-- Ты здесь в гостях?
-- Я тут живу. В России я бы не смог написать ни строчки.
-- Вот интересно, -- заметил я, -- ты пишешь книгу, и я пишу
книгу.
Потом я обратил внимание на то, что остановил машину в
неположенном месте, и заторопился.
-- Серега, нашу встречу непременно нужно обмыть. Дай мне
свой адрес, я за тобой заеду.
-- Когда?
-- Сегодня же.
-- Только не позднее шести часов, а то в девять я уже должен
быть в постели.
-- Договорились.
Он протянул мне визитную карточку. Создавалось впечатление,
что у любого жителя Германии в любое время суток имеется
наготове визитная карточка. Сначала я сунул ее в карман, а
потом, вспомнив наставления Джаича, вызубрил содержание
наизусть, а визитку порвал. Иди знай, что со мной приключится
завтра. Зачем подвергать человека опасности?
Я достиг "Сэксише" штрассе и потешил рассказом о Дервише
"голых пистолетов". Они поинтересовались, чем я собираюсь
теперь заняться. Я честно ответил, что пока не знаю, и в свою
очередь поинтересовался, могут ли они выяснить, кому
принадлежит дом по адресу Пауль-Людвиг-Штрассе
54. Оказалось, что это не так-то просто -- Датенсцчутзгесетз, чтоб его!
Курт Трахтенберг взялся все же пособить, ничего определенного при этом
не обещая.
Было уже достаточно жарко, и я успел влить в себя несколько
банок кока-колы. Поскольку четкого плана действий на ближайшее
время и в самом деле не имелось, я решил, что неплохо бы
заняться женщинами: Мариной Косых и Изабель Демонжо. Не мешало,
разумеется, отыскать и Павлинову, но путь к ней лежал через
Жопеса, а общаться с ним не было ни малейшего желания.
Ничего приятного не сулило мне и общение с госпожой Сосланд.
Я позвонил Бреме и взял координаты Изабель и Марины. Он
поинтересовался результатами моих вчерашних усилий, и я
ответил, что пока ничем не могу похвастаться.
Неожиданно я почувствовал себя одиноким гладиатором на
арене, перед которым -- банда врагов-невидимок, а вокруг --
волнующееся море болельщиков. Всех лишь интересовало, как
продвигается расследование: "голых пистолетов", Горбанюка,
Гройпнера и Бреме, семью Сосланд, остальных уцелевших до
настоящего времени антикварщиков. Лили Лидок, наконец. Бреме
сообщил мне, что практически все, за исключением Артура Ризе,
решили уйти в подполье. Я, мол, и сейчас застал его чисто
случайно. Они будут сидеть в своих законспирированных норах и
следить за тем, как разворачиваются события на ристалище.
Октавиану Сидорову, к примеру, кто-нибудь сообщит об этом на
Канарские острова: "Крайский еще подает какие-то признаки
жизни. Представляете? Но, похоже, его песенка спета. Так что
лучше окончательно сматывать удочки." Октавиан Сидоров позволит
в ответ пару глубокомысленных замечаний и вновь погрузит свое
безобразное тело в бассейн с лазурной водой...
Марина Косых обитала в большом доме с весьма замысловатой
планировкой. Скажем, для того, чтобы попасть к ней в квартиру,
нужно было сначала на лифте подняться на седьмой этаж, а затем
по лестнице, уже составной частью входившей в квартиру, на три
пролета спуститься вниз. Я бы, наверное, и не понял, что
лестница непосредственно относится к квартире, если бы она не
вывела меня сразу в просторный холл.
Хозяйку я застал в умопомрачительной позе. Она стояла на
четвереньках на большом персидском ковре и что-то высматривала
под конструкцией, состоящей из черных досок и хромированных
труб. У меня алчно затрепетали ноздри.
-- Алло! -- хрипло произнес я.
Она посмотрела на меня, словно на привидение, как будто с
кем-то другим три минуты назад разговаривала по домофону.
-- У вас всегда открыта дверь наверху? -- поинтересовался я.
Она все еще стояла на четвереньках, и у нее было такое
выражение на лице, словно она упорно старается постичь смысл
моих слов.
-- Нет, я же открыла ее специально для вас! -- наконец,
спохватилась она.
-- Можно куда-нибудь присесть?
-- Конечно. -- Она поднялась. -- Куда хотите.
На ней были короткие джинсовые шортики и джинсовая же
рубашка, спереди завязанная на узел. Ей-Б-гу, как ни старайся,
я просто не в состоянии был скорбеть о безвременной кончине ее
супруга.
В гостиной стоял кожаный гарнитур 3-2-1. Я уселся в 3, а она
-- напротив меня в 1.
-- Случилось то, чего я опасалась больше всего на свете: я
осталась одна, -- проговорила она.
-- А где сейчас тело?
Вопрос дурацкий, но неожиданный. Она захихикала, однако тут
же, взяв себя в руки, проштемпелевала лицо серьезным
выражением.
-- Тело в морге. Здесь, как оказалось, с похоронами не
торопятся. Панихида состоится лишь через месяц, представляете?
Но меня заверили, что морги здесь отменные и что он за это
время нисколечко не... испортится.
-- Вы хотите сказать, что и Фридрих Бенеке, и Михаэль Крон,
и Отто Горовиц тоже еще находятся в морге?
-- Не знаю. Наверное.
Мне вспомнилась мрачная шутка Джаича по поводу того, что,
если антикварщики не захотят собраться у Юрико, их соберут
потом в морге. Как выяснилось на практике, одно не исключало
другого.
-- А муж делился с вами своими... производственными
проблемами?
-- Мы ведь поженились совсем недавно. Можно сказать, что с
тех пор он делами практически и не занимался. Уже началась эта
охота на торговцев антиквариатом, эта травля, так что...
-- А как вы познакомились?
Она с вызовом посмотрела на меня.
-- Это тоже требуется для вашего расследования?
-- Не всегда заранее удается предугадать, что может
пригодиться, а что нет.
-- Ладно. -- Марина уселась поудобнее, поджав под себя ноги.
-- Я ему написала. Адрес дала мне подруга. Сказала, что если я
хочу жить по-человечески, нужно искать мужа за бугром. Напиши,
приложи пару своих фотографий. Сама знаешь каких.
-- А каких?
Марина хмыкнула, затем соскользнула с кресла и скрылась в
одном из украшавших холл арочных проемов. Тут же возвратилась с
двумя цветными фотографиями. На одной из них она была снята в
мужской рубашке, в наиболее выгодной степени демонстрировавшей
стройные загорелые ноги. На другой -- на каком-то пляже в одних
лишь плавках. Плавки были цвета морской волны, от матерчатого
треугольника две веревочки взлетали высоко наверх,
сладострастно огибая бедра. Грудь была обнажена, на ней
виднелись капельки воды.
-- Как я его понимаю! -- воскликнул я.
-- Это следует расценивать как комплимент?
-- Увы, хотя я прекрасно понимаю, что расточение
комплиментов -- не самый короткий путь к вашему сердцу. Таких
женщин, как вы, комплиментами не проймешь. Ведь вы получаете их
от воздыхателей в невообразимом количестве. Напротив, если
проявить по отношению к вам некоторое безразличие, граничащее,
простите, с хамством, то шансы значительно возрастут.
-- Любопытная теория. -- Она улыбнулась. -- Из этого
следует, что вам хотелось бы мне нахамить?
-- Хотелось бы, -- признался я, -- но не получается.
-- Жаль, у меня появилось бы больше твердости в намерении
выставить вас за дверь. Я ведь сразу поняла, что вы явились
сюда не как детектив.
-- И это вас оскорбляет?
-- Нисколько. Просто вам не терпится, чтобы я улеглась с
вами в постель, а я не могу.
У меня мигом пересохла гортань. Точно так же, как утром,
когда я впервые услышал, что Анатолия Косых уже нет в живых.
-- Почему? -- прохрипел я.
-- Потому что у меня только что умер супруг, а я не могу,
как это говорится в анекдоте, "медленно и печально".
Значит она все же питала к мужу какую-то долю симпатии! У
меня чуть было не вырвалось: завидую вашему супругу.
-- Он был убит, как и все остальные: застрелен, стоя на
коленях?
-- Не знаю, еще не готово заключение экспертизы.
-- Ну и что вы намерены теперь делать?
-- Жить. Для начала, конечно, нужно выучить немецкий язык.
-- Он вам оставил какие-нибудь средства к существованию?
-- О, да!
-- На этот счет имеется завещание?
-- Конечно, он ведь предполагал, что все может закончиться
именно так. Он чувствовал.
-- А другие наследники? Существуют они в природе?
-- Послушайте, -- в ее голосе зазвучало раздражение. --
Зачем вам все это нужно?
-- Я ведь уже говорил, что...
-- ...никогда не узнаешь заранее, что именно потом может
пригодиться, -- докончила она за меня.
-- Совершенно верно.
-- Да, имеются и другие наследники, но основную часть своего
состояния он завещал мне. -- Внезапно она сделалась холодной,
как Млечный Путь. -- Теперь вы скажете, что у меня были личные
основания желать его смерти, и, поскольку я не захотела лечь с
вами в постель, потратите максимум усилий, чтобы доказать мою
причастность к убийству.
-- Напрасно вы так, -- сказал я оскорблено. -- Убийство
вашего мужа -- лишь одно в целой серии кровавых преступлений.
Никому и в голову не придет вас обвинять. Хотя, конечно... -- я
запнулся. -- Может возникнуть мнение, что вы решили
воспользоваться благоприятной ситуацией и...
-- Так я и знала! -- с яростью прокричала она.
Я еще раз взглянул на фотографии.
-- Нужно дождаться результатов экспертизы. Если выяснится,
что Анатолия Косых убили из того же оружия, что и остальных, с
вас полностью снимут всякие подозрения.
-- А если нет?
-- Если нет, то, пожалуйста... -- Я выдернул листок из
блокнота и написал свой адрес на Паризэ штрассе. -- Будут
какие-нибудь проблемы -- обращайтесь.
-- А телефона у вас нет?
Я поколебался.
-- Телефона нет. -- Мне захотелось, чтобы, если уж во мне
появится необходимость, она явилась сама.
Мы распрощались.
В поисках желтых роз я обошел по крайней мере пять цветочных
магазинов. Наконец у меня в руках оказался приличный букет, и
можно было с чистой совестью появиться в гостинице "Черчилль",
где остановилась Изабель.
Я ее не застал. Разыскав в книге фамилию Демонжо, портье
скользнул взглядом по доске с ключами и отрицательно покачал
головой. Я расстроился. Сегодня был явно не мой день.
Послонявшись с букетом роз по близлежащим торговым точкам, я
забрел в Гастдтте6, где слопал какой-то
странный рассольник, запив его пивом, и еще раз повздыхал о
превосходной кухне "Блудного сына" Потом предпринял вторую
попытку повидаться с Изабель. Однако портье, в этот раз даже не
взглянув на доску с ключами, состроил отрицательную мину. Я
вздохнул. Розы уже утрачивали свою первозданную свежесть.
Я повернулся, чтобы уйти, и тут же столкнулся со своей
мадам. Она была в легком желтом платье и шляпке, особенно
удачно оттеняющей необычный цвет ее волос. Только желтых роз ей
и не хватало.
-- О, господин Мегрэ! -- воскликнула она. -- Русский Мегрэ.
Кого я знаю из русских мегрэ? -- Она напрягла память. -- Майор
Пронин! Верно?
-- Еще удивительно, что вы вообще слыхали это имя.
-- Я очень люблю русскую литературу и русский народный
фольклор.
-- Тогда мы могли бы найти много общих тем для разговора.
Она огляделась по сторонам.
-- Поговорим здесь?
В последний момент мне удалось подавить возглас
разочарования. Сегодня не мой день! Не мой! Не мой! Но потом в
голову пришла спасительная идея.
-- А цветы! Розы нужно немедленно поставить в воду, иначе
они завянут.
-- Верно, -- согласилась она. -- Придется подняться в номер.
Комната у нее была достаточно скромной: без балкона и
ванной. Имелись только туалет и душ. Мебель -- светлая, на полу
-- ковровое покрытие серого цвета в крапинку. Она наполнила
водой вазу, скучавшую на письменном столе, и опустила в нее
цветы.
-- Выпьем чего-нибудь? -- предложила она.
-- С удовольствием.
В баре нашлась бутылка итальянского вермута. Изабель разлила
его по бокалам. Я терпеть не могу крепленые вина, но вермут
неожиданно показался мне приятным. Я воспринял это как добрый
знак.
-- О чем поговорим? -- она отхлебнула из своего бокала. -- О
Льве Толстом? О Достоевском? О русской народной традиции?
-- Лучше о культурно-криминальной группе "Фокстрот", --
отозвался я. -- И о Дервише.
Она вздрогнула.
-- Неужели все русские детективы столь прямолинейны?
-- Не все, -- возразил я. -- К примеру, мой напарник Джаич
любил разводить турусы на колесах, позаниматься словоблудием.
Только где он сейчас?
-- Словоблудие, -- медленно повторила она. -- Интересное
слово.
Несмотря на вермут, совершенно не чувствовалось, чтобы между
нами росло взаимное влечение. Влечение оставалось односторонним
и это заставляло меня становиться все более агрессивным.
-- Итак, Дервиш, -- произнес я, словно бы подводя черту подо
всем ранее сказанным.
-- Дервиш, -- повторила она и снова сделала глоток. --
По-моему, наиболее яркий образ дервиша в литературе создан в
восточной сказке "Аладдин и волшебная лампа". Это, конечно, не
русский фольклор. Не Иванушка-дурачок, не Илья Муромец, не
Василиса Прекрасная. Но "Аладдин" на Руси всегда пользовался
любовью, и вы, наверняка, помните, чего хотел Дервиш?
-- Обладать волшебной лампой.
-- Верно.
-- Вы хотите сказать, что где-то среди антиквариата имеется
такая же лампа и Дервиш разыскивает ее?
Изабель поморщилась.
-- Попытайтесь избежать буквального восприятия, Мишель.
-- Боюсь, вы стремитесь придать этой истории
интеллектуальную окраску, а налицо -- уголовщина чистейшей
воды.
-- Восприятие, -- повторила она. -- Все зависит от
восприятия. Воссозданная на интеллектуальном уровне, любая
история имеет интеллектуальную окраску... Знаете, что такое
злой гений? Когда графиня состарилась, моя мама (она сделала
ударение на втором слоге -- мама') ежевечерне читала ей вслух.
Толстого, Достоевского, Тургенева, Пушкина... И они частенько
рассуждали о злом гении. Так вот, Дервиш -- не тот, из сказки,
а нынешний, -- самый настоящий злой гений.
-- В каком смысле? -- Ей уже полностью удалось околдовать
меня.
Изабель поставила на стол бокал с вином и откинулась на
диване, положив ладони под голову.
-- Чего желал Дервиш? -- спросила она.
-- Какой?
-- В сказке.
-- Я ведь уже говорил: завладеть волшебной лампой.
-- Правильно. Но зачем?
-- М-м-м... Чтобы располагать возможностью повелевать
джином.
-- А это зачем?
-- Чтобы добиться богатства и могущества.
-- Но если богатство и могущество уже есть, что случается с
лампой?
-- Не знаю, -- пробормотал я. -- В сказке об этом ничего не
сказано.
Однако она моих слов будто и не расслышала.
-- И, самое главное, что случается с джином? Ведь джин не
является рабом человека, он -- раб лампы. И выполняет желания
человека лишь постольку, поскольку тот -- обладатель лампы.
Реши эту интеллектуальную задачку, Мишель, и от тебя больше
ничего не потребуется.
Я заметил, что Изабель изящно и непринужденно перешла на ты.
Но совершенно не понял, каким образом оказался рядом с ней. Я
поцеловал ее в шею, и она вздрогнула.
-- Мы совершенно позабыли о главном персонаже, -- прошептала
она, и я вновь поцеловал ее в шею. Мне больше не хотелось
говорить, я тяжело дышал. -- Как его зовут? -- произнесла она и
сама же ответила: -- Аладдин. Что сделал Аладдин? Убил Дервиша.
Я уже расстегивал верхние пуговицы на платье и целовал ее
грудь. Она обхватила меня обеими руками.
-- Иди сюда, мой Аладдин...
Больше ничего не удалось из нее вытащить, да я и не пытался.
На прощанье Изабель подарила мне довольно увесистый бумажный
сверток. Спустившись в холл, я присел в одно из кожаных кресел
и развернул его. Это была книга "Лучшие сказки из "Тысячи и
одной ночи". И среди них, естественно, "Аладдин и волшебная
лампа". Издание было роскошное. Я полистал страницы. Неожиданно
в ней оказалась еще одна тоненькая книжечка, на сей раз --
только "Аладдин и волшебная лампа". Я бросил обе книжки в
портфель, чтобы у пистолета была возможность заняться
самообразованием.
В соседнем магазине я купил пакет с куриными ножками и
бутылку "Метаксы" на вечер. А когда выходил на улицу, чуть было
не столкнулся с фрау Сосланд. Она не спеша прогуливалась вдоль
улицы, ведя на поводке свое коротконогое чудовище. Я резко
развернулся, спрятавшись за собственную спину, и принялся
разглядывать дамские велосипеды, выставленные в витрине.
Как мне все это осточертело! Может, действительно,
перевоплотиться в Аладдина и шлепнуть Амарандова независимо от
того, виновен он в преследовании антикварщиков или нет? Или же
Дервиш -- плод болезненного воображения мадам Демонжо? А если и
плод? Все равно шлепнуть, коль ей этого так уж хочется! Не
отказывать же в подобной мелочи любовнице-француженке.
Заезжать за Бобо я не стал. Я просто позвонил ему, и мы
договорились встретиться возле "паровоза" на Главном вокзале.
Он объяснил, что в помещении вокзала стоит такой старинный
паровоз. Но когда я подъехал к привокзальной площади, он тут же
вырос подле машины.
-- Попался? -- сказал он.
-- Чего же это я попался?
-- Ну так...
-- Залезай, -- предложил я. -- А то в девять тебе уже нужно
быть в постели.
-- Верно.
Он принялся сосредоточенно изучать дорогу. Настолько
сосредоточенно, что я даже усомнился в факте его постоянного
проживания в Берлине. Человек, который постоянно живет в
городе, не станет так таращить на улицу глаза. Я поспешил
поделиться с ним своими наблюдениями.
-- Вовсе я не таращусь! -- обиделся он. -- Просто я
сосредоточился на лобовом стекле. Одно небольшое упражнение из
разработанной мной системы.
-- Может быть, ты хотя бы из вежливости сосредоточишься и на
водителе? Мы ведь с тобой сто лет не виделись.
-- Сейчас. Сначала сосредоточусь на стекле, а потом и на
водителе.
-- И на том спасибо.
Я немного подождал, когда, наконец, с упражнением будет
покончено, и принялся рассуждать вслух о том, какие
замечательные времена канули в Лету. Какие у нас были
замечательные друзья! А сейчас они разбрелись по всему свету:
кто в Израиле, кто в Америке, кто в Австралии, кто в Канаде, а
он, Бобо, здесь -- в Германии. Все же время -- очень подлая и
беспощадная штука.
Бобо со мной готов был согласиться, только время не желал
давать в обиду. Нужно учиться не бояться времени. Ведь если
вдуматься, трудно найти более безобидную вещь.
Беседуя подобным образом, мы добрались до Паризэ штрассе.
-- Вот здесь я и живу, -- воскликнул я, отпирая дверь.
Я увидел, что Малышка и Тролль в коридоре учинили игру в
чехарду. При этом они бесцеремонно топтались по Саймону,
который, естественно, и ухом не вел.
-- Привет, -- проговорил Бобо.
Вначале я подумал, что он обращается к Саймону. Тем более,
что тот посмотрел в нашу сторону и приподнял морду. Но Бобо
сперва протянул руку Троллю и представился, а затем галантно
поцеловал руку Малышке. Я оторопел.
-- Здорово! -- воскликнул Бобо. -- Ты, оказывается,
движешься в том же направлении, что и я. И даже в каком-то
смысле добился более любопытных результатов.
-- Что ты имеешь в виду? -- не понял я.
-- Опыты с разделением сознания. Я тоже экспериментирую в
этой области: так сказать, с раздвоением личности и
перемещением духа в пространстве. Но личность моя разделяется
лишь на духовное и телесное. У тебя же все куда более сложно.
Малышка и Тролль -- это ты. Но ты делегируешь им только часть
своего сознания, поэтому в состоянии при этом бодрствовать и
даже общаться с самим собой.
-- Да? -- В какой-то мере я был польщен. -- Никогда не
задумывался над этим с научной точки зрения.
-- Но как ты этого достиг?
-- Не знаю. Просто одно время по вечерам я входил в
состояние релаксации. Тогда и вызвал Малышку к жизни. А Тролль
появился сам. Поначалу они возникали только в эти минуты, а
потом остались навсегда.
-- Наверное, требовалось испытать какое-то особо сильное
чувство, чтобы подобное получилось.
-- Ты прав, -- согласился я, -- одиночество -- довольно
сильная вещь.
Мы прошли в комнату. Я выставил на стол бутылку "Метаксы" и
отправился на кухню тушить куриные ножки. Компанию мне
составлял лишь Саймон, привлеченный приятным запахом. Накануне
я купил помидоров, огурцов, картошки и лука. Я пожарил
картошку, нарезал салат и начал переносить еду в комнату.
Троица в это время о чем-то оживленно беседовала.
-- Я думал, что мы с тобой посидим, вспомним молодость, --
не без обиды заметил я. -- А ты общаешься только с моими
фантомами.
-- Чудило! -- возразил Бобо. -- Ведь они -- это ты. И,
общаясь с ними, тем самым я общаюсь с тобой.
-- Не-е-ет, -- Тролль отрицательно покачал указательным
пальцем. -- Он -- это он, а мы -- это мы.
-- Вы -- это он, как тут ни крути.
-- Мы мыслим, значит, мы существуем.
-- Это он мыслит.
-- Но он меня любит! -- воскликнула Малышка. Потом осеклась:
-- Вернее, утверждает, что любит. Значит, он любит самого себя?
-- Если его больше некому любить, ему приходится это делать
самому.
-- Это означает, что если его, наконец, кто-то полюбит, то я
исчезну?
-- Очень может быть.
-- А я? -- поинтересовался Тролль.
-- Не знаю. Все зависит от того, какую функцию ты
выполняешь.
-- Очень подлую функцию, -- вмешался я в разговор.
-- И это в благодарность за все, что я для тебя сделал? --
запротестовал Тролль. -- Я же твой лучший друг.
Тут Малышка заплакала.
-- Успокойся. -- Я погладил ее по голове. -- Ты исчезнешь
только в том случае, если я встречу тебя в жизни. Но это ведь
было бы здорово! Ты же не отказалась бы обрести плоть и кровь?
Она обхватила меня руками и уткнулась лицом в плечо.
-- Ну вот, расстроил моих фантомов, -- с укоризной бросил я
Бобо. -- Как ты вообще их обнаружил?
-- Обижаешь, -- Бобо любовно пнул Тролля кулаком в бок. --
Я, конечно, еще не имею собственных филиалов сознания, но
чужие-то обнаружить -- что может быть проще для человека,
развившего в себе определенные качества.
Мы выпили по рюмочке и принялись есть. Потом начали делиться
сведениями о бывших друзьях. Кто где и как сейчас преуспевает.
Малышка не слезала с моих колен, все сильнее прижимаясь и
временами вздрагивая.
-- Мне пора, -- спохватился Бобо. -- Иначе я не смогу лечь в
девять.
-- Каждый сходит с ума по-своему, -- отозвался я. -- Ладно,
я тебя отвезу.
-- Да не стоит. Зачем тебе куда-то ехать на ночь глядя? Тем
более, под газом. Я как-нибудь на С-бане...
-- Ну вот еще! -- Я извлек из кармана автомобильные ключи.
-- Нет на свете силы, которая помешала бы мне отвезти
однокашника.
Грязную посуду я свалил в рукомойник.
Когда мы вышли из подъезда, я остановился, как вкопанный, и
замотал головой, поскольку напротив дома стояли два "Твинго"
цвета морской волны. Вроде бы я еще не настолько набрался...
Однако дверца открылась только в одном из них. Оттуда
выпорхнула Мариночка Косых и направилась ко мне.
-- Пожалуй, тебе все же придется проехаться на С-бане, --
сказал я Бобо и развел руками.
-- Как хорошо, что ты дал мне свой адрес! -- воскликнула
Марина. -- Дома одной так тоскливо! Так невыносимо!
Я вспомнил про Малышку.
-- Может, поедем к тебе? -- предложил я. -- У меня здесь
достаточно убого.
-- Ни за что! Меня уже тошнит от этой тотальной роскоши.
Господи! Как я раньше ко всему этому стремилась! А теперь...
глаза бы не видели!
-- Похоже, у тебя начинается ностальгия по родине.
-- Вполне возможно.
-- Ну, с этим легко совладать. Пожертвуй свое состояние в
пользу беженцев из Руанды и...
-- Хорошая идея.
Она прижалась ко мне всем телом, и я забыл про Малышку да и
вообще обо всем на свете забыл. Мы пошли наверх.
Стоило нам показаться в комнате, как Малышка тут же
устремилась прочь. За ней последовал Тролль, на прощанье
пригрозив мне кулаком.
-- Кто был этот парень? -- поинтересовалась Марина.
-- Кого ты имеешь ввиду? -- Я насторожился. Неужели и она
обнаружила Тролля?
-- Ну, вы ведь вдвоем вышли из подъезда.
-- А, это мой старинный приятель. Случайно встретил его в
Берлине.
-- Случайно встретил в Берлине своего старого приятеля? Так
не бывает.
-- Как выяснилось, бывает.
Я налил в рюмки коньяк, и мы выпили.
-- Кофе?
-- С удовольствием.
Я вышел на кухню. Там столкнулся с Малышкой, ожесточенно
тершей воображаемой тряпкой посуду. На меня она даже не
взглянула. А когда я попытался поцеловать ее в щеку, решительно
отвернулась.
В дверях появилась Марина и застыла в эффектной позе.
-- Где она?
Я оглянулся на Малышку.
-- Кто, она?
-- Та, кто делит с тобой ложе. Ведь ты живешь здесь не один,
верно?
-- В принципе, я живу здесь с Джаичем, своим напарником.
Который допрашивал всех у Юрико, помнишь? Но ложе с ним я не
делю, можешь не беспокоиться. А ты что, надумала ревновать?
-- А почему же тогда вы живете вместе?
-- Мне это нравится! Какая милая у этих русских набобов
амнезия! -- Я принялся яростно помешивать кофе в турке. -- Из
соображений экономии, разумеется! Не у всех ведь под рукой
оказываются мужья с наследством.
-- А где он сейчас?
-- Кто?
-- Джаич.
-- Ты задаешь слишком много вопросов.
-- Это потому, что я нервничаю.
Кофе был готов.
-- Пойдем в комнату.
Вот как бывает, -- думал я. -- Разом -- пусто, разом --
густо. То -- никого кроме Малышки, то -- Изабель и Марина в
один и тот же день. Марина, конечно, значительно моложе, но
Изабель -- француженка. У меня раньше никогда не было
любовниц-француженок.
-- Хороший кофе, -- оценила мое искусство Марина. -- После
такого кофе хочется принять душ.
-- Душ тоже очень хороший, -- с энтузиазмом отозвался я. --
Недавно я прочистил в нем все дырочки.
Когда в ванной зашумела вода, я мигом постелил нам в большой
комнате. Все же в том, что Джаич исчез, были и свои
преимущества.
Между софой и стенкой я понапрятал презервативов. Ничего не
забыл? Я придирчиво осмотрел ложе. Последние дни я спал с
пистолетом под подушкой. На сей раз я положил его на стул и
прикрыть брюками.
Появилась Марина, совсем без одежды. И ноздри мои раздулись,
будто у коня перед долгой скачкой. Все-таки Б-г -- парень что
надо. Какой дизайн!
Утром, когда она уже собиралась вставать, я нашарил под
стенкой чудом сохранившийся презерватив, так что ей пришлось
-- Я тут живу. В России я бы не смог написать ни строчки.
-- Вот интересно, -- заметил я, -- ты пишешь книгу, и я пишу
книгу.
Потом я обратил внимание на то, что остановил машину в
неположенном месте, и заторопился.
-- Серега, нашу встречу непременно нужно обмыть. Дай мне
свой адрес, я за тобой заеду.
-- Когда?
-- Сегодня же.
-- Только не позднее шести часов, а то в девять я уже должен
быть в постели.
-- Договорились.
Он протянул мне визитную карточку. Создавалось впечатление,
что у любого жителя Германии в любое время суток имеется
наготове визитная карточка. Сначала я сунул ее в карман, а
потом, вспомнив наставления Джаича, вызубрил содержание
наизусть, а визитку порвал. Иди знай, что со мной приключится
завтра. Зачем подвергать человека опасности?
Я достиг "Сэксише" штрассе и потешил рассказом о Дервише
"голых пистолетов". Они поинтересовались, чем я собираюсь
теперь заняться. Я честно ответил, что пока не знаю, и в свою
очередь поинтересовался, могут ли они выяснить, кому
принадлежит дом по адресу Пауль-Людвиг-Штрассе
54. Оказалось, что это не так-то просто -- Датенсцчутзгесетз, чтоб его!
Курт Трахтенберг взялся все же пособить, ничего определенного при этом
не обещая.
Было уже достаточно жарко, и я успел влить в себя несколько
банок кока-колы. Поскольку четкого плана действий на ближайшее
время и в самом деле не имелось, я решил, что неплохо бы
заняться женщинами: Мариной Косых и Изабель Демонжо. Не мешало,
разумеется, отыскать и Павлинову, но путь к ней лежал через
Жопеса, а общаться с ним не было ни малейшего желания.
Ничего приятного не сулило мне и общение с госпожой Сосланд.
Я позвонил Бреме и взял координаты Изабель и Марины. Он
поинтересовался результатами моих вчерашних усилий, и я
ответил, что пока ничем не могу похвастаться.
Неожиданно я почувствовал себя одиноким гладиатором на
арене, перед которым -- банда врагов-невидимок, а вокруг --
волнующееся море болельщиков. Всех лишь интересовало, как
продвигается расследование: "голых пистолетов", Горбанюка,
Гройпнера и Бреме, семью Сосланд, остальных уцелевших до
настоящего времени антикварщиков. Лили Лидок, наконец. Бреме
сообщил мне, что практически все, за исключением Артура Ризе,
решили уйти в подполье. Я, мол, и сейчас застал его чисто
случайно. Они будут сидеть в своих законспирированных норах и
следить за тем, как разворачиваются события на ристалище.
Октавиану Сидорову, к примеру, кто-нибудь сообщит об этом на
Канарские острова: "Крайский еще подает какие-то признаки
жизни. Представляете? Но, похоже, его песенка спета. Так что
лучше окончательно сматывать удочки." Октавиан Сидоров позволит
в ответ пару глубокомысленных замечаний и вновь погрузит свое
безобразное тело в бассейн с лазурной водой...
Марина Косых обитала в большом доме с весьма замысловатой
планировкой. Скажем, для того, чтобы попасть к ней в квартиру,
нужно было сначала на лифте подняться на седьмой этаж, а затем
по лестнице, уже составной частью входившей в квартиру, на три
пролета спуститься вниз. Я бы, наверное, и не понял, что
лестница непосредственно относится к квартире, если бы она не
вывела меня сразу в просторный холл.
Хозяйку я застал в умопомрачительной позе. Она стояла на
четвереньках на большом персидском ковре и что-то высматривала
под конструкцией, состоящей из черных досок и хромированных
труб. У меня алчно затрепетали ноздри.
-- Алло! -- хрипло произнес я.
Она посмотрела на меня, словно на привидение, как будто с
кем-то другим три минуты назад разговаривала по домофону.
-- У вас всегда открыта дверь наверху? -- поинтересовался я.
Она все еще стояла на четвереньках, и у нее было такое
выражение на лице, словно она упорно старается постичь смысл
моих слов.
-- Нет, я же открыла ее специально для вас! -- наконец,
спохватилась она.
-- Можно куда-нибудь присесть?
-- Конечно. -- Она поднялась. -- Куда хотите.
На ней были короткие джинсовые шортики и джинсовая же
рубашка, спереди завязанная на узел. Ей-Б-гу, как ни старайся,
я просто не в состоянии был скорбеть о безвременной кончине ее
супруга.
В гостиной стоял кожаный гарнитур 3-2-1. Я уселся в 3, а она
-- напротив меня в 1.
-- Случилось то, чего я опасалась больше всего на свете: я
осталась одна, -- проговорила она.
-- А где сейчас тело?
Вопрос дурацкий, но неожиданный. Она захихикала, однако тут
же, взяв себя в руки, проштемпелевала лицо серьезным
выражением.
-- Тело в морге. Здесь, как оказалось, с похоронами не
торопятся. Панихида состоится лишь через месяц, представляете?
Но меня заверили, что морги здесь отменные и что он за это
время нисколечко не... испортится.
-- Вы хотите сказать, что и Фридрих Бенеке, и Михаэль Крон,
и Отто Горовиц тоже еще находятся в морге?
-- Не знаю. Наверное.
Мне вспомнилась мрачная шутка Джаича по поводу того, что,
если антикварщики не захотят собраться у Юрико, их соберут
потом в морге. Как выяснилось на практике, одно не исключало
другого.
-- А муж делился с вами своими... производственными
проблемами?
-- Мы ведь поженились совсем недавно. Можно сказать, что с
тех пор он делами практически и не занимался. Уже началась эта
охота на торговцев антиквариатом, эта травля, так что...
-- А как вы познакомились?
Она с вызовом посмотрела на меня.
-- Это тоже требуется для вашего расследования?
-- Не всегда заранее удается предугадать, что может
пригодиться, а что нет.
-- Ладно. -- Марина уселась поудобнее, поджав под себя ноги.
-- Я ему написала. Адрес дала мне подруга. Сказала, что если я
хочу жить по-человечески, нужно искать мужа за бугром. Напиши,
приложи пару своих фотографий. Сама знаешь каких.
-- А каких?
Марина хмыкнула, затем соскользнула с кресла и скрылась в
одном из украшавших холл арочных проемов. Тут же возвратилась с
двумя цветными фотографиями. На одной из них она была снята в
мужской рубашке, в наиболее выгодной степени демонстрировавшей
стройные загорелые ноги. На другой -- на каком-то пляже в одних
лишь плавках. Плавки были цвета морской волны, от матерчатого
треугольника две веревочки взлетали высоко наверх,
сладострастно огибая бедра. Грудь была обнажена, на ней
виднелись капельки воды.
-- Как я его понимаю! -- воскликнул я.
-- Это следует расценивать как комплимент?
-- Увы, хотя я прекрасно понимаю, что расточение
комплиментов -- не самый короткий путь к вашему сердцу. Таких
женщин, как вы, комплиментами не проймешь. Ведь вы получаете их
от воздыхателей в невообразимом количестве. Напротив, если
проявить по отношению к вам некоторое безразличие, граничащее,
простите, с хамством, то шансы значительно возрастут.
-- Любопытная теория. -- Она улыбнулась. -- Из этого
следует, что вам хотелось бы мне нахамить?
-- Хотелось бы, -- признался я, -- но не получается.
-- Жаль, у меня появилось бы больше твердости в намерении
выставить вас за дверь. Я ведь сразу поняла, что вы явились
сюда не как детектив.
-- И это вас оскорбляет?
-- Нисколько. Просто вам не терпится, чтобы я улеглась с
вами в постель, а я не могу.
У меня мигом пересохла гортань. Точно так же, как утром,
когда я впервые услышал, что Анатолия Косых уже нет в живых.
-- Почему? -- прохрипел я.
-- Потому что у меня только что умер супруг, а я не могу,
как это говорится в анекдоте, "медленно и печально".
Значит она все же питала к мужу какую-то долю симпатии! У
меня чуть было не вырвалось: завидую вашему супругу.
-- Он был убит, как и все остальные: застрелен, стоя на
коленях?
-- Не знаю, еще не готово заключение экспертизы.
-- Ну и что вы намерены теперь делать?
-- Жить. Для начала, конечно, нужно выучить немецкий язык.
-- Он вам оставил какие-нибудь средства к существованию?
-- О, да!
-- На этот счет имеется завещание?
-- Конечно, он ведь предполагал, что все может закончиться
именно так. Он чувствовал.
-- А другие наследники? Существуют они в природе?
-- Послушайте, -- в ее голосе зазвучало раздражение. --
Зачем вам все это нужно?
-- Я ведь уже говорил, что...
-- ...никогда не узнаешь заранее, что именно потом может
пригодиться, -- докончила она за меня.
-- Совершенно верно.
-- Да, имеются и другие наследники, но основную часть своего
состояния он завещал мне. -- Внезапно она сделалась холодной,
как Млечный Путь. -- Теперь вы скажете, что у меня были личные
основания желать его смерти, и, поскольку я не захотела лечь с
вами в постель, потратите максимум усилий, чтобы доказать мою
причастность к убийству.
-- Напрасно вы так, -- сказал я оскорблено. -- Убийство
вашего мужа -- лишь одно в целой серии кровавых преступлений.
Никому и в голову не придет вас обвинять. Хотя, конечно... -- я
запнулся. -- Может возникнуть мнение, что вы решили
воспользоваться благоприятной ситуацией и...
-- Так я и знала! -- с яростью прокричала она.
Я еще раз взглянул на фотографии.
-- Нужно дождаться результатов экспертизы. Если выяснится,
что Анатолия Косых убили из того же оружия, что и остальных, с
вас полностью снимут всякие подозрения.
-- А если нет?
-- Если нет, то, пожалуйста... -- Я выдернул листок из
блокнота и написал свой адрес на Паризэ штрассе. -- Будут
какие-нибудь проблемы -- обращайтесь.
-- А телефона у вас нет?
Я поколебался.
-- Телефона нет. -- Мне захотелось, чтобы, если уж во мне
появится необходимость, она явилась сама.
Мы распрощались.
В поисках желтых роз я обошел по крайней мере пять цветочных
магазинов. Наконец у меня в руках оказался приличный букет, и
можно было с чистой совестью появиться в гостинице "Черчилль",
где остановилась Изабель.
Я ее не застал. Разыскав в книге фамилию Демонжо, портье
скользнул взглядом по доске с ключами и отрицательно покачал
головой. Я расстроился. Сегодня был явно не мой день.
Послонявшись с букетом роз по близлежащим торговым точкам, я
забрел в Гастдтте6, где слопал какой-то
странный рассольник, запив его пивом, и еще раз повздыхал о
превосходной кухне "Блудного сына" Потом предпринял вторую
попытку повидаться с Изабель. Однако портье, в этот раз даже не
взглянув на доску с ключами, состроил отрицательную мину. Я
вздохнул. Розы уже утрачивали свою первозданную свежесть.
Я повернулся, чтобы уйти, и тут же столкнулся со своей
мадам. Она была в легком желтом платье и шляпке, особенно
удачно оттеняющей необычный цвет ее волос. Только желтых роз ей
и не хватало.
-- О, господин Мегрэ! -- воскликнула она. -- Русский Мегрэ.
Кого я знаю из русских мегрэ? -- Она напрягла память. -- Майор
Пронин! Верно?
-- Еще удивительно, что вы вообще слыхали это имя.
-- Я очень люблю русскую литературу и русский народный
фольклор.
-- Тогда мы могли бы найти много общих тем для разговора.
Она огляделась по сторонам.
-- Поговорим здесь?
В последний момент мне удалось подавить возглас
разочарования. Сегодня не мой день! Не мой! Не мой! Но потом в
голову пришла спасительная идея.
-- А цветы! Розы нужно немедленно поставить в воду, иначе
они завянут.
-- Верно, -- согласилась она. -- Придется подняться в номер.
Комната у нее была достаточно скромной: без балкона и
ванной. Имелись только туалет и душ. Мебель -- светлая, на полу
-- ковровое покрытие серого цвета в крапинку. Она наполнила
водой вазу, скучавшую на письменном столе, и опустила в нее
цветы.
-- Выпьем чего-нибудь? -- предложила она.
-- С удовольствием.
В баре нашлась бутылка итальянского вермута. Изабель разлила
его по бокалам. Я терпеть не могу крепленые вина, но вермут
неожиданно показался мне приятным. Я воспринял это как добрый
знак.
-- О чем поговорим? -- она отхлебнула из своего бокала. -- О
Льве Толстом? О Достоевском? О русской народной традиции?
-- Лучше о культурно-криминальной группе "Фокстрот", --
отозвался я. -- И о Дервише.
Она вздрогнула.
-- Неужели все русские детективы столь прямолинейны?
-- Не все, -- возразил я. -- К примеру, мой напарник Джаич
любил разводить турусы на колесах, позаниматься словоблудием.
Только где он сейчас?
-- Словоблудие, -- медленно повторила она. -- Интересное
слово.
Несмотря на вермут, совершенно не чувствовалось, чтобы между
нами росло взаимное влечение. Влечение оставалось односторонним
и это заставляло меня становиться все более агрессивным.
-- Итак, Дервиш, -- произнес я, словно бы подводя черту подо
всем ранее сказанным.
-- Дервиш, -- повторила она и снова сделала глоток. --
По-моему, наиболее яркий образ дервиша в литературе создан в
восточной сказке "Аладдин и волшебная лампа". Это, конечно, не
русский фольклор. Не Иванушка-дурачок, не Илья Муромец, не
Василиса Прекрасная. Но "Аладдин" на Руси всегда пользовался
любовью, и вы, наверняка, помните, чего хотел Дервиш?
-- Обладать волшебной лампой.
-- Верно.
-- Вы хотите сказать, что где-то среди антиквариата имеется
такая же лампа и Дервиш разыскивает ее?
Изабель поморщилась.
-- Попытайтесь избежать буквального восприятия, Мишель.
-- Боюсь, вы стремитесь придать этой истории
интеллектуальную окраску, а налицо -- уголовщина чистейшей
воды.
-- Восприятие, -- повторила она. -- Все зависит от
восприятия. Воссозданная на интеллектуальном уровне, любая
история имеет интеллектуальную окраску... Знаете, что такое
злой гений? Когда графиня состарилась, моя мама (она сделала
ударение на втором слоге -- мама') ежевечерне читала ей вслух.
Толстого, Достоевского, Тургенева, Пушкина... И они частенько
рассуждали о злом гении. Так вот, Дервиш -- не тот, из сказки,
а нынешний, -- самый настоящий злой гений.
-- В каком смысле? -- Ей уже полностью удалось околдовать
меня.
Изабель поставила на стол бокал с вином и откинулась на
диване, положив ладони под голову.
-- Чего желал Дервиш? -- спросила она.
-- Какой?
-- В сказке.
-- Я ведь уже говорил: завладеть волшебной лампой.
-- Правильно. Но зачем?
-- М-м-м... Чтобы располагать возможностью повелевать
джином.
-- А это зачем?
-- Чтобы добиться богатства и могущества.
-- Но если богатство и могущество уже есть, что случается с
лампой?
-- Не знаю, -- пробормотал я. -- В сказке об этом ничего не
сказано.
Однако она моих слов будто и не расслышала.
-- И, самое главное, что случается с джином? Ведь джин не
является рабом человека, он -- раб лампы. И выполняет желания
человека лишь постольку, поскольку тот -- обладатель лампы.
Реши эту интеллектуальную задачку, Мишель, и от тебя больше
ничего не потребуется.
Я заметил, что Изабель изящно и непринужденно перешла на ты.
Но совершенно не понял, каким образом оказался рядом с ней. Я
поцеловал ее в шею, и она вздрогнула.
-- Мы совершенно позабыли о главном персонаже, -- прошептала
она, и я вновь поцеловал ее в шею. Мне больше не хотелось
говорить, я тяжело дышал. -- Как его зовут? -- произнесла она и
сама же ответила: -- Аладдин. Что сделал Аладдин? Убил Дервиша.
Я уже расстегивал верхние пуговицы на платье и целовал ее
грудь. Она обхватила меня обеими руками.
-- Иди сюда, мой Аладдин...
Больше ничего не удалось из нее вытащить, да я и не пытался.
На прощанье Изабель подарила мне довольно увесистый бумажный
сверток. Спустившись в холл, я присел в одно из кожаных кресел
и развернул его. Это была книга "Лучшие сказки из "Тысячи и
одной ночи". И среди них, естественно, "Аладдин и волшебная
лампа". Издание было роскошное. Я полистал страницы. Неожиданно
в ней оказалась еще одна тоненькая книжечка, на сей раз --
только "Аладдин и волшебная лампа". Я бросил обе книжки в
портфель, чтобы у пистолета была возможность заняться
самообразованием.
В соседнем магазине я купил пакет с куриными ножками и
бутылку "Метаксы" на вечер. А когда выходил на улицу, чуть было
не столкнулся с фрау Сосланд. Она не спеша прогуливалась вдоль
улицы, ведя на поводке свое коротконогое чудовище. Я резко
развернулся, спрятавшись за собственную спину, и принялся
разглядывать дамские велосипеды, выставленные в витрине.
Как мне все это осточертело! Может, действительно,
перевоплотиться в Аладдина и шлепнуть Амарандова независимо от
того, виновен он в преследовании антикварщиков или нет? Или же
Дервиш -- плод болезненного воображения мадам Демонжо? А если и
плод? Все равно шлепнуть, коль ей этого так уж хочется! Не
отказывать же в подобной мелочи любовнице-француженке.
Заезжать за Бобо я не стал. Я просто позвонил ему, и мы
договорились встретиться возле "паровоза" на Главном вокзале.
Он объяснил, что в помещении вокзала стоит такой старинный
паровоз. Но когда я подъехал к привокзальной площади, он тут же
вырос подле машины.
-- Попался? -- сказал он.
-- Чего же это я попался?
-- Ну так...
-- Залезай, -- предложил я. -- А то в девять тебе уже нужно
быть в постели.
-- Верно.
Он принялся сосредоточенно изучать дорогу. Настолько
сосредоточенно, что я даже усомнился в факте его постоянного
проживания в Берлине. Человек, который постоянно живет в
городе, не станет так таращить на улицу глаза. Я поспешил
поделиться с ним своими наблюдениями.
-- Вовсе я не таращусь! -- обиделся он. -- Просто я
сосредоточился на лобовом стекле. Одно небольшое упражнение из
разработанной мной системы.
-- Может быть, ты хотя бы из вежливости сосредоточишься и на
водителе? Мы ведь с тобой сто лет не виделись.
-- Сейчас. Сначала сосредоточусь на стекле, а потом и на
водителе.
-- И на том спасибо.
Я немного подождал, когда, наконец, с упражнением будет
покончено, и принялся рассуждать вслух о том, какие
замечательные времена канули в Лету. Какие у нас были
замечательные друзья! А сейчас они разбрелись по всему свету:
кто в Израиле, кто в Америке, кто в Австралии, кто в Канаде, а
он, Бобо, здесь -- в Германии. Все же время -- очень подлая и
беспощадная штука.
Бобо со мной готов был согласиться, только время не желал
давать в обиду. Нужно учиться не бояться времени. Ведь если
вдуматься, трудно найти более безобидную вещь.
Беседуя подобным образом, мы добрались до Паризэ штрассе.
-- Вот здесь я и живу, -- воскликнул я, отпирая дверь.
Я увидел, что Малышка и Тролль в коридоре учинили игру в
чехарду. При этом они бесцеремонно топтались по Саймону,
который, естественно, и ухом не вел.
-- Привет, -- проговорил Бобо.
Вначале я подумал, что он обращается к Саймону. Тем более,
что тот посмотрел в нашу сторону и приподнял морду. Но Бобо
сперва протянул руку Троллю и представился, а затем галантно
поцеловал руку Малышке. Я оторопел.
-- Здорово! -- воскликнул Бобо. -- Ты, оказывается,
движешься в том же направлении, что и я. И даже в каком-то
смысле добился более любопытных результатов.
-- Что ты имеешь в виду? -- не понял я.
-- Опыты с разделением сознания. Я тоже экспериментирую в
этой области: так сказать, с раздвоением личности и
перемещением духа в пространстве. Но личность моя разделяется
лишь на духовное и телесное. У тебя же все куда более сложно.
Малышка и Тролль -- это ты. Но ты делегируешь им только часть
своего сознания, поэтому в состоянии при этом бодрствовать и
даже общаться с самим собой.
-- Да? -- В какой-то мере я был польщен. -- Никогда не
задумывался над этим с научной точки зрения.
-- Но как ты этого достиг?
-- Не знаю. Просто одно время по вечерам я входил в
состояние релаксации. Тогда и вызвал Малышку к жизни. А Тролль
появился сам. Поначалу они возникали только в эти минуты, а
потом остались навсегда.
-- Наверное, требовалось испытать какое-то особо сильное
чувство, чтобы подобное получилось.
-- Ты прав, -- согласился я, -- одиночество -- довольно
сильная вещь.
Мы прошли в комнату. Я выставил на стол бутылку "Метаксы" и
отправился на кухню тушить куриные ножки. Компанию мне
составлял лишь Саймон, привлеченный приятным запахом. Накануне
я купил помидоров, огурцов, картошки и лука. Я пожарил
картошку, нарезал салат и начал переносить еду в комнату.
Троица в это время о чем-то оживленно беседовала.
-- Я думал, что мы с тобой посидим, вспомним молодость, --
не без обиды заметил я. -- А ты общаешься только с моими
фантомами.
-- Чудило! -- возразил Бобо. -- Ведь они -- это ты. И,
общаясь с ними, тем самым я общаюсь с тобой.
-- Не-е-ет, -- Тролль отрицательно покачал указательным
пальцем. -- Он -- это он, а мы -- это мы.
-- Вы -- это он, как тут ни крути.
-- Мы мыслим, значит, мы существуем.
-- Это он мыслит.
-- Но он меня любит! -- воскликнула Малышка. Потом осеклась:
-- Вернее, утверждает, что любит. Значит, он любит самого себя?
-- Если его больше некому любить, ему приходится это делать
самому.
-- Это означает, что если его, наконец, кто-то полюбит, то я
исчезну?
-- Очень может быть.
-- А я? -- поинтересовался Тролль.
-- Не знаю. Все зависит от того, какую функцию ты
выполняешь.
-- Очень подлую функцию, -- вмешался я в разговор.
-- И это в благодарность за все, что я для тебя сделал? --
запротестовал Тролль. -- Я же твой лучший друг.
Тут Малышка заплакала.
-- Успокойся. -- Я погладил ее по голове. -- Ты исчезнешь
только в том случае, если я встречу тебя в жизни. Но это ведь
было бы здорово! Ты же не отказалась бы обрести плоть и кровь?
Она обхватила меня руками и уткнулась лицом в плечо.
-- Ну вот, расстроил моих фантомов, -- с укоризной бросил я
Бобо. -- Как ты вообще их обнаружил?
-- Обижаешь, -- Бобо любовно пнул Тролля кулаком в бок. --
Я, конечно, еще не имею собственных филиалов сознания, но
чужие-то обнаружить -- что может быть проще для человека,
развившего в себе определенные качества.
Мы выпили по рюмочке и принялись есть. Потом начали делиться
сведениями о бывших друзьях. Кто где и как сейчас преуспевает.
Малышка не слезала с моих колен, все сильнее прижимаясь и
временами вздрагивая.
-- Мне пора, -- спохватился Бобо. -- Иначе я не смогу лечь в
девять.
-- Каждый сходит с ума по-своему, -- отозвался я. -- Ладно,
я тебя отвезу.
-- Да не стоит. Зачем тебе куда-то ехать на ночь глядя? Тем
более, под газом. Я как-нибудь на С-бане...
-- Ну вот еще! -- Я извлек из кармана автомобильные ключи.
-- Нет на свете силы, которая помешала бы мне отвезти
однокашника.
Грязную посуду я свалил в рукомойник.
Когда мы вышли из подъезда, я остановился, как вкопанный, и
замотал головой, поскольку напротив дома стояли два "Твинго"
цвета морской волны. Вроде бы я еще не настолько набрался...
Однако дверца открылась только в одном из них. Оттуда
выпорхнула Мариночка Косых и направилась ко мне.
-- Пожалуй, тебе все же придется проехаться на С-бане, --
сказал я Бобо и развел руками.
-- Как хорошо, что ты дал мне свой адрес! -- воскликнула
Марина. -- Дома одной так тоскливо! Так невыносимо!
Я вспомнил про Малышку.
-- Может, поедем к тебе? -- предложил я. -- У меня здесь
достаточно убого.
-- Ни за что! Меня уже тошнит от этой тотальной роскоши.
Господи! Как я раньше ко всему этому стремилась! А теперь...
глаза бы не видели!
-- Похоже, у тебя начинается ностальгия по родине.
-- Вполне возможно.
-- Ну, с этим легко совладать. Пожертвуй свое состояние в
пользу беженцев из Руанды и...
-- Хорошая идея.
Она прижалась ко мне всем телом, и я забыл про Малышку да и
вообще обо всем на свете забыл. Мы пошли наверх.
Стоило нам показаться в комнате, как Малышка тут же
устремилась прочь. За ней последовал Тролль, на прощанье
пригрозив мне кулаком.
-- Кто был этот парень? -- поинтересовалась Марина.
-- Кого ты имеешь ввиду? -- Я насторожился. Неужели и она
обнаружила Тролля?
-- Ну, вы ведь вдвоем вышли из подъезда.
-- А, это мой старинный приятель. Случайно встретил его в
Берлине.
-- Случайно встретил в Берлине своего старого приятеля? Так
не бывает.
-- Как выяснилось, бывает.
Я налил в рюмки коньяк, и мы выпили.
-- Кофе?
-- С удовольствием.
Я вышел на кухню. Там столкнулся с Малышкой, ожесточенно
тершей воображаемой тряпкой посуду. На меня она даже не
взглянула. А когда я попытался поцеловать ее в щеку, решительно
отвернулась.
В дверях появилась Марина и застыла в эффектной позе.
-- Где она?
Я оглянулся на Малышку.
-- Кто, она?
-- Та, кто делит с тобой ложе. Ведь ты живешь здесь не один,
верно?
-- В принципе, я живу здесь с Джаичем, своим напарником.
Который допрашивал всех у Юрико, помнишь? Но ложе с ним я не
делю, можешь не беспокоиться. А ты что, надумала ревновать?
-- А почему же тогда вы живете вместе?
-- Мне это нравится! Какая милая у этих русских набобов
амнезия! -- Я принялся яростно помешивать кофе в турке. -- Из
соображений экономии, разумеется! Не у всех ведь под рукой
оказываются мужья с наследством.
-- А где он сейчас?
-- Кто?
-- Джаич.
-- Ты задаешь слишком много вопросов.
-- Это потому, что я нервничаю.
Кофе был готов.
-- Пойдем в комнату.
Вот как бывает, -- думал я. -- Разом -- пусто, разом --
густо. То -- никого кроме Малышки, то -- Изабель и Марина в
один и тот же день. Марина, конечно, значительно моложе, но
Изабель -- француженка. У меня раньше никогда не было
любовниц-француженок.
-- Хороший кофе, -- оценила мое искусство Марина. -- После
такого кофе хочется принять душ.
-- Душ тоже очень хороший, -- с энтузиазмом отозвался я. --
Недавно я прочистил в нем все дырочки.
Когда в ванной зашумела вода, я мигом постелил нам в большой
комнате. Все же в том, что Джаич исчез, были и свои
преимущества.
Между софой и стенкой я понапрятал презервативов. Ничего не
забыл? Я придирчиво осмотрел ложе. Последние дни я спал с
пистолетом под подушкой. На сей раз я положил его на стул и
прикрыть брюками.
Появилась Марина, совсем без одежды. И ноздри мои раздулись,
будто у коня перед долгой скачкой. Все-таки Б-г -- парень что
надо. Какой дизайн!
Утром, когда она уже собиралась вставать, я нашарил под
стенкой чудом сохранившийся презерватив, так что ей пришлось