Бенцони Жюльетта. Чужой

   – Ей отрубили голову во времена Террора, – ответил Гийом очень сурово, и Артур вдруг покраснел. – Это была знатная дама...
   – Прошу извинить меня за бестактный вопрос. Я не знал...
   Лодка причалила к борту корабля. На палубе замелькали огни. Была спущена веревочная лестница. Гийом схватил ее, чтобы та перестала раскачиваться:
   – Поднимайтесь, Артур! Как только вы будете наверху, вы окажетесь на территории Франции, и, хотите верьте, хотите нет, я говорю вам: добро пожаловать...
   Мальчик молча внимательно посмотрел на него, как будто не решаясь сделать этот решительный шаг, потом, ухватившись за веревочный трап, он, как кошка, вскарабкался наверх.
   Он был очень доволен. Это было как бы знаком Судьбы, ответом на его бесконечные вопросы. Однако не значило, что он смирился. Но, в конце концов, корабль мог увезти его к свободе, о которой он и не мечтал всего несколько часов назад. Действительно, засыпая в карете, он слышал, как Гийом сказал Джереми Бренту: то место, куда они ехали, было ближе к Девону, чем Астуэл-Парк, значит, это было на берегу моря; может быть, ему будет нетрудно убежать из этой нежелательной семьи. Что же касается обещания, данного Лорне, то это его не остановит, ведь, в конце концов, он всегда будет знать, где ее найти...
   Поэтому он даже улыбнулся в ответ на веселое приветствие капитана Лекюйе, когда поднялся на палубу «Элизабет».

Глава III
ОБИТАТЕЛИ ТРИНАДЦАТИ ВЕТРОВ

   Конь летел, как стрела. Высоко подняв голову, с выкаченными глазами и дымящимися ноздрями, он несся, не разбирая дороги, закусив удила и перестав слушаться всадницу. Из последних сил она цеплялась за шею коня, полумертвая от страха и не решаясь кричать, чтобы еще больше не напугать чистокровного скакуна. К счастью, Проспер Дагэ, стоявший рядом с доктором Аннеброном, покуривая трубку и болтая с ним, вовремя сообразил, что ей грозило.
   – Боже милостивый! – закричал он и, стянув покрывало с сиденья кареты, бросился вперед, чтобы набросить его на голову взбесившегося животного. Внезапно ослепленный конь взметнулся на дыбы и дико заржал. Дагэ ловко вывернулся из-под его копыт, схватил повод, выпавший из рук Элизабет.– Тихо!.. Тихо, Сахиб! Тихо, сынок! Стоять, стоять, стоять, – говорил он.
   Почуяв знакомые руки и услышав голос своего друга, конь постепенно успокоился. С его лоснящейся спины свисали сгустки белой пены. Он дрожал всем телом, но больше не двигался, и тогда старший конюх имения На Тринадцати Ветрах решил поинтересоваться, что у него было на спине. Увиденное привело его в ужас: еще никогда он не видел Элизабет в таком состоянии. Она неподвижно висела на шее коня, волосы ее были спутаны, платье разорвано, лицо исцарапано ветками деревьев, из разорванного чулка торчало колено, похожее на шар из слоновой кости. Из глаз текли слезы, а ее сотрясала дрожь. Снимая ее с седла так легко, как будто ей не было и десяти лет, Проспер стал браниться, чтобы скрыть свое беспокойство:
   – Ну, хороша! Что за дикая мысль оседлать Сахиба пришла вам в голову? Вы же знаете, что месье Гийом запрещает это. Только он может с ним справиться: конь слишком пуглив для девочки вашего возраста. Такому зверю нужны мужские руки...
   Теперь Элизабет ухватилась за его плечо.
   – Не кричи, Дагэ, ну не кричи же!.. Это счастье еще, что у меня был этот конь... Он спас меня. Даже если он и понес... О, как я испугалась!
   – Да чего же, Бог ты мой! Вы ведь никогда ничего не боитесь!
   Двое молодых конюхов бросились к Сахибу, который под накидкой наконец успокоился. Их появление изменило ход мыслей Элизабет:
   – Не занимайтесь ни мной, ни лошадью! Надо собирать людей и сразу бежать на ферму Мерсье...
   И вдруг разрыдалась:
   – О, какой ужас!.. Если бы папа был здесь...
   – А он здесь. Он только что приехал и привез...
   Но Элизабет уже ничего не слышала. С криком радости она бросилась к дому, вырвавшись из рук старшего конюха и зовя отца. Но первым она встретила не отца, а худенького, одетого во все черное подростка с рыжими волосами, который с удивлением посмотрел на нее. Она тоже страшно удивилась, этот мальчик в трауре напомнил ей другого, которого она никак не могла забыть, мальчика с вьющимися светлыми волосами... Однако ей не пришлось предаваться воспоминаниям. На пороге дома появился Тремэн. Она бросилась к нему, чтобы повиснуть у него на шее, и он едва успел поймать ее на лету: ее нога запуталась в оборванных кружевах юбки, и она упала бы, если бы он не подхватил ее.
   – Элизабет! Но откуда ты в таком виде? Что случилось?
   – Со мной ничего особенного, а вот с бедными Мерсье... О, папа, прошу вас! Надо предупредить жандармов^[1]... послать ваших людей... Так ужасно то, что я видела!
   – Ступай на кухню! Клеманс займется тобой, и ты расскажешь нам...
   – Нельзя терять времени!.. Она, может быть, еще жива... Она пошла на кухню и по дороге стала рассказывать, как накануне она поспорила со своей подругой Каролиной де Сюрвиль, что она приедет к ней на знаменитом жеребце, принадлежащем ее отцу, великолепном и капризном Сахибе, которого ему с таким трудом удалось уберечь от реквизиции Конвента, потом Директории. Все шло очень хорошо, но, подъезжая к ферме Мерсье, Сахиб вдруг захромал. Испугавшись за последствия своей выходки, молодая всадница поскорей спрыгнула с коня, чтобы проверить, что с ним произошло. Это было совсем не страшно, просто камешек попал ему под подкову, и она достала перочинный нож, который всегда носила с собой, чтобы вытащить камешек, как вдруг услышала страшный крик. Она прислушалась. Вскоре раздался новый крик. Он доносился со стороны фермы. У нее кровь застыла в жилах. Она решила пойти и посмотреть, что там случилось. Может быть, мадам Мерсье нуждалась в помощи?
   После прошедших волнений на фермах работало мало людей: на этой ферме, где прежде было человек десять, кроме пожилой четы хозяев, оставались две служанки и сын одной из них, мальчик тринадцати или четырнадцати лет. Сын Мерсье, добровольно поступивший в Национальную гвардию, увлекся военной службой, «дымом пожаров и побед» в Италии и больше не возвращался. Мужчины-слуги были призваны в армию.
   Элизабет, ведя коня под уздцы, приблизилась к дому и услышала умоляющий голос женщины:
   – Пощадите!.. Не делайте мне больно... Во имя Божьей матери!
   В ответ послышалось грубое бормотание мужчины. Элизабет не разобрала слов, но, поняв, что происходит что-то серьезное, она отвела коня в пустую конюшню и крадучись приблизилась к окну. То, что она увидела, привело ее в ужас: мадам Мерсье лежала на полу, и из глубокой раны на груди лилась кровь. Но самое страшное было рядом: связанное тело старого Пьера Мерсье, изогнувшееся в конвульсиях агонии, лежало в очаге, и его ноги, совершенно обуглившиеся, еще дымились. До девушки донесся страшный запах, и она закусила кулак, чтобы не завыть от ужаса. Но это было еще не все: за большим столом сидели двое мужчин с лицами, перепачканными сажей, а третий, лежа на Мари, самой младшей служанке, зверски насиловал ее. Один из сидящих за столом проворчал:
   – Оставь мне немного! У меня скоро появится аппетит... Завороженная видом большого розового тела женщины, на котором изощрялся бандит, Элизабет задрожала, и из-под ее ноги выкатился камешек. Тотчас же один из бандитов, толстое чудовище, одетое в куртку из козьей шкуры, насторожился и ударил кулаком в бок своего товарища по попойке:
   – Там какой-то шум. Пойди посмотри, может, это вернулась вторая служанка? Или ее парень?..
   Приятель, бурча про себя, поднялся. Поняв, что она погибнет, если промедлит хоть секунду, Элизабет бросилась к конюшне, отвязала Сахиба, на лету вскочила в седло, вонзила в бока обе шпоры и помчалась во весь опор. Она услышала сзади крики, ругательства и даже два выстрела. Одна пуля задела шкуру жеребца, ибо он закусил удила и помчался, не разбирая дороги, через кустарник и овраги, а всадница никак не могла успокоить его.
   Девушка закончила свой рассказ, и сразу же послышался громкий голос Тремэна, отдающего команды: оседлать для него лошадь! Разыскать доктора Аннеброна, который, встретив их в порту, привез мистера Брента, Артура и самого Тремэна в усадьбу, а сам направился навестить больного в деревушке Пернель! Наконец приказал Просперу собрать людей, лошадей и следовать за ним!
   – Этого, думаю, будет достаточно, чтобы захватить негодяев, которые смеют оставаться на месте преступления после восхода солнца. А пока пусть Потантен займется Артуром и его воспитателем. А кстати, где Потантен?
   Действительно, впервые случилось, что верный мажордом не выбежал встретить хозяина, в то время как остальные слуги: Клеманс Белек, королева кухни, Белина, занимавшаяся детьми, и Лизетта, старая камеристка Агнес, покойной его супруги, выбежали при звуках подъехавшего экипажа. В первый момент, когда поднялся шум вокруг хозяина и прибывших с ним новых людей, отсутствие Потантена осталось незамеченным. А затем драматическое возвращение Элизабет...
   Войдя в дом и взяв все необходимое для поездки, он услышал от мадам Белек, гневно поджавшей губы:– Ваш Потантен слег с приступом подагры. Он позавчера немного перепил, отмечая семидесятилетие вашего друга Луи Кантена!
   – Боже мой! – простонал Гийом. – А меня там не было! Придется идти с извинениями и... поблагодарить Потантена за то, что он собой пожертвовал!
   – О, если вы это так воспринимаете, то поздравьте его: он был пьян в стельку! Это было зрелище!.. Пройдите сюда, месье, вам надо немного подкрепиться... А вы, мадемуазель Элизабет, успокойтесь, – проговорила она, обращаясь к девушке, которую Белина вела на кухню, чтобы умыть исцарапанное лицо.
   Гийом на ходу остановил девушку: позже она должна будет объяснить ему свое поведение и особенно то, как она понимает послушание. На первый взгляд это прозвучало грозно, но та не испугалась.
   – Если бы я послушалась, вы не смогли бы пойти на помощь этим беднягам, – ответила она, ничуть не смутившись. – Не теряйте времени! Вы будете меня бранить после!
   Мистер Брент, еще не оправившийся после тяжелого морского перехода, приходил в себя за стаканом горячего сидра, который предложила ему Клеманс, а Артур, прислонившись к одному из больших шкафов полированного дуба, гордости кухни, наблюдал за происходящим. Особенно его заинтересовала Элизабет...
   Итак, это была та самая гарпия^[2], изображенная на носу судна? Трудно в это поверить! Высокая худенькая девушка со спутанными волосами и исцарапанным лицом, одетая, как крестьянка, в простое синее шерстяное платье с оторванным подолом... Подумать только, ведь он ожидал увидеть элегантную куколку, всю в лентах, кружевах и с длинными шелковистыми буклями, какие он видел иногда у своей матери! Она скорее походила на девушку с фермы, чем на леди, и мысль о том, что это, может быть, его сестра, такая же, как ослепительная Лорна, хоть они обе были рыжеволосыми, еще более удивила его.
   К тому же плохо воспитанная? Она как будто и не заметила его присутствия. Или, может быть, и не собиралась им интересоваться? Впрочем, это не имело для него никакого значения!.. Когда Гийом собирался уходить, мальчик обратился к нему:
   – Можно мне поехать с вами, месье?
   Хотя он очень торопился, Тремэн на мгновение остановился и посмотрел на мальчугана, который собрался сопровождать его в таком деле, где мог произойти настоящий бой. Он почувствовал гордость за него и едва скрыл улыбку:
   – Может быть, тебе еще рано гоняться за разбойниками?
   – Не понимаю, почему. У нас в Англии мальчики учатся презирать опасность сразу же, как перестают носить юбочки...
   Упоминание британского королевства не понравилось Гийому, но он не показал этого:
   – Это не является монополией Англии. Мой первый бой был в девять лет. Мне, конечно, хотелось бы показать тебе нашу страну в более веселых красках, но если ты настаиваешь... Ты, надеюсь, умеешь ездить верхом?
   – Да уж получше, чем она! – ответил мальчик, кивком головы указав на Элизабет.
   Как раз в этот момент Элизабет подошла к ним и все услышала.
   – Об этом мы еще поговорим с вами, если хотите. Скромность еще никого никогда не убивала!
   Потом, повернувшись к отцу, добавила:
   – Пожалуйста, папа, оставьте его мне! Что-то говорит мне, что знакомство с ним будет интересным. По крайней мере, если он меня не боится.
   – Я боюсь девочки? – проговорил мальчик, многозначительно пожимая плечами. – Ну что ж, познакомимся, если вам так хочется!
   – Элизабет! – строго сказал Тремэн, обеспокоенный таким поворотом вещей. – Вспомни, что ты мне обещала!
   Он очень любил свою дочь и гордился ею. И доверял ей. Уезжая в Англию, он объяснил ей серьезные причины поездки в страну, в которую он поклялся себе никогда даже не ступать ногой. Он рассказал этой пятнадцатилетней девочке о Мари-Дус и об их истории. Он боялся, что это станет для нее болезненным сюрпризом, но ничего подобного не произошло.
   В глубине своей детской памяти она хранила воспоминание о длинной ссоре своих родителей, в результате которой Агнес уехала в Париж, где ее ждала трагическая смерть на эшафоте на площади Революции. Она многого не знала, естественно, но запретила себе задавать вопросы, на которые она бы все равно не получила ответа. Она не знала всех обстоятельств, но догадалась, что отец любил другую женщину, и поэтому Агнес, сильно рассердившись, уехала из дома, что привело к такой страшной трагедии... Но девочка не решилась осуждать его за это.
   В действительности Элизабет никогда не любила свою мать, а вот отца просто обожала, и он платил ей тем же. У него она находила все: любовь, внимание и защиту. О том трагическом периоде, когда все считали, что он больше не вернется, она хранила ужасные воспоминания, и ей еще долго снились кошмары. Это нельзя было сравнить с ее чувствами, когда она узнала о смерти матери. Уже много времени они жили в разлуке с ней, Гийом был с ними, успокаивая детей, окружая их заботой и любовью. Благодаря ему даже маленький Адам, любимец Агнес, не слишком страдал, когда погибла его мать...
   Поэтому, когда он разговаривал с вей наедине в своей библиотеке и старался внушить ей, что детская любовь никогда не проходит, она отнеслась ко всему спокойно. Он сознавал, что Элизабет хорошо понимала отца, поэтому никакие его поступки или намерения не могли ранить или шокировать ее: она так его любила, что все ему прощала, даже когда он рассказал ей о мальчике, который родился вскоре после Адама, и о котором собиралась поговорить с ним Мари в свой последний час... Она даже как-то сочувствовала ему, ведь он, потеряв горячо любимую мать, оставался совсем один. Ее задела мысль о том, что Гийом мог привезти к ним ребенка, но щедрость ее души не позволила ей чувствовать обеспокоенность. Если надо, она поможет отцу расширить круг их семьи. Это, однако, не значило, что она готова была терпеть несносный характер нового братца. Однако ей показалось, что дело обстоит именно так...
   Она ободряюще улыбнулась уходившему Гийому и спросила:
   – Начнем сначала! Вас зовут Артур, не так ли?
   – Раз вы это знаете, зачем же спрашивать?
   – Чтобы, возможно, понять, как вы воспитаны. Я не знаю, как обращаются к девушкам в вашей стране, но я не уверена, что мне это понравится.
   – Это не имеет никакого значения! Тем более что вы совсем не похожи на барышню...
   Исцарапанное личико Элизабет так покраснело, что можно было опасаться ее знаменитых взрывов гнева. Она открыла рот, потом закрыла и вдруг расхохоталась.
   – Так же как и вы не похожи на джентльмена! – сказала она на великолепном английском (а ее учителем был сам Пьер Аннеброн!), что совершенно озадачило ее противника. Он как-то неуверенно взглянул на нее, не найдя, что сказать. Тогда она протянула ему руку: – В одном я уверена: вы – настоящий Тремэн! С таким же паршивым характером, как и я... Добро пожаловать! Если хотите, смотрите на меня как на сестру. Но только, если вы этого хотите...
   – Я пока не знаю. Здесь все так странно!..
   – Вы находите? Может быть, потому, что вы голодны? Я тоже ужасно хочу есть, потому что уже поздно, но уверяю вас, что мы обедаем всегда в подобающее время. Сегодня ритуал нарушился из-за всех этих событий, но я уверена, что мадам Белек сейчас нас накормит.
   Клеманс в своем высоком головном уборе, придававшем ей вид немолодой феи, доброй и толстой, старалась накормить и привести в чувство Джереми Брента, который, сидя на табурете, понемногу приобретал свой обычный цвет лица, сказала:
   – Как только вы приведете себя в порядок, мадемуазель Элизабет! Вы же знаете требования вашего отца. Значит, чем быстрее это произойдет, тем меньше вам придется ждать...
   – Я сейчас! – заспешила Элизабет. – И я хочу показать комнату месье Артуру. Где вы думаете его устроить?
   – В комнате с птицами, а этого бедного молодого господина – в голубой, так что у них будет общая туалетная комната. Багаж их уже там, а Лизетта разожгла огонь...
   – Прекрасно! Пойдем туда!.. А кстати, где Адам? Весь этот тарарам не смог вытянуть его из его берлоги?
   – А где он может быть? Конечно же, в Эскарбосвиле. Он вернется лишь к вечеру. Будем надеяться, что он не привезет с собой всяких гадов: ящериц, лягушек, змей!.. Ну, скорее! Я уже ставлю приборы...
   Элизабет немного поколебалась, не решаясь попросить, чтобы им накрыли стол в столовой, а не в кухне, как это обычно делалось в отсутствие Гийома, а частенько и в его присутствии... Парадные комнаты использовались тогда, когда были приглашенные, что случалось довольно часто. Ей хотелось произвести впечатление на вновь прибывшего, который, казалось, считал их какими-то дикарями, но потом подумала, что чем скорее он станет настоящим членом семьи, тем лучше. А сама она обожала кухню, и им еще не раз придется там обедать...
   Четверть часа спустя она сидела в компании двух вновь прибывших за большим столом, накрытым бело-синей клетчатой скатертью. На столе стояла тяжелая фаянсовая посуда из Руана, из которой доносились такие восхитительные запахи, что Джереми Брент явно оживился. Он с радостью набросился на ветчину в сметане и на мясное филе с луком шалотт, которое так божественно приготовила Клеманс. Он любил поесть, был наслышан о французской кухне и с радостью был готов попробовать все, совершенно не обращая внимания на окружающую обстановку. Чего нельзя было сказать об Артуре...
   Поняв, что его ведут во владения мадам Белек, он с усмешкой поднял брови, и это не ускользнуло от внимания Элизабет. И она спросила его с некоторой долей раздражения:
   – Вам не нравится обедать на кухне? Он пожал плечами:
   – Просто мне никогда не приходилось. У нас на кухне обедают только слуги.
   Сказав это, он поддался своему дурному настроению. Ибо на самом деле эта большая светлая комната из белого камня с большим очагом и натертыми до зеркального блеска шкафами и полками, на которых стояли миски для дичи, супницы и горшки из расписного фаянса, с длинным столом, вокруг которого стояли плетеные стулья, а с двух сторон – по креслу с голубыми подушками, ему очень понравилась. Медная посуда была расставлена на полках возле очага, а на каминной полке он заметил небольшую фигурку Девы Марии. Все здесь было каким-то живым, теплым, ласкало глаз... Это была душа парадных комнат и их продолжение... Ничего похожего на кухню в Астуэл-Парк, располагавшуюся в подвале, как будто ее хотели спрятать от глаз, и где свет был таким же серым, как и стены. Но ни за что на свете Артур не признался бы в этом. Но Элизабет хорошо поняла его чувства.
   – У нас, – заявила она, делая ударение на словах, – нет слуг. Только люди, оставшиеся верными нам и привязанные к дому. Когда-то у нас тоже были слуги, но армия Республики призвала их под свои знамена. Горничные и кухарки отправились за ними, естественно, с нашего согласия: нам не хотелось силой удерживать их здесь. Вы ведь не знаете, что такое Революция, а? Та, что произошла у нас, отняла у нас мать и многих наших друзей. Поэтому не надо нас упрекать, что мы ведем, возможно, скромный образ жизни. Да нам никогда и не приходило в голову сравнивать себя с владельцами замков. Особенно английских! Может быть, за исключением кухни, – добавила она с насмешливой улыбкой. – Мне кажется, стряпня мадам Белек – лучшая в Нормандии...
   Джереми Брент, почти все время молчавший, совершенно с ней согласился. Он был очень тронут тем, что ему подали блюдо, которое напомнило ему то, что он ел когда-то у своей французской бабушки. И этим сразу завоевал симпатии Клеманс, до сих пор косо посматривавшей на этого англичанина. Внук нормандки не может быть совсем уж плохим. Что касается нового Тремэна, то с ним она была очень сдержанна: в нем было что-то жесткое, замкнутое, и это ее немного беспокоило. К тому же он еще не притронулся к своей тарелке.
   – А что, у месье Артура нет аппетита? – шепотом спросила она. – Ветчину в сметане едят горячей...
   И тут она успокоилась. Артур бросил на нее взгляд, довольно холодный, взял вилку и нож и начал есть так, как будто бросался в холодную воду. Проглотив первый кусок, он больше не поднимал головы и быстро съел все, что было на тарелке, и попросил добавку. Никогда еще он не был так голоден! К тому же это позволяло ему избежать разговора.
   Сидя в конце стола, там, где обычно сидел отец, Элизабет время от времени поглядывала на него с насмешливыми искорками в глазах и почти с симпатией. Он был так похож на Гийома, что она просто не могла сердиться на него. Так же как и на его ершистый характер: у отца в его возрасте, наверное, был такой же. Но какой смешной мальчик!
   Артур же старался избегать ее взгляда, смущаясь оттого, что так грубо ответил на столь милый прием... Он понял теперь, что она могла быть настоящей барышней и даже больше того. У нее были густые вьющиеся рыжие волосы, отброшенные назад и схваченные черной бархатной лентой, очень тонкие и гордые черты лица, и даже царапины, полученные в дикой скачке, не нарушали их гармонию. А большие серые глаза, немножко загадочные, были прекрасны!
   Платье ее было того же оттенка и очень шло к ее глазам. Оно было отделано кантом из черных бархатных лент и очень подчеркивало ее тонкую талию и большое декольте, из которого выбивалось жабо из тонкого муслина, закрывавшее грудь и шею. Платье было прекрасно сшито каким-то хорошим мастером. Так же как и ее башмачки на низком каблуке, которые завязывались лентами на ее белых чулках. По правде сказать, Артур вынужден был признать, что такой сестрой можно было гордиться. Теперь оставалось узнать, что собой представляет тот, которого зовут Адам...
   Джереми Брент, чувствуя себя все лучше и лучше, болтал с поварихой, которая рассказывала ему, какой пышный дом был у них до революционных пертурбаций. И уверяла его, что скоро все станет опять так, как было раньше.
   – Как только Потантен поправится, он начнет нанимать новых служанок. Ведь в доме прибавилось народу, значит, надо будет нанять людей. Это, кстати, собирался сделать и господин Гийом...
   Артур, которого раздражала эта болтовня, несвойственная его воспитателю, казавшемуся сдержанным, не удержался и тоже вмешался в разговор, спросив, кто такой Потантен.
   – Я скоро покажу вам нашу усадьбу, но прежде всего представлю вас нашему Потантену: это просто душа нашего дома...
   – Я вам не советую этого делать, мадемуазель Элизабет, – вмешалась Клеманс. – Вы ведь знаете, как он заботится о своем внешнем виде? И ему не понравится, если его увидят таким больным. К тому же подагра делает его ужасно ворчливым.
   – Ну что ж, подождем, пока он будет готов нас принять, – легко согласилась девушка.
   Чтобы немного ввести в курс дела Артура, она рассказала ему историю второго лица в усадьбе На Тринадцати Ветрах, после Гийома, наставником которого служил долгие годы, а затем стал мажордомом, потом экономом дома. Хозяину было всего лишь двенадцать лет, когда он нашел на индейском берегу возле Короманделя, в двух шагах от усадьбы Ля-Валетт, принадлежавшей приемному отцу молодого Тремэна, полумертвого моряка с потерпевшего крушение португальского галиона. И этот моряк стал его доверенным лицом.
   – Образец старого слуги, если я вас правильно понял?
   – Никогда не употребляйте этого слова, говоря о нем. Мы питаем к нему чувство глубокого уважения. Да вы сами убедитесь, что это необыкновенный человек...
   – Интересно, есть здесь хотя бы один обыкновенный человек? – пробормотал мальчик, но эти слова долетели до слуха Элизабет.
   – Вы считаете, что это комплимент? Вы, кажется, об этом сожалеете?
   – Так было бы, пожалуй, спокойнее...
   Элизабет ничего не сказала ему, хоть и подумала: если в таком возрасте Артур считает, что самое лучшее – это когда спокойнее, то он станет очень странным Тремэном. Однако, подумав, что для первого знакомства и так достаточно наломано копий, она решила показать ему имение, оставив Джереми, окончательно покоренного поварихой Клеманс, наслаждаться вкусным кофе у камина.
   Дочь Гийома любила свой дом и гордилась им. Он был выстроен за год до ее рождения из светлого камня, добываемого в этих местах, и напоминал дома, которые вот уже два века строили корсары и судовладельцы из Сен-Мало. Гийом выбрал такой проект в память о своих первых шагах на земле Франции, когда вместе с матерью он высадился на пристани Святого Людовика после трагических событий в Квебеке. Он был поражен элегантной простотой этих домов, в которых жили состоятельные люди...