Страница:
– Если вам так угодно, сэр, – заявил он, заглядывая в кабинет Джека, – я соберу папки с делами, которые оставил здесь мистер Педигрю.
– Превосходно, – отозвался Джек и указал на письмо, не дошедшее до адресата. Пропитанная водой бумага покоробилась. – Джайлс, вы, случайно, не знаете, чей это почерк?
– Что, сэр?
– Вы узнаете этот почерк? – Джек протянул Джайлсу письмо. – Это письмо написано кем-то из жителей Миддлдейла?
Джайлс оглядел письмо и пожал плечами:
– Не могу сказать, сэр. Почерк незнакомый, но скорее всего женский.
Джек склонил голову набок.
– Как вы узнали?
– Здесь, в конторе, я повидал немало писем, глаз у меня наметанный. Женщины по-особому держат перо. – Он прищурился, вглядываясь в расплывшийся адрес. – Письмо послано в Филдинг. Из Миддлдейла. А кем – неизвестно. Но почерк мне не знаком, ни у кого из здешних жителей такого нет.
Джек поскреб подбородок.
– Странно, правда?
– А может, кто-то из местных писал не своим почерком. Наверное, это очень личное и секретное письмо.
Джек подался вперед:
– Звучит загадочно! Кто, по-вашему, мог бы состоять в тайной переписке?
– Не знаю, сэр. Но разузнать это нетрудно. Просто сломайте печать и прочтите подпись.
Джек отпрянул и покачал головой – совершить подобный поступок он не мог.
– Только не это!
– Мистер Хардинг сказал, вы заплатили за него из своего кармана. – Джайлс уронил письмо на стол перед хозяином. – Значит, надо найти отправителя и получить с него долг.
– Но для этого мне придется нарушить тайну переписки! И неизвестная дама сразу поймет это – конечно, если письмо действительно отправлено дамой.
– Будь я отправителем этого письма, сэр, я был бы благодарен тому, кто его вернул. А читать письмо вовсе не обязательно – просто взгляните на подпись, и все.
– Но если кто-то и вправду пытался изменить почерк, разве он станет подписывать свое имя? А почерк неизвестная меняла, скорее всего, потому, что никого не желала посвящать в содержание письма.
– Сэр, правда ли это, вы не узнаете, пока не взломаете печать.
Джек заколебался:
– Я обдумаю ваш совет.
Так он и поступил. Сосредоточиться на папках с делами Джеку все равно не удалось. Письмо неудержимо притягивало его, манило к себе. Джека всегда влекло к запретному и таинственному, особенно когда в деле была замешана женщина. Письмо выглядело так жалко и трогательно, пергамент пожелтел и был забрызган грязью, покоробился и потерял всякий вид. Кто знает, что скрывается внутри? Может, в письме кому-то сообщают, что он получил огромное наследство. Или дочь извещают о том, что ее мать вот-вот испустит последний вздох… А может, это послание отвергнутой любовницы, которая умоляет о прощении и грозит свести счеты с жизнью? Возможности неисчерпаемы. Что же будет, если это письмо не дойдет до места назначения? Весь груз ответственности ляжет на плечи Джека только потому, что он оплатил доставку письма.
Пальцы Джека сами собой потянулись через весь стол к интригующему письму. Джек поднес его к носу. Действительно ли от письма веет легчайшим ароматом духов, или это ему почудилось – только потому, что Джайлс счел почерк женским?
– Вздор! – Джек просунул большой палец под край свернутого листа и взломал печать. Письмо, сложенное так, что служило конвертом, развернулось, взгляду Джека предстали написанные изящным почерком, кое-где расплывшиеся от воды строчки. Внизу страницы он увидел лишь инициалы Л.К. и раздраженно вздохнул. Оставалось только одно – попытаться по содержанию письма определить, кто его написал.
– «Дражайшая миссис Холлоуэй, – негромко прочел он с легким чувством раскаяния, – надеюсь, это письмо застанет Вас в добром здравии. Я пишу Вам, чтобы сообщить о своем решении выйти замуж за лорда Б. Только с Вами я могу быть откровенна, поскольку лишь Вам известна истинная причина моего согласия на брак с его светлостью…»
Джек вскинул бровь и неловко поерзал на стуле. Значит, в письме и вправду содержатся сведения исключительно личного характера… Читать дальше нельзя. Но должен же он узнать, кто отправил письмо! И он продолжал читать:
– «В конце концов, я пришла к окончательному решению. Это случилось два дня назад, когда мы с виконтом прогуливались по саду в обществе тети Патти. Я споткнулась на камне, по случайности не убранном садовником, а его светлость только рассмеялся. А потом, когда мы с тетей занимались рукоделием в тени старого дуба, он прогуливался по розарию. Подняв голову, я вдруг увидела, что он прелюбодействует с новой горничной, притом в буквальном смысле слова. Бедная девушка! Конечно, я нашла способ отказаться от ее услуг, поскольку сразу поняла, что это рандеву было назначено заранее. Служанка, вынужденная уступить домогательствам хозяина, – это одно, а служанка-распутница – совсем другое. И что самое ужасное, виконт выбрал именно то время, когда я должна была находиться в саду. И место – то самое, где его и горничную могла увидеть только я. Хорошо еще, что я видела их только выше пояса, остальное заслоняли кусты роз. Но то, что я видела, переполнило меня отвращением: они напоминали двух охваченных похотью собак. Простите мою откровенность, дорогая миссис Холлоуэй, но я хочу, чтобы Вы поняли степень испорченности его светлости, поскольку только Вы можете дать мне ценный совет. Слава Богу, тетя Патти ничего не видела – она была рассеянна, как всегда. Прежде чем омерзительное зрелище закончилось, его светлость посмотрел на меня и усмехнулся. И я поняла, чего он добивался: он демонстрировал мне свою власть. Хотел, чтобы я с самого начала осознала, какой брак он мне предлагает. Так и вышло. Я улыбнулась, не желая доставлять ему удовольствие испуганным видом, но Вы легко можете вообразить, как я себя чувствовала. Теперь, после случившегося, я должна выйти за него замуж, ибо я знаю, что он пойдет на все, лишь бы завладеть моим приданым; у этого человека нет ни чести, ни совести. Я приняла его предложение, отец уже обсуждает условия брачного контракта. Надеюсь только на то, что мое решение станет преимуществом для Дезире. Знаю, Вы все поймете и согласитесь со мной. Пожалуйста, ответьте мне, когда сможете, сообщите, как Вы себя чувствуете. Передайте наилучшие пожелания Вашей кузине.
Искренне Ваша Л.К.»
Оцепенев, Джек уставился на листок, исписанный изящным почерком с сильным наклоном вправо. Ему казалось, что весь мир вдруг перевернулся перед его глазами. На первый взгляд письмо не имело смысла: изысканным языком в нем рассказывалось о страшных событиях, которые было трудно вообразить.
– Нельзя допустить, чтобы она вышла за такого мерзавца! – пробормотал Джек и провел ладонью по осунувшемуся лицу. Господи, сколько женщин, оказывается, жертвуют собой из чувства долга, ради положения, по множеству других ошибочных причин! Да найдется ли на свете весомое оправдание браку с распутником-аристократом? Джек искренне посочувствовал девушке, написавшей письмо. Он знал, что ждет ее в будущем.
Брак родителей Джека был, по всей видимости, заключен в преисподней. Его отец вырос в семье богатого торговца, мать была особой голубых кровей, дочерью барона, финансовое положение которого изменилось к худшему тридцать лет назад. Лорд Татли остро нуждался в притоке средств, чтобы поправить дела; его владения едва окупали себя. Поразмыслив, он убедил дочь выйти замуж за незнатного, но богатого человека, которого она не любила. Выгодный контракт с Генри Фэрчайлдом разрешил финансовые затруднения Татли, а со временем и; превратил его в одного из богатейших членов парламента.
Разумеется, отец Джека не упустил случая породниться с аристократией и сделать дворянином сына, поскольку барон Татли не имел других детей и внуков, которым мог бы передать титул. У Генри Фэрчайлда не возникло ни единой мысли даже о привязанности, а тем более о любви; в этом практичном союзе они отсутствовали. В высшем свете никто и не рассчитывал на брак по любви, но мать Джека оказалась ни на кого не похожей. Ее отец сначала осыпал единственную дочь знаками любви и внимания, а потом по какой-то причине решил, что она примирится с браком по расчету. Рана в ее душе так и не затянулась до конца жизни. Джек хорошо помнил пустоту Фэрчайлд-Хауса, монотонное и оглушительное тиканье часов в гостиной, где его мать щурилась над рукоделием, ожидая, когда муж вернется из клуба.
Позднее, когда всякие попытки создать иллюзию счастливой семейной жизни были прекращены, обеды и ужины подавали на такой длинный стол, что родителям Джека даже не приходилось встречаться взглядами. Джека, которого усаживали между ними, угнетало болезненное молчание. Он слышал только постукивание отцовского ножа, глубоко врезающегося в мясо с кровью, да тихий скрежет зубцов вилки по фарфору. Тишина была неистовая, тошнотворная, порожденная равнодушием, которое, в свою очередь, возникло из неведения и обманутых надежд. В доме было так неуютно, что с возрастом любое упоминание о браке стало вызывать у Джека омерзительное, тоскливое чувство, с каким он наблюдал семейную жизнь родителей. Эти ощущения не поддавались логике, ведь ему встречались и счастливые пары – скорее, его реакция была инстинктивной, настолько укоренившейся, что ему и в голову не приходило устранить ее первопричину.
Еще в детстве Джек дал себе клятву никогда не жениться по расчету и даже не подозревал, что в лице супруги можно найти друга и компаньона. Сказать по правде, при одной мысли о браке любого рода на него накатывала тошнота.
Комкая в руке письмо, он отчетливо представлял себе будущее несчастной юной девушки. У него кружилась голова, над верхней губой выступил пот, он задыхался. Бедняжка! Еще одна жертва! Нет, она не может так поступить. Так нельзя.
В кабинет заглянул Джайлс:
– Мистер Фэрчайлд, вам надо бы…
– Джайлс, – перебил Джек, вытирая пот и пригвоздив клерка к месту взглядом, – у кого в этом городе инициалы Л.К.?
Джайлс задумался.
– Таких найдется не так-то много…
– Говори же! – Джек вцепился в край стола.
– Во-первых, сын крысолова, Лайам Керью. Жена местного фермера, Лу…
– Кому из этих людей мог бы сделать предложение виконт? – нетерпеливо прервал его Джек.
– Разве что мисс Лайзе Крэншоу. Джек медленно осел на стул.
– Лайзе?.. – Перед его глазами всплыло лицо девушки из экипажа. – Нет! Господи, этого не может быть.
– Мисс Лайза – дочь мистера Бартоломью Крэншоу.
– Крэншоу? – Внезапно до Джека дошел смысл сказанного. Он прочистил кашлем горящее горло. – Вы хотите сказать?..
– Да, того самого, который мог бы взять вас в поверенные. Первого богача в городе. Первого и единственного.
– Бартоломью Крэншоу? Ну конечно! – Джек издал отрывистый смешок, напоминающий кашель. – Значит, Лайза Крэншоу – его дочь. Само собой, как же иначе?
Он откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками, чувствуя, как погружается в вязкую трясину. Некогда неприступная Лайза Крэншоу наконец решила выйти замуж и сделала наихудший выбор из всех возможных. Если же удастся убедить ее расторгнуть помолвку с презренным виконтом, ее отец придет в бешенство – оттого что сорвалась такая блестящая партия, И тогда не получится поладить с ним и заработать деньги, которые так нужны ему, Джеку.
Но если Лайза Крэншоу станет супругой виконта, он, Джек, никогда себе этого не простит. Почему-то он вдруг пришел к выводу, что самое лучшее в его плачевном положении – спасти другого, пусть даже ценой собственного благополучия. Джек твердо знал, что для Лайзы Крэншоу еще не все потеряно. И если действовать с умом, возможно, и его новая жизнь в Миддлдейле пойдет гладко.
Опустив руки, Джек взглянул на Джайлса, который таращился на него как на помешанного.
– Что стряслось, мистер Фэрчайлд?
– Вы и представить себе не можете, Джайлс. – Джек обаятельно улыбнулся, озадачив собеседника. – А письмо надо вернуть мисс Крэншоу.
– Так это ее письмо? Значит, она послала его, тайком от отца, отправив слугу в Уэверли. Если хотите, я сбегаю в Крэншоу-Парк, сэр.
Но Джек сунул письмо в карман жилета прежде, чем клерк успел дотянуться до него.
– Нет, это ни к чему. Я побываю у кузена, получу рекомендательное письмо к мистеру Крэншоу и сам доставлю письмо мисс Лайзе в Крэншоу-Парк.
– Как скажете, сэр.
Джек подался вперед и доверительным тоном осведомился:
– Джайлс, вы не знаете, за какого виконта мисс Крэншоу собирается замуж?
– Знаю, сэр, а как, же! За виконта Баррингтона.
– За Баррингтона! – ахнул Джек. – Господи!
Это многое объясняло. Негодяй Баррингтон не имел никакого права называться джентльменом, благородства в нем не было ни на йоту. Ему настолько недоставало положительных качеств, что при встречах с ним в карточных клубах столицы Джеку неизменно хотелось вымыть руки. Как, черт возьми, удалось этому мерзавцу добиться руки прекрасной и богатой наследницы?
– Решено, Джайлс! Я должен вмешаться.
– Что, сэр?
– Не важно. Послушайте, молодой человек, никому не говорите про это письмо, ясно? Особенно слугам виконта!
Джайлс кивнул.
– Конечно, сэр. Можете положиться на меня.
– Вот и славно. А я намерен заварить нешуточную кашу. Только мистеру Хардингу ни слова.
– Что это вы задумали, сэр? Я слышал, что вы творили в Лондоне.
Джек глубоко вздохнул.
– Вот как? Быстро же расходятся слухи…
– Хотите затеять скандал?
Судя по жадно вспыхнувшим глазам Джайлса, он уже предвкушал возможность посплетничать. Джек поднялся и оправил сюртук, мысленно облекаясь в броню.
– Очень сомневаюсь, что скандал поможет. Но я готов вступить в бой, юноша, и если мне будет сопутствовать удача, одна юная леди избежит самой страшной ошибки в своей, жизни!
Глава 4
– Превосходно, – отозвался Джек и указал на письмо, не дошедшее до адресата. Пропитанная водой бумага покоробилась. – Джайлс, вы, случайно, не знаете, чей это почерк?
– Что, сэр?
– Вы узнаете этот почерк? – Джек протянул Джайлсу письмо. – Это письмо написано кем-то из жителей Миддлдейла?
Джайлс оглядел письмо и пожал плечами:
– Не могу сказать, сэр. Почерк незнакомый, но скорее всего женский.
Джек склонил голову набок.
– Как вы узнали?
– Здесь, в конторе, я повидал немало писем, глаз у меня наметанный. Женщины по-особому держат перо. – Он прищурился, вглядываясь в расплывшийся адрес. – Письмо послано в Филдинг. Из Миддлдейла. А кем – неизвестно. Но почерк мне не знаком, ни у кого из здешних жителей такого нет.
Джек поскреб подбородок.
– Странно, правда?
– А может, кто-то из местных писал не своим почерком. Наверное, это очень личное и секретное письмо.
Джек подался вперед:
– Звучит загадочно! Кто, по-вашему, мог бы состоять в тайной переписке?
– Не знаю, сэр. Но разузнать это нетрудно. Просто сломайте печать и прочтите подпись.
Джек отпрянул и покачал головой – совершить подобный поступок он не мог.
– Только не это!
– Мистер Хардинг сказал, вы заплатили за него из своего кармана. – Джайлс уронил письмо на стол перед хозяином. – Значит, надо найти отправителя и получить с него долг.
– Но для этого мне придется нарушить тайну переписки! И неизвестная дама сразу поймет это – конечно, если письмо действительно отправлено дамой.
– Будь я отправителем этого письма, сэр, я был бы благодарен тому, кто его вернул. А читать письмо вовсе не обязательно – просто взгляните на подпись, и все.
– Но если кто-то и вправду пытался изменить почерк, разве он станет подписывать свое имя? А почерк неизвестная меняла, скорее всего, потому, что никого не желала посвящать в содержание письма.
– Сэр, правда ли это, вы не узнаете, пока не взломаете печать.
Джек заколебался:
– Я обдумаю ваш совет.
Так он и поступил. Сосредоточиться на папках с делами Джеку все равно не удалось. Письмо неудержимо притягивало его, манило к себе. Джека всегда влекло к запретному и таинственному, особенно когда в деле была замешана женщина. Письмо выглядело так жалко и трогательно, пергамент пожелтел и был забрызган грязью, покоробился и потерял всякий вид. Кто знает, что скрывается внутри? Может, в письме кому-то сообщают, что он получил огромное наследство. Или дочь извещают о том, что ее мать вот-вот испустит последний вздох… А может, это послание отвергнутой любовницы, которая умоляет о прощении и грозит свести счеты с жизнью? Возможности неисчерпаемы. Что же будет, если это письмо не дойдет до места назначения? Весь груз ответственности ляжет на плечи Джека только потому, что он оплатил доставку письма.
Пальцы Джека сами собой потянулись через весь стол к интригующему письму. Джек поднес его к носу. Действительно ли от письма веет легчайшим ароматом духов, или это ему почудилось – только потому, что Джайлс счел почерк женским?
– Вздор! – Джек просунул большой палец под край свернутого листа и взломал печать. Письмо, сложенное так, что служило конвертом, развернулось, взгляду Джека предстали написанные изящным почерком, кое-где расплывшиеся от воды строчки. Внизу страницы он увидел лишь инициалы Л.К. и раздраженно вздохнул. Оставалось только одно – попытаться по содержанию письма определить, кто его написал.
– «Дражайшая миссис Холлоуэй, – негромко прочел он с легким чувством раскаяния, – надеюсь, это письмо застанет Вас в добром здравии. Я пишу Вам, чтобы сообщить о своем решении выйти замуж за лорда Б. Только с Вами я могу быть откровенна, поскольку лишь Вам известна истинная причина моего согласия на брак с его светлостью…»
Джек вскинул бровь и неловко поерзал на стуле. Значит, в письме и вправду содержатся сведения исключительно личного характера… Читать дальше нельзя. Но должен же он узнать, кто отправил письмо! И он продолжал читать:
– «В конце концов, я пришла к окончательному решению. Это случилось два дня назад, когда мы с виконтом прогуливались по саду в обществе тети Патти. Я споткнулась на камне, по случайности не убранном садовником, а его светлость только рассмеялся. А потом, когда мы с тетей занимались рукоделием в тени старого дуба, он прогуливался по розарию. Подняв голову, я вдруг увидела, что он прелюбодействует с новой горничной, притом в буквальном смысле слова. Бедная девушка! Конечно, я нашла способ отказаться от ее услуг, поскольку сразу поняла, что это рандеву было назначено заранее. Служанка, вынужденная уступить домогательствам хозяина, – это одно, а служанка-распутница – совсем другое. И что самое ужасное, виконт выбрал именно то время, когда я должна была находиться в саду. И место – то самое, где его и горничную могла увидеть только я. Хорошо еще, что я видела их только выше пояса, остальное заслоняли кусты роз. Но то, что я видела, переполнило меня отвращением: они напоминали двух охваченных похотью собак. Простите мою откровенность, дорогая миссис Холлоуэй, но я хочу, чтобы Вы поняли степень испорченности его светлости, поскольку только Вы можете дать мне ценный совет. Слава Богу, тетя Патти ничего не видела – она была рассеянна, как всегда. Прежде чем омерзительное зрелище закончилось, его светлость посмотрел на меня и усмехнулся. И я поняла, чего он добивался: он демонстрировал мне свою власть. Хотел, чтобы я с самого начала осознала, какой брак он мне предлагает. Так и вышло. Я улыбнулась, не желая доставлять ему удовольствие испуганным видом, но Вы легко можете вообразить, как я себя чувствовала. Теперь, после случившегося, я должна выйти за него замуж, ибо я знаю, что он пойдет на все, лишь бы завладеть моим приданым; у этого человека нет ни чести, ни совести. Я приняла его предложение, отец уже обсуждает условия брачного контракта. Надеюсь только на то, что мое решение станет преимуществом для Дезире. Знаю, Вы все поймете и согласитесь со мной. Пожалуйста, ответьте мне, когда сможете, сообщите, как Вы себя чувствуете. Передайте наилучшие пожелания Вашей кузине.
Искренне Ваша Л.К.»
Оцепенев, Джек уставился на листок, исписанный изящным почерком с сильным наклоном вправо. Ему казалось, что весь мир вдруг перевернулся перед его глазами. На первый взгляд письмо не имело смысла: изысканным языком в нем рассказывалось о страшных событиях, которые было трудно вообразить.
– Нельзя допустить, чтобы она вышла за такого мерзавца! – пробормотал Джек и провел ладонью по осунувшемуся лицу. Господи, сколько женщин, оказывается, жертвуют собой из чувства долга, ради положения, по множеству других ошибочных причин! Да найдется ли на свете весомое оправдание браку с распутником-аристократом? Джек искренне посочувствовал девушке, написавшей письмо. Он знал, что ждет ее в будущем.
Брак родителей Джека был, по всей видимости, заключен в преисподней. Его отец вырос в семье богатого торговца, мать была особой голубых кровей, дочерью барона, финансовое положение которого изменилось к худшему тридцать лет назад. Лорд Татли остро нуждался в притоке средств, чтобы поправить дела; его владения едва окупали себя. Поразмыслив, он убедил дочь выйти замуж за незнатного, но богатого человека, которого она не любила. Выгодный контракт с Генри Фэрчайлдом разрешил финансовые затруднения Татли, а со временем и; превратил его в одного из богатейших членов парламента.
Разумеется, отец Джека не упустил случая породниться с аристократией и сделать дворянином сына, поскольку барон Татли не имел других детей и внуков, которым мог бы передать титул. У Генри Фэрчайлда не возникло ни единой мысли даже о привязанности, а тем более о любви; в этом практичном союзе они отсутствовали. В высшем свете никто и не рассчитывал на брак по любви, но мать Джека оказалась ни на кого не похожей. Ее отец сначала осыпал единственную дочь знаками любви и внимания, а потом по какой-то причине решил, что она примирится с браком по расчету. Рана в ее душе так и не затянулась до конца жизни. Джек хорошо помнил пустоту Фэрчайлд-Хауса, монотонное и оглушительное тиканье часов в гостиной, где его мать щурилась над рукоделием, ожидая, когда муж вернется из клуба.
Позднее, когда всякие попытки создать иллюзию счастливой семейной жизни были прекращены, обеды и ужины подавали на такой длинный стол, что родителям Джека даже не приходилось встречаться взглядами. Джека, которого усаживали между ними, угнетало болезненное молчание. Он слышал только постукивание отцовского ножа, глубоко врезающегося в мясо с кровью, да тихий скрежет зубцов вилки по фарфору. Тишина была неистовая, тошнотворная, порожденная равнодушием, которое, в свою очередь, возникло из неведения и обманутых надежд. В доме было так неуютно, что с возрастом любое упоминание о браке стало вызывать у Джека омерзительное, тоскливое чувство, с каким он наблюдал семейную жизнь родителей. Эти ощущения не поддавались логике, ведь ему встречались и счастливые пары – скорее, его реакция была инстинктивной, настолько укоренившейся, что ему и в голову не приходило устранить ее первопричину.
Еще в детстве Джек дал себе клятву никогда не жениться по расчету и даже не подозревал, что в лице супруги можно найти друга и компаньона. Сказать по правде, при одной мысли о браке любого рода на него накатывала тошнота.
Комкая в руке письмо, он отчетливо представлял себе будущее несчастной юной девушки. У него кружилась голова, над верхней губой выступил пот, он задыхался. Бедняжка! Еще одна жертва! Нет, она не может так поступить. Так нельзя.
В кабинет заглянул Джайлс:
– Мистер Фэрчайлд, вам надо бы…
– Джайлс, – перебил Джек, вытирая пот и пригвоздив клерка к месту взглядом, – у кого в этом городе инициалы Л.К.?
Джайлс задумался.
– Таких найдется не так-то много…
– Говори же! – Джек вцепился в край стола.
– Во-первых, сын крысолова, Лайам Керью. Жена местного фермера, Лу…
– Кому из этих людей мог бы сделать предложение виконт? – нетерпеливо прервал его Джек.
– Разве что мисс Лайзе Крэншоу. Джек медленно осел на стул.
– Лайзе?.. – Перед его глазами всплыло лицо девушки из экипажа. – Нет! Господи, этого не может быть.
– Мисс Лайза – дочь мистера Бартоломью Крэншоу.
– Крэншоу? – Внезапно до Джека дошел смысл сказанного. Он прочистил кашлем горящее горло. – Вы хотите сказать?..
– Да, того самого, который мог бы взять вас в поверенные. Первого богача в городе. Первого и единственного.
– Бартоломью Крэншоу? Ну конечно! – Джек издал отрывистый смешок, напоминающий кашель. – Значит, Лайза Крэншоу – его дочь. Само собой, как же иначе?
Он откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками, чувствуя, как погружается в вязкую трясину. Некогда неприступная Лайза Крэншоу наконец решила выйти замуж и сделала наихудший выбор из всех возможных. Если же удастся убедить ее расторгнуть помолвку с презренным виконтом, ее отец придет в бешенство – оттого что сорвалась такая блестящая партия, И тогда не получится поладить с ним и заработать деньги, которые так нужны ему, Джеку.
Но если Лайза Крэншоу станет супругой виконта, он, Джек, никогда себе этого не простит. Почему-то он вдруг пришел к выводу, что самое лучшее в его плачевном положении – спасти другого, пусть даже ценой собственного благополучия. Джек твердо знал, что для Лайзы Крэншоу еще не все потеряно. И если действовать с умом, возможно, и его новая жизнь в Миддлдейле пойдет гладко.
Опустив руки, Джек взглянул на Джайлса, который таращился на него как на помешанного.
– Что стряслось, мистер Фэрчайлд?
– Вы и представить себе не можете, Джайлс. – Джек обаятельно улыбнулся, озадачив собеседника. – А письмо надо вернуть мисс Крэншоу.
– Так это ее письмо? Значит, она послала его, тайком от отца, отправив слугу в Уэверли. Если хотите, я сбегаю в Крэншоу-Парк, сэр.
Но Джек сунул письмо в карман жилета прежде, чем клерк успел дотянуться до него.
– Нет, это ни к чему. Я побываю у кузена, получу рекомендательное письмо к мистеру Крэншоу и сам доставлю письмо мисс Лайзе в Крэншоу-Парк.
– Как скажете, сэр.
Джек подался вперед и доверительным тоном осведомился:
– Джайлс, вы не знаете, за какого виконта мисс Крэншоу собирается замуж?
– Знаю, сэр, а как, же! За виконта Баррингтона.
– За Баррингтона! – ахнул Джек. – Господи!
Это многое объясняло. Негодяй Баррингтон не имел никакого права называться джентльменом, благородства в нем не было ни на йоту. Ему настолько недоставало положительных качеств, что при встречах с ним в карточных клубах столицы Джеку неизменно хотелось вымыть руки. Как, черт возьми, удалось этому мерзавцу добиться руки прекрасной и богатой наследницы?
– Решено, Джайлс! Я должен вмешаться.
– Что, сэр?
– Не важно. Послушайте, молодой человек, никому не говорите про это письмо, ясно? Особенно слугам виконта!
Джайлс кивнул.
– Конечно, сэр. Можете положиться на меня.
– Вот и славно. А я намерен заварить нешуточную кашу. Только мистеру Хардингу ни слова.
– Что это вы задумали, сэр? Я слышал, что вы творили в Лондоне.
Джек глубоко вздохнул.
– Вот как? Быстро же расходятся слухи…
– Хотите затеять скандал?
Судя по жадно вспыхнувшим глазам Джайлса, он уже предвкушал возможность посплетничать. Джек поднялся и оправил сюртук, мысленно облекаясь в броню.
– Очень сомневаюсь, что скандал поможет. Но я готов вступить в бой, юноша, и если мне будет сопутствовать удача, одна юная леди избежит самой страшной ошибки в своей, жизни!
Глава 4
Тем днем Лайза отказалась идти с сестрой в парк, где они часто гуляли, коротая время до ужина. Ей предстояло написать миссис Холлоуэй. Мысли теснились в голове Лайзы, не давали ей покоя, ей не терпелось излить душу единственному человеку, которому она всецело доверяла. Правда, ответа на предыдущее письмо Лайза так и не получила, но ей хотелось рассказать вдове Мэри Холлоуэй о многом, особенно о встрече с Джеком Фэрчайлдом.
Лайза устроилась в роскошной и чинной библиотеке за любимым письменным столом. Он был придвинут к окну, откуда открывался вид на южную лужайку перед домом. В высокие окна приветливо заглядывало солнце.
Оттачивая перо изящным ножичком и пробуя его кончик большим пальцем, Лайза обдумывала будущий рассказ о мистере Фэрчайлде. Она попыталась вообразить его себе и вообразила без труда. У нее опять заныло сердце от воспоминаний о его загорелой коже, облегающем щегольском сюртуке, мускулистых ногах под тугими бриджами. На белых зубах Джека ликовало солнце, губы растягивались в обаятельной улыбке, глаза добродушно щурились. Лайзе не верилось, что этот человек причинил ей столько страданий.
Единственный танец с Джеком Фэрчайлдом изменил ее жизнь. Поцелуй растревожил ее, пленил страстью и наслаждением, о существовании которых она даже не подозревала. С тех пор утекло столько воды, что она почти забыла, как изыскан и красив Джек. И вот теперь Лайзу ошеломила буря чувств, которые он пробудил в ней, и перемены в ней – неожиданное следствие этой бури. Да, одним-единственным танцем Джек фигурально лишил ее невинности, но Лайза не скорбела по ней и уже давно свыклась со своим новым «я». Но если щемящее чувство потери, которое не давало ей покоя восемь лет назад, уже отступило, то гнев, растерянность и волнение при виде Джека были Лайзе еще в новинку.
Что же в Джеке Фэрчайлде так будоражит ее и почему? Лайза представила его лицо, достойное кисти живописца: задумчивые, обаятельные и смешливые глаза, выразительные брови, изящный, но крепкий нос, дерзкие чувственные губы, квадратный подбородок, высокие скулы, буйную шевелюру. Впечатляющий список, но она не из тех девиц, которые ценят в мужчинах только внешнюю привлекательность.
Когда Джек не улыбался, выражение: его глаз становилось выжидательным: он словно ждал, подтверждения, что на самом деле мир гораздо лучше, чем кажется на первый взгляд. Он явно надеялся на лучшее, верил в него, хотя Лайза подозревала, что цинизм уже крепко вошел у него в привычку, затуманил врожденную жажду жизни. Этот налет цинизма и манил ее, вызывал желание доказать Джеку, во что она не верила сама, – что в мире есть и доброта, и справедливость, но рассчитывать на них вправе лишь те, кто и добр, и справедлив.
Джек был пророком любви и гибели, а она – его ученицей. Ей хотелось сыграть заметную роль в его судьбе, избавить его от душевных терзаний, которые – она точно знала это! – скрываются под внешней невозмутимостью. Но больше всего она мечтала пробудить в нем влечение, ибо если такой разборчивый холостяк увлечется ею, значит, она и вправду всесильна. Значит, это не пустые выдумки.
Лайза окунула отточенное перо, в чернильницу и принялась изливать душу бумаге.
– Приветствую, дорогая, – послышался скучающий голос лорда Баррингтона.
Рука Лайзы дрогнула, перо оставило чернильный росчерк на бумаге. Торопясь, она выдвинула левый ящичек письменного стола, сунула туда письмо и уже собиралась закрыть ящик, когда виконт потянулся к нему:
– Что это у вас, моя милая? Вы что-то прячете от меня?
Волна удушливо пахнущей туалетной воды виконта нахлынула из-за плечи Лайзы, его тень упала на стол. В приступе ярости и страха Лайза с силой захлопнула ящик, прищемив виконту пальцы.
– Дьявол! – выругался он, отдергивая руку, тряся ею и морщась от боли. – Черт возьми, что это с вами, Лайза?
Она вскинула голову и мило улыбнулась:
– О, прошу меня простить, милорд! Я не слышала, как вы подошли, и захлопнула ящик, не подозревая, что вы тянетесь за моей личной корреспонденцией.
Дуя на пальцы, виконт впился в неё холодными серыми глазами.
– Как вы могли не слышать меня? Я же сразу заговорил – громко и отчетливо!
Лайза пожала плечами, поднялась и встала спиной к столу, закрывая собой ящик.
– Я не ждала вас. Мне и в голову не могло прийти, что вы пренебрежете всеми правилами приличия и навестите меня в отсутствие компаньонки. С другой стороны, вы зовете меня по имени, не спросив разрешения. Поэтому мне не следовало удивляться этому визиту.
Виконт скрестил руки на груди и раздраженно постучал носком щегольского черного сапога по обюссонскому ковру. Ответил он не сразу и даже не попытался изобразить обаяние или нежные чувства. Он улыбался только отцу Лайзы, но явно намеревался после получения приданого лишить улыбок и его.
– Ваши родители охотно позволят нам провести наедине несколько минут, если, в конце концов, заполучат титулованного зятя. Ваш отец-торгаш только об этом и мечтает. Я пришел сказать, что мы объявим о: помолвке через три недели на званом ужине здесь, в Крэншоу-Парке. Уверен, возражать вы не станете.
Он провел ладонью по жидким белесым локонам, которые наотрез отказывались укладываться в модную прическу, и небрежной походкой двинулся к застекленным дверям, ведущим на лужайку перед домом. Роберт Баррингтон всегда казался Лайзе двадцатисемилетним школьником-переростком, наряженным в парадный отцовский костюм и очутившимся не в своей тарелке. Несмотря на роскошную одежду из экзотических материй и обыкновение похваляться табакерками, инкрустированными драгоценными камнями – предметом зависти всего полусвета, – лорд Баррингтон отличался прискорбным отсутствием изящества. Кисти его рук были широкими, почти квадратными, глаза – ледяными, губы – тонкими и бесцветными, волосы – сальными и жидкими. Отнюдь не уродливый, виконт просто не обладал ни одним из тех неуловимых качеств, которые, сочетаясь друг с другом, создают притягательность. Природа обделила его даже тактом, который мог бы превратить его болезненное пристрастие к азартным играм в очаровательную прихоть. Выражение скуки сходило с лица виконта только в игорных домах, где, в конце концов, он просадил все состояние. Его единственным выходом оставалась женитьба на дочери богатого торговца, и, к чести виконта, следует признать, что он проявил немало стараний, дабы убедить отца Лайзы в своей искренней заинтересованности коммерцией. Но Лайзу было не так-то легко обвести вокруг пальца.
Искреннюю улыбку на лице Баррингтона она видела лишь однажды, когда он тасовал карты. Обычно же в ледяных серых глазах плескалось раздражение, взгляд блуждал из стороны в сторону и если останавливался на чем-то, то уже в следующий миг раздраженно пускался на поиски нового предмета.
– Через несколько недель, – продолжал он, сунув руки в карманы, – после объявления о помолвке мы скрепим наш союз единственным надежным способом.
Лайза заморгала, в ужасе сообразив, к чему он клонит, и запретила себе поддаваться панике.
– Что вы имеете в виду?
Его губы раздвинулись, обнажив неровные зубы.
– Полно, дорогая, ни за что не поверю, что вы настолько наивны! После помолвки многие будущие супруги ложатся в одну постель, не дожидаясь брачной церемонии.
При мысли о совокуплении с лордом Баррингтоном Лайзу чуть не стошнило, она пошатнулась и схватилась за край стола. С трудом сглотнув, она заявила:
– О таком я слышу впервые.
– Это правда. – Виконт шагнул к ней и провел пальцем по ее шее до груди в узком вырезе платья. По коже Лайзы побежали мурашки.
– Не смейте, милорд!
– Довольно жеманиться, Лайза. – Он слегка сжал ее грудь.
Схватив за запястье, Лайза оттолкнула его руку.
– У меня нет ни малейшего желания предаваться подобным развлечениям без крайней необходимости.
Баррингтон просунул ладонь ей под волосы и наклонился, явно предвкушая чувственный поцелуй. Языком во рту Лайзы он заработал, как метелкой из перьев, какой чистят дымоходы. Лайза уже думала, что она вот-вот задохнется. Не зная, как быть, она укусила Баррингтона за назойливый язык, да так сильно, что он взвизгнул и отскочил.
– Ай! Какого дьявола!
Тыльной стороной ладони она вытерла чужую слюну с губ и с невинным видом заморгала.
– Я сделала что-то не так? Неужели?
Лорд Баррингтон злобно уставился на нее, ощупал язык, убедился, что крови на нем нет, и мрачно потянулся за своей нефритовой табакеркой. Подцепив двумя пальцами щепотку табака, он вложил ее в ноздрю и звучно фыркнул. И чихнул от острого аромата, распространившегося в носу.
– Вижу, вы еще совсем неопытны, дорогая, – зловеще улыбаясь, произнес он. – Вам следовало бы кое-чему поучиться у Дезире.
– Не смейте даже упоминать ее при мне! – прошипела Лайза и хлестнула его по щеке. Лорд только рассмеялся, а она отвернулась, обхватив себя за плечи и пылая ненавистью оттого, что он заставил ее дать волю чувствам. Он делал все возможное, лишь бы низвести ее до своего уровня. Рано или поздно он обещал добиться своего.
Лорд Баррингтон сладко улыбнулся.
– Бедная Лайза! Глупенькая девственница! Не волнуйся, милочка, я научу тебя всему, что знаю.
И он вышел, не попрощавшись и, к счастью, забыв про письмо. Тем не менее, Лайза поспешно открыла ящик стола и изорвала злополучное послание в клочки. Незачем посвящать ничего не подозревающего мистера Фэрчайлда в неприглядные подробности своей жизни. Утешать ее уже слишком поздно. Осталось лишь грезить о том, как могла сложиться ее жизнь, и готовиться к ужасающему завершению помолвки с презренным виконтом Баррингтоном.
Тем вечером Джек принял приглашение на ужин от супругов Пейли. Они жили в местечке, известном под названием Дирфилд-Ректори, в нескольких милях от города, в каменном доме, какие часто встречаются в Котсуолдсе – странноватом с виду, но крепком, в окружении зелени и полевых цветов. В таких уголках можно уловить аромат заката и услышать, как деревья вздыхают по вечерам, погружаясь в дремоту.
Направляясь в гости в своем экипаже, Джек глубоко вдыхал умиротворяющий деревенский воздух и готовился к визиту, заранее зная, что он будет горьковато-сладким. Ибо его кузен в отличие от Джека был счастлив в браке, а Джек на такую милость судьбы даже не надеялся. Видя Артура Пейли довольным и радостным, Джек неизменно ощущал пустоту в груди, чувствовал себя живым трупом, и хотя любил бывать у кузена, навещал его нечасто, утверждая, что предпочитает зловоние Лондона – там его цинизм хотя бы отчасти был оправдан.
Джека радушно встретили кузен Артур – худосочный мужчина, приличного вида, начисто лишенный тщеславия, – и двенадцать детей, весь его выводок. Все мальчишки были румяными и послушными, девочки – хорошенькими и милыми. Выстроившись в ряд по росту, они походили на живую лестницу. Что это было за зрелище! Прямо картинка, думал Джек, втайне завидуя пасторальной жизни сельского сквайра. Сдержанно поприветствовав детей, он с натянутой улыбкой ответил на каждый книксен и поклон. Объятия и возгласы Джек припас для их матери Теодосии – миловидной пышечки и счастливой матери семейства.
Пока девочки помогали готовить ужин, а мальчики занимались каждый своим делом, Джек и Артур отправились на прогулку и завели разговор о прежних временах. Напряжение, не покидавшее Джека в Лондоне, на лоне природы начало рассеиваться, сменяться блаженным покоем, хотя он не выпил ни капли. Несмотря на разницу в положении, состоянии и характере, Джек с Артуром всегда были очень близки, и чем старше становились, тем больше дорожили друг другом. К тому времени как они вернулись в дом, Джек уже совсем успокоился, непрестанно смеялся и усердно превозносил преимущества деревенской жизни.
Лайза устроилась в роскошной и чинной библиотеке за любимым письменным столом. Он был придвинут к окну, откуда открывался вид на южную лужайку перед домом. В высокие окна приветливо заглядывало солнце.
Оттачивая перо изящным ножичком и пробуя его кончик большим пальцем, Лайза обдумывала будущий рассказ о мистере Фэрчайлде. Она попыталась вообразить его себе и вообразила без труда. У нее опять заныло сердце от воспоминаний о его загорелой коже, облегающем щегольском сюртуке, мускулистых ногах под тугими бриджами. На белых зубах Джека ликовало солнце, губы растягивались в обаятельной улыбке, глаза добродушно щурились. Лайзе не верилось, что этот человек причинил ей столько страданий.
Единственный танец с Джеком Фэрчайлдом изменил ее жизнь. Поцелуй растревожил ее, пленил страстью и наслаждением, о существовании которых она даже не подозревала. С тех пор утекло столько воды, что она почти забыла, как изыскан и красив Джек. И вот теперь Лайзу ошеломила буря чувств, которые он пробудил в ней, и перемены в ней – неожиданное следствие этой бури. Да, одним-единственным танцем Джек фигурально лишил ее невинности, но Лайза не скорбела по ней и уже давно свыклась со своим новым «я». Но если щемящее чувство потери, которое не давало ей покоя восемь лет назад, уже отступило, то гнев, растерянность и волнение при виде Джека были Лайзе еще в новинку.
Что же в Джеке Фэрчайлде так будоражит ее и почему? Лайза представила его лицо, достойное кисти живописца: задумчивые, обаятельные и смешливые глаза, выразительные брови, изящный, но крепкий нос, дерзкие чувственные губы, квадратный подбородок, высокие скулы, буйную шевелюру. Впечатляющий список, но она не из тех девиц, которые ценят в мужчинах только внешнюю привлекательность.
Когда Джек не улыбался, выражение: его глаз становилось выжидательным: он словно ждал, подтверждения, что на самом деле мир гораздо лучше, чем кажется на первый взгляд. Он явно надеялся на лучшее, верил в него, хотя Лайза подозревала, что цинизм уже крепко вошел у него в привычку, затуманил врожденную жажду жизни. Этот налет цинизма и манил ее, вызывал желание доказать Джеку, во что она не верила сама, – что в мире есть и доброта, и справедливость, но рассчитывать на них вправе лишь те, кто и добр, и справедлив.
Джек был пророком любви и гибели, а она – его ученицей. Ей хотелось сыграть заметную роль в его судьбе, избавить его от душевных терзаний, которые – она точно знала это! – скрываются под внешней невозмутимостью. Но больше всего она мечтала пробудить в нем влечение, ибо если такой разборчивый холостяк увлечется ею, значит, она и вправду всесильна. Значит, это не пустые выдумки.
Лайза окунула отточенное перо, в чернильницу и принялась изливать душу бумаге.
«Дорогая миссис Холлоуэй!За ее спиной скрипнула дверь.
С тех пор, как я отправила Вам предыдущее письмо, события в Миддлдейле приняли прелюбопытный оборот. Я, если так можно выразиться, возобновила знакомство с одним из самых знатных и печально известных джентльменов Лондона. Он…»
– Приветствую, дорогая, – послышался скучающий голос лорда Баррингтона.
Рука Лайзы дрогнула, перо оставило чернильный росчерк на бумаге. Торопясь, она выдвинула левый ящичек письменного стола, сунула туда письмо и уже собиралась закрыть ящик, когда виконт потянулся к нему:
– Что это у вас, моя милая? Вы что-то прячете от меня?
Волна удушливо пахнущей туалетной воды виконта нахлынула из-за плечи Лайзы, его тень упала на стол. В приступе ярости и страха Лайза с силой захлопнула ящик, прищемив виконту пальцы.
– Дьявол! – выругался он, отдергивая руку, тряся ею и морщась от боли. – Черт возьми, что это с вами, Лайза?
Она вскинула голову и мило улыбнулась:
– О, прошу меня простить, милорд! Я не слышала, как вы подошли, и захлопнула ящик, не подозревая, что вы тянетесь за моей личной корреспонденцией.
Дуя на пальцы, виконт впился в неё холодными серыми глазами.
– Как вы могли не слышать меня? Я же сразу заговорил – громко и отчетливо!
Лайза пожала плечами, поднялась и встала спиной к столу, закрывая собой ящик.
– Я не ждала вас. Мне и в голову не могло прийти, что вы пренебрежете всеми правилами приличия и навестите меня в отсутствие компаньонки. С другой стороны, вы зовете меня по имени, не спросив разрешения. Поэтому мне не следовало удивляться этому визиту.
Виконт скрестил руки на груди и раздраженно постучал носком щегольского черного сапога по обюссонскому ковру. Ответил он не сразу и даже не попытался изобразить обаяние или нежные чувства. Он улыбался только отцу Лайзы, но явно намеревался после получения приданого лишить улыбок и его.
– Ваши родители охотно позволят нам провести наедине несколько минут, если, в конце концов, заполучат титулованного зятя. Ваш отец-торгаш только об этом и мечтает. Я пришел сказать, что мы объявим о: помолвке через три недели на званом ужине здесь, в Крэншоу-Парке. Уверен, возражать вы не станете.
Он провел ладонью по жидким белесым локонам, которые наотрез отказывались укладываться в модную прическу, и небрежной походкой двинулся к застекленным дверям, ведущим на лужайку перед домом. Роберт Баррингтон всегда казался Лайзе двадцатисемилетним школьником-переростком, наряженным в парадный отцовский костюм и очутившимся не в своей тарелке. Несмотря на роскошную одежду из экзотических материй и обыкновение похваляться табакерками, инкрустированными драгоценными камнями – предметом зависти всего полусвета, – лорд Баррингтон отличался прискорбным отсутствием изящества. Кисти его рук были широкими, почти квадратными, глаза – ледяными, губы – тонкими и бесцветными, волосы – сальными и жидкими. Отнюдь не уродливый, виконт просто не обладал ни одним из тех неуловимых качеств, которые, сочетаясь друг с другом, создают притягательность. Природа обделила его даже тактом, который мог бы превратить его болезненное пристрастие к азартным играм в очаровательную прихоть. Выражение скуки сходило с лица виконта только в игорных домах, где, в конце концов, он просадил все состояние. Его единственным выходом оставалась женитьба на дочери богатого торговца, и, к чести виконта, следует признать, что он проявил немало стараний, дабы убедить отца Лайзы в своей искренней заинтересованности коммерцией. Но Лайзу было не так-то легко обвести вокруг пальца.
Искреннюю улыбку на лице Баррингтона она видела лишь однажды, когда он тасовал карты. Обычно же в ледяных серых глазах плескалось раздражение, взгляд блуждал из стороны в сторону и если останавливался на чем-то, то уже в следующий миг раздраженно пускался на поиски нового предмета.
– Через несколько недель, – продолжал он, сунув руки в карманы, – после объявления о помолвке мы скрепим наш союз единственным надежным способом.
Лайза заморгала, в ужасе сообразив, к чему он клонит, и запретила себе поддаваться панике.
– Что вы имеете в виду?
Его губы раздвинулись, обнажив неровные зубы.
– Полно, дорогая, ни за что не поверю, что вы настолько наивны! После помолвки многие будущие супруги ложатся в одну постель, не дожидаясь брачной церемонии.
При мысли о совокуплении с лордом Баррингтоном Лайзу чуть не стошнило, она пошатнулась и схватилась за край стола. С трудом сглотнув, она заявила:
– О таком я слышу впервые.
– Это правда. – Виконт шагнул к ней и провел пальцем по ее шее до груди в узком вырезе платья. По коже Лайзы побежали мурашки.
– Не смейте, милорд!
– Довольно жеманиться, Лайза. – Он слегка сжал ее грудь.
Схватив за запястье, Лайза оттолкнула его руку.
– У меня нет ни малейшего желания предаваться подобным развлечениям без крайней необходимости.
Баррингтон просунул ладонь ей под волосы и наклонился, явно предвкушая чувственный поцелуй. Языком во рту Лайзы он заработал, как метелкой из перьев, какой чистят дымоходы. Лайза уже думала, что она вот-вот задохнется. Не зная, как быть, она укусила Баррингтона за назойливый язык, да так сильно, что он взвизгнул и отскочил.
– Ай! Какого дьявола!
Тыльной стороной ладони она вытерла чужую слюну с губ и с невинным видом заморгала.
– Я сделала что-то не так? Неужели?
Лорд Баррингтон злобно уставился на нее, ощупал язык, убедился, что крови на нем нет, и мрачно потянулся за своей нефритовой табакеркой. Подцепив двумя пальцами щепотку табака, он вложил ее в ноздрю и звучно фыркнул. И чихнул от острого аромата, распространившегося в носу.
– Вижу, вы еще совсем неопытны, дорогая, – зловеще улыбаясь, произнес он. – Вам следовало бы кое-чему поучиться у Дезире.
– Не смейте даже упоминать ее при мне! – прошипела Лайза и хлестнула его по щеке. Лорд только рассмеялся, а она отвернулась, обхватив себя за плечи и пылая ненавистью оттого, что он заставил ее дать волю чувствам. Он делал все возможное, лишь бы низвести ее до своего уровня. Рано или поздно он обещал добиться своего.
Лорд Баррингтон сладко улыбнулся.
– Бедная Лайза! Глупенькая девственница! Не волнуйся, милочка, я научу тебя всему, что знаю.
И он вышел, не попрощавшись и, к счастью, забыв про письмо. Тем не менее, Лайза поспешно открыла ящик стола и изорвала злополучное послание в клочки. Незачем посвящать ничего не подозревающего мистера Фэрчайлда в неприглядные подробности своей жизни. Утешать ее уже слишком поздно. Осталось лишь грезить о том, как могла сложиться ее жизнь, и готовиться к ужасающему завершению помолвки с презренным виконтом Баррингтоном.
Тем вечером Джек принял приглашение на ужин от супругов Пейли. Они жили в местечке, известном под названием Дирфилд-Ректори, в нескольких милях от города, в каменном доме, какие часто встречаются в Котсуолдсе – странноватом с виду, но крепком, в окружении зелени и полевых цветов. В таких уголках можно уловить аромат заката и услышать, как деревья вздыхают по вечерам, погружаясь в дремоту.
Направляясь в гости в своем экипаже, Джек глубоко вдыхал умиротворяющий деревенский воздух и готовился к визиту, заранее зная, что он будет горьковато-сладким. Ибо его кузен в отличие от Джека был счастлив в браке, а Джек на такую милость судьбы даже не надеялся. Видя Артура Пейли довольным и радостным, Джек неизменно ощущал пустоту в груди, чувствовал себя живым трупом, и хотя любил бывать у кузена, навещал его нечасто, утверждая, что предпочитает зловоние Лондона – там его цинизм хотя бы отчасти был оправдан.
Джека радушно встретили кузен Артур – худосочный мужчина, приличного вида, начисто лишенный тщеславия, – и двенадцать детей, весь его выводок. Все мальчишки были румяными и послушными, девочки – хорошенькими и милыми. Выстроившись в ряд по росту, они походили на живую лестницу. Что это было за зрелище! Прямо картинка, думал Джек, втайне завидуя пасторальной жизни сельского сквайра. Сдержанно поприветствовав детей, он с натянутой улыбкой ответил на каждый книксен и поклон. Объятия и возгласы Джек припас для их матери Теодосии – миловидной пышечки и счастливой матери семейства.
Пока девочки помогали готовить ужин, а мальчики занимались каждый своим делом, Джек и Артур отправились на прогулку и завели разговор о прежних временах. Напряжение, не покидавшее Джека в Лондоне, на лоне природы начало рассеиваться, сменяться блаженным покоем, хотя он не выпил ни капли. Несмотря на разницу в положении, состоянии и характере, Джек с Артуром всегда были очень близки, и чем старше становились, тем больше дорожили друг другом. К тому времени как они вернулись в дом, Джек уже совсем успокоился, непрестанно смеялся и усердно превозносил преимущества деревенской жизни.