Блейк Дженнифер. Порочный ангел

   Элеонора равнодушно разрешила генералу подвести себя к экипажу, тому самому, в котором она уже когда-то ездила.
   Когда они расселись, Уокер сказал:
   — И еще вот что, сеньора. Вы не обязаны оставаться в Никарагуа. Мы все прекрасно поймем, если вы решите оставить нас. Мы будем рады оплатить ваши расходы, помочь доехать туда, куда вы пожелаете. Это самое меньшее, что мы можем сделать.
   Был ли это намек, что они… он и Нинья Мария… предпочитают, чтобы она уехала? Ничего удивительного. Они, конечно, не смогут забыть эпизод, который хотели бы вычеркнуть из своей памяти. Но, вне всякого сомнения, Нинья Мария может думать иначе, решила Элеонора, вспомнив о Невилле Кроуфорде. «Неудивительно, если я и любовница генерала станем подругами», — цинично подумала Элеонора.
   Генерал ждал ответа.
   — Я ценю вашу заботу, сэр, и ваши щедрые предложения, но я еще не решила, что делать. Мне нужно немного времени.
   — Я… вполне понимаю, — сказал он и бросил взгляд на суровое лицо полковника Фаррелла, сидевшего напротив. — Нет никакой спешки. К тому же, если это не нарушит ваш траур, я хотел бы пригласить вас на небольшой прием, который мы устраиваем через три дня, в четверг. Мы, как всегда, хотели бы видеть такую красавицу в Доме правительства.
   Конечно, благоразумно было принять и комплимент и приглашение, даже если и были другие планы. Генерал ничего, кроме согласия, и не ждал.
   — Когда-нибудь, Элеонора, если я смогу вернуться к менее официальному обращению и называть вас, как привык, я хотел бы услышать вашу историю о том, что произошло с вами за эти три месяца. Мы, конечно, в общих чертах знаем — по сообщениям, полученным из Гондураса. Но я предполагаю также и нечто большее, о чем мы можем лишь догадываться. Я, конечно, не хочу на вас давить или устраивать подобие допроса, но хотел бы услышать то, что вы можете мне рассказать, позднее, когда пройдет время и острота воспоминаний притупится.
   Элеонора сжала пальцами колени и почувствовала жгучую боль при одной только мысли о прошлом. Она с трудом сглотнула и стала смотреть поверх головы генерала в пустоту.
   — При всем уважении к вам, генерал, — сказала она дрожащим голосом, — я не уверена, что когда-нибудь смогу об этом рассказывать.
   Уличный шум, выкрики продавцов, голоса прохожих, пронзительный визг свиней, чей покой в грязной луже потревожил экипаж, ворвались внутрь, нарушив тишину в экипаже. Элеонора бросила взгляд на Гранта и увидела, как его голубые глаза впились в кольцо с печаткой, державшееся на ее пальце с помощью скатанного и засунутого внутрь обрывка материи. Он медленно поднял голову и взглянул в ее зеленые глаза. Элеонора не могла определить, что он думает и чувствует. Его эмоции были наглухо скрыты, а бронзовое лицо ничего не выражало. Влажная жара становилась сильнее. Прислонившись к бархатным подушкам, она почувствовала, как пот ручейками стекает по спине. Генерал переключил внимание на кипу бумаг и отчетов, которые полковник Томас Генри вручил ему при встрече. Затем, нахмурившись, отодвинул их от себя и устремил взгляд в пространство.
   Элеонора продолжала молчать. Но это могло показаться неприличным — будто ей не хочется поддерживать разговор, и, откашлявшись, она произнесла:
   — Я хочу поздравить вас, генерал, с победой в Ривасе.
   — Эта заслуга принадлежит моему большому союзнику, холере, — он холодно улыбнулся.
   — Но я понимаю, что ваши люди храбро сражались, и вы укрепили здесь свои позиции.
   Его грудь часто вздымалась и опускалась под черным сюртуком.
   — На данный момент — да, — согласился он, и его светлые брови сошлись вместе. — Когда я говорил о вашем брате, я был искренен. Он показал себя хорошим солдатом и прекрасным честным человеком. Я не хочу смущать вас воспоминаниями о ваших потерях, но я хочу, чтобы вы знали: фаланга не такая большая и не такая безликая, чтобы не скорбеть в связи с уходом из жизни такого молодого ее представителя. Вы должны знать, что мы ценили Жан-Поля не меньше… Но хорошо, мы поговорим об этом в другой раз, когда вы отдохнете.
   Элеонора хотела ответить что-то подобающее случаю, но с горечью поняла, что ничего из сказанного ею раньше не пробилось сквозь эгоцентризм Уокера к его душе. Единственное, что он хотел, — быть проинформированным любой ценой. Это Элеонора понимала, но почему он выделил Жан-Поля, а не Луиса, который представлял, безусловно, большую ценность и с точки зрения военных, являлось для нее загадкой. Спрашивать об этом генерала она не собиралась. Видимо, на то была причина. Она вообще научилась о многом догадываться за эти последние месяцы.
   Экипаж остановился перед Домом правительства. Едва генерал вышел, его окружила охрана, следовавшая за экипажем верхом.
   — Итак, до четверга, — он медленно улыбнулся. Когда экипаж уехал, в тишине раздался вежливый, холодный голос Гранта:
   — Куда ты хочешь поехать?
   — Не знаю, — сказала она растерянно, понимая, что ей придется вернуться под покровительство этого человека, но все же была не в силах высказать это. — Может быть, в отель.
   — Кажется, ты однажды уже останавливалась в «Аламбре»?
   Она утвердительно кивнула. Грант высунулся в окно, чтобы дать необходимые распоряжения. Элеонора наблюдала, как он сел обратно, разглядела, насколько это позволяла темнота экипажа, что на нем нет новых грубых шрамов и ран. Он выглядел сильным, таким, каким она встретила его впервые. Следуя своим мыслям, она импульсивно спросила:
   — Плечо? Оно тебя больше не беспокоит?
   Быстро взглянув на нее из-под темных ресниц, он ответил:
   — Зажило.
   — А ты был с Уокером во втором походе на Ривас?
   — Да.
   Она засмеялась:
   — Не могу поверить, что ты когда-то был ранен. Ты выглядишь таким здоровым.
   — Какого черта? — грубо спросил он, и его голос завибрировал от презрения и страсти. — Проведя несколько недель в джунглях с другим мужчиной и вернувшись назад с его именем и кольцом на пальце, вдруг изображаешь такую заботу?
   — Не понимаю, что ты имеешь в виду, — неуверенно произнесла Элеонора, смущенная его внезапной атакой.
   — Я думаю, понимаешь, — ответил он и посмотрел на нее напряженным взглядом, заставившим ее нервничать.
   Без всяких угрызений совести Элеонора оставила попытки возобновить разговор. Ее забота была искренней, однако сказать об этом казалось немыслимым. Она замолчала и с интересом принялась смотреть в окно, чтобы отвлечься.
   Грант тоже умолк, хотя Элеоноре показалось, что на протяжении короткого пути он раз или два бросал на нее озабоченные взгляды.
 
   «Аламбра» была такой же, как и в то время, когда они с Мейзи жили в ней. Здесь стало спокойнее, меньше постояльцев, но атмосфера все та же: уютная, ненавязчивая. Получить комнату не составило труда, особенно гостье генерала Уокера. Следуя за новым управляющим, Грант проводил ее до комнаты. Управляющий суетился, одергивал занавеси, проверял воду в кувшине, смотрел, есть ли полотенце и мыло в умывальнике, прежде чем остановился и.взволнованно взглянул на человека в форме американской фаланги, ожидая одобрения. Грант кивнул, что означало разрешение уйти. Потом постоял со шляпой в руке, пока шаги управляющего не стихли на потертой длинной дорожке в коридоре.
   — Спасибо, — начала было Элеонора.
   — У тебя есть все, что нужно? — спросил Грант.
   Они оба умолкли. Элеонора посмотрела на него в тот момент, когда внезапная мягкость на лице Гранта сменилась насмешливой улыбкой. Эта мягкость так быстро исчезла, что она засомневалась — не привиделось ли ей. Секундой позже он заговорил:
   — Я прослежу, чтобы багаж доставили сразу, как выгрузят с корабля.
   — Там только саквояж.
   — Я прослежу, — повторил он.
   — Мне, может быть, понадобятся вещи, оставленные в особняке.
   Он кивнул.
   — Они еще там. Все на месте. Я скажу, чтобы сеньора Паредес послала их тебе.
   В его голосе снова появились грубые нотки. Элеонора слегка улыбнулась и по-королевски кивнула, вспомнив уроки бабушки, чистокровной французской аристократки.
 
   На следующий день к ней явился редактор газеты «Эль Никарагуэн» — молодой человек с испачканными чернилами пальцами и спокойным лицом. Его интерес к ее испытаниям был таким искренним, что Элеонора рассказала ему больше, чем собиралась. Она приняла еще одного гостя — доктора Джоунса из военного госпиталя. Ссылаясь на приказ кого-то очень важного в командовании фаланги и отмахнувшись от ее протестов, он осмотрел Элеонору, дал мазь для ран на руках, прописал лимонный сок и пахту и сказал, что это поможет снять солнечный загар. Он объявил, что вес у нее нормальный, но на его вкус она худовата. Чтобы исправить это положение, доктор велел ей есть мясо, овощи, жирные десерты, в которых он себе отказывает. Их разговор, естественно, перешел на госпиталь и раненных в последней стычке. Когда он, наконец, собрался уходить, Элеонора пообещала заглянуть в госпиталь, посмотреть на его нововведения.
   Полдень был посвящен выполнению обещаний. Грант сдержал слово, и ее багаж из особняка прибыл. Вещи были аккуратно упакованы, и она заподозрила, что он сам укладывал ее кринолин и платья.
   Встряхнув их, она увидела, что они хорошо выглажены, и ей оставалось их только повесить. Элеонора никак не могла решить, какое из трех платьев надеть на прием к генералу. Блузка, данная майором Кроуфордом, не годилась; ни одно из платьев — ни с розочками, ни из зеленого муслина — не соответствовало ее положению вдовы. Может, использовать черные ленточки и черную мантилью с зеленым платьем? Но это ей показалось неуместным.
   Вот почему, когда она открыла на стук дверь и увидела улыбающегося солдата, протягивающего ей коробку с платьем в полдень третьего дня, это выглядело как исполнение ее тайного желания, а не как сюрприз.
   — С поклоном от полковника, мэм, — сказал молодой человек и поклонился сам.
   Элеонора немного поколебалась, но, подумав, что это, возможно, пример того, как «республика Никарагуа оплачивает ее расходы», приняла коробку с улыбкой и выражениями благодарности, для которой подыскала самые великодушные слова. Стоило ли отказывать Уокеру, если он хочет загладить свою вину? Это оказалось черное кружевное платье на серовато-бежевой атласной подкладке. Когда она внимательно осмотрела его, то поняла, что оно сшито по выкройке ее муслинового. Размеры и фасон те же — с оборками от подчеркнутой линии талии, с широким кружевным воротником, закрывающим плечи. После получасовой борьбы с пуговицами на спине, Элеонора убедилась, что оно сидит хорошо, может, чуть широковато в талии, но, без всякого сомнения, зеленое грешило тем же.
   Сделано со вкусом, подумала она, прохаживаясь перед зеркалом, вделанным в шкаф. Неяркое, без фальши глубокого траура. Атлас просвечивал сквозь кружева и прекрасно оттенял ее волосы и кожу. Элеоноре подумалось, что в слишком открытом вырезе платья должно быть какое-то украшение. Не раздумывая, она взяла медальон с изображением Святого Михаила, сняла его с цепочки и повесила на черную ленту так, чтобы он лежал в ямке у основания шеи. Элеонора оделась и ждала, когда экипаж генерала приедет за ней. Увидев Невилла Кроуфорда в качестве сопровождающего, она постаралась скрыть разочарование.
   Кроуфорд, однако, не собирался молчать о своих чувствах. Он сел в экипаж, скрестил ноги, улыбнулся и посмотрел ей в лицо.
   — Не везет пока, да? Если он не подойдет к вам, вы должны будете подойти к нему.
   — Что вы имеете в виду? — спросила Элеонора.
   — Я имею в виду, что у нас нет времени ждать, пока полковник преодолеет чувство ревности и уязвленной гордости.
   — Ревности?
   — Естественно. Подумайте сами, что может чувствовать Фаррелл, узнав, что совершил де Ларедо ради вашего спасения?
   Прошла минута, прежде чем Элеонора смогла понять смысл слов майора. Она знала, что он ждет от нее ответа.
   — А почему такая спешка?
   — До нас дошли слухи, что Уокер намерен арестовать президента Риваса и его кабинет как изменников республики, потому что у Риваса были контакты с лидером Сальвадора. Были какие-то уличные беспорядки в Леоне с антиамериканскими настроениями. Откровенно говоря, я подозреваю, что Ривас сам распространяет эти слухи. Газета «Президент» нарушила его планы в начале месяца, когда Уокеру устроили восторженный прием в Леоне при отступлении костариканской армии. Бьюсь об заклад, что Ривас намерен проверить, кто из них популярнее. Сейчас, когда маленький генерал опасается угрозы нападения, он, Ривас, хотел бы выгнать американских фалангистов из страны, прежде чем Уокер задерет нос. Или нацелится на президентский пост.
   — Еще одно предательство, — пробормотала Элеонора. Невилл Кроуфорд покачал головой.
   — Возможно. Но для нас не имеет никакого значения, где и как рождаются слухи. Мы хотим того же, что и Ривас, — избавиться от Уокера.
   — Но в таком случае… что мы должны делать?
   Не обратив внимания на ее сарказм, он объяснил:
   — Вполне очевидно, Уокер не может игнорировать ситуацию. Может оказаться так, что он будет вынужден делать то, что и предполагают слухи. Нам надо знать точно, как он намерен действовать и когда.
   — А почему надо меня вовлекать в это? Почему не поручить Нинье Марии это выяснить?
   — Потому что, — сказал он после минутного колебания, — после инцидента с Хуанитой он ей больше не доверяет. Наиболее важные встречи с офицерами он устраивает в доме Фаррелла.
   — Начинаю понимать, — сказала она.
   — Я думаю, мы можем быть уверены, что Уокер не примет решения, не проконсультировавшись с Фаррел-лом, независимо от того, последует он его совету или нет.
   — А что если эта встреча уже произошла? — спросила она.
   — Мои информаторы работают быстрее людей Уокера. В лучшем случае он мог узнать это несколько часов назад. Вы поспеете вовремя, если будете действовать быстро.
   — Я… у вас есть предложение, как я могу это сделать? — Она отвела глаза и посмотрела в окно.
   Экипаж въехал на площадь. Через несколько секунд они остановятся у дверей Дома правительства.
   — Немногие мужчины могут противостоять своим желаниям, — тихим голосом сказал он в темноте. — И если инициатива будет исходить от вас, Элеонора, то, я уверен, все будет в порядке, да и я бы тоже не устоял.
   Эти слова Невилла Кроуфорда потрясли ее. Она думала, что он слишком занят своей карьерой, чтобы обращать внимание на ее привлекательность. Элеонора чувствовала себя спокойно, зная, что он не подвержен ее чарам. У нее нет повода думать, что он будет домогаться ее, но все же…
 
   Дом правительства сверкал огнями, повсюду раздавались звонкие голоса. Элеоноре показалось, что в люстрах зажжено больше свечей, чем когда она танцевала здесь в последний раз. Больше женщин, больше ярких сверкающих украшений. Стол, накрытый для ужина, заставлен более разнообразными блюдами, бокалы с вином мелькали чаще, музыка звучала громче, танцоры неслись быстрее. Возможно, ей это просто казалось после стольких недель ужаса. В воздухе чувствовалось какое-то напряжение, и, наблюдая, как эти мужчины и женщины едят и пьют, ей показалось, что в их движениях она замечает жадность и страх перед будущим.
   Несмотря на то что Нинья Мария стояла рядом со злым лицом, Уильям Уокер произнес приветственную речь в честь Элеоноры, но на протяжении всего вечера к ней больше не подходил. Генерал занялся иностранными сановными гостями, среди которых был человек явно богатый и говоривший, как нью-йоркские магнаты.
   Услышав звуки вальса, Элеонора напомнила себе, что она носит траур по Луису. Майор Кроуфорд стоял, рядом, пока его не пригласила на танец Нинья Мария. Какое-то время с ней постоял доктор Джоунс, потом подошел, опираясь напалку, полковник Генри, потом — офицеры, знакомые Луиса, и стало казаться, что это она проводит прием. Элеонора почувствовала некоторое облегчение, когда все стали расходиться. Ответив на многочисленные соболезнования, что было нелегко, и, что еще тяжелее на вопросы, вызванные простым любопытством, она одна стояла у окна, когда сзади послышался легкий шум.
   Повернувшись, она увидела Гранта и настороженно приподняла подбородок. Он протянул ей бокал.
   — Выпей, — сказал он без всякого вступления. — Похоже, тебе это пойдет на пользу.
   Обида и самолюбие боролись в ней. Но голос прозвучал насмешливо, когда она сказала:
   — Как великодушно с твоей стороны.
   Он не ответил, и, чтобы хоть чем-то себя занять, Элеонора поднесла бокал к губам. В этот самый момент Грант протянул руку к медальону.
   Испугавшись, Элеонора быстро глотнула, подавившись шампанским, и судорожно схватилась рукой за горло. Осмотревшись, Грант поспешно взял у нее бокал, поставил на столик и, открыв окно, вывел ее на галерею. Когда он постучал рукой по спине, Элеонора яростно затрясла головой.
   — Со мной все в порядке.
   — Ты уверена?
   Она кивнула, скривив губы в улыбке, и посмотрела вниз.
   — Надеюсь, ты не испортила вином платье. Оно может оставить пятно.
   — Я забыла поблагодарить генерала Уокера за то, что он послал мне его.
   Его молчание заставило Элеонору поднять глаза. Она увидела насмешку на лице Гранта.
   — Так это ты? — спросила она медленно. — Это был ты? Солдат говорил… Но я думала…
   — Не делай из этого трагедии, — сказал он коротко. — Я подумал, что тебе может понадобиться платье. Забудь об этом.
   Прежде чем она смогла ответить, он повернулся на каблуках и вышел. Элеонора смотрела ему вслед и сердце ее трепетало, словно она только что упустила редкую возможность. Она понимала, что это была не просто любезность с его стороны. Элеонора увидела, как Нинья Мария вызывающе прошла вперед и хищно положила руку на плечо Гранта. Именно в этот момент Элеонора вспомнила, какую рискованную игру должна вести.

Глава 19

   Уйти из Дома правительства незамеченной было нетрудно. Даже солдаты, охранявшие вход, казалось, не обратили на нее никакого внимания.
   Было еще не поздно, площадь освещалась светом ламп, проникавшим через открытые двери домов, окружавших ее с трех сторон. Люди парами, семьями, старики, дети толпились здесь, наслаждаясь прохладой позднего часа, музыкой, доносившейся из открытых окон здания, которое Элеонора только что покинула. Но даже в кромешной тьме она могла безошибочно найти дорогу к особняку через площадь и по Санта-Селья. Много раз ступала она по этим серым камням, и неудивительно, что ноги сами понесли ее знакомым путем.
   Какое-то мгновение она стояла под навесом галереи, глядя на толстый ствол бугенвиллеи на углу дома. Вздрогнув, Элеонора попыталась стряхнуть с себя воспоминания и взялась за колокольчик.
   Прошло несколько минут, прежде чем в замке заскрежетал ключ и сеньора Паредес высунулась в приоткрывшуюся дверь. Элеоноре, однако, показалось, что прошел по меньшей мере час. Нервное напряжение и откровенный страх превратили ее лицо в маску, когда она порывисто прошла мимо пожилой женщины.
   — Добрый вечер, — бросила Элеонора, снимая черную мантилью и стуча каблуками по прохладным плиткам пола.
   Закрыв дверь, сеньора торопливо засеменила следом.
   — Сеньор полковник ждет вас? — спросила она. Элеонора, дойдя уже до подножия лестницы, обернулась.
   — Я думаю, он будет рад меня видеть, — произнесла она тихо.
 
   В комнате, которая служила им с Грантом спальней, все осталось по-прежнему. Элеоноре не надо было зажигать свечу, чтобы понять это. Лунный свет, проникающий сквозь окно галереи, освещал комнату. Гардероб, умывальник, стол, за которым они вместе ели, картина на стене, кровать, застеленная покрывалом, — все как раньше, даже коврики на тех же местах. И лишь решетка на окне открыта, ее половинки прижаты к наружной стене. Вещи Гранта там же, где они лежали, когда он уходил на Ривас. Его рубашки и бриджи аккуратной стопкой высились в гардеробе, бритва и расческа с серебряной ручкой лежали на умывальнике. Элеонора коснулась пальцами щетки для волос, ее оправа стала фиолетовой от длительного пользования, и следовало ее отполировать. Через минуту мысли Элеоноры перескочили на другое.
   «Мало кто из мужчин способен противиться своим желаниям», — сказал Невилл. Что он имел в виду? Что мало найдется мужчин, которые устоят, если она сама предложит себя? Но дело в том, что она хорошо знает Гранта. Он не только способен противиться, но и станет противиться. Он не тратил времени на сопротивление призыву Хуаниты в то памятное утро. Он покончил с ней с откровенной прямотой. Так же он может отвергнуть и ее. Несмотря на браваду, с какой она ответила сеньоре, она допускала, что такой вариант возможен, но умерла бы от унижения, поступи он так.
   Выйдя на галерею, Элеонора посмотрела, далеко ли от перил до земли, и внутри у нее все похолодело. У Гранта тогда были причины так поступить. Хуанита вела себя, как дикарка: царапалась, нападала на них обоих. Но это Элеонору не успокоило. Необходимо прямо себе признаться, что и с нею могут поступить так. Может, ему станет труднее отнестись к ней с жестокостью, если она окажется раздетой?..
   Элеонора закусила нижнюю губу, медленно подняла руки за голову, пытаясь расстегнуть блестящие пуговицы, до которых смогла дотянуться, потом опустила руки, давая им отдохнуть, и снова закинула их за голову, желая покончить с остальными пуговицами.
   Поглощенная этим занятием, она не заметила, как в дверях, ведущих на галерею, появилась тень. Когда Грант вошел в комнату, она застыла от неожиданности. Он швырнул шляпу на комод, схватил ее за локоть и медленно повернул к себе спиной, потом обхватил сильными мускулистыми руками вокруг талии. Прикосновение его пальцев обожгло ее обнаженную кожу, а голос, низкий и тихий, прошептал в самое ухо:
   — Я помогу тебе.
   Элеонора почувствовала облегчение, последние силы покинули ее, и она прильнула к нему. Пульс учащенно бился, грудь высоко вздымалась и опускалась и от страха, и от предвкушения возбуждения. Чувство вины ушло глубоко в подсознание, оно улетучилось, прежде чем томная волна захлестнула ее, и она не могла и не хотела ей противиться.
   Рука Гранта уже расстегнула последние пуговицы и принялась вынимать одну за другой заколки из ее волос. Когда не осталось ни одной, они рассыпались, покрыв спину сверкающим каскадом. Грант повернул ее к себе, запустил пальцы в красно-золотые локоны и откинул назад ее голову, отыскивая мягкие губы. Элеонора обняла его за шею, ее пальцы впились в тонкую ткань кителя. Она ощутила нарастающую силу его желания и знала, как скоро в ней родится ответный порыв, который охватит каждую частичку ее тела. Его губы скользнули к нежной шее, потом за ухо. Элеонора не противилась, когда он спустил с ее плеч кружева, его поцелуй обжег ямку у горла, отодвинув прохладный медальон.
   Она закрыла глаза, чувствуя как во сне, что он поднял ее и перенес на постель. Несколькими быстрыми движениями она сбросила с себя мешавшую ей одежду, ощутив прикосновение к коже теплого ночного воздуха. Ее обнаженное тело восторженно отозвалось на его ласку. Опустив ресницы, Элеонора ладонью гладила его грудь, покрывшуюся капельками пота, напрягшийся живот. Свежий запах прокаленной на солнце одежды и лавровишневой воды смешался с запахом горячих тел, тесно прижавшихся друг к другу. Сильная рука Гранта с шершавыми подушечками пальцев нежно ласкала ее грудь, потом, когда он прижался к ней губами, она почувствовала знакомый вкус страсти на языке. Его руки двигались ниже, к талии и бедрам, и она ощутила охватившее ее нарастающее желание.
   Элеонора знала, что только этот человек способен дать ей такое наслаждение. Грант действовал на нее как катализатор, доводя ее до безумия, способного преодолеть любые преграды. Его обжигающие поцелуи распаляли ее страсть, биение сердца отдавалось в ушах, его дыхание обжигало щеку, смешиваясь с ее собственным, а тело таяло от прикосновения его крепких рук. И, не в силах больше сдерживаться, она рванулась ему навстречу, и волна наслаждения захватила ее растопленным серебристым потоком, который поглотил все ее тело, проникнув в каждую клеточку.
   Элеонора открыла глаза и улыбнулась, глядя в глубокие, темные, как океан, глаза человека, лежащего рядом. Он поцеловал ее трепещущие губы, и она вздохнула, чувствуя ни с чем не сравнимое блаженство и то, как она сама растворяется в волнах любви.
   — Элеонора?
   Настойчивость его голоса вернула ее к действительности. Она медлила, собираясь с силами, чтобы откликнуться, и в этот момент стыд, ужасный и отравляющий, охватил ее. Что в ее поступке было по собственной воле, а что — служило задаче, которую она обязана выполнять?
   Делать то, что она хотела, притворяясь, будто должна, или делать то, что должна, притворяясь, что ей этого хочется? Что из этого отвратительнее? Медальон Святого Михаила жег ей кожу плеча, как клеймо. Клятвы, которыми они обменялись с Луисом, ни к чему не обязывали, она не была ими связана, но, конечно, другие будут с пристальным вниманием наблюдать, как она переносит утрату. Но Элеонора знала: ничто для нее несущественно, кроме одного, — что думает о ней Грант.
   Лицо Элеоноры запылало, она приподнялась на локте и потянулась к нижней юбке. Грант перехватил ее руку, но она вырвалась, соскользнув с постели.
   Одно движение — и он выхватил нижнюю юбку, притянул ее обратно к себе и держал, пока она не перестала сопротивляться.
   — Куда ты собираешься? — лениво спросил он, сдувая с губ прилипшую прядь ее волос. Элеонора откашлялась.