Страница:
«…ныне польской и литовской король под Смоленским, а гетман Желтовский с польскими и с литовскими людьми стоит в Можайску, а иные литовские люди и руские воры пришли с вором (Лжедмитрием II) под Москву и стали в Коломенском; и хотят государьством Московским завладети, и православную хрестьянскую веру разорити, а свою латынскую веру учинити».
Всех россиян грамота призывала биться насмерть против поляков, литовцев и самозванца, Лжедмитрия на государство не хотеть, «а на Московское государьство выбрати нам государя всею землею, собрався со всеми городы, ково нам государя Бог подаст» [118]. В разосланной тогда же присяге боярскому временному правительству была клятва не служить Лжедмитрию и свергнутому Василию Шуйскому (которого патриарх не признавал монахом), но не упоминался еще один, сильнейший претендент — Владислав, сын короля Польского и великого князя Литовского Сигизмунда III [119]. Вскоре выяснилось, что это не случайно.
24 июля войска Лжедмитрия начали сражение за Москву, а с другой стороны столицы, в гетманском стане, начались переговоры о признании Владислава российским государем. Они завершились месяц спустя подписанием договора и торжественной присягой московских жителей иноземному королевичу. В Успенском соборе присягу принимал (18 августа) патриарх Гермоген, добившийся внесения в первоначальный проект договора важного изменения: оно-то и оказалось камнем преткновения для выполнения договора на деле.
Коронный гетман Речи Посполитой Станислав Станиславович Жолкевский был хорошо подготовлен к переговорам, располагая королевской инструкцией, основанной на договоре Сигизмунда с тушинцами, заключенном еще в феврале 1610 года. Именно на условия, близкие к этому договору, сдавались один за другим русские города, когда, разгромив 24 июня русско-шведское войско при Клушине, Жолкевский совершал прорыв к Москве [120].
Русские воеводы целовали крест Владиславу, от имени которого гетман обещал сохранять православную веру и церкви, не строить в Русском государстве костелов, быть королевичу государем так же, как были прежние государи на Руси, бояр и все другие чины оставить в неприкосновенности, поместий и вотчин не отнимать, польско-литовским людям воеводств не давать, московским людям никому зла не делать, в борьбе с Лжедмитрием помочь, а королю Сигизмунду от осажденного им Смоленска отступить. На этих условиях к армии Жолкевского присоединилось множество ратных людей Шуйского и Тушинского вора. Они же легли в основу договора с московскими боярами.
Характерно, что даже тушинские представители на зимних переговорах заботились прежде всего о нерушимости православия. Бестрепетный боярин Михаил Глебович Салтыков заплакал, когда говорил с Сигизмундом о сохранении греческой веры. Без гарантий для православия готовы были погибнуть, но не сдаться воеводы Царева-Займища и других городов. Москвичи же в окружной грамоте чуть не через слово писали о желании всех неприятелей «православную веру хрестьянскую в латынство превратить».
Только опираясь на авторитет Церкви, демонстрируя свою ярую приверженность православию, московские бояре могли сохранить правление. Они вынуждены были искать поддержки у патриарха, который, как уже было после смерти царя Федора Иоанновича, должен был возглавить правительство междуцарствия. Поэтому не случайно договор с Жолкевским начинался благословением Гермогена и Освященного Собора. Вчитавшись в документ, мы поймем, почему патриарх согласился утвердить договор.
«По благословению и по совету святейшего Ермогена патриарха Московскаго и всея Руси… (и Освященного Собора и по приговору всех служилых людей Ф. И. Мстиславский с боярами заключил договор с представителями короля и Речи Посполитой на следующих условиях:)
Великий государь Жигимонт король пожалует, даст на Владимерское и на Московское и на все великия государства Российскаго царствия сына своего королевича Владислава Жигимонтовича.
И государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу, колико государь придет в царствующий град Москву, венчатись на Владимерское и на Московское государство и на все великия и славныя государства Российскаго царствия царским венцем и диадемою от святейшего Ермогена патриарха Московскаго и всея Руси и ото всего Освященнаго Собору греческия веры по прежнему чину и достоянию, как прежние великие государи цари Московские венчались.
А будучи государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу на Российском государстве, церкви Божия на Москве и по всем городам и по селам в Московском государстве и во всем Российском царствии чтити и украшати во всем по прежнему обычаю и от разоренья ото всякаго оберегати.
И святым Божий иконам и Пречистыя Богородицы и всем святым и чудотворным мощем поклонятися и почитати. И святительскому и священническому чину [121] и всем православным христианам быть в православной христианской вере греческаго закона по прежнему.
И римския веры и иных розных вер костелов и всяких иных вер молебных храмов в Московском государстве и по городам и по селам нигде не ставити. А что говорил гетман по королевскому ответу (инструкции. — А. Б.), чтоб в царствующем граде Москве хотя б один римской костел быти мог для людей польских и литовских, которые при государе королевиче мешкати будут, о том государю королевичу с патриархом, и со всем духовным чином, и с бояры, и со всеми думными людьми говорити.
А христианския нашия православныя веры греческаго закона ничем не рушати и не безчестити. И иных никаких вер не вводити, чтоб наша святая православная вера греческаго закона имела свою целость и красоту по прежнему.
И Российскаго государства людей православных христиан от греческия веры в римскую и ни в которую иную силою и нужею и иными никакими мерами не отводити.
И жидом в Российское во все государство с торгом и ни которыми иными делы не въезжати.
Цельбоносные гробы и мощи святых государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу имети в великой чести.
А святейшаго Ермогена патриарха Московскаго и всея Руси, также и митрополитов, архиепискупов, епискупов, архимандритов и игуменов, попов и дьяконов, и священнических и иноческих чинов, и весь Освященный Собор христианская нашия православныя веры греческого закона чтити и беречи во всем.
И в духовныя во всякия святительския дела не вступатися. И иных вер, опричь греческия веры, в духовной чин не поставляти.
А что дано церквам Божиим и в монастыри вотчин или угодей и что шло при прежних царех ружнаго хлеба, и денег, и всяких угодей — и того данья всех прежних государей Московских, и боярскаго, и всяких людей данья у церквей Божиих и у монастырей не отъимати, быти всему по прежнему, ни в чем не нарушаючи.
И церковных всяких и монастырских чинов ни в чем не рушити. И ружные всякие оброки [122] церковные и монастырские, которые преж сего давано из государския казны — то все давати по прежнему из государския казны.
И милости ради великаго Бога к церквам и к монастырем всякаго даяния прибавливати.
Боярам, и окольничим, и дворянам, и дьякам думным, и чашникам, и стольникам, и стряпчим, и дьякам, и приказным всяким людем во всех приказах у всяких государственных у земских расправных дел, и по городам воеводам, и дьякам, и всяким приказным людем, и всяким чинам быти по прежнему, как повелось в Московском государстве при прежних великих государех.
А польским и литовским людем на Москве ни у каких у земских расправных дел, и по городам в воеводах и в приказных людех не быти и в наместничество и в староство городов польским и литовским людем не давати.
(Поляков и литовцев своей свиты Владислав мог жаловать деньгами и поместьями. Русских служилых людей — от бояр до пушкарей — он должен был иметь) всех по достоинству в чести, и в жалованьи, и в милости… прежних обычаев и чинов, которые были в Московском государстве, не переменяти, и московских княженетских и боярских родов приезжими иноземцы в отечестве (родовитости. — А. Б.) и в чести не теснити и не понижати…
(Владислав обязывался сохранять за владельцами прежние поместья, вотчины и казенные оклады и изменять их лишь по совету с Думой, как и юридические нормы; важные судебные решения, особенно смертные приговоры, новый царь мог выносить только вместе с боярским судом.
Между Россией и Речью Посполитой предполагался мир и военный союз. Запрещалось мстить за погибших с обеих сторон при свержении Лжедмитрия I, без выкупа возвращались все пленные. Прежними оставались налоги и торговые правила. Обоюдно укреплялось крепостное право.)
Торговым и пашенным крестьянам в Литву с Руси и из Литвы на Русь выходу не быти, также и на Руси промеж себя христианам выходу не быти. Боярам, и дворянам, и всем чинам держати крепостных людей по прежнему обычаю, по крепостям…
(О казаках должны были принять особое решение — быть им или не быть. От иноземцев и «воров» очищались все территории Российского государства, «как были до нынешния Смуты». Королю выплачивалась контрибуция. Лжедмитрия II следовало «изымати или убити», Марину Мнишек вернуть в Польшу.)
А гетману Станиславу Станиславовичу (Жолкевскому. — А. Б.) в город Москву польских, и литовских, и неметских и всяких ратных людей, которые с ним и которые с Яном Сапегою, и без повеления бояр и без дела не впущать…
А про Смоленеск гетману бити челом и отписати к великому государю Жигимонту королю, чтоб король по Смоленску бити не велел и тесноты б городу никакия учинити не велел.
А о крещеньи, чтоб государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу пожаловати креститися в нашу православную христианскую веру греческаго закона и быти в нашей православной христианской греческой вере, и о иных недоговорных статьях и О всяких делах (послать посольство к Сигизмунду и Владиславу договариваться)…». [123]
7. ИЗ НАКАЗА ПАТРИАРХА ГЕРМОГЕНА И БОЯР ПОСЛАМ К КОРОЛЮ СИГИЗМУНДУ ПОД СМОЛЕНСК
17 августа 1610 года
Значение последнего, отсутствовавшего в прежних договорах с тушинцами и городовыми воеводами пункта приведенного выше соглашения полностью раскрывается в наказе послам, которые должны были добиться принятия этого условия Сигизмундом III, упорно осаждавшим Смоленск. Переход королевича Владислава в православие был обязательным требованием патриарха, которого он неукоснительно держался и которое создало Гермогену славу истинного борца за веру.
Патриарх не выдумал это условие, давно бродившее в умах его паствы. Еще во время похода поляков на Москву Жолкевский посылал в столицу списки договоров с тушинцами и городовыми воеводами, надеясь перетянуть служилых людей на сторону Владислава. Но вот что написали гетману брянские и смоленские воины Московского гарнизона 14 июля, еще до свержения Василия Шуйского:
Даже сторонников Владислава в Москве не удовлетворяли объяснения Жолкевского, что королевич обещает не нарушать православной веры, а о собственном вероисповедании будет «совещаться» с патриархом и боярами [126].
Ясно, что при таком настроении оборонявших столицу ратников даже твердостоятельный Гермоген не мог воспротивиться свержению Шуйского и выбору Владислава. Но он в полной мере оценил значение требования о крещении королевича в православие до того, как тот займет московский престол. Гермоген видел, что в предложенном Жолкевским проекте оговора, основанном на зимнем соглашении с тушинцами, на первом плане стоял Сигизмунд, а не Владислав — тот самый Сигизмунд, который был известен как враг православия и насадитель унии на русских землях Речи Посполитой.
Патриарх с единомышленниками вычеркнул в проекте фразы, подобные той, что мощи святых на Руси будет в почитании иметь «король, его милость, яко истинный господарь христианский, з сыном своим». Гермоген не мог не обратить внимание на оговорку Сигизмунда, что не освещенные в договоре вопросы будут решены с патриархом, властями, боярами и всею землею, когда он сам «будет под Москвою и на Москве» [127]. Не нужно было знакомиться с секретным письмом короля сенаторам, чтобы убедиться в его стремлении, прикрываясь Владиславом, самому захватить московский трон.
В охваченной возбуждением Москве бояре не смогли воспротивиться требованиям Гермогена, опиравшегося на мнение «всенародства». Он добился, чтобы все переговоры, необходимые для окончательного оформления договора с Владиславом, были перенесены под Смоленск. Главной задачей русского посольства было крещение Владислава на границе его будущих владений. Патриарх позаботился, чтобы в наказ послам были внесены самые жесткие гарантии безопасности веры.
В наказе были учтены опасения, связанные с возможностью захвата иноземцами власти в Москве. Послы должны были добиваться, чтобы Владислав явился с малой свитой, обязался жениться на православной, не раздавал шляхте поместий близ западной границы, чтобы поляки очистили занятые ими русские города и сняли осаду Смоленска. Заботил пастыря и полный размен пленных, ибо его «овцы» среди иноверцев подвергали опасности свои души.
Наказ был обязателен для послов и жестко указывал границы возможных уступок. Но Гермоген не мог надеяться на боярских представителей, главный из которых, князь Василий Васильевич Голицын, легкомысленно заявил ему, что «о крещении они будут бить челом, но если даже король и не исполнит просьбы — то волен Бог да государь, мы ему уже крест целовали и будем ему прямить» [128]. Такое известие весьма ободрило Жолкевского и Гонсевского, приехавшего к Москве с требованием Сигизмунда передать престол не Владиславу, а самому королю.
Однако настроение народа было таково, что поляки не рискнули официально объявить желание короля и нарушить заключенное соглашение. Легче было договориться с боярами вне столицы.
Гермоген предвидел измену бояр и сорвал их замыслы [129]. От лица православного духовенства в посольство направился митрополит Филарет, ранее благословивший переговоры об избрании Владислава в качестве тушинского «нареченного» патриарха и даже получивший по сему поводу послание Сигизмунда [130], но твердый в вере надежный защитник православия.
Позицию Русской Православной Церкви Гермоген ясно выразил в грамотах к Сигизмунду и Владиславу, переданных через Филарета [131]. Написанные в мягком, даже просительном тоне, они подчеркивали, что на престол может вступить только Владислав и только после крещения в православие. Филарет обещал патриарху умереть, но ни на шаг не отступить от посольского наказа.
(Наказ от имени патриарха Гермогена и всех чинов Российского государства говорил о назначении послов, событиях, связанных со свержением Шуйского и призванием на престол Владислава, давал послам подробные инструкции, как себя вести и что говорить перед королем и сенаторами. Требования россиян, дополняющие договор с Жолкевским, были изложены по статьям.)
(Договорившись по этим статьям и договору с Жолкевским, Владислав, Сигизмунд и вся Речь Посполитая должны были поклясться соблюдать договоренности «крепко и неподвижно навеки». Затем Владислав без промедления приглашался в Москву. Послам были предложены аргументы для защиты статей и четко указаны границы возможных компромиссов. Впрочем, 1-3-я и 7-10-я статьи подлежали безусловному выполнению, и договоры по ним следовало заключить до того, как Владислав отправится в Москву.
Послы должны были говорить, что «спороваться нам о вере не наказано», пусть королевич крестится — и тогда будет царем. В самом крайнем случае он мог принять православие не в Смоленске, а «где произволит, не доходя Москвы». Сношения с Римским Папой разрешались царю по государственным делам, но ни в коем случае не по церковным, «и учителем бы римским и иных вер в Московском государстве не быти».
По третьей статье следовало заявить, что «воли в Российском государстве людем отступати от нашие хрестьянские греческие веры в ыные веры не бывало и ныне тому быти невозможно»; смертную казнь вероотступникам послы должны были отстаивать «накрепко».
При обсуждении 7-й статьи, о выводе всех польско-литовских войск с территории Российского государства, паны Рады могли потребовать выплаты контрибуции королю и жалованья воинам. На это послы обязаны были отвечать твердо: «что Московское государство и так до конца разорено», паны достаточно награбили и больше не получат, разве что после переговоров нового царя, патриарха и бояр с королем.
В итоге споров по 4-й статье послы могли позволить Владиславу взять в Москву свиту до 500 человек. Окончательные решения по 5-й и 6-й статьям — о титуле и кандидатуре невесты — было возможно перенести в Москву, на совещание Владислава с патриархом, Освященным Собором и Боярской думой.
Наказ предусматривал, что польская сторона может поднять вопрос об открытии католического храма в Москве. Это вопрос также мог быть решен только в Москве.)
(Могли паны настаивать и на оставлении своих начальников в пограничных городах «до достаточного успокоения Росийского государства». Послам велено было отвечать:)
(Ясные намерения Сигизмунда решить в свою пользу старые пограничные споры и захватить порубежные города заставили Гермогена и бояр указать послам, что)
Патриарх не выдумал это условие, давно бродившее в умах его паствы. Еще во время похода поляков на Москву Жолкевский посылал в столицу списки договоров с тушинцами и городовыми воеводами, надеясь перетянуть служилых людей на сторону Владислава. Но вот что написали гетману брянские и смоленские воины Московского гарнизона 14 июля, еще до свержения Василия Шуйского:
«…Мы те грамоты, и ответныя речи [124], и запись сами прочитавши, дали читать в Москве дворянам, и детям боярским, и многих разных городов всяким людям. И они, прочитав, говорят: «Что де в записе не написано, чтобы государю нашему королевичу Владиславу Сигизмундовичу окреститься в нашу христианскую веру и крестившись сесть на Московском господарстве?! А польским людям и литовским людям не быть насильственно в городах Московскаго господарства, наипаче от господаря нашего королевича приближенных, кои с ним, господарем, будут находиться на Москве, чтобы (русским. — А. Б.) никакого утеснения не было» [125].
Даже сторонников Владислава в Москве не удовлетворяли объяснения Жолкевского, что королевич обещает не нарушать православной веры, а о собственном вероисповедании будет «совещаться» с патриархом и боярами [126].
Ясно, что при таком настроении оборонявших столицу ратников даже твердостоятельный Гермоген не мог воспротивиться свержению Шуйского и выбору Владислава. Но он в полной мере оценил значение требования о крещении королевича в православие до того, как тот займет московский престол. Гермоген видел, что в предложенном Жолкевским проекте оговора, основанном на зимнем соглашении с тушинцами, на первом плане стоял Сигизмунд, а не Владислав — тот самый Сигизмунд, который был известен как враг православия и насадитель унии на русских землях Речи Посполитой.
Патриарх с единомышленниками вычеркнул в проекте фразы, подобные той, что мощи святых на Руси будет в почитании иметь «король, его милость, яко истинный господарь христианский, з сыном своим». Гермоген не мог не обратить внимание на оговорку Сигизмунда, что не освещенные в договоре вопросы будут решены с патриархом, властями, боярами и всею землею, когда он сам «будет под Москвою и на Москве» [127]. Не нужно было знакомиться с секретным письмом короля сенаторам, чтобы убедиться в его стремлении, прикрываясь Владиславом, самому захватить московский трон.
В охваченной возбуждением Москве бояре не смогли воспротивиться требованиям Гермогена, опиравшегося на мнение «всенародства». Он добился, чтобы все переговоры, необходимые для окончательного оформления договора с Владиславом, были перенесены под Смоленск. Главной задачей русского посольства было крещение Владислава на границе его будущих владений. Патриарх позаботился, чтобы в наказ послам были внесены самые жесткие гарантии безопасности веры.
В наказе были учтены опасения, связанные с возможностью захвата иноземцами власти в Москве. Послы должны были добиваться, чтобы Владислав явился с малой свитой, обязался жениться на православной, не раздавал шляхте поместий близ западной границы, чтобы поляки очистили занятые ими русские города и сняли осаду Смоленска. Заботил пастыря и полный размен пленных, ибо его «овцы» среди иноверцев подвергали опасности свои души.
Наказ был обязателен для послов и жестко указывал границы возможных уступок. Но Гермоген не мог надеяться на боярских представителей, главный из которых, князь Василий Васильевич Голицын, легкомысленно заявил ему, что «о крещении они будут бить челом, но если даже король и не исполнит просьбы — то волен Бог да государь, мы ему уже крест целовали и будем ему прямить» [128]. Такое известие весьма ободрило Жолкевского и Гонсевского, приехавшего к Москве с требованием Сигизмунда передать престол не Владиславу, а самому королю.
Однако настроение народа было таково, что поляки не рискнули официально объявить желание короля и нарушить заключенное соглашение. Легче было договориться с боярами вне столицы.
Гермоген предвидел измену бояр и сорвал их замыслы [129]. От лица православного духовенства в посольство направился митрополит Филарет, ранее благословивший переговоры об избрании Владислава в качестве тушинского «нареченного» патриарха и даже получивший по сему поводу послание Сигизмунда [130], но твердый в вере надежный защитник православия.
Позицию Русской Православной Церкви Гермоген ясно выразил в грамотах к Сигизмунду и Владиславу, переданных через Филарета [131]. Написанные в мягком, даже просительном тоне, они подчеркивали, что на престол может вступить только Владислав и только после крещения в православие. Филарет обещал патриарху умереть, но ни на шаг не отступить от посольского наказа.
(Наказ от имени патриарха Гермогена и всех чинов Российского государства говорил о назначении послов, событиях, связанных со свержением Шуйского и призванием на престол Владислава, давал послам подробные инструкции, как себя вести и что говорить перед королем и сенаторами. Требования россиян, дополняющие договор с Жолкевским, были изложены по статьям.)
«Первая статья. Чтоб великий государь Жигимонт король пожаловал, отпустил на Владимерское, и на Московское, и на все великие и преславные государства Российского царствия сына своего, государя нашего Владислава Жигимонтовича. А государь бы наш королевич Владислав Жигимонтович пожаловал, крестился в нашу православную христьянскую веру греческого закона. А креститися б ему, государю, в Смоленску от митрополита Филарета Ростовского и Ярославского да от архиепискупа Сергея Смоленского и Брянского. И пришел бы государь наш королевич Владислав Жигимонтович в царствующий град Москву крестився в нашу православную християнскую веру греческого закона, чтоб ево, государя, встретити с чюдотворными образы и с честными и з животворящими кресты патриярху, и митрополитом, и архиепискупом, и епискупом, и всему Освященному Собору, и бояром, и всем людем Московского государства по царскому чину и достоянию.
Вторая статья. Чтоб государь королевич Владислав Жигимонтович пожаловал, будучи на Московском государстве, от Папы Римского их законы о вере не просил, и благословения не приимал, и с ним о том не ссылался.
Третья статья. Которые будет Московского государства люди духовного чину, или служилые и приказные, которых чинов ни буди, для каких мер ни буди, или которые гости или торговые люди для своих пожитков и для безпошлинной торговли и льготы похотят своим малоумием от греческие веры отступити к римской вере — и государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу поволоти бояром и всей земле таких казнити смертью, а поместья, и вотчины, и дворы, и животы имати на себя, государя, чтоб за то меж государей и государств ссоры и мятежу не было, а были б государства в покое и в тишине.
Четвертая статья. Чтоб государю королевичу взяти с собою, государем, в Московское государство из Польши и из Литвы немногих людей, бес которых ему, государю, быти нельзе. А многих бы людей государь королевич пожаловал, для нынешнего разоренья и тесноты, в Московское государство не имел.
Пятая статья. В титле писатися государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу по тому ж, как прежние великие государи цари российские в титлех писалися. А перед прежними титла пожаловати б ему государю ни в чем не убавливати.
Шестая статья. Как благословит Бог, приспеет время государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу женитися, и ему бы государю женитися, изобрав в Московском государстве православные християнские греческие веры, у ково ему, государю, Бог благоволит.
Се(дь)мая статья. В утверженных записях, как утвержался з бояры гетман корунной Станислав Жолкевской, написано про городы, к Московскому государству належачие, в которых ныне польские и литовские люди, также и про те, которые ныне за вором; з бояры гетман приговорил, что великому государю Жигимонту королю и сыну его, великому государю нашему Владиславу королевичу, те городы со всем, как были до нынешние Смуты, к Московскому государству очистити. И великий бы государь Жигимонт король и сын его, великий государь наш королевич Владислав Жигимонтович, по утверженью гетмана Станислава Жолкевского, велел все те городы со всем очистити к Московскому государству, как были до нынешние Смуты.
Осьмая статья. Которые люди будут при государе королевиче из Польши и из Литвы, и тем бы людем государь королевич поместья велел давати не блиско литовского рубежа; а в Смоленску бив иных порубежных городех тех людей, которые будут из Польши и из Литвы, в порубежных городех поместити не велел, чтоб в порубежных местех в земляных делех от того меж государств ссоры не было.
Девятая статья. Которые дворяне, и дети боярские, и стрельцы, и казаки, и пушкари, и всякие служилые и неслужилые люди, и дворянские, и детей боярских, и стрельцов, и пушкарей, и всяких служилых и неслужилых людей матери, и сестры, и жены, и дети, и всякие люди Российского государства мужеска полу и женска в нынешнюю Смуту при бывшем царе Василье взяты в полон в Польшу и в Литву — и великий бы государь Жигимонт король пожаловал, по утверженью гетмана Станислава Станиславовича Жолкевского, тех всех велел, сыскав, отдати в Московское государство без выкупу по тому ж, как и польские и литовские люди, полковники, и ротмистры, и шляхта, и всякие люди были в полону в Московском государстве и отданы из Московского государства гетману Станиславу без выкупу ж.
Десятая статья. Московского государства патриарх, и митрополиты, и архиепископы, и епископы, и игумены, и весь Освященный Собор, и бояре, и окольничие, и всех чинов служилые и жилетцкие люди велели бити челом, чтоб великий государь Жигимонт король пожаловал, от Смоленска со всеми своими ратьми отступил, и тесноты б Смоленску никакие чинити не велел… (как обещал от королевского имени Жолкевский), и людей бы всех польских и литовских изо всего Смоленского уезду велел вывести.
(Договорившись по этим статьям и договору с Жолкевским, Владислав, Сигизмунд и вся Речь Посполитая должны были поклясться соблюдать договоренности «крепко и неподвижно навеки». Затем Владислав без промедления приглашался в Москву. Послам были предложены аргументы для защиты статей и четко указаны границы возможных компромиссов. Впрочем, 1-3-я и 7-10-я статьи подлежали безусловному выполнению, и договоры по ним следовало заключить до того, как Владислав отправится в Москву.
Послы должны были говорить, что «спороваться нам о вере не наказано», пусть королевич крестится — и тогда будет царем. В самом крайнем случае он мог принять православие не в Смоленске, а «где произволит, не доходя Москвы». Сношения с Римским Папой разрешались царю по государственным делам, но ни в коем случае не по церковным, «и учителем бы римским и иных вер в Московском государстве не быти».
По третьей статье следовало заявить, что «воли в Российском государстве людем отступати от нашие хрестьянские греческие веры в ыные веры не бывало и ныне тому быти невозможно»; смертную казнь вероотступникам послы должны были отстаивать «накрепко».
При обсуждении 7-й статьи, о выводе всех польско-литовских войск с территории Российского государства, паны Рады могли потребовать выплаты контрибуции королю и жалованья воинам. На это послы обязаны были отвечать твердо: «что Московское государство и так до конца разорено», паны достаточно награбили и больше не получат, разве что после переговоров нового царя, патриарха и бояр с королем.
В итоге споров по 4-й статье послы могли позволить Владиславу взять в Москву свиту до 500 человек. Окончательные решения по 5-й и 6-й статьям — о титуле и кандидатуре невесты — было возможно перенести в Москву, на совещание Владислава с патриархом, Освященным Собором и Боярской думой.
Наказ предусматривал, что польская сторона может поднять вопрос об открытии католического храма в Москве. Это вопрос также мог быть решен только в Москве.)
А Московского государства патриарх и все люди и ныне о том бьют челом великому государю Жигимонту королю и сыну его, великому государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу, чтоб костелу римскому и иных вер ни одному в царствующем граде Москве и во всем Росийском царствии не быти… И в том будет многим людем сумнение, и скорбь великая, и печаль; и государю б королевичу Владиславу Жигимонтовичу пожаловати, та статья (о костеле. — А. Б.) велети отставити, и Московского государства людей тем не оскорбити, чтоб всем людем на него, государя, было радостно.
(Могли паны настаивать и на оставлении своих начальников в пограничных городах «до достаточного успокоения Росийского государства». Послам велено было отвечать:)
Польскими и литовскими приказными людьми никоторого успокоенья не будет, опричь того, что Московского государства людем в том будет сумненье. И государь бы Владислав Жигимонтович тое статью велел отставити.
(Ясные намерения Сигизмунда решить в свою пользу старые пограничные споры и захватить порубежные города заставили Гермогена и бояр указать послам, что)
о таких… великих делах нынеча не токмо что говорити — и помыслити нельзе!(Они могут решаться только путем переговоров суверенных монархов. Главная причина твердости позиции русского правительства на переговорах была сформулирована в наказе четко: в случае угрозы своей вере, суверенитету или территории «Московское государство конечно о том оскорбитца… то будет Московского государства людем сумнительно»). [132]
8. ИЗ ПЕРЕПИСКИ УЧАСТНИКОВ ОПОЛЧЕНИЙ О РОЛИ ПАТРИАРХА ГЕРМОГЕНА В БОРЬБЕ С ИНТЕРВЕНТАМИ
1611-1612 годы
«Сумнительной» показалась многим сама идея избрания на российский престол иноземного королевича. Только узнав о захвате власти боярами и их переговорах с Жолкевским, бежали из Москвы и начали собирать ополчения «князь Федор Иванович Волконский и с ним иныя мелкия дворяне», участвовавшие в свержении Шуйского для того, чтобы избрать государя «всей землею». Напрасно князь Ф. И. Мстиславский с товарищами-боярами рассылал по стране грамоты, убеждая народ, что будет Владислав царем «в нашей православной христианской вере греческаго закона… что будучи королевичу на государстве нашие истинные православные хрестьянские веры не разорять, и городов от Московского государства не отводить, и поместей, и вотчин, и дворов, и животов у нас не отъимати, и без сыску ни над кем никакова дурна не учинити», что иноземцы уже покидают российские пределы [133].