Страница:
Окончив диктовку, сестра Мари-Габриэль улыбчиво взглянула на Розу.
– Спасибо, что понимаете меня и не стали прерывать урок. Вы что-то хотели нам сообщить?
– Да, но не хотелось прерывать речь месье де Ла Брюйера... Ну так вот: я должна отправиться в Суисн к моей кузине Флоре, она понесла тяжелую утрату.
– Она потеряла кого-то? – спросила Виктория.
– Да... Знаю, вам будет тяжело, но скрывать от вас это известие бесполезно: ваш кузен Арман стал жертвой несчастного случая.
Раздались горестные вздохи, затем обе девочки заплакали. Виктория, более хладнокровная, чем сестра, и уже научившаяся более или менее владеть собой, спросила:
– То есть вы отправите нас в Шантелу, мама?
– Да, дорогая, и я пришла спросить сестру Мари-Габриэль, не согласится ли она сопровождать вас. Надеюсь, вас это не затруднит? Вы ведь любите Шантелу...
Они все любили Шантелу. Виктория всегда тяжело переживала расставание с матерью, но перспектива провести две-три недели в обществе самой очаровательной из воспитательниц согрела ее сердечко. В Шантелу даже сестра Мари-Габриэль становилась более покладистой, чуть-чуть «отпускала вожжи». Пожилая дама, как никто, умела отвлечь ее от своих обязанностей, и они обе пускались в воспоминания о прошлом, которые их очень сближали. Мадам де Шантелу и бывшая монахиня-бенедиктинка – она собиралась незамедлительно вернуться в монастырь, как только его вновь откроют, – выпивали огромное количество чашек шоколада и кофе, предавались воспоминаниям, обменивались последними новостями. Пожилая дама напрочь забывала падать в обморок всякий раз, когда речь заходила о чем-то ужасном, – жестокие времена Террора помогли ей почти избавиться от этой мании. Терять сознание из-за разбитой вазы – ну что ж, дело хозяйское! – но валиться на ковер, когда дурно пахнущий мужлан рыщет по дому, опустошает погреба да еще грозит отправить вас в тюрьму за сопротивление, – нет, в этом случае необходимо стоять насмерть, смотря врагу прямо в глаза.
Виктория, едва сдерживая ликование, чтобы соблюсти приличия, удалилась вслед за гувернанткой, чтобы немедленно заняться подготовкой к отъезду. А Амелия терзалась сомнениями. Что же ей теперь делать? Как выйти из создавшегося положения? Рано утром прибежал ее друг Адам, и она спрятала его на заброшенной голубятне Варанвиля. Ведь он рассчитывает на ее помощь.
С годами между самой юной из Варанвилей и будущим хозяином Тринадцати Ветров установились заговорщицкие отношения. В них, естественно, не было и намека на влюбленность, не то что отношения Александра и Элизабет. Об этих двух и сказать-то было трудно, то ли они обожают друг друга, то ли ненавидят – так яростны были их ссоры и примирения. Своевольная, властная Элизабет – Амелия охотно признавалась, что не очень ее любит, – всегда считала, что Александр должен стать неким подобием рыцаря из древних легенд, вечным слугой дамы своего сердца. А Александр насмехался над ее притязаниями, хотя иногда, случалось, отдавал им должное.
Как бы там ни было, они сильно привязались друг к другу, и когда юноша покинул родной дом и уехал в Париж, Элизабет сказалась больной– впрочем, начисто отвергла попытки доктора Аннеброна осмотреть ее– и два дня не выходила из своей комнаты. А когда вышла, то все свободное время стала проводить в конюшне, там как раз родился жеребеночек. Она все же согласилась взять у Клеманс пузырек с васильковой водой, та прошептала ей на ухо:
– Попробуйте это средство, хотя, мне кажется, нужно проконсультироваться у доктора, мадемуазель Элизабет. Болезнь, от которой покраснели ваши глаза, может все-таки иметь отношение к медицине. И если это будет продолжаться...
– Не будет.
И действительно, вскоре глаза ее вновь приобрели прежний цвет.
Между Амелией и Адамом не было таких бурных чувств. Они оба были спокойными, склонными к созерцанию, в сезон могли часами ловить креветок или молча наблюдать, как ходит в прозрачной воде форель или крутятся мельничные колеса. Им случалось серьезно спорить, сидя на дереве на одной ветке, о структуре гнезда или о развитии птенцов. Девчушку, правда, в отличие от ее старшего друга не привлекали ужи, медяницы и прочие ползающие твари, исключение, пожалуй, составляли зеленые ящерки.
– Однажды, – сказала она как-то раз, – ты ошибешься и подберешь гадюку...
Адам в ответ улыбался всезнающей улыбкой. Амелия не настаивала. Она с величайшим почтением относилась к своему другу, причем не только потому, что он был на два года старше. Дело вовсе не в этом! Но он знал латынь, а еще лучше греческий! Амелия умилялась, когда он пером или карандашом чертил незнакомые буквы, они казались ей странными криптограммами. Она была уверена, что Адам станет однажды великим ученым, просвещеннейшим человеком своего времени.
Этим утром она отправилась к реке мимо старой голубятни. Кто-то тихо окликнул ее, и девочка слегка испугалась. Пристально вглядевшись в приоткрытую, тронутую древесным червем дверь, она увидела Адама, осмотрелась, дабы убедиться, что никто их не видит, и шмыгнула в заброшенную голубятню.
– Что ты здесь делаешь так рано? – спросила она, увидев узелок с вещами рядом с камнем, на котором он сидел. И тут же добавила, показывая на вещи: – А это что такое? Ты куда-нибудь уезжаешь?
– В общем-то да. Но не хотелось уезжать, не попрощавшись с тобой. Понимаешь... мы же с тобой друзья, не хочу, чтобы ты волновалась. Только обещай, что никому ничего не скажешь.
Амелии вдруг стало не по себе. Он уезжает? Но почему, но куда?
Девочка поняла, что, сама того не заметив, размышляет вслух, потому что Адам ответил:
– Мой отец вчера вернулся из Англии. И привез с собой мальчика... сына той женщины, которая была при смерти...
– Ну, очевидно, она все же умерла. А почему он забрал мальчика с собой?
– Потому что это и его сын! – Адам даже покраснел от охватившей его ярости.
– Но ты же знал о его существовании, твой отец перед отъездом обо всем рассказал Элизабет, а она – тебе. Моя мама тоже в курсе...
– Ну конечно, знал, но и представить не мог, что он вернется вместе с этим Артуром! – воскликнул Адам. – У этого... самозванца... там есть семья! Отец не собирался привозить его к нам!
– Потише! – попросила Амелия. – Если ты будешь орать, как осел, все услышат! А что думает по этому поводу Элизабет?
– А ничего! У нее такой вид, будто все так и должно быть. Я припозднился вчера вечером, все уже сидели за столом. Посмотрела бы ты! Можно подумать, этот парень всегда там сидел. Но самое ужасное... он похож на отца... даже больше, чем я.
И гнев, и горечь, и рыдания – всего было понемножку в голосе Адама.
– Ты... не можешь понять... что я почувствовал, когда-когда увидел... его... этого парня за столом... Он сидел как будто у себя дома! И смотрел на меня... этот вор!.. как будто смеялся надо мной. Я... я не мог этого вынести...
Амелия села рядом с другом, вынула из кармана фартучка не очень чистый носовой платочек и принялась вытирать ему слезы. Горе Адама тронуло ее. Впервые она видела, как он плачет, и в ее сердечке взошли ростки злобы на Гийома.
– И что ты сделал?
– Я... я вышел из-за стола и... закрылся в своей комнате.
– И никто к тебе не пришел?
– Да нет, отец подходил, но я ему даже не ответил. Потом... постучала Элизабет. Я попросил, чтобы меня оставили в покое...
– А как же тебе удалось убежать? Тебя кто-нибудь видел?
– Дело было ночью. Я привязал простыни к окну и спустился.
– И прибежал сюда?
– Ну, конечно. Я же сказал: я хотел тебя видеть...
– А почему ты не побежал прямиком в Эскарбосвиль? Разве Жюльен де Ронделер больше не твой лучший друг?
– Да нет, конечно же, лучший. И искать меня в первую очередь будут там. Да еще этот аббат. От него ничего не спрячешь, да и Жюльен пальцем не пошевельнет без его одобрения. Они быстренько отправили бы меня обратно домой. А я не хочу...
Амелия растерялась. Ее поразила суровая решимость обычно спокойного и любезного мальчика. Ей даже показалось, что за одну ночь Адам повзрослел на несколько лет. Но он же совершает величайшую глупость! А не попробовать ли ей его уговорить?
– И куда ты собрался?
– Я долго думал об этом ночью, складывая вещи. Лучше всего отправиться к крестной. Она меня очень любит и, мне кажется, поймет, почему я сбежал.
– Тетя Флора? – удивленно воскликнула девочка. – Что за мысль! Ты же знаешь, что в это время ее никогда не бывает в Бекетьере.
– Конечно. Она сейчас в замке неподалеку от Парижа. Только не знаю точно, где. Это еще одна причина, по которой я пришел к тебе: ты должна дать мне ее адрес.
– Ты никогда ей не писал?
– Писал, но отдавал письма отцу, и он отправлял мое вместе со своим.
Амелия чувствовала себя не в своей тарелке. Ей очень хотелось помочь Адаму, но девочка спрашивала себя, не потерял ли он с горя рассудок. Она напомнила другу, что Париж далеко, несколько суток езды на дилижансе, что, в конце концов, на дорогу необходимы деньги.
– Деньги есть. Я захватил все свои сбережения.
Адам вытащил из кармана шелковый зеленый кошелечек с пятью луидорами. Чтобы дети знали цену деньгам, Гийом на каждый день рождения, начиная с семи лет, торжественно вручал им по луидору, сопровождая подарок небольшой наставительной речью.
Глаза Амелии широко открылись от изумления. У Варанвилей дети не получали столь щедрых подарков, хотя Розе удалось во время Революции сохранить часть состояния. Исключение составлял старший сын Александр. У девочек изредка водились мелкие деньги, но в основном в качестве подарков они получали безделушки или неброские украшения. Девочка восхищенно и без всякой зависти разглядывала богатство кошелька, при этом она еще больше встревожилась:
– Ни в коем случае никому его не показывай, а то украдут. Мама говорит, что разбойников становится все больше.– Не беспокойся, я буду внимательным. А ты, пожалуйста, раздобудь хоть какие-нибудь сведения, как мне найти крестную. И... принеси, если сможешь, что-нибудь поесть. Мне кажется, я никогда не был так голоден.
– Еще бы, ты даже не поужинал как следует. Пойду попытаюсь принести тебе поесть. Главное – сиди тихо, не высовывайся.
Уже стоя на пороге, Амелия повернулась.
– У меня такое впечатление, что ты собрался в дальнюю дорогу ни за чем. Тетя Флора тебя, конечно, любит, но ведь есть еще ее муж, а он – друг твоего отца... Он все равно отошлет тебя обратно домой.
– Не думаю. Крестная вертит месье де Бугенвилем, как хочет. Я ей объясню, что мечтаю поступить в высшую школу, как твой брат, и стать ученым. Уверен, она поможет. А потом, когда я буду много знать, я уеду в далекую страну...
– И мы никогда не увидимся? – Девочка была готова разреветься. – И тебе все равно?!
Адам быстро поднялся и обнял ее:
– Да нет, глупышка! Мне тоже тяжело расставаться с тобой. Когда я вырасту, мы поженимся, и ты поедешь со мной.
Амелия успокоилась, поцеловала Адама, выскользнула из старой голубятни и направилась к дому. Добыть еду для Адама было не сложно. Погреб, где хранились фрукты и молоко, никогда не запирался. Не составляло труда и раздобыть на кухне кусок хлеба. Можно было либо удостовериться, что рядом никого нет, либо притвориться голодной.
Амелии сопутствовала удача. На кухне никого не оказалось. Не задумываясь, где может быть Мари Гоэль, девочка отрезала здоровенный ломоть хлеба, немного поколебалась, глядя на полки, где кухарка хранила варенье – оно было гордостью Мари и ее величайшим секретом. А что, если она считает горшочки? Но их было так много, и Амелия решила, что если их чуть-чуть сдвинуть, то кухарка ничего и не заметит. А Адам так любит варенье! Из-за друга можно рискнуть. Это будет ему прощальным подарком, хотя слово «прощание» не очень нравилось девочке.
В погребе Амелия сложила в корзинку все, что стащила на кухне, добавила два больших яблока и две зимние груши. В молочной ей удалось раздобыть небольшую головку сыра и крынку с молоком. С учащенно бьющимся сердцем – ей все-таки было страшно – она отнесла свою добычу обитателю голубятни. При этом она не встретила ни единой живой души и успокоилась, девочке даже показалось, что она совершила богоугодное деяние.
Адам накинулся на еду, как голодный волк. Амелия молча смотрела, как он ест, затем, когда он добрался до яблока, спросила:
– А как ты собираешься попасть на дилижанс? До Валони далеко...
– Я все продумал. Конечно, далеко, а вот Сен-Пьер-Эглиз всего в каких-то двух лье отсюда, и дорога туда легкая. Сегодня днем я буду отдыхать, в путь отправлюсь ночью. Утром я заберусь в какую-нибудь повозку с капустой, доберусь до Шербурга, а там уж сяду в дилижанс. Я знаю, что один отправляется послезавтра. Видишь, как все просто! Теперь я посплю, а ты займись адресом.
Объевшийся Адам с трудом держался на ногах. Волнуясь все больше и больше, Амелия не стала его дальше расспрашивать и торопливо вернулась назад. К тому же сестра Мари-Габриэль уже несколько раз звала ее. Девочка успокаивала себя тем, что Адам не уйдет, пока не узнает адреса крестной. У нее было время передохнуть и осмыслить случившееся.
Но тревога вновь вернулась, когда спустя два часа она увидела, как к замку подъехал месье Тремэн и спросил ее мать. Амелию буквально раздирали два желания – подслушать у двери и убежать сломя голову. Последнее, впрочем, было бы величайшей глупостью. Но выбора у нее не оказалось, наступило время занятий.
О том, что произошло во время письма под диктовку, вам уже известно.
Оставив сестру и бывшую монахиню заниматься сборами в дорогу, Амелия принялась размышлять, что же ей делать. Мысль ничего не говорить Адаму и дать ему возможность сесть в дилижанс – если он до него доберется! – была невероятно соблазнительной. Лучше и мечтать не о чем! Амелия была уверена, что, если мадам де Варанвиль столкнется в дилижансе нос к носу с Адамом, ее реакция наверняка будет однозначной.
Да, заманчиво... только не совсем порядочно по отношению к другу. А вдруг Адам никогда ее не простит? Это было бы слишком ужасно. И Амелия решила, что лучше все же его предупредить. Вдруг Адам не успеет на дилижанс, сядет на другой и попадет к Бугенвилям в самый неподходящий момент. В доме такое несчастье, его никто и слушать не будет.
Адам сначала ей не поверил.
– Ты уверена, что не выдумала всю эту историю? – надуто переспросил он.
– Выдумать смерть Армана? Ох, Адам! – воскликнула Амелия оскорбленно. – Как ты можешь такое говорить? Впрочем, если не веришь... вот он, твой адрес, – добавила она, передавая мальчику записку. Раздобыть адрес не составило никакого труда, Амелия просто спросила его у матери под предлогом того, что будет писать ей письма.
Адам с недовольной физиономией засунул листочек в карман. Новость его явно обеспокоила. И не столько сама смерти – он почти не знал молодых Бугенвилей, – сколько обстоятельства, которые ей сопутствовали.
Амелия тоже молчала. Усевшись на камень, Адам рассеянно жевал второе яблоко. Наконец девочка не выдержала:
– Ты не думаешь, что лучше все же вернуться? В Тринадцати Ветрах все вверх дном из-за тебя.
Взгляд, которым Адам одарил ее, необычайно походил на взгляд его отца в момент гнева: жгучий, с дикими искорками.
– Тем лучше! Я хочу, чтобы отец понял, что натворил. Я решил и отступать не намерен: если у него есть другой сын, во мне он больше не нуждается.
– Может быть, ты поговоришь с моей мамой? Она такая добрая и понятливая. И наверняка найдет способ все уладить.
– Способ этот не трудно вообразить – она отведет меня домой. Нет, не буду я с ней говорить. Она слишком любит моего отца, а он ее... А ты... ты сейчас поклянешься и никому не скажешь, что видела меня, – добавил он, охваченный вновь вспыхнувшей подозрительностью.
– Поклясться? Но зачем, Адам? Разве ты не доверяешь мне?
– Доверяю, но ты тоже очень добрая. Ты способна обо всем рассказать, чтобы оказать мне услугу, в которой я вовсе не нуждаюсь. Поклянись! Так мне будет спокойнее.
Пришлось Амелии пройти и через это.
– Что будешь делать? – спросила она, справившись с эмоциями, вызванными торжественным моментом: Адам, в свою очередь, поклялся вернуться за ней и взять замуж.
– Не знаю. Нужно подумать. Кстати, ты когда уезжаешь?
– Завтра утром. Мама отвезет нас в Шантелу, а затем поедет в Валонь. Ну ладно... я тебя покидаю, вернусь вечером, перед сном. Попытаюсь принести тебе поесть.
– Очень мило с твоей стороны...
– Надеюсь, что... за это время ты передумаешь. Прощу тебя, Адам, не будь глупцом! Ведь гораздо проще самому попросить отца, чтобы он отправил тебя в школу.
Девочка поцеловала его в обе щеки, затем с тяжелым сердцем убежала. Как жаль, что даже их дружба не в силах удержать его. Но если к крестной ехать нельзя, куда же еще ему деваться?
Впрочем, Адам также не представлял, где искать убежище. И все же, когда девочка вечером вернулась после очередного визита в погреб, в голубятне никого не было. Только на полу валялись огрызки двух яблок и груши...
В эту ночь Амелия никак не могла уснуть. С моря задул порывистый ветер, ведрами выплескивая соленую воду на погрузившийся в дремоту мир. Свернувшись клубочком на широкой кровати, которую она делила с Викторией, Амелия изо всех сил старалась заглушить рыдания. За окном завывала буря, ломая ветви деревьев. Девочка с ужасом представляла, как Адам борется с непогодой, надвинув капюшон на самые глаза и сжимая в руке узелок. Он наверняка уже промок, несмотря на теплую одежду и широкий плащ. А если он заблудился? А если повстречал каких-нибудь негодяев?
Боже, и почему она не сказала ему о разбойниках, о которых утром Фелисьен Гоэль говорил Мари? Что будет с ним, если он попадется им в руки? Эта мысль показалась девочке такой страшной, что она стала перебирать в уме молитвы к Деве Марии-заступнице, но, как всегда бывает в состоянии полного смятения, не нашла ни одной подходящей и вынуждена была импровизировать.
– Что случилось? – пробормотала ее сестра сквозь сон. – Ты не заболела?
– Нет... Я переживаю из-за Адама Тремэна. И зачем только он убежал из дому? А тут еще эта кошмарная погода!
– Да он просто маленький глупец! Я понимаю, что приезд этого мальчика не доставил ему удовольствия. Но из-за этого убегать?! Более чем глупо!
Виктория на ощупь провела рукой по лицу сестры, поняла, что та вся в слезах, и смягчилась:
– Ну же, малыш, не переживай ты так. По этой погоде он быстро потеряет страсть к приключениям. Они ведь совсем не в его духе.
Виктория дружески обняла сестру, прижала к себе.
– Брось переживать и спи! Наступит утро, и мы, может быть, узнаем хорошие новости.
Сестра вновь заснула, а Амелия послушно закрыла глаза, но так и не смогла погрузиться в спасительное забытье. Обещание молчать, вырванное у нее Адамом, давило на желудок, как будто она объелась пирогом с вареньем и яблоками. Ее даже слегка подташнивало. Как хорошо было бы обо всем рассказать маме.
В Тринадцати Ветрах тоже не спали. Заперевшись в библиотеке, Гийом всю ночь ходил по ней кругами, перебирая в памяти случившееся, пытаясь понять, был ли прав, исполнив предсмертную волю любимой. Мысль о том, что Адам бродит где-то в ночи среди бури, была невыносима. Тревожили и поразительные, касающиеся детей открытия, которые он сделал за последние два дня. Элизабет напускала на себя веселость, но это ассоциировалось у него с неприятными воспоминаниями. Он вновь видел, как за столом у Меснильдо сидит человек, одетый в костюм из тафты вишневого цвета, у него лорнет на черной ленте, в глазах темный огонь, пальцами человек перебирает золотые монеты – это Рауль де Нервиль, проклятый убийца, но, увы, и дедушка его детей. Не его ли хохочущий призрак вселился вдруг в спокойного, погруженного в себя Адама и толкнул его на несвойственный его характеру бунт? В последние восемь лет Тремэн как-то успокоился и перестал тревожиться из-за опасной наследственности. Он надеялся, что кровь, пролитая Агнес за благородное дело, смоет печать позора с их детей. И вот за один-единственный день он обнаружил у Элизабет целых два симптома: во-первых, игра, во-вторых, книга, которую она во что бы то ни стало хотела раздобыть. У Гийома волосы встали дыбом на голове, когда он узнал, что речь идет об «Опасных связях», этом аморальном литературном шедевре.
Его не впервые тревожила дружба дочери с юной Каролиной де Сюрвиль. Сюрвили, склонные вести светский образ жизни, три четверти года проводили в Париже, их дети пользовались большой свободой, и это привлекало к ним сверстников. Не лучше ли свести к минимуму общение с виконтом и его семьей, когда они приезжают на лето в Фонтенэ?
Остается Адам... Гийом и вообразить не мог, что у него могут возникнуть с мальчиком какие-нибудь проблемы. Что творится в его голове? В эту ночь Тремэн, не отличающийся глубокой верой, просил Бога вернуть ему сына. Пусть мальчик поймет, что никто не отнимает у него отцовской любви, даже сын Мари-Дус.
Элизабет, лежа в постели, тоже лихорадочно молилась. Она обычно любила ветер, но сегодня была слишком напугана, и даже слезы не принесли разрядки. Но ее мысли сильно отличались от мыслей отца. Она тревожилась о младшем брате, кому изо всех сил пыталась заменить исчезнувшую мать, и о том другом сироте, странном и таинственном, окутанном драматичной легендой о королях. Луи-Шарль!.. Всего несколько недель укрывался он в Тринадцати Ветрах, но Элизабет никак не могла его забыть. Она хранила воспоминания о нем в своем сердце и в памяти и молила Бога дать ей возможность увидеть его еще раз, хотя бы один раз.
Возможно ли это? Странствующий принц ушел в море, а оно не давало ответа, где он, что с ним...
Одна-единственная новость о нем облетела Францию, но Элизабет отказывалась в нее верить: в 1795 году газеты сообщили, что «дитя Тампля» умер. Девушка только улыбнулась про себя: не зря же ее друг рассказал ей, что его подменили другим мальчиком – незаконнорожденным сыном принца Монако. Этого-то ребенка наверняка и похоронили. Гийом разделял ее точку зрения. А теперь пропал куда-то Адам, и они вновь будут задаваться вопросом: где он, где его искать?
Тем не менее Элизабет была готова полюбить этого прибывшего из Англии Артура, хотя сегодня это было труднее, чем вчера. Целый день ей пришлось заниматься им и его наставником, а хотелось помогать отцу в поисках Адама. Но разве могла она оставить их на попечение Клеманс, Лизетты, Белины или Потантена, который с помощью старых костылей Тремэна таскался из комнаты в комнату?
Обед оказался тяжелым испытанием. Как и накануне, она сидела за столом вместе с Артуром и месье Брентом. Но на сей раз в столовой царила торжественная холодная атмосфера. У девушки не хватало смелости нарушить молчание. Артур не раскрывал рта, уставившись в тарелку. Бог знает, какие мрачные мысли витали в его голове. И только когда все вышли из-за стола, он сказал Элизабет:
– Бесподобная идея привезти меня сюда, не так ли? Но, кажется, ваш отец слушает только то, что хочет услышать!
С этими словами он почти бегом выскочил из комнаты, и до вечера его никто не видел, а удрученная Элизабет даже не попыталась узнать, что он делает.
Глава V
«МАРИ-ФРАНСУАЗА»
Тем временем Адам вовсе не мок под дождем.
Вопреки тому, что воображали себе его отец, сестра, маленькая подружка и все, кто его любил, мальчуган с первыми порывами ветра поторопился найти себе убежище. Он прекрасно знал эти места и сразу догадался, что принесет с собой этот ветер. Знал он и то, что непогода будет бушевать минимум до утра. А бегать по дорогам под проливным дождем – значит измотаться и, что еще хуже, заболеть...
Перед тем как покинуть Варанвиль, беглец, как и обещал маленькой Амелии, дал себе время как следует поразмыслить. Нет, ехать в Париж – безумие! Даже допустив, что мадам де Бугенвиль встанет на его защиту – а в этом он не был до конца уверен, – он все равно рано или поздно попадет в зависимость от отца: ведь кому-то придется платить за учебу в той школе, куда он якобы собирается поступить, не имея в действительности на то никакого желания! Уж во всяком случае, не в ту, где учится Александр. Политехническая школа его совершенно не привлекала. Он не был силен в математике. Его интересовали естественные науки, цветы, растения, животные, камни, все, что происходит на земле и под землей. Он даже разглядел знак судьбы в том, что катастрофа в доме крестной поставила барьер на пути его планов. Только куда же теперь ему податься?
И вдруг одно воспоминание пробилось сквозь туман, который, казалось, плотной пеленой окутал все вокруг. Он вспомнил один завтрак в Тринадцати Ветрах, который случился несколько лет назад. Гийом принимал капитана «Элизабет», только что поистине благодаря чуду вернувшегося с Мартиники, где он сумел ускользнуть от английского флота. Второй корабль под флагом Тремэна – «Агнес» – оказался менее удачливым и затонул, унеся с собой в пучину несколько человеческих жизней. Это известие стало для Гийома особенно тяжким ударом. Но финансовый урон с лихвой компенсировал капитан Лекюйе, вернувшийся с полными трюмами, ускользнув не только от британских пушек, но и от пиратов всех мастей, которыми буквально кишела Атлантика.
– Спасибо, что понимаете меня и не стали прерывать урок. Вы что-то хотели нам сообщить?
– Да, но не хотелось прерывать речь месье де Ла Брюйера... Ну так вот: я должна отправиться в Суисн к моей кузине Флоре, она понесла тяжелую утрату.
– Она потеряла кого-то? – спросила Виктория.
– Да... Знаю, вам будет тяжело, но скрывать от вас это известие бесполезно: ваш кузен Арман стал жертвой несчастного случая.
Раздались горестные вздохи, затем обе девочки заплакали. Виктория, более хладнокровная, чем сестра, и уже научившаяся более или менее владеть собой, спросила:
– То есть вы отправите нас в Шантелу, мама?
– Да, дорогая, и я пришла спросить сестру Мари-Габриэль, не согласится ли она сопровождать вас. Надеюсь, вас это не затруднит? Вы ведь любите Шантелу...
Они все любили Шантелу. Виктория всегда тяжело переживала расставание с матерью, но перспектива провести две-три недели в обществе самой очаровательной из воспитательниц согрела ее сердечко. В Шантелу даже сестра Мари-Габриэль становилась более покладистой, чуть-чуть «отпускала вожжи». Пожилая дама, как никто, умела отвлечь ее от своих обязанностей, и они обе пускались в воспоминания о прошлом, которые их очень сближали. Мадам де Шантелу и бывшая монахиня-бенедиктинка – она собиралась незамедлительно вернуться в монастырь, как только его вновь откроют, – выпивали огромное количество чашек шоколада и кофе, предавались воспоминаниям, обменивались последними новостями. Пожилая дама напрочь забывала падать в обморок всякий раз, когда речь заходила о чем-то ужасном, – жестокие времена Террора помогли ей почти избавиться от этой мании. Терять сознание из-за разбитой вазы – ну что ж, дело хозяйское! – но валиться на ковер, когда дурно пахнущий мужлан рыщет по дому, опустошает погреба да еще грозит отправить вас в тюрьму за сопротивление, – нет, в этом случае необходимо стоять насмерть, смотря врагу прямо в глаза.
Виктория, едва сдерживая ликование, чтобы соблюсти приличия, удалилась вслед за гувернанткой, чтобы немедленно заняться подготовкой к отъезду. А Амелия терзалась сомнениями. Что же ей теперь делать? Как выйти из создавшегося положения? Рано утром прибежал ее друг Адам, и она спрятала его на заброшенной голубятне Варанвиля. Ведь он рассчитывает на ее помощь.
С годами между самой юной из Варанвилей и будущим хозяином Тринадцати Ветров установились заговорщицкие отношения. В них, естественно, не было и намека на влюбленность, не то что отношения Александра и Элизабет. Об этих двух и сказать-то было трудно, то ли они обожают друг друга, то ли ненавидят – так яростны были их ссоры и примирения. Своевольная, властная Элизабет – Амелия охотно признавалась, что не очень ее любит, – всегда считала, что Александр должен стать неким подобием рыцаря из древних легенд, вечным слугой дамы своего сердца. А Александр насмехался над ее притязаниями, хотя иногда, случалось, отдавал им должное.
Как бы там ни было, они сильно привязались друг к другу, и когда юноша покинул родной дом и уехал в Париж, Элизабет сказалась больной– впрочем, начисто отвергла попытки доктора Аннеброна осмотреть ее– и два дня не выходила из своей комнаты. А когда вышла, то все свободное время стала проводить в конюшне, там как раз родился жеребеночек. Она все же согласилась взять у Клеманс пузырек с васильковой водой, та прошептала ей на ухо:
– Попробуйте это средство, хотя, мне кажется, нужно проконсультироваться у доктора, мадемуазель Элизабет. Болезнь, от которой покраснели ваши глаза, может все-таки иметь отношение к медицине. И если это будет продолжаться...
– Не будет.
И действительно, вскоре глаза ее вновь приобрели прежний цвет.
Между Амелией и Адамом не было таких бурных чувств. Они оба были спокойными, склонными к созерцанию, в сезон могли часами ловить креветок или молча наблюдать, как ходит в прозрачной воде форель или крутятся мельничные колеса. Им случалось серьезно спорить, сидя на дереве на одной ветке, о структуре гнезда или о развитии птенцов. Девчушку, правда, в отличие от ее старшего друга не привлекали ужи, медяницы и прочие ползающие твари, исключение, пожалуй, составляли зеленые ящерки.
– Однажды, – сказала она как-то раз, – ты ошибешься и подберешь гадюку...
Адам в ответ улыбался всезнающей улыбкой. Амелия не настаивала. Она с величайшим почтением относилась к своему другу, причем не только потому, что он был на два года старше. Дело вовсе не в этом! Но он знал латынь, а еще лучше греческий! Амелия умилялась, когда он пером или карандашом чертил незнакомые буквы, они казались ей странными криптограммами. Она была уверена, что Адам станет однажды великим ученым, просвещеннейшим человеком своего времени.
Этим утром она отправилась к реке мимо старой голубятни. Кто-то тихо окликнул ее, и девочка слегка испугалась. Пристально вглядевшись в приоткрытую, тронутую древесным червем дверь, она увидела Адама, осмотрелась, дабы убедиться, что никто их не видит, и шмыгнула в заброшенную голубятню.
– Что ты здесь делаешь так рано? – спросила она, увидев узелок с вещами рядом с камнем, на котором он сидел. И тут же добавила, показывая на вещи: – А это что такое? Ты куда-нибудь уезжаешь?
– В общем-то да. Но не хотелось уезжать, не попрощавшись с тобой. Понимаешь... мы же с тобой друзья, не хочу, чтобы ты волновалась. Только обещай, что никому ничего не скажешь.
Амелии вдруг стало не по себе. Он уезжает? Но почему, но куда?
Девочка поняла, что, сама того не заметив, размышляет вслух, потому что Адам ответил:
– Мой отец вчера вернулся из Англии. И привез с собой мальчика... сына той женщины, которая была при смерти...
– Ну, очевидно, она все же умерла. А почему он забрал мальчика с собой?
– Потому что это и его сын! – Адам даже покраснел от охватившей его ярости.
– Но ты же знал о его существовании, твой отец перед отъездом обо всем рассказал Элизабет, а она – тебе. Моя мама тоже в курсе...
– Ну конечно, знал, но и представить не мог, что он вернется вместе с этим Артуром! – воскликнул Адам. – У этого... самозванца... там есть семья! Отец не собирался привозить его к нам!
– Потише! – попросила Амелия. – Если ты будешь орать, как осел, все услышат! А что думает по этому поводу Элизабет?
– А ничего! У нее такой вид, будто все так и должно быть. Я припозднился вчера вечером, все уже сидели за столом. Посмотрела бы ты! Можно подумать, этот парень всегда там сидел. Но самое ужасное... он похож на отца... даже больше, чем я.
И гнев, и горечь, и рыдания – всего было понемножку в голосе Адама.
– Ты... не можешь понять... что я почувствовал, когда-когда увидел... его... этого парня за столом... Он сидел как будто у себя дома! И смотрел на меня... этот вор!.. как будто смеялся надо мной. Я... я не мог этого вынести...
Амелия села рядом с другом, вынула из кармана фартучка не очень чистый носовой платочек и принялась вытирать ему слезы. Горе Адама тронуло ее. Впервые она видела, как он плачет, и в ее сердечке взошли ростки злобы на Гийома.
– И что ты сделал?
– Я... я вышел из-за стола и... закрылся в своей комнате.
– И никто к тебе не пришел?
– Да нет, отец подходил, но я ему даже не ответил. Потом... постучала Элизабет. Я попросил, чтобы меня оставили в покое...
– А как же тебе удалось убежать? Тебя кто-нибудь видел?
– Дело было ночью. Я привязал простыни к окну и спустился.
– И прибежал сюда?
– Ну, конечно. Я же сказал: я хотел тебя видеть...
– А почему ты не побежал прямиком в Эскарбосвиль? Разве Жюльен де Ронделер больше не твой лучший друг?
– Да нет, конечно же, лучший. И искать меня в первую очередь будут там. Да еще этот аббат. От него ничего не спрячешь, да и Жюльен пальцем не пошевельнет без его одобрения. Они быстренько отправили бы меня обратно домой. А я не хочу...
Амелия растерялась. Ее поразила суровая решимость обычно спокойного и любезного мальчика. Ей даже показалось, что за одну ночь Адам повзрослел на несколько лет. Но он же совершает величайшую глупость! А не попробовать ли ей его уговорить?
– И куда ты собрался?
– Я долго думал об этом ночью, складывая вещи. Лучше всего отправиться к крестной. Она меня очень любит и, мне кажется, поймет, почему я сбежал.
– Тетя Флора? – удивленно воскликнула девочка. – Что за мысль! Ты же знаешь, что в это время ее никогда не бывает в Бекетьере.
– Конечно. Она сейчас в замке неподалеку от Парижа. Только не знаю точно, где. Это еще одна причина, по которой я пришел к тебе: ты должна дать мне ее адрес.
– Ты никогда ей не писал?
– Писал, но отдавал письма отцу, и он отправлял мое вместе со своим.
Амелия чувствовала себя не в своей тарелке. Ей очень хотелось помочь Адаму, но девочка спрашивала себя, не потерял ли он с горя рассудок. Она напомнила другу, что Париж далеко, несколько суток езды на дилижансе, что, в конце концов, на дорогу необходимы деньги.
– Деньги есть. Я захватил все свои сбережения.
Адам вытащил из кармана шелковый зеленый кошелечек с пятью луидорами. Чтобы дети знали цену деньгам, Гийом на каждый день рождения, начиная с семи лет, торжественно вручал им по луидору, сопровождая подарок небольшой наставительной речью.
Глаза Амелии широко открылись от изумления. У Варанвилей дети не получали столь щедрых подарков, хотя Розе удалось во время Революции сохранить часть состояния. Исключение составлял старший сын Александр. У девочек изредка водились мелкие деньги, но в основном в качестве подарков они получали безделушки или неброские украшения. Девочка восхищенно и без всякой зависти разглядывала богатство кошелька, при этом она еще больше встревожилась:
– Ни в коем случае никому его не показывай, а то украдут. Мама говорит, что разбойников становится все больше.– Не беспокойся, я буду внимательным. А ты, пожалуйста, раздобудь хоть какие-нибудь сведения, как мне найти крестную. И... принеси, если сможешь, что-нибудь поесть. Мне кажется, я никогда не был так голоден.
– Еще бы, ты даже не поужинал как следует. Пойду попытаюсь принести тебе поесть. Главное – сиди тихо, не высовывайся.
Уже стоя на пороге, Амелия повернулась.
– У меня такое впечатление, что ты собрался в дальнюю дорогу ни за чем. Тетя Флора тебя, конечно, любит, но ведь есть еще ее муж, а он – друг твоего отца... Он все равно отошлет тебя обратно домой.
– Не думаю. Крестная вертит месье де Бугенвилем, как хочет. Я ей объясню, что мечтаю поступить в высшую школу, как твой брат, и стать ученым. Уверен, она поможет. А потом, когда я буду много знать, я уеду в далекую страну...
– И мы никогда не увидимся? – Девочка была готова разреветься. – И тебе все равно?!
Адам быстро поднялся и обнял ее:
– Да нет, глупышка! Мне тоже тяжело расставаться с тобой. Когда я вырасту, мы поженимся, и ты поедешь со мной.
Амелия успокоилась, поцеловала Адама, выскользнула из старой голубятни и направилась к дому. Добыть еду для Адама было не сложно. Погреб, где хранились фрукты и молоко, никогда не запирался. Не составляло труда и раздобыть на кухне кусок хлеба. Можно было либо удостовериться, что рядом никого нет, либо притвориться голодной.
Амелии сопутствовала удача. На кухне никого не оказалось. Не задумываясь, где может быть Мари Гоэль, девочка отрезала здоровенный ломоть хлеба, немного поколебалась, глядя на полки, где кухарка хранила варенье – оно было гордостью Мари и ее величайшим секретом. А что, если она считает горшочки? Но их было так много, и Амелия решила, что если их чуть-чуть сдвинуть, то кухарка ничего и не заметит. А Адам так любит варенье! Из-за друга можно рискнуть. Это будет ему прощальным подарком, хотя слово «прощание» не очень нравилось девочке.
В погребе Амелия сложила в корзинку все, что стащила на кухне, добавила два больших яблока и две зимние груши. В молочной ей удалось раздобыть небольшую головку сыра и крынку с молоком. С учащенно бьющимся сердцем – ей все-таки было страшно – она отнесла свою добычу обитателю голубятни. При этом она не встретила ни единой живой души и успокоилась, девочке даже показалось, что она совершила богоугодное деяние.
Адам накинулся на еду, как голодный волк. Амелия молча смотрела, как он ест, затем, когда он добрался до яблока, спросила:
– А как ты собираешься попасть на дилижанс? До Валони далеко...
– Я все продумал. Конечно, далеко, а вот Сен-Пьер-Эглиз всего в каких-то двух лье отсюда, и дорога туда легкая. Сегодня днем я буду отдыхать, в путь отправлюсь ночью. Утром я заберусь в какую-нибудь повозку с капустой, доберусь до Шербурга, а там уж сяду в дилижанс. Я знаю, что один отправляется послезавтра. Видишь, как все просто! Теперь я посплю, а ты займись адресом.
Объевшийся Адам с трудом держался на ногах. Волнуясь все больше и больше, Амелия не стала его дальше расспрашивать и торопливо вернулась назад. К тому же сестра Мари-Габриэль уже несколько раз звала ее. Девочка успокаивала себя тем, что Адам не уйдет, пока не узнает адреса крестной. У нее было время передохнуть и осмыслить случившееся.
Но тревога вновь вернулась, когда спустя два часа она увидела, как к замку подъехал месье Тремэн и спросил ее мать. Амелию буквально раздирали два желания – подслушать у двери и убежать сломя голову. Последнее, впрочем, было бы величайшей глупостью. Но выбора у нее не оказалось, наступило время занятий.
О том, что произошло во время письма под диктовку, вам уже известно.
Оставив сестру и бывшую монахиню заниматься сборами в дорогу, Амелия принялась размышлять, что же ей делать. Мысль ничего не говорить Адаму и дать ему возможность сесть в дилижанс – если он до него доберется! – была невероятно соблазнительной. Лучше и мечтать не о чем! Амелия была уверена, что, если мадам де Варанвиль столкнется в дилижансе нос к носу с Адамом, ее реакция наверняка будет однозначной.
Да, заманчиво... только не совсем порядочно по отношению к другу. А вдруг Адам никогда ее не простит? Это было бы слишком ужасно. И Амелия решила, что лучше все же его предупредить. Вдруг Адам не успеет на дилижанс, сядет на другой и попадет к Бугенвилям в самый неподходящий момент. В доме такое несчастье, его никто и слушать не будет.
Адам сначала ей не поверил.
– Ты уверена, что не выдумала всю эту историю? – надуто переспросил он.
– Выдумать смерть Армана? Ох, Адам! – воскликнула Амелия оскорбленно. – Как ты можешь такое говорить? Впрочем, если не веришь... вот он, твой адрес, – добавила она, передавая мальчику записку. Раздобыть адрес не составило никакого труда, Амелия просто спросила его у матери под предлогом того, что будет писать ей письма.
Адам с недовольной физиономией засунул листочек в карман. Новость его явно обеспокоила. И не столько сама смерти – он почти не знал молодых Бугенвилей, – сколько обстоятельства, которые ей сопутствовали.
Амелия тоже молчала. Усевшись на камень, Адам рассеянно жевал второе яблоко. Наконец девочка не выдержала:
– Ты не думаешь, что лучше все же вернуться? В Тринадцати Ветрах все вверх дном из-за тебя.
Взгляд, которым Адам одарил ее, необычайно походил на взгляд его отца в момент гнева: жгучий, с дикими искорками.
– Тем лучше! Я хочу, чтобы отец понял, что натворил. Я решил и отступать не намерен: если у него есть другой сын, во мне он больше не нуждается.
– Может быть, ты поговоришь с моей мамой? Она такая добрая и понятливая. И наверняка найдет способ все уладить.
– Способ этот не трудно вообразить – она отведет меня домой. Нет, не буду я с ней говорить. Она слишком любит моего отца, а он ее... А ты... ты сейчас поклянешься и никому не скажешь, что видела меня, – добавил он, охваченный вновь вспыхнувшей подозрительностью.
– Поклясться? Но зачем, Адам? Разве ты не доверяешь мне?
– Доверяю, но ты тоже очень добрая. Ты способна обо всем рассказать, чтобы оказать мне услугу, в которой я вовсе не нуждаюсь. Поклянись! Так мне будет спокойнее.
Пришлось Амелии пройти и через это.
– Что будешь делать? – спросила она, справившись с эмоциями, вызванными торжественным моментом: Адам, в свою очередь, поклялся вернуться за ней и взять замуж.
– Не знаю. Нужно подумать. Кстати, ты когда уезжаешь?
– Завтра утром. Мама отвезет нас в Шантелу, а затем поедет в Валонь. Ну ладно... я тебя покидаю, вернусь вечером, перед сном. Попытаюсь принести тебе поесть.
– Очень мило с твоей стороны...
– Надеюсь, что... за это время ты передумаешь. Прощу тебя, Адам, не будь глупцом! Ведь гораздо проще самому попросить отца, чтобы он отправил тебя в школу.
Девочка поцеловала его в обе щеки, затем с тяжелым сердцем убежала. Как жаль, что даже их дружба не в силах удержать его. Но если к крестной ехать нельзя, куда же еще ему деваться?
Впрочем, Адам также не представлял, где искать убежище. И все же, когда девочка вечером вернулась после очередного визита в погреб, в голубятне никого не было. Только на полу валялись огрызки двух яблок и груши...
В эту ночь Амелия никак не могла уснуть. С моря задул порывистый ветер, ведрами выплескивая соленую воду на погрузившийся в дремоту мир. Свернувшись клубочком на широкой кровати, которую она делила с Викторией, Амелия изо всех сил старалась заглушить рыдания. За окном завывала буря, ломая ветви деревьев. Девочка с ужасом представляла, как Адам борется с непогодой, надвинув капюшон на самые глаза и сжимая в руке узелок. Он наверняка уже промок, несмотря на теплую одежду и широкий плащ. А если он заблудился? А если повстречал каких-нибудь негодяев?
Боже, и почему она не сказала ему о разбойниках, о которых утром Фелисьен Гоэль говорил Мари? Что будет с ним, если он попадется им в руки? Эта мысль показалась девочке такой страшной, что она стала перебирать в уме молитвы к Деве Марии-заступнице, но, как всегда бывает в состоянии полного смятения, не нашла ни одной подходящей и вынуждена была импровизировать.
– Что случилось? – пробормотала ее сестра сквозь сон. – Ты не заболела?
– Нет... Я переживаю из-за Адама Тремэна. И зачем только он убежал из дому? А тут еще эта кошмарная погода!
– Да он просто маленький глупец! Я понимаю, что приезд этого мальчика не доставил ему удовольствия. Но из-за этого убегать?! Более чем глупо!
Виктория на ощупь провела рукой по лицу сестры, поняла, что та вся в слезах, и смягчилась:
– Ну же, малыш, не переживай ты так. По этой погоде он быстро потеряет страсть к приключениям. Они ведь совсем не в его духе.
Виктория дружески обняла сестру, прижала к себе.
– Брось переживать и спи! Наступит утро, и мы, может быть, узнаем хорошие новости.
Сестра вновь заснула, а Амелия послушно закрыла глаза, но так и не смогла погрузиться в спасительное забытье. Обещание молчать, вырванное у нее Адамом, давило на желудок, как будто она объелась пирогом с вареньем и яблоками. Ее даже слегка подташнивало. Как хорошо было бы обо всем рассказать маме.
В Тринадцати Ветрах тоже не спали. Заперевшись в библиотеке, Гийом всю ночь ходил по ней кругами, перебирая в памяти случившееся, пытаясь понять, был ли прав, исполнив предсмертную волю любимой. Мысль о том, что Адам бродит где-то в ночи среди бури, была невыносима. Тревожили и поразительные, касающиеся детей открытия, которые он сделал за последние два дня. Элизабет напускала на себя веселость, но это ассоциировалось у него с неприятными воспоминаниями. Он вновь видел, как за столом у Меснильдо сидит человек, одетый в костюм из тафты вишневого цвета, у него лорнет на черной ленте, в глазах темный огонь, пальцами человек перебирает золотые монеты – это Рауль де Нервиль, проклятый убийца, но, увы, и дедушка его детей. Не его ли хохочущий призрак вселился вдруг в спокойного, погруженного в себя Адама и толкнул его на несвойственный его характеру бунт? В последние восемь лет Тремэн как-то успокоился и перестал тревожиться из-за опасной наследственности. Он надеялся, что кровь, пролитая Агнес за благородное дело, смоет печать позора с их детей. И вот за один-единственный день он обнаружил у Элизабет целых два симптома: во-первых, игра, во-вторых, книга, которую она во что бы то ни стало хотела раздобыть. У Гийома волосы встали дыбом на голове, когда он узнал, что речь идет об «Опасных связях», этом аморальном литературном шедевре.
Его не впервые тревожила дружба дочери с юной Каролиной де Сюрвиль. Сюрвили, склонные вести светский образ жизни, три четверти года проводили в Париже, их дети пользовались большой свободой, и это привлекало к ним сверстников. Не лучше ли свести к минимуму общение с виконтом и его семьей, когда они приезжают на лето в Фонтенэ?
Остается Адам... Гийом и вообразить не мог, что у него могут возникнуть с мальчиком какие-нибудь проблемы. Что творится в его голове? В эту ночь Тремэн, не отличающийся глубокой верой, просил Бога вернуть ему сына. Пусть мальчик поймет, что никто не отнимает у него отцовской любви, даже сын Мари-Дус.
Элизабет, лежа в постели, тоже лихорадочно молилась. Она обычно любила ветер, но сегодня была слишком напугана, и даже слезы не принесли разрядки. Но ее мысли сильно отличались от мыслей отца. Она тревожилась о младшем брате, кому изо всех сил пыталась заменить исчезнувшую мать, и о том другом сироте, странном и таинственном, окутанном драматичной легендой о королях. Луи-Шарль!.. Всего несколько недель укрывался он в Тринадцати Ветрах, но Элизабет никак не могла его забыть. Она хранила воспоминания о нем в своем сердце и в памяти и молила Бога дать ей возможность увидеть его еще раз, хотя бы один раз.
Возможно ли это? Странствующий принц ушел в море, а оно не давало ответа, где он, что с ним...
Одна-единственная новость о нем облетела Францию, но Элизабет отказывалась в нее верить: в 1795 году газеты сообщили, что «дитя Тампля» умер. Девушка только улыбнулась про себя: не зря же ее друг рассказал ей, что его подменили другим мальчиком – незаконнорожденным сыном принца Монако. Этого-то ребенка наверняка и похоронили. Гийом разделял ее точку зрения. А теперь пропал куда-то Адам, и они вновь будут задаваться вопросом: где он, где его искать?
Тем не менее Элизабет была готова полюбить этого прибывшего из Англии Артура, хотя сегодня это было труднее, чем вчера. Целый день ей пришлось заниматься им и его наставником, а хотелось помогать отцу в поисках Адама. Но разве могла она оставить их на попечение Клеманс, Лизетты, Белины или Потантена, который с помощью старых костылей Тремэна таскался из комнаты в комнату?
Обед оказался тяжелым испытанием. Как и накануне, она сидела за столом вместе с Артуром и месье Брентом. Но на сей раз в столовой царила торжественная холодная атмосфера. У девушки не хватало смелости нарушить молчание. Артур не раскрывал рта, уставившись в тарелку. Бог знает, какие мрачные мысли витали в его голове. И только когда все вышли из-за стола, он сказал Элизабет:
– Бесподобная идея привезти меня сюда, не так ли? Но, кажется, ваш отец слушает только то, что хочет услышать!
С этими словами он почти бегом выскочил из комнаты, и до вечера его никто не видел, а удрученная Элизабет даже не попыталась узнать, что он делает.
Глава V
«МАРИ-ФРАНСУАЗА»
Тем временем Адам вовсе не мок под дождем.
Вопреки тому, что воображали себе его отец, сестра, маленькая подружка и все, кто его любил, мальчуган с первыми порывами ветра поторопился найти себе убежище. Он прекрасно знал эти места и сразу догадался, что принесет с собой этот ветер. Знал он и то, что непогода будет бушевать минимум до утра. А бегать по дорогам под проливным дождем – значит измотаться и, что еще хуже, заболеть...
Перед тем как покинуть Варанвиль, беглец, как и обещал маленькой Амелии, дал себе время как следует поразмыслить. Нет, ехать в Париж – безумие! Даже допустив, что мадам де Бугенвиль встанет на его защиту – а в этом он не был до конца уверен, – он все равно рано или поздно попадет в зависимость от отца: ведь кому-то придется платить за учебу в той школе, куда он якобы собирается поступить, не имея в действительности на то никакого желания! Уж во всяком случае, не в ту, где учится Александр. Политехническая школа его совершенно не привлекала. Он не был силен в математике. Его интересовали естественные науки, цветы, растения, животные, камни, все, что происходит на земле и под землей. Он даже разглядел знак судьбы в том, что катастрофа в доме крестной поставила барьер на пути его планов. Только куда же теперь ему податься?
И вдруг одно воспоминание пробилось сквозь туман, который, казалось, плотной пеленой окутал все вокруг. Он вспомнил один завтрак в Тринадцати Ветрах, который случился несколько лет назад. Гийом принимал капитана «Элизабет», только что поистине благодаря чуду вернувшегося с Мартиники, где он сумел ускользнуть от английского флота. Второй корабль под флагом Тремэна – «Агнес» – оказался менее удачливым и затонул, унеся с собой в пучину несколько человеческих жизней. Это известие стало для Гийома особенно тяжким ударом. Но финансовый урон с лихвой компенсировал капитан Лекюйе, вернувшийся с полными трюмами, ускользнув не только от британских пушек, но и от пиратов всех мастей, которыми буквально кишела Атлантика.