Беверли Джо. Колдовство

   Мэг закатила глаза.
   — Даже если они достаточно хорошо знакомы с вами, чтобы узнать в этом платье, напоминаю, что мы скрываемся от правосудия. Вероятно, где-нибудь здесь есть магазин подержанной одежды. Сколько у вас при себе денег?
   С упавшим сердцем Сакс похлопал по карманам куртки конюха и вынужден был с грустью признать, что они пусты.
   — Я никогда не ношу с собой деньги. А у вас?
   Мэг с сожалением покачала головой:
   — Я истратила свои последние несколько пенни.
   Граф снял куртку и укутал в нее Мэг.
   — Так вы замерзнете насмерть, — сказала она, кутаясь в его куртку. Он видел, как она дрожит, и понимал, что причиной тому не только холод, но и ужас.
   — Мы можем время от времени передавать ее друг другу. А вот что нам действительно нужно, так это какое-нибудь безопасное место, чтобы подумать, что делать дальше.
   Они задержались на углу, где стена немного защищала от ветра, который полосовал ему ноги и спину ледяными бритвами. Граф не мог вспомнить, замерзал ли по-настоящему когда-нибудь в жизни. Пожалуй, что нет. Ощущение не из приятных, а главное — оно, кажется, лишало его возможности трезво Мыслить.
   Продавец газет на другом углу завел свою песню:
   — Последние новости об убийстве! Замешано семейство графа Саксонхерста! Самые последние новости! Любовник графини лежал в луже собственной крови!
   — О Боже милостивый! — прошептала Мэг. — Вы мне верите? — И прежде чем он успел сказать «да», Мэг тряхнула головой. — А не следовало бы. Вы же не знаете…
   Демоны сделали попытку ожить, но к настоящему времени от них осталась одна оболочка. Он просунул руки под куртку и потер Мэг по спине, чтобы согреть.
   — Я знаю о вашем волшебном камне.
   Мэг побелела как полотно:
   — Откуда?
   — Я заставил Лору сказать, зачем вы поехали к сэру Артуру.
   — Заставили? Каким образом?
   — Путем вырывания ногтей, разумеется. — Он рассмеялся. — Думаю, пора и вам начать доверять мне.
   У Мэг в глазах стояли слезы.
   — Простите меня. Я тоже вам верю. Мне так жаль… И я так напугана. Мне холодно и страшно.
   Она снова задрожала, и он крепче прижал ее к себе, проклиная себя за свое бессилие и размышляя о том, насколько человек должен замерзнуть, чтобы умереть. Иногда это случалось с пассажирами, путешествующими на открытой верхней площадке дилижанса, а куртка его конюха, хоть и была сшита из толстой теплой ткани, казалось, вовсе не грела.
   Он поцеловал взъерошенные волосы Мэг.
   — Послушайте, любимая, мы должны найти какое-то убежище, где полиция нас не достанет. Я бы не хотел подвергать опасности своих друзей, прося их спрятать нас, только уж если не будет иного выхода.
   — А нельзя пойти к вам домой?
   — К нам домой? Там полно блюстителей порядка, и на площади собралась огромная толпа, жаждущая увидеть вас и ваши окровавленные руки. — Он ощущал, как ее бьет дрожь. — Во времена моего деда власти ни за что не посмели бы тронуть жену графа, но сейчас я совсем не уверен, что смогу их остановить. Проклятые демократы!
   Он начинал понимать, что холод непобедим. Ему до смерти хотелось попросить у нее ненадолго куртку обратно, но он сказал:
   — Давайте двигаться. Это нас немного согреет.
   — В любом случае площадь Мальборо находится слишком далеко отсюда, — сказала Мэг, когда они снова зашагали по улице, прижавшись друг к другу как можно ближе. — Вы очень замерзли. Если мы будем передавать куртку друг другу, это немного оттянет последний момент, но мы все равно погибнем от холода. У меня ноги уже превратились в ледышки.
   Он посмотрел на ее матерчатые полуботинки. Бесполезная вещь.
   — Мои сапоги сносно греют, но, боюсь, обменяться обувью нам не удастся. Странное положение, правда?
   — А в тюрьмах топят?
   Он рассмеялся:
   — Сомневаюсь, а то бы и мне туда захотелось! А церкви не держат открытыми для бездомных бродяг?
   — Нет… О! — вдруг воскликнула Мэг. Она извлекла из кармана ключ. — Моллетт-стрит.
   — Это ключ от вашего старого дома?
   — Да, и он находится всего в нескольких кварталах отсюда. Идемте! Скорее! — Она схватила его за руку и потянула за собой. — Если пойдете побыстрее, согреетесь, а в доме есть немного дров. Мы сможем разжечь огонь.
   Этой мысли было достаточно, чтобы подстегнуть его. Огонь! Тепло. Укрытие.
   Они шагали по погружающейся в сумерки улице, потом повернули в боковой проулок. Перед воротами они остановились, и Мэг осторожно толкнула калитку. Та скрипнула.
   — Надеюсь, никто не услышал. Сейчас все готовят ужин или уже ужинают.
   Мысль о еде, любой еде, была почти мучительна.
   Они прошли к черному ходу, и Мэг попыталась на ощупь дрожащими от холода пальцами вставить ключ в замочную скважину. Открыв дверь, она втащила Сакса внутрь.
   — Слава Богу! — сказал он, но после паузы добавил:
   — А тут не теплее, чем на улице.
   — Ну разумеется. Здесь ведь уже несколько дней не разводили огня. — Подойдя ближе, Мэг начала растирать ему руки. — Разве вам никогда не приходилось бывать в нетопленом помещении?
   — Боюсь, что нет. Согрейте меня, Мэг.

Глава 18

   Он не собирался флиртовать, но Мэг смутилась. Бог свидетель, секс был последним, о чем он сейчас думал. И первым тоже.
   Вероятно, Мэг поняла это.
   — Идемте, — сказала она и потащила его по коридору, а потом вверх по лестнице.
   Он не надеялся, что на верхнем этаже будет теплее, но последовал за ней, растирая себе грудь и плечи и не переставая удивляться, что внутри дома может быть настолько холодно.
   Мэг вошла в спальню и сдернула с кровати одеяло из гагачьего пуха.
   — Вот, возьмите, — сказала она.
   Граф схватил одеяло и закутался в него. Не то чтобы сразу стало тепло, но получше. Мэг сдернула с кровати еще одно, шерстяное, одеяло и накинула его на себя, потом пошла в соседнюю комнату и там тоже сняла с кровати одеяла.
   Теперь у каждого из них было по одному пуховому и одному шерстяному. Несколько пушинок, плавно кружа, опустились на пол; одеяла были старыми и изношенными, но никогда еще ни одна вещь не казалась графу столь драгоценной.
   — Ну как, лучше? — встревоженно спросила Мэг. Граф кивнул. — Давайте пойдем на кухню и посмотрим, есть ли там еще оставленные нами дрова. Если удастся развести огонь, можно вскипятить воду.
   Бредя за ней, граф мечтательно произнес:
   — Вот если бы было бренди…
   В кухне Мэг прошла прямо к ящику, стоящему возле старомодной печки.
   — Да. Дрова есть. А трутница должна быть вон в том шкафчике.
   — Сейчас я все сделаю, — пообещал он. Раза два в жизни ему доводилось самому высекать огонь, но это было еще в детстве, во время игры.
   Он наблюдал, как Мэг умело складывает хворостинки и щепочки, перемежая их палочками покрупнее. Здесь не было хороших дров, как у него в доме, — какие-то ошметки реек, обломанные ветки, даже ножка стула — словом, мусор.
   До этой минуты граф, пожалуй, не представлял себе до конца, в каком положении находилась его жена со своей семьей. Он и вообще, в сущности, не знал, что такое настоящая бедность. Да и сейчас еще не до конца представлял себе это, но уже начинал кое о чем догадываться.
   Мэг взглянула на него:
   — Нужен огонь.
   Графу вдруг показалось, что нет на свете ничего важнее, чем суметь сейчас высечь огонь. Он опустился на колени возле решетки очага и стал неуклюже чиркать кремнем по стальному бруску. Наконец огонек затеплился. Поспешно, пока он не погас, граф поднес его к самым мелким щепочкам и с восторгом наблюдал, как занимается пламя.
   Дрова были сухие, и огонь затрещал сразу же, неся свет и тепло. Пока не слишком жаркое, но все равно оно грело и радовало его сердце. Граф наклонился и крепко поцеловал Мэг в полуоткрытые губы.
   Они сидели рядом, подкладывая щепки в огонь, и, протянув руки к очагу, грелись, а отблески пламени плясали на их щеках. Наконец граф встал и поднял Мэг, в его голове снова бродили чувственные образы. О да, он приходил в себя. Мэг, однако, отстранилась от него:
   — Мне кажется, что здесь остались кое-какие овощи. Почему бы вам не посмотреть вон там, в кладовке? Мы выбросили лишь то, что могло испортиться.
   Граф вспомнил, сколько превосходных продуктов выбрасывается в его хозяйстве каждый день. Он также отметил, что она оттолкнула его не от смущения, а просто потому, что думала в этот момент о вполне практических вещах. Благоразумная Мэг! Глупышка Мэг! Сам граф больше думал о том, что придется провести здесь ночь, и имел определенные планы. Известен ли лучший способ согреться?
   Однако он послушно обыскал кладовку в поисках какой-нибудь еды, и это снова заставило его задуматься о степени их бедности: единственное, что удалось найти ему, — это небольшой мешочек сушеной фасоли, немного овса на донышке глиняного горшка и пучок каких-то сомнительных серо-зеленых сушеных трав. В солонке было немного соли, в мельнице — перца. В кулечке из синей бумаги он обнаружил маленький кусочек сахара.
   Выложив этот скудный набор на простой деревянный стол, он подумал: неужели это действительно было все, что отделяло семью из пяти человек от голодной смерти?
   Он поднял голову и увидел, что Мэг наблюдает за ним; она казалась натянутой как струна.
   — Мы покупали еду каждый день, впрок не заготавливали, — сказала она.
   — Разумеется. — «На те несколько монет, что у нее оставались», — добавил граф про себя. Он припомнил, с каким восторгом близнецы накинулись на еду. Он знал, конечно, что они истосковались по лакомствам, и был счастлив угостить их, но, оказывается, истинного положения вещей он не мог себе и представить. — Овощей не оказалось? — спросил он.
   — Боюсь, что нет. Я думала, удастся сварить суп. — Она подошла к очагу и подбросила щепок в начавший затухать огонь. — Дров хватит ненадолго. Что будем делать?
   Значит, накануне свадьбы у них уже почти не оставалось дров для обогрева. А она чуть было не убежала из церкви! Хоть его демоны и почили с миром, он не мог не задуматься о том, что могла сделать женщина в подобном положении, чтобы спасти себя и своих близких. Впрочем, теперь ему было все равно, даже если она действительно оказалась орудием в руках драконши. Теперь он был способен ее понять и верил ей.
   Он даже улыбнулся. Если таков был найденный ею выход, то надо признать, что случай сыграл с драконшей злую шутку: ее коварный план обернулся для него счастливой женитьбой.
   — «Делать»? — повторил он ее последнее слово. — Думаю, мы могли бы остаться на эту ночь здесь. Если повезет, к утру Оуэн все уладит.
   — А если нет?
   — Не паникуйте раньше времени.
   Мэг подошла к столу и стала перебирать то, что ему удалось выудить из кладовки.
   — Можно было бы сварить фасоль, но ее нужно несколько часов размачивать, и нельзя сказать, чтобы это было изысканное блюдо. Конечно, всегда остается овсянка, но на нее тоже требуется время…
   — Нужно просто ложиться в постель.
   В глазах Мэг мелькнула настороженность.
   — Подумайте, Мэг, если мы вместе ляжем в постель и укроемся множеством одеял, мы сможем до утра сохранять тепло. А разговаривать и решать, что делать, там можно с таким же успехом, как и здесь.
   — Разговаривать?
   Их разделял стол.
   — Ну, или заниматься иными вещами. Если пожелаете.
   — Нет, я не желаю.
   — В самом деле?
   Она отвела вспыхнувший взгляд, что вселило в него надежду.
   — Я не сделаю более того, что вы пожелаете, Мэг. — Как бы убедить ее захотеть большего? — Посмотрите на это с другой стороны. Если мы не сможем придумать ничего другого, нам придется сдаться властям. Быть может, это наш последний шанс на много лет вперед. Ну так что, в постель?
   Подумав с минуту, Мэг ответила:
   — Хорошо, — и двинулась к выходу, но на пороге остановилась как вкопанная. Граф подумал, что она снова пытается уклониться, но Мэг вдруг подбежала к большому голландскому буфету, полному блюд и тарелок, и, пододвинув стул, взобралась на него и стала шарить рукой, схватила большой глиняный горшок и прижала его к груди. Граф поддерживал стул, пока она слезала с него.
   — Я только сейчас вспомнила! — воскликнула Мэг, сияя. Он поднял с пола упавшее пуховое одеяло и снова укутал ей плечи.
   — Что это? Еще какой-нибудь магический предмет?
   Мэг пропустила насмешку мимо ушей.
   — Ничуть не хуже! — Подняв крышку, она достала что-то завернутое в тряпочку, развернула и извлекла на свет коричневый комок.
   — Что это? — повторил граф с большим сомнением.
   — Рождественский пудинг, разумеется! Моя мать сделала его летом, чтобы у нас на Рождество было хоть какое-нибудь традиционное угощение. А поскольку мы не рассчитывали, что на Крещение сможем испечь крещенский пирог, я сохранила немного для праздничного ужина. Сейчас еще, правда, не канун Двенадцатой ночи, но, полагаю, нужда сильнее традиций. — Она отломила кусочек и попробовала.
   Граф воспринял находку скептически. Рождественский пудинг должен быть горячим и плавать в пылающем бренди, а этот был холодным, твердым и покрыт какой-то жирной пленкой. Но уже в следующую минуту сладкий вкус изюма наполнил его голодный рот, и граф готов был съесть весь этот пудинг.
   Мэг отломила себе небольшой кусочек и замялась.
   — Нужно загадать желание.
   — Я думал, его загадывают, когда мешают пудинг.
   — Неужели вы еще делаете это? Мешаете пудинг?
   — Разумеется. Повар готовит его, а потом мы все, выстроившись по чину, проходим через кухню и каждый, помешивая пудинг, загадывает желание.
   — А что вы загадали в этом году?
   — Не помню, это же было еще в августе. Хороший пудинг ведь должен вызреть.
   — Это правда.
   Увидев, как она погрустнела при воспоминании о матери, которая готовила этот пудинг, ему захотелось обнять ее, но интуиция подсказала, что сейчас этого делать не следует.
   — А вы помните свое желание?
   — Меня здесь тогда не было. Я работала у Рэмилли.
   — Но в вашей семье, как я понял, загадывают желания и когда едят пудинг? И что же вы загадали на нынешнее Рождество?
   — У меня было лишь одно желание: чтобы кто-нибудь нам помог.
   — А я?
   Улыбнувшись, она опустила глаза.
   — Тогда я не знала еще даже о вашем существовании.
   Граф взял кусочек пудинга и положил его ей в рот.
   — А чего вы желаете сейчас?
   — Нельзя рассказывать о загаданном желании — не сбудется, — ответила Мэг, но после паузы добавила:
   — Когда весь этот кошмар закончится, я хочу стать такой графиней, какой вы заслуживаете. — И она проглотила кусочек пудинга.
   — Вы уже больше, чем я заслуживаю!
   Мэг рассмеялась и тряхнула головой, потом положила кусочек пудинга ему в рот.
   — Ну а каково ваше желание?
   Граф прожевал и сказал:
   — Чтобы вы легли со мной в постель и я бы там наслаждался пудингом.
   Мэг покраснела: она знала переносное значение слова «пудинг». Его загадочная, идеальная жена.
   Мэг поплотнее закуталась в одеяла — она снова чувствовала себя как корабль в штормовую погоду и не знала, что сказать. Что-то в глубине ее существа неодолимо стремилось к тому, что он предлагал.
   — В постели будет теплее, — неуверенно предположила Мэг. Это был шаг навстречу.
   — Совершенно верно, — подхватил граф.
   На подкашивающихся ногах она пошла наверх, не видя, а скорее ощущая — и не только по мерцанию свечи, которую он нес, — что он идет за ней.
   В ней никогда еще не боролось одновременно столько разных чувств. Тяжелым камнем лежал на душе страх перед законом, вера мужа в нее лишь немного облегчила его груз. Хотя Мэг и вся ее семья всегда были уважаемыми, законопослушными людьми, она знала, что правосудие может быть чудовищно несправедливым.
   Еще более тяжелым делало этот камень чувство вины. Граф все еще не отдавал себе отчета в том, что во всем случившемся виновата именно она. Вот и сейчас он мерз и страдал от голода из-за того, что она попросила Шилу исполнить ее желание. Вероятно, и сэр Артур был мертв по той же причине. Разве может она допустить близость между ними при том, что он пребывает в неведении?
   К тому же первая брачная ночь не должна проходить в заброшенном нетопленом доме, где все так бедно и убого. И потом — на какой кровати им лечь? Конечно, удобнее было бы на широкой родительской, но об этом не могло быть и речи. Придется тесниться на меньшей, которую делили они с Лорой. С другой стороны, эта кровать представлялась Мэг чем-то целомудренным, вроде алтаря, и, несмотря на то что они с графом были законными супругами, ей казалось бы, что она совершает страшный грех.
   Она его, в сущности, и совершала. Сильнее, чем страх, тревогу и чувство вины, она ощущала лихорадочное желание.
   Мэг остановилась у порога спальни, уткнувшись лицом в дверь.
   — Я ведь сказала, что не смогу сделать этого до тех пор, пока вы не примиритесь со своей бабушкой, — тихо напомнила она.
   Граф прижался к ее спине, накрыв своими одеялами, словно ангельскими крыльями, их обоих.
   — И по-прежнему хотите выполнить обещание?
   Пересохшими губами она прошептала:
   — Я должна. Герцогиня ведь всего лишь старая женщина.
   Он прижался головой к ее голове.
   — Мэг, сейчас я не могу об этом говорить, но и изменить свое отношение тоже не могу. И не смогу никогда. Так что решать вам.
   Мэг оценила степень своего нравственного негодования. Теперь, после встречи с герцогиней, оказавшейся женщиной отнюдь не доброй, оно не было уже столь пламенным. Быть может, из-за страха, холода и стесненных обстоятельств.
   — Это не важно, — ответила она. Граф поцеловал ее в шею, на удивление теплую, несмотря на царивший вокруг холод.
   — О, это важно, любимая, но не для нас. — Он открыл дверь и подтолкнул Мэг внутрь. — Это ваша комната?
   Она кивнула. На простой железной кровати с тощим матрасом была постелена лишь белая простыня, поскольку Мэг сняла все одеяла. Здесь не было ковров, лишь связанные вручную половики. Зеркало на стене помутнело от времени.
   — Не очень впечатляюще, — смущенно сказала она. Он повернул ее к себе, его глаза сверкали.
   — Это же мечта распутника! Соблазнить краснеющую девственницу в ее целомудренном алтаре.
   Мэг почувствовала, будто перед ней разверзлись врата ада.
   — Это именно то, чего я боялась.
   — Чего?
   — Что буду чувствовать себя грешницей. В сущности, я и есть грешница. Как бы то ни было… — она нашла в себе силы отойти от него, — нам нужно поговорить о том, что делать дальше.
   — Разумеется. — Граф вовсе не выглядел обескураженным. Он был похож на хищника, настигающего добычу. — Но это нужно делать, лежа в постели, если мы хотим сохранить достаточно тепла.
   Мэг понимала, что это означало почти признать свое поражение, но желание сжигало ее изнутри, борясь с ее хваленым благоразумием и барахтающимся из последних сил здравым смыслом.
   Голова у нее кружилась от чувства, пугающе близкого к той лихорадочной слабости, которую вызывала Шила. Колдовство! Языческое колдовство. О да! Языческий огонь.
   — О!
   — О? — переспросил граф. И поскольку она не могла объяснить необъяснимое, продолжил:
   — Могу я попросить вас исполнить роль служанки? Понятия не имею, как без посторонней помощи снять эти сапоги.
   Мэг мгновенно вернулась на землю. Желание не исчезло, но теперь оно стало вполне земным. И граф теперь был всего лишь мужчиной, особым, но все же мужчиной. Аристократом — избалованным, изнеженным аристократом, который даже сапоги сам снять не может. Он показался ей вдруг очень, очень милым.
   — Вы, ваша графская светлость, беспомощны, словно дитя, без своих преданных прихлебателей. — Она толкнула его в грудь, и он с готовностью плюхнулся в кресло, которое стояло у него за спиной.
   — Грешен, — признался он. — Ничего сам не умею, кроме одного. Это я всегда делаю сам.
   Восхитительная самонадеянность! Мэг припомнила, что недавно это казалось ей пороком.
   — Мы ложимся в постель, чтобы согреть друг друга. Там, в постели, мы собираемся говорить о безвыходной ситуации, в которую я попала.
   — Да, мэм.
   Качая головой, Мэг скинула покрывающие ее одеяла, подняла его ногу и изо всех сил принялась тащить сапог. Он прилегал к щиколотке очень тесно, так что у нее ничего не выходило.
   — Дурацкая мода! — выдохнула она наконец. — Придется вам спать в сапогах.
   — Бьюсь об заклад, что вам никогда не приходилось делить постель с мужчиной в сапогах, — задумчиво произнес граф.
   — Мне никогда не приходилось!.. — вспыхнула Мэг.
   — Да-да, конечно. Я не хотел вас оскорбить. Но все же представляю, как это будет неудобно. Боюсь, я очень беспокойно сплю.
   — Тогда вам придется спать в другой постели. — Блеск в глазах Мэг свидетельствовал о том, что она понимала, как далеко зашла их игра.
   — Тогда мы не сможем дарить друг другу тепло, — парировал граф, вставая. — Остается лишь надеяться, что у вас крепкие голени.
   Сердито — но и весело — взглянув на графа, Мэг так сильно толкнула его обратно в кресло, что оно чуть не перевернулось.
   — А как ваш камердинер стаскивает с вас сапоги?
   — Он их не стаскивает. Для этих нужд у меня есть специальный мальчик.
   — И это вся его работа?
   — Я меняю обувь три-четыре раза на день, — смиренно ответил он. — И еще он ее чистит.
   Закатив глаза, Мэг спросила:
   — Хорошо, а как он их с вас стягивает?
   — Он поворачивается ко мне спиной и садится верхом мне на ногу — так образуется наиболее эффективный угол тяги.
   Мэг подозрительно взглянула на него, но все же перекинула ногу через его голень. Подняв его ногу, она крепко ухватилась за каблук сапога. Ее юбки немного приподнялись, обнажив стройные щиколотки и крепкие икры. На правом чулке над туфлей виднелась аккуратная штопка. «Оказывается, штопка может быть удивительно эротичной», — подумал граф.
   Ягодицы Мэг оказались прямо перед его лицом, поскольку она стояла, чуть наклонившись вперед. Улыбаясь, граф поднял свободную ногу и прижал ее к ним.
   Мэг выронила его ногу и, выпрямившись, обернулась, гневно сверкая очами.
   — Я просто помогаю вам, — защищаясь, объяснил граф. — Я всегда так делаю с Крэбом.
   — Предупреждаю вас, Саксонхерст… — Мэг разве что не воткнула в его грудь указательный палец, подобно строгой гувернантке, — когда мы вернемся домой, я спрошу у вашего мальчика, и если его рассказ не совпадет с вашим, последствия будут для вас плачевными.
   — Моя дорогая графиня, вы заставляете меня сожалеть о том, что я говорю вам чистую правду.
   — О, вы невозможны!
   — Невозможен в том смысле, что мне невозможно противиться?
   — Нет. — Она снова повернулась спиной, схватила его за щиколотку и начала стягивать сапог. Когда он опять уперся другой ногой ей пониже спины, ее лишь передернуло.
   Будет ли она искренне сопротивляться? Черт возьми, он надеялся, что нет. Его плоть уже начинала восставать — ее попка, вертевшаяся у него перед глазами, служила превосходным стимулом для этого. Казалось, что ощущение, которое он испытывал, когда она вынужденно терлась о его левую ногу, передавалось непосредственно в пах, словно быстро распространяющееся пламя.
   Тяжело отдуваясь, Мэг стащила-таки с него сапог, швырнула его на пол и, сдув упавшую на ее раскрасневшееся лицо прядь волос, принялась за другой.
   — Похоже, вы замечательно согрелись, — заметил граф, ставя ей на ягодицы освободившуюся от сапога ногу.
   — Вот-вот, если вам холодно, стоит поработать физически.
   — Но, моя дорогая, именно это я и собираюсь сделать.
   Мэг с яростью накинулась на его второй сапог. Сакс так и видел, как она возмущенно закатывает при этом глаза.
   Он же чуть не урчал от удовольствия, ощущая сквозь свой шерстяной носок и несколько слоев ее юбок нежную мягкость ее попки.
   Мэг изогнулась, однако в этом не было ничего общего с желанием оттолкнуть его. Когда она еще сильнее потянула его за сапог, для чего наклонилась чуть ниже, он просунул ступню между ее ног.
   Мэг замерла.
   — Продолжайте, — мягко сказал граф. Это было, конечно, рискованно по отношению к девственнице, но он предполагал, что его графиня — необычная девственница.
   И, словно доказывая его правоту, Мэг с новой силой потянула его сапог, не обращая внимания на то, что с каждым рывком его босая нога все глубже проникает ей между ног. Впрочем, когда сапог наконец был снят, она сделала попытку отойти, но была схвачена за талию и усажена им на колени.
   — Пора ложиться, — едва дыша, произнесла Мэг. Щеки ее алели — он был уверен, что не только от усилий.
   — О, давно пора, — прошептал он ей прямо в ухо, — но теперь вы все еще в туфлях. Подержите-ка одеяло.
   Когда Мэг вцепилась в одеяло, которое закрывало теперь их обоих, он поднял ее левую ногу таким образом, что ее юбки откинулись назад, открыв всю обтянутую белым чулком ножку, вплоть до пикантной черно-красной подвязки. Он сомневался, что она позволит ему рассмотреть ее — этот маленький символ ее тайной порочности. Но Мэг оставалась покорной в его руках.
   Дразнить ее, стараться узнать, как много она ему позволит и когда возмутится, было для него самой увлекательной любовной игрой. Он обожал свою непредсказуемую и решительную жену.
   Граф расшнуровал ее ботинок, изношенный чуть не до дыр.
   — Придется дать Сьюзи прибавку.
   — Почему? — не шелохнувшись, спросила Мэг.
   — Потому что все в моей жене восхищает меня.
   Тут она все же повернула голову.
   — Все? Но ведь я превратила вашу жизнь в сплошной кошмар.
   — В настоящий момент я счастлив как никогда.
   Мэг зарделась.