор. К великому облегчению Гийома, которому надо было немного побыть одному, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию.
   – Что такое, Седвик?
   – Прибыл сэр Эдуард, милорд.
   – Вы проводили его к леди Мари?
   – Он не выразил такого желания, а захотел зайти в свою комнату, чтобы привести себя в порядок. Мы все знаем, как не любит сэр Эдуард пыль больших дорог. А пока миссис Хауэл и Китти закончили приготовления миледи.
   Лорд Астуэл протянул руку, чтобы взять свою трость, и тяжело поднялся с кресла, жестом отказавшись от помощи, которую предложил ему Гийом. Потом вытащил часы.
   – Пойдем же туда. Прошу вас, господин Тремэн. А вы, Седвик, поднимитесь к сэру Эдуарду и скажите ему, что у него в запасе десять минут и ни минуты больше, чтобы прийти к матери. Иначе мне придется выставить его из этого дома, который пока еще принадлежит мне...
   Мужчины вместе отправились в комнату, где лежала покойная. Гийом не мог не заметить легкую дрожь возмущения, которая била англичанина. Очевидно, супруг Мари-Дус ненавидел своего пасынка, и поэтому Гийом отнюдь не горел желанием скорее с ним встретиться.
   Миссис Хауэл, экономка Астуэла, и Китти сделали все великолепно: покойная, казавшаяся очень молодой, несмотря на свои пятьдесят лет, утопала в море снежно-белых тканей. Ее исхудавшее от болезни тело было скрыто кружевами, лишь руки, совершенно прозрачные, и лицо с тонкими чертами, обретшее покой, выделялись среди белизны. Темные ресницы отбрасывали на бледные щеки густую тень, а тронутые серебром тщательно расчесанные густые волосы в обрамлении кружевного чепца с шелковыми лентами отсвечивали розовым в свете канделябров, стоящих у изголовья. На губах ее играла легкая улыбка, и сердце Гийома было готово разорваться. Он не сдержал рыдания. Глядя на эту красавицу покойную, он видел ту девчушку с улицы Святой Анны, чья розовая от мороза мордашка с глазами цвета морской волны торчала из снежного сугроба. Вот с того дня он и стал пленником этого взгляда и этой души. Боже, как это страшно – больше никогда не увидеть ее, горестно думал он.
   «Почему ты, а не я, Мари?» Ему казалось, что жизнь его тоже кончена, что ему больше нечего ждать, ведь та, которую он так любил, больше никогда не вернется к нему.
   Горе подкосило его. Он упал на колени и, закрыв лицо руками, не стыдясь, заплакал по своей единственной в жизни любви...
   Его вернула к действительности чья-то рука, тяжело опустившаяся на его плечо.
   Лорд Астуэл прошептал:
   – Прошу вас, встаньте. Пришел Эдуард!
   Дверь, ведущая в комнату, скрипнула. Быстро поднявшись с колен, Гийом сделал над собой усилие, чтобы не обернуться. Достав из кармана носовой платок, он высморкался и вытер глаза.
   Эдуард Тримэйн медленно подошел к ложу покойной. Он вскоре оказался в поле зрения Гийома, и тот посмотрел на незнакомый профиль. Это был его племянник, но если бы он встретил его на улице, он не уловил бы никаких фамильных черт в этом молодом человеке. Сын Ришара, предателя Квебека, совсем не был похож на своего отца.
   Старший сын доктора Тремэна был так же темноволос. Его сын унаследовал от отца тяжелую фигуру, но в отличие от него не был таким полным. Черты его лица были банальны, и лишь скверный характер придавал им некоторую выразительность. Но сын его мог бы служить моделью для скульптора, ваяющего статуи греческих богов. У него был прямой нос, плавно переходящий в лоб, скрытый серебристыми блестящими кудрями, которые он унаследовал от Мари-Дус, пухлые, немного надутые губы, большие глубоко посаженные глаза, но какого-то странного цвета: бледно-зеленые, даже, пожалуй, желтые, – высокий рост и хорошо тренированная фигура. Одет он был так, как одевались денди, типичным представителем которых он и являлся.
   Костюм его был сшит, несомненно, очень хорошим мастером с Сэквил-стрит. Темно-серого цвета с черным бархатным воротником, столь высоким, что почти упирался в уши, что было в то время высшим проявлением хорошего тона, хотя и не очень подходило для траурного платья. Брюки, плотно облегающие ноги, были из более светлого сукна, так же как и короткий шелковый жилет. На шее был искусно повязанный галстук из тончайшего муслина, ниспадающий в виде жабо. Высокий ворот рубашки, сильно накрахмаленный, заставлял высоко держать голову. На золотой цепочке, украшавшей жилет, позвякивало множество брелоков. Жилет молодого человека – это Тремэн узнал позже – был из чистого сиамского шелка. На черной ленточке на шее висел монокль. Настоящее произведение искусства, но вызвавшее у Гийома какое-то гадливое чувство. Казалось, этот слишком красивый молодой человек был лишен души. На его мраморном лице не отражалось никаких чувств, когда он смотрел на свою покойную мать, а пальцы машинально постукивали по стеклу монокля в золотой оправе.
   Потом вдруг Эдуард низко поклонился праху матери, медленно повернулся на каблуках и сурово взглянул на пристально глядевшего на него незнакомца. Он резко выпрямился, высоко подняв свою голову, и с высокомерным видом направился к двери. Сэр Кристофер сделал знак Гийому, и они пошли следом за молодым человеком. Они нагнали его на галерее, куда выходили двери спален, и сэр Кристофер строго сказал:
   – Эдуард!
   Молодой человек остановился, но не обернулся.
   – Ну, что? – только и сказал он.
   Голос старого джентльмена вдруг зазвенел:
   – До тех пор пока вы находитесь у меня в доме, извольте вести себя корректно, а не как эти распутники, у которых вы бываете и которым стараетесь подражать. Кто вас пригласил? Мне кажется, я ничего не сообщал вам.
   Вся спесь внезапно слетела с молодого человека, и он проговорил несколько смущенно:
   – Прошу простить меня, милорд! Я просто решил приехать, а потом встретил этого Джереми Брента, воспитателя этого...
   – Вашего брата. И что?
   – Он шарил в порту вместе с двумя вашими слугами. Кажется, этот прелестный ребенок дал тягу?.. Короче, он сказал мне, что состояние матери ухудшилось... И вот я здесь!
   – Не думаете ли вы, что я вам благодарен за это? Уже давно вы должны были быть возле матери. К тому же вы ведете себя здесь так, как будто замок – это постоялый двор. Ваша первейшая обязанность – приветствовать хозяев: вашу мать... и меня. Не забывая о тех, кого я принимаю у себя, если вам случается с ними встретиться.
   Тотчас же Эдуард вновь обрел весь свой апломб. Его красивый рот растянула насмешливая улыбка:
   – Я уже представил вам свои извинения, но я не понимаю, почему я должен здороваться с незнакомцами только потому, что они находятся здесь. Не заставляйте меня напоминать вам, что я знатного происхождения, а этот персонаж...
   – Это ваш дядя, господин Гийом Тремэн, который соблаговолил прибыть по моей просьбе из Нормандии.
   – А, человек из Нормандии!.. Очень похоже... – проговорил он, пощелкивая пальцем по своему жабо. Проговорив это, он издал какой-то гортанный звук, изображавший смешок, и это больно резануло Гийома, без того достаточно взвинченного. Осторожно отстранив рукой лорда Астуэла, он подошел ближе к этому денди и склонился к нему, будучи выше его на полголовы:
   – А на кого я похож, скажите, пожалуйста?
   Под его диким взглядом, который буквально жег молодого человека, Эдуард слегка вздрогнул, но, продолжая в том же духе, ответил:
   – О! На провинциального помещика! – Он проговорил это, вертя в пальцах свой монокль и нагло глядя на гостя, который отнюдь не походил на провинциала. После гибели своей жены Гийом чаще всего носил черные костюмы, но во время путешествий или выезжая на лошади, он предпочитал темно-серый или темно-зеленый цвет. Именно так он и был одет в этот день, но его костюм был очень элегантен, несмотря на свою простоту. На нем были очень узкие черные брюки, заправленные в сапоги с отворотами и обтягивающие его длинные мускулистые ноги, и куртка, облегавшая мощные плечи, заставлявшие задуматься даже самых тренированных спортсменов.
   – Поскольку вы – мой племянник, что меня отнюдь не радует, я, кажется, вправе поучить вас вежливости подобающим образом, но, поскольку ваша матушка только что угасла в этом доме, где меня приняли как друга, и из уважения к ней...
   – Вы думаете, я не отвечу вам ударом на удар? Мне двадцать восемь лет, дорогой дядюшка, и если я возьмусь за вас, у вас будет жалкий вид. Но поскольку мы здесь свои люди, вы могли бы также добавить, что вы – отец этого милого мальчика, который является позором нашей семьи и которым мы обязаны, к счастью, кратковременному, заблуждению нашей бедной матушки...
   Пощечина прозвучала, как будто где-то сильно хлопнули дверью, и Эдуард упал. Но Гийом был уже на нем и, схватив денди за отворот его одежды, быстро поднял на ноги. Глаза его горели страшным гневом:
   – Только посмейте произнести еще что-нибудь оскорбительное, и я размозжу вам голову, негодяй! Вы достойный сын своего батюшки, и я на вашем месте не хвастался бы титулом, полученным предателем за кровь, пролитую на равнинах Квебека!..
   Эдуард попытался обрести равновесие и крепче встать на ноги. Но напрасно. Гийом сильно толкнул его, и он покатился к площадке лестницы, ведущей на первый этаж. Там он остановился возле барьера, полуоглушенный. Все произошло настолько быстро, что сэр Кристофер даже не успел вмешаться. Может быть, это доставило ему некоторое удовольствие, ибо Гийом заметил, как заблестели его глаза.
   Между тем на галерее показались два других свидетеля нокдауна Эдуарда. Это были молодая женщина и мальчик со спутанными рыжими волосами, при виде которого Гийом даже забыл извиниться перед хозяином дома за свои действия. Что касается женщины, то она была необыкновенно красива.
   Она остановилась наверху лестницы, положив руку на перила. В свете свечей канделябра, забытого на сундуке, ее глаза из-под черной велюровой шляпы, слегка сдвинутой набок, горели золотом, в котором светились пятнышки изумрудов... Волосы ее, очень пышные, блестели медью. Она весело взглянула на распростертого на полу баронета.
   – О, Эдуард, что вы там делаете? – проговорила она с деланной строгостью. – Какой неопрятный вид! Я впервые вижу вас на полу! Вы что-то ищете?
   Тем не менее она протянула ему руку, чтобы помочь подняться, и тот машинально воспользовался этим. Мальчик тоже смотрел на распростертого брата, но с совсем иным выражением лица: оно выражало дикую радость, ликование, от которого оно все светилось. Без сомнения, это было очень сильное впечатление, едва ли не самое сильное в его короткой жизни: увидеть на полу человека, которого он ненавидел всем сердцем...
   Эдуард поднялся с недоумением, которое вдруг перешло в дикую ярость:
   – Вы мне заплатите за это, господин деревенщина!.. Мы будем драться и... Это я вам говорю, Тремэн! Ну же, посмотрите на меня!
   Но Гийом ничего ему не ответил. Он переводил взгляд с молодой женщины на ребенка, совершенно сраженный красотой одной и необыкновенным сходством с той, которая только что покинула этот мир, и находя знакомые черты в лице мальчугана, напомнившие ему того мальчика из Квебека. Поняв, какие чувства его обуревали, лорд Астуэл вмешался наконец и отстранил Эдуарда: