Страница:
И снова то же — холодная тишина и ожидание. Звезды над головой были прекрасны — словно кусочки радия, я даже подумал: жаль, что они не конфеты, так и хочется их съесть. Я попробовал было представить, как они гаснут и постепенно исчезают, но у меня ничего не вышло. Представить себе, как уничтожается что-то прекрасное, — это всегда трудно. Потом я попробовал посчитать полицейские фонари — сколько их во всем парке? Но бросил это занятие, досчитав до двадцати.
Наконец я сказал:
— Сэр, а что, если мы зайдем в парк и прогуляемся немножко?
— Не возражаю, — ответил ГС.
Мы прошли через ворота, но не сделали и трех шагов по территории парка, как услышали сзади окрик и топот бегущих ног. Но это был всего лишь Ярр, а с ним — двое полицейских. Полы его пальто развевались, огромный шарф срывался с шеи — он был похож на привидение. Старикан запыхался и ловил ртом воздух, а ГС тем временем объяснил полицейским, что все в порядке.
— Я… я… — пытался выдохнуть Ярр.
— Не волнуйтесь, Ярр, пока все спокойно.
Ярр сделал мощнейших вдох, задержал на мгновение воздух, потом со свистом его выдохнул. Более или менее нормальным тоном он сказал:
— Хотел попросить вас не отпускать эту парочку, если вы ее задержите. Я бы потом проверил их на Прогнозаторе.
Как можно мягче ГС объяснил:
— Мы не собираемся ловить их, доктор Ярр. Мы не знаем, кто они, и, возможно, никогда не узнаем, Нас сейчас волнует одно — сделать так, чтобы их разговор не состоялся.
В общем, в парк мы уже не пошли, вернулись к воротам, а здесь все то же: холод, тишина, томительное ожидание. Я стиснул ладони, но от холода и волнения показалось, что между ладонями у меня — ледяная вода. Небо быстро прочертила красная полоса — выхлоп ракетных двигателей лунной капсулы, а через десять секунд я услышал грохот — капсула совершила взлет с Губернаторского острова и с жужжанием полетела к Луне, Но капсула дано уже улетела, а жужжание все продолжается, и какое-то оно странное, тонюсенькое…
Я озадаченно посмотрел в небо и увидел, что над парком в центре сада с декоративными скалами лениво кружит гелиостат. Его силуэт четко вырисовывался на фоне звездного неба, я хорошо видел яркие квадраты окошек кабины. Вдруг я понял, что в середине сада есть лужайка и гелиостат вполне может на нее сесть. А там, глядишь, из него выпорхнет парочка, чтобы размять ноги и прогуляться по травке.
Я постарался не паниковать и просто сказал:
— По-моему, надо идти туда и выгнать этот гелиостат из сада.
Мы прошли в ворота и быстро зашагали в сторону сада, вместе с нами — двое полицейских. Шагов десять я прошел спокойно, потом не выдержал. Ноги сами понесли меня вперед, за мной побежали все остальные — Контролер, ГС, Ярр и полицейские. Мы пронеслись по усыпанной гравием аллейке, обогнули не работавший фонтан и взбежали через три ступеньки по лестнице.
Когда я подбежал к краю лужайки, гелиостат приземлялся, «Улетайте! Улетайте отсюда!» — завопил я и кинулся к гелиостату по подмерзшему газону, Шаги мои громыхали в тишине, впрочем, сердце под ребрами громыхало с неменьшей силой. Наверное, вшестером мы производили шума больше, чем стадо буйволов. Мне оставалось до гелиостата еще метров пятьдесят, но оттуда уже начали появляться темные фигуры. Я заорал:
— Вы что, оглохли? Улетайте живо из парка!
И тут слышу голос «Поста»:
— Это ты, Кармайкл? В чем дело?
Естественно — это были братья-газетчики. Я тут же остановился, а вместе со мной — и остальные. Я сказал ГСу:
— Извините, сэр, ложная тревога. Что будем делать с газетчиками — прогоним или пусть остаются? Они думают, что здесь отлавливают преступника.
Гротинг чуть запыхался.
— Пусть остаются, Кармайкл, — ответил он, — они помогут нам найти доктора Ярра. Похоже, он заблудился где-то в зарослях.
— Хорошо, сэр, — согласился я и пошел к гелиостату.
Дверь кабины была открыта, и оттуда в темноту струился теплый янтарный свет. Все парни уже выбрались наружу и теперь толклись около гелиостата и вели обычный газетный треп. Когда я подошел, «Пост» заявил:
— Мы привезли твою оппозицию, Кармайкл, — Хоган из «Триба».
— Как насчет матча по борьбе, а? — спросил «Ньюс». — Момент вполне подходящий. Ты сейчас в форме, Кармайкл?
В голосе его слышалась издевательская насмешка, и я подумал про себя: «Ого, наверное, этот Хоган — верзила под сто кило и мигом впечатает меня в газон; ну да ладно, пусть дорогой коллега из «Ньюса» порадуется».
Тут они выпихнули этого Хогана вперед. Смотрю, никакой он не верзила. Но я не стал об этом думать, а решил: сейчас не время для церемоний, надо все кончить побыстрее. Я прыгнул вперед в темноте, схватил этого Хогана поперек груди и кинул его на землю.
— Вот и порядок, оппозиция, — бодро заявил я. — Будем считать…
Тут вдруг я понял, что этот Хоган — какой-то мягкий. Крепкий, жесткий — но мягкий, понимаете? Девушка! Я в смущении посмотрел на нее сверху вниз, она на меня с негодованием — снизу вверх, а вся наша толпа зашлась от хохота.
Тогда я сказал:
— И дубина же я…
И тут, друзья мои, я попал в эпицентр всех мировых катаклизмов, катастроф, извергающихся вулканов и бешеных ураганов. Начал кричать ГС, за ним — Контролер, а через секунду — и полицейские. Они накинулись на меня и устроили на мне настоящую кучу-малу. Откуда ни возьмись объявился Ярр, завопил на Гротинга, тот что-то проорал в ответ, и Ярр, стиснув маленькие кулачки, принялся махать ими около моей головы. Потом, на глазах у изумленных репортеров и этой девушки, Хейли Хоган, меня вернули в вертикальное положение и увели. Не могу вам точно сказать, что было дальше — споры, обсуждения, неизбежные шум и ярость — потому что почти все это время я просидел под замком, Скажу одно — им оказался я. Да, я. Человеком, которого мы пытались остановить, оказался я. Сумасшедший ученый X, безжалостный диктатор Y, планета пришельцев Z — все эти гадости сплелись воедино во мне. Человеком, остановить которого хотела вся Земля, оказался я.
Почему, спрашиваете? А вот почему: напишите чуть-чуть по-другому «и дубина же я», и получите уравнение Фицджона: i = (d/u) b2*i N/a (ze — j/a).
Уж не знаю, как мой сын догадается, что это — математическая формула. Наверное, это будет еще один случай, когда легенда с годами обрастает все новыми подробностями и в конце концов ее и не узнать. Так бывает — ребенок что-нибудь гугукнет в колыбельке, а послушать его отца, он изрек что-то гениальное, вроде преамбулы к Кредо.
Что? Нет, я не женат — пока не женат. Поэтому меня и засунули сюда, на этот богом забытый астероид, редактировать двухстраничный еженедельник. Старик Гротинг знаете, как это называет? Повышение в целях безопасности. Конечно, это неплохая работа, лучше, чем бегать репортером. ГС сказал, что расторгать брак они бы не стали, но, коли мы не женаты… в общем, будут держать нас подальше друг от друга, пока не выжмут из Прогнозатора что-нибудь путное.
Нет, с тех пор, как я кинул ее на газон, мы больше не встречались. А хочется, и даже очень. Я видел ее только мельком, но она напомнила мне Барбару Лидс, ту, из будущего, через шестьсот лет после нас. Тот же тип красоты; гладкие волосы и ясное, свежее лицо, словно умытое самой природой…
Я все время думаю о ней. Думаю, что не так уж и сложно рвануть отсюда на Землю — на какой-нибудь грузовой ракете, — а там, глядишь, сменю фамилию, устроюсь на другую работу. К черту Гротинга, к черту Стабильность. Я хочу ее видеть — и как можно скорее.
И все время думаю о новой встрече.
ОДДИ И ИД
[1]
Наконец я сказал:
— Сэр, а что, если мы зайдем в парк и прогуляемся немножко?
— Не возражаю, — ответил ГС.
Мы прошли через ворота, но не сделали и трех шагов по территории парка, как услышали сзади окрик и топот бегущих ног. Но это был всего лишь Ярр, а с ним — двое полицейских. Полы его пальто развевались, огромный шарф срывался с шеи — он был похож на привидение. Старикан запыхался и ловил ртом воздух, а ГС тем временем объяснил полицейским, что все в порядке.
— Я… я… — пытался выдохнуть Ярр.
— Не волнуйтесь, Ярр, пока все спокойно.
Ярр сделал мощнейших вдох, задержал на мгновение воздух, потом со свистом его выдохнул. Более или менее нормальным тоном он сказал:
— Хотел попросить вас не отпускать эту парочку, если вы ее задержите. Я бы потом проверил их на Прогнозаторе.
Как можно мягче ГС объяснил:
— Мы не собираемся ловить их, доктор Ярр. Мы не знаем, кто они, и, возможно, никогда не узнаем, Нас сейчас волнует одно — сделать так, чтобы их разговор не состоялся.
В общем, в парк мы уже не пошли, вернулись к воротам, а здесь все то же: холод, тишина, томительное ожидание. Я стиснул ладони, но от холода и волнения показалось, что между ладонями у меня — ледяная вода. Небо быстро прочертила красная полоса — выхлоп ракетных двигателей лунной капсулы, а через десять секунд я услышал грохот — капсула совершила взлет с Губернаторского острова и с жужжанием полетела к Луне, Но капсула дано уже улетела, а жужжание все продолжается, и какое-то оно странное, тонюсенькое…
Я озадаченно посмотрел в небо и увидел, что над парком в центре сада с декоративными скалами лениво кружит гелиостат. Его силуэт четко вырисовывался на фоне звездного неба, я хорошо видел яркие квадраты окошек кабины. Вдруг я понял, что в середине сада есть лужайка и гелиостат вполне может на нее сесть. А там, глядишь, из него выпорхнет парочка, чтобы размять ноги и прогуляться по травке.
Я постарался не паниковать и просто сказал:
— По-моему, надо идти туда и выгнать этот гелиостат из сада.
Мы прошли в ворота и быстро зашагали в сторону сада, вместе с нами — двое полицейских. Шагов десять я прошел спокойно, потом не выдержал. Ноги сами понесли меня вперед, за мной побежали все остальные — Контролер, ГС, Ярр и полицейские. Мы пронеслись по усыпанной гравием аллейке, обогнули не работавший фонтан и взбежали через три ступеньки по лестнице.
Когда я подбежал к краю лужайки, гелиостат приземлялся, «Улетайте! Улетайте отсюда!» — завопил я и кинулся к гелиостату по подмерзшему газону, Шаги мои громыхали в тишине, впрочем, сердце под ребрами громыхало с неменьшей силой. Наверное, вшестером мы производили шума больше, чем стадо буйволов. Мне оставалось до гелиостата еще метров пятьдесят, но оттуда уже начали появляться темные фигуры. Я заорал:
— Вы что, оглохли? Улетайте живо из парка!
И тут слышу голос «Поста»:
— Это ты, Кармайкл? В чем дело?
Естественно — это были братья-газетчики. Я тут же остановился, а вместе со мной — и остальные. Я сказал ГСу:
— Извините, сэр, ложная тревога. Что будем делать с газетчиками — прогоним или пусть остаются? Они думают, что здесь отлавливают преступника.
Гротинг чуть запыхался.
— Пусть остаются, Кармайкл, — ответил он, — они помогут нам найти доктора Ярра. Похоже, он заблудился где-то в зарослях.
— Хорошо, сэр, — согласился я и пошел к гелиостату.
Дверь кабины была открыта, и оттуда в темноту струился теплый янтарный свет. Все парни уже выбрались наружу и теперь толклись около гелиостата и вели обычный газетный треп. Когда я подошел, «Пост» заявил:
— Мы привезли твою оппозицию, Кармайкл, — Хоган из «Триба».
— Как насчет матча по борьбе, а? — спросил «Ньюс». — Момент вполне подходящий. Ты сейчас в форме, Кармайкл?
В голосе его слышалась издевательская насмешка, и я подумал про себя: «Ого, наверное, этот Хоган — верзила под сто кило и мигом впечатает меня в газон; ну да ладно, пусть дорогой коллега из «Ньюса» порадуется».
Тут они выпихнули этого Хогана вперед. Смотрю, никакой он не верзила. Но я не стал об этом думать, а решил: сейчас не время для церемоний, надо все кончить побыстрее. Я прыгнул вперед в темноте, схватил этого Хогана поперек груди и кинул его на землю.
— Вот и порядок, оппозиция, — бодро заявил я. — Будем считать…
Тут вдруг я понял, что этот Хоган — какой-то мягкий. Крепкий, жесткий — но мягкий, понимаете? Девушка! Я в смущении посмотрел на нее сверху вниз, она на меня с негодованием — снизу вверх, а вся наша толпа зашлась от хохота.
Тогда я сказал:
— И дубина же я…
И тут, друзья мои, я попал в эпицентр всех мировых катаклизмов, катастроф, извергающихся вулканов и бешеных ураганов. Начал кричать ГС, за ним — Контролер, а через секунду — и полицейские. Они накинулись на меня и устроили на мне настоящую кучу-малу. Откуда ни возьмись объявился Ярр, завопил на Гротинга, тот что-то проорал в ответ, и Ярр, стиснув маленькие кулачки, принялся махать ими около моей головы. Потом, на глазах у изумленных репортеров и этой девушки, Хейли Хоган, меня вернули в вертикальное положение и увели. Не могу вам точно сказать, что было дальше — споры, обсуждения, неизбежные шум и ярость — потому что почти все это время я просидел под замком, Скажу одно — им оказался я. Да, я. Человеком, которого мы пытались остановить, оказался я. Сумасшедший ученый X, безжалостный диктатор Y, планета пришельцев Z — все эти гадости сплелись воедино во мне. Человеком, остановить которого хотела вся Земля, оказался я.
Почему, спрашиваете? А вот почему: напишите чуть-чуть по-другому «и дубина же я», и получите уравнение Фицджона: i = (d/u) b2*i N/a (ze — j/a).
Уж не знаю, как мой сын догадается, что это — математическая формула. Наверное, это будет еще один случай, когда легенда с годами обрастает все новыми подробностями и в конце концов ее и не узнать. Так бывает — ребенок что-нибудь гугукнет в колыбельке, а послушать его отца, он изрек что-то гениальное, вроде преамбулы к Кредо.
Что? Нет, я не женат — пока не женат. Поэтому меня и засунули сюда, на этот богом забытый астероид, редактировать двухстраничный еженедельник. Старик Гротинг знаете, как это называет? Повышение в целях безопасности. Конечно, это неплохая работа, лучше, чем бегать репортером. ГС сказал, что расторгать брак они бы не стали, но, коли мы не женаты… в общем, будут держать нас подальше друг от друга, пока не выжмут из Прогнозатора что-нибудь путное.
Нет, с тех пор, как я кинул ее на газон, мы больше не встречались. А хочется, и даже очень. Я видел ее только мельком, но она напомнила мне Барбару Лидс, ту, из будущего, через шестьсот лет после нас. Тот же тип красоты; гладкие волосы и ясное, свежее лицо, словно умытое самой природой…
Я все время думаю о ней. Думаю, что не так уж и сложно рвануть отсюда на Землю — на какой-нибудь грузовой ракете, — а там, глядишь, сменю фамилию, устроюсь на другую работу. К черту Гротинга, к черту Стабильность. Я хочу ее видеть — и как можно скорее.
И все время думаю о новой встрече.
ОДДИ И ИД
[1]
Это история о чудовище.
Его назвали Одиссей Голем в честь папиного любимого героя и вопреки маминым отчаянным возражениям; однако, с тех пор, как ему исполнился год, все звали его Одди.
Первый год жизни есть эгоистическое стремление к теплу и надежности. Однако, когда Одди родился, он вряд ли мог на это рассчитывать, потому что папина контора по продаже недвижимости обанкротилась, и мама стала размышлять о разводе. Неожиданное решение Объединенной Радиационной Компании построить в городе завод сделало папу богатым, и мама снова влюбилась в него. Так что Одди все-таки получил свою долю тепла и надежности.
Второй год жизни был годом робкого исследования мира. Одди ползал и изучал. Когда он добрался до пунцовых витков электрокамина, неожиданное короткое замыкание спасло его от ожога. Когда Одди вывалился из окна третьего этажа, он упал в заполненный травой кузов Механического Садовника. Когда он дразнил кошку, она поскользнулась, собравшись прыгнуть на него, и ее белые клыки сомкнулись над ухом Одди, не причинив ему никакого вреда.
— Животные любят Одди, — сказала мама. — Они только делают вид, что кусают его.
Одди хотел быть любимым — поэтому все его любили. Пока Одди не пришло время идти в школу, все ласкали и баловали его. Продавцы магазинов задаривали мальчишку сластями, знакомые вечно приносили ему что-нибудь в подарок. Одди получал столько пирожных, лимонада, пирожков, леденцов, мороженого и других съестных припасов, что их хватило бы на целый детский сад. Он никогда не болел.
— Пошел в отца, — говорил папа. — У нас хорошая порода.
Росли и множились семейные легенды о везении Одди… Рассказывали, что совершенно чужой человек спутал его с собственным сыном как раз в тот момент, когда Одди собирался зайти в Электронный Цирк, и задержал его настолько, что Одди не стал одной из жертв того ужасного взрыва, что произошел в 98-м году… А забытая в библиотеке книга спасла Одди от Упавшей Ракеты в 99-м году…
Разнообразные мелкие случайности избавляли его от всяческих катастроф. Тогда никто не понимал, что он — чудовище.
В восемнадцать лет Одди был симпатичным юношей с гладкими каштановыми волосами, теплыми карими глазами и широкой улыбкой, которая обнажала ровные белые зубы. У него была спокойная, открытая манера общения и море обаяния. Он был счастлив. Пока его чудовищное зло успело проявиться и оказать влияние только на маленький городок, в котором он родился и вырос.
Закончив среднюю школу, Одди поступил в Гарвард. Однажды один из множества его новых друзей заглянул в спальню и сказал:
— Эй, Одди, пойдем на стадион, погоняем мяч.
— А я не умею, Бен, — ответил Одди.
— Не умеешь? — Бен засунул мяч под мышку и потащил Одди за собой. — Ты откуда такой взялся, приятель?
— Там, где я вырос, не очень интересуются футболом, — ухмыльнувшись, ответил Одди. — Говорят, что футбол устарел. Мы были фанатами Хаксли.
— Хаксли! Это для яйцеголовых, — заявил Бен. — Футбол — просто замечательная игра. Хочешь стать знаменитым? Каждую субботу тебя будут показывать на футбольном поле по телеку.
— Да, я уже заметил, Бен. Покажи мне, как играть.
Бен показывал Одди, терпеливо и старательно. А Одди учился с отменным прилежанием. Когда он ударил по мячу всего в третий раз, неожиданный порыв ветра подхватил мяч, и тот, пролетев семьдесят ярдов, влетел в окно третьего этажа, где находился кабинет инспектора Чарли Стюарта (по прозвищу Доходное Место). Стюарт посмотрел на окно, а через полчаса они с Одди уже были на стадионе военной базы. Через три субботы заголовки газет гласили:
— Он словно ждет, когда противник сделает ошибку, — отозвался Доходное Место, — а уж потом использует ее по максимуму.
Они оба ошибались. Одди Голь был чудовищем.
В поисках подходящей девушки Одди Голь пришел один, без подружки, на студенческий бал, устроенный в обсерватории и по ошибке забрел в темную комнату, где обнаружил освещенную уродливым зеленым светом девушку, которая склонилась над подносами. У нее были коротко подстриженные черные волосы, глаза — словно две голубые льдинки и соблазнительная мальчишеская фигура. Девушка немедленно предложила ему убраться, а Одди влюбился в нее… на время.
Его друзья чуть не надорвали животы от смеха, когда он рассказал им об этом.
— Тебе что, снятся лавры Пигмалиона, Одди, разве ты ничего про нее не слышал? Эта девица фригидна, словно статуя! Она ненавидит мужчин. Ты зря теряешь время.
Однако благодаря искусству психоаналитика, уже через неделю девушка сумела справиться со своими невротическими проблемами и по уши влюбилась в Одди Голя. Два месяца продолжался их необычный, всепоглощающий роман. А потом, как раз в тот момент, как Одди почувствовал охлаждение, у девушки случился рецидив прежней болезни, и их отношения перешли на иной, весьма для него удобный, дружеский уровень.
До сих пор лишь незначительные события являлись результатом невероятного везения Одди, но реакция на них стала более заметной.
В сентябре, перейдя на выпускной курс, Одди принял участие в конкурсе на получение Медали по политической экономии — его работа была озаглавлена: «Причины Заговоров».Поразительное сходство его тезисов с Астрейским [2] заговором, который был раскрыт в тот день, когда был опубликован труд студента, дало ему возможность получить первый приз.
В октябре Одди внес двадцать долларов в общий фонд, организованный одним его сумасшедшим приятелем для спекуляции на бирже в соответствии с «Тенденциями в изменении рынка ценных бумаг»— один из устаревших предрассудков. Расчеты безумного пророка были просто анекдотичными, но разразившаяся паника чуть не разорила биржу и учетверила стоимость акций фонда. Одди заработал сто долларов.
Так оно и шло — все хуже и хуже. Чудовище.
Теперь, начав заниматься созерцательной философией, которая гласит, что первопричины всего кроются в истории, а Настоящее посвящает все свои усилия статистическому анализу Прошлого, чудовище могло получить гораздо больше; но живые науки подобны бульдогу, сомкнувшему зубы на феномене Настоящего. Поэтому именно Джесс Мигг, физиолог и спектральный физик, был первым, кто сумел поймать чудовище… Только вот он думал, что нашел ангела.
Старина Джесс был одной из местных Достопримечательностей. Во-первых, достаточно молод — ему еще не исполнилось и сорока. Ядовитый и острый на язык альбинос, розовые глазки, лысый, востроносый, блестящий ум, Джесс носил одежду двадцатого века и предавался его порокам — табаку и алкоголю. Он никогда не говорил — он выплевывал слова. Никогда не прогуливался — бегал. Вот так, бегая однажды по коридорам Лаборатории N1 (Обзор пространственной механики — курс для студентов, изучающих Общие Искусства), Мигг выследил чудовище.
Одной из первых лабораторных работ на курсе было изучение ЭМС и электролиза. Элементарная вещь. U-образная трубка проходила между полюсами электромагнита. После того, как через витки катушки было пропущено достаточное напряжение, на концах трубки образовывались углекислый газ и кислород в отношении два к одному, а потом полученные результаты нужно было соотнести с величиной напряжения и магнитного поля.
Одди тщательно проделал эксперимент, получил правильные результаты, записал их в свою лабораторную тетрадь и стал ждать, когда их проверит преподаватель. Крошка Мигг пробежал по проходу, подскочил к Одди и выплюнул:
— Ты закончил?
— Да, сэр.
Мигг проверил записи в журнале, бросил взгляд на индикаторы на концах трубки и, мрачно усмехнувшись, выпроводил Одди из лаборатории. Только после того, как Одди ушел, он заметил, что электромагнит был очевидным образом закорочен. Провода сплавились. Электромагнитное поле, которое должно было осуществить электролиз, просто отсутствовало.
— Дьявол и преисподняя! — взорвался Мигг (он также отдавал предпочтение ругательствам, принятым в двадцатом веке). Потом он свернул неровную сигарету и перебрал в своей голове, подобной счетной машине, всевозможные варианты.
1. Голь обманул его.
2. Если это так, то тогда при помощи какого прибора ему удалось выделить углекислый газ и кислород?
3. Где он взял чистые газы?
4. Зачем он это сделал? Честный путь гораздо проще.
5. Он не обманул.
6. Как ему удалось получить правильные результаты?
7. Как ему вообще удалось получить какие-то результаты?
Старина Джесс вылил воду из трубки, а потом заново наполнил ее, после чего сам проделал эксперимент. Он тоже получил правильный результат без участия электромагнита.
— Иисус Христос на плоту! — выругался он.
Чудо не произвело на него никакого впечатления, зато тот факт, что он не мог найти подходящего объяснения, вызвал у преподавателя ярость. Мигг метался по лаборатории, точно голодная летучая мышь. Через четыре часа он обнаружил, что стальные ножки столов собирают электрический заряд от катушек Грисома, находящихся в подвале, в результате чего возникает электромагнитное поле, достаточное для успешного проведения эксперимента.
— Совпадение, — выплюнул Мигг. Но он не был удовлетворен.
Две недели спустя во время занятий по анализу распада элементарных частиц, Одди закончил свою вечернюю работу, аккуратно записав изотопы, полученные из селена и лантана.
Однако Мигг заметил, что в результате ошибки Одди не получил уран-235 для нейтронной бомбардировки. Ему были выдано то, что осталось после демонстрации абсолютно черного тела Стефана-Больцмана.
— Силы небесные! — возопил Мигг и все перепроверил, а потом, сомневаясь в полученных результатах, проверил свои выкладки еще раз. Когда он нашел ответ — удивительное совпадение — плохо вычищенный прибор и неисправная камера Вильсона, он разразился потоком ругательств, за которыми последовал набор изысканных проклятий, популярных в двадцатом веке. После этого Мигг как следует все обдумал.
— Существует люди, с которыми вечно что-то случается. — Он оскалился на свое отражение в зеркале самоанализа. — А как насчет людей, которым вечно везет? Дерьмо собачье!
Джесс Мигг, словно бульдог, вцепился зубами в это явление и занялся Одди Голем. Он торчал у Одди за спиной в лаборатории, злобно хихикая, если Одди, пользуясь неисправным оборудованием, успешно завершал один эксперимент за другим. Когда Одди удачно провел классический эксперимент Резерфорда — получил редкий изотоп кислорода — после того, как подверг азот бомбардировке альфа-частицами, только в его случае не было ни азота, ни альфа-частиц — Мигг в восторге сильно треснул его по спине. А потом, внимательно изучив обстоятельства, обнаружил логическую, хотя и совершенно невероятную цепь совпадений, которая объясняла происшедшее.
Он посвятил все свое свободное время тому, чтобы проверить, как складывалась жизнь Одди в Гарварде. Потратил целых два часа на разговор с психоаналитиком женского отделения факультета астрономии, и десять минут на беседу с Хигом Клейтоном и со Стюартом Доходное Место. Джесс узнал про биржевой фонд, Медаль по политической экономии и о нескольких других случаях, наполнивших его душу злобным ликованием. После этого он на время расстался с горячо любимыми аксессуарами двадцатого века, облачился в формальную тунику и впервые за этот год направился в Клуб факультета.
В Диатермическом Алькове игралась шахматная партия на прозрачной тороидной доске для четверых. Она продолжалась с тех самых пор, как Мигг начал работать на факультете, и, скорее всего, не будет завершена до конца столетия. Более того, Юхансен, играющий красными, уже начал учить своего сына, чтобы тот заменил его в том весьма вероятном случае, если он умрет до окончания партии.
В своей обычной резкой манере Мигг стремительно подошел к блестящей доске, на которой яркими пятнами выделялись разноцветные фигуры, и выпалил:
— Что вам известно о случайностях?
— Что? — переспросил Белланби, отошедший от дел профессор философии. — Добрый вечер, Мигг. Вы имеете в виду сущностные случайности или материальные? С другой стороны, если вы хотите своим вопросом намекнуть…
— Нет, нет, — нетерпеливо прервал его Мигг. — Приношу свои извинения, Белланби. Разрешите мне перефразировать вопрос. Существует ли принудительная вероятность?
Хррдниккисч сделал свой ход и, наконец, обратил внимание на Мигга, как это уже сделали Юхансен и Белланби. Вилсон продолжал напряженно изучать доску. Учитывая, что он имел право затратить на размышления целый час и наверняка этим правом воспользуется, Мигг знал, что у них вполне достаточно времени для дискуссии.
— Навяжанная вероятношть? — прошепелявил Хррдниккисч. — Ну, это не новая коншепчия, Мигг. Я припоминаю обжор тежишов «Интеграф» том LVIII, раждел 9. Там ешть рашшоты, ешли я не ошибаюшь…
— Нет, — снова прервал его Мигг. — Мое почтение, Зигноид. Меня не интересуют математические вероятности, да и философские тоже. Позвольте сформулировать вопрос так. Понятие человека, подверженного несчастным случаям, было принято в среде психоаналитиков. С этим связана теорема Патона о Наименьшей Невротической Норме. Мне удалось обнаружить противоположное явление — человека, подверженного счастливым случаям.
— Да? — Юхансен захихикал. — Это, должно быть, шутка. Подожди немного, и ты сам в этом убедишься, Зигноид.
— Нет, — ответил Мигг. — Я совершенно серьезен. Я действительно нашел человека, которому всегда и во всем везет.
— Он выигрывает в карты?
— Он выигрывает во все. Примите это как аксиому, во всяком случае пока… Я представлю документальное подтверждение своих слов позднее… Существует человек, которому постоянно все удается. Он подвержен счастливым случаям. Стоит ему чего-нибудь захотеть, он это получает. Если же его желание очевидным образом выходит за рамки его возможностей, тогда срабатывают самые разнообразные факторы — случайности, совпадения, стечение обстоятельств… — и он получает желаемое.
— Нет. — Белланби покачал головой. — Слишком притянуто за уши.
— Я проверил свои идеи эмпирически, — продолжал Мигг. — Происходит дело примерно так. Будущее есть выбор из взаимоисключающих возможностей, одна из которых должна быть реализована с точки зрения предпочтительности того или иного события…
— Да, да — прервал его Юхансен. — Чем больше число предпочтительных возможностей, тем выше вероятность свершения события. Это же элементарно, Мигг. Продолжай.
— Я продолжаю, — мрачно проворчал Мигг. — Когда мы обсуждаем вероятность, бросая кости, предсказать результат достаточно просто. Существует только шесть взаимоисключающих возможностей выпадения одного числа. Вероятность легко вычислить. Случайность сводится к простым вероятностным расчетам. Но когда мы обсуждаем вероятность в рамках Вселенной, мы не можем собрать достаточное количество данных, чтобы сделать предсказание. Слишком много факторов. Мы не в силах рассчитать благоприятное стечение обстоятельств.
— Вше это верно, — заявил Хррдниккисч. — А как нашшет вашего подверженного шашливым шлучаям?
— Я не знаю, как он это делает… Ему стоит достаточно сильно захотеть чего-нибудь, и он создает благоприятную вероятность желаемого исхода. Одним своим желанием он может превратить возможность в вероятность, а вероятность — в определенность.
— Смешно, — резко возразил Белланби. — Вы утверждаете, что на свете существует человек, способный выполнять подобные трюки?
— Ничего подобного. Он и сам не знает, что делает. Он просто думает, что ему везет, если вообще задумывается над тем, что с ним происходит. Давайте представим себе, что он хочет… ну… Назовите что-нибудь.
— Героин, — предложил Белланби.
— А это еще что такое? — поинтересовался Юхансен.
— Проижводное морфия, — объяснил Хррдниккисч. — Ранее проижводилось и продавалошь наркоманам.
— Героин, — повторил Мигг. — Великолепно. Скажем, мой человек возжелал героина, античного наркотика, не существующего в наше время. Очень хорошо. Его желание приведет к возникновению такой последовательности возможных, но совершенно невероятных событий: химик в Австралии, занимаясь новым видом органического синтеза, совершенно случайно, сам того не желая, приготовит шесть унций героина. Четыре унции будут выброшены на помойку, а две вследствие какой-нибудь ошибки сохранены. Затем, в результате случайного совпадения, эти две унции прибудут в нашу страну и в город — упакованные в пластиковый шарик, как это принято делать с сахарной пудрой; потом наш герой придет в ресторан, где он никогда до сих пор не бывал, и там ему подадут героин в пластиковой упаковке…
— Ла-ла-ла! — сказал Хррдниккисч. — Какая ловкая иштория. Какая чудешная швяжь шлучайношти и вероятношти! Вше получаетша только потому, что он этого жахотел, ничего об этом не жная?
— Вот именно, — прорычал Мигг. — Я не знаю, как у него это получается, только он умудряется превратить вероятность в определенность. А поскольку практически все на свете возможно, он в состоянии добиться всего, чего захочет. Он божественен, но он не Бог, так как делает все это бессознательно. Он ангел.
— Ну и кто же он, этот ваш ангел? — спросил Юхансен.
Тут Мигг рассказал им все, что ему было известно про Одди Голя.
— Как он это делает? — поинтересовался Белланби. — Как у него получается?
— Я не знаю, — снова повторил Мигг. — Расскажите мне, как все получается у эсперов.
Его назвали Одиссей Голем в честь папиного любимого героя и вопреки маминым отчаянным возражениям; однако, с тех пор, как ему исполнился год, все звали его Одди.
Первый год жизни есть эгоистическое стремление к теплу и надежности. Однако, когда Одди родился, он вряд ли мог на это рассчитывать, потому что папина контора по продаже недвижимости обанкротилась, и мама стала размышлять о разводе. Неожиданное решение Объединенной Радиационной Компании построить в городе завод сделало папу богатым, и мама снова влюбилась в него. Так что Одди все-таки получил свою долю тепла и надежности.
Второй год жизни был годом робкого исследования мира. Одди ползал и изучал. Когда он добрался до пунцовых витков электрокамина, неожиданное короткое замыкание спасло его от ожога. Когда Одди вывалился из окна третьего этажа, он упал в заполненный травой кузов Механического Садовника. Когда он дразнил кошку, она поскользнулась, собравшись прыгнуть на него, и ее белые клыки сомкнулись над ухом Одди, не причинив ему никакого вреда.
— Животные любят Одди, — сказала мама. — Они только делают вид, что кусают его.
Одди хотел быть любимым — поэтому все его любили. Пока Одди не пришло время идти в школу, все ласкали и баловали его. Продавцы магазинов задаривали мальчишку сластями, знакомые вечно приносили ему что-нибудь в подарок. Одди получал столько пирожных, лимонада, пирожков, леденцов, мороженого и других съестных припасов, что их хватило бы на целый детский сад. Он никогда не болел.
— Пошел в отца, — говорил папа. — У нас хорошая порода.
Росли и множились семейные легенды о везении Одди… Рассказывали, что совершенно чужой человек спутал его с собственным сыном как раз в тот момент, когда Одди собирался зайти в Электронный Цирк, и задержал его настолько, что Одди не стал одной из жертв того ужасного взрыва, что произошел в 98-м году… А забытая в библиотеке книга спасла Одди от Упавшей Ракеты в 99-м году…
Разнообразные мелкие случайности избавляли его от всяческих катастроф. Тогда никто не понимал, что он — чудовище.
В восемнадцать лет Одди был симпатичным юношей с гладкими каштановыми волосами, теплыми карими глазами и широкой улыбкой, которая обнажала ровные белые зубы. У него была спокойная, открытая манера общения и море обаяния. Он был счастлив. Пока его чудовищное зло успело проявиться и оказать влияние только на маленький городок, в котором он родился и вырос.
Закончив среднюю школу, Одди поступил в Гарвард. Однажды один из множества его новых друзей заглянул в спальню и сказал:
— Эй, Одди, пойдем на стадион, погоняем мяч.
— А я не умею, Бен, — ответил Одди.
— Не умеешь? — Бен засунул мяч под мышку и потащил Одди за собой. — Ты откуда такой взялся, приятель?
— Там, где я вырос, не очень интересуются футболом, — ухмыльнувшись, ответил Одди. — Говорят, что футбол устарел. Мы были фанатами Хаксли.
— Хаксли! Это для яйцеголовых, — заявил Бен. — Футбол — просто замечательная игра. Хочешь стать знаменитым? Каждую субботу тебя будут показывать на футбольном поле по телеку.
— Да, я уже заметил, Бен. Покажи мне, как играть.
Бен показывал Одди, терпеливо и старательно. А Одди учился с отменным прилежанием. Когда он ударил по мячу всего в третий раз, неожиданный порыв ветра подхватил мяч, и тот, пролетев семьдесят ярдов, влетел в окно третьего этажа, где находился кабинет инспектора Чарли Стюарта (по прозвищу Доходное Место). Стюарт посмотрел на окно, а через полчаса они с Одди уже были на стадионе военной базы. Через три субботы заголовки газет гласили:
«ОДДИ ГОЛЬ — 57, АРМИЯ — 0».— Тысяча задумчивых чертей! — возмущался тренер Хиг Клейтон. — И как только у него это получается? В парнишке нет ничего необычного. Середнячок да и только. Но стоит ему побежать, как его преследователи начинают падать. Когда он бьет по мячу, защитники спотыкаются. А когда они спотыкаются, он перехватывает мяч.
— Он словно ждет, когда противник сделает ошибку, — отозвался Доходное Место, — а уж потом использует ее по максимуму.
Они оба ошибались. Одди Голь был чудовищем.
В поисках подходящей девушки Одди Голь пришел один, без подружки, на студенческий бал, устроенный в обсерватории и по ошибке забрел в темную комнату, где обнаружил освещенную уродливым зеленым светом девушку, которая склонилась над подносами. У нее были коротко подстриженные черные волосы, глаза — словно две голубые льдинки и соблазнительная мальчишеская фигура. Девушка немедленно предложила ему убраться, а Одди влюбился в нее… на время.
Его друзья чуть не надорвали животы от смеха, когда он рассказал им об этом.
— Тебе что, снятся лавры Пигмалиона, Одди, разве ты ничего про нее не слышал? Эта девица фригидна, словно статуя! Она ненавидит мужчин. Ты зря теряешь время.
Однако благодаря искусству психоаналитика, уже через неделю девушка сумела справиться со своими невротическими проблемами и по уши влюбилась в Одди Голя. Два месяца продолжался их необычный, всепоглощающий роман. А потом, как раз в тот момент, как Одди почувствовал охлаждение, у девушки случился рецидив прежней болезни, и их отношения перешли на иной, весьма для него удобный, дружеский уровень.
До сих пор лишь незначительные события являлись результатом невероятного везения Одди, но реакция на них стала более заметной.
В сентябре, перейдя на выпускной курс, Одди принял участие в конкурсе на получение Медали по политической экономии — его работа была озаглавлена: «Причины Заговоров».Поразительное сходство его тезисов с Астрейским [2] заговором, который был раскрыт в тот день, когда был опубликован труд студента, дало ему возможность получить первый приз.
В октябре Одди внес двадцать долларов в общий фонд, организованный одним его сумасшедшим приятелем для спекуляции на бирже в соответствии с «Тенденциями в изменении рынка ценных бумаг»— один из устаревших предрассудков. Расчеты безумного пророка были просто анекдотичными, но разразившаяся паника чуть не разорила биржу и учетверила стоимость акций фонда. Одди заработал сто долларов.
Так оно и шло — все хуже и хуже. Чудовище.
Теперь, начав заниматься созерцательной философией, которая гласит, что первопричины всего кроются в истории, а Настоящее посвящает все свои усилия статистическому анализу Прошлого, чудовище могло получить гораздо больше; но живые науки подобны бульдогу, сомкнувшему зубы на феномене Настоящего. Поэтому именно Джесс Мигг, физиолог и спектральный физик, был первым, кто сумел поймать чудовище… Только вот он думал, что нашел ангела.
Старина Джесс был одной из местных Достопримечательностей. Во-первых, достаточно молод — ему еще не исполнилось и сорока. Ядовитый и острый на язык альбинос, розовые глазки, лысый, востроносый, блестящий ум, Джесс носил одежду двадцатого века и предавался его порокам — табаку и алкоголю. Он никогда не говорил — он выплевывал слова. Никогда не прогуливался — бегал. Вот так, бегая однажды по коридорам Лаборатории N1 (Обзор пространственной механики — курс для студентов, изучающих Общие Искусства), Мигг выследил чудовище.
Одной из первых лабораторных работ на курсе было изучение ЭМС и электролиза. Элементарная вещь. U-образная трубка проходила между полюсами электромагнита. После того, как через витки катушки было пропущено достаточное напряжение, на концах трубки образовывались углекислый газ и кислород в отношении два к одному, а потом полученные результаты нужно было соотнести с величиной напряжения и магнитного поля.
Одди тщательно проделал эксперимент, получил правильные результаты, записал их в свою лабораторную тетрадь и стал ждать, когда их проверит преподаватель. Крошка Мигг пробежал по проходу, подскочил к Одди и выплюнул:
— Ты закончил?
— Да, сэр.
Мигг проверил записи в журнале, бросил взгляд на индикаторы на концах трубки и, мрачно усмехнувшись, выпроводил Одди из лаборатории. Только после того, как Одди ушел, он заметил, что электромагнит был очевидным образом закорочен. Провода сплавились. Электромагнитное поле, которое должно было осуществить электролиз, просто отсутствовало.
— Дьявол и преисподняя! — взорвался Мигг (он также отдавал предпочтение ругательствам, принятым в двадцатом веке). Потом он свернул неровную сигарету и перебрал в своей голове, подобной счетной машине, всевозможные варианты.
1. Голь обманул его.
2. Если это так, то тогда при помощи какого прибора ему удалось выделить углекислый газ и кислород?
3. Где он взял чистые газы?
4. Зачем он это сделал? Честный путь гораздо проще.
5. Он не обманул.
6. Как ему удалось получить правильные результаты?
7. Как ему вообще удалось получить какие-то результаты?
Старина Джесс вылил воду из трубки, а потом заново наполнил ее, после чего сам проделал эксперимент. Он тоже получил правильный результат без участия электромагнита.
— Иисус Христос на плоту! — выругался он.
Чудо не произвело на него никакого впечатления, зато тот факт, что он не мог найти подходящего объяснения, вызвал у преподавателя ярость. Мигг метался по лаборатории, точно голодная летучая мышь. Через четыре часа он обнаружил, что стальные ножки столов собирают электрический заряд от катушек Грисома, находящихся в подвале, в результате чего возникает электромагнитное поле, достаточное для успешного проведения эксперимента.
— Совпадение, — выплюнул Мигг. Но он не был удовлетворен.
Две недели спустя во время занятий по анализу распада элементарных частиц, Одди закончил свою вечернюю работу, аккуратно записав изотопы, полученные из селена и лантана.
Однако Мигг заметил, что в результате ошибки Одди не получил уран-235 для нейтронной бомбардировки. Ему были выдано то, что осталось после демонстрации абсолютно черного тела Стефана-Больцмана.
— Силы небесные! — возопил Мигг и все перепроверил, а потом, сомневаясь в полученных результатах, проверил свои выкладки еще раз. Когда он нашел ответ — удивительное совпадение — плохо вычищенный прибор и неисправная камера Вильсона, он разразился потоком ругательств, за которыми последовал набор изысканных проклятий, популярных в двадцатом веке. После этого Мигг как следует все обдумал.
— Существует люди, с которыми вечно что-то случается. — Он оскалился на свое отражение в зеркале самоанализа. — А как насчет людей, которым вечно везет? Дерьмо собачье!
Джесс Мигг, словно бульдог, вцепился зубами в это явление и занялся Одди Голем. Он торчал у Одди за спиной в лаборатории, злобно хихикая, если Одди, пользуясь неисправным оборудованием, успешно завершал один эксперимент за другим. Когда Одди удачно провел классический эксперимент Резерфорда — получил редкий изотоп кислорода — после того, как подверг азот бомбардировке альфа-частицами, только в его случае не было ни азота, ни альфа-частиц — Мигг в восторге сильно треснул его по спине. А потом, внимательно изучив обстоятельства, обнаружил логическую, хотя и совершенно невероятную цепь совпадений, которая объясняла происшедшее.
Он посвятил все свое свободное время тому, чтобы проверить, как складывалась жизнь Одди в Гарварде. Потратил целых два часа на разговор с психоаналитиком женского отделения факультета астрономии, и десять минут на беседу с Хигом Клейтоном и со Стюартом Доходное Место. Джесс узнал про биржевой фонд, Медаль по политической экономии и о нескольких других случаях, наполнивших его душу злобным ликованием. После этого он на время расстался с горячо любимыми аксессуарами двадцатого века, облачился в формальную тунику и впервые за этот год направился в Клуб факультета.
В Диатермическом Алькове игралась шахматная партия на прозрачной тороидной доске для четверых. Она продолжалась с тех самых пор, как Мигг начал работать на факультете, и, скорее всего, не будет завершена до конца столетия. Более того, Юхансен, играющий красными, уже начал учить своего сына, чтобы тот заменил его в том весьма вероятном случае, если он умрет до окончания партии.
В своей обычной резкой манере Мигг стремительно подошел к блестящей доске, на которой яркими пятнами выделялись разноцветные фигуры, и выпалил:
— Что вам известно о случайностях?
— Что? — переспросил Белланби, отошедший от дел профессор философии. — Добрый вечер, Мигг. Вы имеете в виду сущностные случайности или материальные? С другой стороны, если вы хотите своим вопросом намекнуть…
— Нет, нет, — нетерпеливо прервал его Мигг. — Приношу свои извинения, Белланби. Разрешите мне перефразировать вопрос. Существует ли принудительная вероятность?
Хррдниккисч сделал свой ход и, наконец, обратил внимание на Мигга, как это уже сделали Юхансен и Белланби. Вилсон продолжал напряженно изучать доску. Учитывая, что он имел право затратить на размышления целый час и наверняка этим правом воспользуется, Мигг знал, что у них вполне достаточно времени для дискуссии.
— Навяжанная вероятношть? — прошепелявил Хррдниккисч. — Ну, это не новая коншепчия, Мигг. Я припоминаю обжор тежишов «Интеграф» том LVIII, раждел 9. Там ешть рашшоты, ешли я не ошибаюшь…
— Нет, — снова прервал его Мигг. — Мое почтение, Зигноид. Меня не интересуют математические вероятности, да и философские тоже. Позвольте сформулировать вопрос так. Понятие человека, подверженного несчастным случаям, было принято в среде психоаналитиков. С этим связана теорема Патона о Наименьшей Невротической Норме. Мне удалось обнаружить противоположное явление — человека, подверженного счастливым случаям.
— Да? — Юхансен захихикал. — Это, должно быть, шутка. Подожди немного, и ты сам в этом убедишься, Зигноид.
— Нет, — ответил Мигг. — Я совершенно серьезен. Я действительно нашел человека, которому всегда и во всем везет.
— Он выигрывает в карты?
— Он выигрывает во все. Примите это как аксиому, во всяком случае пока… Я представлю документальное подтверждение своих слов позднее… Существует человек, которому постоянно все удается. Он подвержен счастливым случаям. Стоит ему чего-нибудь захотеть, он это получает. Если же его желание очевидным образом выходит за рамки его возможностей, тогда срабатывают самые разнообразные факторы — случайности, совпадения, стечение обстоятельств… — и он получает желаемое.
— Нет. — Белланби покачал головой. — Слишком притянуто за уши.
— Я проверил свои идеи эмпирически, — продолжал Мигг. — Происходит дело примерно так. Будущее есть выбор из взаимоисключающих возможностей, одна из которых должна быть реализована с точки зрения предпочтительности того или иного события…
— Да, да — прервал его Юхансен. — Чем больше число предпочтительных возможностей, тем выше вероятность свершения события. Это же элементарно, Мигг. Продолжай.
— Я продолжаю, — мрачно проворчал Мигг. — Когда мы обсуждаем вероятность, бросая кости, предсказать результат достаточно просто. Существует только шесть взаимоисключающих возможностей выпадения одного числа. Вероятность легко вычислить. Случайность сводится к простым вероятностным расчетам. Но когда мы обсуждаем вероятность в рамках Вселенной, мы не можем собрать достаточное количество данных, чтобы сделать предсказание. Слишком много факторов. Мы не в силах рассчитать благоприятное стечение обстоятельств.
— Вше это верно, — заявил Хррдниккисч. — А как нашшет вашего подверженного шашливым шлучаям?
— Я не знаю, как он это делает… Ему стоит достаточно сильно захотеть чего-нибудь, и он создает благоприятную вероятность желаемого исхода. Одним своим желанием он может превратить возможность в вероятность, а вероятность — в определенность.
— Смешно, — резко возразил Белланби. — Вы утверждаете, что на свете существует человек, способный выполнять подобные трюки?
— Ничего подобного. Он и сам не знает, что делает. Он просто думает, что ему везет, если вообще задумывается над тем, что с ним происходит. Давайте представим себе, что он хочет… ну… Назовите что-нибудь.
— Героин, — предложил Белланби.
— А это еще что такое? — поинтересовался Юхансен.
— Проижводное морфия, — объяснил Хррдниккисч. — Ранее проижводилось и продавалошь наркоманам.
— Героин, — повторил Мигг. — Великолепно. Скажем, мой человек возжелал героина, античного наркотика, не существующего в наше время. Очень хорошо. Его желание приведет к возникновению такой последовательности возможных, но совершенно невероятных событий: химик в Австралии, занимаясь новым видом органического синтеза, совершенно случайно, сам того не желая, приготовит шесть унций героина. Четыре унции будут выброшены на помойку, а две вследствие какой-нибудь ошибки сохранены. Затем, в результате случайного совпадения, эти две унции прибудут в нашу страну и в город — упакованные в пластиковый шарик, как это принято делать с сахарной пудрой; потом наш герой придет в ресторан, где он никогда до сих пор не бывал, и там ему подадут героин в пластиковой упаковке…
— Ла-ла-ла! — сказал Хррдниккисч. — Какая ловкая иштория. Какая чудешная швяжь шлучайношти и вероятношти! Вше получаетша только потому, что он этого жахотел, ничего об этом не жная?
— Вот именно, — прорычал Мигг. — Я не знаю, как у него это получается, только он умудряется превратить вероятность в определенность. А поскольку практически все на свете возможно, он в состоянии добиться всего, чего захочет. Он божественен, но он не Бог, так как делает все это бессознательно. Он ангел.
— Ну и кто же он, этот ваш ангел? — спросил Юхансен.
Тут Мигг рассказал им все, что ему было известно про Одди Голя.
— Как он это делает? — поинтересовался Белланби. — Как у него получается?
— Я не знаю, — снова повторил Мигг. — Расскажите мне, как все получается у эсперов.