Мы не будем останавливаться, чтобы рассмотреть хорошо известное сходство между внешней формой буддийского поклонения – в особенности ламаизма – и римским католицизмом, за указание на которое бедняга Хак дорого заплатил – но продолжим сопоставление наиболее важных пунктов. Изо всех оригинальных рукописей, которые были переведены с различных языков, на которых излагается буддизм, наиболее необычными и интересными являются «Дхаммапада» Будды, или «Тропа Добродетели», переведенная с пали полковником Роджерсом [643], и «Колесо Закона», содержащее воззрения Сиамского государственного министра на свою собственную и другие религии, переведенные Генри Алабастером.[641] Чтение этих двух книг и обнаруживание в них подобий мыслей и доктрин, часто доходящих до идентичности, заставило д-ра Инмана написать много глубоко правдивых строк, вошедших в один из его последних трудов «Древнее язычество и современность».
«Я говорю с трезвой серьезностью», – пишет этот добросердечный искренний ученый, – «когда утверждаю, что после сорокалетнего опыта среди тех, кто исповедует христианство, и тех, кто более или менее спокойно заявляют… о своем несогласии с ним, – я обнаружил больше достойной добродетели и нравственности среди последних, чем среди первых… Я лично знаю многих набожных, добрых христиан, которых я уважаю, которыми восхищаюсь и, может быть, был бы рад подражать им или сравняться, но они заслуживают такую похвалу вследствие своего здравого ума, игнорируя в значительной степени свое вероучение, и культивируя практику добрых дел… По моему суждению наиболее достойные похвалы христиане, которых я знаю, суть видоизмененные буддисты, хотя, вероятно, ни один из них никогда не слышал о Сиддхарте» [424, с. 162].
Между ламаистско-буддийскими и римско-католическими догматами веры и церемониями имеется пятьдесят один пункт, представляющий совершенное и поразительное сходство, и четыре – диаметрально противоположные.
Так как бесполезно будет перечислять эти «сходства», ибо читатель найдет их тщательно отмеченными в труде Инмана «Древнее язычество и современность» [424, с. 237—240], то мы процитируем только четыре расхождения и предоставить каждому самому делать выводы из них:
1. «Буддисты считают, что ничто, что противоречит здравому рассудку, не может быть истинным учением Будды».
2. «Буддисты не обожествляют матери Шакья», хотя они уважают ее как святую, подобную подвижникам женщину, избранную быть его матерью вследствие своих великих добродетелей.
3. «У буддистов нет святых таинств».
4. Буддисты не верят в какое-либо прощение грехов, за исключением только после соответствующего наказания за каждое злое деяние и пропорционального вознаграждения пострадавшим сторонам.
1. «Христиане примут любой вздор, если он будет провозглашен церковью, как дело веры».[642]
2. «Католики обожествляют мать Иисуса, ей посылаются молитвы о помощи и заступничестве». Поклонение Св. Деве ослабило поклонение Христу и совсем отбросило в тень поклонение Всевышнему.
3. «У последователей папы семеро таинств».
4. Христианам обещано, что если только они верят в «драгоценную кровь Христа», эта кровь, пролитая Им для искупления грехов всего человечества (читай христиан), искупит каждый смертный грех.
Которая из этих теологий более привлекательна для искреннего исследователя, это вопрос, который смело может быть предоставлен здравому суждению читателя. Одна предлагает свет, другая – тьму.
В «Колесе Закона» сказано следующее:
...«Буддисты верят, что каждое деяние, слово или мысль имеет свое следствие, которое раньше или позже проявится в настоящем или в будущем состояниях. Злые деяния создадут плохие последствия;[643] добрые деяния создадут добрые последствия; преуспевание в этом мире или рождение в небесах… в каком-то будущем состоянии».
Это строгая и беспристрастная справедливость. Это идея о Верховной Власти, которая безошибочна, и поэтому не может иметь ни гнева, ни пощады, но предоставляет каждой причине, большой или малой вырабатывать свои неизбежные следствия. «Какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» [Матфей, VII, 2], – ни по выражению, ни по подтексту не указывает на какую-либо надежду на будущее помилование или спасение по доверенности. Жестокость и милосердие являются чувствами конечными. Верховное божество бесконечно, следовательно, оно может быть только СПРАВЕДЛИВЫМ, и справедливость должна быть слепой. Древние язычники придерживались по этому вопросу гораздо более философских взглядов, чем современные христиане, ибо изображали свою Фемиду с завязанными глазами. И сиамский автор труда, о котором идет речь, опять-таки обладает более почтительной концепцией о божестве, чем христиане, когда выражает следующую мысль:
...«Буддист мог бы поверить в существование Бога, возвышающегося над всеми человеческими качествами и атрибутами – совершенного Бога, выше любви и ненависти, и зависти, спокойно пребывающего в мирном счастии, которое ничто не может нарушить; и о таком Боге он говорил бы без пренебрежения, и не потому, что он хотел бы угодить Ему, или боялся бы оскорбить Его, но в силу естественного почитания. Но он не в состоянии понять Бога с атрибутами и качествами людей – Бога, который любит и ненавидит и выказывает гнев; Бога, который описан ли ему он христианскими миссионерами, или магометанами, или брахманами, или евреями – не выдерживает его стандарта даже обычного хорошего человека».
Мы часто удивлялись этим необычайным идеям о Боге и его справедливости, которых, как кажется, честно придерживаются те христиане, которые в делах своей религии слепо полагаются на свое духовенство, и никогда на свой собственный разум. Как странно нелогично это учение об отпущении грехов. Мы предлагаем обсудить его с христианами с буддийской точки зрения и за одно показать, посредством какого ряда софистических изощренностей, направленных к единой цели закрепления ярма духовенства на народной шее, его принятие в качестве божественной заповеди было наконец осуществлено; и также что оно оказалось одною из наиболее вредных и деморализующих доктрин.
Духовенство говорит: не имеет значения, как велики наши преступления против законов Божьих и человеческих; мы должны лишь верить в самопожертвование Иисуса ради спасения человечества, и Его кровь смоет с нас каждое пятно. Божье милосердие беспредельно и неизмеримо. Невозможно представить себе такой ужасный человеческий грех, что цена, заранее заплаченная за искупление грешника, не смогла бы стереть его, будь он даже еще в тысячу раз хуже. И к тому же – никогда не поздно раскаиваться. Хотя бы преступник ждал до последней минуты последнего часа последнего дня своей смертной жизни, прежде чем его побледневшие губы произнесут исповедь, – он может пойти в Рай; так поступил умирающий разбойник, и так могут поступить все другие, такие же порочные. Таковы утверждения церкви.
Но если мы выйдем за пределы малого круга вероисповедания и будем рассматривать вселенную, как целое, уравновешенное совершенным приспособлением частей, – как вся здравая логика, как самое малое, чуть мерцающее чувство Справедливости восстает против такого искупления чужой вины! Если бы преступник согрешил только против самого себя и не причинил бы зла никому другому, как только себе; если бы он посредством искреннего раскаяния мог вызвать удаление прошлых деяний, не только из памяти людей, но и из тех неразрушимых записей, которые ни одно божество – даже Высочайшее из Высочайших – не может заставить исчезнуть, тогда эту догму можно было бы понять. Но утверждать, что можно причинять зло своему собрату, убивать, нарушать равновесие общества и естественный порядок вещей, и затем – вследствие трусости, надежды или принуждения, не имеет значения – получить прощение через веру, что пролитие одной крови смывает другую пролитую кровь, – это нелепость! Могут ли результаты преступления быть удалены, если бы даже само преступление было прощено? Следствия причины никогда не бывают ограничены границами этой причины; также результаты преступления не могут считаться касающимися только преступника и его жертвы. Каждое доброе, как и каждое злое деяние имеет свои последствия, столь же осязаемые, как при падении камня в спокойную воду. Это уподобление избито, но оно самое лучшее, какое только можно придумать, поэтому будем им пользоваться. Расходящиеся по воде круги бывают больше или меньше, в зависимости от размеров камня, но даже мельчайший камешек, даже малейшая пылинка, вызывает в ней рябь. И нарушение это – не только видимое и на поверхности. Внизу, невидимо, по всем направлениям – вовне и вниз – капля толкает каплю, пока эта сила не коснется краев и дна. Более того, воздух над водой приводится в движение, и это нарушение переходит, как говорят нам физики, от слоя к слою в пространство на веки вечные; материи был дан импульс, и он никогда не теряется, никогда не может быть отозван!..
То же самое с преступлением, то же самое с его противоположением. Действие может быть мгновенным, последствия же его вечны. Когда, после того как камень был брошен в воду, мы сможем вернуть его в руку, откатить обратно круги, уничтожить потраченную силу, привести эфирные волны обратно в их прежнее состояние небытия и настолько смести всякий след бросания этого предмета, что даже отпечаток Времени не покажет, что это когда-либо совершалось, – тогда, тогда мы терпеливо можем выслушивать доводы христиан об эффективности их Искупления.
В чикагской «Таймс» недавно был напечатан отчет о казнях за первую половину нынешнего (1877) года – длинная и ужасная запись об убийствах и казнях. Почти каждый из этих убийц получил религиозное утешение, и многие заявили, что они получили от Бога прощение через кровь Иисуса и отправятся в день казни на небеса! Их обращение было осуществлено в тюрьме. Смотрите, в каком равновесии находятся чаши христианской Справедливости (!): эти убийцы с руками в крови, подталкиваемые демонами похоти, мести, жадности, фанатизма или просто звериною жаждою крови, зарезали своих жертв, в большинстве случаев не дав им времени покаяться или воззвать к Иисусу, чтобы он омыл их своей кровью. Они, вероятно, умерли, отягощенные грехами и, разумеется – согласно богословской логике – получили воздаяние за свои более или менее великие грехи. Но убийца, будучи настигнут человеческим правосудием, брошен в тюрьму, оплакан сентиментальными людьми, молящимися с ним и за него, произносит волшебные слова обращения, и идет на эшафот, как искупленное дитя Иисуса! Если бы не убийство, он не удостоился бы молитв, искупления, прощения. Не ясно ли, что этот человек поступил хорошо, что убил, ибо таким образом он обрел вечное счастье? А как обстоит дело с его жертвой, с его или ее семьей, родственниками, иждивенцами, общественными связями – разве у Справедливости для них нет никакого вознаграждения? Должны ли они страдать в этом мире и в следующем, в то время, как тот, кто причинил им зло, будет сидеть рядом со «святым разбойником» с Голгофы, получив благословение навеки? По этому вопросу духовенство сохраняет благоразумное молчание.
Стив Андерсон был одним из таких американских преступников – признанный виновным в двойном убийстве, поджоге и грабеже. Перед смертью он был «обращен», но в официальных документах сказано, что
...«обслуживавшие его духовные лица возражали против отсрочки его смертной казни на том основании, что они были уверены в его спасении, если он умрет тотчас, но не отвечали за него, если казнь будет отложена».
Мы обращаемся к этим духовникам и требуем, чтобы они сказали нам, на каком основании они были уверены в такой чудовищности. Как могли они быть уверены о темном будущем перед ними, и бесконечными результатами этого двойного убийства, пожара и грабежа? Они не могли быть уверены ни в чем, кроме того, что их отвратительная доктрина является причиной трех четвертей преступлений, совершаемых так называемыми христианами; что эти ужасные причины должны произвести такие же ужасные последствия, которые в свою очередь породят другие последствия и так будут катиться в вечности к завершению, которое ни один человек не может вычислить.
Или же возьмем другое преступление, одно из наиболее эгоистических, жестоких и бессердечных и все же одно из наиболее частых – соблазнение молодой девушки. Общество, вследствие инстинкта самосохранения, безжалостно осуждает жертву и изгоняет ее из своей среды. Она может быть доведена до детоубийства или до самоубийства, или же, если слишком боится смерти – может стать на путь порока и преступления. Она может стать матерью преступников, которые, подобно теперь знаменитому Джуксу, ужасающие деяния которого недавно в подробностях опубликовал м-р Дагдэйл, выращивают еще одно поколение уголовных преступников, численность которых доходит до сотен в течение 50-60 лет. И все это общественное бедствие произошло из-за эгоистической страсти одного мужчины; должна ли божественная справедливость прощать ему, пока его преступление не искуплено; и должно ли наказание пасть только на гнусных человеческих скорпионов, порожденных его похотью?
Только что в Англии поднялся протест по поводу открытия, что англиканские священники в широких масштабах практикуют устное исповедание грехов и дают отпущение таковых после наложения епитимьи. По наведенным справкам, то же самое в большей или меньшей мере делается в Соединенных Штатах. Будучи по этому поводу подвергнуты перекрестному допросу, духовники с победным видом предъявляли те статьи из английской «Книги публичных молитв», которые ясно дают им полномочие отпускать грехи властью «Бога, Св. Духа», каковое полномочие было передано им епископом путем возложения рук при возведении в священнический сан. Когда спросили об этом епископа, тот указал на [Матфея, XVI, 19], как на источник его власти связывать и развязывать на земле тех, кто должны получить благословение или осуждение на небесах; на апостолическую преемственность в качестве доказательства ее передачи от Симона Барджона ему самому. Настоящие тома не достигли своей цели, если они не доказали, 1) что Иисус Христос-Бог есть миф, выдуманный два столетия спустя после того, как умер действительно еврейский Иисус; 2) что поэтому он никогда не имел ни малейшего права наделять Петра или кого-либо другого неограниченными полномочиями; 3) что даже если бы он наделил его такими полномочиями, то слово Петра (скала) относилось к раскрытым истинам Петромы, а не к тому, кто трижды отрекся от него; и что кроме того, апостолическая преемственность есть только грубый и явный обман; 4) что «Евангелие от Матфея» есть подделка, обоснованная на совсем иной рукописи. Поэтому все это есть обман – как священника, так и кающегося в грехах. Но отложив все эти пункты на время в сторону, достаточно будет спросить этих самозваных служителей трех богов Троицы, как они примиряют это с самым простым понятием о справедливости – что если им дана власть отпускать грешникам грехи, почему же они не получили также способности посредством чуда удалять зло, содеянное против человека или имущества. Пусть они возвратят жизнь убитому; честь – обесчещенному; имущество тем, у кого оно было взято; и заставят чаши человеческой и божественной справедливости снова обрести равновесие. Тогда только мы сможем разговаривать об их божественном поручении связывать и развязывать. Пусть они скажут – могут ли они сделать это. До сих пор мир не получал ничего, кроме софистики – верил по слепой вере; мы требуем ощутимого, осязаемого доказательства справедливости и милости их Бога. Но все молчат; ни ответа, ни отклика, и все же неумолимый неошибающийся Закон Воздаяния продолжает свой неуклонный путь. И если мы будем наблюдать его продвижение; мы обнаружим, что он игнорирует все вероисповедания, никому не оказывает предпочтения, но его солнечный свет и громовые стрелы одинаково падают на язычника и на христианина. Никакое отпущение грехов не укроет последнего, если тот виновен, и никакая анафема не причинит вреда первому, если он невиновен.
Прочь от нас такая оскорбляющая концепция божественной справедливости, как проповедуемая священнослужителями на основании их собственного авторитета! Она хороша только трусам и преступникам. Если за ними стоит вся армия отцов и церковников, то нас поддерживает величайший из всех авторитетов – инстинктивное и почтительное ощущение вечного и вездесущего Закона гармонии и справедливости.
Но, кроме рассудка, у нас есть и другое доказательство, являющее полную необоснованность такой концепции. Так как Евангелия считаются «божественным откровением», то, несомненно, христиане будут их свидетельство считать решающим. Разве они подтверждают, что Иисус принес себя в жертву добровольно? Наоборот, там нет ни одного слова, которое подтверждало бы эту идею. Из них ясно видно, что он предпочел бы жить и продолжать то, что он считал своей миссией, и что он умер потому, что иначе не мог, и только тогда, когда его предали. Прежде, когда ему угрожало насилие, он сделался невидимым, применив месмерическую силу над окружающими, которой обладает каждый адепт Востока, и спасся бегством. Когда, наконец, он увидел, что время его настало, он уступил неизбежному. Но взгляните на него в саду на Елеонской горе, корчась в агонии, пока «его пот не стал большими каплями крови», горячо умоляющего, чтобы миновала его чаша сия; изнуренного этой борьбой до такой степени, что ангелу с небес пришлось спуститься и подкрепить его; и скажите, похоже ли это на картину приносящего себя в жертву мученика. В увенчание всего, и чтобы в наших умах не оставить никаких сомнений, мы имеем его собственные, полные отчаяния слова: «Не Моя воля, но Твоя, да будет» [Лука, XXII, 42-43].
Опять, в «Пуранах» можно найти, что Кришна был пригвожден к дереву стрелою охотника, который, умоляя умирающего бога простить его, получает следующий ответ:
...«Иди, охотник, по милости моей на Небеса, обитель богов… Затем блистательный Кришна, соединившись со своим собственным чистым, духовным, неисчерпаемым, непостижимым, нерожденным, неуничтожаемым, нетленным и вселенским Духом, который и Васудэва – одно, – покинул свое смертное тело и… он стал Ниргуна». (Уильсон, «Вишну Пурана», [644, с. 612].
Не есть ли это первоисточник повествования о Христе, прощающего разбойника на кресте и обещающего ему место на Небе? Такие примеры «требуют исследования, в отношении их происхождения и значения, настолько предшествовавших христианству», – говорит д-р Ланди в «Монументальном христианстве», и все же ко всему этому добавляет: «Я считаю, что идея о Кришне, как пастухе, старше чем любое из них («Евангелие о Детстве» и «Евангелие от Иоанна») и является пророчеством о Христе» (с. 156).
Факты, подобные этим, очевидно, послужили впоследствии благовидным предлогом, чтобы объявить апокрифическими все такие труды, как, например, «Наставления», которые уж слишком ясно являли полное отсутствие какого-либо раннего авторитета для доктрины искупления. «Наставления почти не расходятся с «Евангелиями»; но совершенно расходятся с догматами церкви. Петр ничего не знал об искуплении, и его почтение к мифическому отцу Адама никогда бы не позволило ему допустить, что этот патриарх согрешил и был проклят. По-видимому, также александрийские теологические школы не знали этой доктрины, не знал и Тертуллиан; также ее не обсуждает ни один из наиболее ранних отцов церкви. Филон рассматривает только историю Грехопадения, как символическую; Ориген смотрел на нее точно так же, как Павел как на аллегорию [48, с. 224].
Хотят они того или нет христианам приходится верить в повествование об искушении Евы змием. Кроме того, Августин оптимально высказался по этому предмету:
«Бог по Своей вольной воле», – говорит он, – «заранее отобрал определенных людей, независимо от предвиденной веры или добрых деяний, и непоправимо предопределил одарить их вечным счастьем, тогда как других Он таким же образом обрек на вечное осуждение!!» (De dono perseverantioe).[644]
Такие же отвратительные воззрения на пристрастность и кровожадность Бога обнародовал Кальвин.
...«Человеческое племя, испорченное в корне грехопадением Адама, несет на себе вину и слабость первородного греха; искупление его может быть достигнуто только через воплощение и искупительную жертву; в этом искуплении только милость, оказываемая избранникам, может сделать душу участницей; и такая милость, раз она дана, никогда не теряется; это избрание может исходить только от Бога, и оно включает только часть человеческого племени: остальные же предоставляются погибели; избранничество и погибель (horribile decretum) оба предопределены в божественном плане: этот план-закон, и этот закон вечен и неизменим… оправдание достижимо только верою, и вера есть дар Божий».
О, божественная справедливость, как кощунственно обращались с твоим именем! К несчастью для подобных спекуляций, веру в умилостивляющее действие крови можно проследить до самых древних обрядов. Едва ли найдется народ, который не знал бы этого. Все народы приносили животные и даже человеческие жертвы богам в надежде предотвратить этим общественное бедствие, путем умиротворения гнева какого-то мстительного божества. Имеются примеры греческих и римских генералов, приносивших свои жизни просто ради успеха своих армий. Цезарь на это жалуется и называет это галльским суеверием.
«Они предают себя смерти… веря, что если жизнь не будет отдана за жизнь, то бессмертные боги не могут быть ублажены», – пишет он.
«Если какое-либо зло готово обрушиться или на тех, кто теперь приносят эту жертву, или на Египет, – пусть будет оно отвращено на эту голову», – возглашали египетские жрецы, принося в жертву одного из своих священных животных.
Проклятия произносились над головою искупительной жертвы, на рога которой был намотан кусок библоса [333, с. 380]. Животное обычно уводили в пустынную область, посвященную Тифону, в те первобытные века, когда египтяне еще держали это роковое божество в некотором почете. Именно этот обычай дал происхождение «козлу отпущения» евреев, которые, когда рыжий бог-осел был отвергнут египтянами, начали приносить в жертву другому богу «красного теленка».
«Пусть все грехи, которые были совершены в этом мире, падут на меня, чтобы мир мог быть освобожден», – воскликнул Гаутама, индусский Спаситель, за века до нашей эры.
Никто не будет в нашем нынешнем веке утверждать, что именно египтяне что-либо заимствовали у израильтян, в чем они теперь обвиняют индусов. Бунзен, Лепсий, Шампольон уже давно установили первенство Египта перед израильтянами относительно древности, так же как и всех религиозных обрядов, которые мы теперь опознаем у «избранного народа». Даже Новый Завет кишит цитатами и повторениями из «Книги Мертвых», и Иисус, – если все, приписываемое ему его четырьмя биографами, верно, – должен был быть знаком с египетскими Погребальными Гимнами.[645] В «Евангелии от Матфея» мы находим целые фразы из древнего и священного «Ритуала», который предшествовал нашей эре более чем на 4000 лет. Мы опять будем сравнивать.[646]