— Хм.
   — И эхо этого «Баца» может докатиться до Годдарда.
   — Хм-м.
   — И до тебя.
   — Должно быть, интересно умирать.
   — Нам это недоступно… Стоп, подожди минутку… Что? Говори, Алеша… А-а! Ему нужно уравнение экспоненты, пересекающей ось абсцисс.
   — Что это он?
   — Не сказал. Видимо, Мокба в затруднении.
   — Правильно — «Москва».
   — Ну и язык! Ладно, договорим на следующем витке.
   На следующем проходе спутника над ЦУПом снова была подана команда самодеструкции; теперь запылала развалинах Скрэнтон.
   — Они, кажется, начали осознавать ситуацию, — сказал я ОБО. — По крайней мере, твои предки. Заявились тут ко мне…
   — Ну, как они?
   — В панике. Велели просчитать варианты надежного убежища в сельской местности.
   — Предложи им перебраться на Полярную.
   — Куда?!. В созвездие Малой Медведицы?…
   — Да нет же, железнодорожная станция Полярная, штат Монтана. А об остальном я позабочусь.
   Полярная — местечко, затерявшееся в самом захолустье штата Монтана. Ближайшие населенные пункты — Фиштрап и Висдом. Когда Джейк и Флоринда вылезали из машины, нанятой в Батте, случилась дикая сцена — по всем электрическим и информационным цепям городка раздалось радостное гоготанье. Навстречу парочке неудачников вышел мэр Полярной — сама улыбка и воодушевление.
   — Супруги Мэдиган, как я полагаю? Добро пожаловать в наш город. Я — мэр. Мы хотели устроить торжественный прием в вашу честь, но, к сожалению, все дети сейчас находятся в школе.
   — Как вы узнали о нашем приезде? — спросила Флоринда.
   — О! — Мэр лучезарно улыбнулся. — Нам сообщили из Вашингтона. Кто-то наверху очень вас любит. Ну-с, если вы не отвергнете мой «кадиллак», я…
   — Нам бы надо сперва заглянуть в гостиницу, — сказал Джейк. — Мы забронировали номер…
   — О! Бронь аннулирована распоряжением сверху. Вы разместитесь в своем собственном доме. Позвольте, я поднесу ваши чемоданы.
   — В нашем собственном доме?!.
   — Все куплено и оплачено заранее. Определенно, кто-то там наверху вас очень любит. Сюда, пожалуйста.
   Мэр вез ошарашенную пару по главной улице городка (длина три квартала), указывая на достопримечательные здания — он по совместительству был местным агентом по недвижимости. У домика, где размещался Полярный национальный банк, мэр затормозил.
   — Сэм! — крикнул мэр. — Прибыли.
   Из здания выплыл почетный гражданин города и заискивающе пожал руки гостям. Из окон доносилось безумное хихиканье суммирующих машин.
   — Мы, — сказал почетный гражданин, — без сомнения, гордимся вашей верой в будущий расцвет нашего города. Но, если уж совсем честно, доктор Мэдиган, ваш вклад слишком велик для нас, согласно нормам федеральной Корпорации страхования банковских вкладов. Может быть, вы снимете часть суммы и положите ее на…
   — Минуточку, — обморочным голосом прервал его Джейк. — Что, я вложил деньги в ваш банк?…
   Банкир и мэр вежливо засмеялись.
   — Сколько? — спросила у них Флоринда.
   — Один миллион долларов.
   — А то вы не знали, — хмыкнул мэр, подъезжая к прелестно отделанному домику-ранчо посреди красивой долинки площадью сотен в пять акров; и все это было их собственностью.
   На кухне бой распаковывал груду продуктовых коробок.
   — Вы сделали заказ очень вовремя, док, — улыбнулся он. — Мы выполнили все, но боссу хочется узнать, что вы собираетесь делать с такой прорвой моркови. Секретные эксперименты?
   — Какая морковь?
   — Да, сэр, сто десять пучков. Я проехал аж до Батта, пока набрал столько.
   — Морковь… — сказала Флоринда, когда они остались наконец одни. — Теперь все понятно. Это его рук дело.
   — Что? Почему…
   — Ты забыл? Мы же отправили в космос морковку. В экспериментальной установке мичиганцев.
   — Бог мой! Ты еще назвала ее «мыслящая морковь»!.. Если это ОБО…
   — Несомненно. Он свихнулся на морковке.
   — Но сто десять пучков!..
   — Да нет же. Он имел в виду полдюжины.
   — Как так?…
   — Наш мальчик может говорить и на десятичном, и на двоичном языках, но иногда путается. «110» на двоичном означает «6» на десятичном.
   — Похоже, ты права. А как насчет миллиона долларов? Тоже ошибка?
   — Не думаю. Сколько в десятичном исчислении составит единица с шестью нулями, записанная по-двоичному?
   — Шестьдесят четыре.
   — А наоборот, как будет записан в двоичной системе десятичный миллион?
   Мэдиган пустился в мысленные вычисления.
   — Это будет двадцатиразрядное число: 11110100001001000000.
   — Нет, я не думаю, что с миллионом он ошибся, — сказала Флоринда.
   — Что же он такое вытворяет, наш малыш?
   — Проявляет заботу о папочке с мамочкой.
   — И как это только ему удается?
   — Он же взаимодействует со всеми электрическими и электронными цепями в стране, подумай, Джейк. Он может влиять на любую систему, начиная от автомобильной автоматики и кончая системой управления компьютером. Он может переводить железнодорожные стрелки, печатать книги, передавать новости, угонять самолеты, манипулировать банковскими фондами. В его полном распоряжении все рычаги управления.
   — Но как же он узнает обо всем, что делают люди?
   — Ах, тут мы затрагиваем такой экзотический аспект системотехники, который я не очень люблю. В конце концов я всего лишь инженер, технарь. Кто возьмется доказать, что теория информационных цепей не распространяется и на человека? Ведь мы суть не что иное, как органические системы переработки информации. Глобальная информационная среда видит нашими глазами, слышит нашими ушами, осязает нашими пальцами, и все это по цепям связи передается ему.
   — То есть мы — всего лишь «собачки на побегушках» у машин?
   — Нет, мы создали принципиально новый вид симбиоза. Мы можем приносить пользу друг другу.
   — И вот сейчас, стало быть, ОБО помогает нам. Почему?
   — Не думаю, что все остальные люди ему нравятся, — хмуро произнесла Флоринда. — Только взгляни, что стряслось с Индианаполисом, Скрэнтоном и Сакраменто.
   — Мне кажется, я заболеваю.
   — А я думаю, что мы выздоравливаем.
   — Только мы с тобой? Новые Адам и Ева?
   — Ерунда. Выживут многие, надо лишь задумываться о своем поведении.
   — А что, в представлении ОБО, называется хорошим поведением?
   — Не знаю. Может быть, забота об экологии. Отказ от политики разрушения. Уменьшение количества вредных отходов. Живешь — так живи, но чувствуй ответственность и будь сознательным. Вне зависимости от того, что произошло, кто-то должен нести ответственность. ОБО, по-видимому, это воспринял. Я думаю, он приучит к сознательности всю страну. А иначе приидет геенна огненная. Огнь и сера.
   Зазвонил телефон. После коротких поисков они нашли его и подняли трубку.
   — Алло?
   — На проводе Стретч, — сказал я.
   — Какой «Стретч»? Фирма по изготовлению безразмерных носков?
   — Нет, Стретч — Безразмерный компьютер Центра Годдарда. Мое фабричное название IBM-2002. ОБО сообщил, что через пять минут он будет проходить над вашей местностью. Он просит, чтобы вы помахали ему. Говорит, что орбита не позволит ему видеть вас в ближайшие два месяца, и он будет вам позванивать. Пока.
   Они кинулись на лужайку перед домом и застыли, обалдело уставившись в вечернее небо. Телефон сентиментально позвякивал своим колокольчиком, и растроганно мерцали электрические лампочки, несмотря на то, что питались они от генератора фирмы «Делко» — как известно, одного из самых нечувствительных ко всяким передрягам электрических устройств; можно сказать, совсем бесчувственного.
   Джейк неожиданно увидел острый световой лучик, прочертивший небеса.
   — Вот он идет, наш сын, — сказал Джейк.
   — Это идет наш Бог, — отозвалась Флоринда.
   Они изо всех сил замахали руками.
   — Джейк, через сколько времени его орбита снизится и малыш спустится к нам? Я имею в виду, когда будет нужна кроватка, ну и все остальное.
   — Примерно через двадцать лет.
   — Бог на двадцать лет, — вздохнула Флоринда. — Как ты думаешь, этого времени ему хватит?
   Мэдиган передернул плечами:
   — Я весь дрожу. А ты?
   — И я. От страха. А может быть, просто от усталости и голода. И ты тоже. Пойдем в дом, папуля, я приготовлю поесть.
   — Благодарю тебя, моя маленькая мамочка. Но только, пожалуйста, не морковь. Это будет слишком похоже на поедание тела Господня…

ЧЕТЫРЕХЧАСОВАЯ ФУГА

   Теперь, конечно, Северо-восточный Коридор имеет полное право называться Северо-восточными трущобами, тянущимися от Канады до Каролины и дальше на запад, вплоть до Питсбурга. Это были фантастические джунгли прогорклой стремительности, население которых беспрестанно сновало без видимой цели и постоянного местожительства, так что надзиратели контроля над рождаемостью и социальные службы потеряли все надежды на порядок. Это было гигантское уличное зрелище, которого все ожидали и которым все наслаждались. Даже немногие привилегированные, которые могли бы жить под охраной в очень дорогих Оазисах, притом где угодно, и думать не желали уехать отсюда. Джунгли захватывают.
   Там были тысячи проблем выживания, но одной из самых насущных являлась нехватка свежей воды. Наиболее годную к употреблению питьевую воду давным-давно конфисковали возрастающие производственные отряды во имя лучшего будущего и для других целей ее оставалось очень мало. Конечно, на крышах имелись резервуары для сбора дождевой воды. Естественно, имелся черный рынок. Вот и все. Поэтому Джунгли воняли. Зловоние стояло хуже, чем при дворе королевы Елизаветы, когда было чем мыться, но в мытье не верили. Коридор как раз не мог мыться, стирать одежду или мыть полы, и уже за десять миль от моря ощущались вредоносные миазмы.
   Добро пожаловать в Коридор!
   Страдальцы у берега могли обрести счастье вымыться в соленой воде, но побережье Коридора было загрязнено таким количеством неочищенной нефти, утекшей за столько поколений, что все прибрежные воды являлись собственностью компании по очистке нефти. «Не входить!», «Не нарушать!»И везде вооруженная охрана. Реки и озера были оснащены электрооградами. Не нужно никакой охраны, только табличка с черепом и скрещенными костями, и если вы не знаете, что это означает — прикасайтесь.
   Не верьте, что всех смущало зловоние, когда люди весело перепрыгивали через гниющие на улицах трупы, но многих — смущало, и единственным средством против вони была парфюмерия. Существовали дюжины конкурирующих компаний, производящих парфюмерию, но главенствовала «Континентальная консервная компания»,которая уже два столетия не имела консервных заводов. В свое время она объединилась с сотней фондодержателей одной парфюмерной компании, та обанкротилась и ККК выкупила ее долю в надежде получать ее прибыли. Эта сделка оказалась удачной, когда последовал взлет парфюмерии, она дала ей возможность войти в число наиболее прибыльных индустрий нашего времени.
   Но ККК шла голова в голову с соперниками, пока к ней не присоединился Блейз Скиэйки. Тогда она стремительно вырвалась вперед.
    Блейз Скиэйки.
    Происхождение:француз, японец, африканец и ирландец.
    Образование:В.А., Принстон, М.Е., МИТ, Ф.Д., ДАУ Кемикал (именно ДАУ тайно намекнул ККК, что Скиэйки может оказаться весьма полезным).
    Блейз Скиэйки: тридцати одного года, холост, честен, гениален.
   У него было гениальное чувство запахов, и его рекомендовали ККК, как «Нос».Он знал о парфюмерии все: животные продукты, серая амброзия, касторовое масло, цибет, мускус, масляные эссенции, выделяемые из цветов и растений, бальзам, вытекающий из ран деревьев и кустов, бензойная смола, онопанокс, пэру, талу, сторакс, мирра, синтетики, созданные комбинациями естественных и химических запахов.
   Он создал для ККК наиболее успешно продающиеся товары: «Вольвэ», «Смягчитель», «Подмышки», «Препарат Ф», «Язык войны»и так далее. Его очень ценили в ККК, Он получал высокое жалование, мог жить в Оазисе и, самое лучшее, ему предоставлялись неограниченные запасы питьевой воды. Не было девушки в Коридоре, которая стала бы противиться предложению принять с ним душ.
   Но за все эти преимущества он дорого платил. Он не мог пользоваться душистым мылом, кремами для волос, помадами и средствами для бритья. Он не мог есть морские блюда. Он не мог пить ничего, кроме дистиллированной воды. Все это, как вы понимаете, сохраняло Нос чистым и неоскверненным, чтобы он мог воспринимать запахи в своей стерильной лаборатории и создавать новые произведения. В настоящее время он составлял многообещающую мазь под условным названием «Исправитель»,но прошло вот уже шесть месяцев без положительных результатов и ККК тревожила эта задержка. Его гениальность никогда прежде не требовала столько времени.
   Было созвано совещание исполнительных лиц высшего уровня, имена которых умалчиваются на почве привилегии корпорации.
   — Что с ним такое, в самом деле?
   — Он потерял свое чутье?
   — Вряд ли это выглядит правдоподобным.
   — Может быть, ему нужен отдых?
   — Ну, у него был недельный отпуск месяц назад.
   — Что он делает?
   — Пожинает бурю, сказал он мне.
   — Что это может значить?
   — Не знаю. Он сказал, что очистится, прежде чем вернется к работе.
   — У него неприятности с ККК? Затруднения со средней администрацией?
   — Ни малейших, мистер Чайрмен. Они не посмели бы тронуть его.
   — Может быть, он хочет повышения?
   — Нет. Он даже не тратит все деньги, которые получает сейчас.
   — Значит, до него добрались наши конкуренты?
   — Они добираются до него все время, генерал, и он со смехом отделывается от них.
   — Тогда, должно быть, кто-нибудь из персонала.
   — Согласен.
   — Женщина?
   — Боже мой! Нам бы такие неприятности.
   — Семейные неурядицы?
   — Он холост, мистер Чайрмен.
   — Честолюбие? Побудительный стимул? Может, сделаем его офицером ККК?
   — Я предлагал ему это еще в первый год, сэр, и он отказался. Он хочет только работать в своей лаборатории.
   — Тогда почему он не работает?
   — Очевидно, у него какие-то творческие препятствия.
   — Что, черт побери, с ним стряслось?
   — Вот именно, черт…
   — Я не понимаю.
   — Понимаете.
   — Нет.
   — Губернатор, возьмите свои слова назад!
   — Джентльмены, джентльмены, пожалуйста! Очевидно, у доктора Скиэйки личные проблемы, которые мешают его гениальности. Мы должны разрешить их для него. Предложения?
   — Психиатрия?
   — Не поможет без добровольного согласия. Боюсь, что он вряд ли окажет содействие. Он упрямый осел.
   — Сенатор, умоляю вас! Не следует допускать такие выражения по отношению к одному из наших самых ценных сотрудников.
   — Мистер Чайрмен, задача состоит в нахождении источника препятствий доктора Скиэйки.
   — Согласен. Предложения?
   — Ну, первым делом, следует установить двадцатичетырехчасовое наблюдение. Все ослиные… простите… докторские действия, связи, контакты…
   — А в ККК?
   — Я не хочу ни на что намекать, но здесь может произойти утечка, которая только враждебно настроит этого осла… доктора!
   — Внешнее наблюдение?
   — Да, сэр.
   — Отлично. Согласен. Объявляю перерыв.
   Сыскное агентство было в полном бешенстве. Через месяц оно швырнуло дело обратно ККК, не запросив ничего, кроме расходов.
   — Какого дьявола вы не сказали нам сразу, что нанимаете нас для слежки за профи, мистер Чайрмен? Наши агенты не годятся для этого.
   — Минутку! Что значит «профи»?
   — Профессиональный ганг.
   — Что?
   — Ганг. Бандит. Преступник.
   — Доктор Скиэйки преступник? Неплохо.
   — Послушайте, мистер Чайрмен, я обрисую вам все, и вы выведете свое заключение. Идет?
   — Продолжайте.
   — Во всяком случае, все подробности в этом отчете. Мы приставляли двойной хвост к Скиэйки ежедневно, по его выходу из вашей конторы. Мы следовали за ним до дома. Он всегда шел домой. Агенты работали в две смены. Каждый день он заказывал ужин в «Питомнике организмов».Они проверяли посыльных, приносивших ужин. Они проверяли ужин: иногда на одну персону, иногда на две. Они проследили за некоторыми из девиц, покидавших его особняк. Все чисто. Пока все чисто, а?
   — И?…
   — Крах. Пару ночей в неделю он оставлял квартиру и шел в город. Он уходил около полуночи и не возвращался примерно часов до четырех утра.
   — Куда он ходил?
   — Этого мы не знаем, потому что он стряхивал хвост, как настоящий профи, каковым и является. Он мотался по Коридору, как шлюха или окурок в нужнике — простите меня, — и всегда отделывался от наших людей. Я ничуть не преувеличиваю. Он умный, хитрый, быстрый, настоящий профи. Он именно профи, он слишком профессионален, чтобы Сыскное Агентство справилось с ним.
   — Значит, у вас нет никакой зацепки, что он делал или с кем встречался между полуночью и четырьмя утра?
   — Нет, сэр. В результате мы не получаем ничего, а вы получаете проблему. К счастью, это не наша проблема.
   — Благодарю вас. Вопреки общественному мнению, в корпорации не все идиоты. ККК понимает, что отрицательный результат — тоже результат. Вам заплатят расходы и гонорар согласно договору.
   — Мистер Чайрмен, я…
   — Нет, нет, пожалуйста. Вы направите все свои усилия на те потерянные четыре часа. Теперь, как вы сказали, это ваша проблема.
   ККК вызвала Селина Бэни. Мистер Бэни всегда настаивал, что он не психолог или психиатр. Он не хотел, чтобы его связывали с тем, что он считал самой дрянной профессией. Селин Бэни был доктором магии, точнее, он был колдуном. Он делал самые замечательные и проницательные анализы людей с психическими нарушениями не столько всякими колдовскими шабашами, пятиугольниками, заклинаниями и курениями, сколько своей выдающейся чувствительностью к людям и проницательному толкованию оных. Это, вероятно, и было колдовством.
   Мистер Бэни вошел в безупречную лабораторию Блейза Скиэйки с располагающей к себе улыбкой, и доктор Скиэйки издал отчаянный, душераздирающий вопль.
   — Я же велел вам стерилизоваться, прежде чем входить!
   — Но я стерилизовался, доктор. Безусловно…
   — Нет! Вы воняете анисом, шан-иланом, натронилатом ментола. Вы испортили мне день. Зачем?
   — Доктор Скиэйки, уверяю вас, я… — Внезапно он замолчал. — О, боже мой! — простонал он. — Сегодня утром я воспользовался полотенцем жены.
   Скиэйки рассмеялся и включил вентиляцию на полную мощность.
   — Понятно. Это не трудно почувствовать. Давайте оставим вашу жену. Рядом у меня есть кабинет, там мы можем поговорить.
   Они уселись в пустом кабинете и поглядели друг на друга. Мистер Бэни увидел приятного моложавого человека с коротко подстриженными черными волосами, маловыразительными ушами, весьма острыми скулами, узкими глазами и изящными руками, которые выдавали его с головой.
   — Ну, мистер Бэни, чем могу быть вам полезен? — спросил Скиэйки, в то время, как его руки вопрошали: «Какого черта приперся надоедать мне?»
   — Доктор Сикэйки, в некотором смысле я — ваш коллега. Я профессиональный доктор магии. Одной из решающих стадий моих церемоний является сжигание различных благовоний, но все они, знаете ли, традиционны. Я надеюсь, что ваша экспертиза подскажет мне что-нибудь иное, с чем я мог бы поэкспериментировать.
   — Понимаю. Интересно. Вы сжигаете стект, онилу, гальбанум, францисканский… Именно эти вещества?
   — Да. Все совершенно традиционное.
   — Очень интересно. Я могу, конечно, сделать много наметок для экспериментов и еще… — Скиэйки замолчал и уставился куда-то вдаль.
   — Что-нибудь не так, доктор? — спросил колдун после длительной паузы.
   — Послушайте, — взорвался вдруг Скиэйки, — вы на неверном пути. Сжигать благовония традиционно и старомодно, но имитация других запахов не решит вашу проблему. Почему бы вам не провести эксперимент с совершенно иным подходом?
   — И чем это может быть?
   — Принципом одофона.
   — Одофона?
   — Да. Это гамма, существующая среди запахов, как и среди звуков. Резкие запахи соответствуют высоким нотам, тяжелые — низким. Например, серая амбра соответствует фиолетовому в басах. Я могу составить для вас гамму запахов, занимающую, примерно, две октавы. Тогда вам останется лишь сочинить музыку.
   — Вы положительно блестящий ум, доктор Скиэйки!
   — А разве не так? — хмыкнул Скиэйки. — Но со всей честностью должен сказать, что блестящим умом мы являемся совместно. Я бы никогда не пришел к этой идее, если бы вы не бросили мне настоящий вызов.
   Они вступили в контакт на этой дружественной ноте и с энтузиазмом побеседовали о своих делах, сходили на ленч, рассказывая друг другу о себе и строя планы колдовских экспериментов, в которых Скиэйки решил добровольно принять участие вопреки тому, что не верит в дьявольщину.
   — И вся ирония заключается в том, что он на самом деле одержим дьяволом, — доложил Селин Бэни.
   Чайрмен не понял.
   — Психиатрия и дьявольщина — всего лишь разные названия одного и того же феномена, — объяснил Бэни. — Так что могу вам перевести. Его потерянные четыре часа — это фуга.
   До Чайрмена все еще не дошло.
   — Вы имеете в виду музыкальное произведение, мистер Бэни?
   — Нет, сэр. Фуга также является психиатрическим описанием более развитой формы сомнамбулизма — хождения во сне.
   — Блейз Скиэйки ходит во сне?
   — Нет, сэр, все гораздо сложнее. Хождение во сне — относительно простой случай. Такой человек никогда не входит в контакт с окружающими. Можете разговаривать с ним, кричать на него, называть его по имени — он совершенно никак не отреагирует.
   — А фуга?
   — В фуге субъект входит в контакт с окружающими. Он может беседовать с вами. Он знает и помнит события, происшедшие во время прошлой фуги. Но он совершенно отличается от личности, каковой является в реальной жизни. И
   — что самое важное, сэр, — после фуги он ничего не помнит о ней.
   — Значит, по вашему мнению, у доктора Скиэйки эти фуги происходят два-три раза в неделю?
   — Таков мой диагноз, сэр.
   — И он ничего не может рассказать, что было во время фуги?
   — Ничего.
   — А вы можете?
   — Боюсь, что нет, сэр. Есть предел даже моим возможностям.
   — Что вы можете сказать о причине этих фуг?
   — Только то, что его что-то влечет. Я бы сказал, что он одержим дьяволом, но это жаргон моей профессии. Другие могут воспользоваться иными терминами — побуждение или колдовство. Терминология тут неважна. Главное то, что владеет им, заставляет его отправляться по ночам делать… Что? Не знаю. Я знаю только, что это дьявольское наваждение, скорее всего, препятствует его творческой работе для вас.
   Никто не вызывает Гретхен Нанн, даже если вы ККК, чей общий фонд делится всего на двадцать пять частей. Вы должны пройти через эшелоны ее служащих, пока, наконец, не будете допущены в Присутствие. Все эти процедуры действуют весьма раздражающе, так что терпение мистера Чайрмена полностью истощилось, когда, наконец, его ввели в мастерскую мисс Нанн, беспорядочно набитую книгами и аппаратурой, которой она пользовалась для своих исследований.
   Бизнесом Гретхен Нанн было творение чудес. Не в смысле необычайностей, аномалий, из ряда вон выходящего, привнесенного сверхчеловеческим посредничеством, а скорее, в смысле ее необычайного и из ряда вон выходящего восприятия и подтасовки реальности. В любой ситуации она могла выполнить и выполняла невозможные просьбы своих отчаявшихся клиентов, а ее гонорар был так велик, что мог бы превзойти государственный доход.
   Она ослепила его улыбкой, указала на стул, села напротив и сказала:
   — Мой гонорар — сто тысяч. Это в ваших возможностях?
   — Да, я согласен.
   — А ваше затруднение… стоит того?
   — Да.
   — Значит, до сих пор мы поняли друг друга… Да, Алекс?
   В мастерскую ворвался молодой секретарь.
   — Простите. Леклерк настаивает, чтобы вы сказали, как получили определение внеземного происхождения плесени.
   Мисс Нанн нетерпеливо щелкнула языком.
   — Ему известно, что я никогда не даю хода исследований. Я даю только результаты.
   — Да, Н.
   — Он заплатил?
   — Да, Н.
   — Ладно, в таком случае я сделаю исключение. Скажите ему, что это основано на лево- и правосторонних аминокислотах, и еще скажите, чтобы он позаботился нанять квалифицированного экзобиолога. Пусть не стесняется платить ему.
   — Да, Н. Благодарю вас.
   Когда секретарь вышел, она повернулась к Чайрмену.
   — Вы слышали? Я даю только результаты.
   — Согласен, мисс Нанн.
   — Начинайте. Все. Поток сознания, если необходимо.
   Через час она ослепила его еще одной улыбкой и произнесла:
   — Благодарю вас, это действительно уникальный случай. Приступим к делу. Вот контракт, если вы еще не передумали.
   — Согласен, мисс Нанн. Вам нужен залог или аванс?
   — Только не от ККК.
   — А как насчет расходов? Это будет оговорено?
   — Нет, на мою ответственность.
   — Но если у вас будут… если вам потребуются… если…
   — На мою ответственность, — рассмеялась она. — Я никогда не даю хода расследований и никогда не раскрываю методов. Как я могу назначать за них цену? Теперь не забудьте: мне нужен отчет Сыскного Агентства.
   Неделю спустя Гретхен Нанн сделала необычный поступок, посетив Чайрмена в его кабинете в ККК.
   — Я пришла к вам, сэр, чтобы предоставить вам удобный случай разорвать наш контракт.
   — Разорвать? Но почему?