без автора. Тысяча и одна ночь

Сказал аз-Зухри: «Три свойства, если они есть у судьи, требуют его устранения: почитание дурных, любовь к похвалам и нежелание отставки».

Омар ибн Абд-аль-Азиз отставил одного судью, и тот спросил его: «За что ты меня отставил?» – «До меня дошло о тебе, – сказал Омар, – что твои слова больше, чем твой сан».

Рассказывают, что дославный аль-Кскандер сказал своему судье: «Я назначил тебя на должность и поручил тебе этим мой дух, мою честь и мою доблесть. Охраняй же эту должность своей душой и разумом». А своему повару он сказал: «Тебе дана власть над моим телом, заботься же о нем, как о своей душе». И сказал он своему писцу: «Ты распоряжаешься моим умом, охраняй же меня в том, что ты за меня пишешь».

Потом первая девушка отошла и выступила вторая…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до восьмидесяти

Когда же настала ночь, дополняющая до восьмидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан говорил Дау-альМакану: «А затем отошла назад первая девушка и выступила вторая и поцеловала землю меж рук царя семь раз, а потом сказала:

«Говорил Лукман своему сыну: „Три рода людей узнаются лишь при трех обстоятельствах: не узнать кроткого иначе, как во гневе, ни доблестного иначе, как на войне, ни друга твоего иначе, как при нужде в нем“.

Сказано: «Обидчик кается, если его и хвалят люди, а обиженный в мире, если его и порицают люди».

Сказал Аллах: «Не считай тех, кто радуется им дарованному и любит, чтобы их хвалили за то, чего они не делали, – не считай, что они в убежище от пытки, – им будет мучение болезненное».

Сказал пророк, – молитва и привет с ним: «Деяния судятся по намерениям, и всякому мужу будет то, на что он вознамерился». И ещё сказал он, – мир с ним: «Подлинно в теле есть кусочек, и если он хорош, хорошо и все тело, а если он испортится, портится и все тело. Так! И кусочек этот – сердце. И диковиннее всего, что есть г человеке, – сердце его, ибо в нем руководство его дедами. И если в сердце подымется жадность – погубит человека желание. И если овладеет им печаль – убьёт его грусть. А если велик будет его гнев – усилится его вспыльчивость. Если же оно счастливо удовлетворением – не опасен гнев человеку. И если сердце постигнет страх человека заботит горесть. А если поразит его беда – на него нападает грусть. И если наживёт он имущество – часто отвлекает оно его от поминания его господа. Если же он подавлен нуждой – его занимают заботы. Когда же мучает его грусть – он обессилен слабостью, и во всяком положении нет для него добра ни в чем, кроме поминания Аллаха и заботы о том, чтобы добыть средства для здешней жизни и устроить жизнь будущую».

Спросили одного мудреца: «Кто из людей в наихудшем положении?» И он отвечал: «Тот, в ком страсть одолела мужество и чьи помыслы удалились в высоты, так что его знания расширились, а оправдания уменьшились».

Как хорошо то, что сказал Кайс:

«И меньше других людей мне нужен назойливый,

Что мнит всех заблудшими, не зная и сам пути.

И деньги и качества взаймы лишь даны тебе;

Ведь то, что сокрыто в нас, мы все на себе несём.

И если, берясь за дело, в дверь ты не в ту войдёшь,

Заблудишься, а войдя, где нужно, свой путь найдёшь».

Потом девушка сказала: «Что же до рассказов о подвижниках, то Хишам ибн Бишр говорил: „Я спросил Омара ибн Убейда: „В чем истинное подвижничество?“ И он отвечал мне: „Это изъяснил посланник божий, – да благословит его Аллах и да приветствует! – в словах своих: «Подвижник тот, кто не забывает о могиле и испытании и предпочитает вечное преходящему; кто не считает «завтра“ в числе своих дней и относит себя к числу умерших“.

Известно, что Абу-Зарр[139] говорил: «Бедность мне любезнее богатства, и болезнь мне любезнее, чем здоровье».

И сказал кто-то из слушавших: «Да помилует Аллах Абу-Зарра!» А я скажу: «Кто уповает на хороший выбор Аллаха великого, тот будет доволен положением, которое выбрал для него Аллах. Говорил кто-то из верных людей: „Ибн Абу-Ауфа совершал с нами утреннюю молитву и стал читать: „О, завернувший в плащ…“ и, дойдя до слов его – велик он! – „и когда будет вострублено в трубу“, он упал мёртвый“.

Говорят, что Сабит аль-Бунани так плакал, что его глаза едва не пропали, и к нему привели человека, чтобы лечить его. «Я буду его лечить с условием, чтобы он меня слушался», – сказал этот человек. И Сабит спросил: «А в чем?» – «В том, чтобы не плакать», – отвечал лекарь. И Сабит сказал: «А какой прок от моих глаз, если они не будут плакать?»

Один человек сказал Мухаммеду ибн Абд-Аллаху: «Дай мне наставление…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьдесят первая ночь

Когда же настала восемьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: „И вторая девушка говорила твоему покойному отцу, Омару ибн ан-Нуману: „Один человек сказал Мухаммеду ибн Абд-Аллаху: „Дай мне наставление“. И тот ответил: „Моё наставление тебе: будь в этой жизни владыкой воздержанным, а до будущей жизни рабом жадным“. – «Как так?“ – спросил человек. И Мухаммед ответил: «Воздержный в этой жизни владеет и вольной жизнью в будущем“.

Говорил Гаус ибн Абд-Аллах: «Было два брата среди сынов Израиля, и один спросил другого: „Какое самое страшное дело ты сделал?“ – „Я проходил мимо гнёзда с птенцами, – отвечал тот, – и, взяв оттуда одного из птенцов, бросил его обратно в гнездо, но не к тем птенцам, от которых я взял его; это самое страшное дело, которое я сделал“. – „А какое дело самое страшное из того, что сделал ты?“ – „Что до меня, – отвечал ему брат, – то вот самое страшное дело, которое я совершаю: вставая на молитву, я боюсь, что делаю это только ради награды“. А отец слышал их речи и воскликнул: „О боже, если они говорят правду, возьми их к себе!“ И сказал кто-то из разумных: „Поистине, эти двое из числа достойнейших детей“.

Говорил Сапд ибн Джубейр: «Я был вместе с Фудалой ибн Убейдом и сказал ему: „Дай мне наставление“, а он отвечал: „Запомни из моих слов две черты: не придавай Аллаху никого в товарищи и не обижай ни одну из тварей Аллаха“. И он произнёс такое двустишие:

«Таким, каким хочешь, будь —

Аллах многомилостив.

Заботы оставь свои – ведь в жизни дурными

Два дела лишь должно счесть, – не будь же ты

Близок к ним, —

Придача богов других и к людям жестокость».

А сколь прекрасны слова поэта:

«Когда ты не взял с собой запас благочестия

И встретишь по смерти тех, кто им запастись успел»

Ты каяться будешь в том, что с ними несходен ты,

И в том, что запаса ты не сделал, подобно им».

Затем выступила третья девушка, после того как отошла вторая, и сказала:

«Поистине, глава о подвижничестве очень обширна, но я расскажу из неё кое-что, что мне вспомнится со слов благочестивых предков.

Сказал кто-то из знающих: «Я радуюсь смерти и не уверен, что найду в ней отдых. Но я знаю, что смерть стоит между мужем и его делами, и я надеюсь, что добрые дела будут удвоены, а злые дела прекратятся».

Когда учёный Ата-ас-Сулами заканчивал наставление, он начинал трястись, дрожать и горько плакать. Его спросили: «Почему эго?» И он отвечал: «Я собираюсь приступить к великому делу, а именно – стать перед лицом великого Аллаха, чтобы поступать сообразно с моим наставлением. Поэтому-то Али Звина-аль-Абидин[140], сын аль-Хусейна, дрожал, вставая на молитву, и когда его спросили об этом, он сказал: «Разве знаете вы, перед кем я встаю и к кому обращаюсь?»

Говорят, что рядом с Суфьяном ас-Саури жил один слепой человек, и когда наступал месяц рамадан[141], он выходил с людьми молиться, но молчал и оставался дольше других. И говорил Суфьян: «Когда настанет день воскресения, приведёт людей Корана, и они будут выделены среди других тем признаком, что им оказано будет большое уважение».

Говорил Суфьян: «Если бы душа утвердилась в сердце как следует, оно бы наверно взлетело от радости, стремясь к раю, и от печали и страха перед огнём».

И говорят со слов Суфьяна, что он сказал: «Смотреть в лицо несправедливому – грех».

Затем третья девушка отошла и выступила четвёртая и сказала:

«А вот и я расскажу кое-что из того, что мне вспомнится из рассказов о праведниках.

Передают, что Бишр Босоногий[142] говаривал: «Я слышал, как Халид[143] говорил: «Берегись тайного многобожия!» – «А что такое тайное многобожие?» – спросили его. И он сказал: «Если кто-нибудь из вас молится и очень долго длит поясные и земные поклоны, то снова становится нечистым».

Говорил кто-то из знающих: «Добрые дела искупают злые», а Ибрахим говорил: «Я пробил Бишра Босоногого открыть мне кое-что из тайн истинной жизни, и он сказал мне: „О сынок, этой науке нам не следует учить всякого: из каждой сотни – пять, как подать с денег“. И я нашёл его слова прекрасными и одобрил их, – говорил Ибрахим ибн Адхам, – и однажды я молюсь и вижу – Бишр тоже молится. И я встал сзади него, творя поклоны, пока не прокричал муздзин[144]. И тут поднялся человек в обтрёпанной одежде и сказал: «О люди, берегитесь вредоносной правды, и нет зла в полезной лжи; в необходимости нет выбора, и не помогут слова при отсутствии блага, как не повредит молчание, когда оно есть». Однажды я увидел, – говорил Ибрахим, – как у Бишра упал даник[145], и я встал и подал ему вместо него дирхем, но он сказал: «Я не возьму его». – «Это вполне дозволено», – сказал я. И Бишр отвечал: «Я не променяю на блага здешней жизни блага жизни будущей. Рассказывают, что сестра Бишра Босоногого отправилась к Ахмеду ибн Ханбалю…[146]»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьдесят вторая ночь

Когда же настала восемьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: „И девушка говорила твоему отцу, что сестра Бишра Босоногого отправилась к Ахмеду ибн Ханбалю и сказала ему: „О Имам веры, мы прядём ночью и работаем для жизни днём. Мимо нас редко проходят стражники Багдада со светильниками, а мы сидим на крыше и прядём при свете их. Запретно ли это нам?“ – „Кто ты?“ – спросил её Ахмед ибн Ханбаль. „Сестра Бишра Босоногого“, – отвечала она. И ибн Ханбаль воскликнул: «О семейство Бишра, я не перестаю усматривать благочестие в ваших сердцах“.

Говорил кто-то из знающих: «Когда Аллах хочет своему рабу добра, он открывает ему врата дела».

Когда Малик ибн Динар проходил по рынку и видел что-нибудь, чего ему хотелось, он говорил: «О душа, черни, я не соглашусь на то, чего ты желаешь!» И говорил он: «Да будет доволен Аллах, спасение души в том, чтобы перечить ей, а беда для души в том, чтобы ей следовать».

Говорил Мансур ибн Аммар: «Однажды я совершил паломничество и направлялся в Мекку через Куфу, а ночь была тёмная. И вдруг я услышал, как кто-то кричит в глубине ночи: „О боже, клянусь твоей славой и величием, совершив грех, я не хотел тебя ослушаться, и я не отрицаю бытия твоего. Это прегрешение ты судил мне совершишь в твоей предвечной безначальности. Прости же мне то, в чем я преступил; я ослушался тебя по неведению!“ И, окончив молиться, он произнёс такой стих из Корана: „О те, кто уверовал, охраняйте себя и ваших близких от огня, топливо которого – люди и камни…“, и я услышал шум падения, причины которого я не знал, и уехал. А когда настал следующий день, мы шли по дороге и увидели похоронное шествие, и за ним шла старуха, силы которой ушли. Я спросил её об умершем, и она сказала: „Это похороны одного человека, который вчера проходил мимо нас, когда мой сын стоял и молился. И он прочёл стих из книги Аллаха великого, и у этого человека лопнул жёлчный пузырь, и он умер“.

Затем четвёртая девушка отошла и выступила пятая и сказала:

«А вот я расскажу кое-что из того, что мне вспомнится из рассказов о праведных предках.

Говорил Маслам ибн Динар: «Если исправить тёмные мысли, простятся и малые и великие прегрешения. И если вознамерится раб оставить грехи – придёт к нему милость Аллаха». И говорил он: «Всякое благо, которое но приближает к Аллаху, есть бедствие, и малое в здешней жизни отвлекает от многого в будущей, а многое в здешней жизни заставляет забыть о малом в жизни будущей».

Спросили Абу-Хазима: «Кто счастливейший из людей?» И он сказал: «Человек, жизнь которого проходит в повиновении Аллаху». – «А кто глупейший из людей?» – спросили его. И он ответил: «Тот, кто продаёт свою будущую жизнь за здешнюю жизнь другого».

Передают, что когда Муса[147] – мир с ним! – пришёл к воде Мадьянитов[148], он сказал: «Господи, я нуждаюсь во благе, которое ты мне ниспослал!» И Муса просил своего господа, но не просил людей. И пришли две девушки, и он напоил их скотину и не пустил пастухов вперёд. И девушки, вернувшись, рассказали об этом своему отцу, Шуайбу, – мир с ним! А тот сказал: «Может быть, он голоден?» – и он велел одной из них: «Воротись к нему и позови его!» И девушка, придя к Мусе, закрыла лицо и сказала: «Мой отец зовёт тебя, чтобы дать тебе награду за то, что ты принёс нам воды». Но Муса не желал этого и не хотел следовать за нею. А это была женщина с большим задом, и ветер подымал её одежду, так что Мусе был видел её зад, и он зажмуривал глаза. И потом он сказал ей: «Будь сзади, а я пойду впереди тебя». И она шла сзади, пока он не вышел к Шуайбу – мир с ним!

Когда ужин был приготовлен…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьдесят третья ночь

Когда же настала восемьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: „И пятая невольница говорила твоему отцу: „И Муса – мир с ним! – вошёл к Шуайбу, когда ужин был приготовлен. И Шуайб сказал ему: „О Муса, я хочу дать тебе награду за то, что ты принёс им воды. А Муса отвечал: «Я из людей того дома, где не продают деяния будущей жизни за все золото и серебро на земле“. – «О юноша, – ответил Шуайб, – ты ведь мой гость, а мой обычай и обычай моих отцов почтить гостя, накормив его пищей“. И Муса поел, а затем Шуайб нанял его на время восьми паломничеств, то есть лет, и как плату за это предназначил ему в жены одну из своих дочерей. И работа Мусы для Шуайба была за неё выкупом, как сказал Аллах великий, говоря за Шуайба: «Я хочу женить тебя на одной из этих моих двух дочерей за то, что ты прослужишь у меня восемь паломничеств. И если ты завершишь десяток, это будет от тебя, а я не хочу тебя затруднять“.

Один человек сказал своему другу, которого он долго не видел: «Ты заставил меня тосковать, так как я давно не видел тебя». – «Меня отвлёк от тебя ибн Шихаб, – ответил его друг. – Знаешь ли ты его?» – «Да, – сказал спрошенный, – он уже тридцать лет мой сосед, но я с ним не заговариваю». – «Ты забыл Аллаха и потому забыл соседа, а если бы ты любил Аллаха, то любил бы и соседа, – ответил ему друг. – Разве ты не знаешь, что сосед имеет такие же права на соседа, как родственник?»

Говорил Хузейфа: «Мы вступим в Мекку вместе с Ибрахимом ибн Адхамом, и Шакик аль-Бальхи тоже совершал паломничество в этом году. Мы встретились во время обхода, и Ибрахим спросил Шакика: „Как вы поступаете в ваших землях?“ – „Когда имеем – едим, а когда голодаем – терпим“, – ответил Шакик. И Ибрахим воскликнул: „Так делают собаки из Балха! Мы же, когда имеем, почитаем Аллаха, а когда голодаем, воздаём ему хвалу“. И Шакик сел перед Ибрахимом и сказал ему: „Ты мой наставник“.

Говорил Мухаммед ибн Имран: «Один человек спросил Хамима Глухого: „Что заставляет тебя полагаться на Аллаха?“ И тот отвечал: „Два обстоятельства: я знаю, что мой удел не съест никто, кроме меня, и моя душа спокойна о нем. И я знаю также, что я сотворён не без ведома Аллаха, и потому я в смущении перед пим“.

Затем пятая девушка отошла, и выступила старуха, и, поцеловав землю меж рук твоего отца девять раз, сказала:

«Ты слышал, о царь, что они все говорили о подвижничестве. Я последую их примеру и расскажу часть того, что дошло до меня о великих предках.

Говорят, что имам аш-Шафии разделял ночь на три части: первая треть для науки, вторая для сна и третья – для ночной молитвы.

А имам Абу-Ханифа бодрствовал полночи, и один человек указал на него, когда он проходил, и сказал другому: «Этот бодрствует всю ночь». И, услышав это, имам сказал: «Мне стыдно перед Аллахом, что приписывается мне то, чего во мне нет». И стал после этого бодрствовать всю ночь.

Говорил ар-Раби: «Аш-Шафии целиком произносил Коран в течение месяца рамадана семьдесят раз, и все это во время молитвы».

Говорил аш-Шафии – да будет доволен им Аллах! – «Я десять лет не ел досыта ячменного хлеба, так как сытость ожесточает сердце, уничтожает сообразительность, навлекает сон и делает сытого слишком слабым, чтобы стоять на молитве».

Передают со слов Абд-Аллаха ибн Мухаммеда ас-Суккари, что он говорил: «Я беседовал с Омаром, и он сказал мне: „Я не видел человека благочестивей и красноречивей, чем Мухаммед ибн Идрис-аш-Шафии. Случилось, что я вышел вместе с аль-Харисом ибн Лабибом ас-Саффаром, – а аль-Харис был учеником аль-Музани, – и у него был прекрасный голос. И он прочёл слова Аллаха – велик он: «Бог день, когда они не заговорят и не будет им позволено оправдаться). И я увидел, что у имама аш-Шафии изменился цвет лица и волосы поднялись на его коже, и он сильно задрожал и упал без сознания. Придя в себя, он воскликнул: «У Аллаха ищу спасения от того, чтобы быть на месте лжецов и в толпе небрегущих. О боже, перед тобою смиряются сердца знающих! О боже, подари мне прощение моих грехов по твоей щедрости и укрась меня твоим покровом и прости мне моё неумение по величию лика твоего!“ А затем я поднялся и ушёл.

Говорил кто то из верных людей: «Когда я пришёл в Багдад, аш-Шафии был там. Я сел на берегу, чтобы омыться для молитвы, и вдруг мимо меня прошёл человек и сказал мне: „О молодец, совершай хорошо омовение, и Аллах даст тебе хорошее и в здешней жизни и в будущей“. И я обернулся и вижу – идёт человек, за которым следует толпа. Я поторопился с омовением и пошёл по его следам, и он обернулся ко мне и спросил: „Есть у тебя какая-нибудь нужда?“ – „Да, – ответил я, – научи меня тому, чему научил тебя Аллах великий“. – „Знай, – сказал человек, – что тот, кто правдив с Аллахом – спасается, а кто любит свою веру – уцелеет от гибели. Кто воздержан в здешней жизни, глаза того прохладятся в жизни будущей“. – „Не прибавить ли тебе ещё?“ – спросил он. И когда я ответил: „Да“, он сказал: „Будь воздержан в этой жизни и жаден до будущей. Будь правдив в твоих делах и спасёшься со спасающимся“. И он ушёл, а я спросил о нем, и мне сказали: „Это имам аш-Шафии“.

Имам аш-Шафии говорил: «Я хотел бы, чтобы люди извлекли пользу из моею знания с тем, чтобы ничто потом не приписывалось мне…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьдесят четвёртая ночь

Когда же настала восемьдесят четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: „И старуха говорила твоему отцу: «Имам аш-Шафии говорил: «Я хотел бы, чтобы люди извлекли пользу из моего знания с тем, чтобы ничто потом не приписывалось мне. Споря с кемнибудь, – говорил он, – я всегда хотел, чтобы Аллах великий поддержал его в истине и помог ему её проявить. Я никогда ни с кем не спорил иначе, как для того, чтобы проявить истину, и я не думаю о том, изъяснит ли Аллах истину моими устами или устами моего соперника“.

И говорил он – да будет доволен ям Аллах! – «Если ты боишься из-за знания твоего стать гордым, вспомни, чьего благоволения ты ищешь и какого блага желаешь и какой кары страшишься».

Сказали Абу-Ханифе: «Повелитель правоверных АбуДжафар аль-Мансур поставил тебя судьёй и назначил тебе десять тысяч дирхемов». И Абу-Ханифа не согласился. Когда же настал день, в который было назначено принести ему деньги, он совершил утреннюю молитву, а затем закрылся одеждой и не говорил. И к нему пришёл посол от повелителя правоверных с деньгами и, войдя к Абу-Ханифе, обратился к нему, но тот не ответил. И посол халифа сказал: «Эти деньги дозволены». Но Абу-Ханифа ответил: «Я знаю, что они мне дозволены, но я не хочу, чтобы мне в сердце запала любовь к притеснителям». – «А если бы ты вошёл к ним и старался уберечься от любви к ним», – сказал посол. И Абу-Ханифа ответил: «Я не уверен, что, войдя в море, не замочу своей одежды». А вот слова аш-Шафии, – да будет доволен им великий Аллах! —

«Душа моя, коль речи мои ты примешь,

Богатою ты и славною вечно будешь.

Мечты оставь и страстные ты желанья!

Как часто мечта влечёт за собой погибель»

А вот слова Суфьяна ас-Саури из его наставления Алню ибн аль-Хасану ас-Сулами: «Будь правдив и берегись лжи, обмана, лицемерия и заносчивости, ибо Аллах уничтожает праведное дело одним из этих свойств. Не заимствуй своей веры ни от кого, кроме тех, кто оберегает свою веру, и да будет твой собеседник из воздержанных в этой жизни. Вспоминай чаще о смерти и учащай просьбу о прощении. Проси у Аллаха благополучия на оставшийся срок твоей жизни и будь искренним советчиком всякому правоверному, когда он спросит тебя о делах своей веры; бойся обмануть правоверного, ибо кто обманул правоверного, тот обманул Аллаха и его посланника. Оставь споры и препирательства; брось то, что внушает тебе сомнение, ради того, что для тебя несомненно, и будешь благополучен. Призывай к благому и удерживай от порицаемого – будешь возлюбленным Аллаха; укрась свои тайные мысли – Аллах украсит твои явные действия; принимай оправдания оправдывающихся и не питай ненависти ни к кому из мусульман; сближайся с тем, кто порывает с тобою, и прощай обижающим тебя – будешь товарищем пророков, пусть будет твоё дело вручено Аллаху и в тайном и в явном. Бойся Аллаха, как боится тот, кто знает, что умрёт и восстанет и что ему суждено воскреснуть и стоять перед всесильным. И знай, что ты идёшь к одной из обителей: либо в возвышенный рай, либо в жаркий огонь».

Потом старуха села рядом с девушками, а твой покойный отец, услышав их слова, понял, что они достойнейшие женщины своего времени. И он увидал их красоту и прелесть и великое образование и приблизил их к себе и, обратившись к старухе, оказал ей почёт и отвёл ей и девушкам тог дворец, где была царевна Абриза, дочь царя румов, и прислал им то, что им было нужно из благ.

И они пробыли у него десять дней, и старуха с ними. И всякий раз, как царь входил к ней, он находил её погруженной в молитву, и ночь она выстаивала, а днём постилась. И в сердце царя запала любовь к ней, и он сказал мне: «О везирь, поистине эта старуха из числа праведниц, и велико почтение к ней в моем сердце!»

А когда настал одиннадцатый день, царь встретился с нею, чтобы отдать ей деньги за девушек, и она сказала: «О царь, знай, что цена этих девушек выше того, о чем люди заключают сделки, но я не потребую за них ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней, мало это будет или много».

И, услышав её слова, твой отец удивился и спросил: «О госпожа, а какова цена за них?». И старуха ответила: «Я продам их только за пост в течение целого месяца, чтобы ты днём постился, а ночью стоял бы на молитве ради Аллаха великого. И если ты это сделаешь – они твоя собственность в твоём дворце, и делай с ними, что хочешь».

И царь удивился её совершённой праведности, воздержанию и благочестию, и она стала великой в его глазах, и он воскликнул: «Да сделает Аллах эту праведную женщину нам полезной!»

А потом он условился с нею, что пропостится месяц, как она его обязала, и старуха молвила: «А я помогу тебе молитвами и буду за тебя молиться. Принеси мне кувшин воды».

И царь велел принести ей кувшин воды, и она взяла его и стала над ним читать и бормотать и просидела немного, говоря слова, которых мы не понимали и ничего не уразумели в них. А затем она накрыла кувшин лоскутом материк, запечатала его и, подав его твоему отцу, сказала: «Когда ты пропостишься первые десять дней, разреши пост в одиннадцатую ночь, выпив то, что в этом кувшине: питьё извлечёт из твоего сердца любовь к здешнему миру и наполнит его светом и верой. А завтра я уйду к моим друзьям, людям невидимого мира, – я стосковалась по ним, – и вернусь к тебе, когда пройдут первые десять дней».