Страница:
«Я не привык, чтобы меня кормили в этот час».
К концу месяца, когда деньги, выделенные ему на содержание, иссякли, Бруммель частенько забегал в кондитерскую лавку и набивал себе рот всем, что успевал схватить, а старая кондитерша набрасывалась на него и пыталась вырвать свои изделия из его цепких пальцев…
«Alors, Monsieur Brummell… encore une fois!» людей, которые сохранились. Он знает, что эти слова – элементы огромного паззла. «Большой Картиной» называет его Ким…]
Иногда он проводил долгие часы, поправляя складку на своем галстуке. Его слуга все время выносил из комнаты свертки с испачканным постельным бельем: «Наши маленькие слабости…»
Когда он взял леди Гринфильд за руку, чтобы отвести ее к столу, Моэм внезапно закричал с такой мукой, словно его пытали: «Ебать вас всех! Ебать! Ебать!»
Алан Сирл с лицом невыразительным, как лицо цэрэушника, увел сумасшедшего прочь.
Затем Моэм надолго забивался в угол и хныкал там, что он ужасный и злой человек.
Он был, решил Ким с безжалостностью молодости, недостаточно злым, чтобы держать себя в руках…
Друг, который ухаживал за Бруммелем в последние годы его жизни, писал: «Его состояние не поддается описанию. Как бы я ни старался, содержать его в чистоте – дело практически невозможное».
Алан Сирл писал: «Скотское состояние, в которое впал Моэм, не поддается описанию».
Вечерняя Звезда плавает в пруду, ведет конторские книги старого, заплесневелого времени.
[Ну вот, мсье Бруммель… опять вы за свое! (франц.) Ким собирает последние слова, все последние слова самых разных«Quien es? Кто здесь?» Последние слова Малыша Билли, когда он вошел в ту темную комнату, где его подстрелил Пэт Гарретт.
«Будь ты проклят, если я тебя не выживу отсюда не мытьем, так катаньем!» Последние слова Пэта Гарретта. Произнося их, он потянулся за револьвером, спрятанным под стойкой, но Брэйзил выстрелил ему один раз в сердце и один раз между глаз. Они спорили из-за границы участков.
«Дождь идет, Анита Хаффингтон». Последние слова генерала Гранта, которые он сказал своей сиделке.
«Я давным-давно вошел в тебя вновь».
«Quien es?»
Сквозь года, сквозь глухое качание маятника, постепенно темнеющий покров далекая юность рдеющая яркость падает с неба.
«Quien es?»
Скалы и камни и деревья крошечные оловянные солдатики мысли о юности…
«Quien es?» В нем больше не осталось ни движения, ни силы, он не слышит и не видит… «Будь ты проклят, если я тебя не выживу отсюда не мытьем, так катаньем!» Закатанный в клубок земных орбит, как скалы и камни и деревья. «Дождь идет, Анита Хаффингтон». «Спал крепко, как в могиле спал/Смельчак, что за отчизну пал!..»
«Quien es?» Беспомощные фигурки в игре, в которую он играет.
«Будь ты проклят, если я тебя не выживу отсюда не мытьем, так катаньем!» На шахматной доске ночей и дней. «Дождь идет, Анита Хаффингтон». Путаные призывы к борьбе и бегству, «Quien es?» Он сейчас на ковре бытия нас попрыгать заставит.
«Будь ты проклят, если я тебя не выживу отсюда не мытьем, так катаньем!» А потом в свой сундук одного за другим уберет.
«Дождь идет, Анита Хаффингтон». Где армии сражаются, не зная…
Холодные пальцы росы… раскрашенная фотография.
Конторская книга, сверкающая в небесах… «Большая Картина» – так он называет собранные воедино фрагменты… «Quien es?» Последнее из изобретений Кима… Листья шепчут: «Привет, Анита Хаффингтон!»
Институт занимается изучением происхождения, функций и будущего языка. Как в физике и в математике, наиболее абстрактные знания могут в конечном итоге оказаться самыми полезными… Свести слово к вирусу. Учащиеся овладевают такими на первый взгляд бесполезными навыками, как умение говорить задом наперед или тараторить со сверхзвуковой скоростью. Они могут начать говорить вместе с вами и закончить одновременно с вами, в точности воспроизведя каждый слог и интонацию вашей речи. Это очень неприятное ощущение, способное превратить любого собеседника в… ко-ко-косноязычного за-за-за-заику… и каждый учащийся обязан в совершенстве овладеть чревовещанием.
Ким ожидает врача. Шеф говорил о сути задания Кима в самых общих выражениях, единственное, что он сказал конкретного, так это то, что окончательное решение языковой проблемы уже не за горами и что задание Кима играет в этом ключевую роль. Ким знает, что языковые уколы бывают очень болезненными, особенно в том случае, если пациент не имеет врожденных способностей к языкам… Врач выглядит моложе своих двадцати восьми. Стройный, с соломенного цвета волосами, которые он все время приглаживает рукой при разговоре.
– Некоторые уколы переносятся тяжелее других. Французский, испанский – tres muy facil…62 Возможно, придется полежать пару деньков… Но в случае восточных языков задействован совсем иной набор мышц и нервных волокон… так что горло у вас будет болеть, как ноги у новичка, впервые севшего в седло… А арабский, сказать по правде, хуже в этом отношении всех прочих… Для связок того, кто привык говорить по-английски, – это все равно что острый нож… Кровь из горла – один из симптомов, и не самый худший… Это последствие нервного спазма: вы когда-нибудь пробовали грести на гондоле? В первый раз у гребца часто ничего не выходит, мускулы коченеют, он делает судорожные жесты, машет веслом, в желудке и кишках – комок, такое напряжение, которое часто бывает в сновидениях про сборы в дорогу, напряжение почти сексуального характера. А потом вдруг все сразу получается, помните? Ну так вот, это то же самое, только хуже… Разрыв между различными языками может быть ужасающим… пустота, заполненная молчанием… И эротические фантазии, в которых пациенту кажется, будто на него нападают полчища арабских демонов… Придется провести в госпитале дней десять… Вам предстоит понять, что говорят не ртом, не гортанью, не легкими и не голосовыми связками – говорят всем телом… А тело продолжает тянуться к прежнему языку – это в каком-то смысле похоже на героиновую ломку… Часто случаются эротические проявления… Это выглядит так, словно впрыснутый язык насилует пациента, заставляя его выкрикивать непристойности из своего словаря… Ну и, разумеется, огромное значение играет обстановка.
– Обстановка?
– Да. Например, нам привозят шесть арабских мальчишек, чтобы мы сделали им инъекцию английского… И мы обставляем палату, словно дортуар в английской частной школе… Дело ведь не только в языке, пациент должен иметь какое-то происхождение… У него должен иметься какой-нибудь акцент. Это было задание, связанное с внедрением в ряды выпускников привилегированных учебных заведений, – агентам требовался не просто аристократический акцент, но аристократический акцент, характерный для определенной школы и определенного региона Англии… это была интересная работа, потому что случались всякие неожиданные сюрпризы… Мальчики вскоре начали говорить на чистейшем английском, выкрикивая фразы высокими голосами за обедом, но в сексуальное возбуждение их приводили только вульгарные выражения из словаря кокни… Они говорили друг другу:
«Эй, я бы тебе впарил в очко…», «Приятель, фильтруй базар». «Ну-ка отвяянь срочно», – кричит один парень другому. – «Эй, смотрите, уроды, что вытворяет Реджи…» Такое было ощущение, словно какой-то простонародный демон вселился в созданные нами идеальные копии воспитанников Итона63…
– И что вы думаете по поводу этого эротического фактора?
– Очевидно, это нечто присущее самой природе языка… В конце концов язык – это средство коммуникации, то есть при его помощи ты познаешь другого точно так же, как если бы и на самом деле ему «впарил в очко»… Действительно, существуют сильные доводы в пользу того, что гортань некогда была половым органом… Первыми словами были не предупредительные крики или обмен информацией… Первыми словами были непристойности… Как вы, наверное, уже догадались, ваша миссия состоит в том, чтобы узнать больше о природе и функционировании слов… Именно поэтому выбрали вас. Вы – писатель, поэтому в состоянии не только собрать необходимую нам информацию, но и запечатлеть ее на бумаге.
Доктор встает и показывает на карту…
– Так вот, где-то в этой области среди йеменского высокогорья есть несколько отдаленных долин, в которых могло сохраниться то самое недостающее звено между человеком и обезьяной, которое впервые освоило речь. Половая жизнь этих существ заключается в том, что они говорят друг другу в горло. Их называют «смунеры»… Опытный смунер может даже задушить другую особь при помощи своего убийственного чревовещания… Ваша задача – проникнуть в одно из таких племен…
– Итак, я – тот, кому доверили это чрезвычайно важное и, я рискну добавить, чрезвычайно опасное задание, верно?
Доктор улыбается и приглаживает рукою волосы…
– Да… но это, рискну добавить, еще и чрезвычайно увлекательное задание… На самом деле я бы с удовольствием отправился туда тоже.
– Что же вас держит?
– Не столь уж многое. Я даже подал заявление. Однако в любом случае мы не будем путешествовать вместе… Вы начнете ваше внедрение вот здесь… это ярмарка… Время и место проведения постоянно меняются… В этом году она будет проводиться на окраине Ганимеда, оазисного поселения на высокогорье… с вашим знанием языка и достаточным запасом денег… две тысячи долларов – это минимум, который может понадобиться.
Доктор приготавливает инъекцию. Как только она начинает действовать, Ким чувствует, как язык пробуждается у него в гортани вместе со вкусами крови, мятного чая и бараньего сала. Он втиснут в переполненный автобус, где воняет немытыми телесами, выхлопными газами и кифом. Арабские слова разъедают английские, словно кислота… позже… чувство времени не разбито на часы, оно развернуто в пространстве, словно лента дороги… грузовик останавливается На базарной площади в Ганимеде.
Ярмарка имеет вид чего-то временного и обшарпанного, словно военный лагерь или караван, задержавшийся по какой-то причине надолго на одном месте. Лагерь ахейцев у стен Трои выглядел, наверное, примерно так же, решает Ким. Только эта ярмарка существует уже многие века. Грузовик остановился посреди огромной площади с деревьями и колодцами, разбросанными повсюду, и люди заполняют при помощи насосов канистры и горшки. По периметру площади и на боковых улочках, разбегающихся от нее во все стороны, – торговые ряды, палатки, хибары с крышами, крытыми жестью, каменные и глинобитные дома. Он проходит мимо кафе, захудалых гостиниц и купальных заведений. Мальчики с накрашенными глазами выглядывают из дверей. Он знает, куда направляется, и вскоре видит то, что ищет, – огнестрельное и холодное оружие, разложенное на прилавках и выставленное в окнах плохо освещенных лавок. Это ряды, где торгуют именно этими изделиями. Он замедляет шаг, останавливаясь время от времени, чтобы получше рассмотреть товар. Он замечает вооруженных охранников то тут, то там. Наконец, он выходит на площадь, где множество людей торгуют оружием. Стволы передают из рук в руки, заключая сделки… В основном это автоматическое оружие израильского и русского производства, М-16 встречаются гораздо реже. Мальчик трогает его за рукав и показывает на М-16.
– Купи мне это – и я твой навеки.
Ким кивает. Он спрашивает у кудрявого паренька, продающего винтовку, цену. Паренек поднимает в воздух три пальца:
– Три американских доллара. – Заметив удивление на лице Кима, мальчик, сделавший ему предложение, поспешно поясняет:
– Это означает «три тысячи». Слишком дорого.
Поторговавшись, сходятся на двух с половиной тысячах за М-16 и двести патронов к ней. Мальчик перекидывает винтовку через плечо и складывает патроны в кожаный заплечный мешок. В конце длинной кривой улочки, которая вьется, взбираясь в гору между рыжих глинобитных стен, находится отель «Ганимед», с фасадом, украшенным мраморными столбами, оставшимися от какого-то древнего здания. Ким видит весь базар внизу как на ладони. Нужно несколько дней на то, чтобы обойти его весь целиком…
Ким изможден долгим подъемом и жарой. Серебряные вспышки мелькают у него перед глазами… Головокружение… запах эфира… рыночная площадь… ужасная жара… собирающаяся толпа… лица… крики…
– Придержи-ка его, Грег… Я сейчас принесу лекарство…
– Да, языковые уколы – это еще та штучка… не самый легкий способ изучать иностранные языки, я тебе скажу… Помнишь того парня, которому вкололи бушменский? Бедняга так и не оправился…
– А вот этот укольчик приведет его в чувство…
Ким мирно засыпает.
Город имеет вид чего-то временного, словно военный лагерь, словно поселок шахтеров или нефтяников, периодами то пустеющий, то заселяемый вновь, одновременно новенький как с иголочки и пришедший в полный упадок. Рыночная площадь с запаркованными по краям списанными армейскими грузовиками… Лавки, продающие посуду, палатки, ножи, оружие и патроны, каменная лестница, ведущая от базара к старому городу, построенному на холме, городу красных глинобитных стен и закрытых ставнями окон.
Киму пришла в голову мысль, что город выглядит так, словно его построила гигантская оса. Он почувствовал, как из узких петляющих улиц доносится запах скрепленных дерьмом стен, запах древнего насекомого зла, от которого перехватывает дух… Возьми себя в руки, агент К9. Путешественник, снабженный деньгами и знанием языка. Он бродит по улицам в джинсах, бэушной армейской куртке и соломенной шляпе… Ах, оружие… Довольно большая площадь отведена исключительно под куплю-продажу любого существующего оружия.
– Если вы ищете какую-нибудь особенную модель, сэр, – осанистый джентльмен вручает Киму свою визитку, – мы найдем ее для вас, сэр…
Ким оглядывается по сторонам – ничего, кроме оружия, куда ни кинь взгляд, в лавках, усеявших склон холма. Он находится в той части, где торгуют автоматическим оружием. Вот золотая молодежь толпится, разглядывая русский десантный автомат К-47, или «узи», – шикарная штучка, самое то, чтобы выпендриваться в барах и ресторанах… полно всяческих автоматов, отмечает Ким, богатейший выбор. От всякого хлама, вроде чешских пукалок с радиусом поражения в четыре фута, до серьезных крупнокалиберных пушек, вроде старых моделей «томпсон»… Мальчик с покрытыми тусклым румянцем щеками и длинными ресницами смотрит с вожделением на «Н&К 223»… «Купи мне это – и я твой навеки». Дыхание мальчика пахнет пряностями и мускусом… Путешественник подходит к продавцу и спрашивает цену. Продавец видит, что Путешественник вооружен и скорее всего разбирается в оружии…
– Четыре тысячи долларов, очень хорошая цена.
Они сходятся на трех с половиной. Деньги здесь мало что значат. Ким вручает мальчишке покупку на глазах у довольного продавца.
– Приятно оказать услугу столь воспитанным джентльменам…
– А теперь мне нужно несколько револьверов… сменная одежда и чемоданы.
Обычно агент или частный покупатель прибывает на рынок налегке, потому что ему известно – все необходимое проще купить на месте. Ким очень быстро обзаводится именно той маркой лосьона после бритья, которую он любит больше всего, и своим неизменным «аллигатором» – так он именует саквояж, когда один изнашивается, он сразу же покупает другой. Ах да, оружие… Вот этот пистолет 44-го калибра » с полуавтоматическим затвором… подходят ли к нему патроны русского образца? Отличная вещь, рукоятка из розового дерева, и еще кольт 38-го калибра с двухдюймовым стволом и накладкой, специально подогнанной под руку Кима. Не забыть вазелин – боже мой, пять долларов за тюбик… «Да, сэр, спрос растет», – бесстыдно хихикает молодой продавец. Мальчик показывает дорогу, новенький «Н&К 223» покачивается на гордом юном плече. Легко верится, что он проворно вскинет его и разрежет противника очередью на две половины.
Отель «Ганимед» находится в конце длинной кривой улочки. Он заполняет анкету, и мальчик отводит его в комнату с окном на маленький огороженный стенами садик с фиговыми и апельсиновыми деревьями, бассейном и фонтаном… Дальше по коридору – хамам и старомодное карболовое мыло… «туалетное мыло для хорошеньких мальчиков», как называют его в Персии… Ким – большой знаток карболового мыла… В хамаме – еще несколько мальчиков, ему так знакомы эти непослушные рыжие волосы и зеленые кошачьи глаза, которые светятся в комнате с окнами, закрытыми ставнями.
Длинная кривая улочка, полная юношей, возящихся с оружием. В хамаме он встречает двух мальчишек с рынка. Они оборачиваются и улыбаются. Они стоят с полностью эрегировавшими членами, медленно намыливая друг друга теми же самыми ласковыми пальцами, которыми они поглаживали оружие, проверяя работу механизма отточенными движениями. Кое-что из их споров Путешественник не вполне понимает, потому что они говорят на диалекте, который не входил в полученные им инъекции.
Это какое-то гудение, которое издается гортанью и проходит сквозь зубы, которые мальчишки оскаливают при разговоре, словно дикие псы. От этих вибраций у постороннего начинают болеть зубы, фаллос набухает, раскачивается и пульсирует.
Теперь мальчик – его зовут Джаред – возится у него за спиной с ароматным вазелином. Пальцы, словно проталкивая патрон в ствол, проскальзывают внутрь, и Путешественник выстреливает свой заряд в мишень на стене. Мальчики похлопывают Путешественника по спине. Они относят его в номер, где Джаред окуривает дымом его грудь и лобок, и тогда Путешественник падает на колени, вдыхая ноздрями дым, смешанный с острым мускусным запахом скунса. Он ласково проводит пальцами по установке для клонирования. Звук струящейся воды флейта карболовое мыло «Спасательный буй» смывает его нижнее белье улыбку. Вот они стоят там блаженные нечистые непокорные рыжие волосы светящиеся в комнате с окнами закрытыми ставнями словно тонкая золотая проволока. Они поднимают пальцы отель «Ганимед». Он не понимает кое-что из их споров обнюхивают его гудение стоя на четвереньках на помосте оскаливают зубы словно дикие псы раскачивается и пульсирует. Мальчики похлопывают его по спине. Он вспоминает игру когда надо сделать три глубоких вдоха в то время как мальчики стоящие у него за спиной заводят ему руки за спину и он теряет сознание а потом приходит в себя вокруг смеющиеся мальчишки, он прошел нечто вроде испытания.
Они относят его обратно в номер и кладут на постель, после чего он сразу же засыпает. Он просыпается оттого, что Джаред тихонько тормошит его, и вдыхает доносящийся с балкона аромат поджаривающейся на углях баранины.
После обеда четверо мальчишек достают карту. Это нечто вроде магической операции. Они показывают на карту, решая, где устроить засаду. (Один из мальчишек эякулирует на карту. Другой обводит места, на которые упали брызги, карандашом. Затем производит какие-то вычисления на логарифмической линейке.)
Они обращаются со своими телами, как с оружием, как с артефактами, касаясь их чуткими, опытными пальцами знатоков. Джаред обнажен, его оружие лежит разобранное на верстаке перед ним. Он берет каждую деталь, ощупывает ее пальцами, запоминает ее наизусть, словно шрифт Брайля, – теперь он сможет собирать и разбирать это оружие в темноте. Мальчики любят играть в игру, в которой они опознают друг друга в темноте, ощупывая гениталии.
Ким садится голый на край постели и потягивается, сжимая изо всех сил сфинктер, чтобы не испачкать простыню. На другом конце комнаты находится мраморный унитаз, умывальник и забавная ванна, наполняемая из медного чайника, подогреваемого керосинкой. Он опорожняется с громким звуком, и кишечник извергает жидкие фекалии со следами крови. Никто не обращает на него ни малейшего внимания. Он подмывается с карболовым мылом, вытирается полотенцем и достает из кобуры русский револьвер 44-го калибра со шнеллерным бойком. Очень хорошо подогнанный револьвер, цилиндр не «играет» совсем. Он аккуратно кладет револьвер на верстак, смазывает и запоминает на ощупь каждую его деталь. У одного из мальчишек восемнадцатизарядный револьвер 17-го калибра, тонкие патроны длиной в три дюйма, пуля длинная со вставкой из мягкого металла посередине и стальными хвостовиком и головкой, благодаря чему при входе в тело она расплющивается до размера пятидесятицентовой монеты.
Ким ощущает, как что-то ударяет его с чудовищной силой в грудь, пытается вздохнуть, ловит ртом неподатливый воздух…
– Полная готовность… Полная готовность! – Доктор держит в пальцах безвольную руку.
– Он приходит в себя… Дефибриллятор можно больше не применять.
Ким сплевывает кровь в тазик. Горло саднит, и при каждом вздохе острая боль пронзает его легкие… Доктор подготавливает инъекцию…
– Вы отправитесь в путь через несколько дней… У вас марокканский акцент… Касабланка… Профессия – торговец парфюмерией… Под этим предлогом можно путешествовать где угодно… Дальнейшие инструкции получите в Танжере.
Выученный английский акцент, решает Ким. У капитана искреннее и абсолютно не внушающее доверия лицо, на макушке – поношенная красная феска.
Капитан принимается командовать носильщиками, которые грузят багаж Кима в повозку. Под отчаянную ругань носильщиков повозка отъезжает от причала, а капитан, обернувшись, выкрикивает в ответ какие-то оскорбления. Они проносятся по улочкам, обмениваясь любезностями с прохожими, некоторым из которых приходится вжиматься в дверные проемы, чтобы не очутиться под конскими копытами. Ким поселяется в люксе с балконом, с которого открывается вид на гавань и на проливы. Крутой склон ведет вниз к воде. Запах мусора и моря. Потрясающий закат… Приходит мальчик, приносит джин и тоник.
– Поставь здесь…
Ким уже знает, что такие закаты здесь – обычное дело и сравниться с ними могут только закаты в Тимбукту, которые своей красотой обязаны тончайшей взвеси красной пыли в воздухе этого региона. Ким большой знаток и любитель закатов. Он намеревается в будущем обязательно посетить Тимбукту. Но теперь он на задании, и Тимбукту придется подождать. Ким извлекает из багажа пистолеты и трубки для курения опиума. Разумеется, у него есть рекомендательные письма, но, попав в незнакомый город, он предпочитает прежде всего изучить обстановку самостоятельно. Он решает взять с собой трость с потайной шпагой и легкий русский револьвер 44-го калибра с трехдюймовым стволом, кобура под который вшита в подкладку его куртки.
Отогнав от себя толпу нищих, гидов и сводников (Ким владел искусством говорить «НЕТ», которому он научился у Мэри Солонины. Это было такое «НЕТ», которое никогда не значит «да». «НЕТ», которое в состоянии понять даже танжерский оборванец) и обернувшись в плащ-невидимку, он отправился на вечернюю прогулку. Ему полюбились эти узенькие кривые улочки, запах помоев, крошечные кафе, в которых местные жители сидят на каменных скамейках, пьют мятный чай и курят трубки с кифом. Он нашел английский бар в европейском квартале и выпил там три порции джин-тоника. Он чувствовал, как постепенно нарастает интерес к нему. Маленький город, приезжий здесь – это всегда новость. Избегая вступать в беседу с кем бы то ни было, он вернулся в отель и приказал накрыть себе ужин на балконе. Затем распаковал пишущую машинку и печатал до трех часов утра.
Как только изделие поступает в массовое производство, последнее, о чем захочет слышать производитель, так это о лучшем и более простом изделии, основанном совсем на ином принципе. Поэтому огромное количество великолепных изобретений было положено на полку и забыто. Мы можем экстраполировать тот же самый принцип на живые организмы, если будем исходить из предпосылки, что живые организмы являются артефактами, созданными для какой-то определенной цели. В этой Вселенной не бывает случайностей космического масштаба. Я имею в виду, разумеется, ту Вселенную, которую мы можем наблюдать и воспринимать. Нет никаких оснований полагать, что это – единственно возможная Вселенная. Возможно, наша Вселенная – всего лишь крошечный фрагмент общей картины, охватить которую целиком мы не можем в отведенное нам время. А даже если мы увидим ее, она, в силу ограниченности нашего восприятия, покажется нам полностью непостижимой – собственно говоря, именно поэтому мы и не можем ее видеть. (Любой феномен должен быть в какой-то степени понятен для того, чтобы его вообще можно было воспринимать.)
Таким образом, в истоке всего лежит некий прорыв, который делает возможным новую технологию, а та, в свою очередь, порождает целый спектр открытий как с позитивными, так и с негативными последствиями. Затем одно из изделий – не обязательно самое лучшее – поступает в массовое производство, и тут всему крышка. Никаких больше модификаций, никаких фундаментальных нововведений… лишь незначительные технические улучшения.
К концу месяца, когда деньги, выделенные ему на содержание, иссякли, Бруммель частенько забегал в кондитерскую лавку и набивал себе рот всем, что успевал схватить, а старая кондитерша набрасывалась на него и пыталась вырвать свои изделия из его цепких пальцев…
«Alors, Monsieur Brummell… encore une fois!» людей, которые сохранились. Он знает, что эти слова – элементы огромного паззла. «Большой Картиной» называет его Ким…]
Иногда он проводил долгие часы, поправляя складку на своем галстуке. Его слуга все время выносил из комнаты свертки с испачканным постельным бельем: «Наши маленькие слабости…»
Когда он взял леди Гринфильд за руку, чтобы отвести ее к столу, Моэм внезапно закричал с такой мукой, словно его пытали: «Ебать вас всех! Ебать! Ебать!»
Алан Сирл с лицом невыразительным, как лицо цэрэушника, увел сумасшедшего прочь.
Затем Моэм надолго забивался в угол и хныкал там, что он ужасный и злой человек.
Он был, решил Ким с безжалостностью молодости, недостаточно злым, чтобы держать себя в руках…
Друг, который ухаживал за Бруммелем в последние годы его жизни, писал: «Его состояние не поддается описанию. Как бы я ни старался, содержать его в чистоте – дело практически невозможное».
Алан Сирл писал: «Скотское состояние, в которое впал Моэм, не поддается описанию».
Вечерняя Звезда плавает в пруду, ведет конторские книги старого, заплесневелого времени.
[Ну вот, мсье Бруммель… опять вы за свое! (франц.) Ким собирает последние слова, все последние слова самых разных«Quien es? Кто здесь?» Последние слова Малыша Билли, когда он вошел в ту темную комнату, где его подстрелил Пэт Гарретт.
«Будь ты проклят, если я тебя не выживу отсюда не мытьем, так катаньем!» Последние слова Пэта Гарретта. Произнося их, он потянулся за револьвером, спрятанным под стойкой, но Брэйзил выстрелил ему один раз в сердце и один раз между глаз. Они спорили из-за границы участков.
«Дождь идет, Анита Хаффингтон». Последние слова генерала Гранта, которые он сказал своей сиделке.
«Я давным-давно вошел в тебя вновь».
«Quien es?»
Сквозь года, сквозь глухое качание маятника, постепенно темнеющий покров далекая юность рдеющая яркость падает с неба.
«Quien es?»
Скалы и камни и деревья крошечные оловянные солдатики мысли о юности…
«Quien es?» В нем больше не осталось ни движения, ни силы, он не слышит и не видит… «Будь ты проклят, если я тебя не выживу отсюда не мытьем, так катаньем!» Закатанный в клубок земных орбит, как скалы и камни и деревья. «Дождь идет, Анита Хаффингтон». «Спал крепко, как в могиле спал/Смельчак, что за отчизну пал!..»
«Quien es?» Беспомощные фигурки в игре, в которую он играет.
«Будь ты проклят, если я тебя не выживу отсюда не мытьем, так катаньем!» На шахматной доске ночей и дней. «Дождь идет, Анита Хаффингтон». Путаные призывы к борьбе и бегству, «Quien es?» Он сейчас на ковре бытия нас попрыгать заставит.
«Будь ты проклят, если я тебя не выживу отсюда не мытьем, так катаньем!» А потом в свой сундук одного за другим уберет.
«Дождь идет, Анита Хаффингтон». Где армии сражаются, не зная…
Холодные пальцы росы… раскрашенная фотография.
Конторская книга, сверкающая в небесах… «Большая Картина» – так он называет собранные воедино фрагменты… «Quien es?» Последнее из изобретений Кима… Листья шепчут: «Привет, Анита Хаффингтон!»
***
Киму пришло время отправиться на арабское задание, поэтому ему нужно научиться говорить по-арабски так, чтобы не осталось и следа иностранного акцента. Талант к языкам подобен таланту к игре в карты. У одних людей он есть, у других – нет. Читать – это одно, а говорить – совсем другое. Догадка Кима о том, что язык действует по принципу вирусной репликации, подтверждается в Институте языков, расположенном в окрестностях Парижа. Любой язык теперь можно выучить в результате серии инъекций.Институт занимается изучением происхождения, функций и будущего языка. Как в физике и в математике, наиболее абстрактные знания могут в конечном итоге оказаться самыми полезными… Свести слово к вирусу. Учащиеся овладевают такими на первый взгляд бесполезными навыками, как умение говорить задом наперед или тараторить со сверхзвуковой скоростью. Они могут начать говорить вместе с вами и закончить одновременно с вами, в точности воспроизведя каждый слог и интонацию вашей речи. Это очень неприятное ощущение, способное превратить любого собеседника в… ко-ко-косноязычного за-за-за-заику… и каждый учащийся обязан в совершенстве овладеть чревовещанием.
Ким ожидает врача. Шеф говорил о сути задания Кима в самых общих выражениях, единственное, что он сказал конкретного, так это то, что окончательное решение языковой проблемы уже не за горами и что задание Кима играет в этом ключевую роль. Ким знает, что языковые уколы бывают очень болезненными, особенно в том случае, если пациент не имеет врожденных способностей к языкам… Врач выглядит моложе своих двадцати восьми. Стройный, с соломенного цвета волосами, которые он все время приглаживает рукой при разговоре.
– Некоторые уколы переносятся тяжелее других. Французский, испанский – tres muy facil…62 Возможно, придется полежать пару деньков… Но в случае восточных языков задействован совсем иной набор мышц и нервных волокон… так что горло у вас будет болеть, как ноги у новичка, впервые севшего в седло… А арабский, сказать по правде, хуже в этом отношении всех прочих… Для связок того, кто привык говорить по-английски, – это все равно что острый нож… Кровь из горла – один из симптомов, и не самый худший… Это последствие нервного спазма: вы когда-нибудь пробовали грести на гондоле? В первый раз у гребца часто ничего не выходит, мускулы коченеют, он делает судорожные жесты, машет веслом, в желудке и кишках – комок, такое напряжение, которое часто бывает в сновидениях про сборы в дорогу, напряжение почти сексуального характера. А потом вдруг все сразу получается, помните? Ну так вот, это то же самое, только хуже… Разрыв между различными языками может быть ужасающим… пустота, заполненная молчанием… И эротические фантазии, в которых пациенту кажется, будто на него нападают полчища арабских демонов… Придется провести в госпитале дней десять… Вам предстоит понять, что говорят не ртом, не гортанью, не легкими и не голосовыми связками – говорят всем телом… А тело продолжает тянуться к прежнему языку – это в каком-то смысле похоже на героиновую ломку… Часто случаются эротические проявления… Это выглядит так, словно впрыснутый язык насилует пациента, заставляя его выкрикивать непристойности из своего словаря… Ну и, разумеется, огромное значение играет обстановка.
– Обстановка?
– Да. Например, нам привозят шесть арабских мальчишек, чтобы мы сделали им инъекцию английского… И мы обставляем палату, словно дортуар в английской частной школе… Дело ведь не только в языке, пациент должен иметь какое-то происхождение… У него должен иметься какой-нибудь акцент. Это было задание, связанное с внедрением в ряды выпускников привилегированных учебных заведений, – агентам требовался не просто аристократический акцент, но аристократический акцент, характерный для определенной школы и определенного региона Англии… это была интересная работа, потому что случались всякие неожиданные сюрпризы… Мальчики вскоре начали говорить на чистейшем английском, выкрикивая фразы высокими голосами за обедом, но в сексуальное возбуждение их приводили только вульгарные выражения из словаря кокни… Они говорили друг другу:
«Эй, я бы тебе впарил в очко…», «Приятель, фильтруй базар». «Ну-ка отвяянь срочно», – кричит один парень другому. – «Эй, смотрите, уроды, что вытворяет Реджи…» Такое было ощущение, словно какой-то простонародный демон вселился в созданные нами идеальные копии воспитанников Итона63…
– И что вы думаете по поводу этого эротического фактора?
– Очевидно, это нечто присущее самой природе языка… В конце концов язык – это средство коммуникации, то есть при его помощи ты познаешь другого точно так же, как если бы и на самом деле ему «впарил в очко»… Действительно, существуют сильные доводы в пользу того, что гортань некогда была половым органом… Первыми словами были не предупредительные крики или обмен информацией… Первыми словами были непристойности… Как вы, наверное, уже догадались, ваша миссия состоит в том, чтобы узнать больше о природе и функционировании слов… Именно поэтому выбрали вас. Вы – писатель, поэтому в состоянии не только собрать необходимую нам информацию, но и запечатлеть ее на бумаге.
Доктор встает и показывает на карту…
– Так вот, где-то в этой области среди йеменского высокогорья есть несколько отдаленных долин, в которых могло сохраниться то самое недостающее звено между человеком и обезьяной, которое впервые освоило речь. Половая жизнь этих существ заключается в том, что они говорят друг другу в горло. Их называют «смунеры»… Опытный смунер может даже задушить другую особь при помощи своего убийственного чревовещания… Ваша задача – проникнуть в одно из таких племен…
– Итак, я – тот, кому доверили это чрезвычайно важное и, я рискну добавить, чрезвычайно опасное задание, верно?
Доктор улыбается и приглаживает рукою волосы…
– Да… но это, рискну добавить, еще и чрезвычайно увлекательное задание… На самом деле я бы с удовольствием отправился туда тоже.
– Что же вас держит?
– Не столь уж многое. Я даже подал заявление. Однако в любом случае мы не будем путешествовать вместе… Вы начнете ваше внедрение вот здесь… это ярмарка… Время и место проведения постоянно меняются… В этом году она будет проводиться на окраине Ганимеда, оазисного поселения на высокогорье… с вашим знанием языка и достаточным запасом денег… две тысячи долларов – это минимум, который может понадобиться.
Доктор приготавливает инъекцию. Как только она начинает действовать, Ким чувствует, как язык пробуждается у него в гортани вместе со вкусами крови, мятного чая и бараньего сала. Он втиснут в переполненный автобус, где воняет немытыми телесами, выхлопными газами и кифом. Арабские слова разъедают английские, словно кислота… позже… чувство времени не разбито на часы, оно развернуто в пространстве, словно лента дороги… грузовик останавливается На базарной площади в Ганимеде.
Ярмарка имеет вид чего-то временного и обшарпанного, словно военный лагерь или караван, задержавшийся по какой-то причине надолго на одном месте. Лагерь ахейцев у стен Трои выглядел, наверное, примерно так же, решает Ким. Только эта ярмарка существует уже многие века. Грузовик остановился посреди огромной площади с деревьями и колодцами, разбросанными повсюду, и люди заполняют при помощи насосов канистры и горшки. По периметру площади и на боковых улочках, разбегающихся от нее во все стороны, – торговые ряды, палатки, хибары с крышами, крытыми жестью, каменные и глинобитные дома. Он проходит мимо кафе, захудалых гостиниц и купальных заведений. Мальчики с накрашенными глазами выглядывают из дверей. Он знает, куда направляется, и вскоре видит то, что ищет, – огнестрельное и холодное оружие, разложенное на прилавках и выставленное в окнах плохо освещенных лавок. Это ряды, где торгуют именно этими изделиями. Он замедляет шаг, останавливаясь время от времени, чтобы получше рассмотреть товар. Он замечает вооруженных охранников то тут, то там. Наконец, он выходит на площадь, где множество людей торгуют оружием. Стволы передают из рук в руки, заключая сделки… В основном это автоматическое оружие израильского и русского производства, М-16 встречаются гораздо реже. Мальчик трогает его за рукав и показывает на М-16.
– Купи мне это – и я твой навеки.
Ким кивает. Он спрашивает у кудрявого паренька, продающего винтовку, цену. Паренек поднимает в воздух три пальца:
– Три американских доллара. – Заметив удивление на лице Кима, мальчик, сделавший ему предложение, поспешно поясняет:
– Это означает «три тысячи». Слишком дорого.
Поторговавшись, сходятся на двух с половиной тысячах за М-16 и двести патронов к ней. Мальчик перекидывает винтовку через плечо и складывает патроны в кожаный заплечный мешок. В конце длинной кривой улочки, которая вьется, взбираясь в гору между рыжих глинобитных стен, находится отель «Ганимед», с фасадом, украшенным мраморными столбами, оставшимися от какого-то древнего здания. Ким видит весь базар внизу как на ладони. Нужно несколько дней на то, чтобы обойти его весь целиком…
Ким изможден долгим подъемом и жарой. Серебряные вспышки мелькают у него перед глазами… Головокружение… запах эфира… рыночная площадь… ужасная жара… собирающаяся толпа… лица… крики…
– Придержи-ка его, Грег… Я сейчас принесу лекарство…
– Да, языковые уколы – это еще та штучка… не самый легкий способ изучать иностранные языки, я тебе скажу… Помнишь того парня, которому вкололи бушменский? Бедняга так и не оправился…
– А вот этот укольчик приведет его в чувство…
Ким мирно засыпает.
Город имеет вид чего-то временного, словно военный лагерь, словно поселок шахтеров или нефтяников, периодами то пустеющий, то заселяемый вновь, одновременно новенький как с иголочки и пришедший в полный упадок. Рыночная площадь с запаркованными по краям списанными армейскими грузовиками… Лавки, продающие посуду, палатки, ножи, оружие и патроны, каменная лестница, ведущая от базара к старому городу, построенному на холме, городу красных глинобитных стен и закрытых ставнями окон.
Киму пришла в голову мысль, что город выглядит так, словно его построила гигантская оса. Он почувствовал, как из узких петляющих улиц доносится запах скрепленных дерьмом стен, запах древнего насекомого зла, от которого перехватывает дух… Возьми себя в руки, агент К9. Путешественник, снабженный деньгами и знанием языка. Он бродит по улицам в джинсах, бэушной армейской куртке и соломенной шляпе… Ах, оружие… Довольно большая площадь отведена исключительно под куплю-продажу любого существующего оружия.
– Если вы ищете какую-нибудь особенную модель, сэр, – осанистый джентльмен вручает Киму свою визитку, – мы найдем ее для вас, сэр…
Ким оглядывается по сторонам – ничего, кроме оружия, куда ни кинь взгляд, в лавках, усеявших склон холма. Он находится в той части, где торгуют автоматическим оружием. Вот золотая молодежь толпится, разглядывая русский десантный автомат К-47, или «узи», – шикарная штучка, самое то, чтобы выпендриваться в барах и ресторанах… полно всяческих автоматов, отмечает Ким, богатейший выбор. От всякого хлама, вроде чешских пукалок с радиусом поражения в четыре фута, до серьезных крупнокалиберных пушек, вроде старых моделей «томпсон»… Мальчик с покрытыми тусклым румянцем щеками и длинными ресницами смотрит с вожделением на «Н&К 223»… «Купи мне это – и я твой навеки». Дыхание мальчика пахнет пряностями и мускусом… Путешественник подходит к продавцу и спрашивает цену. Продавец видит, что Путешественник вооружен и скорее всего разбирается в оружии…
– Четыре тысячи долларов, очень хорошая цена.
Они сходятся на трех с половиной. Деньги здесь мало что значат. Ким вручает мальчишке покупку на глазах у довольного продавца.
– Приятно оказать услугу столь воспитанным джентльменам…
– А теперь мне нужно несколько револьверов… сменная одежда и чемоданы.
Обычно агент или частный покупатель прибывает на рынок налегке, потому что ему известно – все необходимое проще купить на месте. Ким очень быстро обзаводится именно той маркой лосьона после бритья, которую он любит больше всего, и своим неизменным «аллигатором» – так он именует саквояж, когда один изнашивается, он сразу же покупает другой. Ах да, оружие… Вот этот пистолет 44-го калибра » с полуавтоматическим затвором… подходят ли к нему патроны русского образца? Отличная вещь, рукоятка из розового дерева, и еще кольт 38-го калибра с двухдюймовым стволом и накладкой, специально подогнанной под руку Кима. Не забыть вазелин – боже мой, пять долларов за тюбик… «Да, сэр, спрос растет», – бесстыдно хихикает молодой продавец. Мальчик показывает дорогу, новенький «Н&К 223» покачивается на гордом юном плече. Легко верится, что он проворно вскинет его и разрежет противника очередью на две половины.
Отель «Ганимед» находится в конце длинной кривой улочки. Он заполняет анкету, и мальчик отводит его в комнату с окном на маленький огороженный стенами садик с фиговыми и апельсиновыми деревьями, бассейном и фонтаном… Дальше по коридору – хамам и старомодное карболовое мыло… «туалетное мыло для хорошеньких мальчиков», как называют его в Персии… Ким – большой знаток карболового мыла… В хамаме – еще несколько мальчиков, ему так знакомы эти непослушные рыжие волосы и зеленые кошачьи глаза, которые светятся в комнате с окнами, закрытыми ставнями.
Длинная кривая улочка, полная юношей, возящихся с оружием. В хамаме он встречает двух мальчишек с рынка. Они оборачиваются и улыбаются. Они стоят с полностью эрегировавшими членами, медленно намыливая друг друга теми же самыми ласковыми пальцами, которыми они поглаживали оружие, проверяя работу механизма отточенными движениями. Кое-что из их споров Путешественник не вполне понимает, потому что они говорят на диалекте, который не входил в полученные им инъекции.
Это какое-то гудение, которое издается гортанью и проходит сквозь зубы, которые мальчишки оскаливают при разговоре, словно дикие псы. От этих вибраций у постороннего начинают болеть зубы, фаллос набухает, раскачивается и пульсирует.
Теперь мальчик – его зовут Джаред – возится у него за спиной с ароматным вазелином. Пальцы, словно проталкивая патрон в ствол, проскальзывают внутрь, и Путешественник выстреливает свой заряд в мишень на стене. Мальчики похлопывают Путешественника по спине. Они относят его в номер, где Джаред окуривает дымом его грудь и лобок, и тогда Путешественник падает на колени, вдыхая ноздрями дым, смешанный с острым мускусным запахом скунса. Он ласково проводит пальцами по установке для клонирования. Звук струящейся воды флейта карболовое мыло «Спасательный буй» смывает его нижнее белье улыбку. Вот они стоят там блаженные нечистые непокорные рыжие волосы светящиеся в комнате с окнами закрытыми ставнями словно тонкая золотая проволока. Они поднимают пальцы отель «Ганимед». Он не понимает кое-что из их споров обнюхивают его гудение стоя на четвереньках на помосте оскаливают зубы словно дикие псы раскачивается и пульсирует. Мальчики похлопывают его по спине. Он вспоминает игру когда надо сделать три глубоких вдоха в то время как мальчики стоящие у него за спиной заводят ему руки за спину и он теряет сознание а потом приходит в себя вокруг смеющиеся мальчишки, он прошел нечто вроде испытания.
Они относят его обратно в номер и кладут на постель, после чего он сразу же засыпает. Он просыпается оттого, что Джаред тихонько тормошит его, и вдыхает доносящийся с балкона аромат поджаривающейся на углях баранины.
После обеда четверо мальчишек достают карту. Это нечто вроде магической операции. Они показывают на карту, решая, где устроить засаду. (Один из мальчишек эякулирует на карту. Другой обводит места, на которые упали брызги, карандашом. Затем производит какие-то вычисления на логарифмической линейке.)
Они обращаются со своими телами, как с оружием, как с артефактами, касаясь их чуткими, опытными пальцами знатоков. Джаред обнажен, его оружие лежит разобранное на верстаке перед ним. Он берет каждую деталь, ощупывает ее пальцами, запоминает ее наизусть, словно шрифт Брайля, – теперь он сможет собирать и разбирать это оружие в темноте. Мальчики любят играть в игру, в которой они опознают друг друга в темноте, ощупывая гениталии.
Ким садится голый на край постели и потягивается, сжимая изо всех сил сфинктер, чтобы не испачкать простыню. На другом конце комнаты находится мраморный унитаз, умывальник и забавная ванна, наполняемая из медного чайника, подогреваемого керосинкой. Он опорожняется с громким звуком, и кишечник извергает жидкие фекалии со следами крови. Никто не обращает на него ни малейшего внимания. Он подмывается с карболовым мылом, вытирается полотенцем и достает из кобуры русский револьвер 44-го калибра со шнеллерным бойком. Очень хорошо подогнанный револьвер, цилиндр не «играет» совсем. Он аккуратно кладет револьвер на верстак, смазывает и запоминает на ощупь каждую его деталь. У одного из мальчишек восемнадцатизарядный револьвер 17-го калибра, тонкие патроны длиной в три дюйма, пуля длинная со вставкой из мягкого металла посередине и стальными хвостовиком и головкой, благодаря чему при входе в тело она расплющивается до размера пятидесятицентовой монеты.
Ким ощущает, как что-то ударяет его с чудовищной силой в грудь, пытается вздохнуть, ловит ртом неподатливый воздух…
– Полная готовность… Полная готовность! – Доктор держит в пальцах безвольную руку.
– Он приходит в себя… Дефибриллятор можно больше не применять.
Ким сплевывает кровь в тазик. Горло саднит, и при каждом вздохе острая боль пронзает его легкие… Доктор подготавливает инъекцию…
– Вы отправитесь в путь через несколько дней… У вас марокканский акцент… Касабланка… Профессия – торговец парфюмерией… Под этим предлогом можно путешествовать где угодно… Дальнейшие инструкции получите в Танжере.
***
– Меня зовут капитан Зомба. Из отеля «Континенталь».Выученный английский акцент, решает Ким. У капитана искреннее и абсолютно не внушающее доверия лицо, на макушке – поношенная красная феска.
Капитан принимается командовать носильщиками, которые грузят багаж Кима в повозку. Под отчаянную ругань носильщиков повозка отъезжает от причала, а капитан, обернувшись, выкрикивает в ответ какие-то оскорбления. Они проносятся по улочкам, обмениваясь любезностями с прохожими, некоторым из которых приходится вжиматься в дверные проемы, чтобы не очутиться под конскими копытами. Ким поселяется в люксе с балконом, с которого открывается вид на гавань и на проливы. Крутой склон ведет вниз к воде. Запах мусора и моря. Потрясающий закат… Приходит мальчик, приносит джин и тоник.
– Поставь здесь…
Ким уже знает, что такие закаты здесь – обычное дело и сравниться с ними могут только закаты в Тимбукту, которые своей красотой обязаны тончайшей взвеси красной пыли в воздухе этого региона. Ким большой знаток и любитель закатов. Он намеревается в будущем обязательно посетить Тимбукту. Но теперь он на задании, и Тимбукту придется подождать. Ким извлекает из багажа пистолеты и трубки для курения опиума. Разумеется, у него есть рекомендательные письма, но, попав в незнакомый город, он предпочитает прежде всего изучить обстановку самостоятельно. Он решает взять с собой трость с потайной шпагой и легкий русский револьвер 44-го калибра с трехдюймовым стволом, кобура под который вшита в подкладку его куртки.
Отогнав от себя толпу нищих, гидов и сводников (Ким владел искусством говорить «НЕТ», которому он научился у Мэри Солонины. Это было такое «НЕТ», которое никогда не значит «да». «НЕТ», которое в состоянии понять даже танжерский оборванец) и обернувшись в плащ-невидимку, он отправился на вечернюю прогулку. Ему полюбились эти узенькие кривые улочки, запах помоев, крошечные кафе, в которых местные жители сидят на каменных скамейках, пьют мятный чай и курят трубки с кифом. Он нашел английский бар в европейском квартале и выпил там три порции джин-тоника. Он чувствовал, как постепенно нарастает интерес к нему. Маленький город, приезжий здесь – это всегда новость. Избегая вступать в беседу с кем бы то ни было, он вернулся в отель и приказал накрыть себе ужин на балконе. Затем распаковал пишущую машинку и печатал до трех часов утра.
Как только изделие поступает в массовое производство, последнее, о чем захочет слышать производитель, так это о лучшем и более простом изделии, основанном совсем на ином принципе. Поэтому огромное количество великолепных изобретений было положено на полку и забыто. Мы можем экстраполировать тот же самый принцип на живые организмы, если будем исходить из предпосылки, что живые организмы являются артефактами, созданными для какой-то определенной цели. В этой Вселенной не бывает случайностей космического масштаба. Я имею в виду, разумеется, ту Вселенную, которую мы можем наблюдать и воспринимать. Нет никаких оснований полагать, что это – единственно возможная Вселенная. Возможно, наша Вселенная – всего лишь крошечный фрагмент общей картины, охватить которую целиком мы не можем в отведенное нам время. А даже если мы увидим ее, она, в силу ограниченности нашего восприятия, покажется нам полностью непостижимой – собственно говоря, именно поэтому мы и не можем ее видеть. (Любой феномен должен быть в какой-то степени понятен для того, чтобы его вообще можно было воспринимать.)
Таким образом, в истоке всего лежит некий прорыв, который делает возможным новую технологию, а та, в свою очередь, порождает целый спектр открытий как с позитивными, так и с негативными последствиями. Затем одно из изделий – не обязательно самое лучшее – поступает в массовое производство, и тут всему крышка. Никаких больше модификаций, никаких фундаментальных нововведений… лишь незначительные технические улучшения.