Беверли Джо. Колдовство

   Оуэн раздвинул парчовые шторы на одном из высоких стрельчатых окон, чтобы впустить в комнату яркий свет зимнего солнца.
   Сакс заворочался, недовольно забормотал что-то во сне и открыл один глаз.
   — В чем дело? — произнес он, казалось, без всякого выражения, но в вопросе таилась скрытая угроза: «Берегись, если разбудил меня, не имея достаточного повода».
   — Письмо от твоей бабушки.
   Второй глаз тут же открылся, и голова повернулась в сторону часов, стоящих на каминной доске, — циферблат был встроен в жирный белый живот восточного божка, который неизменно напоминал Оуэну огромную ухмыляющуюся личинку.
   — И ради этого ты разбудил меня, когда еще нет и десяти? Я прощу тебя только в том случае, если в письме содержится предсмертная мольба о снисхождении и понимании.
   — Мне жаль огорчать тебя, но вдовствующая герцогиня Дейнджерфилд, как всегда, пребывает в добром здравии. Однако думаю, что ты сам захотел бы прочесть это без промедления.
   Сакс снова закрыл глаза.
   — Весьма смелое предположение.
   Оуэн позвонил в колокольчик и застыл в ожидании. Вскоре напудренный лакей в ливрее, пятясь, внес поднос, на котором стоял серебряный кофейник и прочие атрибуты утренней трапезы. Он едва не упал, споткнувшись об огромного безобразного пса, который сидел, положив морду на край высокой кровати рядом с головой Сакса, и скалился так, словно учуял вкуснейшее мясо.
   — Кажется, я чуть не напоролся на неприятность? — бодро заметил лакей, опуская поднос. Из-за малого роста и выразительного, подвижного лица с большими глазами его прозвали Обезьяном. По правде сказать, собака на вид весила больше, чем он.
   Не открывая глаз, Сакс ответил:
   — Напорешься, Обезьян, если будешь так веселиться в столь ранний час.
   — Кое-кто из нас не спит уже с рассвета, милорд. Не можем же мы часами чувствовать себя несчастными, только чтобы соответствовать вашему настроению. Говорят, пришло известие от вдовствующей герцогини?
   — А те, кто говорит, еще не успели прочесть его?
   — Господин управляющий его из рук не выпускает, милорд.
   — Чума на всех вас! Сам не знаю, зачем я научил вас читать. Пошел вон.
   Лакей живо удалился.
   Оуэн налил в чашку крепчайшего кофе, положил три кусочка сахару и размешал.
   Сакс почуял аромат, глаза его открылись, и он дружелюбно зарычал, дочти прижимаясь губами к зубам пса, отчего тот принялся барабанить лохматым хвостом по полу.
   Потом граф перекатился по постели, сел, потянулся, словно огромный кот, и взял в руки чашку.
   На самом деле великаном он не был и в изысканных одеяниях выглядел просто изящно сложенным, но состоял словно бы из одних мускулов — как здоровый хищник, особенно это было заметно теперь, когда он сидел обнаженным.
   Граф молча выпил свой кофе и протянул чашку, чтобы Оуэн наполнил ее снова, другой рукой мимоходом потрепав по загривку пса Брэка. И только после этого взглянул на письмо.
   — Поскольку ты не дурак, Оуэн, меня одолевает в высшей степени дурное предчувствие.
   Оуэн протянул ему сложенный лист бумаги. Сакс ощупал его, словно пытаясь угадать содержание.
   — Старая ведьма не может посягнуть на мой доход или на мою свободу. Значит?.. Не хочет ли она нанести визит, а?
   — Мне наиболее вероятным представляется, что герцогиня собирается устроить зимний бал в Дейнджерфилде.
   — Слава Богу. — Граф стряхивал с себя остатки сна и на глазах превращался из сонного льва в приготовившегося к прыжку тигра в самом опасном, как представлялось Оуэну, обличье — в обличье умного мужчины.
   Прежде чем открыть и прочесть наконец письмо, Сакс осушил вторую чашку кофе. Оуэн с интересом наблюдал за ним, потому что мог только гадать, во что выльется дурное предчувствие друга.
   — Чума и проклятие! — произнес наконец Сакс в изумлении. Приготовившийся к одному из знаменитых графских приступов гнева Оуэн вздохнул с облегчением.
   Когда Сакс поднял голову от прочитанного письма, он выглядел почти растерянным.
   — Когда у меня день рождения?
   — Завтра, как тебе хорошо известно. В новогодний сочельник.
   Графа словно подбросило на скомканных простынях, и во всем своем нагом великолепии он проследовал через спальню.
   — Старая сука! — воскликнул он в ярости, но не без доли восхищения. Сакс и его бабка вот уже пятнадцать лет вели непримиримую войну, с тех самых пор, как она стала его воспитывать. Это была война за власть между двумя самыми упрямыми, самыми высокомерными людьми, каких только доводилось встречать Оуэну.
   Между двумя самыми взрывными темпераментами.
   Можно было догадаться, что надвигалась гроза, тем более что Брэк уже предусмотрительно заползал под кровать.
   Сакс намотал на руку край парчовой шторы и резко дернул, наполовину оторвав от стены карниз. Еще один яростный рывок — и с потолка обрушилась лавина штукатурки.
   Оуэн вздохнул и снова дернул шнур колокольчика, потом поднял с полу черный с золотом восточный халат своего друга и бросил ему. Сакс, не говоря ни слова, надел халат, продолжая ходить по комнате и рычать.
   — Думаю, на сей раз она тебя прижала, — заметил Оуэн.
   Сакс походя хватил тыльной стороной ладони но приземистой пурпурной вазе, и та, свалившись на пол, разлетелась вдребезги.
   — Черта с два, дьявол ее побери! Я пообещал жениться к своему двадцатипятилетию и женюсь. Торренсы ломают много вещей, но никогда не нарушают данного слова.
   — То есть к завтрашнему дню? — переспросил Оуэн, отчаянно пытаясь сохранить хоть каплю здравомыслия в этой комнате. — Но это невозможно. Зачем только, черт возьми, ты дал это дурацкое обещание?
   — Потому что в двадцать лет я был дураком, как большинство мужчин. И двадцать пять казались в то время туманным и далеким будущим! — Парная ваза разделила участь первой. — К тому же тогда мне казалось, что я вот-вот влюблюсь в идеальную, прелестную девушку. — Он раздраженно отшвырнул ногой валявшиеся на дороге черепки. — И поверь, я сделал все, что мог, чтобы найти ее.
   — А я думал, что ты бежишь от девушек как от чумы.
   — Я начал избегать их только после того, как обнаружил, что все они охотятся за одним и тем же — за венцом.
   Поразмыслив с минуту, он схватил с каминной доски желтую фарфоровую корову и швырнул ее под ноги толпе слуг, которые с выжидательными минами влетели в спальню, вооруженные щетками, тряпками и швабрами.
   Одна горничная начала сметать осколки фарфора. Слуги-мужчины поспешно принялись за восстановление карниза. Оуэн сухо отметил про себя, что вся прислуга, кроме поваров, нашла повод, чтобы явиться сюда. Никому не хотелось пропустить очередное представление — приступ гнева Саксонхерста. Оуэн так и не смог привыкнуть к тому, что Саксонхерст позволял странной компании своих слуг вмешиваться в его личную жизнь так, словно они были его безумными родственниками.
   — Знаешь, она это давно задумала, — сказал Сакс, не обращая внимания на прислугу и продолжая мерить шагами комнату. Игнорировал он также и тот факт, что выглядел не слишком прилично в халате, едва подхваченном поясом; впрочем, все это слугам было не впервой и не мешало горничным бросать на него любопытные взгляды.
   Одна из них, Бэбс, которая даже не пыталась делать секрета из своей прежней профессии, вытащила из кармана веточку омелы и весело воткнула ее в густую бахрому, обрамляющую балдахин над кроватью.
   — Она нарочно отправила письмо так, чтобы оно пришло сегодня и чтобы у меня остался всего лишь один мучительный день до завтрашнего рассвета. — Сакс схватил с другого края каминной доски оранжевого быка, составлявшего пару бывшей корове, и, крикнув: «Сьюзи, лови!» — швырнул его одноглазой горничной с повязкой на отсутствующем глазу. Та дернулась и поймала быка, но тут же, вполне сознательно, уронила и, развязно улыбнувшись, сказала:
   — Я выиграла крону.
   — Ошибаешься, моя милая.
   — Вам следовало кидать со стороны моего слепого глаза, милорд. Ой, смотрите, куда ступаете! — И она принялась выметать острые черепки из-под его босых ног.
   Сакс торжественно прошествовал через освобожденное от осколков пространство, сдернул со стены самую настоящую саблю, вынул ее из ножен и проткнул розовую шелковую подушку. Затем, подкинув в воздух, на лету рассек ее пополам — перья мгновенно заполнили собой всю комнату.
   Смеясь, Оуэн откинулся на спинку кресла, положил ноги на кровать и покорился. Это было настоящее представление, в котором каждый знал свою роль.
   Вспышки гнева случались у Сакса весьма часто, поэтому в спальне ничего ценного не держали. Слуги обшаривали Лондон в поисках вещичек, которые не жалко расколотить, и услужливо расставляли их в спальне. Говоря о кроне, Сьюзи имела в виду, что слуги заключали между собой пари на то, что именно он разобьет в следующий раз.
   На повторяющиеся время от времени вспышки ярости своего хозяина они смотрели с чувством покровительственной гордости. Оуэн и сам участвовал в забаве: он поставил гинею на то, что жеманная пастушка, стоящая на бамбуковом столике, доживет до Пасхи. Сакс, как правило, был очень добр к женщинам.
   Единственное исключение составляла лишь его бабка.
   Дворецкий поставил против гинеи Оуэна свою за то, что сам столик не удержится. Злополучный предмет мебели был выкрашен в кричащие зеленые и розовые тона и покрыт лаком. Оуэн наблюдал, как его друг переводит взгляд со стола на свою саблю, и гадая, сможет ли тот сокрушить его, не разбив при этом пастушки.
   Быть может, именно поэтому Сакс бросил саблю на кровать и повернулся к огромному портрету монаха с кислой, отталкивающей физиономией. Неужели он?..
   Сакс сорвал портрет со стены с такой силой, что крюк, на котором он висел, перелетел через всю комнату, и шарахнул им о спинку массивного стула.
   Оуэн вознес благодарственную молитву. Ему самому давно хотелось расправиться с этим портретом. Он не мог понять, как можно спать, а тем более предаваться любви, когда на тебя смотрит такая злобная бородавчатая физиономия.
   — Торренсы, — повторил Сакс, чуть запыхавшись и откидывая со лба прядь золотистых волос, — калечат множество вещей, но никогда не нарушают слова.
   — Так говорят, — вставил Оуэн. Сакс повернулся к нему:
   — Так оно и есть! — Он окинул взглядом зрителей-слуг. — Где Нимз? Нимз! — завопил он. — Иди сюда и побрей меня, чертов бездельник!
   Поскольку основная часть представления, судя по всему, была окончена, слуги приступили к уборке всерьез, но не слишком торопясь, на тот случай, если последует продолжение.
   Приземистый камердинер Сакса с дымящимся кипятком и простыней в руках вошел, пятясь, из соседней комнаты, проворный, несмотря на деревянную ногу.
   — Иду, иду! Откуда мне было знать, что я понадоблюсь вам в столь ранний час? — Он оглядел спальню и закатил глаза. — Такие неприятности, что ли? Садитесь, садитесь. Хотите, чтобы вас побрили или перерезали вам горло?
   Серо-голубой попугай влетел в комнату вслед за камердинером и уселся Саксу на плечо.
   — Пр-ривет, мой кр-расавчик, — проверещал он голосом самого Сакса.
   Сакс не сдержал улыбки, позволив обожаемой птичке пощекотать себя клювом за ухом.
   — Привет, мой красавчик, — ответил он, но, тут же, посерьезнев, добавил:
   — Черт побери! С Ноксом может случиться припадок.
   Попугай Нокс действительно, угрожающе подняв хохолок на голове, уставился на слуг.
   — Женщины! Женщины! Убиррайтесь к чер-рту!
   Как только Сакс уселся в кресло и приготовился к бритью, Бэбс подкралась, достала из кармана лесной орешек и проворковала:
   — Иди ко мне, Нокс, ты ведь любишь меня.
   Попугай, раскачиваясь, уставился на нее.
   — Ева. Делайла.
   Бэбс протянула ему орех, но так, чтобы он не мог его достать.
   — Будь умницей, Нокс.
   — Делайла!
   Бэбс ждала и только когда попугай пробормотал: «Пр-ре-лестная дама», дала ему орех и послала воздушный поцелуй. Попугай повернулся к ней хвостом и занялся орехом.
   — Видели?! — с торжеством сказала Бэбс, обращаясь ко всем. — Любого мужчину можно приручить, если узнать, чего ему на самом деле хочется.
   — Бэбс, — перебил ее Сакс, — ты ходячая угроза для мужчин всех сортов. Но хотел бы я знать, когда это ты успела натаскать Нокса?
   Бэбс не ответила, лишь подмигнула камердинеру. К удивлению Оуэна, Нимз покраснел. О Юпитер, этот дом сведет его с ума, если будущее время здесь еще уместно!
   — Пересядь, Нокс, — попросил камердинер, взбивая белоснежную мыльную пену. Когда попугай был благополучно перемещен, на спинку стула, Нимз спеленал хозяина по плечам простыней и начал брить.
   — Ну, перечисляй имена, Оуэн, — сказал Сакс.
   — Имена? Чьи?
   — Потенциальных невест.
   Нокс подпрыгнул.
   — Не женись! Не женись!
   Сакс закатил глаза:
   — Имена! И ради Бога, не употребляй слов, которые выводят его из себя.
   Со знакомым чувством, будто он заперт в сумасшедшем доме, Оуэн достал свою записную книжку. Предыдущий хозяин Нокса научил его протестовать против любого женского вторжения, особенно матримониального. Сакс был прав. Присутствие в доме невесты способно было довести Нокса до припадка.
   — Какого рода имена? — спросил Оуэн.
   — Потенциальных… партнерш по супружескому блаженству.
   — Но какого рода?
   Нимз водил острой бритвой по щеке Сакса, поэтому тот говорил очень осторожно:
   — Называй таких, которые готовы завтра совершить со мной эту церемонию. Что означает — почти любых.
   Нокс, должно быть, почувствовал напряженность Сакса, потому что прыгнул ему на плечо и стал тереться о его ухо. Сакс размяк и погладил птицу.
   — Кто была та, которая пару недель назад растянула лодыжку на пороге?
   — Мисс Кэткарт. Ты еще говорил, что хотел ее придушить.
   — Я просто хотел вправить ей лодыжку.
   Оуэн записал что-то на чистом листке.
   — Ты хочешь, чтобы я послал записку, оповещающую, что ты заедешь к отцу мисс Кэткарт? Я даже не уверен, что они в городе.
   — Наверняка кто-то еще остался. Да, наверняка.
   Сакс выпростал из-под простыни левую руку, и Брэк нерешительно выполз из-под кровати, продолжая щериться, будто готов был убить кого угодно, но в глазах его застыла мольба. Бедный пес был не виноват: он родился с деформированным прикусом, и это придавало ему грозный вид. К несчастью, на самом деле он был безнадежным трусом и даже теперь продолжал с опаской вынюхивать в воздухе беду.
   — Все в порядке, Брэк, — сказал Сакс. — Иди сюда.
   Пес встряхнулся, подошел и с достоинством уселся возле Сакса, будто в жизни не ведал страха. Они с попугаем смотрели друг на друга как добродушные соперники за благосклонность обожаемого хозяина.
   Сакс погладил пса по голове.
   — Большинство действительно разъехались по загородным поместьям на Рождество. И как меня угораздило родиться именно в это время года? Не знаю, как уж драконихе удалось все это устроить, но это вполне в ее духе. В любом случае, должен найтись кто-нибудь получше мисс Кэткарт. Она хихикает. Все время хихикает. Оуэн, начинай перечислять имена предполагаемых будущих графинь, ищи по всей округе. Если понадобится, я поеду и в деревню, чтобы все уладить.
   — Я понимаю, что ты непоколебимо верен слову, но…
   — Я его не нарушу.
   Оуэн покачал головой. Он подозревал, что победа на этот раз останется за вдовствующей герцогиней. Сакс не сможет найти невесту за один день, во всяком случае подходящую. Ему придется либо жениться на нищенке, либо признаться герцогине, что он не сумел сдержать слова. Но он никогда этого не сделает. Значит, он близок к тому, чтобы вступить в какой-нибудь безумный брак.
   Оуэн начал обдумывать ситуацию серьезно.
   — Леди Мэри Дерби, — сказал он, записывая имя. — Леди Кэролайн Нортен. Леди Фрэнсис Холмс. Леди Джорджина Питт-Стэнли…
   Исписав несколько страниц, он наконец иссяк.
   — Мисс Уизертон? — обессиленно закончил он.
   — Чума ее возьми, Оуэн, ей без пяти минут сорок лет.
   — Возраст роли не играет, если ты просто хочешь сдержать слово и сорвать планы своей бабушки. Тебе ведь нравилось ее общество.
   — Если уж я собираюсь жениться, то на такой, которая по крайней мере способна произвести на свет пару щенков. — Нимз снял с него простыню, и Сакс встал. — Я свои обязанности знаю. Читай все сначала.
   — О, пощади! — воскликнул Оуэн, но перелистал странички обратно и прочел весь список. Закрыв записную книжку, он спросил:
   — Ну?
   Сакс стоял, прислонившись к стене и сложив на груди руки. Попугай сидел у него на плече, собака — у ног: ни дать ни взять геральдическая композиция.
   — Драконихе следовало бы назвать моего дорогого дядюшку Гренделем.
   Оуэн посмотрел на него непонимающе, и Сакс пояснил:
   — Потому что тогда она была бы матерью Гренделя — чудовища из «Беовульфа». — Он тряхнул головой. — Ты должен расширять свой кругозор. А я — жениться.
   При этих словах Нокс дернулся и закричал:
   — Не женись! Не женись!
   Сакс вздрогнул, но прибавил:
   — Завтра же.
   Слуги все еще суетились, притворяясь, что убирают в спальне.
   — Давай испытаем терпимость Нокса. — Сакс схватил Бэбс за талию, бросил на кровать и страстно поцеловал.
   Птица перелетела на балдахин, но ничего не выкрикнула, а вместо этого с надеждой в голосе попросила:
   — Дай орех.
   — Хорошая идея, Нокс. — Бэбс продела руку под халат Сакса.
   Он со смехом отбросил ее:
   — Эй, эй, не надо слишком уж дразнить птичку! Так или иначе, ты исправился, Нокс.
   Бэбс подмигнула:
   — Это просто означает, милорд, что я для этого больше не гожусь.
   — Черта с два! То-то мои слуги-мужчины все время ходят полусонные.
   — Давайте лучше продолжим о вас. Это также означает, что я могу оказаться как раз той, что вам нужна. — Она невзначай толкнула Сакса на кровать, отошла, покачивая широкими бедрами, и стала рядом с Нимзом.
   Создавалось впечатление, что здесь действительно сумасшедший дом, но Сакс не обращал на это никакого внимания. В сущности, он сам породил это своей беззаботной добротой и снисходительностью, а также полным пренебрежением к тайнам личной жизни. Он любил говорить, что слуги все равно всегда все знают и могут даже оказаться полезными, поскольку знают все и о других тоже.
   Однако Оуэн полагал, что в данной ситуации даже самые пронырливые слуги едва ли могли помочь.
   Он убрал записную книжку и с робкой надеждой решил воззвать к разуму.
   — Сакс, может быть, на этот раз ты просто позволишь старой потаскушке заработать очко? Она немного позлорадствует, зато ты не окажешься на всю жизнь прикованным к женщине, которая тебе неприятна.
   Сакс соскочил с кровати, оставив Нокса забавляться со скомканным бабкиным письмом. Не обращая внимания на то, что в комнате полно народу, он скинул халат и натянул кальсоны и рубашку, которые подал ему Нимз.
   — Ты прочел письмо не до конца, так ведь?
   — Разумеется, нет.
   — Ты мой секретарь, Оуэн. Читать мои письма тебе разрешается.
   — Но не личные.
   — Пора бы тебе отказаться от пристрастия к собственническим привычкам. Если бы ты прочел письмо целиком, ты бы знал, что в моем обещании есть и вторая часть. Либо я сам окажусь к своему двадцатипятилетию скованным на всю жизнь, либо должен позволить бабке выбирать для меня кандалы.
   Оуэн выхватил письмо из клюва любопытного Нокса и, быстро пробежав его глазами, воскликнул:
   — Какое чудовищно дурацкое обещание ты ей дал!
   Заправляя рубашку в брюхи, Сакс ответил:
   — О, абсолютно дурацкое. Но я дал его и сдержу. Во всяком случае, я не позволю бабке выбирать для меня… — Он повернулся к попугаю, прыгающему по кровати, и многозначительно добавил:
   — Жену.
   — Жена — узда! — высказался Нокс.
   — Совершенно верно. Вот почему я сам выберу себе узду и сделаю это к завтрашнему дню.
   Оуэн двинулся ему навстречу.
   — Но это невозможно, Сакс! Даже если ты остановишься на одной из этих молодых дам, она не согласится выйти замуж в такой спешке и суматохе.
   — Ты так думаешь?
   Оуэн остановился в сомнении:
   — Ну, кто-то из них, быть может, и согласится. Но вообрази, что станут говорить!
   — Черт с ними, с разговорами.
   — Тогда подумай, как ты будешь обсуждать это с молодой дамой и ее семьей.
   — Да, — признал Сакс, — действительно, малоприятная перспектива. Но гораздо более предпочтительная, чем перспектива отдать себя в когти драконши. Вопрос лишь в том, кто из дам согласится принять столь сомнительную честь. — Он неожиданно обернулся к ухмыляющейся толпе слуг. — Ну? Не сомневаюсь, что у вас есть свои соображения.
   — А как же, милорд, — ответил Обезьян. — Выбирайте такую, которая принесет больше денег.
   — Какой прагматик! Сам-то ты тоже планируешь выбрать женщину, которая принесет больше денег?
   — Я бы планировал, если бы мог найти такую, милорд, даже если бы она была горбатой и вся в бородавках.
   Сьюзи, которая явно не отвечала этому описанию, лягнула его в голень. Он выругался и подпрыгнул, но продолжал ухмыляться.
   — Но мне деньги не нужны, — заметил Сакс.
   — А что вам тогда нужно, милорд? — поинтересовалась Сьюзи.
   — Отличный вопрос. — Сакс снова сел и подставил шею, чтобы Нимз повязал ему галстук. Брэк радостно плюхнулся на его ноги, на которых были лишь носки. — Хорошее здоровье. Хорошие зубы. Умеренность в привычках… У меня нет никакого желания сдерживать непомерные требования жены-мотовки.
   — Непр-риятности и ссор-ры! Непр-риятности и ссор-ры!
   — Будем молиться, чтобы ты ошибся, Нокс. Но боюсь, — что тебе придется к этому привыкать. Благоразумие, — продолжил Сакс. — Мне не улыбаются постоянные стычки. Итак, — подытожил он, стоя вполоборота к Оуэну, — которая отвечает этим требованиям?
   — Бог ее знает. У тебя, разумеется, было более выгодное положение, чем у меня, чтобы заглядывать им в зубы.
   — Черта с два! Я избегал близости с лелеющими надежды на замужество молодыми пиявками как заразы. Но ты можешь вычеркнуть леди Фрэнсис, леди Джорджину и мисс Стьюксли. Говорят, благоразумие не входит в число их добродетелей.
   Оуэн послушно вычеркнул три имени.
   — Может быть, остальные написать на листочках, свернуть, бросить в шляпу и ты просто вытянешь одно наугад? — неуверенно предложил Оуэн. — Да нет, — спохватился он.
   Но Сакс уже подхватил идею:
   — Почему же нет?
   Оуэн готов был проклясть свой несдержанный язык.
   И тут заговорила Сьюзи:
   — Прошу прощения, милорд…
   И Сакс, и Оуэн посмотрели на нее с удивлением: не потому, что она осмелилась заговорить — в этом доме слуги чувствовали себя совершенно свободно и говорили что хотели, — а потому, что она явно волновалась.
   — Да?
   Пухленькая девушка застенчиво теребила край фартука.
   — Я прошу простить меня, милорд, но если вам действительно безразлично, на ком же… — она повела глазами в сторону попугая, — с кем идти к алтарю…
   — Ну, это не совсем так.
   — Но…
   Сакс ласково улыбнулся ей:
   — Если это предложение, Сьюзи, то я отвечаю «нет». Тебе самой это не понравится.
   Девушка зарделась и захихикала:
   — Да ну вас! А если бы понравилось? Но на самом деле… — она жеманно взглянула на лакея, который покраснел при этом так же, как она, — я подумала, что, может быть, вам лучше выбрать молодую даму, которой пора замуж?
   Узел на галстуке достиг совершенства. Сакс встал, высвободил ноги из-под пса и сказал:
   — Привести в гнездо кукушку? Ни за что.
   — Нет, милорд, конечно, нет! Ну а если это будет молодая дама, для которой настали трудные времена? Вам не пришлось бы ее упрашивать, понимаете? И уж такая-то всегда будет вам благодарна.
   — Очень тонко подмечено.
   Увидев, что друг проявил неподдельный интерес, Оуэн не знал, стоит ли ему вмешиваться. Он находился на особом положении: отчасти друг, отчасти управляющий, но одной из его неписаных обязанностей было останавливать Сакса, если он видел, что тот, закусив удила, готов совершить безумство.
   Однако в настоящий момент Сакс, казалось, сохранял полное самообладание.
   — Догадываюсь, что у тебя есть кто-то на примете, Сьюзи.
   — Да, милорд.
   — Благородная дама?
   — Да, милорд. Во всяком случае, ее отец был дворянином и ученым.
   Нимз протянул хозяину вышитую жилетку, и Сакс продел руки в проймы.
   — Звучит, конечно, многообещающе. А почему она оказалась в затруднительном положении?
   — Ее родители умерли, милорд. Внезапно, несколько месяцев назад. А на руках у бедной мисс Джиллингем остались братья и сестры, о которых она должна заботиться, оставшись почти без гроша.
   — Душераздирающая история. А ты откуда об этом узнала? — Пока Нимз застегивал серебряные пуговицы, Нокс перелетел и уселся на вытянутую руку Сакса.
   — Моя сестра работала горничной, милорд. Какое-то время она прислуживала им даже без денег — ей было жалко сирот, — но в конце концов вынуждена была найти себе другое место. Впрочем, я вовсе не говорю, что вам следует… вступать в союз с мисс Джиллингем. Я, в сущности, мало что о ней знаю. Разве лишь то, что таких, как она, найдется немало. Таких, кто с радостью пойдет к алтарю, даже в спешке, и будет благодарить свою удачу.
   С Ноксом на руке Сакс в задумчивости сделал круг по комнате.
   — Она не будет ожидать фальшивых заверений в любви, — сказал он Оуэну. — Ее не придется улещивать. Она едва ли позволит себе экстравагантность и капризы…
   — Она может оказаться страшной как смертный грех, — подхватил Оуэн.
   Сакс вопросительно взглянул на Сьюзи.