Тех, кто в остатках древности усматривают доказательства, что у современности мало прав претендовать на оригинальность, – тех обычно обвиняют в склонности преувеличивать и искажать факты. Но откровенный читатель едва ли станет утверждать, что вышеизложенное служит этому примером. Эволюционисты существовали уже до того дня, когда, по словам Библии, мифический Ной плавал в своем ковчеге; и древние ученые были лучше осведомлены, и их теории были более логично построены, чем у эволюционистов современности.
Платон, Анаксагор, Пифагор, эллинские школы Греции, так же как и старинные халдейские училища жрецов – все преподавали доктрину двойной эволюции, доктрину о переселении душ, касающуюся только перехода человека из мира в мир после смерти здесь. Каждая философия, достойная этого имени, учила, что дух человека, если и не душа, предсуществовал.
«Ессеи», – говорит Иосиф, – «верили, что души бессмертны, и что они спускаются с эфирных сфер, чтобы быть прикованными к телам» [153, кн. II, с. 12].
В свою очередь Филон Иудей говорит, что
...«воздух полон ими (душами); и что те, кто ближе всего к земле, спускаясь, чтобы быть привязанными к смертным телам, ????????????? ?????, возвращаются к другим телам, преисполненные жаждой жить в них» [464, с. 455d].
В «Зогаре» душа заставлена выпрашивать свою свободу перед Богом:
...«Владыка вселенной! Я счастлива в этом мире и не желаю отправиться в другой мир, где я буду служанкой, подверженной всякой скверне».[347]
Доктрина роковой необходимости, вечного нерушимого Закона утверждена в ответе божества:
...«Против твоей воли ты становишься зародышем и против твоей воли ты рождена».[348]
Свет был бы непонятен без тьмы, проявляющей его путем контраста; добро не было бы добром без зла, выявляющего бесценную природу блага; итак, личная добродетель не может претендовать на заслугу, если она не прошла горнило соблазна. Нет ничего вечного и неизменного, за исключением сокрытого божества. Ничто предельное – или потому, что оно имело начало или должно иметь конец – не может оставаться неподвижным. Оно должно идти или вперед или назад; и душа, жаждущая снова воссоединиться со своим духом, который единственный может даровать ей бессмертие, должна очиститься посредством циклических переселений, стремясь вперед к единственной Стране Блаженства и Вечного Покоя, называемой в «Зогаре» «Дворцом Любви»,; в индусской религии – «Мокша»; среди гностиков – «Плеромой вечного Света», а у буддистов – «нирваной». Христианин называет ее «Царством Небесным» и претендует на то, что он единственный нашел эту истину, тогда как он только изобрел новое имя для доктрины, которая является ровесницей человека.
Доказательство, что переселение души не относится к состоянию человека на этой земле после смерти, можно найти в «Зогаре», несмотря на многие неправильные изложения его переводчиков.
...«Все души, отдалившиеся в небесах от Священного – да будет благословенно Имя Его – бросились в бездну в своем существовании, и ожидали времени, когда им предстояло спуститься на землю…[349] Приди и посмотри, когда душа достигнет обители Любви… Душа не выдержала бы этого света, если бы не было светящегося плаща, который она надевает. Ибо, точно так же, как душа, посланная на эту землю, надевает земное одеяние, чтобы сохранить себя здесь, точно также она получает наверху сияющее одеяние, чтобы быть в состоянии смотреть без вреда в зеркало, чей свет исходит из Владыки Света».[350]
Кроме того, «Зогар» учит, что душа не может достигнуть обители блаженства, если она не получила «святого поцелуя» или воссоединения души с субстанцией, из которой она была эманирована – с духом. Все души – двойные, и в то время как последняя представляет собою женский принцип, дух является мужским. Пока заключен в теле, человек представляет собою троицу, если только его скверна не настолько велика, что вызывает его разрыв с духом.
...«Горе той душе, которая вместо своего небесного мужа (духа) предпочитает земной брак со своим земным телом», – гласит один текст в «Книге Ключей».[351]
Этих идей о переселениях и тройственности человека придерживались многие из ранних христианских отцов. Только путаница, созданная переводчиками Нового Завета и древних философских трактатов по поводу души и духа вызвала многие недоразумения. Это также одна из многих причин, почему Будду, Плотина и многих других посвященных теперь обвиняют в том, что они стремились к полному уничтожению своих душ – к «поглощению божеством» или к «воссоединению со вселенской душой», что, по мнению наших современников, означает уничтожение. Животная душа, конечно, должна дезинтегрировать свои частицы, прежде чем она будет в состоянии соединить свою более чистую сущность навсегда с бессмертным духом. Но переводчики как «Деяний», так и «Посланий», заложившие основание Царствия Небесного, и современные комментаторы буддийской «Сутры Основания Царства Праведности» исказили смысл слов великого апостола христианства так же, как и великого реформатора Индии. Первые настолько затемнили слово ???????, что никакой читатель не догадается, что оно имеет какое-либо отношение к душе, и при таком смешивании понятий душа и дух читатели Библии получают лишь искаженные представления обо всем, что касается этого предмета; а переводчики второй не поняли смысла и назначения буддийских четырех степеней Дхианы.
В писаниях Павла сущность человека разделена на три части – плоть, психическое существо или душа, и осеняющая и в то же время внутренняя сущность или ДУХ. Его фразеология очень определенна, когда он учит анастасису, или продолжению жизни после смерти. Он утверждает, что существует психическое тело, которое сеется в тленное, и духовное тело которое возвышается в нетленную субстанцию. «Первый человек из земли и земной, второй человек с неба». Даже Иаков [III, 15] признает душу говоря, что «это не есть мудрость, нисходящая свыше, но – земная, душевная, бесовская». Платон, говоря о душе (psuchй), замечает, что «когда она вступает в союз с nous (божественная субстанция, бог – как psuche есть богиня), она все делает правильно и удачно, но дело обстоит иначе, когда она привязывается к Annoia». То, что Платон называет ноус, Павел называет Духом, то что Павел говорит о плоти, Иисус относит к сердцу. Природное состояние человечества называлось по-гречески ?????????; новое состояние – ?????????. С Адамом пришло первое (смерть), с Христом – последнее (воскресение), так как он был первым, кто открыто учил человечество «Благородному Пути» к Вечной жизни, как Гаутама указывал тот же самый Путь к нирване. Для осуществления той и другой цели был, по обоим учениям, только один путь.
......«Бедность, нравственная чистота, созерцание или внутренняя молитва; презрение к богатству и к иллюзорным радостям этого мира».
...«Вступайте на этот путь и положите конец печали; истинно. Путь провозглашен мною, кто нашел как уничтожить стрелы печали. Вы сами должны приложить усилия; Будды – только проповедники. Мыслящий, который вступает на Путь, освобождается от пут Обманщика (Мары)».[352]
«Входите тесными вратами, ибо широки врата и пространен путь, ведущие в погибель… Всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному» [Матфей, VII]. «Я ничего не могу творить Сам от Себя» [Иоанн, V, 30]. «Заботы века сего и обольщение богатства заглушает слово» [Матфей, XIII, 22], – говорят христиане; и только путем освобождения от всех заблуждений буддист вступает на «Путь», который ведет его «прочь от неугомонных мечущихся волн океана жизни» и приведет его «в спокойный Град Мира, к действительной радости и покою нирваны».
Подобным же образом и греческие философы благодаря стараниям слишком ученых переводчиков превратились из мистиков в мистификаторов. Египтяне почитали божественный дух, один единственный, как Ноут. Совершенно ясно, что именно с этого слова Анаксагор взял свой термин ноус или, как он называет его, ???? ?????????? – Разум или Дух само-сильный, ??????? ????????.
«Все было хаос», – говорит он, – «затем пришел ???? и установил порядок».
Он также обозначает этот ???? как Единого, который правит многими. По его идее ???? был бог, а Логос был человек, эманация первого. Внешние силы воспринимали феномены; только ноус один различал нумены или субъективные явления. Это чисто в буддийском и эзотерическом духе.
Здесь Сократ подхватил его нить и следовал к ней, а после него Платон с целым миром внутреннего знания. Если старый ионийско-итальянский мир кульминировал в Анаксагоре, то новый начался с Сократа и Платона. У Пифагора Душа была самопроизвольно движущейся единицей с тремя элементами: nous, phren и thumos, последними двумя обладали и животные, и только первый элемент представлял его истинное я. Таким образом, обвинение, что он преподавал трансмиграцию, отвергнуто; он учил о ней не более, чем когда-либо учил Гаутама Будда, в какие бы суеверия индусская чернь ни превратила это после его смерти. Заимствовал ли Пифагор от Будды или Будда заимствовал еще от кого-либо – это не имеет значения; эзотерическая доктрина одна и та же.
Платоническая школа даже еще более отчетлива в провозглашении всего этого.
Реальная индивидуальность находилась в основе всего. Поэтому Сократ учил, что у него имеется ????????? (demonium), духовное что-то, которое направило его на путь мудрости. Он сам ничего не знал, но это что-то повело его к познанию всего.
Платон пошел за ним следом и полностью исследовал принципы бытия. Существовал Агафон, Верховный Бог, создавший в своем уме paradeigma всего.
Он учил, что в человеке имеется «бессмертный принцип души», смертное тело и «отдельная смертного рода душа», которая помещалась в отдельном от тела вместилище; бессмертная часть находилась в голове («Тимей», XIX, XX), другая – в туловище (XLIV).
Ничего нет яснее того, что Платон рассматривал внутреннего человека, как состоящего из двух частей – одна всегда одна и та же, образованная из той же сущности, что и божество, и другая смертная и тленная.
«Платон и Пифагор», – говорит Плутарх, – «делили душу на две части – разумную (поэтическую) и неразумную (agnoia); и та часть души человека, которая разумна – вечна; ибо, хотя она и не есть Бог, все же она есть произведение вечного божества, но та часть души, которая лишена разума (agnoia) – умирает».
«Человек», – говорит Плутарх, – «есть сложный состав; и ошибаются те, кто думают, что он состоит только из двух частей. Ибо они воображают, что понимание является частью души, но они ошибаются в этом не менее тех, которые считают душу частью тела, ибо понимание (ноус) настолько же превосходит душу, насколько душа лучше и божественнее тела. Соединение этой души (????) с пониманием (????) образует разум, а соединение с телом образует страсть; из этих двух одно является началом или принципом удовольствия и боли, а другое – началом или принципом добродетели и порока. Из этих трех частей, сложенных и слитых вместе, земля дала тело, луна – душу, а солнце – понимание человеческому роду.
...«Теперь о смертях, какими мы умираем; одна смерть делает человека двумя из трех, а другая превращает его из двух в одного. Первая находится в области и под юрисдикцией Деметры, откуда название, данное мистериям ??????, напоминало название данное смерти – ????????. Афиняне прежде называли покойников также посвященными Деметре. Что же касается другой смерти, то она происходит на Луне или в области Персефоны. Как и в случае смерти земной, так и в случае другой, небесной, Гермес задерживается. Это внезапно и насильственно отрывает душу от тела; но Прозерпина нежно и в течение долгого времени отъединяет понимание от души. По этой причине ее называют Monogenes, единородной или скорее – порождающей одиночек, ибо лучшая часть человека становится одинокой, когда она ею разъединена. Итак, и та и другая происходят в соответствии с законами природы. Верой предписано, что каждая душа, с пониманием или без понимания (????), когда она покинула тело, должна странствовать некоторое время, хотя не все одинаковое, в области, находящейся между землей и луной. Так как те, кто были несправедливы и вели беспутную жизнь, несут здесь соответствующее своим злодеяниям наказание; но добрые и добродетельные задерживаются до тех пор, пока они не очистятся и путем искупления не освободятся от всех тех зараз, которыми они могли заразиться под влиянием тела, как бы от скверной болезни, живя в самой умеренной части этого пространства, называемой Лугами Гадеса, где они должны оставаться определенное, заранее назначенное время. И затем, словно при возвращении на родину после долгих скитаний или длительного изгнания они испытывают радость такого рода, которую, главным образом, испытывают посвящаемые в священные мистерии; эта радость перемешана с тревогой, восхищением и с особыми, каждому по отдельности присущими надеждами».
Demonium Сократа был этим ????, умом, духом или пониманием в нем божественного.
«???? Сократа», – говорит Плутарх, – «был чист и смешался с телом не более, чем требовала необходимость… Каждая душа обладает какою-то частью ????, разума – без этого человек не может быть человеком; но столько из каждой души, сколько смешалось с плотью и инстинктивными потребностями, изменяется и через испытывание боли или удовольствия становится неразумной. Не все души в одинаковой степени смешиваются; некоторые целиком погружаются в тело и таким образом в, этой жизни все их строение портится инстинктивными потребностями и страстями; некоторые смешиваются только частью, но более чистая часть [ноус] все же остается вне тела. Эта часть не втягивается в тело, но плавает над ним и прикасается (осеняет) к наиболее возвышающейся части головы; она подобна веревке, чтобы ею поддерживать и направлять опускающуюся часть души до тех пор, пока она оказывается послушной и не поддается инстинктивным влечениям плоти. Та часть, которая погрузилась в тело, называется душой. Но нетленная часть называется ноус, и простонародье думает, что она находится внутри их, точно так же как они думают, что изображение, отраженное зеркалом, находится в этом зеркале. Но более умные, которые знают, что она находится вовне, называют ее Dжmon (бог, дух).
Душа, как сон, быстро улетает, что она, однако, делает не сразу, как только отделилась от тела, но потом, когда она остается одна и отделяется от понимания (ноус)… Душа, будучи ваяема и формируема пониманием (ноус), и сама ваяя и формируя тело путем охватывания его со всех сторон, получает от него отпечаток и форму; таким образом, хотя она отделилась и от понимания и от тела, она, тем не менее, на долгое время все еще удерживает его фигуру и сходство так, что с полным правом ее можно называть его изображением.
И элементом этих душ является луна, так как души распадаются в нее так же, как тела покойников в землю. Действительно, те, которые были добродетельными и честными, ведущими спокойную и философскую жизнь, не впутываясь в хлопотливые дела, – те быстро распадаются, так как их покинул ноус, понимание, и они больше не пользуются телесными страстями – они тотчас же исчезают».
Мы находим, что даже Ириней, этот неутомимый и смертельный враг каждой греческой и «языческой» ереси, разъясняет свою веру в тройственность человека. Совершенный человек, согласно его воззрениям, состоит из плоти, души и духа:
«… carne, anima, spiritu, altero quidem figurante, spiritu, altero quod formatur, carne. Id vero quod inter haec esl duo, est anima, quae aliquando subsequens spiritum elevatur ab eo, aliquando autem consentient carni in terrenas concupiscentias» [162, кн. I, V, 1].
И Ориген в своем «Шестом Послании Римлянам» говорит:
...«Существует тройное деление человека; тело или плоть, самая низкая часть нашего естества, на которой древний змей путем первородного греха написал закон греха, через который мы бываем соблазняемы на подлые поступки, и как только мы поддаемся этим соблазнам, мы крепко привязываем себя к Дьяволу; дух, в котором или посредством которого мы выражаем подобие божественной природы, в котором Лучший Творец; с прообраза своего собственного ума, выгравировал своим собственным пальцем (т. е. своим духом) вечный закон честности – этим мы присоединены (приклеены) к Богу и сделаны едиными с Богом, в-третьих, душа посредничает между этими двумя, которая, как в республике, где партии раскололись, – должна присоединиться к той или другой стороне; она вольна выбирать, к которой стороне примкнуть. Если, отказавшись от плоти, она примкнет к партии духа, она сама станет духовной; если же она опустится к жадностям плоти, то она сама выродится в тело».
Платон (в «Законах», X) определяет душу как
......«движение, которое способно самопроизвольно двигаться». «Душа – наиболее древняя изо всего и начало движения». «Душа была порождена раньше тела; тело более позднее и вторичное, так как, согласно природе, над ним правит властвующая душа». «Душа, правящая всем, что движимо каким бы то ни было образом, правит точно так же небесами».
«Поэтому душа руководствует всем в небесах, на земле и в море посредством своих движений, названия которых – хотеть, обдумывать, заботиться, советоваться, строить мнения истинные и ложные, находиться в состоянии радости, печали, уверенности, боязни, ненависти, любви, вместе со всеми такими первичными движениями, которые сопряжены с этими… будучи богинею сама, она всегда берет себе в союзники НОУС, бога, и дисциплинирует все правильно и удачно; но если она вместе с Annoia, а не nous – она во всем поступает наоборот».
В этом изложении, как и в буддийских текстах, отрицательное рассматривается как сущностное существование. Уничтожение входит в эту же категорию. Положительное состояние есть сущностное бытие, но не проявление как таковое. Когда дух, по буддийской терминологии, вступает в нирвану, он теряет объективное существование, но сохраняет субъективное. Для объективного ума это есть превращение в абсолютное ничто; для субъективного – НИ-что, ничто, что можно было бы развернуть перед чувствами.
Эти довольно подробные цитаты были необходимы для нашей цели. Лучше, чем что-либо другое, они демонстрируют согласие между старейшими «языческими» философиями – которым «не помогал свет божественного откровения», если применить любопытное высказывание Лебулэ в адрес Будды – и ранним христианством некоторых отцов. Как языческая философия, так и христианство, однако, обязаны своими возвышенными идеями о душе и духе человека и непознаваемом Боге буддизму и индусскому Ману. Нет ничего удивительного в том, что манихейцы утверждали, что Иисус был пермутацией Гаутамы; что Будда, Христос и Ману были одним и тем же лицом [528, т. I, с. 817], так как учения первых двух были тождественны. Это была доктрина старой Индии, которой придерживался Иисус, когда проповедовал полный отказ от мира и его тщеты, чтобы достичь Царствия Небесного, нирваны, где «люди не женятся и не выходят замуж, но живут подобно ангелам».
Опять-таки, это была философия Сиддхартхи-Будды, которую проповедовал Пифагор, утверждая, что эго (????) было вечно с Богом, и что только душа проходила через различные стадии (индусские Рупа локи), чтобы достичь божественного превосходства; между тем как thumos возвращался на землю, и даже phren уничтожался. Таким образом, метемпсихоз был только последовательностью наказаний через небеса-прибежища (называемые буддистами – Зион)[353] чтобы освободиться от внешнего ума, освободить ноус от phren или души, буддийской «Виньянаскандая», того принципа, который живет, завися от кармы и сканд (групп). Именно последние, метафизические олицетворения «деяний» человека, добрых или плохих, после смерти его тела воплощаются, так сказать, и образуют свои многие невидимые, но неумирающие соединения, входящие в новое тело или, вернее, в эфирное существо, в двойник того, кем человек был морально. Именно астральное тело каббалиста и «воплотившиеся деяния» образуют новое чувствующее «я», так как его Аханкара (эго, самосознание), данное ему верховным Владыкою (дыханием Бога), никогда не может погибнуть, ибо оно бессмертно per se как дух; отсюда страдания новорожденного «я», которые длятся до тех пор, пока он не избавится от всех земных мыслей, желаний и страстей.
Теперь мы видим, что «четыре тайны» буддийской доктрины были так же мало поняты и оценены, как и «мудрость», на которую намекал Павел и которая говорилась «между совершенными» (посвящеными), «мудрость мистерий», которой «никто из архонов века сего не познал» [1 Коринф., II, 6, 7, 8]. Четвертая степень буддийской Дхианы, плод самадхи, ведущий к высочайшему совершенству, к Виконддхам – термин, правильно переведенный Бюрнуфом глаголом «совершенствовать» [307, c. 806] совсем неправильно понята другими, равно как и самим Бюрнуфом. Определяя состояние Дхианы, Сент-Илер аргументирует так:
...«Наконец, достигнув четвертой степени, аскет больше не обладает этим чувством блаженства, как бы затемнено оно ни было… он также утерял всю память… он достиг бесчувственности, такой близкой к нирване, как только можно… Однако, эта абсолютная бесчувственность отнюдь не является препятствием аскету в приобретении в этот самый момент всезнания и магических сил; это явное противоречие, о котором буддисты беспокоятся не более, чем о многих других» [529, 95].
А зачем им беспокоиться, когда эти противоречия, по сути дела, совсем не являются противоречиями? Не пристало нам говорить о противоречиях в религиях других народов, когда противоречия в нашей собственной религии породили, кроме трех великих взаимоборствующих церквей – римской, протестантской и восточной, – еще тысяча и одну весьма любопытных меньших сект. Как бы то ни было, у нас имеется термин, применяемый к одному и тому же понятию буддийскими святыми «нищенствующими» и Павлом, апостолом. Когда последний говорит: «Чтобы достигнуть воскресения мертвых… не то, чтоб я уже достиг, или усовершился» (стал посвященным) [Филиппийцам, III, 11-14] – то он пользуется выражением, обычным среди посвященных буддистов. Когда буддийский аскет достиг «четвертой степени», – его считают архатом. Он производит всякого рода феномены исключительно силою своего освобожденного духа. Архат тот, говорят буддисты, кто приобрел силу летать по воздуху, стать невидимым, повелевать стихиями, творить всякого рода удивительные явления, обычно и притом ошибочно называемые мейпо (чудесами). Он – совершенный человек, полубог. Он станет богом, когда достигнет нирваны, ибо так же, как посвященные обоих заветов, почитатели Будды знают, что они – «боги».
«Истинный буддизм, перескакивая стену между предельным и беспредельным сознанием, побуждает последователей стремиться собственными усилиями к тому божественному совершенству, на которое, по его учению, человек способен, и по достижении которого человек становится богом», – говорит Брайан Хогтон Ходжсон.[354]
Мрачны и печальны были пути, кровью залиты и извилисты тропы, по которым христианский мир был вынужден пройти, чтобы принять христианство Иринея и Евсевия. И все же, если мы не примем воззрений древних язычников, – может ли наше поколение претендовать на то, что оно разрешило какую-нибудь из тайн «Царствия Небесного»? Что больше знает наиболее набожный и ученый из христиан о будущей судьбе и продвижении нашего бессмертного духа, чем языческий философ древности и современный «язычник» по ту сторону Гималаев? Может ли он даже похвастать, что он знает столько же, несмотря на то, что на полный ход пользуется «божественным» откровением? Мы видели буддиста, как он придерживается веры своих отцов и в теории и на практике; и как бы ни была слепа его вера и как бы абсурдны ни были его понятия по некоторым особым пунктам доктрины, позднейшим поправкам, внесенным честолюбивым духовенством, – все же в практической жизни его буддизм намного больше христоподобен на деле и по духу, чем, в среднем, жизнь наших христианских священнослужителей. Уже достаточно одного того факта, что его религия повелевает ему «почитать свою собственную веру, но никогда не поносить веру других».[355] Это ставит буддийского ламу неизмеримо выше любого священника, который считает своим священным долгом проклинать открыто «язычника» и приговаривать его и его религию «на вечные муки». Христианство с каждым днем все более становится религией чистого эмоционализма. Доктрина Будды всецело обоснована на практике деятельности. Ее ядром является любовь ко всем живым существам, человеческим и животным. Человек, который знает, что если он не будет трудиться для себя, – ему придется голодать, и понимает, что у него нет козла отпущения, который понес бы за него его прегрешения, – по всей вероятности, имеет шансы в десять раз стать лучшим человеком, чем тот, кого научили, что убийство, кража, распутство могут быть в мгновение ока смыты с него, и он станет белый как снег, если он только верит в Бога, который, по выражению Волнея, «когда-то принимал пищу на земле, а теперь сам стал пищею своих людей».