Бенфорд Грегори. Страхи академии

   Однако это не может служить оправданием его глупости. И ему придется поговорить еще, чтобы загладить неблагоприятное впечатление, которое он произвел.
   Гэри заметил, что слева к нему быстро приближается какой-то взволнованный человек. Рот перекошен, глаза навыкате, руки… Руки вытянуты вперед, а в них — трубка, гладкая и блестящая трубка, с большим отверстием на конце — черным зрачком который стал увеличиваться, едва Гэри в него заглянул, и, казалось, становился все больше и больше, словно Пожиратель-Всего-на-Свете, затаившимся в самом центре галактики, огромным, необъятным…
   Дорс профессиональным броском перехватила нападавшего. Резко выбросив руку вперед и вверх, она ударила его по горлу, второй удар пришелся в солнечное сплетение. Следующим движением она схватила этого человека и развернула на четверть оборота, ее левая нога описала полукруг и подсекла ноги противника, а правой рукой Дорс резко пригнула его голову книзу…
   И они тяжело повалились на пол — Дорс сверху, придавив противника своим весом. Оружие отлетело в сторону, под ноги собравшимся, которые в панике шарахнулись и принялись разбегаться в стороны.
   Потом вокруг Селдона спина к спине сомкнули ряды гвардейцы-охранники, и больше он ничего не увидел. Гэри позвал Дорс. Со всех сторон раздавались выкрики и испуганный визг.
   В зале воцарился форменный бедлам. Когда Гэри, наконец, выбрался из кольца гвардейцев, он увидел Дорс, которая стояла, держа в руках злополучную трубку, и качала головой. Человека, из-за которого все началось, подняли на ноги.
   — Трубка для записи, — недовольно сказала Дорс.
   — Что? — Гэри едва слышал ее в таком шуме.
   Левая рука человека, который прибежал с трубкой, висела как-то неестественно — наверняка была сломана.
   — Я… Я соглашусь со всем, что вы скажете, с каждым вашим словом. Правда-правда! — бормотал он. Лицо его было белым, как мел.

Глава 7

   Отец Гэри Селдона насмешливо называл большинство общественных дел «тучей пыли»: пыль висит в воздухе огромными клубами, закрыв полнеба, а внизу — едва заметное темное пятнышко, из-за которого, собственно, и поднимается пыль. Гэри скривил губы — как делал его отец. Ему тоже не нравилось, когда устраивают много шума из ничего.
   Происшествие на Большом Собрании Имперских Университетов превратилось в такую вот грандиозную тучу пыли. По трехмерному головидео крупным планом в подробностях показывали всю скандальную сцену, по всем каналам новостей передавали: «Жена профессора избивает фанатика!»
   Позвонил Клеон, поцокал языком и довольно грубо высказал свое мнение: на приемах такого уровня женам делать нечего.
   — Боюсь, это происшествие может поставить под угрозу выбор твоей кандидатуры, — сказал Клеон. — Мне, видимо, придется вмешаться.
   Гэри ничего не стал пересказывать жене. Намек Клеона был достаточно прозрачным. Это было распространенным явлением в среде высших имперских чиновников — разводиться под предлогом несходства характеров, под которым подразумевалось несоответствие чиновничьим стандартам. В стремлении к власти, ко все большей и большей власти, все остальные эмоции часто отодвигались на задний план, даже любовь.
   Гэри вернулся домой, вконец разозленный разговором с Императором, и обнаружил Дорс на кухне. Руки ее были обнажены — в самом прямом смысле.
   Кожный покров свободно свисал с рук — будто она наполовину стянула плотно облегающие перчатки. Под кожей обнажились голубые вены, перемежающиеся с искусственной нервной сетью. Дорс что-то делала с ними специальными маленькими инструментами. Кожа была отогнута полукольцом от запястья до локтевого сгиба, влажная, красная изнутри, начиненная сложнейшей электроникой. Дорс усиливала связки кисти, тонкие, желтоватые, по их внешнему виду никак нельзя было сказать, что они выдержат нагрузку, в три раза превышающую предел обычных человеческих связок.
   — Тот парень повредил тебе?
   — Нет, я сама перестаралась.
   — Растяжение?
   Дорс невесело улыбнулась.
   — У моих связок не бывает растяжений. Их нельзя вылечить. Я заменяю их новыми.
   — Такая работа — дело сложное, не то что лопатой махать. Дорс посмотрела на него и улыбнулась, а Гэри решил больше не шутить на эту тему. Обычно он умудрялся не думать о том, что его любимая — робот, или, вернее, человекообразное создание, высоко усовершенствованное, синтез человека и робота.
   Селдон познакомился с Дорс через Р. Дэниела Оливо, древнего позитронного робота, который выручил Селдона, когда тот впервые попал на Трентор и вынужден был спасаться бегством — его преследовали некие политические силы. Сначала ее приставили к Селдону как телохранителя. Гэри с самого начала знал, что она из себя представляет, по крайней мере приблизительно, но это не помешало ему влюбиться в нее. Интеллект, характер, очарование, сексуальная привлекательность — все эти качества свойственны не только человеку, как Гэри успел убедиться на Данном конкретном примере.
   Дорс работала, а Гэри угощал ее выпивкой и терпеливо ждал. Он был совершенно очарован, наблюдая, как она себя ремонтирует, хотя очень часто это происходило в ужасных, антисанитарных условиях. Оказалось, что у человекоподобных роботов есть свои антимикробные средства, которые не неэффективны для обыкновенных людей, — так она ему сказала. Гэри понятия не имел, как такое может быть. Но Дорс не поощряла расспросов, отвлекая Гэри поцелуями. Уловка действовала безотказно.
   Дорс вернула кожный лоскут на место, морщась от боли. Гэри знал, что она может полностью отключить любую часть нервной системы, ответственной за поверхностную чувствительность, но всегда оставляет часть нервных волокон в рабочем состоянии для того, чтобы следить за состоянием органов. Куски кожи с негромким шуршанием соединились сами собой.
   — Вот, смотри, — сказала Дорс и покрутила кистями рук. Раздались два коротких щелчка. — Все встало на свои места.
   — Знаешь, большинство людей сочли бы это зрелище несколько неприятным.
   — Вот потому-то я и не делаю этого по дороге на работу.
   — Общество должно быть тебе признательно за такую осмотрительность.
   Оба они прекрасно знали, что при малейшем подозрении об истинной природе Дорс ее немедленно выследят и уничтожат. Роботы с высокими интеллектуальными способностями уже многие тысячи лет были вне закона. Общество мирилось с тиктаками только по причине их явного интеллектуального убожества, и за тем, чтобы тиктаки случайно не стали слишком умными, всегда следили очень внимательно. Нарушение закона о максимально допустимом для тиктаков уровне умственных способностей считалось тягчайшим преступлением, государственной изменой — ни больше, ни меньше. Этот закон был подкреплен глубинными, тысячелетней древности эмоциональными реакциями человека: беспорядки в секторе Юнин — наглядное тому подтверждение.
   Точно такие же ограничения распространялись и на компьютерные симуляторы личностей. Вот почему симуляторы Вольтера и Жанны, воссозданные ретивыми энтузиастами Нового Возрождения на Сарке, были тщательно обработаны, чтобы их можно было протащить незамеченными через скрытые лазейки компьютерного контроля. Очевидно, тот парень из «Технокомпании», Марк, нарастил мощность Вольтера буквально в последнюю минуту. А поскольку сим был благополучно уничтожен сразу же после дебатов, то выявить и доказать нарушение закона теперь невозможно.
   Гэри очень не нравилось иметь хоть малейшее отношение к нарушениям закона, но сейчас он понял, что сам себя обманывает. На самом-то деле вся его жизнь прошла рядом с Дорс, тайной преступницей.
   — Я собираюсь отказаться от этой возни с должностью премьер-министра, — решительно сказал Гэри.
   Дорс посмотрела ему в глаза.
   — Из-за меня?
   Быстро же она соображает!
   — Да.
   — Но мы ведь договорились, что повышенный риск стоит той власти, которую ты обретешь…
   — Ради защиты психоистории. Но я совсем не подумал о том, что ты из-за этого подвергнешься такому риску. А теперь…
   — Я стала тебе помехой.
   — Когда я спущусь вниз, на меня со всех сторон накинутся люди с телекамерами. А на самом деле они подкарауливают тебя.
   — Значит, я останусь здесь.
   — И как долго ты сможешь здесь высидеть?
   — Гвардейцы могут провести меня через новый запасной выход. Они могут его перекрыть и настроить антигравитационный подъемник.
   — Дорогая, ты не сможешь скрываться от репортеров вечно. Дорс встала и нежно обняла мужа.
   — Если даже они меня отыщут, я всегда сумею от них сбежать.
   — Если повезет. И если ты даже сумеешь скрыться, знай: я не смогу жить без тебя. И я не хочу…
   — Меня можно видоизменить…
   — Изменить тело?
   — Да, тело можно сделать другим. Поменять кожу, глазные яблоки, некоторые нервные центры.
   — Стереть свой серийный номер и взять другой? Она крепко сжала его руки.
   — Да.
   — Чего же не могут сделать… такие, как ты?
   — Мы не можем создать психоисторию.
   Гэри резко отвернулся от нее и с силой ударил ладонью о стену, давая выход накопившейся тревоге.
   — Проклятье! Для меня ничего нет на свете важнее, чем наши отношения.
   — Для меня тоже. Но мне кажется, что сейчас для тебя еще важнее, чем раньше, остаться кандидатом в премьер-министры.
   — Почему? — Гэри зашагал по комнате из стороны в сторону.
   — Ты — игрок, на которого сделаны очень крупные ставки. И те, кто готовил покушение на твою жизнь…
   — Клеон думает, что это был Ламерк.
   — …могут подумать, что этого недостаточно — если ты просто снимешь свою кандидатуру. При желании Император в любой момент может вернуть тебя в игру.
   — Мне ужасно не нравится, когда из меня делают какую-то пешку!
   — А может быть, ферзя? Мне кажется, что такое определение подходит больше. Не забывай, что подозреваемых несколько — очень многие фракции были бы не прочь убрать тебя с дороги.
   — Например?
   — Например, академик Потентейт.
   — Но она же — ученый, как и я!
   — Была, мой дорогой. А теперь она сделалась игроком за шахматной доской.
   — Надеюсь, в роли ферзя ты ее не видишь? Дорс легонько поцеловала его в щеку.
   — Наверное, я должна была тебе сказать, что мои аналитические программы создали вероятностный стереотип поведения Ламерка, основанный на всей его прошлой жизни. Если тебе интересно — он устранил не меньше полудюжины соперников, пока пробивался наверх. И в этом вопросе у Ламерка уже выработался, так сказать, свой почерк.
   — Ну вот и прекрасно.
   Дорс глянула на него как-то странно и сказала:
   — Все его соперники были убиты ножом. Классический сценарий исторической интриги.
   — Я и не подозревал, что Ламерк так интересуется нашим имперским наследием.
   — Он предпочитает классику. С его точки зрения, ты пешка, которую лучше бы поскорее убрать с доски.
   — И желательно пролить при этом поменьше крови?
   — Я обучена — и создана — так, чтобы оценивать положение и действовать хладнокровно.
   — Интересно, как у тебя совмещается эта способность с реальной перспективой убить человека, когда ты будешь меня защищать. Собственно, может, и не стоит тебе на это указывать, но у тебя и наклонности соответствующие — тебе это, похоже, нравится.
   — Все объясняет Нулевой Закон.
   — М-м-м… «Судьба человечества в целом более значима, чем судьба отдельного человека», так?
   — Но мне все равно больно из-за противоречий Первому Закону…
   — Значит, исправленный Первый Закон сейчас выглядит примерно так: «Робот не может причинить человеку вреда или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред, если только это не противоречит Нулевому Закону роботехники»?
   — Да, именно так.
   — А ты, оказывается, тоже играешь в игру, только не в ту, что я. И правила у твоей игры очень строгие.
   — Это очень крупная игра.
   — И психоистория, наверное, — вероятный новый план в перспективах этой игры?
   — В каком-то смысле — да. — Голос Дорс наполнился нежностью, она обняла Гэри. — Но ты не должен так перенапрягаться. Мы же счастливы вдвоем, счастливы, как в раю.
   — Но эти чертовы игры — от них никуда не деться.
   — Так и должно быть.
   Гэри страстно поцеловал ее, но что-то внутри него кипело и крутилось во все стороны, как оружие, которое стреляет наобум в окружающую кромешную тьму.

Глава 8

   На следующее утро к нему в кабинет явился Юго — с раскрасневшимся лицом, круглыми глазами — и немедленно потребовал:
   — Что ты можешь сделать?
   — Э-э-э… По поводу чего?
   — Ты что, не слышал новостей?! Гвардейцы штурмом взяли Бастион!
   — Э-э-э… Вот как? — Гэри с трудом припомнил, что фракция далити устроила небольшое восстание и засела в каких-то укреплениях. Из-за этого восстания практически замерла торговля точно, Юго сам ему об этом рассказывал, и не один раз. — Я так понимаю, это локальный тренторианский конфликт, разве нет?
   — Это для нас с тобой — «локальный конфликт»! — Юго размахивал руками, подкрепляя слова оживленной жестикуляцией. — А потом пришли гвардейцы. Безо всякого предупреждения! Убито около четырехсот человек. Их просто взорвали, без предупреждения, бластеры были включены на полную мощность!
   — Удивительно, — сказал Гэри, надеясь, что в его голосе звучит хоть немного сочувствия.
   На самом деле его нисколько не волновала ни одна из сторон — в этом конфликте или в каком другом. Он даже не интересовался, из-за чего, собственно, разгорались эти конфликты. Гэри не обращал внимания на бесконечную, неизменную изо дня в день мирскую суету, которая только утомляла рассудок, не принося никакого полезного опыта. Вся суть психоистории Селдона, соответствовавшей особенностям его личности, сводилась к тому, чтобы изучать климат, не обращая внимания на ежедневные изменения погоды.
   — Можешь ты хоть что-нибудь сделать?! — кипятился Юго. — Что, например?
   — Высказать протест Императору!
   — Он не станет меня слушать. Это вопрос внутренней политики Трентора, и…
   — Но ведь это оскорбление — и для тебя тоже.
   — Возможно. — Чтобы не показывать, насколько на самом деле ему все это безразлично, Гэри добавил:
   — По-моему, мне лучше всего было бы держаться подальше от…
   — Но это сделал Ламерк!
   Гэри удивленно уставился на него.
   — Что?! У Ламерка нет никакой власти на Тренторе. Он — член Имперского Правительства.
   — Ну, слушай, Гэри, сейчас никто уже не обращает внимания на это стародавнее разделение сфер власти. Оно давным-давно благополучно кануло в прошлое.
   Гэри чуть не воскликнул: «Правда?!» — но, немного подумав, пришел к выводу, что Юго совершенно прав. Сам он просто не придавал должного значения долгому, медленному смещению сфер интересов имперских структур. Эти процессы были учтены в правой части его уравнений, но он никогда не думал об упадке в базовых местных структурах.
   — Значит, ты считаешь, что Ламерк таким образом намеревается обрести влияние на Верховный Совет?
   — Уверен на все сто! — Юго кипел от злости. — Эти типы страшно не любят, когда поблизости вертится какой-нибудь непокорный народишко. Они хотят, чтобы Трентор был благообразным и упорядоченным, даже если для этого им придется пройти по головам.
   Гэри рискнул переспросить:
   — Что, снова из-за вопроса о представительстве?
   — Ты угадал, черт возьми! Мы, далити, живем по всему сектору Маскл Шоалз. И что же, получили мы там свое представительство? Как бы не так! Ни черта мы не получили! Приходится умолять и клянчить, словно милостыню…
   — Я… Я постараюсь сделать все, что смогу, — пообещал Гэри, пытаясь успокоить Юго.
   — А Император — он должен во всем разобраться и решить наш вопрос!
   Гэри по собственному опыту знал, что Император ничем подобным не занимается. Императора нисколько не волновало, что творится на Тренторе, — до тех пор, пока под окнами его Дворца не начинали взлетать на воздух целые районы. Сам Клеон как-то сказал: «Я — Император Галактики, а не какого-нибудь городка».
   Юго ушел, и почти сразу же засветился экран внутренней связи.
   — К вам капитан имперских гвардейцев, сэр, — сообщила секретарша.
   — Я же велел им оставаться снаружи!
   — Капитан просил его принять, у него для вас сообщение. Гэри вздохнул. А ведь он собирался сегодня немного поразмышлять.
   Капитан гвардейцев вошел чуть ли не строевым шагом и отказался сесть в предложенное ему кресло.
   — Господин академик, я здесь для того, чтобы исполнить рекомендацию руководства спецслужбы.
   — Письменного сообщения было бы вполне достаточно. Собственно, вы так и сделайте — пришлите мне отчет. Мне нужно работать, чтобы…
   — Сэр, прошу прощения, но я должен обсудить это с вами лично.
   Гэри устроился в кресле поудобнее и кивнул, соглашаясь. Капитан остался стоять, и ему было явно неловко, но он все же сказал:
   — В руководстве считают, сэр, что жена академика не подходит ему для исполнения государственных обязанностей.
   — Ну, значит, им придется пересмотреть свое мнение.
   — Это также означает, сэр, что впредь ваша жена вообще не будет допущена во Дворец.
   — Что?! По-моему, это уже слишком!
   — Мне очень жаль, что приходится сообщать такую неприятную новость. Я был там, и я свидетельствовал, что у леди было достаточно оснований встревожиться.
   — И сломать тому парню руку. Капитан едва заметно улыбнулся.
   — Должен признать, сэр, ваша жена действовала быстрее всех, кого я когда-либо видел.
   «И тебе ужасно интересно, почему, разве нет?» — подумал Селдон.
   — А кто был этот парень? Капитан нахмурил брови.
   — Он оказался академиком Спирали, по рангу он выше вас, сэр. Правда, поговаривают, что сейчас он больше занимается политикой, чем наукой.
   Гэри подождал, но гвардеец ничего больше не сказал, хотя всем своим видом показывал, что ему хочется что-то добавить.
   — И к какой же фракции он принадлежит?
   — Вероятнее всего, к фракции Ламерка, сэр.
   — Это доказано?
   — Никаких доказательств, сэр.
   Гэри вздохнул. Политика — не просто неточная наука, в ней к тому же слишком часто не хватает достоверных данных.
   — Ну, что ж. Считайте, что сообщение вы передали. Капитан гвардейцев вздохнул с явным облегчением и быстро ушел. Но прежде чем Гэри успел включить рабочий компьютер, в кабинете оказалась целая делегация сотрудников его собственного факультета. Они вошли в кабинет молча, только защитный экран у двери потрескивал, сканируя каждого входящего. Гэри заметил, что улыбается, наблюдая эту процедуру. Если есть в мире профессия, создающая специалистов менее всего пригодных, чтобы стать наемными убийцами, то это — математика.
   — Мы пришли сюда для того, чтобы изложить наше общее мнение, — официальным тоном сказал профессор Аангон.
   — Так сделайте это, — сказал Гэри.
   Как правило, Гэри Селдон старался уделять внимание общественной работе; однако он нередко пренебрегал университетскими делами, выкраивая время для своих драгоценных уравнений за счет бюрократической рутины. Профессор Аангон сказал:
   — Во-первых, слухи о «теории истории» вредят нашему Отделению. Мы…
   — Такой теории не существует. Я занимаюсь только описательным анализом.
   Лобовое отрицание несколько смутило Аангона, но он был упрям и продолжил свою речь:
   — И второе: мы не одобряем запланированного вами назначения вашего помощника Юго Амариля начальником Отделения. Это назначение — публичное оскорбление для старших научных сотрудников, намного старше, чем этот молодой математик, которого вы хотите возвысить над ними. А ведь он — мы не можем не отметить — не имеет вовсе никакого веса в обществе.
   — И что же? — зловеще сказал Селдон.
   — Мы считаем, что политика не должна влиять на академические дела. Восстание далити, которых Амариль открыто поддерживает и которых невозможно было утихомирить иначе как через вмешательство Империи, а именно — вооруженным путем… поэтому Юго Амариль — нежелательная персона для…
   — Довольно. Что у вас на третье?
   — Вопрос о нападении на представителя нашего цеха.
   — На представителя… А, это тот парень, которому моя жена?..
   — Совершенно верно. Нанесение оскорбления действием, в жестокой форме, членом вашей семьи. Следовательно, ваше дальнейшее пребывание здесь нежелательно.
   Если кто-то подстроил тот неприятный инцидент, он так или иначе сумеет извлечь из него выгоду.
   — Я отказываюсь выполнять ваши требования.
   Глаза Аангона сверкнули сталью. Прочие сотрудники факультета смущенно толпились вокруг него, жались к стенам, а кое-кто пытался спрятаться за спину вожака. Совершенно ясно было, кого эти люди наметили в будущие председатели факультета.
   — А мне кажется, что единогласное решение всего факультета о вашем несоответствии должности, принятое на официальном собрании…
   — Не пытайтесь меня запугать.
   — Я всего лишь хочу заметить, что пока ваше внимание отвлекается на посторонние проблемы…
   — Как, например, должность премьер-министра.
   — …вряд ли следует ожидать, что вы будете достойно исполнять свои основные обязанности…
   — Оставьте. Для того чтобы поставить любой вопрос на голосование на официальном всеобщем собрании, нужно, чтобы председатель факультета созвал такое собрание.
   Среди профессоров поднялся невнятный шорох, но вслух никто ничего не сказал.
   — А я этого делать не собираюсь.
   — Вам не удастся продержаться, не занимаясь делами, которые соответствуют нашим требованиям, — злобно сказал Аангон.
   — Я знаю. Посмотрим, как долго я продержусь.
   — Вас действительно надо переизбрать. Мы…
   — Вон.
   — Что? Вы не можете…
   — Вон отсюда! Все вышли.

Глава 9

   Всегда тяжело выслушивать критику, особенно когда может оказаться, что критикуют тебя действительно за дело.
   Если оставить в стороне обычные интриги в борьбе за более высокое положение в обществе, Гэри прекрасно понимал, что его собратьям-ученым — начиная от академика Потентейт и заканчивая сотрудниками его собственного Отделения — действительно есть из-за чего недолюбливать главный труд его жизни.
   Они уже почувствовали легкое дуновение психоистории, которое просочилось в виде не слишком внятных слухов. И немедленно взъерошили перья и приготовились лезть в драку, стали чрезмерно подозрительными и обидчивыми. Собратья-ученые не могли смириться с мыслью, что человечество не в состоянии определять свое собственное будущее, с тем, что историей движут силы, не подвластные обычному смертному человеку. А вдруг они успели разнюхать, интуитивно ощутить ту истину, которую Гэри Селдон открыл в результате долгих десятилетий кропотливой работы: Империя стоит так прочно исключительно благодаря удачной структуре, а не из-за героических деяний отдельных людей или даже миров.
   Люди во всей Галактике искренне верят в самоопределение человечества. Исходят они из посылки, будто они действуют по собственной воле и сами принимают решения, основываясь на собственных рассуждениях, исходя из своего личного характера. При этом чувство, будто тобой кто-то управляет, очень сильно в человеке и находит отражение в религиозных убеждениях. Конечно, каждому хочется верить, что он сам направляет свою судьбу. Но у этой веры нет ничего общего с логикой и реальностью.
   Но кто он такой, чтобы сказать, что все остальные заблуждаются?
   — Гэри?
   Это был Юго, и выглядел он немного смущенным.
   — Заходи, дружище.
   — Всего минуту назад мы получили забавное предложение. Какой-то исследовательский институт, о котором я раньше ни разу не слышал, предложил нам очень приличную сумму денег.
   — За что, интересно?
   Деньги — такая штука, которая никогда не помешает.
   — В обмен на базовые файлы тех симов с Сарка.
   — Вольтера и Жанны? Мы на это не пойдем. Откажи им. Кстати, кому понадобились эти симы?
   — Черт их знает. Но они у нас есть — запакованы, как надо. Это, собственно, оригиналы.
   — Выясни, кто ими интересуется.
   — Я уже пытался. Не смог отследить канал связи.
   — Даже так? Странно, очень странно.
   — Я, собственно, потому и решил сразу тебе рассказать. Это дельце как-то подозрительно пахнет.
   — Держи наготове отслеживающую программу, на случай если они позвонят еще.
   — Слушаюсь, сэр! А насчет Бастиона далити…
   — Об этом немного позже.
   — Нет, я хотел сказать, ты видел, как эти имперские громилы задушили беспорядки в Юнине?..
   Гэри не стал перебивать Юго. Он давным-давно выучился хитрой уловке — делать вид, будто внимательно слушаешь собеседника, а тем временем думать о том, что для тебя действительно важно.
   Поговорить с Императором о проблеме далити, конечно, нужно. И не только для того, чтобы достойно ответить на действия Ламерка — довольно наглые действия, если учесть, что, согласно традициям, Советники Империи не вмешивались во внутренние дела Трентора. Быстрое, кровавое разрешение трудного вопроса. Грубо и чисто.
   Итак, что мы имеем в отношении далити: они подверглись репрессиям, они непопулярны, они горят желанием нанести ответный удар.
   То, что далити в большинстве своем асоциальны (за редким исключением отдельных одаренных людей, вроде Юго Амариля, которые тяжким трудом сумели пробиться наверх), — для обычного научного предвидения не имело никакого значения.