Безуглов Анатолий Алексеевич. Записки прокурора

   - Он учился с вами?
   - Нет, значительно позже. Мне кажется, в конце тридцатых годов...
   - Перед войной? - У меня загорелась искорка еще одной надежды.
   - Точно сказать не могу, - она задумалась. - Нет, - и печально улыбнулась. - И моя память последнее время сдает...
   - Вы фамилию помните, Асмик Вартановна?
   - Нет. Рада бы помочь, но - не в моих силах.
   - Кстати, насчет помощи. Уж не знаю, как и начать...
   - Ради бога, пожалуйста.
   Я решился, наконец, изложить свою просьбу. Асмик Вартановна даже обиделась на мою нерешительность. И охотно согласилась проиграть произведения, найденные у Митенковой, в палате у Домового.
   Борис Матвеевич ход эксперимента фиксировал по дням. Мы потом детально изучили его записки вместе с Жаровым.
   "11 ноября. 17 часов 30 минут. А.В.Б. (так Межерицкий сокращенно именовал Асмик Вартановну Бурназову) сыграла в палате больного три пьесы: "Баркаролу", "Этюд" и "Воспоминание". Больной лежал на кровати. Происходящее его не занимало. 18 часов 10 минут. А.В.Б. закончила играть. Пульс больного 80, давление 120 на 80. Никакого беспокойства и любопытства б-ой не проявлял". "12 ноября. 17 часов 25 минут. А.В.Б. играла "Фантазию", этюды, "Дивертисмент". Больной лежал на кровати в своей привычной позе, на спине. Никакой реакции не наблюдалось. А.В.Б. закончила играть в 18 часов 15 минут. Пульс больного 76, давление 120 на 80. Состояние обычное: отсутствие эмоций".
   "13 ноября. 17 часов 25 минут. А.В.Б. сыграла этюды, фантазию на тему "Казачка", "Колыбельную", вальс. Больной никакой реакции не проявлял. Лежал на постели. Пульс 89 (несколько учащенный), давление 120 на 80".
   "14 ноября. 17 часов 30 минут. А.В.Б. сыграла сольминорную сонату, этюд для одной руки. Больной, лежавший на постели, сел. Заинтересовался происходящим. А.В.Б. исполнила "Песню". Явная реакция. Больной слушал с вниманием. 18 часов 35 минут - конец сеанса. Пульс больного 90 (учащен), давление 140 на 80 (верхнее повышено). Заснул позже обычного".
   "15 ноября. 17 часов 30 минут. Я попросил А.В.Б. повторить то, что она играла вчера. Во время "Песни" больной встал с постели, подошел к пианино. Внимательно смотрел ноты. Взволнован. Сеанс закончен в 18 часов 40 минут. Пульс больного 90 (учащен), давление 140 на 80 (верхнее повышено). Больной заснул только после дополнительной (0, 5) таблетки седуксена".
   "16 ноября. В 10 часов больной подошел к пианино. Попытался играть. Закрыл крышку. Сидел неподвижно на стуле. Неспокоен. Плохо ел в обед.
   17 часов 20 минут. Приехала А.В.Б. При ее появлении в палате больной, лежавший до этого на койке, сел. А.В.Б. сыграла сонату No 2, "Дивертисмент", снова "Песню". Во время исполнения "Песни" больной волновался. Встал, ходил по палате. А.В.Б. исполнила "Грезы". Когда А.В.Б. кончила играть, больной сел за пианино. Пытался играть. Сбился. Пересел на койку, закрыл лицо руками. А.В.Б. ушла в 18 часов 40 минут. По ее мнению, больной от отсутствия практики длительное время утратил навык в игре. После ее ухода больной снова пытался сыграть что-то. Расстроился. Пульс 95 (учащен), давление 145 на 85 (повышенное). Уснул после дополнительного приема седуксена (0,5)".
   На этом эксперимент кончился. Семнадцатого ноября, за час до того, как Асмик Вартановна должна была ехать в психоневрологический диспансер (я присылал ей свою машину), старушка на работе вдруг почувствовала себя плохо. Она вызвала к себе в кабинет заведующего учебной частью и завхоза.
   - Милые вы мои, - сказала директор музыкальной школы. - Никогда не думала о смерти, вот и забыла распорядиться. Всю мою библиотеку, книги, ноты и периодику возьмите в школу. И пианино тоже...
   Это были последние слова Асмик Вартановны.
   Мой шофер Слава, посланный в школу, вернулся с печальным известием. Я не мог поверить, что Бурназовой больше нет. Казалось, что ей еще предстоит жить и жить...
   Жаров на похороны не успел, а когда вернулся из командировки, то был настолько потрясен, что в первый день у нас с ним разговора не получилось. И только на другой он доложил о проделанной в Ленинграде работе, где он пытался найти того самого студента, который, по словам Асмик Вартановны, запоминал музыкальное произведение с первого раза.
   - Не знаю, он это или нет. Некто Яснев Аркадий Христофорович. В сорок первом году учился на четвертом курсе. Не закончил из-за войны.
   - Кто его назвал?
   - Профессор Шехтман. Старенький уже. И дирижер Леониди, Заслуженный деятель искусств. Они учились с ним. Яснев, говорят, пианист среднего дарования. А памятью действительно отличался необыкновенной.
   - А вдруг это не тот, о котором говорила Бурназова?
   - Все может быть...
   Позвонил Межерицкий и попросил приехать. Настроение, в каком он пребывал, ничего хорошего не обещало.
   Встретил он нас с Жаровым встревоженный.
   - Ну вот что, товарищи дорогие, - сказал он после приветствия, втянули вы меня в историю...
   У меня заныло сердце:
   - Жив?
   - Жив. Но общее положение сильно ухудшилось. Резко подскочило давление: 200 на 140. Очень плохо со сном. Боюсь, как бы не стало еще хуже. Склеротический тип. Не случилось бы самого неприятного - инсульта...
   - Что, ты считаешь, на него повлияло?
   - Не знаю. Было явное улучшение. Что-то в больном зашевелилось. Может быть, воспоминания, душевное волнение. А мы резко прервали нашу музыкотерапию...
   - Почему же такое резкое ухудшение? - спросил я Межерицкого.
   - Я думал над этим. Тут может быть два ответа. Но сначала общее замечание. Музыка, которую он слышал на протяжении почти недели, несомненно, произвела какое-то действие на его сознание. Исподволь, вызывая какие-то эмоции, подсознательные, дремавшие в нем чувства, переживания. Вы ведь детально ознакомились с моими записями... Смотрите: сначала он совсем не реагировал на музыку. А потом что-то зашевелилось в нем. И началось с довольно милой, душевной вещицы. Она называется "Песня"...
   - Интересно, как вам удалось определить? - спросил Жаров.
   - То, что больной волновался, - определить легко. Пульс участился, поднялось давление. В последний день Асмик Вартановна снова сыграла "Песню" и "Грезы"... Налицо ремиссия. И дальше - стоп. Он ждал Бурназову один день, другой... Тут-то и подскочило давление. Выходит, что-то в его сознании произошло. Я одно не могу сказать определенно: обострение болезни от самих воспоминаний или оттого, что перестала приходить и играть Бурназова. Ведь у больного это своего рода пробуждение. Но пробуждение может быть приятным и ужасным... Я не знаю, какие воспоминания, а значит и эмоции, возникли у него в момент брезжущего сознания... Вы ничего не узнали о его судьбе? - вдруг неожиданно закончил Межерицкий.
   - Нет, - покачал головой следователь.
   - Очень жаль. Нынешнее состояние больного, несомненно, результат его прошлого.
   - Если нам станет известна хоть малейшая деталь из его жизни, ты ее узнаешь, - заверил я врача.
   - А может случиться так, что после этих хором, - он обвел руками вокруг, - пайщик попадет в более охраняемые? И без диеты?
   - Не знаем, - ответил я. - А вот насчет диеты... Один вопрос.
   - Хоть тысячу.
   - Что больной ест охотнее всего?
   - Сейчас он ест неважно. А так, пожалуй, рыбу...
   Мы с Жаровым невольно переглянулись. Борис Матвеевич заметил это и спросил:
   - Что из этого?
   - Подтверждение одного предположения, - уклончиво ответил следователь.
   - Мы, кажется, договорились, - шутливо погрозил пальцем Межерицкий.
   - Верно, - согласился я. - Любовь к рыбе - еще одно доказательство, что Домовой прятался у Митенковой с сорок шестого года. А может быть, и раньше...
   ...Прошло несколько дней. И вдруг раздался звонок от Юрия Александровича Коршунова. Инспектор уголовного розыска находился в Свердловске, где нашел бывшего студента Ленинградской консерватории. Яснев работал заместителем директора областного Дома народного творчества. Жаров, прихватив с собой ноты, найденные у Митенковой, выезжал для встречи с ним.
   Едва поздоровавшись, он выпалил:
   - Автора нот, кажется, узнали, но он... - следователь развел руками. Убит в 1941 году перед самой войной...
   - Погодите, Константин Сергеевич, давайте по порядку.
   - Давайте. - Следователь расстегнул шинель.
   - Да вы раздевайтесь. Разговор, наверное, не на одну минуту.
   - Конечно... Если вы свободны...
   - Вижу, новостей много. - Я вызвал Веронику Савельевну, секретаршу, и попросил, чтобы нас не беспокоили.
   - Начнем с того, что Аркадий Христофорович Яснев именно тот человек, о котором говорила Асмик Вартановна. Очень доволен, что о нем помнят в Ленинграде. И о его необыкновенной музыкальной памяти...
   - А почему Яснев на административной должности?
   - Он так и сказал: гениальный пианист из него не вышел, зато руководитель...
   - Заместитель директора Дома народного творчества? - уточнил я.
   - Да, но у него несколько книжек по народному творчеству, выходит второй сборник собранных им народных песен...
   - Понятно. Вот где, наверное, пригодился его дар?
   - Именно так. Он действительно запоминает мелодию с одного раза... Ну, рассказал я ему, каким ветром меня занесло. Он взял ноты, пообещал посмотреть их и, когда закончит, позвонить в гостиницу... Через пару дней звонит: приходите. И говорит, что "Песня" ему знакома. Сочинение студента Ленинградской консерватории Белоцерковца. Имя он не помнит. Учился на курс младше. Еще говорит, что "Песня" опубликована в сборнике лучших студенческих работ в сороковом году. Она получила какой-то приз на конкурсе. Поэтому он ее и помнит. Но, по его мнению, автор ее немного переработал.
   - А остальные произведения?
   - Никогда не слышал. Однако по стилю, по мелодике можно предположить, что тот же композитор. Белоцерковец. Но... Вы представляете, Захар Петрович, Яснев утверждает, что перед самой войной Белоцерковец погиб. Трагически...
   - Автомобильная авария?
   - Нет, кажется, в драке. Не то утонул.
   - "Песню" написал Белоцерковец?
   - Да.
   - По стилю другие произведения - тоже?
   - Да, да! В этом вся штука! Правда, Яснев говорит, что отдельные произведения - полная чепуха. Как он выразился, "музыкальный бред". Именно те, что записаны карандашом.
   - Это, кажется, заметила еще Асмик Вартановна?
   - Точно. И в Ленинграде музыковед говорил...
   Час от часу не легче... Может, Домовой давно уже умалишенный? Отчего и музыка его бредовая...
   Но я тут же поймал себя на мысли, что, если все ноты выполнены одной рукой, одним человеком, не может быть так, что автором "Песни" является Белоцерковец, а автором "бреда" - Домовой? Может быть, Домовой по памяти воспроизводил музыку разных авторов? Не найдя ответа на свои же вопросы и сомнения, я обратился к Жарову:
   - Вы проверили показания Яснева насчет гибели Белоцерковца?
   - С этой целью отправляюсь снова в Ленинград... Кстати, Белоцерковец действительно учился у профессора Стогния и был его любимым учеником. Стогний очень переживал смерть своего любимца. Он считал его своим преемником... - Константин Сергеевич замолчал. Вздохнул.
   Сведения, собранные Жаровым в Ленинграде, подтвердили показания Яснева.
   Павел Павлович Белоцерковец. Родился в 1920 году. С детства отличался исключительными музыкальными способностями. Закончил музыкальную школу наряду с общеобразовательной. В 1938 году поступил в консерваторию к профессору Стогнию. Одновременно с композицией посещал класс фортепиано. В 1940 года на конкурсе лирической песни занял третье место. По партитуре "Песня", найденная среди нот у Митенковой, несколько отличается от той, что была представлена на конкурс. Это выяснилось при сравнении с напечатанной в сборнике лучших студенческих работ.
   Дальше шло совсем непонятное. За неделю до начала войны, а точнее 15 июня сорок первого года, Павел Белоцерковец оказался в городе Лосиноглебске. Там жил его однокашник по консерватории Геннадий Комаров. Предположения следователя оказались справедливыми: авторы писем, найденных у Митенковой, действительно хорошо знали друг друга. И вот 15 июня между ними произошла ссора, окончившаяся дракой. В ней то ли умышленно, то ли по неосторожности Геннадий Комаров смертельно ранил Павла Белоцерковца. Подробности пока выяснить не удалось...
   - Как это все связать с Домовым? - спросил я Жарова.
   - Что у нас имеется? Произведения Белоцерковца. Во всяком случае "Песня".
   - Переработанная. Или - неправильно списанная, - уточнил я.
   - Вот именно. Я решил идти от такого предположения: Домовой - Комаров. Эта версия может быть подтверждена следующими фактами. Павел Белоцерковец убит... Мы запросили из архива уголовное дело. Его ведь возбудили...
   - Возбудить-то возбудили, но успели ли закончить. Война началась. Да и сохранилось ли это дело? Прошло почти тридцать лет.
   - Будем ждать ответа. Дальше. Допустим, убийство имело место. Сейчас трудно сказать, по каким мотивам. Главное, оно произошло. То, что Белоцерковец был талантливым человеком, говорит третье место на конкурсе. Яснев утверждает то же самое. Да и вы сами убедились: "Песня" всем нравится. И мне, и вам, и Борису Матвеевичу... И не только "Песня". А "Грезы"? А "Баркарола"?
   - Но что вы хотите этим сказать?
   - Не своровал ли Комаров произведения своего однокашника?
   - Но ведь они продолжали создаваться и после убийства, даже после войны...
   - А может, он, то есть Комаров, он же Домовой, просто-напросто переписал их своей рукой. А потом кое-что и присочинил в том же духе. Вернее, пытался сочинять. Но получилась чепуха, музыкальный бред...
   - Погодите, Константин Сергеевич. Могло ли быть к моменту убийства у Белоцерковца столько сочинений? Ему ведь едва минуло двадцать лет. А тут этюды, сонаты, даже симфония.
   - Вполне, - убежденно заявил следователь. - Моцарт свое первое произведение написал, будучи совсем ребенком, Рахманинов совсем молодым создавал зрелые работы. У него, например, есть "Юношеское трио". Это грандиозное сочинение. Не помню, где я читал, но музыка и шахматы - сродни. Дарование в этой области может проявиться очень рано. Не нужен жизненный опыт, как, предположим, в писательском деле. Если Белоцерковец - талант, а почему бы и нет, то ничего удивительного, что он столько сочинил... Жаль, такой талант погиб...
   - Все это очень интересно. И про Моцарта, и про Рахманинова, и про музыкальный талант... А вдруг завтра выяснится, что Комаров жив и где-то здравствует? Или получил срок и потом умер. Еще раз не забывайте: была война... А если Домовой вовсе не Комаров, а какой-то другой знакомый Белоцерковца? Узнал, что Павел погиб. Война, блокада. Вот он, воспользовавшись заварухой, и присвоил себе его произведения, а? Сам-то композитор убит...
   Константин Сергеевич задумался. Потом сказал:
   - Помните, я высказал предположение, когда мы спорили, кого любит Митенкова, что она отдавала предпочтение Геннадию. То есть Комарову. Убийце Павла Белоцерковца. К кому он приползет прятаться? К любимой девушке...
   В его словах была логика.
   - Хорошо, Константин Сергеевич. Давайте подождем, что привезет Юрий Александрович...
   Коршунову удалось разыскать в архивах дело об убийстве студента Ленинградской консерватории Павла Павловича Белоцерковца. Оно было возбуждено 19 июня 1941 года. Из него вытекало, что Павел Белоцерковец 14 июня, в субботу, выехал из Ленинграда в Лосиноглебск в гости на день рождения к своему другу и однокашнику Геннадию Комарову. Домой Павел не вернулся, хотя Геннадий приехал в Ленинград 15 июня. На вопрос родителей Павла, где их сын, Геннадий Комаров ответил, что не знает...
   30 июня, когда уже неделю шла война, Геннадий Александрович Комаров был взят под стражу в качестве подозреваемого в убийстве своего друга. Он был переведен в Лосиноглебскую тюрьму, где содержался в камере предварительного заключения.
   Основанием для ареста Комарова служили показания свидетелей. Так, свидетель Башкирцев, слесарь ремонтных мастерских Лосиноглебского железнодорожного депо, рассказал следователю.
   "По существу дела могу сообщить следующее. В воскресенье, 15 июня с.г., около трех часов дня мы с женой Галиной пришли отдохнуть на городской пляж у реки. Народу было много, и мы долго искали место, где расположиться. Меньше всего людей оказалось у конца деревянного настила, недалеко от будки проката лодок. Когда мы с Галиной разложили принесенную с собой подстилку, к нам подошел парень лет двадцати, среднего роста, в купальных трусах и полосатой футболке. Я еще обратил внимание, что на руке у него новенькие часы "Кировские". Он попросил спички и, прикурив, вернулся к двум девушкам, которые сидели от нас метрах в десяти. Мы с женой переоделись в раздевалке, искупались. Молодой человек подошел, извинился и снова попросил прикурить. Я отсыпал ему несколько спичек и оторвал кусок от коробка, чтобы зажигать. Он еще раз поблагодарил и предложил мне закурить из его пачки "Беломора". Но я отказался, так как курил "Норд". Он вернулся к девушкам. Через некоторое время нас с женой привлек громкий разговор. Тот самый парень, который взял у меня спички, о чем-то спорил с другим молодым человеком в белых полотняных брюках и парусиновых туфлях. По характеру разговора и отдельным выражениям, которые нам удалось расслышать, между ними происходила ссора. Одна из девушек пыталась встать между ними, но подошедший ее отстранил. Потом первый парень надел брюки, и они, продолжая ругаться, пошли к деревянному настилу. Девушка, которая пыталась их разнять, хотела пойти за ними. Но парень в футболке сказал: "Тася, не волнуйся, нам надо, наконец, объясниться". Оба молодых человека направились к реке. За кустами их не было видно. Девушки быстро оделись, подбежали к нам и попросили вмешаться. Я пошел в направлении ребят. Они продолжали громко спорить. Тот, кто был в парусиновых туфлях, держал в руках какой-то длинный блестящий металлический предмет. Кажется, велосипедный насос. Я сказал им: "Ребята, не балуйте". Тот, что подходил ко мне за спичками, сказал: "Не беспокойтесь, ничего особенного тут не происходит. Это мой друг..." Второй ответил ему: "С подлецами и негодяями у меня ничего общего нет". А мне крикнул: "Не лезь не в свое дело!" Тогда я припугнул их милицией. Тот, который грубо просил меня не вмешиваться, опять с явной злостью произнес: "Уматывай отсюда!" Я пытался его пристыдить: мол, со старшими так не разговаривают. Молодой человек в футболке сказал: "Гена, действительно при чем здесь он?" И обратился ко мне: "Прошу вас, уйдите"... Я вернулся к жене, спросил, где девушки. Она сказала, что они побежали искать милиционера. Одна из них плакала. Я рассказал о нашем разговоре с ребятами. Мне показалось, что ссора между ними разгоралась все сильнее. Послышался крик. Я опять хотел пойти к ним, но жена не пустила, сказав, что ребята сами разберутся... Вскоре мы оделись и ушли с пляжа..."
   Свидетель Юшков, почтальон, показал:
   "В воскресенье, 15 июня, я сидел с удочкой напротив городского пляжа. Напротив будки, где за лодки платят. А будка находится как раз там, где кончается деревянный настил. Обычно в том месте никто не купается, не пугают рыбу. Часика в два-три, точно не помню, смотрю: какие-то два мужика подошли к самой реке. У одного в руках что-то сверкнуло. О чем-то ругаются. Я еще подумал: орут на всю округу, обязательно спугнут окуней. Тут к ним из-за кустов третий подошел. О чем они говорили, не слышал. Но этот третий скоро ушел. Остались два прежних. Вижу, не унимаются, бранятся пуще прежнего. О рыбалке не могло быть и речи. Я начал сматывать свои удочки. Смотрю - драка. Я завозился со своим барахлом, слышу - крик. Обернулся. Никого нет. Только один из них убегает по берегу. Думаю, струсил и дал деру..."
   Показания постового милиционера Товбы касались того же случая на городском пляже в Лосиноглебске. Приблизительно около трех часов 15 июня сорок первого года к нему обратились две взволнованные девушки лет по восемнадцати с просьбой разнять поссорившихся дружков. Он поспешил к месту, на которое указали, но ребят там не оказалось. Товба прошел с девушками по пляжу и примыкающей к нему территории. Среди отдыхающих, по уверению девушек, их знакомых не было. Потом случилось действительно происшествие: утонул подвыпивший молодой рабочий, что доставило много хлопот постовому, и он потерял девушек из виду. Утонувшего достали из реки, но спасти его не удалось...
   В результате обыска, произведенного в доме Комаровых, были изъяты наручные часы "Кировские" и никелированный насос от велосипеда ЗИФ с вмятиной на корпусе, оставшейся, по-видимому, от удара. Мать Геннадия Зинаида Ивановна Комарова показала: у ее сына часов не было и что такие часы она видела на руке гостившего у них Павла Белоцерковца. Велосипед ЗИФ и, естественно, насос к нему принадлежали Геннадию.
   В деле имелась справка: часы "Кировские" под этим номером были приобретены конкурсной комиссией Ленинградской консерватории в качестве приза и вручены лауреату конкурса на лучшую песню П.П.Белоцерковцу.
   Немаловажную улику обнаружили мальчишки на следующий день после происшествия - окровавленную разорванную рубашку в полоску, скорее всего ту, что была на Белоцерковце в воскресенье на пляже. Она находилась в кустах, метрах в трехстах от того места, где произошла драка.
   Труп Белоцерковца не был обнаружен ни в кустах на берегу, который прочесывали несколько раз, ни на дне реки, куда водолазы спускались неоднократно. По их мнению, тело убитого могло отнести течением реки...
   Собранные по делу материалы дали основание следователю предположить, что Геннадий Комаров во время ссоры убил Павла Белоцерковца. Комаров был арестован. Но на допросах он категорически отрицал свою причастность к убийству Павла.
   "...Вопрос: Гражданин Комаров, признаете ли вы, что 15 июня 1941 года совершили убийство своего друга Белоцерковца Павла Павловича на городском пляже?
   Ответ: Какой дурак придумал это? На каком основании меня взяли под стражу? Я буду жаловаться прокурору.
   Вопрос: Подследственный Комаров, прошу выбирать выражения и отвечать по существу.
   Ответ: Нет, не признаю.
   Вопрос: С кем вы были на пляже 15 июня около трех часов дня?
   Ответ: С моей сестрой Таисией, с Лерой и...
   Вопрос: Прошу называть фамилии.
   Ответ: С сестрой Таисией Комаровой, с Валерией Митенковой и с Павлом Белоцерковцем.
   Вопрос: Кто такая Митенкова?
   Ответ: Одна знакомая, из Зорянска.
   Вопрос: Вы пришли на пляж все вместе?
   Ответ: Да.
   Вопрос: Вы лично приехали на велосипеде?
   Ответ: Нет, как все, пешком.
   Вопрос: А почему у вас в руках оказался велосипедный насос?
   Ответ: Я взял его с собой...
   Вопрос: Для чего?
   Ответ: Не знаю.
   Вопрос: Но зачем вам на пляже насос? Вы что, собирались играть в волейбол или кататься на надувной лодке?
   Ответ: Нет.
   Вопрос: Вы что, всегда носите его с собой?
   Ответ: Не всегда, но часто. Люблю его носить с собой.
   Вопрос: Вы дрались с Белоцерковцем 15 июня?
   Ответ: Дрался.
   Вопрос: Чем вы его били?
   Ответ: Кулаками.
   Вопрос: Вспомните, пожалуйста, чем еще?
   Ответ: Может быть, со злости и хватил его разок велосипедным насосом.
   Вопрос: Итак, вы подтверждаете, что били своего приятеля Белоцерковца велосипедным насосом?
   Ответ: Не бил, а может быть, один раз ударил.
   Вопрос: И что после этого?
   Ответ: Он меня тоже ударил.
   Вопрос: Чем?
   Ответ: Кулаком.
   Вопрос: А вы его опять насосом?
   Ответ: Нет, больше я не бил... Не успел.
   Вопрос: Почему?
   Ответ: Потому что оступился и упал в реку.
   Вопрос: Белоцерковец?
   Ответ: Нет, я.
   Вопрос: А что делал он после этого?
   Ответ: Не знаю. Я искал его потом. Жалею, что не нашел.
   Вопрос: Кто начал драку?
   Ответ: Я начал.
   Вопрос: Из-за чего?
   Ответ: Потому что он скотина и сволочь. Таким не место на земле...
   Вопрос: Он нанес вам какую-нибудь обиду, оскорбление?
   Ответ: А вот этого я вам не скажу.
   Вопрос: Почему?
   Ответ: Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
   Вопрос: Хорошо, мы к этому еще вернемся. Скажите, Комаров, как у вас оказались часы Белоцерковца?
   Ответ: Какие часы?
   Вопрос: "Кировские", наручные, которые он получил в качестве приза на конкурсе.
   Ответ: Он сам сунул их мне в карман.
   Вопрос: Когда?
   Ответ: Перед тем как мы подрались.
   Вопрос: В качестве подарка?
   Ответ: Если хотите, в качестве подарка.
   Вопрос: Не кажется ли вам, что это выглядит неправдоподобно?
   Ответ: Может, хотел откупиться.
   Вопрос: За что?
   Ответ: За подлость.
   Вопрос: Вы не скажете, какую?
   Ответ: Я уже сказал, что на этот вопрос отвечать не буду..."
   По тону, с каким отвечал подследственный, видно, что Комаров держался на допросе раздражительно и зло. Никакого контакта установить следователю с ним в тот день не удалось. Вероятно, он решил дать возможность Комарову подумать, взвесить свое положение. Чтобы в следующий раз...
   Но следующего раза не последовало. В ночь на 3 июля во время очередного налета фашистской авиации бомба попала в следственный изолятор, в котором содержался Геннадий Комаров.
   Погиб он или нет - сейчас с полной очевидностью утверждать нельзя. Кое-кому из заключенных удалось бежать из разрушенного здания.
   Непонятным оставалось еще одно обстоятельство. В деле не было постановления о прекращении его в связи со смертью подозреваемого Комарова. Война оборвала следствие...
   Она оборвала тысячи дел, замыслов, планов, зачеркнула миллионы жизней.
   Где теперь тот следователь? Где родители и сестра Геннадия Комарова? Где постовой Товба? Лосиноглебск сразу оказался в самом пекле.
   Чтоб ответить на эти вопросы, Юрий Александрович Коршунов срочно выехал в Лосиноглебск.