Страница:
Ким улыбается многозначительно и похотливо…
– Капитан, если меня убьют, я хочу, чтобы меня похоронили в одном гробу с вами…
– А с чего это вы решили, что мы умрем в один и тот же день, лейтенант? – говорит капитан с непринужденной улыбкой. Он совершенно очевидно наслаждается, этой беседой…
– Ну, сэр, если кто-то из" нас умрет раньше, он может просто распорядиться, чтобы в ящике оставили место для другого, это ж ясно… Только сперва, разумеется, надо прояснить этот вопрос с отделом здравоохранения. Вы не поверите, сэр, у меня на родине, в Сент-Луисе, в соответствии с пунктом 685-м директивы отдела здравоохранения вы не можете даже жечь мусор у себя в собственной сраной яме, если вы простите мне выражение, сэр.
Ким знал, что любимым пунктиком капитана были вашингтонские бюрократы, которые губят страну и пытаются удушить нас всех бесконечной волокитой.
– Они хуже грыжи, капитан.
– Да-да, разумеется, очень хорошо сказано, лейтенант…
Ким решает воспользоваться моментом.
– Бойцы слегка волнуются, сэр… Я хочу сказать, не могли бы устроить налет на какую-нибудь деревеньку, разумеется, после того, как разберемся с мостом…
– Конечно, лейтенант. Мальчики заслужили разминку.
Цитата из Тацита прокручивается у Кима в мозгу: «Если женщина или хорошенький мальчик попадаются им в руки, они разрывают их на куски в борьбе за обладание ими, в то время как пленных они заставляют перерезать друг другу горло…»
– Очень любезно с вашей стороны, сэр… – Ким скалит зубы в улыбке дикого пса. (Дикие псы, как вы, наверное, знаете, скалятся при встрече друг с другом в знак приветствия.) Капитан улыбается в ответ. И пятьдесят оборванцев во взводе Кима тоже скалят зубы, услышав это соблазнительное известие. Не заносите гражданских лиц в число потерь, пока хорошенько их не изнасилуете.
Засада оказалась сплошным кошмаром. Прибор ночного видения сломался… Конструкция была достаточно надежной, оставалось только довести до ума несколько технических деталей, но все испортил один боец, страдавший эпилепсией, – в припадке он выпустил в него всю обойму своего мелкокалиберного, тридцать патронов, и солдаты успели выскочить из грузовика и открыли огонь из пулемета, ориентируясь на вспышки выстрелов (пламегаситель тоже оказался неисправен). Ким дал команду отходить, оставив на месте пятнадцать убитых. Раненых, которые не могли ходить сами, пришлось пристрелить, чтобы они не попались в руки туркам – те, как всем известно, большие любители и мастера пыток и, поскольку пленные им попадаются редко, не упустили бы такого случая позабавиться.
Так как от взвода осталась только кучка бойцов, которой не под силу было бы взять штурмом нужник, они решили примкнуть к другой армии. В этом районе полиции как таковой не существует, а поскольку почти все население вооружено до зубов, человеческие потери, как правило, значительны. Тела оставляют прямо на улице на сутки. Если за сутки их не востребуют ни друзья, ни родственники, то тела пускают на удобрение.
Так от них хоть какая-то польза. Трупы самых молодых и здоровых скармливают «длинным свиньям». Мясо этих тварей, откормленных человечиной и свежими фруктами, удивительно приятно на вкус.
Банда Кима распадается. Он отправляется с тремя парнями в ресторан на вершине утеса, который нависает над долиной в том месте, где река становится шире. Он видит в отдалении шлюпки, изящные аутригеры70 с тонкими корпусами из твердых пород древесины и разноцветными парусами. Он заказывает графин метаксы, сухого ароматного бренди, который ароматизируют гранатовым соком… Официант встречает их улыбкой дикого пса и говорит: «Сегодня вечером у нас длинная свинья», – и возвращается через час с аппетитным поросенком, покрытым румяной корочкой, из-под которой течет жирный сок и виднеется розовое мясо… Они завершают трапезу местными апельсинами, растущими на бедных почвах на склонах холмов и поэтому имеющими специфический пряный привкус душистых трав, согретых полуденным солнцем. Они откидываются на спинки и рыгают, а тем временем сумерки, словно голубая пыль, медленно заполняют долину.
Ким лениво размышляет о своей миссии, о том, что он должен отыскать недостающее звено, то, с которого началась история человеческой речи… И о забытых племенах в отдаленных долинах, которые по-прежнему используют гортань в качестве полового органа… «Чем-то похоже на отвратительных золотых рыбок, – думает Ким, – которые целуются, впиваясь друг другу в холодные губы». Первые слова были невыразимо непристойны… Именно поэтому, за исключением тех самых отдаленных долин, они уже миллионы лет нигде более не звучат… Ким вспоминает одну историю.
Гончие Тиндалоса71, март 1929 года… В нашем языке нет слов для их описания… смутные намеки на них содержатся в мифах о грехопадении… непристойные древние таблички… У греков для них существовало специальное имя, которое скрывало их грязную суть… Дав чему-либо имя, вы тем самым отнимаете у него силу, в данном случае силу их гнусной сущности, в которой заключена суть их существования… Они слишком ужасны для того, чтобы называть их по имени или смотреть на них… Если ты сможешь взглянуть Смерти в глаза, та она потеряет свою силу и не сможет одолеть тебя. Quien es? Если ты требуешь у Смерти предъявить верительные грамоты, ты – труп. Фотография в ее паспорте – твоя посмертная маска, добраться до этих чертовых гончих, той жуткой и страшной тайны. Воистину нечто ужасное и невыразимое произошло в начале начал. Не было слов в начале каких начал? В начале тех начал, когда произошло ужасное и невыразимое, а как еще? До времени произошло ужасное и невыразимое, породившее время, а с ним вместе – и все обрушившееся на нас дерьмо… Семена греха до сих пор таятся в темных закоулках, алчущие и жаждущие… В белом сиянии, которое не было светом, в кричащем молчании я услышал их дыхание, ощутил его у себя на лице…
Дела идут все хуже и хуже, надо быть психом, чтобы захотеть вновь родиться на свет. Мы будем толкать перед собой тележки для покупок, полные каких-нибудь бумажек вроде денег, и нужно будет тратить все больше и больше чтобы приобретать все меньше и меньше и то же самое с документами их требуют все больше и больше чтобы доказать все меньшее и меньшее простаиваешь днями в конторах чтобы получить справку, но бюрократия сжевывает все больше и больше капусты из карманов налогоплательщика и гадит все новыми и новыми законами, пока твое разрешение на ношение оружия не окажется погребенным под кучей дерьма. У тебя нет формы 4F-Q, считай у тебя ничего нет, даже меньше чем ничего, и даже если у тебя этого нет, они все равно придут и заберут даже то, чего нет.
Я умчался от них на квинтильоны лет, но они учуяли меня и там. Они алчут чистого, неиспорченного… но при этом все, что не запятнано грехом, это они презирают. Они есть то самое, что отделилось от чистоты в самом начале начал… они по природе своей грязны – пожирающие нечистоты, раболепные, порочные, льстивые твари, вот кто они такие, сосуды всяческого беззакония. В этой Вселенной существует только чистое и грязное… Грязное алчет чистоты, но понимает лишь как пищу, которую можно пожрать, чистое же время от времени мечтает об искупительной капле грязи. И это беспокоит тех, кто нечист.
– Ах, дорогуша, ты, наверное, внутри такой порочный и уродливый, бедняжка ты моя несчастная…
Грязное выражает себя через углы. То есть это как?
Человек, чистая его часть, происходит от кривой. А теперь какую такую кривую швыряешь ты нам, Чамберс? Срамную кривую?.. Я не намереваюсь оставаться и слушать подобную чушь… Продолжительный отдых в хорошем санатории должен принести тебе неизмеримую пользу.
– Нужно держать их вне этого мира. Они могут проникнуть к нам только посредством углов… Мы должны устранить все углы в этой комнате… Великая Мать, спаси меня от гончих… Пошли их назад – ненасытных, рычащих, обозленных – в нечистоту, которая существовала в начале до сотворения времени и пространства… Благодарю за помощь… резкий тошнотворный запах… да я от тошноты прямо-таки пополам сложился, сэр, словно меня кулаком в живот ударили, ну тут меня сразу же и вывернуло, сэр, как можно отличить настоящего джентльмена – настоящий джентльмен всегда щедрый.
Репортер неохотно расстается с десятью шиллингами.
Он лежал нагишом, его грудная клетка и руки были покрыты голубоватой слизью, которая пахла так, как могло бы пахнуть гнилое олово. «Берегитесь Дойлзов. Они могут помочь им проникнуть сюда, вы, разумеется, в курсе, кто они такие. Сатиры могут помочь. Они могут войти сюда через алый круг, греки знали, как бороться с этим. Боже милостивый, штукатурка осыпается… В комнате темнеет… их языки…»
Киму хочется в туалет по-маленькому. Он осторожно выползает из гамака, подбирает ботинки, вытряхивает из одного скорпиона и прибивает тварь тяжелой подошвой. Затем надевает ботинки и выходит из дверей под яркий свет луны, в одних трусах и ремне, на котором болтается револьвер 44-го калибра. Стоя лицом к утесу, он мочится в серебрящийся поток. Ночной воздух, ароматный и холодный, овевает его тело. И в тут же секунду раздается собачий лай, кто-то идет. Другие мальчишки вскакивают из гамаков, сжимая в руках готовое к бою оружие. Дом огорожен живой изгородью из кактусов. Узкая калитка из колючей проволоки.
– Разведать и доложить. Интересно, с чего это они не на шутку растявкались?
Сын хозяина постоялого двора держит лампу. У мальчика невозмутимый жизнерадостный вид. У него пистолет, заткнутый за пояс-патронташ, финка и в руке – гибкий стальной прут с грузом на конце.
– У меня важные новости для капитана Карсонса… Калитка отворяется, собаки с рычанием устремляются во тьму.
– Позвольте мне заняться их воспитанием. Иначе псы, которые так вас ненавидят, вопьются вам в горло, как только вы заболеете или окажетесь ранены… такова уж их природа… Назад, гончие Тиндалоса! Сосуды нечистот!
Он наносит удары прутом, рычание превращается в визг, и псы расползаются, поджав хвост, по своим грязным конурам. Мальчик улыбается, сгибая в руках стальной прут.
– Видите, мииистер Карсонс, я ненавижу собак не меньше вашего.
И мальчик оскаливает зубы в приветственной улыбке диких псов.
– Что за херня тут творится, что вы нас всех заставили выскочить из постелей с утренним стояком наперевес?
– Я пришел, чтобы показать вам путь к месту, где живут горлоебы…
И он издает гортанью звук, от которого у Кима сводит челюсти.
– Да? Но я вовсе не утверждал, что мне туда нужно…
– Вы что, забыли про вашу миссию, мииистер Карсонс? Может быть, вам напомнить?
– Ладно, ладно, ради всего святого, хоть одеться мне дайте…
Ким собрал свое снаряжение: револьвер 44-го калибра, пружинный нож, короткоствольный 38-го, тонкий, как вафля, мелкокалиберный под патрон 22-го калибра, очень легкий полуавтоматический карабин 45-го калибра с четырнадцатидюймовым стволом и десятизарядным магазином, унцию морфина и унцию гашиша, аптечку первой помощи, столовый прибор и набор для починки одежды… Трое мальчиков, которым он сообщил, что они отправляются далеко-далеко на восток, решили отказаться. Уже через десять минут он следовал по пятам мальчика-проводника, углубляясь в пустыню. Они шли не менее трех часов, используя так называемую «поступь волшебника», при которой тело наклоняется слегка вперед. Наконец, они натолкнулись на патруль… Мальчик назвал пароль. Занималась заря, и в сером утреннем свете он различил дирижабль, привязанный к стальной мачте, который покачивался под дуновением поднимавшегося утреннего бриза… Они быстро вскарабкались по лестнице и вошли в кабину, которая оказалась довольно просторной…
Там уже находилось трое мужчин. Мальчик представил им Кима.
– Доктор Шиндлер – Ким Карсоис…
Две другие фамилии ему не запомнились. У Кима была очень плохая память на фамилии, поэтому он разработал мнемоническую систему для их запоминания, основанную на моментальной визуализации. Бикфорд, например: бык, который бодает рогами новенький форд. В случае этих двух безымянных засранцев система не сработала, но он прекрасно понимал, к какому человеческому типу они принадлежат… секретные агенты, наемные убийцы… серые, безликие люди с холодными, мертвыми глазами.
Заурчал мотор, и они помчались, оставляя ветер у себя за спиной. В кабине можно было прогуливаться, рассматривая пейзаж за окном в большие смотровые окна.
Через три дня полета они приземлились посреди древнего желтого ландшафта. Шакалы, бегавшие по камням, бросали на них равнодушные взгляды. Они очутились где-то в самом центре Аравии. Они проводили спокойным взглядом дирижабль, который снова взмыл в воздух и направился куда-то на запад.
– Ну и что теперь? – поинтересовался Ким. Один из агентов, которого, как теперь уже знал Ким, звали Прибью -(очень приятно, Прибью… кого хочешь за бабки), несколько неуверенно сообщил:
– У нас тут намечена встреча с англичанами. – Другого звали Уильяме. Он сказал:
– Опаздывают. Наверное, возятся с арабскими мальчишками.
– Ага, вот это, должно быть, наш связной… – Прибью показывает на приближающееся с востока облако пыли. Вскоре им удается разглядеть машину с огромными колесами, на которые надеты очень широкие шины. Машина останавливается прямо перед ними в облаке желтой пыли.
– Привет, ребята!
Из машины выходит Тони Аутвейт в шортах, пробковом шлеме и со стеком в руке.
– Майор Аутвейт, Ми-5 – Прибью и Уильяме, ЦРУ, и доктор Шиндлер.
Ким замечает, что цэрэушники явно взбешены тем, что их представили.
– Ладно, забирайтесь в машину. Нам надо поспеть туда прежде, чем солнце поднимется высоко.
Штаб-квартира представляет собой кучку сборных бараков на голом горном склоне. Ким оказывается в одном бараке с Тони и доктором Шиндлером.
– Эти шпионы выводят меня из себя своими дурацкими профессиональными штучками, – сообщает Тони.
– Какое сегодня число? – спрашивает Ким.
– Двадцать третье декабря тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.
– А я был на все сто уверен, что сегодня двадцать второе… И что же мы, собственно говоря, делаем здесь?
– Не имею ни малейшего представления… Это как-то связано с человеческим голосом как оружием массового уничтожения… Нельзя позволить янки, чтобы они в одиночку завладели такой штукой… Тогда нам всем придется жевать жвачку и питаться попкорном… Горлобои обитают где-то в этих краях, наша задача отыскать их… Все остальное – дело техники…
Доктор протирает очки жидкостью для промывки линз… Он показывает на флакон пальцем…
– Не так-то просто достать эту штуку, знаете ли… Она посягает на монополию производителей салфеток для протирки линз, и им это совсем не нравится… Узнать можно, только если кто-то шепнет. Зайдите в аптеку и попросите эту жидкость, и на вас посмотрят так, словно вы потребовали кокаин… Моя первая специальность – лингвистика. Затем я позанимался немного с полевыми исследованиями в Южной Америке и начал специализироваться на средствах межвидовой коммуникации… – В каком-то смысле любая коммуникация является межвидовой, – замечает Тони.
– Разумеется, но под подобное заявление денег от адмиралтейства на исследования не получишь… В теории, когда приземлится летающая тарелка или что-нибудь еще в этом роде, я смогу общаться с ее экипажем при помощи специальных средств коммуникации…
– Возможно, они уже давно высадились в человеческом мозгу и нервной системе, – говорит Ким. Доктор кивает:
– Проблема от этого не меняется. Допустим, у вас в голове инопланетянин. Как вы установите с ним контакт? Как вы узнаете, что ему нужно?.. Как заставите отправиться восвояси?.. Сначала нужно обнаружить его, а обнаружить его можно только при помощи логических умозаключений… изучение гортанного народа может дать нам ключ к решению этой загадки… способ проникнуть в глубины нашего собственного сознания, обнаружить там незаконно поселившегося жильца и припереть его к стенке.
– Что ж, давайте тогда этим и займемся… – С этими словами Тони подходит к карте.
– Судя по всему, мы обнаружили поселение вот здесь, в этой долине, закрытой горами с обоих концов… источники воды… Мы можем проникнуть туда при помощи парашютов или вертолета.
– Исключено… – заявляет доктор. – Мы не можем предсказать, какое впечатление это произведет на обитателей…
– Мы можем использовать дельтапланы или воздушные шары… При помощи альпинистского снаряжения туда не пробраться.
– Янки собираются попасть туда на вертушке…
– Их нужно срочно остановить!
– Пока нам удалось их остановить… – Тони демонстрирует присутствующим какую-то металлическую деталь… – Но мы все равно должны поторапливаться, пока они не начали шнырять повсюду и создавать тревожную обстановку… Не хотелось бы, чтобы гортанный народец окочурился от страха, словно норки в клетке, прежде чем мы выведаем все их секреты.
Они усаживаются в кабину «Песчаной жужелицы».
– Воздушные шары и газовые баллоны… – сообщает Тони, показывая на ящики со снаряжением. При помощи этого мы проникнем в долину, а если по везет, то и выберемся оттуда.
«Песчаная жужелица» срывается с места, гравий летит из-под колес. Они пробираются вверх по крутым горным дорогам, которые местами сужаются, становясь не шире пешеходной тропы: кругом скалы из красного песчаника, от которого эта местность и получила свое название «Красные земли». Несколько раз «Жужелица» чуть не срывалась на повороте с обрывов высотой в тысячи футов, и тогда гравий сыпался из-под колес в бездну. Но Тони был опытным водителем, который чувствовал автомобиль как собственную кожу.
БУМ! Крупный камень ударил по днищу машины.
– Будем надеяться, что газовые баллоны не взорвутся.
Тони ворчит:
– Да, чертова работенка – собирать кого-нибудь по клочкам после взрыва.
Дорога упирается в заросли кустарника и кактусов. В двадцати ярдах за ними виднеется край кратера. Тони сверяется с картой.
– Вроде бы это здесь.
Они выходят из машины. Ким замечает, что ярко-красные цветы кактусов на фоне красных камней похожи на капли крови, сворачивающейся прямо у него на глазах.
– Назад! – вскрикивает Тони.
Ким замечает крохотную змейку точно такого же цвета, что и камни, тонкую, как карандаш, и длиною не больше фута.
– Убей ее.
– Как скажешь.
Ким выхватывает гладкоствольный пистолет, и змейка превращается в кровавые ошметки, которые судорожно бьются в пыли.
– Это квакиутль… – объясняет Тони. – Жуткая смерть… Эротические конвульсии… кровь фонтаном хлещет из члена.
– Звучит как легенда.
Они подходят к краю кратера, Ким останавливается в шести футах от пропасти (он страдает боязнью высоты) и заглядывает внутрь. Кратер имеет около трехсот ярдов в ширину и в сечении несколько похож на яйцо. На глубине двух тысяч футов Ким видит серебряную ленту реки и какую-то зелень…
– Что ж, пожалуй стоит попытать счастья прямо сейчас, пока не поднялся ветер и не усложнил нам заплачу… – Голос Тони становится тише. Он подходит к краю кратера на гораздо более близкое расстояние, чем отважился Ким. Ким осторожно следует за ним, но останавливается поодаль.
– Смотрю, нет ли где выступов… Не хотелось бы, чтобы воздушный шар задел о камни… тут на поверхность выходит кварц – очень острые сколы… Ага, вот здесь… Подгони-ка «Жужелицу» поближе…
– Я не умею водить.
– Что ты говоришь!.. Что ж они тебе для этого таблетки не дали?.. Ну ладно…
Он делает знаки Шиндлеру, который изучает в лупу цветок кактуса… Шиндлер подгоняет «Жужелицу» на расстояние пятнадцати футов от края обрыва. Они выгружают воздушные шары и газовые баллоны, парашют для спуска дополнительных баллонов, при помощи которых они собираются выбраться из кратера.
– Вначале самое необходимое… Мы должны убедиться в том, что баллоны приземлятся удачно… Помогите-ка, ребята… Раз… Два… Три…
Баллоны весят под несколько сотен фунтов, но участникам экспедиции все же удается перевалить их через край скалы. Парашют открывается. Тони наблюдает за его полетом в бинокль.
– Ага, опустились прямо на берегу ручья… Теперь надуваем воздушные шары.
Шары розовые – наверное, для того, чтобы их было не так заметно на фоне красных скал…
Тони читает инструкцию на газовом баллоне…
– Посмотрим… Вот здесь отвинтить… Перед тем как повернуть вентиль, убедитесь в том, что сальник надежно закреплен…
Слышится шипение газа, и шар начинает надуваться… И вот он уже вздымается в воздух, словно огромная розовая эрекция…
– Браво! – восклицает Ким.
Ким надевает на себя парашютные ремни, и Тони крепит их к парящему над ними шару. Он чувствует силу, влекущую его вверх, и легкость в ногах. Наверное, такие ощущения бывают, когда ходишь по Луне…
– Сейчас ты весишь около семи фунтов… Привыкни к этому ощущению…
Ким отходит от кратера и осторожно подпрыгивает… Встает на цыпочки, словно балетный танцор. Взлетает на тридцать футов в воздух и медленно опускается обратно…
– Да, с этой штукой я бы такие антраша выделывал!..
Тони и Шиндлер тоже готовы…
– Отлично, парни, я пойду первым…
Тони берет в руки складной алюминиевый шест длиною в семь футов…
– На случай, если вас отнесет слишком близко к скалам… смотрите…
Он ступает на край и приседает…
– Прыгайте вверх и ВПЕРЕД!
Он отталкивается и прыгает, словно прыгун в воду, с той только разницей, что взлетает сначала на сорок футов в воздух и только потом начинает медленно опускаться в кратер.
Ким прыгает последним. Вначале он приходит в полный восторг, балансирует в воздухе, изображая канатоходца и элегантно раскланиваясь перед воображаемыми зрителями. Ему даже начинают чудиться запахи жареного арахиса и слоновьего навоза. Внизу он видит другие воздушные шары, парящие, словно на картине Гойи…
Он опускается вниз все медленнее и медленнее… Воздух сгущается, словно вода. Он вспоминает о том, что давление воды способно раздавить водолазный колокол, это одна из проблем, которая возникает при изучении океанских глубин, где живут все эти странные рыбы.
Он опускается в какую-то вязкую, густую среду, которая оставалась никем не потревоженной на протяжении многих миллионов лет. Она липнет к телу, душит его. Он делает глубокий вдох… Чего-то в этом воздухе не хватает… не кислорода, но чего-то столь же важного, какого-то необходимого для жизни элемента нет в этом застоявшемся прорезиненном воздухе… Здесь невозможна никакая жизнь, решает Ким.
Наконец его ноги касаются земли. Тони уже вбивает алюминиевый крюк в землю при помощи небольшой кувалды…
– Мне кажется, что разумно было бы поддуть прямо сейчас баллоны газом для подъема на тот случай, если нам придется сматываться в спешке…
– Здесь нет ни малейшего ветерка… даже лист с дерева упал бы здесь строго вертикально.
Опавших листьев здесь, впрочем, нет. Только какие-то бесформенные шишковатые кусты от шести до восьми футов, на которых висят покрытые пушком фиолетовые плоды.
– Во всем этом есть что-то отвратительное, – говорит Ким.
Воздушные шары поставлены на прикол и надуты дополнительным газом. Тони показывает Киму и Шиндлеру, как стравливать газ, чтобы заставить шары приземлиться, когда они выберутся из кратера. Они оставляют на себе ремни, чтобы в случае чего им нужно было только пристегнуться… Ким смотрит на три розовых воздушных шара. Очень похоже на трех коней у коновязи. Ким вспоминает своего коня в яблоках. Ни с того ни с сего скакун вдруг спятил и набросился на него, прижав уши, оскалив зубы и роя землю копытами… Ким перекатился на бок и уложил скотину, перебив ей артерию выстрелом в шею. Кровь обрызгала его с ног до головы, а животное, упав на колени, смотрело на него безумными глазами. Еще один выстрел в висок, конь повалился на бок, три раза взбрыкнул и сдох.
Тони рассматривает стены кратера в бинокль. Шиндлер в то же время изучает местную флору, которая нетренированному глазу Кима кажется удивительно однообразной… Растения скучились в основном вдоль берега ручья. Стебли покрыты тонкими фиолетовыми отростками, выделяющими кристаллическую смолу. Течение в ручье медленное. Не видно ни малейшего следа рыб, лягушек или водомерок.
Шиндлер берет пробы…
– Совершенно неизвестные виды… И что удивительнее всего – только такие – или, по крайней мере, почти только такие – здесь и растут… Обыкновенно в подобных долинах, пусть даже и очень труднодоступных, всегда довольно разнообразная растительность… семена роняют птицы или заносят вместе с экскрементами…
– Птицами?
– Ну да… птицами… – Шиндлер нервно оглядывается по сторонам… Вокруг ни единой птицы, ни единого зверя или насекомого, только медленно текущая вода и шишковатые растения…
– Словно водоросли, – говорит Ким.
– Ну, в общем-то…
Шиндлер устанавливает треногу и начинает фотографировать…
– Эй, парни! – восклицает Тони. – Там что-то движется… – Он показывает на стены кратера. – Вон там!
Шиндлер наводит на указанную точку фотоаппарат с телескопическим объективом… Он видит что-то вроде краснозадой обезьянки высотою не более восемнадцати дюймов… похожая на эмбриона, практически прозрачная, сквозь мягкую просвечивающую розовую плоть можно рассмотреть черные внутренности… он видит, что у твари чуть пониже пупка прикреплен какой-то отросток… гммм, он припоминает египетские барельефы, на которых видны эрегированные пенисы, расположенные необычно высоко – чуть-чуть пониже пупка… но то, что он видит, – больше похоже на какой-то пузырь или небольшой воздушный шар, парящий перед обезьянкой… Щелк-щелк… Они начинают осторожно приближаться к стене… Обезьянка, которая, судя по всему, собирала корм, втягивает пузырь обратно в тело и быстро взлетает вверх по скале.
– Капитан, если меня убьют, я хочу, чтобы меня похоронили в одном гробу с вами…
– А с чего это вы решили, что мы умрем в один и тот же день, лейтенант? – говорит капитан с непринужденной улыбкой. Он совершенно очевидно наслаждается, этой беседой…
– Ну, сэр, если кто-то из" нас умрет раньше, он может просто распорядиться, чтобы в ящике оставили место для другого, это ж ясно… Только сперва, разумеется, надо прояснить этот вопрос с отделом здравоохранения. Вы не поверите, сэр, у меня на родине, в Сент-Луисе, в соответствии с пунктом 685-м директивы отдела здравоохранения вы не можете даже жечь мусор у себя в собственной сраной яме, если вы простите мне выражение, сэр.
Ким знал, что любимым пунктиком капитана были вашингтонские бюрократы, которые губят страну и пытаются удушить нас всех бесконечной волокитой.
– Они хуже грыжи, капитан.
– Да-да, разумеется, очень хорошо сказано, лейтенант…
Ким решает воспользоваться моментом.
– Бойцы слегка волнуются, сэр… Я хочу сказать, не могли бы устроить налет на какую-нибудь деревеньку, разумеется, после того, как разберемся с мостом…
– Конечно, лейтенант. Мальчики заслужили разминку.
Цитата из Тацита прокручивается у Кима в мозгу: «Если женщина или хорошенький мальчик попадаются им в руки, они разрывают их на куски в борьбе за обладание ими, в то время как пленных они заставляют перерезать друг другу горло…»
– Очень любезно с вашей стороны, сэр… – Ким скалит зубы в улыбке дикого пса. (Дикие псы, как вы, наверное, знаете, скалятся при встрече друг с другом в знак приветствия.) Капитан улыбается в ответ. И пятьдесят оборванцев во взводе Кима тоже скалят зубы, услышав это соблазнительное известие. Не заносите гражданских лиц в число потерь, пока хорошенько их не изнасилуете.
Засада оказалась сплошным кошмаром. Прибор ночного видения сломался… Конструкция была достаточно надежной, оставалось только довести до ума несколько технических деталей, но все испортил один боец, страдавший эпилепсией, – в припадке он выпустил в него всю обойму своего мелкокалиберного, тридцать патронов, и солдаты успели выскочить из грузовика и открыли огонь из пулемета, ориентируясь на вспышки выстрелов (пламегаситель тоже оказался неисправен). Ким дал команду отходить, оставив на месте пятнадцать убитых. Раненых, которые не могли ходить сами, пришлось пристрелить, чтобы они не попались в руки туркам – те, как всем известно, большие любители и мастера пыток и, поскольку пленные им попадаются редко, не упустили бы такого случая позабавиться.
Так как от взвода осталась только кучка бойцов, которой не под силу было бы взять штурмом нужник, они решили примкнуть к другой армии. В этом районе полиции как таковой не существует, а поскольку почти все население вооружено до зубов, человеческие потери, как правило, значительны. Тела оставляют прямо на улице на сутки. Если за сутки их не востребуют ни друзья, ни родственники, то тела пускают на удобрение.
Так от них хоть какая-то польза. Трупы самых молодых и здоровых скармливают «длинным свиньям». Мясо этих тварей, откормленных человечиной и свежими фруктами, удивительно приятно на вкус.
Банда Кима распадается. Он отправляется с тремя парнями в ресторан на вершине утеса, который нависает над долиной в том месте, где река становится шире. Он видит в отдалении шлюпки, изящные аутригеры70 с тонкими корпусами из твердых пород древесины и разноцветными парусами. Он заказывает графин метаксы, сухого ароматного бренди, который ароматизируют гранатовым соком… Официант встречает их улыбкой дикого пса и говорит: «Сегодня вечером у нас длинная свинья», – и возвращается через час с аппетитным поросенком, покрытым румяной корочкой, из-под которой течет жирный сок и виднеется розовое мясо… Они завершают трапезу местными апельсинами, растущими на бедных почвах на склонах холмов и поэтому имеющими специфический пряный привкус душистых трав, согретых полуденным солнцем. Они откидываются на спинки и рыгают, а тем временем сумерки, словно голубая пыль, медленно заполняют долину.
Ким лениво размышляет о своей миссии, о том, что он должен отыскать недостающее звено, то, с которого началась история человеческой речи… И о забытых племенах в отдаленных долинах, которые по-прежнему используют гортань в качестве полового органа… «Чем-то похоже на отвратительных золотых рыбок, – думает Ким, – которые целуются, впиваясь друг другу в холодные губы». Первые слова были невыразимо непристойны… Именно поэтому, за исключением тех самых отдаленных долин, они уже миллионы лет нигде более не звучат… Ким вспоминает одну историю.
Гончие Тиндалоса71, март 1929 года… В нашем языке нет слов для их описания… смутные намеки на них содержатся в мифах о грехопадении… непристойные древние таблички… У греков для них существовало специальное имя, которое скрывало их грязную суть… Дав чему-либо имя, вы тем самым отнимаете у него силу, в данном случае силу их гнусной сущности, в которой заключена суть их существования… Они слишком ужасны для того, чтобы называть их по имени или смотреть на них… Если ты сможешь взглянуть Смерти в глаза, та она потеряет свою силу и не сможет одолеть тебя. Quien es? Если ты требуешь у Смерти предъявить верительные грамоты, ты – труп. Фотография в ее паспорте – твоя посмертная маска, добраться до этих чертовых гончих, той жуткой и страшной тайны. Воистину нечто ужасное и невыразимое произошло в начале начал. Не было слов в начале каких начал? В начале тех начал, когда произошло ужасное и невыразимое, а как еще? До времени произошло ужасное и невыразимое, породившее время, а с ним вместе – и все обрушившееся на нас дерьмо… Семена греха до сих пор таятся в темных закоулках, алчущие и жаждущие… В белом сиянии, которое не было светом, в кричащем молчании я услышал их дыхание, ощутил его у себя на лице…
Дела идут все хуже и хуже, надо быть психом, чтобы захотеть вновь родиться на свет. Мы будем толкать перед собой тележки для покупок, полные каких-нибудь бумажек вроде денег, и нужно будет тратить все больше и больше чтобы приобретать все меньше и меньше и то же самое с документами их требуют все больше и больше чтобы доказать все меньшее и меньшее простаиваешь днями в конторах чтобы получить справку, но бюрократия сжевывает все больше и больше капусты из карманов налогоплательщика и гадит все новыми и новыми законами, пока твое разрешение на ношение оружия не окажется погребенным под кучей дерьма. У тебя нет формы 4F-Q, считай у тебя ничего нет, даже меньше чем ничего, и даже если у тебя этого нет, они все равно придут и заберут даже то, чего нет.
Я умчался от них на квинтильоны лет, но они учуяли меня и там. Они алчут чистого, неиспорченного… но при этом все, что не запятнано грехом, это они презирают. Они есть то самое, что отделилось от чистоты в самом начале начал… они по природе своей грязны – пожирающие нечистоты, раболепные, порочные, льстивые твари, вот кто они такие, сосуды всяческого беззакония. В этой Вселенной существует только чистое и грязное… Грязное алчет чистоты, но понимает лишь как пищу, которую можно пожрать, чистое же время от времени мечтает об искупительной капле грязи. И это беспокоит тех, кто нечист.
– Ах, дорогуша, ты, наверное, внутри такой порочный и уродливый, бедняжка ты моя несчастная…
Грязное выражает себя через углы. То есть это как?
Человек, чистая его часть, происходит от кривой. А теперь какую такую кривую швыряешь ты нам, Чамберс? Срамную кривую?.. Я не намереваюсь оставаться и слушать подобную чушь… Продолжительный отдых в хорошем санатории должен принести тебе неизмеримую пользу.
– Нужно держать их вне этого мира. Они могут проникнуть к нам только посредством углов… Мы должны устранить все углы в этой комнате… Великая Мать, спаси меня от гончих… Пошли их назад – ненасытных, рычащих, обозленных – в нечистоту, которая существовала в начале до сотворения времени и пространства… Благодарю за помощь… резкий тошнотворный запах… да я от тошноты прямо-таки пополам сложился, сэр, словно меня кулаком в живот ударили, ну тут меня сразу же и вывернуло, сэр, как можно отличить настоящего джентльмена – настоящий джентльмен всегда щедрый.
Репортер неохотно расстается с десятью шиллингами.
Он лежал нагишом, его грудная клетка и руки были покрыты голубоватой слизью, которая пахла так, как могло бы пахнуть гнилое олово. «Берегитесь Дойлзов. Они могут помочь им проникнуть сюда, вы, разумеется, в курсе, кто они такие. Сатиры могут помочь. Они могут войти сюда через алый круг, греки знали, как бороться с этим. Боже милостивый, штукатурка осыпается… В комнате темнеет… их языки…»
Киму хочется в туалет по-маленькому. Он осторожно выползает из гамака, подбирает ботинки, вытряхивает из одного скорпиона и прибивает тварь тяжелой подошвой. Затем надевает ботинки и выходит из дверей под яркий свет луны, в одних трусах и ремне, на котором болтается револьвер 44-го калибра. Стоя лицом к утесу, он мочится в серебрящийся поток. Ночной воздух, ароматный и холодный, овевает его тело. И в тут же секунду раздается собачий лай, кто-то идет. Другие мальчишки вскакивают из гамаков, сжимая в руках готовое к бою оружие. Дом огорожен живой изгородью из кактусов. Узкая калитка из колючей проволоки.
– Разведать и доложить. Интересно, с чего это они не на шутку растявкались?
Сын хозяина постоялого двора держит лампу. У мальчика невозмутимый жизнерадостный вид. У него пистолет, заткнутый за пояс-патронташ, финка и в руке – гибкий стальной прут с грузом на конце.
– У меня важные новости для капитана Карсонса… Калитка отворяется, собаки с рычанием устремляются во тьму.
– Позвольте мне заняться их воспитанием. Иначе псы, которые так вас ненавидят, вопьются вам в горло, как только вы заболеете или окажетесь ранены… такова уж их природа… Назад, гончие Тиндалоса! Сосуды нечистот!
Он наносит удары прутом, рычание превращается в визг, и псы расползаются, поджав хвост, по своим грязным конурам. Мальчик улыбается, сгибая в руках стальной прут.
– Видите, мииистер Карсонс, я ненавижу собак не меньше вашего.
И мальчик оскаливает зубы в приветственной улыбке диких псов.
– Что за херня тут творится, что вы нас всех заставили выскочить из постелей с утренним стояком наперевес?
– Я пришел, чтобы показать вам путь к месту, где живут горлоебы…
И он издает гортанью звук, от которого у Кима сводит челюсти.
– Да? Но я вовсе не утверждал, что мне туда нужно…
– Вы что, забыли про вашу миссию, мииистер Карсонс? Может быть, вам напомнить?
– Ладно, ладно, ради всего святого, хоть одеться мне дайте…
Ким собрал свое снаряжение: револьвер 44-го калибра, пружинный нож, короткоствольный 38-го, тонкий, как вафля, мелкокалиберный под патрон 22-го калибра, очень легкий полуавтоматический карабин 45-го калибра с четырнадцатидюймовым стволом и десятизарядным магазином, унцию морфина и унцию гашиша, аптечку первой помощи, столовый прибор и набор для починки одежды… Трое мальчиков, которым он сообщил, что они отправляются далеко-далеко на восток, решили отказаться. Уже через десять минут он следовал по пятам мальчика-проводника, углубляясь в пустыню. Они шли не менее трех часов, используя так называемую «поступь волшебника», при которой тело наклоняется слегка вперед. Наконец, они натолкнулись на патруль… Мальчик назвал пароль. Занималась заря, и в сером утреннем свете он различил дирижабль, привязанный к стальной мачте, который покачивался под дуновением поднимавшегося утреннего бриза… Они быстро вскарабкались по лестнице и вошли в кабину, которая оказалась довольно просторной…
Там уже находилось трое мужчин. Мальчик представил им Кима.
– Доктор Шиндлер – Ким Карсоис…
Две другие фамилии ему не запомнились. У Кима была очень плохая память на фамилии, поэтому он разработал мнемоническую систему для их запоминания, основанную на моментальной визуализации. Бикфорд, например: бык, который бодает рогами новенький форд. В случае этих двух безымянных засранцев система не сработала, но он прекрасно понимал, к какому человеческому типу они принадлежат… секретные агенты, наемные убийцы… серые, безликие люди с холодными, мертвыми глазами.
Заурчал мотор, и они помчались, оставляя ветер у себя за спиной. В кабине можно было прогуливаться, рассматривая пейзаж за окном в большие смотровые окна.
Через три дня полета они приземлились посреди древнего желтого ландшафта. Шакалы, бегавшие по камням, бросали на них равнодушные взгляды. Они очутились где-то в самом центре Аравии. Они проводили спокойным взглядом дирижабль, который снова взмыл в воздух и направился куда-то на запад.
– Ну и что теперь? – поинтересовался Ким. Один из агентов, которого, как теперь уже знал Ким, звали Прибью -(очень приятно, Прибью… кого хочешь за бабки), несколько неуверенно сообщил:
– У нас тут намечена встреча с англичанами. – Другого звали Уильяме. Он сказал:
– Опаздывают. Наверное, возятся с арабскими мальчишками.
– Ага, вот это, должно быть, наш связной… – Прибью показывает на приближающееся с востока облако пыли. Вскоре им удается разглядеть машину с огромными колесами, на которые надеты очень широкие шины. Машина останавливается прямо перед ними в облаке желтой пыли.
– Привет, ребята!
Из машины выходит Тони Аутвейт в шортах, пробковом шлеме и со стеком в руке.
– Майор Аутвейт, Ми-5 – Прибью и Уильяме, ЦРУ, и доктор Шиндлер.
Ким замечает, что цэрэушники явно взбешены тем, что их представили.
– Ладно, забирайтесь в машину. Нам надо поспеть туда прежде, чем солнце поднимется высоко.
Штаб-квартира представляет собой кучку сборных бараков на голом горном склоне. Ким оказывается в одном бараке с Тони и доктором Шиндлером.
– Эти шпионы выводят меня из себя своими дурацкими профессиональными штучками, – сообщает Тони.
– Какое сегодня число? – спрашивает Ким.
– Двадцать третье декабря тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.
– А я был на все сто уверен, что сегодня двадцать второе… И что же мы, собственно говоря, делаем здесь?
– Не имею ни малейшего представления… Это как-то связано с человеческим голосом как оружием массового уничтожения… Нельзя позволить янки, чтобы они в одиночку завладели такой штукой… Тогда нам всем придется жевать жвачку и питаться попкорном… Горлобои обитают где-то в этих краях, наша задача отыскать их… Все остальное – дело техники…
Доктор протирает очки жидкостью для промывки линз… Он показывает на флакон пальцем…
– Не так-то просто достать эту штуку, знаете ли… Она посягает на монополию производителей салфеток для протирки линз, и им это совсем не нравится… Узнать можно, только если кто-то шепнет. Зайдите в аптеку и попросите эту жидкость, и на вас посмотрят так, словно вы потребовали кокаин… Моя первая специальность – лингвистика. Затем я позанимался немного с полевыми исследованиями в Южной Америке и начал специализироваться на средствах межвидовой коммуникации… – В каком-то смысле любая коммуникация является межвидовой, – замечает Тони.
– Разумеется, но под подобное заявление денег от адмиралтейства на исследования не получишь… В теории, когда приземлится летающая тарелка или что-нибудь еще в этом роде, я смогу общаться с ее экипажем при помощи специальных средств коммуникации…
– Возможно, они уже давно высадились в человеческом мозгу и нервной системе, – говорит Ким. Доктор кивает:
– Проблема от этого не меняется. Допустим, у вас в голове инопланетянин. Как вы установите с ним контакт? Как вы узнаете, что ему нужно?.. Как заставите отправиться восвояси?.. Сначала нужно обнаружить его, а обнаружить его можно только при помощи логических умозаключений… изучение гортанного народа может дать нам ключ к решению этой загадки… способ проникнуть в глубины нашего собственного сознания, обнаружить там незаконно поселившегося жильца и припереть его к стенке.
– Что ж, давайте тогда этим и займемся… – С этими словами Тони подходит к карте.
– Судя по всему, мы обнаружили поселение вот здесь, в этой долине, закрытой горами с обоих концов… источники воды… Мы можем проникнуть туда при помощи парашютов или вертолета.
– Исключено… – заявляет доктор. – Мы не можем предсказать, какое впечатление это произведет на обитателей…
– Мы можем использовать дельтапланы или воздушные шары… При помощи альпинистского снаряжения туда не пробраться.
– Янки собираются попасть туда на вертушке…
– Их нужно срочно остановить!
– Пока нам удалось их остановить… – Тони демонстрирует присутствующим какую-то металлическую деталь… – Но мы все равно должны поторапливаться, пока они не начали шнырять повсюду и создавать тревожную обстановку… Не хотелось бы, чтобы гортанный народец окочурился от страха, словно норки в клетке, прежде чем мы выведаем все их секреты.
Они усаживаются в кабину «Песчаной жужелицы».
– Воздушные шары и газовые баллоны… – сообщает Тони, показывая на ящики со снаряжением. При помощи этого мы проникнем в долину, а если по везет, то и выберемся оттуда.
«Песчаная жужелица» срывается с места, гравий летит из-под колес. Они пробираются вверх по крутым горным дорогам, которые местами сужаются, становясь не шире пешеходной тропы: кругом скалы из красного песчаника, от которого эта местность и получила свое название «Красные земли». Несколько раз «Жужелица» чуть не срывалась на повороте с обрывов высотой в тысячи футов, и тогда гравий сыпался из-под колес в бездну. Но Тони был опытным водителем, который чувствовал автомобиль как собственную кожу.
БУМ! Крупный камень ударил по днищу машины.
– Будем надеяться, что газовые баллоны не взорвутся.
Тони ворчит:
– Да, чертова работенка – собирать кого-нибудь по клочкам после взрыва.
Дорога упирается в заросли кустарника и кактусов. В двадцати ярдах за ними виднеется край кратера. Тони сверяется с картой.
– Вроде бы это здесь.
Они выходят из машины. Ким замечает, что ярко-красные цветы кактусов на фоне красных камней похожи на капли крови, сворачивающейся прямо у него на глазах.
– Назад! – вскрикивает Тони.
Ким замечает крохотную змейку точно такого же цвета, что и камни, тонкую, как карандаш, и длиною не больше фута.
– Убей ее.
– Как скажешь.
Ким выхватывает гладкоствольный пистолет, и змейка превращается в кровавые ошметки, которые судорожно бьются в пыли.
– Это квакиутль… – объясняет Тони. – Жуткая смерть… Эротические конвульсии… кровь фонтаном хлещет из члена.
– Звучит как легенда.
Они подходят к краю кратера, Ким останавливается в шести футах от пропасти (он страдает боязнью высоты) и заглядывает внутрь. Кратер имеет около трехсот ярдов в ширину и в сечении несколько похож на яйцо. На глубине двух тысяч футов Ким видит серебряную ленту реки и какую-то зелень…
– Что ж, пожалуй стоит попытать счастья прямо сейчас, пока не поднялся ветер и не усложнил нам заплачу… – Голос Тони становится тише. Он подходит к краю кратера на гораздо более близкое расстояние, чем отважился Ким. Ким осторожно следует за ним, но останавливается поодаль.
– Смотрю, нет ли где выступов… Не хотелось бы, чтобы воздушный шар задел о камни… тут на поверхность выходит кварц – очень острые сколы… Ага, вот здесь… Подгони-ка «Жужелицу» поближе…
– Я не умею водить.
– Что ты говоришь!.. Что ж они тебе для этого таблетки не дали?.. Ну ладно…
Он делает знаки Шиндлеру, который изучает в лупу цветок кактуса… Шиндлер подгоняет «Жужелицу» на расстояние пятнадцати футов от края обрыва. Они выгружают воздушные шары и газовые баллоны, парашют для спуска дополнительных баллонов, при помощи которых они собираются выбраться из кратера.
– Вначале самое необходимое… Мы должны убедиться в том, что баллоны приземлятся удачно… Помогите-ка, ребята… Раз… Два… Три…
Баллоны весят под несколько сотен фунтов, но участникам экспедиции все же удается перевалить их через край скалы. Парашют открывается. Тони наблюдает за его полетом в бинокль.
– Ага, опустились прямо на берегу ручья… Теперь надуваем воздушные шары.
Шары розовые – наверное, для того, чтобы их было не так заметно на фоне красных скал…
Тони читает инструкцию на газовом баллоне…
– Посмотрим… Вот здесь отвинтить… Перед тем как повернуть вентиль, убедитесь в том, что сальник надежно закреплен…
Слышится шипение газа, и шар начинает надуваться… И вот он уже вздымается в воздух, словно огромная розовая эрекция…
– Браво! – восклицает Ким.
Ким надевает на себя парашютные ремни, и Тони крепит их к парящему над ними шару. Он чувствует силу, влекущую его вверх, и легкость в ногах. Наверное, такие ощущения бывают, когда ходишь по Луне…
– Сейчас ты весишь около семи фунтов… Привыкни к этому ощущению…
Ким отходит от кратера и осторожно подпрыгивает… Встает на цыпочки, словно балетный танцор. Взлетает на тридцать футов в воздух и медленно опускается обратно…
– Да, с этой штукой я бы такие антраша выделывал!..
Тони и Шиндлер тоже готовы…
– Отлично, парни, я пойду первым…
Тони берет в руки складной алюминиевый шест длиною в семь футов…
– На случай, если вас отнесет слишком близко к скалам… смотрите…
Он ступает на край и приседает…
– Прыгайте вверх и ВПЕРЕД!
Он отталкивается и прыгает, словно прыгун в воду, с той только разницей, что взлетает сначала на сорок футов в воздух и только потом начинает медленно опускаться в кратер.
Ким прыгает последним. Вначале он приходит в полный восторг, балансирует в воздухе, изображая канатоходца и элегантно раскланиваясь перед воображаемыми зрителями. Ему даже начинают чудиться запахи жареного арахиса и слоновьего навоза. Внизу он видит другие воздушные шары, парящие, словно на картине Гойи…
Он опускается вниз все медленнее и медленнее… Воздух сгущается, словно вода. Он вспоминает о том, что давление воды способно раздавить водолазный колокол, это одна из проблем, которая возникает при изучении океанских глубин, где живут все эти странные рыбы.
Он опускается в какую-то вязкую, густую среду, которая оставалась никем не потревоженной на протяжении многих миллионов лет. Она липнет к телу, душит его. Он делает глубокий вдох… Чего-то в этом воздухе не хватает… не кислорода, но чего-то столь же важного, какого-то необходимого для жизни элемента нет в этом застоявшемся прорезиненном воздухе… Здесь невозможна никакая жизнь, решает Ким.
Наконец его ноги касаются земли. Тони уже вбивает алюминиевый крюк в землю при помощи небольшой кувалды…
– Мне кажется, что разумно было бы поддуть прямо сейчас баллоны газом для подъема на тот случай, если нам придется сматываться в спешке…
– Здесь нет ни малейшего ветерка… даже лист с дерева упал бы здесь строго вертикально.
Опавших листьев здесь, впрочем, нет. Только какие-то бесформенные шишковатые кусты от шести до восьми футов, на которых висят покрытые пушком фиолетовые плоды.
– Во всем этом есть что-то отвратительное, – говорит Ким.
Воздушные шары поставлены на прикол и надуты дополнительным газом. Тони показывает Киму и Шиндлеру, как стравливать газ, чтобы заставить шары приземлиться, когда они выберутся из кратера. Они оставляют на себе ремни, чтобы в случае чего им нужно было только пристегнуться… Ким смотрит на три розовых воздушных шара. Очень похоже на трех коней у коновязи. Ким вспоминает своего коня в яблоках. Ни с того ни с сего скакун вдруг спятил и набросился на него, прижав уши, оскалив зубы и роя землю копытами… Ким перекатился на бок и уложил скотину, перебив ей артерию выстрелом в шею. Кровь обрызгала его с ног до головы, а животное, упав на колени, смотрело на него безумными глазами. Еще один выстрел в висок, конь повалился на бок, три раза взбрыкнул и сдох.
Тони рассматривает стены кратера в бинокль. Шиндлер в то же время изучает местную флору, которая нетренированному глазу Кима кажется удивительно однообразной… Растения скучились в основном вдоль берега ручья. Стебли покрыты тонкими фиолетовыми отростками, выделяющими кристаллическую смолу. Течение в ручье медленное. Не видно ни малейшего следа рыб, лягушек или водомерок.
Шиндлер берет пробы…
– Совершенно неизвестные виды… И что удивительнее всего – только такие – или, по крайней мере, почти только такие – здесь и растут… Обыкновенно в подобных долинах, пусть даже и очень труднодоступных, всегда довольно разнообразная растительность… семена роняют птицы или заносят вместе с экскрементами…
– Птицами?
– Ну да… птицами… – Шиндлер нервно оглядывается по сторонам… Вокруг ни единой птицы, ни единого зверя или насекомого, только медленно текущая вода и шишковатые растения…
– Словно водоросли, – говорит Ким.
– Ну, в общем-то…
Шиндлер устанавливает треногу и начинает фотографировать…
– Эй, парни! – восклицает Тони. – Там что-то движется… – Он показывает на стены кратера. – Вон там!
Шиндлер наводит на указанную точку фотоаппарат с телескопическим объективом… Он видит что-то вроде краснозадой обезьянки высотою не более восемнадцати дюймов… похожая на эмбриона, практически прозрачная, сквозь мягкую просвечивающую розовую плоть можно рассмотреть черные внутренности… он видит, что у твари чуть пониже пупка прикреплен какой-то отросток… гммм, он припоминает египетские барельефы, на которых видны эрегированные пенисы, расположенные необычно высоко – чуть-чуть пониже пупка… но то, что он видит, – больше похоже на какой-то пузырь или небольшой воздушный шар, парящий перед обезьянкой… Щелк-щелк… Они начинают осторожно приближаться к стене… Обезьянка, которая, судя по всему, собирала корм, втягивает пузырь обратно в тело и быстро взлетает вверх по скале.