Безуглов Анатолий Алексеевич. Записки прокурора

   Да, фундаментом счастья может быть только труд. Хочется верить, что Владислав это поймет. Впереди было два года для работы, учебы, размышлений...
   Помимо приговора, суд по моему ходатайству вынес частное определение, в котором говорилось о том, что родители Владислава Боярского плохо воспитывали сына. Это определение направили по месту работы отца и матери Владислава. Может возникнуть вопрос: зачем, ведь через два года сыну будет почти девятнадцать и вряд ли они займутся его воспитанием? Все это так. Но, во-первых, общественность должна знать о моральной вине родителей и спросить с них, а во-вторых, у каждого из них были еще дети. Суд не хотел, чтобы история старшего сына повторилась.
   После того как Паша Парабук с берега Черного моря был доставлен в Рощино, в семье Парабуков смешались чувства радости встречи и горечи позора.
   Мать Паши очень боялась, что сына тоже арестуют. Но этого не произошло прежде всего потому, что ему было всего тринадцать лет, а по закону уголовная ответственность наступает с 16 лет, а за отдельные, наиболее тяжкие преступления - с 14.
   Но следователь Бутов объявил, что материал по делу сына направлен в комиссию по делам несовершеннолетних при райисполкоме. Комиссия в свою очередь решила рассмотреть это дело в сельском клубе, пригласив туда учителей, школьников, их родителей...
   Следователю Бутову предстояло рассказать все как было. А Павлу Парабуку, его матери и отцу предстояло держать ответ - почему это произошло...
   СКАЖИ, ГАДИНА, СКОЛЬКО ТЕБЕ ДАДЕНО?
   Каждое свое рабочее утро я начинаю с чтения почты, так было и в тот день, когда началась эта история. По двум жалобам я подготовил ответ сам, одну направил в милицию, в другой поручил разобраться помощнику Елизарову, недавнему выпускнику юридического факультета Ростовского университета.
   Но было еще письмо, по которому я не знал, какое принять решение. Адресовано в редакцию "Учительской газеты", а редакция переслала его нам, в Зорянскую прокуратуру. Автор - житель нашего города Олег Орестович Бабаев.
   Вот это письмо с некоторыми сокращениями.
   "Уважаемые товарищи! Прежде всего немного о себе. Родился в Ленинграде, окончил среднюю школу, поступил в университет на геологический факультет. По окончании его был принят в аспирантуру. Выбрал профессию гляциолога. Участвовал в экспедиции по изучению ледников Шпицбергена. Но не повезло: на маршруте попали в пургу, сбились с курса. В результате обморозил руку. Отправили на Большую землю. Как ни пытались врачи спасти руку, не удалось. Ампутировали. Пришлось расстаться с любимым делом. Не скрою, пережил много, был на грани отчаяния. Но нашлись люди, которые помогли мне снова обрести уверенность в себе, свое место в жизни. Великий норвежский полярник Фритьоф Нансен писал: "Жизнь исследователя, быть может, тяжела, но она полна и чудесных мгновений, когда он является свидетелем победы человеческой воли и человеческого разума, когда перед ним открывается гавань счастья и покоя". Могу с уверенностью сказать, что теперь моя гавань счастья (но не покоя) это возможность открывать перед мальчишками и девчонками красоту нашей земли, рассказывать о величии людей, которые были на ней первопроходцами. Я стал учителем географии. Переехал в Зорянск, где и учительствую до сих пор. Первое время жил в общежитии машиностроительного завода, где мне выделили отдельную комнату. Квартиру обещали только через пять-семь лет, и я решил вступить в жилищно-строительный кооператив "Салют", в члены которого меня приняли на однокомнатную квартиру. Получилось так, что я вскоре женился. У жены был сын от первого брака. Ко времени окончания строительства дома у нас родился совместный ребенок. Сами понимаете, что жить вчетвером в однокомнатной квартире довольно тесновато. Тогда я попробовал получить в том же "Салюте" трехкомнатную квартиру. Обращался к председателю ЖСК Н.Н.Щербакову, начальнику жилищного управления горисполкома В.С.Дроздову. За меня ходатайствовал депутат городского Совета Г.Н.Ворожейкин - Герой Социалистического Труда, слесарь нашего машиностроительного завода. Меня заверили, что если откажется кто-нибудь из пайщиков, внесших деньги на трехкомнатную квартиру, или кого не пропустит жилищная комиссия, то первым на получение таковой буду я. Увы, хлопоты были напрасными. Никто не отказался, комиссия тоже никого не зарубила. Я опять посоветовался с Г.Н.Ворожейкиным. Он пошел к председателю горисполкома. Потом я узнал, что директор нашей школы хлопотал перед городскими властями. Меня вызвали в горисполком и, к моей величайшей радости, сообщили, что мне предоставляют государственную трехкомнатную квартиру. Я вышел из ЖСК, получил назад тысячу пятьсот рублей паевого взноса. Трудно передать словами, какую благодарность я испытываю к людям, принявшим участие во мне.
   Я так подробно остановился на своей жилищной эпопее в Зорянске потому, что столкнулся с явлением, которое меня, мягко говоря, удивило. Был я в гостях у своего приятеля в том же доме, где должен был получить квартиру, в "Салюте". И вдруг в разговоре выясняется, что на той же лестничной площадке в трехкомнатной квартире живет Калгашкина Ирина Алексеевна, заведующая магазином "Овощи-фрукты". Я своим ушам не поверил. Калгашкина - одинокая. Помню ее по собраниям пайщиков. Была в списке на получение однокомнатной квартиры. И нате вам, въехала в трехкомнатную. Выходя от приятеля, я встретил своего бывшего ученика Юру Бобошко. Школу он закончил в прошлом году. Парень высокий, интересный и, как говорится, с царем в голове. Все учителя возлагали на него большие надежды. Я был рад встрече, спросил, где он учится. Юра ответил, что он и не учится, и не работает. Пригласил меня в квартиру Ирины Алексеевны Калгашкиной. Действительно, три комнаты. Правда, не обставлены, только тахта стоит. Я поинтересовался, кто она ему - тетя? Бобошко ответил: жена... Я, конечно, удивился, но не подал виду. Калгашкиной лет тридцать пять, а Юре девятнадцать. Спросил, расписались они или нет. Юра с усмешкой ответил: мол, я не дурак, чтобы в загс идти. Да и у нее, Ирины, мол, таких "мужей" целый взвод. Меня резанул такой цинизм. Я только диву давался, куда девалась его чистота, целеустремленность. Вспомнился прежний Бобошко, с тысячью вопросов, идей, признанный лидер класса во всех лучших начинаниях... Может быть, поэтому я не решился сразу уйти. Мне как педагогу, да и просто человеку, - мы ведь с Юрой дружили по-настоящему, говорили о самых сокровенных вещах, - было интересно узнать, что же произошло с ним всего за один год. И я не пожалел, что не ушел. Хотя, честно говоря, от того вечера осталось очень тягостное впечатление. Показывая квартиру, Юра как бы вскользь заметил: "Вот вы, Олег Орестович, вчетвером в трехкомнатной, а Ира одна..." Я спросил, почему же ей дали такую квартиру. И опять циничный ответ: жить, мол, надо уметь... А тут пришла с работы Калгашкина. Пригласила поужинать. На столе появились всевозможные деликатесы, марочный коньяк. Разговор зашел почему-то о квартире. Калгашкина вдруг позавидовала мне: мол, я получил бесплатно, а ей квартира уже стоила десять тысяч. А во сколько еще обойдется! Тогда я не придал значения ее словам.
   А недели через три иду я после уроков домой и вижу, что в сквере, в самом центре города, Юра Бобошко валяется совершенно пьяный. Я поднял его, посадил на скамейку, отряхнул. А сам думаю: куда его отвести. Домой, к родителям? Нельзя. Знаю, что у отца больное сердце, не дай бог, еще инфаркт хватит, увидя такое. Решил: к "жене", к Калгашкиной. Уже у самого ее дома Юра, видимо, стал что-то соображать. Говорит, что к ней - ни в коем случае. Из его пьяных бредней я разобрал только, что у заведующей магазином новый "муж", какой-то грузин. Я взял такси, отвез Бобошко к себе, уложил спать. Пришел в себя он поздно вечером. И тут у нас произошел разговор по душам. Разговор, скажу прямо, очень горький для меня как педагога. Я спросил, что с ним происходит, почему он пьет. А Юра вдруг заявил: вы, говорит, учителя и родители - все взрослые бросаете нас, то есть молодых, как слепых щенков. Говорите красивые слова, обещаете после школы светлую дорогу, а молчите о том, что творится вокруг на самом деле. Оказывается, он поступал в медицинский, честно готовился, трудился вовсю, а срезали его намеренно. По литературе, которую Бобошко в школе знал лучше всех, бывал неоднократным победителем на литературных викторинах. И все потому, как он считает, что надо было протащить по конкурсу сынков тех, кто дал взятку... (Это место письма подчеркнуто в редакции.) Вернувшись в Зорянск, Юра пошел работать на керамический завод. По его словам, там тоже царит принцип: ты - мне, я тебе. Не поставишь мастеру, не получишь хорошего наряда, не пьешь с другими - чокнутый; и все ругаются матом - от директора до вахтера. И при этом вкалывать за сто рублей Бобошко, мол, не желает. Остается воровать, как Калгашкина. (Фраза подчеркнута в редакции.) Но это Юре все противно. Я заметил ему: обвинять человека в воровстве - штука серьезная. А он в ответ: Калгашкина каждый день приносит домой не меньше сотни. (Подчеркнуто.) Поэтому и покупает любого мужика. И нечего, мол, ее выгораживать, тем более что она охаяла вас в тот вечер, когда вы были на ее квартире. Ушли, мол, а она, окосев после коньяка, якобы сказала, что из-за этого Бабаева ей пришлось "давать на лапу" за свою квартиру на две тысячи больше...
   Проговорили мы до утра. Но переубедить парня в его жизненной установке я так и не смог. Слишком сильный стресс у него от неудачи с поступлением в институт, от встречи с Калгашкиной и ей подобными...
   ...На днях на моем уроке произошел эпизод, который тоже заставил меня серьезно задуматься. Я рассказывал об экспедиции на Шпицберген, о своих замечательных товарищах, людях мужественной профессии - гляциологах, о том, что их труд очень нужен всем. И тут Витя (не хочется называть его фамилию) поднимает руку и спрашивает: "А лично вы что от этого имели?" Вдруг кто-то с задней парты отвечает: "Деревяшку". Имея в виду, конечно, мой протез. За глаза ребята зовут меня Деревянная Рука - Друг Индейцев, но я, честное слово, не в обиде. Дети есть дети... Так вот, вы бы видели, с каким презрением класс зашикал на моего обидчика. Более того, потом я узнал, что ребята после уроков устроили свой, никем не приказанный общественный суд. И над Витей, задавшим бестактный вопрос. И над учеником, так обошедшимся с учителем. Оба пришли ко мне извиняться.
   Уверяю вас, не "деревяшка" меня огорчила. Меня прямо-таки ужаснул торгашеский подход Виктора к жизни. Если подросток начинает с того, что ко всему относится с меркой "что он будет от этого иметь", какое же дерево вырастет из подобного ростка? И кто посеял это семя? Лично я убежден: цинизм рождает все пороки на земле. Кто не замечает первой почки весной, кто не может забыть на миг все свои дела, чтобы полюбоваться прекрасным закатом, тот никогда не станет настоящим человеком, человеком с большой буквы..."
   Дальше шли педагогические рассуждения, вернее, раздумья. Бабаев вспоминал Макаренко, Сухомлинского. Письмо было длинное, написанное с левым наклоном. Наверное, оттого, что писалось левой рукой.
   Закончив читать, я встал в тупик. Во-первых, почему газета сочла нужным переслать письмо в прокуратуру. Проблемы в нем поднимались нравственные. Во-вторых, что же нам проверять? А главное, что же я мог ответить Бабаеву и редакции? Видимо, направляя письмо в прокуратуру для проверки, редакция имела в виду подчеркнутые места?
   Но что касается Калгашкиной, то о ее якобы темных делишках учитель географии пишет со слов Юры Бобошко, возможно, озлобленного на заведующую магазином. Да и сообщение его было сделано, насколько я понял, не совсем на трезвую голову. Сам Бабаев конкретных фактов не приводит. Тревожных сигналов о работе магазина "Овощи-фрукты" я что-то припомнить не мог.
   Поразмыслив, я решил поговорить с автором письма. Позвонил в школу и пригласил Бабаева на беседу. Условились на следующий день: сегодня у него была экскурсия в карьеры под Зорянском, где учитель географии хотел наглядно показать ученикам строение верхнего слоя земли.
   Он пришел в прокуратуру сразу после уроков. Здороваясь, протянул левую руку. Правая, оканчивающаяся безжизненной кистью, обтянутой перчаткой, прижимала к боку кожаную папку.
   Я представлял бывшего гляциолога коренастым, широкоплечим, с мужественным суровым лицом полярника. Бабаев же был долговяз, сутуловат. Лицо совсем юношеское, в веснушках, с чуть вздернутым носом, с живыми любопытными глазами. И что уж вовсе лишало его солидности, так это копна рыжих кудрявых волос.
   О таких говорят: нескладный. Действительно, он чем-то походил на подростка. И даже его смущение (когда я показал ему письмо) было скорее мальчишеским.
   - Странно... Я хотел совсем не то... - пробормотал он. - Почему переслали вам? Понимаете, меня действительно волнует судьба таких ребят, как Юра, Витя...
   - Вот, переслали...
   Он подумал и задумчиво сказал:
   - Хотя, конечно, в редакции могли расценить мой порыв не так. - Он посмотрел на меня и грустно признался: - Впрочем, я сам дал повод... Вот Витю и того, кто выскочил с "деревяшкой", я простил. А себя не могу простить. Надо было разобраться с этой Калгашкиной. Ведь я чувствую, с квартирой, которую ей дали, что-то не то. Преступление тут или нет, не знаю. Но нарушение - наверняка... Честное слово, товарищ прокурор, Валерий Семенович Дроздов, ну, начальник горжилуправления, сам заверял меня, что первая освободившаяся вакансия в "Салюте" на трехкомнатную квартиру будет моей! Но мне отказали и дали кому - Калгашкиной! Одинокой...
   - Вам предоставили в государственном доме? - уточнил я.
   - Дали трехкомнатную, - кивнул он. - А где же справедливость? Вот что меня мучает. Почему такие, как Калгашкина, существуют среди нас? Почему мы миримся с ними? Откуда берутся такие покалеченные люди, как Юра Бобошко? Поверьте, у него была чистая, хорошая душа... И пить его научила она! Был только чуть надломленный человек, а она его просто-напросто сломала. Впрочем... - Он вынул платок и вытер со лба выступившие от волнения капли пота. - И я где-то, видимо, виноват. Проворонил... В девятом и десятом классах был у них классным руководителем. Казалось, у парня все в порядке. Очень хороший аттестат, чуть-чуть не дотянул до медали... А двойку на самом деле надо было поставить мне...
   - За что? - удивился я такому неожиданному переходу.
   - За педагогику. Впрочем, это не только моя беда. Ведь как оценивают нашу работу? Сколько у ребят пятерок, четверок, двоек. Сколько поступило из твоего класса в институт... Но разве в оценках дело? Они не всегда отражают истинные знания... И что такое аттестат зрелости? Сумма оценок. А ведь мы должны давать аттестат духовной, нравственной зрелости человека! - Он сделал нажим на слова "духовной, нравственной". - И нам надо отвечать, быть уверенными: да, этот парень выдержит, эта девушка достойна... А уверены ли мы?
   Я слушал Бабаева и уже не обращал внимания на его нескладную фигуру, веснушчатый вздернутый нос. В нем было что-то сильное, цельное и в то же время какая-то увлеченность, что не могло, наверное, не привлекать симпатии учеников. А он продолжал:
   - Знаете, товарищ прокурор, я не верю в действенность нравоучений. Одними проповедями не воспитаешь. Главное - пример, личный пример. Если ты равнодушен, корыстен, ученики твои примут это как норму в жизни. А вот твоя непримиримость обязательно зажжет в их душе огонек справедливости, поиска справедливости! Если ребята вышли из школы настоящими людьми - это, по-моему, только и может радовать нас, учителей!
   - Согласен с вами, - улыбнулся я. - А теперь о деле... Мне все-таки непонятна эта история: трехкомнатную квартиру в ЖСК обещали вам, а въехала в нее Калгашкина...
   - Я сам не понимаю! Был уверен, что дадут мне. Правда, многие у нас, ну, пайщики, посмеивались. Наивный, говорят, ты человек, Бабаев! - Он вздохнул. - Выходит, были правы... Кое-кто, конечно, сочувствовал. Намекали, что для трехкомнатной надо хорошо подмазать...
   - А кто именно?
   - Корнеев. Геннадий Ефимович.
   - Тоже член кооператива?
   - Нет, он имел какое-то отношение к строительству дома... Этот Корнеев даже дал понять, что знает, на кого и где нажать. Я, конечно, тогда не придал значения этому. А сейчас получается, что он, по-видимому, не врал...
   Разговор с Бабаевым мало что добавил к его письму. Опять же конкретных фактов нарушения или преступления он сообщить не мог. Кто-то намекнул, кто-то говорил... Но отмахнуться от него, закрыть глаза на его тревоги и, как он сам выразился, поиск справедливости, я не имел права.
   Решил проверить: законно ли ему отказали в получении трехкомнатной квартиры в жилищно-строительном кооперативе, и позвонил Валерию Семеновичу Дроздову, начальнику жилуправления горисполкома, пригласил его к себе с документацией по ЖСК "Салют".
   Лет сорока пяти, располневший, Дроздов переехал в Зорянск чуть более двух лет тому назад. Он пришел в новеньком кожаном пиджаке и черной водолазке.
   - Не долго задержите, Захар Петрович? - спросил Дроздов, кладя мне на стол пухлую папку. - На Комсомольской дом принимаем. Возле кафе.
   - Постараюсь, - сказал я.
   - Когда будем отдыхать, а? - Дроздов, отдуваясь, вытер шею платком. Завертишься с самого утра...
   - Что ж, можете отдохнуть, - подхватил я. - Пожалуйста, посидите немного в приемной.
   Не хотелось, чтобы Дроздов видел, какими именно документами я интересуюсь.
   Когда он вышел, я отыскал документы Калгашкиной.
   То, что я прочел, явно расходилось со сведениями, полученными от Бабаева.
   Калгашкина была в списке членов ЖСК на получение однокомнатной квартиры. Затем, по ее заявлению, была внесена в список на трехкомнатную в связи с выходом из ЖСК некоего Карапетяна. Трехкомнатная квартира, помимо нее, выделялась еще на трех человек - мать и отца Калгашкиной, а также ее бабушку. Сорок два квадратных метра на четырех человек - вполне законно...
   Я попросил Дроздова зайти, предложил сесть.
   - Валерий Семенович, вы помните Бабаева? Учителя? С протезом?..
   - Ну? - сказал Дроздов, выжидательно смотря на меня.
   - Он был членом ЖСК "Салют" на однокомнатную квартиру. Затем, когда у него появилась семья, подал заявление на трехкомнатную. - Валерий Семенович кивнул. - Вы обещали ему, что, если освободится трехкомнатная, он ее получит?
   - Захар Петрович, - покачал головой начальник горжилуправления, - вы же сам законник. У меня положения, инструкции... Жилплощадь ведь не из моего кармана - кому хочу, тому даю. Есть очередность. А обещать... Да бог с вами! Все решает общее собрание кооператива, а потом жилищная комиссия смотрит, решает исполком, и тогда ордер...
   - Так почему же все-таки не предоставлена Бабаеву трехкомнатная в ЖСК "Салют"?
   - А что, жалуется? Ну дает! - возмутился Дроздов. - Получил за спасибо живешь государственную квартиру! Государственную! Не заплатив ни копейки! Да еще, еще... - Он задохнулся. - Честное слово, не понимаю, какого рожна ему надо? Ну и люди, ну и народ! Где же элементарная человеческая благодарность?
   - Благодарен он, Валерий Семенович, очень благодарен, - успокоил я Дроздова. - Самым искренним образом благодарен... Но меня все-таки интересует вопрос: почему трехкомнатную квартиру дали Калгашкиной, а не Бабаеву?
   - Калгашкиной? - растерянно переспросил Дроздов.
   - Да, Ирине Алексеевне.
   - А-а, Калгашкиной, - закивал Валерий Семенович. - А потому что очередность! Она, насколько я помню, подала заявление раньше. И льготы. Отец - инвалид войны. Сами вы недавно напоминали на сессии горсовета: их нужды ни в коем случае не забывать. А бабушка, между прочим, ветеран колхозного движения. Одна из первых вступила у себя на селе. Много их осталось, наших ветеранов? По-моему, лишний раз позаботиться о них - наша с вами обязанность. Вот мы и порекомендовали Калгашкину в первую очередь.
   Объяснения Дроздова были вполне убедительными. И по документам все выглядело законно. Однако я хотел побеседовать с Калгашкиной. Заведующая магазином пришла ко мне взволнованная. Мне показалось, что от нее чуть-чуть попахивает спиртным.
   Ростом немного выше среднего, с хорошо сохранившейся фигурой, с крашенными под рыжеватую блондинку волосами, уложенными явно у парикмахера, она пыталась, как я понял, произвести на меня хорошее впечатление.
   - Первый раз в прокуратуре. Хоть посмотреть, что это такое, - с улыбкой говорила она, но улыбка эта была весьма натянутой. - Надеюсь, вы меня не съедите?
   Я не ответил на ее кокетство.
   - Впрочем, и не за что, - продолжала она. - У нас, поди, каждый день народные контролеры. И сегодня были. Никаких к нам претензий. Вас это интересует, товарищ прокурор?
   - Нет, Ирина Алексеевна. Я хотел поговорить о квартире. Как вы ее получили?
   - Законно, товарищ прокурор, на общем основании, - ответила Калгашкина поспешно. - А что? Сколько лет жила в общей! Комнатка - закуток, двенадцать метров. Неужели не имела права?
   - Имели, - кивнул я. - А почему решили трехкомнатную?
   - Из-за родителей. Сначала я ведь думала вступить на однокомнатную. Подала заявление. Тысяча у меня была. Все мои сбережения. Поехала к своим на хутор, чтобы помогли. Первый-то взнос тысяча пятьсот... Отец мне говорит: а может, доченька, и нас в город возьмешь? Мы, говорит, дом свой продадим, на трехкомнатную наскребем. И много ли нам, говорит, осталось жить? Помрем, у тебя большая квартира останется. Нет, вы представляете, каково это дочери слушать?.. Конечно, говорю, возьму. А о смерти чтоб и разговору не было! Дай бог вам до ста лет дожить. Мама-то, в общем, тоже хотела бы в город, а с другой стороны, жалко соседей бросать, сад... Конечно, они свое отработали, заслужили отдых. Чтоб и ванная, и горячая вода, и, извините, теплый туалет. Короче, на семейном совете решили: ко мне. Продали дом, дали мне четыре тысячи...
   - А какой первый взнос? - спросил я.
   - Пять тысяч.
   Пять, а не десять, как говорила она Юре Бобошко! А может быть, парень что-то напутал? Или она прихвастнула перед ним?
   - Значит, ваши родители и бабушка прописаны у вас?
   - А у кого же еще? - нервно передернула она плечами.
   - Ну и как, нравится им в городе?
   - Да как вам сказать... - замялась Калгашкина. - С одной стороны, удобства. С другой, в городе не как на хуторе. Никого тут не знают, поговорить не с кем...
   - Сейчас они здесь, в Зорянске? - спросил я.
   Этот вопрос, как мне показалось, привел ее в замешательство.
   - Сейчас? - переспросила она, словно не расслышала.
   - Да, в настоящее время.
   - Гостят... у сестры.
   - Все? Отец, мать и бабушка?
   - Все.
   - А бабушке сколько лет?
   - Восемьдесят третий.
   Я видел, что мое любопытство вконец выбивает ее из колеи.
   - Вы не думайте, она у нас ого-го какая старуха! И ездить любит.
   - Где живет ваша сестра?
   - Да на хуторе Мокрая Ельмута, Пролетарский район Ростовской области.
   Это были мои родные места. Маныч, степи, детство... Я на миг окунулся в воспоминания. Но они были явно не к месту.
   - А где жили ваши родители до того, как переехали в Зорянск? - спросил я, отогнав воспоминания.
   - Там же, в Мокрой Ельмуте. Я же и сама оттуда.
   Я спросил еще, как ей удалось получить в ЖСК "Салют" трехкомнатную квартиру, ведь свободных не было. Она повторила почти то же самое, что и Дроздов.
   Когда Калгашкина ушла, я попытался разобраться, какие вопросы смущали ее больше всего.
   Прописка. Да, когда я спросил, где прописаны родители Калгашкиной, она даже побледнела от волнения.
   Второе. Живут ли они с ней в Зорянске? Тоже, как мне показалось, очень неприятный вопрос для заведующей магазином.
   Я позвонил в паспортный стол и попросил сообщить мне, кто прописан в квартире Калгашкиной.
   Буквально через десять минут я получил ответ, который, честно говоря, и ожидал.
   В настоящее время Ирина Алексеевна Калгашкина была прописана в своей трехкомнатной квартире одна. Но с сентября 1981 года в этой квартире были прописаны Алексей Кузьмич Калгашкин, Зинаида Прокофьевна Калгашкина и Анастасия Ниловна Рябченко - отец, мать и бабушка заведующей магазином. В сентябре 1981 года дом ЖСК "Салют" заселялся жильцами.
   Через два месяца, в ноябре того же года, Калгашкин А.К., Калгашкина З.П. и Рябченко А.Н. выписались в связи с выездом из Зорянска на постоянное место жительства в Мокрую Ельмуту.
   Господи, опять Мокрая Ельмута, Пролетарский район Ростовской области... Не зря, наверное, нахлынули на меня воспоминания детства. Еще тогда, когда Калгашкина упоминала все эти названия, я ощутил, что Калгашкина мне лжет. Но я пока еще в ней не разобрался до конца. Одно было ясно: вся эта история с родителями, их желание якобы переехать в Зорянск - просто уловка. Для получения трехкомнатной квартиры Калгашкиной нужны были "мертвые души". Вот она и прописала у себя родителей. А получив ордер и въехав в кооператив, тут же выписала их.
   Но ведь еще существовала Мокрая Ельмута. Там наверняка должен быть еще один кончик.
   Не теряя времени, я позвонил в районный отдел внутренних дел Пролетарского района начальнику уголовного розыска. Мы с ним познакомились, когда я был последний раз в отпуске и заглянул в родные места.
   - По какому случаю, Захар Петрович? - спросил он.
   - Хотелось бы срочно получить кое-какие сведения. На хуторе Мокрая Ельмута проживают Калгашкины, Алексей Кузьмич и Зинаида Прокофьевна. Узнайте, прописаны ли они? И на чьей площади?
   - Это запросто.
   - Не всё. У них был свой дом. Продали они его или нет?