Беверли Джо. Грешная и святая

   – А что, если тебе захочется остаться разбойником?
   – Это был вынужденный поступок.
   – Фамильная черта?
   Его глаза сверкнули.
   – Не смейтесь надо мной, мисс Мэндевилл. Я могу быть серьезным и даже благородным.
   Крессида вздрогнула от его гнева, но затем поняла, что это было больше похоже на боль. Она пускала в него стрелы, как будто он был в броне, но, возможно, на нем не было доспехов…
   – Быть герцогом – это не одно сплошное удовольствие, знаешь ли. Я провел почти все лето, занимаясь делами, а не только поиском Бурро. И не на оргиях, если уж на то пошло. Последние шесть лет я официально находился под опекой герцога, но мы так сильно не любили друг друга, что избегали встреч с тех пор, как я достиг совершеннолетия. Мне нужно многому научиться. То, что от испуга я уехал за границу, как только унаследовал титул, не пошло мне на пользу. Я был напуган.
   – Чего ты испугался?
   – Герцог умер от сердечного приступа, очень внезапно. Он болел, но не было никаких признаков того, что он скоро умрет. Я не был… готов. Я как-то верил, что это никогда не случится.
   – Ты не хотел быть герцогом?
   Дрожащий свет свечей мог обманывать, но казалось, он в самом деле удивлен ее вопросом.
   – Кому это нужно? Только тому, кому нравится, когда перед ним пресмыкаются. Это огромная ответственность, и не только в смысле собственности.
   – Богатство? Роскошь? Возможность поступать как хочется?
   – Я понял, что не могу поступать, как мне хочется.
   Его тон, его взгляд сказали ей, что он имеет в виду.
   – Что же касается богатства и роскоши, – продолжал Трис, – можно иметь все это, не обладая титулом. Поверь мне, жизнь богача Триса Трегеллоуса была бы куда легче. Зачем мне двенадцать домов в шести странах, земли, сотни слуг и тысячи арендаторов, которые все зависят от меня?
   – Двенадцать домов? – повторила она. – В шести странах?
   – Англия, Шотландия, Уэльс, Ирландия, Франция – может, я смогу вернуть его, – и Португалия. Есть виноградник, а я не знаю ничего о виноделии.
   – Ты мог бы сделать много хорошего.
   – Когда? У меня нет времени.
   «За то время, которое ты тратишь на распутство», – мелькнуло в голове Крессиды. Но вместо этого она сказала:
   – Ты мог бы поддержать множество благотворительных дел.
   – И это тоже работа, требующая времени и сил.
   Она не удержалась от того, чтобы не поддеть его:
   – Понимаю. Тебе докучает тяжелая работа.
   – Да нет же! – Он сердился и смеялся над собой одновременно. – Людям не просто нужны мои деньги, они хотят моего присутствия на своих мероприятиях. Мое покровительство приносит деньги. Иногда я чувствую себя, словно свинья с двумя головами, такое ощущаю внимание.
   Крессида не могла побороть приступ смеха, но она представила себе его страдания, и ей стало жаль его.
   – Люди обращают внимание на каждое мое слово. Они стремятся угодить, особенно юные леди. Есть такие, которые сорвали бы с себя одежду и валялись бы у меня в ногах, если бы думали, что смогут таким образом получить герцогскую корону. Мужчины подражают мне. Посмотри на Крофтона!
   – Понимаю, – сказала Крессида.
   Крофтон решил повторить знаменитые вакханалии Сент-Рейвена и организовал этот отвратительный разгул. Теперь Трис думал, что в этом его вина.
   Он вздохнул:
   – Если я надену шутовской колпак, на следующий день в них будет щеголять половина Лондона…
   – Думаю, это было бы сильное искушение.
   Трис удивленно глянул на Крессиду, затем рассмеялся:
   – Да вы шалунья, мисс Мэндевилл, не так ли?
   Он пристально и долго смотрел на нее.
   – Ты замечательная женщина. Почему ты так подробно расспрашиваешь меня?
   Она склонила голову, затем сказала ему правду:
   – Я думала, что ты хочешь поговорить об этом.
   – Ты права. Я не знаю, почему это так.
   Она знала, какое объяснение ей нравится, но оно никогда не сорвется с ее губ. Толчок кареты снова на секунду прижал девушку к Трису. Она чувствовала, что ее это не беспокоило и не пугало. Между ними был мир.

Глава 14

   Крессида улыбалась.
   – Расскажи мне еще о тяготах жизни герцога. Это будет меня утешать, когда я погрязну в нищете и обыденности своей жизни.
   – Ты никогда не погрязнешь в нищете, Крессида.
   Она поняла, к чему он клонит.
   – Я не позволю вам содержать мою семью, ваша светлость.
   – Трис.
   – Думаю, Триса труднее контролировать.
   Она сказала это не думая и увидела, как он сразу оживился:
   – Ах, вот это интересно!
   – Интересно или нет, но я никогда не возьму от тебя денег. Ты и так был слишком добр, когда согласился приехать со мной к Крофтону.
   – Я просто забавлялся, и ты это знаешь. Если ты возьмешь деньги, то я буду спокойно спать по ночам.
   – Мэндевиллы не принадлежат к тем тысячам людей, которые зависят от тебя.
   – Но Крессида Мэндевилл принадлежит к ограниченному числу моих друзей. Разве нет?
   – Это нечестно!
   – Ты же знаешь, я не всегда играю по правилам.
   Она встретилась с его насмешливым взглядом.
   – Трис, это невозможно. Мужчины твоего круга дают деньги только своим любовницам.
   Неужели огонек в его глазах был тем же, который горел в ее сердце? Удивительное искушение, особенно если учесть тот факт, что ее семья скоро окажется в нищете. Никаких шансов на хороший брак, а пожертвовав собой, она добудет денег, чтобы помочь родителям…
   Он опустил ресницы, но исподволь наблюдал за ней.
   – Я последний в роду Трегеллоусов и скоро должен жениться. Меня заставляли сделать это несколько лет назад, но чем больше мой дядя приказывал мне, тем сильнее я сопротивлялся. И в конце концов не так много молодых женщин, которые подходят мне по положению.
   – Леди Энн? – спросила она, но затем вспомнила: – Нет, ты сказал, что она любит другого. Тогда кто? – Она гордилась своим ровным и спокойным тоном.
   – О, я еще не выбирал кандидатуру. Мать леди Энн любит говорить, что главное – найти подходящего человека, а полюбить можно любого, если постараться как следует.
   Крессида почувствовала себя свидетелем несчастного случая, но она уже и так слишком много говорила, а что она знает о жизни знати? Трис не мог выбирать жену только по любви. А вот любовницу может иметь по своему сердечному выбору.
   Девушка посмотрела на него и увидела, что он наблюдает за ней.
   – Я, конечно, заведу любовницу, – сказал Трис. – Одна женщина будет для исполнения семейного долга, другая для удовольствий.
   – Уверена, что ты не сделаешь этого. Надеюсь, ты женишься по любви. А теперь, – добавила она беззаботно, – перечисли мне еще тяготы жизни герцога.
   Он усмехнулся:
   – Посмотрим… Долг вынуждает меня посещать палату лордов и даже – о ужас! – слушать то, что там говорят. Я должен знать о таких вещах, до которых простым смертным нет дела, – экспорте угля, импорте кошенили. О каких еще захватывающих вещах я должен знать? О портвейне, например. Он мне нравится, но его производство – неизвестная мне наука. Транспорт между островом Ньюфаундленд и Лабрадором не может ходить из-за ледяного покрова. Содержание армии в мирных условиях – важное, но удивительно скучное дело. Я доволен, что поучаствовал в принятии решения об отмене практики приковывания к позорному столбу, а также решения, облегчающего участь банкротов.
   – Полагаю, не все пэры таковы.
   Трис пожал плечами:
   – Возможно, со временем стану циником. Пока что я понял, что есть вопросы, которые мне небезразличны. Но должен признаться, что променял дебаты о кошенили на более полезные мне дела, а их множество. Ситуация в Ирландии, кризис в сельском хозяйстве, народные волнения. Видишь? Если бы я не был герцогом, то мог бы не обращать на это внимания и наслаждаться развлечениями.
   Крессида засмеялась, ей захотелось обнять его.
   – Я так не думаю. Ты всегда будешь чувствовать себя ответственным за все, что происходит. У тебя есть секретарь, который помогает тебе?
   – У меня работает секретарь моего дяди. Ледерхьюм – старый сухарь, он думает, что знает все. И это в самом деле так, но он консерватор, считает, что все должно оставаться таким, каким было, когда король был еще ребенком.
   Он вздохнул.
   – Мне, наверное, нужно перетрясти всю систему управления. Она устарела, потому что основана на идее, что герцогство существует для удовольствия герцога. Но все люди делают свою работу так, как они понимают ее. Должен ли я выбросить кого-то на улицу?
   Трис поднял руку и потер шею, сдвинув свой тюрбан, а затем стянул его, бросил вместе с маской на сиденье напротив.
   – Должно быть, я надоел тебе с этими разговорами. «Ты не можешь надоесть мне», – подумала она. Ей хотелось пригладить его растрепанные волосы.
   – Наверное, у тебя немного друзей, с которыми ты мог бы поговорить об этом.
   – Немного? Их нет совсем. Нет, неправда. У меня есть друзья, но должен ли я докучать им с кошенилью, когда они живут в блаженной беззаботности?
   Крессида уже забежала в мыслях далеко вперед. Она была бы хорошим слушателем. И стала бы ему верной помощницей. Она серьезно относилась к благотворительности и всегда была дисциплинированна. Она во многом была дочерью своего отца, и ей нравилась мысль обо всем новом.
   Но Крессида знала, что его слова о грузе титула герцога были правдой. Она мечтала о том, как они будут сидеть у камина в доме наподобие «Ночной охоты», обсуждая события дня. И не думала о редких встречах в огромном особняке, среди сотен слуг и подчиненных, где каждый шаг на виду.
   Возможно, он заговорил об этом для того, чтобы ей стало ясно – герцоги не женятся на провинциальных барышнях. Это означало, что он угадал ее чувства – даже те, в которых ей не хотелось признаваться самой себе.
   Крессида содрогнулась при мысли о том, что каждое ее слово ловят, каждой ее глупости подражают, что люди пресмыкаются, чтобы добиться ее расположения. Так было и в Мэтлоке – с леди Мамфорд и леди Агнес Ферро. В Лондоне она видела это на каждом шагу.
   Трис прервал молчание:
   – А ты, Крессида Мэндевилл? Что ты будешь делать, когда получишь свои драгоценности?
   Она улыбнулась:
   – Вернусь в Мэтлок к родителям и буду помогать матери ухаживать за отцом.
   – Наймите сиделку.
   – Возможно, мы так и сделаем, но Мэтлок – это мой дом. Я живу там полной жизнью.
   – Ты приехала в Лондон, чтобы найти мужа?
   – Я приехала в Лондон, потому что мой отец надеялся, что там я найду хорошего мужа. Я не возражала против этого, но, – она пожала плечами, – этого не случилось.
   – Неужели в Лондоне все слепые?
   Она выразительно посмотрела на него.
   – Я не красавица. В конце концов ты же не замечал меня.
   – Мы встречались? – Кажется, он даже покраснел.
   – Нет, но я была с тобой в одном доме раз или два. Моя красота и обаяние не притягивали тебя с непреодолимой силой.
   Она сказала это в шутку и испытала облегчение, когда он рассмеялся.
   – Обычно я избегал великосветских охотниц и не заметил бы тебя, даже если бы у тебя был нимб вокруг головы. Но я прошу прощения.
   Он взял ее руку и поцеловал.
   Она замерла на секунду, затем вырвала руку.
   – Не надо, Трис.
   – Не надо чего?
   – Не играй со мной.
   Он не отвел взгляд.
   – Я никогда не причиню тебе вреда, Крессида. Слово чести.
   «Как ты можешь обещать мне это, глупец? Я чувствую надвигающуюся катастрофу».
   – Я наслаждаюсь твоим обществом, как никогда раньше. Не проси меня быть холодным с тобой.
   Она собрала всю свою смелость и серьезно сказала ему:
   – Только в том случае, если мы признаем, что между нами не может быть ничего, кроме дружбы.
   Он помедлил, и ее глупое сердце затрепетало, но затем спросил:
   – В чем заключается дружба?
   – Ты должен знать.
   – Интересно, запрещает ли дружба это? – Он привлек ее в свои объятия.
   Крессида могла бы сопротивляться. Она знала, что он оставляет за ней право установить границу их близости. Но ей не хотелось сопротивляться тому, о чем мечтали ее сердце и тело.
 
   Неподвижный как статуя разбойник наблюдал за дорогой, освещаемой светом полной луны. Он управлял лошадью без усилия, даже не пользуясь поводьями.
   Его темная одежда делала его похожим на тень. Лицо скрыто черной маской, аккуратной бородой и усами в стиле Карла I. Если бы не светлый плюмаж на широкополой шляпе, он был бы невидим.
   Жан-Мари Бурро молил небо о богатой карете – и чем богаче, тем лучше. Он был рад выйти на свободу, но его честь была задета. Кто подражал ему? Кто осмелился использовать его, Ле Корбо, образ для собственной выгоды?
   Жан-Мари и его люди осторожно вернулись в обветшавший дом. Они обнаружили, что постель в потайной комнате была перестелена. Самозванец спал в его кровати? Он вырвет ему глаза, кишки, отрежет гениталии! Однако все сундуки были нетронутыми, даже костюм был на месте.
   Возможно, самозванец создал собственную версию, как это сделал театр «Друри-Лейн», когда о нем поставили пьесу «Смелая леди». Для глупцов, англичан он стал чем-то вроде героя. Во время тюремного заключения светские дамы толпами стекались к Ле Корбо. Некоторые из них даже подкупали тюремщиков, чтобы побыть с ним наедине.
   Это было недурно. Теперь он свободен и должен вернуть себе имя. Он – Ле Корбо. Он!
   А! Звук колес. Он увидел свою цель. Легкий экипаж, запряженный парой лошадей, и только один человек на козлах. Великолепно! Плохая охрана и легкая победа.
   Он ринулся на дорогу:
   – Стой!
   Кучер натянул поводья.
   – Черт побери, я думал, ты в тюрьме!
   – Это ошибка, месье. Не лезь на рожон.
   Он заглянул внутрь кареты и улыбнулся. Там сидела красивая женщина. Одна. Дама без сопровождения, да еще с таким накрашенным лицом – видимо, она не является воплощением добродетели. Что ж, и он не святой.
   – Мадам, я требую платы за проезд по этой дороге.
   – Это Королевская дорога – значит, ты король?
   Он плохо разбирался в английском произношении, но подумал, что она говорит довольно прилично.
   – Возможно. В конце концов, ваш король – безумец.
   – А ваш, – напомнила она, – мертв.
   – Увы, нет, мадам. Наш – очень, очень толстый.
   Она улыбнулась, затем засмеялась – великолепным, громким смехом, показав замечательные зубы. Новый король Франции жил в ссылке и проводил время, набивая себе брюхо, – его называли Жирным Луи.
   – Тогда ты точно не король. – Она откровенно оценивала его. – Какую плату ты имеешь в виду, Ле Корбо?
   – Увы, мадам, быструю плату. Ворон должен лететь, иначе он запляшет в петле.
   – Однако я достойна гораздо большего, чем мимолетная встреча.
   – Возможно, мадам, в один прекрасный день мы без спешки убедимся в этом.
   – В самом деле, сэр, мы могли бы…
   – Пока, увы, я должен просить вас выйти из кареты, чтобы я мог оценить ваше… э-э… богатство.
   Ее лицо окаменело, и она распахнула дверцу, чтобы выйти.
   Увидев ее в полный рост, он восхищенно поднял брови. Облегающее платье с многочисленными прорезями в юбке открывало пышное тело. Широкие бедра, круглые икры, стройные лодыжки, узкая талия. Вырез платья открывал великолепную грудь, которая была прикрыта только прозрачной тканью.
   Ворон дышал так громко и часто, что она слышала его дыхание.
   – Вижу, что ваше состояние, мадам, в ваших природных богатствах. Никаких драгоценностей?
   – Я возвращаюсь с вечеринки, на которую не стоило надевать драгоценности.
   Он снова окинул ее взглядом и увидел, что она говорит правду. Под таким платьем сложно что-то спрятать. Ле Корбо часто требовал от дам поцелуя взамен безделушек, но поцелуй шлюхи был дешевой платой. Он заглянул в карету. На сиденье лежала статуэтка. Он взглянул на женщину и увидел, что она напряглась. Ах так…
   – Я возьму это.
   – Это пустяк.
   – Мне нравится.
   Она вспыхнула, затем взяла статуэтку и подняла ее, чтобы он мог рассмотреть ее.
   – Это безделица. Индийская статуэтка, я получила ее в качестве приза.
   Статуэтка была примерно восемь дюймов в высоту, искусно вырезанная, наверняка из слоновой кости.
   – Уверен, что вы заслужили этот приз, мадам. И все же отдайте ее мне.
   Глаза женщины гневно вспыхнули, что лишь усилило его интерес. Почему эта вещь так дорога ей, и как он может извлечь прибыль из этого?
   – Я думала, что ты берешь только половину добычи, Ворон.
   – Будет сложно разрезать ее пополам. – Он тронул лошадь вперед и выхватил статуэтку из ее рук. – Возможно, мадам, я позволю вам выкупить вашу игрушку.
   Миранда не умела скрывать свои эмоции. Она пришла в ярость, затем стала обдумывать, как поступить. У нее появилась надежда.
   – Для этого, – заметил Жан-Мари, – мне нужно ваше имя.
   – Миранда Куп. – Она была высокомерна, как герцогиня. – Мой адрес хорошо известен. Верните ее в течение недели, иначе я позабочусь о том, чтобы вас повесили!
   Женщина забралась обратно в карету. Жан-Мари придержал дверцу, чтобы она не могла закрыть ее.
   – Интересно, где проходила такая веселая вечеринка?
   Изумление в ее взгляде сменилось пониманием.
   – В Стокли-Мэнор, час езды отсюда. Да-да, большая часть гуляк уже пьяна.
   Казалось, дама не испытывала добрых чувств к недавним приятелям. Он кивнул, закрыл дверцу и дал знак кучеру ехать. Когда карета отъехала, Ален и Ив подошли к нему.
   – Ты же не собираешься принять это предложение? – спросил Ив. – Она обведет тебя вокруг пальца и отдаст в руки палача.
   – Неужели? – Жан-Мари с улыбкой посмотрел на весьма интересную статуэтку. – Как ты думаешь, эта поза возможна?
   – Нас поймают, если мы будем здесь торчать. И если ты не собираешься продавать статуэтку, значит, мы напрасно рисковали жизнью.
   Жан-Мари рассмеялся.
   – У тебя душа наемника, но у меня есть план, который порадует нас всех. Вперед! Ворон летит на север.
 
   Крессида нежно прижалась губами к губам Триса; она была поражена тем, что можно целоваться так долго. Она сидела на коленях у Триса, и с каждым толчком кареты шелк терся о шелк, тело о тело.
   Его рука была у нее под блузой, она обжигала ей спину, вызывая восхитительные ощущения. Крессида хотела знать, как она может сделать то же для него, но не была настолько решительна, чтобы попытаться.
   Однако она обнимала его и могла делать все, что угодно, с его губами. Как странно. Их поцелуй длился так долго, что они словно стали частью друг друга.
   Толчок кареты снова придавил девушку к Трису, и она почувствовала, как он напрягся. Горячая волна желания накрыла ее, но она прервала поцелуй.
   – Мы должны остановиться.
   – Должны? – Тяжелые веки закрыли темные смеющиеся глаза, его губы выглядели еще более чувственными. Еще более соблазнительными. Более очаровательными…
   Ей не хотелось разрушать это очарование словами.
   – Я не могу допустить, чтобы ты погубил меня, Трис. Это будет катастрофой. Для нас обоих…
   Он поймал прядь ее волос и намотал на палец.
   – Я женился бы на тебе, если бы ты забеременела.
   Если это не искушение, тогда что? Заполучить навсегда его и его ребенка!
   – Прости, Трис… Ты мне нравишься, но я не смогла бы стать герцогиней. Возможно, мы сможем быть друзьями. Мы могли бы писать друг другу.
   – Писать… – отозвался он.
   – Или нет. – Она забрала у него из руки свои волосы и прекратила эту увлекательную игру. – Мы похожи на путешественников, которые встретились в чужой земле и стали компаньонами. У себя на родине они никак не связаны между собой.
   – Мы только что обнаружили очень сильную связь.
   – Поцелуи – это еще не все.
   Его губы дернулись.
   – Верно.
   – Прекрати! У нас нет ничего общего.
   – Разве?
   Крессида знала, что он прав, и боялась, что он начнет приводить примеры.
   – Не важно. Я слишком обычная для тебя, слишком правильная. Со мной ты скоро потеряешь терпение. Тебя привлекает это, – добавила она, указывая на свой скандальный костюм, – а меня – нет.
   – Я был бы счастлив, если бы ты сняла его.
   Она слезла с его колен и вернулась на свое сиденье.
   – Видишь! Только ты мог бы сказать такое!
   Он поднял брови.
   – Ты и такие, как ты. – Она прижала ладони к своим горячим щекам. – Почему я веду себя так? Ты не настроен жениться. Ты пытаешься соблазнить меня. А обещал, что не будешь!
   Он откинулся назад, в свой угол.
   – Нет, не обещал. Я обещал, что ты можешь доверять мне. Это правда. Ты поцеловала меня не по принуждению, Крессида, и не делай вид, что это не так.
   Он казался расслабленным, веселым и соблазнительным, как сам сатана.
   – А вот соблазнить тебя – это хорошая мысль. Я подумаю!
   – Это была бы катастрофа!
   – Не спеши. Моя бесстрашная исследовательница, ты не знаешь, что ждет тебя за поворотом.
   – Я искренне надеюсь, что там «Ночная охота».
   – Там есть удобные кровати, и до конца этой рискованной ночи еще много часов. Крессида, твое путешествие не закончено, пока ты не вернешься домой, к родителям. Ты не думаешь, что было бы жаль пропустить самую волнующую… сцену?
   По ее коже побежали мурашки, мышцы напряглись.
   – В тебе говорит дьявол.
   Он засмеялся.
   – Ты думаешь, что я одержим дьяволом?
   – Я думаю, что ты – дьявол.
   И это было так. Он просто знал, как играть с ней. Его ум был таким же изощренным, как его опытные руки и губы.
   Именно поэтому он не пытался коснуться ее и отодвинулся в свой угол как можно дальше. Он знал, что от этого он был для нее более желанным.
   И как будто затем, чтобы доказать это, он заговорил:
   – Я хочу заняться любовью с тобой, Крессида, и я могу сделать так, что ты не забеременеешь, даже не лишишься девственности. Я хочу этого ради своего удовлетворения и наслаждения, но также ради тебя. Как ты и говоришь, это путешествие скоро закончится. Мне, как твоему проводнику, больно позволить тебе покинуть мои земли и не испытать самое лучшее, особенно после того, как я провел тебя по грязному и отвратительному дому. Я предлагаю тебе огромное наслаждение, Крессида, при очень малом риске.
   Ее тело сгорало от желания. Она молилась о том, чтобы он не заметил этого.
   «Очень малый риск, – отметила она. – Он не сказал: никакого риска».
   Это подчеркивало его искренность, которая была соблазнительна сама по себе. Она ценила честность. И если бы она была честна сейчас, она бы призналась ему, что последние двадцать четыре часа в его компании были самыми необыкновенными часами, о которых она будет вспоминать. В этой скандальной ситуации, в этом странном костюме она впервые в жизни чувствовала себя настоящей.
   Так ли чувствовал себя ее отец в Индии? Неужели из-за этого он не мог вернуться домой, даже для того, чтобы быть с женой и ребенком?
   Артур Мэндевилл нашел свое место в Индии. Но в этой дикой стране не было места для его дочери, разве что с проститутками и их клиентами.
   – Я бы хотел знать, что тебя беспокоит, – сказал он. – Ты боишься потерять невинность?
   Она засмеялась.
   – А ты думаешь, что это пустяк? Он пожал плечами.
   – Если о твоем присутствии в Стокли-Мэнор станет известно, ты погибла. Ты не изменишь этого, что бы ты ни делала сейчас, и, конечно, если это случится, я женюсь на тебе.
   – А я откажу тебе.
   – У тебя нет выбора, Крессида. Придется вернуться со мной в «Ночную охоту» и провести там остаток ночи. Никто не узнает, что мы будем делать там.
   – Я буду знать.
   – Банальность, недостойная тебя.
   Это задело ее.
   – По-твоему, добродетель вульгарна?
   – Может, так оно и есть.
   – Ты в самом деле дьявол.
   – Нет, – сказал он, опередив ее. – Не пытайся спасти мою бессмертную душу. Я не думаю, что она в опасности. Сегодня ночью ты рискуешь только тем, что будешь слишком сильно жаждать удовольствия. Ты можешь стать безрассудной.
   – Ты очень уверен в собственных способностях, – уколола его она.
   – Да. Но не забывай, что я уже немного знаю тебя. Ты не холодна, и тебе легко доставить удовольствие. Наши занятия любовью станут продолжением того, чем мы наслаждались до сих пор, а это, признайся, было прекрасно. Ты же хочешь этого, Крессида?
   – Мы не всегда можем делать то, что хотим. По крайней мере мы, простые смертные.
   Он покачал головой.
   – Когда-то были законы, которые регулировали, что могут носить люди в зависимости от их положения в обществе. По этим законам ты не могла бы носить эти пурпурные шаровары. Законы и даже грехи меняются, Крессида. Они не постоянны.
   Крессида закатила глаза.
   – Есть же десять заповедей.
   – Они запрещают только супружескую измену.
   – О, ты ужасен!
   Трис улыбнулся, что было красноречивым свидетельством его греховности.
   – Этого я не отрицаю. Однако то, что я предлагаю, честно. И я полагал, мы уже договорились о том, что ты доверяешь мне. Разве я не доказал, что достоин твоего доверия?
   Крессида прижала ладони к вискам, к своим растрепанным волосам.
   – Дьявол должен быть привлекательным и даже убедительным.
   – Вы разочаровываете меня, мисс Мэндевилл. Это очень спорная точка зрения. Она устарела.
   Девушка ухватилась за эту мысль:
   – Я имею устаревшие понятия.
   Он поднял брови, его губы дрогнули.
   – Да, это так! Это путешествие – отклонение от нормы. Мой дом, мое место – в Мэтлоке. Неужели ты не понимаешь? – спросила она, внезапно осознав правду. – Если я буду принадлежать тебе душой и телом, у меня уже не будет дома.