без автора. Тысяча и одна ночь

Нузхат-аз-Заман промолчала, услышав, что он произнёс эти слова. И потом она воскликнула: «Аллах великий да сведёт его с теми, кого он любит!..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьдесят пятая ночь

Когда же настала семьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нузхат-аз-Заман, услышав слова юноши, воскликнула: „Аллах да сведёт его с теми, кого он любит!“ А потом она сказала евнуху: „Скажи ему, что я хочу послушать рассказ о его разлуке с близкими и родиной“.

И евнух сказал юноше то, что велела ему госпожа. И Дау-аль-Макан принялся вздыхать и произнёс такие стихи:

«Поистине, к ней любовь – подруга всех любящих.

Почту я тот дом, где Хипд жилище нашла себе.

Любовь к ней – любви иной не знает весь род людской,

И «прежде» у неё нет, и нет у неё «потом».

И кажется прах долин мне мускусом с амброю,

Когда пробежит по нем красавицы Хипд нога.

Примет мой возлюбленной на холмике в таборе,

Великой во племени – вокруг все рабы её.

О други, ведь лучше нет под вечер стоянки нам.

Постоите! Вот ивы ветвь, вот веха забытая.

Спросите же сердце вы моё: ведь поистине

Со страстью дружит оно, нельзя отклонить её.

Усладу времени, Аллах, вспои облаков дождём,

И вечно пусть в толще их раскатистый гром громит».

Когда же он окончил свои стихи и Нузхат-аз-Заман услышала его, она приподняла край занавеса носилок и посмотрела на юношу. И когда её взор упал на его лицо, она угнала ею и, убедившись, что это он, вскрикнула: «О брат мой, о Дау-аль-Макан!» И он тоже посмотрел на неё и узнал её и закричал: «О сестрица, о Нузхат-аз-Заман!» И Нузхат-аз-Заман бросилась к нему, и он принял её в объятия, и оба упали без чувств. И когда евнух увидал их в таком состоянии, он удивился и накинул на них что-то, чтобы прикрыть их. Он подождал, пока они пришли в себя, и когда оба очнулись от забытья, Нузхат-аз-Заман очень обрадовалась и её заботы и горести прошли. И радости сменяли в ней одна другую, и она произнесла такие стихи:

«Дал клятву рок, что смущать мне жизнь вечно будет он»

Ты нарушила свой обет, судьба, искупи же грех!

Наступило счастье, любимый мой помогает мне!

Поднимайся же на зов радости, подбери подол!

Не считал я раем кудрей его лишь до той поры,

Пока с алых губ не напился я воды Каусара».

Услышав это, Дау-аль-Макан прижал сестру к груди, и от чрезмерной радости из глаз его полились слезы, и он произнёс такие стихи:

«Мы оба равны в любви, но только она порой

Терпеть может с твёрдостью, во мне же нет твёрдости.

Она опасается угрозы завистников,

А я без ума тогда, когда угрожают мне».

И они посидели немного у входа в носилки, а потом Нузхат-аз-Заман сказала: «Войдём внутрь носилок. Расскажи мне, что произошло с тобою, а я расскажу тебе, что было со мной».

И когда они вошли, Дау-аль-Макан сказал: «Расскажи сначала ты!» И Нузхат-аз-Заман поведала ему обо всем, что было с нею с тех пор, как она покинула его в хане, и что произошло у неё с бедуином и купцом: как купец купил её у бедуина и отвёл её к брату Шарр-Кану и продал её ему. И Шарр-Кан освободил её, после того как купил, и, написав свою брачную запись с нею, вошёл к ней. И как царь, её отец, прослышал о ней и прислал к Шарр-Кану, требуя её. И затем она воскликнула: «Слава Аллаху, пославшему тебя ко мне! Мы как вышли от нашего отца вместе, так и вернёмся вместе!»

Потом она сказала ему: «Мой брат Шарр-Кан выдал меня замуж за этого царедворца, чтобы он меня доставил к моему отцу. Вот что выпало мне с начала и до конца. Расскажи же мне ты, что случилось с тобою после того, как я ушла от тебя».

И Дау-аль-Макан рассказал ей все, что с ним произошло, от начала до конца: как Аллах послал ему истопника и как тот поехал вместе с ним и тратил на него свои деньги. И рассказал, как истопник служил ему ночью и днём, и Нузхат-аз-Заман поблагодарила истопника за это. «О сестрица, – сказал потом Дау-аль-Макан, – этот истопник совершил для меня такие дела, которых никто не делает для возлюбленных и отец не делает для сына. Он сам голодал, а кормил меня, и шёл пешком, а меня сажал. И то, что я живу, – дело его рук». – «Если захочет Аллах великий, мы воздадим ему за это, чем можем», – отвечала Нузхатаз-Заман.

Потом она кликнула евнуха, и тот явился и поцеловал Дау-аль-Макану руку, и Нузхат-аз-Заман сказала ему: «Возьми подарок за добрую весть, о благой лицом, так как моя встреча с братом случилась благодаря тебе. Кошель, который у тебя, и то, что в нем, – твоё. Иди и приведи ко мне скорее твоего господина!» И евнух обрадовался и, отправившись к царедворцу, вошёл к нему и позвал его к своей госпоже. И когда он привёл его, царедворец пошёл к своей жене, Нузхат-аз-Заман, и нашёл у неё её брата и спросил о нем. И Нузхат-аз-Заман рассказала ему, от начала до конца, что случилось с ними, и добавила: «Знай, о царедворец, что ты взял не невольницу – ты взял дочь царя Омара ибн ан-Нумана. Я Нузхат-аз-Заман, а это мой брат, Дау-аль-Макан».

И когда царедворец услышал от неё эту повесть и уверился в истинности её слов и явная правда сделалась ему ясна, он убедился, что стал зятем царя Омара ибн ан-Нумана, и произнёс про себя: «Мне судьба получить наместничество какой-нибудь страны!»

Потом он приблизился к Дау-аль-Макану и поздравил его с благополучием и со встречею с сестрой, а затем тотчас же приказал своим слугам приготовить Дау-альМакану шатёр и коня из лучших коней. И сестра юноши сказала ему: «Мы приблизились к нашей стране, и я останусь наедине с братом, чтобы нам вместе отдохнуть и насытиться друг другом, пока мы не достигли нашей земли; ведь мы уже долгое время в разлуке». – «Будет так, как вы хотите», – отвечал царедворец и послал им свечей и всяких сладостей и вышел от них. А Дау-альМакану он прислал три платья из роскошнейших одежд. И он шёл пешком, пока не пришёл к носилкам (а он знал свой сан), и Нузхат-аз-Заман сказала ему: «Пошли за евнухом и вели ему привести истопника. И пусть он приготовит ему коня, чтобы ехать, и назначит ему трапезу, утром и вечером, и велит ему не расставаться с нами». И царедворец послал за евнухом и приказал ему это сделать, и евнух отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» И затем он взял своих молодцов и ходил, ища истопника, пока не нашёл его в конце лагеря (а он седлал осла, чтобы убежать), и слезы текли по его щекам от страха и от печали из-за разлуки с Дау-аль-Маканом, и он говорил: «Я предупреждал его, ради Аллаха, по он меня не послушал. Посмотри-ка! Каково-то ему!» И он не закончил ещё своих слов, как евнух уже стоял у его головы, а слуги окружили его, и когда истопник заметил, что евнух стоит возле его головы и увидал кругом его молодцов, лицо его пожелтело, и он испугался…»

И Шахразаду застигло утро, и он? прекратила дозволенные речи.

Семьдесят шестая ночь

Когда же настала семьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что истопник хотел оседлать осла и убежать, и стал говорить сам с собою и сказал: „Посмотрика! Каково-то ему…“ И он не закончил ещё своих слов, как евнух ужо стоял возле его головы, а кругом были ею молодцы. И истопник обернулся, и когда он увидел евнуха возле себя, у него задрожали поджилки, и он испугался и сказал, возвысив голос: „Не знал он, как велико то благо, которое я ему сделал! Я думаю, что он указал на меня евнуху и этим слугам и сделал меня сообщником в грехе!“ По евнух вдруг закричал на него и сказал: „Кто это говорил стихи! О лжец, как это ты говоришь мне: „Я не говорил стихов и не знаю, кто их говорил“, а это твой товарищ говорил их. Я не покину тебя отсюда и до Багдада, и то, что случилось с твоим товарищем, случится и с тобой!“

Услышав слова евнуха, истопник воскликнул: «То, чего я боялся, случилось!» И произнёс такой стих:

«Чего опасался я – случилось!

Мы все возвращаемся к Аллаха!»

Потом евнух крикнул слугам: «Спустите его с осла!» А истопника сняли с осла и привели ему коня, и он сел и поехал вместо с караваном, и слуги кольцом окружили его, и евнух сказал им: «Если у него пропадёт единый голосок, это будет ценою жизни одного из вас!» И потихоньку он добавил: «Оказывайте ему почёт и не унижайте его!»

А истопник, видя кругом себя этих молодцов, отчаялся в жизни и, обернувшись к евнуху, сказал: «О начальник, я ему не брат и не близкий! Этот юноша не мой родственник – я только истопник в бане и нашёл его брошенные на навозной куче и больным!»

И караван шёл, а истопник плакал и строил насчёт тебя тысячу предположений, и евнух шёл с ним рядом и не о чем не сообщал ему, а только говорил: «Ты встревожил нашу госпожу, говоря стихи вместе с этим юношей, во не бойся за себя!» И он исподтишка подсмеивался над истопником. А когда делали привал, им приносили еду, и он ел с истопником из одной посуды. А после трапезы евнух приказывал слугам принести кувшин с сахарным питьём и отпивал из него, а потом он давал истопнику, и гот тоже отпивал. Но у него не высыхала слеза, так он боялся за себя и печалился о разлуке с Дау-аль-Маканом и о том, что случилось с ними на чужбине.

И они ехали. А царедворец то был у входа в носилки, чтобы услужить Дау-аль-Макану, сыну царя Омара ибн анНумана, и его сестре Нузхат-аз-Заман, то поглядывал на истопника, пока Нузхат-аз-Заман с братом Дау-аль-Маканом разговаривали и сетовали. И они непрерывно ехали и приблизились к своей стране настолько, что между ними и их землёю осталось лишь три дня. И к вечеру они сделали привал и отдохнули и пробыли на привале до тех пор, пока не заблистала заря, и тогда они проснулись и хотели грузиться, как вдруг показалась великая пыль, от которой потемнел воздух, так что стало темно, будто тёмной ночью. И царедворец закричал: «Подождите, не нагружайте». И, сев на коней вместо со своими слугами, направился к этой пыли. И когда они к ней приблизились, из-за неё показалось влачащееся войско, подобное бурному морю, где были стяги, знамёна, и барабаны, и всадники, и витязи. И царедворец удивился этому. И когда в войске увидели их, от него отделился отряд в пятьсот всадников, и они подошли к царедворцу и тем, кто был с ним, и окружили их. И вокруг каждого невольника из невольников царедворца встали пять всадников.

«Что случилось и откуда это войско, которое делает с нами такие дела?» – спросил царедворец. И ему сказали: «Кто ты такой, откуда ты идёшь и куда направляешься?» – «Я царедворец эмира Дамаска, царя ШаррКана, сына царя Омара ибн ан-Нумана, властителя Багдада и земли Хорсана, иду от него с податью и подарками, направляясь к его отцу в Багдад», – отвечал царедворец. И, услышав его слова, воины отпустили платки на лица и заплакали и сказали: «Царь Омар ибн ан-Нуман умер, и умер не иначе, как отравленным. Иди, с тобою не будет беды, и встреться с его старшим везирем Данданом!»

Услышав эти речи, царедворец горько заплакал и воскликнул; «О разочарованье нам от этого путешествия!» И он плакал вместе с теми, кто был с ним, пока они не смешались с войском. И тогда у везиря Дандана испросили царедворцу разрешение войти, и тот позволил. И везирь приказал разбить свои шатры и, сев на ложе среди палатки, велел царедворцу сесть. Когда тот сел, он спросил, какова его повесть. И царедворец рассказал ему, что он царедворец эмира Дамаска и привёз дары и дамасскую подать. И везирь Дандан заплакал при упоминании об Омаре ибн ан-Нумане. А затем везирь Дандан сказал царедворцу: «Царь Омар ибн ан-Нуман умер отравленным. И после его смерти люди не решили, кому отдать власть после него, и даже стали убивать один другого. Но их удержали вельможи и благородные и четверо судей. Люди сговорились, чтобы никто не прекословил указанию четырех судей, и состоялось соглашение, что мы пойдём в Дамаск и достигнем сына Омара ибн ан-Нумана, царя Шарр-Кана, и приведём его и сделаем султаном в царстве его отца. Но среди них есть множество людей, которые хотят его второго сына. Говорят, что его имя Дауаль-Макан и что у него есть сестра по имени Нузхат-азЗаман. Они отправились в земли аль-Хиджаз. Прошло уже пять лет, как никто не напал на слух о них».

Услышав это, царедворец понял, что случай, происшедший с его женой, – истина. Он опечалился великой печалью о смерти султана, но все же он был очень рад, в особенности тому, что прибыл Дау-аль-Макан, так как он будет султаном в Багдаде вместо своего отца…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьдесят седьмая ночь

Когда же настала семьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царедворец Шарр-Кана услышал, что говорил везирь Дандан о царе Омаре ибн ан-Нумане, он опечалился, но все же был рад за свою жену и её брата Дау-аль-Макана, так как тот будет султаном в Багдаде вместо своего отца.

И царедворец обратился к везирю Дандану и сказал ему: «Поистине, то, что случилось с вами, чудо из чудес. Знай, о великий везирь, тем, что вы встретили меня, Аллах избавил вас от тягот и дело вышло так, как вы желаете, легчайшим способом. Аллах воротил вам Дау-альМакана и его сестру Нузхат-аз-Заман, и все устроилось и облегчилось».

Услышав эти слова, везирь сильно обрадовался и сказал: «О царедворец, расскажи мне их историю! Что произошло с ними и почему они отсутствовали?»

И царедворец рассказал ему историю Нузхат-аз-Заман, которая стала его женой, и поведал, что было с Дау-альМаканом, от начала до конца. Когда он кончил рассказывать, везирь Дандан послал за эмирами, везирями и вельможами царства и сообщил им обо всем. И они очень обрадовались и удивились такому совпадению. А затем они все собрались и, придя к царедворцу, встали перед ним и облобызали землю меж его рук, и с этого времени везирь подходил к царедворцу и вставал перед ним. А потом царедворец собрал большой диван и сел вместо с везирем Данданом на трон, и перед ними были все эмиры, вельможи и обладатели должностей, стоявшие сообразно своим степеням. И после того распустили сахар в розовой воде и выпили. И эмиры сели совещаться и разрешили остальным воинам всем вместе выезжать и ехать понемногу вперёд, пока совет закончится и их нагонят. И воины облобызали землю меж рук царедворца и сели на коней, и перед ними были военные знамёна. А когда вельможи закончили совещание, они поехали и нагнали войска.

И царедворец приблизился к везирю Дандану и сказал ему: «По-моему, мне следует пойти вперёд и опередить вас, чтобы приготовить султану подходящее место и уведомить его, что вы прибыли и избрали его над собою султаном вместо его брата Шарр-Кана». – «Прекрасно решение, которое ты принял!» – отвечал везирь. И царедворец встал, а везирь Дандан поднялся из уважения к нему и предложил ему подарки, заклиная его их принять. Тогда эмиры и обладатели должностей тоже поднесли ему подарки и призвали на него благословение и сказали: «Может быть, ты поговоришь о нашем деле с султаном Дауаль-Маканом, чтобы он оставил нас пребывать в наших должностях?» И царедворец согласился на то, о чем его просили. А затем он велел своим слугам отправляться, и везирь Дандан послал шатры вместе с царедворцем и приказал постельничим поставить их за городом, на расстоянии одного дня. И они исполнили его приказание. И царедворец сел на коня, до крайности обрадованный, и говорил про себя: «Сколь благословенно это путешествие!» И его жена стала великой в его глазах, и Дау-аль-Макан также. И он поспешал в путь и достиг места, отстоящего от города на один день, и там он велел сделать привал, чтобы отдохнуть и приготовишь место, где бы мог сидеть султан Дау-аль-Макан, сын царя Омара ибн ан-Нумана.

А сам он расположился поодаль, вместе со своими невольниками, и приказал слугам испросить для него у госпожи Нузхат-аз-Заман разрешения войти к ней. И когда её спросили об этом, она разрешила. Тогда царедворец вошёл к ней и свиделся с нею и её братом. Он рассказал им о смерти их отца и о том, что главари государства назначили Дау-аль-Макана над собою царём вместо его отца, Омара ибн ан-Нумана, и поздравил его с царской властью. И брат с сестрой заплакали об утрате отца и спросили, почему он был убит. «Сведения у везиря Дандана, – отвечал царедворец, – завтра он со всем войском будет здесь. А тебе, о царь, остаётся только поступать так, как тебе указали, ибо они все выбрали тебя султаном, и если ты этого не сделаешь, они поставят султаном другого, и ты не будешь в безопасности от того, кто станет вместо тебя султаном. Может быть, он тебя убьёт, пли между вами возникнет распря, и власть уйдёт из ваших рук».

И Дау-аль-Макан на некоторое время потупил голову и затем сказал: «Я согласен, так как от этого дела нельзя быть в стороне». Он убедился, что царедворец говорил правильно, и сказал ему: «О дядюшка, а как мне поступить с моим братом Шарр-Каном?» – «О дитя моё, – отвечал царедворец, – твой брат будет султаном Дамаска, а ты султаном Багдада. Укрепи же мою решимость и приготовься». И Дау-аль-Макан принял его совет.

А затем царедворец принёс ему платье из одежд царей, которое привёз везирь Дандан, подал ему кортик и вышел от него. Он приказал постельничим выбрать высокое место и поставить там большую просторную палатку для султана, чтобы он там сидел, когда явятся к нему эмиры. И велел поварам приготовить роскошные кушанья и подать их, а водоносам он приказал расставил» сосуды с водой.

А через час полетела пыль и застлала края неба, а потом эта пыль рассеялась и за нею показалось влачащееся войско, подобное бурному морю…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьдесят восьмая ночь

Когда же настала семьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царедворец приказал постельничим разбить просторную палатку, чтобы люди могли собраться у царя. И они разбили большую палатку, как обычно делают для царей. И когда они кончили работать, вдруг налетела пыль и воздух развеял её, и за нею показалось влачащееся войско. И стало ясно, что это войско Багдада и Хорасана, и во главе его везирь Дандан, и все они радуются, что Дауаль-Макан стал султаном. А Дау-аль-Макан был одет в царские одежды и опоясан мечом торжеств, и царедворец подвёл ему коня, и он сел со своими невольниками, и все, кто был в шатрах, шествовали перед ним.

И он вошёл в большую палатку и, сев, приложил кортик к бедру, и царедворец почтительно стоял перед ним, и невольники встали у прохода, ведшего в шатёр, с обнажёнными мечами в руках. А потом приблизились войска, и солдаты попросили разрешения войти. И когда царедворец испросил для них разрешение у султана Дау-аль-Макана, тот позволил и велел им входить десяток за десятком. Царедворец сообщил войскам об этом, и они отвечали вниманием и повиновением и встали все в проходе, а десять из них вошли. И царедворец прошёл с ними и ввёл их к султану Дау-аль-Макану. И, увидав его, они почувствовали страх и почтение, но Дау-аль-Макан встретил их наилучшим образом и обещал им всякое благо.

И они поздравили его с благополучием, призывая на него благословение, и дали ему верные клятвы, что не ослушаются его приказа. А затем они облобызали перед ним землю и удалились, и вошёл другой десяток воинов, и султан поступил с ними так же, как с первыми.

И они непрестанно входили, десяток за десятком, пока остался только везирь Дандан, и, войдя, он облобызал землю меж рук Дау-аль-Макана, и тот поднялся и подошёл к нему и сказал: «Добро пожаловать везирю, престарелому родителю! Поистине, твои деяния – деяния славного советчика, а устроение дел в руке всемилостивого, пресведущего».

Затем он сказал царедворцу: «Выйди сей же час и вели накрыть столы». И приказал призвать все войско, и солдаты явились и стали пить и есть. А потом Дау-альМакан сказал везирю Дандану: «Прикажи войскам стоять десять дней, чтобы я мог уединиться с тобою и ты мог бы рассказать мне о причине убийства моего отца».

И везирь последовал слову султана и сказал: «Это непременно будет!» А потом он вышел на середину лагеря и велел войскам стоять десять дней. И они исполнили его приказанье. И везирь дал им разрешение гулять и велел» чтобы никто из прислуживающих не входил к царю для услуг в течение трех дней. И все люди стали молиться и пожелали Дау-аль-Макану вечной славы.

А после того везирь пришёл к нему и рассказал о том, что было. И Дау-аль-Макан подождал до ночи и вошёл к своей сестре Нузхат-аз-Заман и спросил её: «Знаешь ты, почему убили моего отца, или не знаешь о причине этого, как это было?» И Нузхат-аз-Заман отвечала: «Я не знаю о причине этого».

И она велела повесить шёлковую занавеску, а Дауаль-Макан сел по другою сторону от неё и приказал привести везиря Дандана. И когда тот явился, сказал ему: «Я хочу, чтобы ты подробно рассказал мне о причине убийства моего отца, царя Омара ибн ан-Нумана».

«Знай, о царь, – сказал везирь Дандан, – что, когда царь Омар ибн ан-Нуман воротился из своей поездки на охоту и ловлю и прибыл в город, он спросил о вас, но не нашёл вас. И он понял, что вы отправились в паломничество, и огорчился из-за этого, и его гнев увеличился, и грудь стеснилась, и он провёл полгода, расспрашивая о вас всех приходивших и уходивших, но никто не сказал ему о вас. И вот в один из дней мы были перед ним (а со дня вашего исчезновения прошёл уже целый год), и вдруг явилась к нам старуха благочестивого вида, и с нею пять девушек, высокогрудых девственниц, подобных луне и облагающих красотою и прелестью, описать которую бессилен язык. И при совершённой своей красоте они читали Коран и знали философию и рассказы о древних. И эта старуха попросила разрешения войти к царю. И когда он позволил ей, она вошла и поцеловала землю меж ею рук (а я сидел рядом с царём).

И когда старуха вошла, царь приблизил её к себе и увидел на ней слезы воздержной жизни и благочестия, и, усевшись, она обратилась к нему и сказала: «Знай, о царь, что со мною пять девушек, равных которым не владел ни один царь, ибо они разумны, красивы, прелестны и совершенны. Они читают Коран с его разночтениями и знают науки и рассказы о минувших народах. И вот они стоят перед тобою, служа тебе, о царь времени, а при испытании возвышается человек либо унижается. И покойный твой отец посмотрел на девушек, и их вид обрадовал ею. „Каждая из вас, – сказал он им, – пусть расскажет мне, что знает из преданий об ушедших людях (и прежде бывших народах…“

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьдесят девятая ночь

Когда же настала семьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан говорил царю Дау-аль-Макану: „И покойник, твой отец, посмотрел на девушек, и вид их обрадовал его, он сказал им: „Каждая из вас пусть расскажет мне что-нибудь из преданий об ушедших людях и прежде бывших народах“. И одна из них выступила вперёд, поцеловав перед ним землю, и сказала: „Знай, о царь, что воспитанному надлежит избегать лишних речей и украшаться добродетелями. Он должен исполнять предписания и сторониться великих грехов и быть в этом прилежным, как прилежен тот, кто погибнет, если будет уклоняться от этого. Основа вежества – благородные свойства. Знай, что главная основа земной жизни – стремление к вечной жизни, а цель жизни – поклонение Аллаху. И надлежит тебе быть добрым с людьми и не уклоняться от этого обычая, ибо людям величайшего сана больше всего нужна рассудительность. А царь в ней более нуждается, нежели чернь, так как чернь пускается в дела, не ведая о последствиях. Тебе следует жертвовать, на пути Аллаха, и твоей душой и твоим имуществом. И знай, что враг – это соперник, которого ты оспариваешь и можешь убедить при помощи доводов и остерегаешься его. А что до друга, то между ним и тобою нет судьи, который бы рассудил вас, кроме доброго права. Выбирай для себя друга после того, Как испытаешь его, и если он принадлежит к братьям будущей жизни, пусть хранит и соблюдает внешность закона, зная его внутреннюю сущность по мере возможности. Если же он из братьев здешней жизни, то пусть будет свободен и правдив, не невежествен и не злобен. Ибо невежда заслуживает, чтобы от него убежали его родители. А лжец не будет другом, так как слово «садик“ (друг) взято от «садык“ (правда), а правда возникает в глубине сердца. Так как же может он изрекать ложь языком? Знай, что следование закону полезно для того, кто так поступает; люби же твоего друга, если он таков, и не порывай с ним. А если он проявит что-нибудь для тебя неприятное, то ведь он не жена, с которой можно развестись, а потом снова взять её обратно, – нет, сердце его как стекло: если оно треснет, его не соединить. Аллаха достоин сказавший:

Охранять стремись от обид сердца ты друзей своих:

Возвратить их вновь, убегут когда, – затруднительно.

И поистине, коль уйдёт любовь, то людей сердца —

Точно стёклышко: раз сломается, уж не слить его.

И девушка сказала в конце своей речи, указывая на пас: «Люди разума говорили: „Лучшие друзья те, кто сильнее всех в добрых советах; лучшие из действий те, что прекраснее всех последствиями; и лучшая хвала та, что исходит из уст мужей“. Сказано: не пристало рабу пренебрегать благодарением Аллаху особенно за две милости: здоровье и разум. Сказано также: кто чтит свою душу, для того ничтожны его страсти, а кто возвеличивает мелкие несчастия, того Аллах испытывает великими бедами. Кто повинуется страстям – губит права Аллаха, а кто слушает сплетника – губит друга. Если кто думает о тебе хорошо – оправдай его мнение. Кто далеко заходит в споре – грешит, а кто не остерегается несправедливостей, тому грозит меч». Вот я расскажу тебе кое-что о достоинствах судей. Зиви, царь, что присудить должное будет полезно только после установления вины. И надлежит судье ставить людей на должное им место, чтобы благородный не стремился обижать, а слабый не отчаивался в справедливости. И следует ему также возлагать доказательство на обвиняющего, а клятву – на отрицающего. Мировая допускается между мусульманами, кроме той мировой, которая дозволяет запретное или запрещает дозволенное. Если ты сегодня в чем-либо сомневаешься – обратись к своему разуму и различи в этом верный путь, чтобы возвратиться к истине. Истина – обязанность, возложенная на нас, и вернуться к истине лучше, чем упорствовать в ложном. А затем знай примеры из прошлого, разумей постановления и ставь тяжущихся перед собою на равном месте, и пусть останавливается твой взор на истине. Поручи свои дела Аллаху, великому и славному, и потребуй улики от обвинителя. И если улика явится, ты возьмёшь для него должное, а иначе возьми клятву с обвиняемого: таков суд Аллаха. Принимай свидетельство правомочных мусульман друг против друга, ибо Аллах великий повелел судьям судить по внешности, а он сам заботится о тайном. И следует судье воздержаться от суда при сильной боли или голоде и стремиться, творя суд между людьми, к лику Аллаха возвышенного, ибо тот, чьи намерения чисты и кто в мире со своей душой, тому довольно Аллаха в делах с другими людьми.