Глава четвертая СВИДЕТЕЛЬСТВА И ДОКУМЕНТЫ

1. Рассказывает «Новый летописец»

   В XVII веке (да и позднее) «Новый летописец» был популярнейшим историческим сочинением. Это и неудивительно: по полноте фактического материала он занимает первое место среди летописей, повестей и сказаний о бурных событиях с конца царствования Ивана Грозного до постановления на патриаршество Филарета (в 1619 году). Наряду с первой редакцией «Нового летописца», появившейся около 1630 года, существовало множество других, доводивших повествование до середины и даже до конца XVII века. Любители истории создали колоссальное количество списков памятника, нередко включая его в обширнейшие летописные своды. По всей стране, от двора московских патриархов в Кремле до самых отдаленных краев Русского Севера и Сибири, читатели узнавали о драмах Смутного времени и делах патриарха Гермогена прежде всего из «Нового летописца». Его рассказы о Гермогене отличались от десятков других повествований особой конкретностью, включенностью в многосложный исторический процесс. Выбирая относящиеся к деятельности патриарха отрывки повествования, мы сохраняем номера глав «Нового летописца», помогающие ориентироваться в «потоке времени» летописного текста.
 
   121. О поставлении на патрияршество Гермогена патриярха. По воцарении же своем царь Василей сево злокозненого собеседника ростригина, патриярха Игнатия, с престола сведе, и положи на него черное платье, и отослал его в Чудов монастырь под начало. На престол же возведен бысть Казанский митрополит Гермоген и поставлен бысть в патриярхи московскими властьми: архиепискупы, и епискупы, и архимандриты, и игумены.
 
   (После того как Василий Шуйский спровоцировал новую вспышку гражданской войны, он при участии патриарха доставил в Москву останки канонизированного вскоре царевича Дмитрия. Однако война охватила всю страну; вслед за поражением И. И. Болотникова под Москвой и многих сражений с переменным успехом царь решился сам выступить в поход.)
 
   144. Поход царя Василья Ивановича под Тулу… Царь же Василей, слыша такие настоящие беды, приговоря с патриярхом Ермогеном и з бояры, поиде сам с ратными людьми со всеми под Тулу…
 
   155. О сочетании законному браку царя Василья. Царь же Василей начат советовати с патриярхом с Ермогеном и з бояры, како бы ему совокупитись законному браку. Патриярх же ево моляше от сочетания браку. Царь же Василей взя за себя боярина князь Петрову дочь Буйносова, царицу Марью.
 
   (Гражданская война, усугубленная польско-литовской интервенцией, полыхала по всей стране; войска Шуйского не способны были изгнать Лжедмитрия II из Тушина.)
 
   185. О волнении на царя Василия и о поезде в Тушино. Враг же, искони век не хотя видети добра роду християнскому, а хотя видети души в пагубе, вложи мысль на Москве многим людем. И умысля князь Роман Гагарин, Григорей Сунбулов, Тимофей Грязной и иные многие, и приидоша в Верх к бояром, и начаша говорить, чтоб царя Василия переменити. Бояре же им отказаша и побегоша из города (Кремля. — А. Б.) по своим дворем. Они же идоша к патриарху, и взяша с места ис соборной церкви, и ведоша ево на Лобное место. Он же, аки крепкий адамант (алмаз. — А. Б.), утвержаше и заклинаше, не веля на такую дьявольскую прелесть прельщатись. И пойде патриярх на свой двор. Они же посылаше по бояр. И бояре отнюдь нихто к их дьявольскому совету не поехаша, один к ним приехал боярин князь Василей Васильевич Голицын. Бояре же собрався ис полков приидоша ко царю Василью. Те ж с Лобново места приидоша шумом на царя Василья. Царь же Василей выйде противу их, и мужественно, и не убоявся от них убивства. Они же, видя ево мужество и ужасошася, от него побегоша все из града и отъехаша в Тушино, человек с триста. Царь же Василей на Москве з бояры, осаду укрепив, сяде в осаде.
 
   (Множество кровавых событий произошло еще на Руси, прежде чем очередной переворот в Кремле удался.)
 
   235. О измене царю Василью, и сведение с престола. Бысть же в лето 7118 (1610) года, месяца июля, на Москве на царя Василья пришло мнение великое. Начаша съезжатися с воровскими полками уговариватца, чтоб они отстали от Тушинсково (Лжедмитрия II. — А. Б.): «А мы де все отстанем от московского от царя Василья». Тушинские же воры лестию им сказаша, что «отстанем, а выберем сопча государя». В то ж время прислал Прокофий Ляпунов к Москве ко князю Василью Васильевичу Голицыну да к брату своему Захарью Ляпунову и ко всем своим советником Олешку Пешкова, чтоб царя Василья з государства ссадить. Той же Захарей Ляпунов да Федор Хомутов на Лобное место выехаша и з своими советники завопиша на Лобном месте, чтоб отставить царя Василья. К их же совету присташа многие воры, и вся Москва, и внидоша во град, и бояр взяша, и патриарха Ермогена насильством, и ведоша за Москву реку к Серпуховским воротам, и начаша вопити, чтоб царя Василья отставити. Патриарх же Ермоген укрепляше их (в верности царю. — А. Б.) и заклинаше. Они же отнюдь не уклоняхусь и на том положиша, что свести с царства царя Василья. Бояре же немногие постояху за него, и те тут же уклонишась. Царь же Василей, седя на царстве своем, многие беды прия, и позор, и лай. Напоследи же от своих сродник прия конечное бесчестие. Свояк же ево, боярин князь Иван Михайлович Воротынской, пойде в город с теми заводчики, и царя Василья и царицу сведоша с престола, и отвезоша его на старой двор. Патриарх же тут Ермоген, не дожидався на него злово совету, пойде в город. Царства же его бысть 4 лета и 3 месяцы.
 
   236. О постриганье царя Василья. По сведении ж царя Василья начаша бояре владети и начаша посылать к тушинским, чтоб оне Тушинсково вора своего поймали: «Мы де уж царя Василья с царства ссадили». Тушинские ж люди, оставя Бога, и Пречистую Богородицу, и государево крестное целование, отъехаша с Москвы и служиша неведомо кому; и те посмеяшеся московским людем, и позоряху их, и глаголаху им: «Что вы не помните государева крестново целования, царя своего с царства осадили! А нам де за своево помереть». Они же посрамлены отъехаша и приехав в город сказаша бояром и всем людем. Они же в недоумении быша. Наутрие ж те же умыслиша и взяв ис Чудова монастыря священников и дьяконов приехаша ко царю Василью на старой двор, начаша ево постригати (в монахи. — А. Б.). Он же противу вопросов на постригании ответу не даяше и глаголаше им: «Несть моево желания и обещания к постриганью». Выступи ж из них единой заводчик, князь Василей Тюфякин. Той же за нево отвещашеся, и тако его постригоша, и отвезоша ево в Чудов монастырь. Царицу ж его тако ж неволею постригоша в Вознесенском монастыре. Патриарх же Ермоген вельми о том оскорбися: царя ж Василья нарицаше мирским имянем, царем, а тово князь Василья (Тюфякина. — А Б.) проклинаше и называше его иноком. Царица ж також на постригании ответу не даяше.
 
   (Извещенный о свержении Шуйского, к Москве подошел с воинством гетман Жолкевский.)
 
   238. О избирании королевичеве на царство. На Москве ж бояре и вси людие московские, не сослався з городами, изобраша на Московское государство литовского королевича Владислава. И приидоша к патриарху Ермогену, и возвестиша ему, что изобрели на Московское государство королевича Владислава. Патриарх же Ермоген им з запрещением глаголаше: «Аще будет креститься и будет в православной християнской вере — и аз вас благословляю. Аще будет не креститься — то нарушение будет всему Московскому государству и православной християнской вере, да не буди на вас наше благословение». Бояре же послаша к етману о съезде; етман же нача с ними съезжатись и говорити о королевиче Владиславе. И на том уговоришась, что им королевича на царство Московское дати, и ему креститися в православную христианскую веру. Етман же Желтовский говорил московским людям, что «даст де король на царство сына своего Владислава, а о крещенье де пошлите бити челом королю послов». Патриарх же Ермоген укрепляше их, чтоб отнюдь без крещенья на царство его не сажали. И о том укрепишася и записи на том написаша, что дати им королевича на Московское государство, а литве в Москву не входити: стоять етману Желковскому с литовскими людьми в Новом девиче монастыре, а иным полковником стоять в Можайску. И на том укрепишася и крест целовали им всею Москвою. Етман же прииде и ста в Новом девиче монастыре.
 
   239. О приходе к патриарху Михаила Салтыкова с товарищи. Приидоша во град те враги богоотметники Михайло Салтыков да князь Василей Масальской с товарыщи (сторонники Лжедмитрия П. — А Б.) в соборную апостольскую церковь Успения Пречистыя Богородицы и придоша к благословению к патриарху Ермогену. Патриарх же их не благословляше и наче им говорить: «Будет пришли вы в соборную апостольскую церковь правдою, а не с лестию, и буде в вашем умысле не будет нарушение православной христианской вере — то буди на вас благословение от всего Вселенского Собору и мое грешное благословение. А буде вы пришли с лестию и нарушение будет в вашем умысле православной християнской истинной вере — то не буди на вас милость Божия и Пречистые Богородицы и бутте прокляты ото всего Вселенского Собору!» Якоже тако и збысться слово его. Той же боярин Михайло Салтыков с лестию и со слезами глаголаше патриарху, что будет прямой истинной государь (возведен на престол. — А. Б.). Он же (Гермоген. — А. Б.) их благослови крестом. Тут же к нему приде к благословению Михалко Молчанов. Он же ему возопий: «Окаянный еретиче! Не подобает тебе быти в соборной апостольской церкви». И повеле его из церкви выбити вон безчестне. Тако ж и збысться его слово вскоре. По мале бо времяни князь Василей Масальской и князь Федор Мещерской, Михалко Молчанов, Гриша Кологривов, Васька Юрьев помроша злою скорою смертью, яко же многим людем от того устрашитись, от такия злыя смерти: у иного язык вытянулся до самых грудей, у иново челюсти распадошась, яко и нутренняя вся видети, а иные живы згниша. А той же прежереченной всему злу настоятель Михайло Салтыков з детьми и с племянники, и Василей Янов, и Овдоким Витофтов тою ж злою смертию помроша в Литве.
 
   240. О послах под Смоленск. Той же етман (Жолкевский. — А. Б.) нача говорить бояром, чтоб под Смоленск х королю послати послов. Бояре же приидоша к патриарху и начата говорити ему, чтоб выбрати посла из духовного чину и из бояр, а с ними выбрав послати изо всяких чинов людей добрых. Патриарх же их урепляше, чтобы выбрали из своево чину людей разумных и крепких, чтоб впрям стояли за православную християнскую веру непоколебимо: «А мы соборне выберем же мужа крепково, кому впрям стояти за православную християнскую веру». Тако же его слово и сотворися, такова и выбраша Собором послати х королю: столпа непоколебима и житием мужа свята — Ростовского митрополита Филарета Никитича [77]; и с ним послаша из духовного чину, избрав мужей разумных и грамоте досужих от священническово чину и от дьяконсково, которые бы умели говорить с латыни о православной християнской вере. Бояре же изобраша из бояр князя Василья Васильевича Голицына, из окольничих князя Данила Ивановича Мезецково, из думных дворян Василья Борисовича Сукина, из дьяков думново Томила Луговского да Сыдавново Васильева, да с ними стольников и дворян десять человек, да изо всяких чинов всяких людей. Придоша ж к патриарху к благословению. Патриарх же митрополита и бояр благословляше и укрепляше, чтоб постояли за православную за истинную християнскую веру, ни на какие б прелести бояре не прельстилися. Митрополит же Филарет даде ему обет, что умереть за православную за християнскую веру. Тако ж и содея: многую беду и скорбь за девять лет за православную християнскую веру претерпе. Послы ж поидоша под Смоленеск.
 
   242. О входе в город Москву литовских людей. Враг же прельсти от синклит четырех человек: начата мыслити, како бы пустили литву в город, и начата вмещати в люди, что будто черные люди хотят впустить в Москву вора (Лжедмитрия II, стоявшего в Коломенском. — А. Б.). Многие ж им претяху, что отнюдь нельзя пустити в город литву. Они же тех дворян приведоша к етману и на них шумяху. У веда ж то патриарх Ермоген, и посла по бояр и по всех людей, и нача им говорити со умилением и с великим запрещением, чтоб не пустити литвы в город. Они же ево не послушаша и пустиша етмана с литовскими людьми в город… Вор же, видя то, что литовские люди вошли в город, пойде от Москвы и ста в Колуге.
 
   (Выжжены были Колязин монастырь и Великие Луки; Салтыков с изменниками начинает рассылать русских воинов из Москвы.)
 
   245. О ссылке царя Василъя в Осифов монастырь. Етман же Желтовской и с теми изменники московскими нача умышляти, како б царя Василья и братью ево отвести х королю. И умыслиша то, что ево послати в Осифов монастырь. Патриарх же и бояре, кои не пристоша к их совету, начата говорити, чтоб царя Василья не ссылати в Осифов монастырь, а сослать бы на Соловки. Они же быша уж сильны в Москве, тово не послушаху и ево послаша в Осифов монастырь, а царицу его в Суздаль в Покровской монастырь.
 
   (Василий Шуйский с родственниками был захвачен поляками и доставлен к королю, тщетно осаждавшему Смоленск; Лжедмитрий II был убит под Калугой; казанцы восстали в его пользу против интервентов, но вскоре «прииде из Калуги Олешка Тоузаков с вестию и сказа, что вор убит, а землею прислали, чтоб быти в соединение и стояти бы всем за Московское государство».)
 
   250. О умышлении литовских людей и о соединении московских людей [78]. Литовские же люди на Москве сидяху и начата умышляти, како бы Московское государство разорити. И достальных с Москвы всех ратных людей розослаша, и решотки по улицам все посечи повелеша [79], и на Москве с саблями и с пищальми не велеша ходити, и не токмо со оружием ходити, но и дров тонких к Москве не повелеша возити, и тесноту делаша московским людей великую. На Резани ж Прокофией Ляпунов, слышав про такое утеснение Московскому государству, и нача ссылатись со всеми городами Московского государства, чтоб им стать за одно — как бы помочь Московскому государству. Бог же положи всем людем мысль, и начата присылати к Прокофью и во всех городах збиратися. В Колуге собрася князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой да Иван Заруцкой, на Резани Прокофей Ляпунов, в Володимере князь Василей Масальской, Ортемей Измайлов, в Суздале — Ондрей Просовецкой, на Костроме — князь Федор Козловской з братьею. И все соединеся во едину мысль: что все померети за православную християнскую веру.
 
   (Посланцы из Калуги заявили в Москве, что признают только православного царя.)
 
   252. О грамотах под Смоленск. Литовские люди и московские изменники, Михайло Салтыков с товарыщи, видя московских людей собрание за православную християнскую веру, начата говорити бояром, чтоб писати х королю и послати за руками бити челом королю, чтоб дал сына своего на государство, — «а мы на твою волю покладываемся», — а к митрополиту Филарету писати и к бояром, чтоб били челом королю, чтоб дал сына своего на Московское государство, а им во всем покладыватца на ево королевскую волю, как ему годно, тако и делати, а все на то приводя, чтобы крест целовати королю (Сигизмунду. — А. Б.) самому. А к Прокофью (Ляпунову. — А. Б.) послати, чтоб он к Москве не збирался. Бояре ж такие грамоты написаша, и руки приложиша, и поидоша к патриарху Ермогену, и возвестиша ему все, чтоб ему к той грамоте руку приложить и властей всем руки приложити, а к Прокофью о том послати. Он же, великий государь [80], поборатель православной христианской вере, стояще в твердости, аки столп непоколебимый, и отвещав, рече им: «Стану писати х королю грамоты на том, и руку свою приложу, и властем всем повелю руки свои приложити, и вас благословляю писати — буде король даст сына своево на Московское государство, и крестит в православную християнскую веру, и литовских людей из Москвы выведет, — и вас Бог благословляет такие грамоты писати и х королю послати. А буде такие грамоты писати, что всем вам положитца на королевскую волю и послом о том королю бити челом и класться на его волю, и то ведомое стало дело, что нам целовати крест самому королю, а не королевичу. И я таких грамот не токмо что моя рука приложити — и вам не благословляю писати, но проклинаю, хто такие грамоты учнет писати. А к Прокофью Ляпунову стану писати: буде королевич на Московское государство и креститься в православную християнскую веру — благословляю ево служить; а буде королевич не крестится в православную християнскую веру и литвы из Московского государства не выведет — и я их благословляю и разрешаю, кои крест целовали королевичу, идти под Московское государство и померети всем за православную християнскую веру». Той же изменник злодей Михайло Салтыков нача ево, праведново, позорити и лаяти, и выняв на нево нож, и хотяше ево резати. Он же против ево ножа не устрашись и рече ему великим гласом, осеняше ево крестным знамением, и рече: «Сии крестное знамение против твоево окаянново ножа. Да буди ты проклят в сем веце и в будущем!» И рече тихим гласом боярину князь Федору Ивановичу Мстиславскому [81]: «Твое есть начало, тебе за то добро пострадати за православную християнскую веру; аще и прельстишися на такую дьявольскую прелесть — и преселит Бог корень твой от земля живых, да и сам какою смертию умреши». Тако ж и збысться ево пророчество. Бояре же не послушаху ево словеси и послаша те грамоты х королю и к послом. Боярину князю Ивану Михайловичу Воротынскому да князю Ондрею Васильевичу Голицыну и повелеху руки приложити насилу — они ж в те поры быша за приставы в тесноте велице.
 
   253. О привозе грамот под Смоленск с Москвы. Придоша ж те грамоты под Смоленск х королю и к митрополиту Филарету. Митрополит же и послы, видя такие грамоты, начата скорбити и друг друга начата укрепляти, что пострадати за православную християнскую веру. Король же повеле послом быти на съезд и нача им говорити и грамоты те чести, что пишут все бояре за руками, что положились во всем на королевскую волю, да им велено королю бити челом и класти все на ево волю. Митрополит же им нача говорити: «Видим сии грамоты за руками за боярскими, а отца нашего патриарха Ермогена руки нет, а боярские руки князь Ивана Воротынсково да князь Ондрея Голицына приложены поневоли, что сидят в заточении. Да и ныне мы на королевскую волю кладемся: будет даст на Московское государство сына своего и креститъся (Владислав. — А. Б.) в православную христианскую веру — и мы ему, государю, ради. А будет на тое королевскую волю класться, что королю крест целовати и литовским людем быти на Москве — и тово у нас и в уме нет. Ради пострадать и помереть за православную християнскую веру!» Король же ноипаче веле деяти тесноту великую послом.
 
   (П. П. Ляпунов и князь Д. М. Пожарский сражались с казачьими отрядами, посланными засевшими в Москве поляками.)
 
   256. О датии за пристава патриарха. Прокофей же Ляпунов и всех городов воеводы собрашась и поидоша под Москву. Литовские ж люди, слышав то, что идут изо всех городов к Москве, и начата говорити бояром, чтоб они шли к патриарху, чтоб патриарх к ним (участникам Первого всенародного ополчения. — А. Б.) писал грамоты от себя, чтоб они к Москве не ходили, воротились опять по своим местом. Бояре же приидоша к патриарху. Той же Михайло Салтыков нача ему говорити: «Что де ты писал еси к ним, чтоб они шли под Москву, а ныне ты ж к ним напиши, чтоб они воротились вспять». Патриарх же им рече: «Яз де к ним не писывал, а ныне к ним стану писати! Буде ты, изменник Михайло Салтыков, с литовскими людьми из Москвы выдешь вон — и я им не велю ходити к Москве. А буде вас идеть в Москве — и я их всех благословляю помереть за православную веру, что уж вижу поругание православной вере, и разорение святым Божиим церквам, и слышати латынсково пения не могу». В то бо время бысть у них костел на старом царя Борисове дворе, в полате. Слышаху ж они такие словеса, позоряху и лаяху его, и приставша к нему приставов, и не велеша к нему никово пущати.
 
   257. О умышлении литовском. Той же Михайло Салтыков с литовскими людьми нача умышляти, како бы Московское государство разорити и православных християн посещи. И удумаша, что убити патриарха и християн побити в Цветную неделю, как патриарх придет с вербою. В ту же неделю повелеша всем ротам литовским, конным и пешим, выехав стояти по площадям всем наготове [82]. Патриарха же Ермогена взяша из-за пристава и повелеша ему действовати. Народ же Московского государства видя над собою такое умышление, а часу еще тому не приспевшу, что православным християном пострадати за истинную веру Христову, не пойде нихто за вербою. Литовские ж люди, видя то, что христьян за вербою нет, начаша сечь [83].
 
   (Со вторника Великого поста между москвичами и польско-изменническим гарнизоном начались сражения. Князь А. В. Голицын был убит, князь Д. М. Пожарский тяжело ранен интервентами, которые укрепились в центре и выжгли остальную Москву. Затем Первое ополчение подошло к пепелищу столицы и начало ежедневно биться с поляками и изменниками.)
 
   260. О послании под Смоленеск х королю про патриарха Ермогена и о московском разорении. По разорении ж московском и по посечении послаша с сеунчом (срочным сообщением. — А. Б.) под Смоленеск богоотметника и зломышленника на Московское государство Иванова брата Безобразова Олешку Безобразова. Патриарха ж Ермогена с патриаршества сведоша в Чудов монастырь и приставите к нему крепких приставов, не повелеша к нему никово пропущати. А на патриаршество взведоша прежереченного советника ростригина Кипръскаго владыку Игнатия, который был в Чудове монастыре в простых чернцах.
 
   (Русские послы под Смоленском были арестованы.)
 
   262. О присылке к патриарху о грамотах. На Москве ж сидя литовские люди, Александр Гашевской да Михайло Салтыков с товарыщи, посылаху к патриарху Ермогену и сами к нему прихожаху, чтоб он послал к бояром и ко всем ратным людем, чтоб они от Москвы отошли прочь: «А пришли они к Москве по твоему письму; а буде де ты не станешь писати, и мы тебя велим уморить злою смертию». Он же рече им: «Что де мне вы уграживаете? Единого де я Бога боюся. Буде вы пойдете все литовские люди из Московскаго государства — и аз их благословляю отойти прочь. А буде вам стояти в Московском государстве — и аз их благословляю всех против вас стояти и помереть за православную християнскую веру!» Той же Михайло, слышав такие речи от патриарха, ноипаче ему делаша тесноту.
 
   (Русская земля много еще пострадала от интервенции Речи Посполитой и Швеции, внутренних раздоров. Ополчение под Москвой распалось. Второе всенародное ополчение собиралось в Нижнем Новгороде.)
 
   286. О преставлении патриарха Ермогена. Литовские ж люди слышаху на Москве, что собрание в Нижнем ратным людем, и посылаху к патриарху, чтобы он писал, чтоб не ходили под Московское государство. Он же, новой великий государь исповедник, рече им: «Да будут те благословени, которые идут на очищение Московского государства. А вы, окаянные московские изменники, будете прокляты!» И оттоле начата его морити гладом и умориша ево гладною смертию. И предаст свою праведную душу в руце Божий в лето 7120 (1612) году, месяца февраля в 17 день, и погребен бысть на Москве в монастыре Чуда архистратига Михаила».
   [84]

2. БОГОМОЛЬНАЯ ГРАМОТА ПАТРИАРХА ГЕРМОГЕНА О ПРЕКРАЩЕНИИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ И ДАРОВАНИИ ВОЙСКАМ ЦАРЯ ВАСИЛИЯ ШУЙСКОГО ПОБЕДЫ НАД ПРИСТУПАЮЩЕЙ К МОСКВЕ ПОВСТАНЧЕСКОЙ АРМИЕЙ И. И. БОЛОТНИКОВА
Конец ноября 1606 года

   Сохранились две богомольные грамоты патриарха Гермогена, написанные в критический момент народного восстания под предводительством Ивана Исаевича Болотникова. Армия повстанцев, включавшая крестьян, холопов, «черных посадских людей», стрельцов и казаков, отряды рязанского дворянства Григория Сумбулова и Прокофия Ляпунова, тульской, каширской, веневской и иных уездов «служилой мелкоты» во главе с Истомой Пашковым, двигаясь разными путями, без боя занимая города и громя верные Шуйскому войска, в октябре 1606 года подступила к самой Москве. Неспокойно было и в столице: еще до подхода Болотникова «рознь великая» между властями и простонародьем заставляла боярского царя вместе с приближенными запираться в Кремле, угрожая «черни» пушками. Гермоген решительно встал на защиту Василия Шуйского, оставшегося почти без войск и лишенного подкреплений. Когда «на всех бысть людех страх велик и трепет», в Успенском соборе «вслух во весь народ» раздался призыв к покаянию. Говорилось, что в случае продолжения гражданских распрей «раздраженный» Христос предаст всех «кровоядцем и немилостивым розбойником» [85]. С 14 по 16 октября патриарх установил «во царьстве» всеобщий пост, во время которого «молебны пели по всем храмом и Бога молили за царя и за все православное хрестьянство, чтобы Господь Бог отвратил от нас праведный свой гнев и укротил бы межусобную брань». Спокойствие в государстве Церковь связывала с властью законного царя Шуйского, «воистину свята и праведна истиннаго хрестьянскаго царя». Повстанцы же, выступавшие под знаменем якобы вновь спасшегося от убийства (на этот раз в Москве) царя Дмитрия Ивановича, по словам патриарха, «отступили от Бога и от православныя веры и повинулись Сатане». В первой, краткой богомольной грамоте, присланной митрополиту Ростовскому, Ярославскому и Устюжскому Филарету (и немедленно разосланной тем по епархии) [86], Гермоген усиленно обличает самозванца и его последователей и указывает единственный путь спасения от «конечной беды, и срама, и погибели» — всем «воспрянуть аки от сна» и вновь покориться праведному царю Василию Шуйскому. В то же время патриарх видит социальные корни восстания Болотникова: «А стоят те воры под Москвою, в Коломенском, и пишут к Москве проклятые свои листы, и велят боярским холопем побивати своих бояр, и жены их, и вотчины, и поместья им сулят, и шпыням и безъимянником вором велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити, и призывают их, воров, к себе, и хотят им давати боярство, и воеводство, и окольничество, и дьячество». Вскоре за первой последовала вторая, значительно более пространная богомольная грамота (также размноженная митрополитом Филаретом). Развернуто обличая «безбожников», Гермоген старается ободрить тех, кто остался верным правительству, рассказывая о переходе на его сторону полка рязанских дворян Сумбулова и Ляпунова, о подходе к Москве свежих царских войск и поражении болотниковцев в сражениях 26-27 ноября. Патриарх делает ставку на развал повстанческой армии и обещает прощение участникам гражданской войны, приносящим повинную царю и церковным властям. Уже ближайшие дни показали обоснованность мнения Гермогена. Его твердая позиция, вероятно, способствовала тому, что Истома Пашков «зело устрашился» исхода борьбы (какая бы сторона ни победила) и перешел на сторону Василия Шуйского [87]. Повстанцы «находились в смятении от ухода одного из своих главных вождей и внутренних раздоров». Тем временем к царской армии присоединились обещанные Гермогеном смоленские и ржевские полки. Явно не без давления со стороны Гермогена Шуйский отважился перейти в наступление. 2 декабря армия Болотникова была разгромлена, причем от 10 до 20 тысяч человек предпочли сдаться в плен, а остальные бежали к Калуге и Туле.