Блок Лауренс. Пляска на бойне

   - Или убили бы тебя вместе с ним. - Джо переложил кассету из одной руки в другую с таким видом, словно ему хотелось кому-нибудь ее отдать. Наверное, придется мне это посмотреть, - сказал он. - В комнате отдыха у нас есть видик, только надо будет отогнать от него старых перечниц-пенсионеров они там целыми днями сидят. - Он встал. - Посмотри-ка его вместе со мной, ладно? Я могу упустить что-нибудь важное, а ты мне подскажешь.
   В комнате отдыха никого не было, и он повесил на двери объявление, чтобы никто не заходил. Мы быстро прокрутили начало "Грязной дюжины", и начался фильм, который сняли Стетнеры. Сначала Джо отпускал разные шуточки по поводу их костюмов и фигуры Ольги, но, когда дело пошло всерьез, он умолк. Этот фильм на всех так действовал.
   - Господи Боже мой! - произнес он, когда я включил перемотку.
   - Ага.
   - Расскажи-ка мне еще раз про того мальчишку, которого они прикончили. Ты говоришь, его звали Бобби?
   - Нет, Счастливчик. Бобби - это тот, что помладше, он на другом рисунке.
   - Значит, это Бобби ты видел на боксе. А Счастливчика ни разу не видел.
   - Да.
   - Ну, конечно, как же ты мог его видеть? Его уже не было в живых, когда ты посмотрел эту кассету и даже когда убили Левека. Запутанная история, но ведь ты меня предупреждал, да? - Он достал сигарету и постучал концом по тыльной стороне руки, - Мне придется кое с кем это согласовывать. С начальством и, вероятно, с окружной прокуратурой Манхэттена. Все не так просто.
   - Знаю.
   - Оставь-ка мне пленку, Мэтт. Ты будешь по тому же телефону? У себя в отеле?
   - Мне сегодня надо будет еще кое-куда сходить.
   - Ну, вообще-то не удивляйся, если сегодня ничего от меня не услышишь. Скорее завтра, а то и в среду. На мне висит еще несколько дел, я вроде бы обязан и ими заниматься, но за это возьмусь прямо сейчас. - Он вынул кассету из магнитофона. - Ну и ну. Ты хоть раз видел что-нибудь подобное?
   - Нет.
   - На какое же дерьмо нам приходится смотреть. Знаешь, когда я был мальчишкой и любовался, как скачут эти ребята из конной полиции, я ни о чем таком и представления не имел.
   - Знаю.
   - Ни малейшего представления, - повторил он. - Ни малейшего.
   До вечера среды от него ничего не было слышно. Я пошел на собрание в церковь Святого Павла, а когда в десять вернулся в отель, мне передали два сообщения. Первое пришло без четверти девять - он просил меня позвонить ему в участок. Три четверти часа спустя он позвонил еще раз и оставил какой-то неизвестный мне номер телефона.
   Я позвонил туда и попросил человека, который взял трубку, позвать Джо Деркина. Тот прикрыл трубку рукой, но я слышал, как он крикнул:
   - Джо Деркин! Есть тут такой?
   Наступила пауза, потом трубку взял Джо.
   - Поздно ты засиделся, - сказал я.
   - Ага. Только сейчас я не на работе. Послушай, у тебя есть несколько минут? Я хочу с тобой поговорить.
   - Конечно.
   - Приходи сюда, ладно? А где это я, черт возьми? Погоди минуту, не клади трубку. - Он тут же вернулся и продолжал: - Заведение называется "Ол-Америкен", это на...
   - Я знаю, где это. Ничего себе!
   - В чем дело?
   - Да ни в чем, - сказал я. - Сойдет там спортивный пиджак и галстук или обязательно нужен вечерний костюм?
   - Не валяй дурака.
   - Ладно.
   - Дыра, конечно, что и говорить. Тебя это смущает?
   - Нет.
   - У меня как раз подходящее настроение для такого места. Куда я, по-твоему, должен был пойти? В отель "Карлайл"?
   - Сейчас буду, - сказал я.
   "Ол-Америкен" находится на западной стороне Десятой авеню, в квартале к северу от "Грогана". Бар помещается здесь на протяжении уже нескольких поколений, однако вряд ли он когда-нибудь попадет в национальный список исторических памятников. Это всегда была гнусная забегаловка.
   В баре пахло прокисшим пивом и прохудившейся канализацией. Когда я вошел, бармен равнодушно посмотрел на меня. Полдюжины личностей уголовного вида, сидевших за стойкой, даже не обернулись. Я прошел мимо них к столику в глубине зала, где спиной к стене сидел Джо. На столике была полная до краев пепельница, стакан с остатками льда и бутылка виски "Хайрем Уокер". Держать бутылку на столе не полагается, это нарушение правил, но от человека с полицейским значком обычно не требуют чересчур строгого их соблюдения.
   - Значит, все-таки нашел, - сказал он. - Возьми себе стакан.
   - Не надо.
   - Ах да, ты же не пьешь. Ну и не бери никогда в рот эту гадость. - Он взял свой стакан, отпил немного и скривился. - Хочешь кока-колы или еще чего-нибудь? Только тебе придется сходить самому, обслуживание тут не на высоте.
   - Может быть, потом.
   - Ну, тогда садись. - Он ткнул сигаретой в пепельницу. - Господи Боже мой, Мэтт! Господи Боже мой!
   - В чем дело?
   - А, сплошное дерьмо. - Он сунул руку куда-то вниз, достал видеокассету и швырнул на столик. Она скользнула по нему и упала мне на колени. - Не урони, - сказал он. - Чертовски трудно было заполучить ее обратно. Не хотели отдавать. Хотели оставить у себя.
   - Что случилось?
   - Только я уперся, - продолжал он. - Я сказал - эй, не хотите играть, так отдайте мне мяч. Им это не понравилось, но было проще отдать, чем со мной препираться, уж очень я разошелся. - Он допил стакан и со стуком поставил его на столик. - Можешь забыть про Стетнера. Ничего не выйдет.
   - Что это значит?
   - То и значит, что ничего не выйдет. Я говорил с начальством. Я говорил с помощником окружного прокурора. Ты много чего собрал, только из этого ничего не выйдет.
   - Не забывай, что у нас есть видеозапись, и там два человека совершают убийство, - сказал я.
   - Ну да, - отозвался он. - Верно. Я ее видел и никак не могу выкинуть из головы, поэтому и пью поганое виски в самой поганой забегаловке, какая только есть в этом блядском городе. Но что мы там видим? На нем капюшон, и лицо почти все закрыто, а на ней эта сучья маска. Кто они такие? Ты говоришь, что это Берген и Ольга, и я говорю, что ты, скорее всего, прав, но попробуй посади их на скамью подсудимых, покажи пленку присяжным и докажи, что это они и есть. "Прошу судебного пристава раздеть обвиняемую, чтобы присяжные могли как следует разглядеть ее сиськи и убедиться, что на пленке в точности такие же". Потому что сиськи - это все, что у нее можно как следует разглядеть.
   - И рот.
   - Ну да, и почти все время он занят. Послушай, в этом вся штука. Тебе вряд ли удастся добиться, чтобы присяжные согласились просмотреть эту пленку. Любой защитник постарается не допустить этого, и, скорее всего, не допустит, потому что она возбуждает низменные чувства. Еще бы не возбуждать - конечно, возбуждает. Меня она возбудила так, что дальше некуда. Мне позарез хочется засадить этих двух сукиных детей за решетку и заварить за ними дверь наглухо.
   - Но присяжные ее не увидят.
   - Думаю, что нет, но до этого и не дойдет. Как мне сказали, тебе ни за что не добиться даже возбуждения дела. Что ты можешь предъявить большому жюри, которое будет решать вопрос о предании их суду? Прежде всего, кого они убили?
   - Мальчишку.
   - Мальчишку, про которого мы ничего не знаем. Может, у него была кличка Счастливчик, может, он родом из Техаса или из Южной Каролины, где в школах увлекаются футболом. Но где труп? Никто не знает. Когда случилось убийство? Никто не знает. Убит ли он на самом деле? Никто не знает.
   - Но ты же это видел, Джо.
   - Я все время что-нибудь такое вижу по телевидению и в кино. Это называется комбинированная съемка. Возьми хоть этих киношных убийц Джейсона и фредди. Они в каждом фильме косят людей, как траву. Уверяю тебя, выглядит это так же правдоподобно, как и у Бергена с Ольгой.
   - Но тут не было никаких комбинированных съемок. Это же любительский фильм.
   - Знаю. Но я знаю и другое: эта пленка не может считаться доказательством того, что было совершено убийство. И пока ты не сможешь ответить на вопрос, где и когда, и не докажешь, что кого-то действительно убили, тебе практически не с чем идти в суд.
   - А как насчет Левека?
   - Что насчет Левека?
   - Его убийство зарегистрировано.
   - Ну и что? Ни с кем из Стетнеров связать Арнольда Левека невозможно. Единственное, за что можно зацепиться, - это ничем не подтвержденное показание Ричарда Термена, который очень кстати умер сам и который рассказал все это тебе в частном разговоре без всяких свидетелей, и все это ты знаешь с чужих слов, так что доказательством это почти наверняка не сочтут. И даже Термен не мог бы доказать, что Стетнеры как-то связаны с этим фильмом. Он говорил, что Левек пытался шантажировать Стетнера какой-то пленкой, но он же сказал, что Стетнер заполучил ту пленку, и на этом все кончилось. Ты можешь быть абсолютно убежден, что мы говорим об одном и том же фильме, и можешь считать, что это Левек его снимал и видел, как кровь того мальчишки потекла в сток, но все это не доказательства. Как только ты заикнешься об этом в суде, любой адвокат тут же вцепится в тебя мертвой хваткой.
   - А как насчет другого мальчишки? Бобби, того, что помладше?
   - Господи! - сказал он. - Ну что у тебя есть? У тебя есть рисунок, сделанный по твоему описанию после того, как ты видел его со Стетнером на боксе. У тебя есть какой-то парень, которого для тебя разыскали и который говорит, будто узнал этого мальчишку и будто его зовут Бобби, но не знает ни фамилии, ни откуда он, ни что с ним произошло. У тебя есть кто-то еще, кто говорит, будто Бобби работал на сутенера, угрожавшего детям, что пошлет их на такую работу, с которой они не вернутся.
   - Его зовут Джук, - сказал я. - Разыскать его будет нетрудно.
   - С ним-то как раз дело в шляпе. Все постоянно жалуются на компьютеры, но кое в чем они здорово помогают. Джук - это один тип по имени Уолтер Николсон. Он же Джук. Первый срок отбыл за кражу со взломом из торговых автоматов. Задерживался за изнасилование и вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность, за подстрекательство к совершению аморальных проступков. Другими словами, за сутенерство. Он поставлял детишек.
   - А нельзя его взять? Он мог бы связать Бобби со Стетнером.
   - Для этого надо заставить его говорить, а это не так просто, если тебе нечем его припугнуть, а я не вижу чем. И потом, нужно еще, чтобы кто-то поверил такому подонку, как Джук. И вообще ничего тут сделать уже нельзя, потому что этого сукина сына, оказывается, нет в живых.
   - Значит, Стетнер до него добрался.
   - Нет. Стетнер до него не добрался. Он...
   - Точно так же, как добрался до Термена, чтобы избавиться от свидетеля, пока до него не добрался кто-нибудь еще. Черт возьми, если бы я вмешался сразу, не ждал бы до понедельника...
   - Мэтт, Джука убили неделю назад. А Стетнер не имел к этому никакого отношения и, возможно, даже ничего об этом не слышал. Джук и еще один такой же почтенный господин пристрелили друг друга в одном клубе на Ленокс-авеню. Подрались из-за десятилетней девчонки. Должно быть, необыкновенно лакомый кусочек, раз из-за нее начинают палить друг в друга два взрослых мужика, как ты думаешь?
   Я промолчал.
   - Послушай, - продолжал он. - Дело дрянь. Я получил ответ вчера вечером, а сегодня утром опять был там и пытался чего-нибудь добиться, и выходит, что они правы. Они не правы, но они правы. А тебе я сказал только сегодня вечером, потому что знал, что не получу от нашего разговора никакого удовольствия, можешь мне поверить. Хотя вообще-то, при других обстоятельствах, мне приятно с тобой поболтать.
   Джо плеснул себе еще. До меня донесся запах виски, но он не вызвал у меня никакого желания выпить. Впрочем, это был еще не самый скверный запах из тех, какими разило в "Ол-Америкен".
   - Кажется, я тебя понимаю, Джо, - сказал я. - Я знаю, что после смерти Термена дело трещит по всем швам.
   - Будь Термен жив, мы, возможно, и смогли бы их прищучить. Но теперь, когда его нет в живых, ничего не выйдет.
   - Ну, если бы ты начал официальное расследование по всем правилам...
   - Господи, - сказал он, - неужели ты не понимаешь? Нет же повода для расследования. Ни от кого не поступало заявления, нет оснований для выдачи ордеpa, ничего нет. Начать с того, что этот человек не преступник. Его никогда не арестовывали. Ты говоришь, он связан с преступным миром, но на него ничего нет, его имя ни разу нигде не всплывало. Да он чист как стеклышко. Живет на Южной улице Сентрал-парка, хорошо зарабатывает торговлей валютой...
   - Это называется отмыванием денег.
   - Ты можешь говорить что угодно, но попробуй докажи. Он платит налоги, он жертвует на благотворительность, он делал немалые взносы в политические кампании...
   - Ах, вот оно что!
   - Не цепляйся. Вовсе не из-за этого мы не можем его тронуть. Никто не велел нам отступиться, потому что этого сукина сына нельзя трогать, у него, мол, большие связи. Ничего такого нет. Но это не какой-нибудь там уличный мальчишка, с которым ты можешь делать что хочешь, и тебе ничего не будет. Ты должен иметь хоть что-то, что можно предъявить суду. А знаешь, что можно предъявлять суду? Я скажу тебе только два слова. Хочешь их услышать? Уоррен Мэдисон.
   - А-а...
   - Вот тебе и "а-а". Уоррен Мэдисон, бич Бронкса. Торгует наркотиками, убивает четверых других торговцев, это нам доподлинно известно, и подозревается в убийстве еще пятерых, а когда его объявляют в розыск и накрывают на квартире его матери, он укладывает шестерых полицейских, прежде чем на него надевают наручники. Шестерых полицейских!
   - Припоминаю.
   - И эта сука Грульев защищает его и, как всегда, устраивает судилище над полицейскими. Выливает на них все помои - что, мол, они использовали Мэдисона как стукача, отдавали ему на продажу конфискованный кокаин, а потом попытались его убить, чтобы не проболтался. Можешь ты поверить такой хреновине? Шесть полицейских легли под пулями, ни одной пули в Мэдисоне, и все это полиция подстроила, чтобы прикончить сукина сына.
   - И присяжные поверили.
   - Эти блядские присяжные из Бронкса, они бы и Гитлера отпустили на свободу и отправили домой на такси. А тут какой-то говенный торговец наркотиками, про которого всякому ясно, что он виновен. И теперь представь себе, чем кончится, если ты предъявишь такое хилое обвинение уважаемому гражданину вроде Стетнера. Понимаешь, Мэтт, что я хочу сказать? Или мне повторить все сначала?
   Я все понимал, но мы все равно начали сначала. Где-то на полпути его разобрало. Глаза у него помутнели, язык начал заплетаться. Очень скоро он стал повторяться и путаться.
   - Пойдем-ка из этой дыры, - сказал я. - Ты не голоден? Давай найдем что-нибудь поесть и, может, выпьем кофе.
   - Это что еще значит?
   - Что я не прочь поесть, больше ничего.
   - Врешь. Хрен знает кого из себя строишь, сукин ты сын.
   - Никого я из себя не строю.
   - Хрена ты не строишь. Это у вас на собраниях такому обучают? Как в жопу лезть к человеку, когда он хочет всего-навсего спокойно выпить рюмку-другую?
   - Нет.
   - Просто ты сам слабак хренов и больше не тянешь, только это еще не значит, что Господь Бог поручил тебе всех остальных превратить в говенных трезвенников.
   - Ты прав.
   - Сядь. Куда собрался? Сядь, Бога ради.
   - Думаю, мне пора домой, - сказал я.
   - Мэтт, извини. Меня куда-то не туда понесло. Я не то хотел сказать.
   - Ничего страшного.
   Он еще раз извинился, и я сказал ему, что все в порядке, а потом его снова понесло не туда, и он заявил, что ему не нравится тон, каким я это сказал.
   - Подожди-ка тут, - сказал я. - Сейчас вернусь. Я вышел на улицу и пошел домой.
   Он был пьян, и перед ним на столике стояла бутылка, не допитая еще и до половины. На поясе у него висел казенный револьвер, и, по-моему, это его автомобиль стоял у пожарного гидранта. Опасное сочетание, но Господь Бог не поручал мне всех остальных превратить в говенных трезвенников. И доставлять кого-нибудь домой в целости и сохранности тоже не поручал.
   20
   Когда я в тот вечер засыпал, видеокассета лежала на столике рядом с будильником, и на следующее утро она сразу попалась мне на глаза. Я оставил ее лежать на столике и отправился по делам. Был четверг, и, хотя я решил сегодня не таскаться в Маспет на бокс, все же я пришел домой вовремя, чтобы посмотреть главный бой по телевизору. Но это почему-то оказалось совсем не то.
   Прошел еще день, потом я подумал, что надо бы отнести кассету в мой сейф, но была уже суббота, и банк не работал. В субботу я виделся с Элейн; всю вторую половину дня мы бродили по художественным галереям Сохо, пообедали в итальянском ресторане, а потом пошли на концерт какого-то фортепианного трио. Это был день долгих пауз - такое бывает только у людей, которым очень хорошо друг с другом. В такси по дороге домой мы сидели, взявшись за руки, и не произнесли ни слова.
   Я уже рассказал ей о своем разговоре с Джо, и ни о на, ни я к этому в тот день не возвращались. На следующий вечер у меня с Джимом Фейбером был наш обычный воскресный стоячий обед, и с ним я это дело обсуждать не стал. Правда, у меня несколько раз мелькала такая мысль, но говорить на эту тему мне не хотелось.
   Может показаться странным, что за следующие несколько дней я об этом вообще почти не думал. И не то чтобы голова у меня была занята какими-то другими делами - ничего такого не было. Даже в спорте ничего особенного не происходило: суперфинал давно уже миновал, до начала весенних тренировок было далеко, а промежуток между ними всегда напоминает какую-то ледяную пустыню.
   Как я понимаю, у каждого человека в подсознании есть разные уровни, или комнаты, что ли, и оно зачастую работает совсем иначе, чем сознательное мышление. Когда я был полицейским детективом, да и потом, когда стал работать самостоятельно, не так уж много было случаев, чтобы я сел и сознательно продумал что-то от начала до конца. Чаще всего понемногу накапливались подробности, которые в конечном счете приводили к очевидному выводу, но, когда требовалось какое-нибудь прозрение, оно обычно приходило само собой. Видимо, какая-то подсознательная часть моего мозга все время перерабатывает данные, которыми я располагаю, и дело вдруг предстает в совершенно новом свете.
   Так что я могу лишь предположить, что мое подсознание решило на время отложить в сторону всю историю со Стетнерами, вытеснить ее из сознания или, может быть, перевести на какой-то другой, более глубокий уровень до тех пор, пока я не пойму, что тут надо делать.
   На это понадобилось не так уж много времени. А хорошо ли получилось сказать трудно.
   Во вторник утром я позвонил в справочную, чтобы узнать номер телефона Бергена Стетнера на Южной улице Сентрал-парка. Телефонистка ответила, что не может сообщить номер, но подсказала, что у этого человека есть служебный телефон на Лексингтон-авеню. Я поблагодарил ее и положил трубку. Потом позвонил еще раз и попал на какого-то мужчину. Я представился полицейским, назвал фамилию и свой номер, сказал, что мне нужно узнать номер телефона, который не числится в справочнике, и назвал фамилию и адрес. Он дал мне номер, я поблагодарил и тут же его набрал.
   К телефону подошла какая-то женщина, и я попросил мистера Стетнера. Она сказала, что его нет дома. Я спросил, не с миссис ли Стетнер говорю. Она секунду-другую колебалась, а потом сказала, что да.
   - Миссис Стетнер, - сказал я, - у меня есть одна вещь, которая принадлежит вам и вашему мужу, и я надеюсь на хорошее вознаграждение за то, что верну ее вам.
   - Кто это говорит?
   - Моя фамилия Скаддер. Мэттью Скаддер.
   - По-моему, я с вами незнакома.
   - Мы как-то встречались, - сказал я, - но я не думаю, чтобы вы меня помнили. Я друг Ричарда Термена.
   На этот раз пауза была долгой - вероятно, она пыталась сообразить, может ли кто-нибудь знать о ее дружбе с Терменом. Потом, очевидно, решила, что может.
   - Такая ужасная история, - сказала она. - Мы были потрясены.
   - Наверное.
   - И вы говорите, что вы его друг?
   - Да. А кроме того, я был близким другом Арнольда Левека.
   Снова пауза.
   - Боюсь, такого я не знаю.
   - Это еще одна ужасная история.
   - Простите?
   - Его нет в живых.
   - Мне очень жаль, но я с этим человеком не была знакома. Если бы вы могли сказать, что вам нужно...
   - По телефону? Вы уверены, что этого хотите?
   - Моего мужа сейчас нет, - сказала она. - Если вы оставите свой телефон, он, вероятно, вам позвонит.
   - У меня есть пленка, которую снял Левек, - сказал я. - Вы и в самом деле хотите, чтобы я рассказал вам по телефону, что на ней снято?
   - Нет.
   - Я хочу встретиться с вами. Только с вами, не с вашим мужем.
   - Понимаю.
   - Где-нибудь в общественном месте, но так, чтобы нас не могли подслушать.
   - Минутку, - сказала она. Прошло не меньше минуты. Потом она сказала: Вы знаете, где я живу? Конечно, знаете, ведь вы знаете даже номер телефона. А как вы его узнали? Он же не числится в справочнике, его не должны никому сообщать.
   - Вероятно, мне его сказали по ошибке.
   - Они не должны допускать таких ошибок. А, ну конечно, вы знаете его от Ричарда. Но...
   - Что?
   - Ничего. Адрес вы знаете. Здесь, прямо в нашем доме, есть коктейль-бар, там днем всегда пусто. Встретимся в нем через час.
   - Отлично.
   - Погодите минуту. А как я вас узнаю?
   - Я вас сам узнаю, - сказал я. - Только маску наденьте. А блузку можете не надевать.
   Коктейль-бар назывался "Адрианов вал". Адриан - это римский император, а вал, получивший его имя, - это каменная стена, которую он построил через весь север Англии, чтобы защитить тамошние римские поселения от варварских племен. Если название бара и имело какой-то смысл, я его не уловил. Интерьер, по-видимому, обошелся хозяину в крупную сумму, но это не бросалось в глаза. Там стояли красные кожаные банкетки и черные, отливающие перламутром столики, освещение было неярким и рассеянным, музыка - еле слышной.
   Я пришел на пять минут раньше, уселся за столик и заказал себе минеральной воды. Она пришла на десять минут позже и остановилась в дверях, оглядывая зал. Я встал, чтобы она меня увидела, и она без колебаний подошла к моему столику.
   - Надеюсь, вы не очень долго ждали, - сказала она. - Я Ольга Стетнер.
   - Мэттью Скаддер.
   Она протянула мне руку, и я пожал ее. Рука была гладкая, прохладная и сильная. "Железная рука в бархатной перчатке" - мелькнула у меня мысль. Длинные ногти были покрыты алым лаком в тон губной помаде.
   В том фильме такого же цвета были кончики ее грудей.
   Мы сели, и почти тут же у нашего столика появился официант. Назвав его по имени, она попросила бокал белого вина. Я заказал себе еще минеральной воды.
   Никто из нас не произнес ни слова, пока он не поставил на столик напитки и не ушел. Потом она сказала:
   - Я вас где-то видела.
   - Я же говорил, что мы встречались.
   - Где? - Она нахмурилась, потом сказала: - Ну, конечно. В спортзале. Внизу. Вы там что-то искали.
   - Мужской туалет.
   - Да, вы так и сказали.
   Она поднесла бокал к губам и отхлебнула маленький глоток - скорее, чуть смочила язык. На ней была темная шелковая блузка и узорный шелковый шарфик, заколотый на шее булавкой с камнем, похожим на лазурит. Глаза у нее, кажется, тоже были голубые, но в полумраке бара цвет глаз различить трудно.
   - Говорите, что вам надо, - сказала она.
   - Пожалуй, лучше я сначала скажу, что у меня есть.
   - Хорошо.
   Я начал с того, что я бывший полицейский. Это ее как будто ничуть не удивило - должно быть, вид у меня такой. Я сказал, что познакомился с человеком по имени Арнольд Левек, когда его задержали во время облавы на Таймс-сквер. Он работал продавцом в книжной лавке для взрослых, сказал я, и мы арестовали его за хранение и сбыт порнографических изданий.
   - Потом, - сказал я, - мне кое-что подвернулось, и я ушел из полиции. В прошлом году Левек разыскал меня - он узнал, что я теперь частный детектив. К тому времени я не видел Арни уже несколько лет, но он нимало не изменился. Правда, стал еще толще, но в остальном был все такой же.
   - Я не знала этого человека.
   - Как хотите. Мы встретились, и он начал что-то темнить. Рассказал мне историю о том, как снимал фильм в каком-то подвале - фильм любительский, но, чтобы снять его профессионально, Левека пригласили быть оператором. Лично я вряд ли смог бы возбудиться на глазах у такого противного типа, как Арни, но вам это, видимо, не помешало, да?
   - Не знаю, о чем вы говорите.
   При мне не было диктофона, но будь я даже весь опутан проводами, словно какой-нибудь звукооператор, это все равно ни к чему бы не привело. Она не собиралась ни в чем сознаваться. По глазам было видно, что она внимательно слушает, но она очень старалась не сказать лишнего.
   - Арни был большой любитель темнить, - продолжал я. - Он сделал копию пленки и собирался продать ее за большие деньги, хотя, конечно, не сказал за сколько. В то же время он боялся, что покупатель вздумает его кинуть, и тут ему понадобился я. Он хотел, чтобы я стал для него прикрытием на такой случай - присмотрел, чтобы покупатель его не облапошил.
   - И вам это удалось?
   - Нет, тут Арни перехитрил сам себя, - сказал я. - Понимаете, ему нужно было прикрытие, но не нужен был партнер. Он хотел заграбастать все сам. А мне дал бы за работу, может быть, тысячу-другую. Поэтому во избежание неприятностей он ничего мне не сказал, но как-то забыл, что опасаться-то ему надо покупателя, и его зарезали в проулке поблизости от Двойки.
   - Очень печально.
   - Ну, бывает. Знаете, как говорят: в этом мире иногда человек человеку волк, а иногда наоборот. Как только я узнал, что произошло, то отправился к нему на квартиру, сунул управляющей значок под нос и посмотрел, что там осталось. На многое я не рассчитывал, потому что полицейские уже побывали в квартире, и думаю, что побывали там не первые, потому что, когда нашли труп Арни, при нем не было ключей. Так что мне не только не удалось лишить эту квартиру невинности, я был даже не вторым в очереди - прошу простить мне это сексуальное сравнение, миссис Стетнер.