Бок Ханнес. Черное колесо

   Но я чувствовал, что своими объяснениями и так уже вызвал немало горя, и продолжал молча заниматься русским. Она презрительно сказала:
   – Я так и думала. Вы на самом деле орудие этого злого духа – Бенсона. – Она негодующе пожала плечами и заметила задумчивый взгляд Мейсона.
   – Что станет с нами, беспомощными женщинами, в руках этих животных? – воскликнула она. – Они… хотят нас! И они такие сильные звери, что они… возьмут нас! – По-видимому, эта перспектива не привела её в состояние уныния, и она добавила: – Против нашей воли!
   Я вспомнил насмешливое предположение Пен о том, что глубочайшие эмоции у леди Фитц вызывает стресс, и подумал, не рассматривает ли она то, что иногда считают хуже смерти, просто возможностью спасти себе жизнь – пусть сомнительной ценой чести.
   Она сжала руки и посмотрела вверх. Ни одна жертва на арене не смогла бы проделать это лучше.
   – Я убью себя, прежде чем сдамся! Но это значило бы отречься от своего долга… Я принесу себя на жертвенный алтарь, я пойду к этому ужасному Смитсону! Он пощадит жизнь моих друзей в обмен на моё тело!
   Барнс разинул рот. Он был больше удивлён, чем испуган. А Бурилов прекратил свои стоны.
   Леди Фитц проявила необычайную энергию.
   – Дебора! – воскликнула она, хлопая в ладоши. – Займитесь моей причёской! О, я несчастная, моё платье изорвано! И запачкано! Если бы только здесь было зеркало…
   Дебора спокойно исполняла приказания. Леди Фитц презрительно заметила:
   – Если бы вы были настолько же женщиной, насколько я, Дебора Макрэ, вы повторили бы моё самопожертвование! Но, конечно, человек-зверь никогда не прельстится низкой женщиной вашего типа и класса.
   Дебора молча продолжала выполнять свои обязанности, словно отвечая, что её добродетели сами по себе являются наградой. Неудивительно, что эти двое были вместе, несмотря ни на что – они взаимно дополняли друг друга. Служа леди Фитц козлом отпущения, Дебора в своих глазах постоянно повышала собственное моральное совершенство.
   Мейсон усмехнулся:
   – Только подумать! Старая карга считает, что Смитсон пощадит её только потому, что…
   Леди Фитц покраснела и перешла на другой тон.
   – Алексей, ты слышал это? О, презренный! – Небо почему-то не рухнуло на Мейсона, и леди Фитц удивилась, почему. – Алексей, если бы ты был мужчиной, а не трусом, ты отомстил бы за оскорбление!
   Бурилов отозвался на очередную порцию йода не менее крепкими словами.
   – Ты называешь меня трусом…
   Он вырвал руку, которую я перевязывал, и ударил себя в грудь.
   – Посмотри на себя, ты, ведьма! Прихорашиваешься для этого зверя! Ты, мешок костей! Ты отвратительна! Ужасна!
   Тут они вспомнили «ночное происшествие», о котором мне рассказывала Дебора, и за отсутствием другого оружия принялись швырять друг в друга обвинения. Мейсон и Барнс покачали головами при виде такого бешенства и отвели меня к Сватлову, Джонсону и Маккензи, которых содержали вместе.
   Когда я вправлял вывихнутое плечо Маккензи, Джонсон негодующе фыркнул и указал на листок бумаги.
   – К нам прислали Роббинса с этим листком. Говорят, что если мы подпишем заявление о сумасшествии Бенсона, останемся в живых.
   Маккензи рассмеялся:
   – Такой сертификат им бы весьма пригодился, но нам он ничего не даст. К дьяволу их! К вам это тоже относится, Барнс и Мейсон!
   Я осмотрел Мактига и туго перетянул повязкой его сломанные ребра. То немногое, что он сказал, потом повторила Пен, когда Чедвик привёл её ко мне в кабинет. Она беспокоилась об отце, который – Чедвик сообщил мне это с улыбкой – отказывался подпускать меня к себе.
   Пен сказала:
   – Он сердит на тебя, Росс, потому что главным образом ты виноват в срыве его планов. Он считает, что ты заодно с Чедом.
   Чедвику это не понравилось. Пен продолжала:
   – Но когда мы выберемся из этих неприятностей, он изменит своё отношение. А мы выберемся, – оптимистически повторила она, на что Чедвик опять улыбнулся. – Поиск, который шёл двести лет, слишком далеко зашёл, чтобы его могли оставить перед самым завершением.
   Эта вера подбодрила её, но меня опечалила, а Чедвика просто позабавила. Она закончила:
   – Отец… папа… он больше не старый капитан! Он снова Джим. Должно быть, шок от происшествия вернул его к реальности. Я вам благодарна за эта, Чед. – Снова его улыбка исчезла. – И отныне он всегда будет Большим Джимом. Я знаю это! Он сам мне сказал, он усвоил урок. Достаточно быть самим собой и не брать на себя ответственность за других. Он больше не маленький мальчик, играющий в индейцев, – печально сказала она. – Он… вырос.
   Пен снова попросила Чедвика освободить отца, но тот отказался, и она ушла к себе. Уже наступило утро, море и небо были так чисты, что мы плыли словно в сапфировом пузыре, где солнце и его неподвижное отражение – только блики.
   Где-нибудь в этих широтах кто-то, несомненно, приветствовал это море и это небо. И я мрачно подумал: будет ли Судный День таким же спокойным и ярким?
   К этому времени руки у меня дрожали от напряжения и усталости, и я принял дозу кофеина. Мои конвоиры не сразу позволили мне взять его с полки, вначале расспросили, что это и для чего используется. Как у стимулятора, у него скорее психологический, чем физиологический эффект. Я привык к нему в студенческие годы, когда нужно было не спать перед экзаменами.
   – Боже, да он наркоман! – прошептал Мейсон Барнсу и сунул склянку себе в карман.
   Как бегун обретает второе дыхание, так и я снова обрёл бодрость. Закончил работу с ранеными и был отведён к Смитсону для доклада. Он в этот момент был занят, и я остался незамеченным.
   Роббинс привёл Сватлова. Маленький пастор шёл, спотыкаясь, выражение лица у него было отчуждённое, словно он считал себя единственной реальностью в мире призраков. С собой он нёс бумагу и карандаш.
   Смитсон, должно быть, решил, что это заявление Джонсона и Маккензи. Он выхватил бумагу, осмотрел, шевеля губами, и вернул:
   – Что это такое?
   – Моя проповедь, – сонно ответил Сватлов. – Впервые в жизни я буду говорить правду. Не буду повторять, чему меня учили. Скажу то, что сам был удостоен понять.
   Чедвик взял у него бумагу.
   – Ну-ка, посмотрим! – Вероятно, он решил, что это история мятежа.
   Пока он бегло просматривал рукопись, Сватлов мирно продолжал:
   – Я не готов был учить других. Поэтому меня постигла неудача. Я думал, что Бога нет, но теперь я узрел Его. Я был слеп и чёрен от греха…
   Именно это уже однажды утверждала леди Фитц.
   – Есть только один путь в жизни – познать себя, ибо только так можно познать Бога в себе. Я не знал себя, я был слишком нетерпелив. Мой долг по отношению к сестре был духовным, но я, не зная ни себя, ни её, считал его физическим. Чтобы доставить удовольствие её телу, я привёз её сюда – на смерть. Я преклонялся не перед Богом, а пред маммоной.
   Голос его дрогнул. Он отвернулся, мигая. Смитсон смотрел на него, как эскимос на веер.
   Чедвик отбросил бумаги.
   – Галиматья! – отрывисто сказал он. Сватлов медленно и тщательно собрал их.
   – Я не виню ни леди Фитц-Ментон, ни капитана Бенсона… в смерти моей сестры. Не они убили её. Я убил. Но если бы этого не случилось… я до сих пор проповедовал бы ложь и обрекал своих слушателей на гибель.
   Теперь и Смитсон, и Чедвик смотрели на него, словно на пришельца из космоса.
   – Я грешил ради сестры. Теперь ради неё, ради её имени я проведу остаток жизни, предупреждая других об ошибках. Возможно, это поможет другим слепым…
   Барнс выразительно покрутил пальцем у виска. Смитсон нетерпеливо сказал:
   – Чед говорил мне, что вы знаете, где сокровище. – Сватлов кротко взглянул на него. – Вы знаете! Сокровище – золото, драгоценности!
   Сватлов скорбно покачал головой:
   – Ах, мой друг, опасайтесь богатства! Прочтите, что я написал: подлинные желания рождаются из внутренней сущности. И исполнение желания гибельно, если желание не рождено внутренней сущностью.
   Он торопливо продолжал:
   – Вы не знаете ни себя, ни Бога. Откуда вам знать, чего хочет ваша душа? Сокровища Ирсули, попомните мои слова, вас никогда не удовлетворят, лишь погубят! Они помешают вам достичь знания, ослепят вас!
   Чедвик рявкнул:
   – Нам не нужны ваши проповеди! Мы хотим…
   Но они вынуждены были слушать, и Сватлов знал это. Знаком он велел Чедвику замолчать.
   – Вы хотите золота, потому что видели, как другим приносит счастье материальное богатство. Их счастье происходит не от самопознания, не от духовной пищи! Вы не понимаете. Вы считаете, что достаточно просто владеть. Разве за деньги можно купить самопознание? Что хорошего даст вам золото Ирсули, вам, безответственным детям?
   Смитсон встряхнул маленького пастора так, что выскочила его искусственная челюсть. Сватлов языком возвратил её на место. Смитсон взревел:
   – Заткнись! Покажи нам путь к сокровищам!
   – Ради вашего спасения – нет!
   Чедвик сказал:
   – Посмотрим!
   Он ударил Сватлова по лицу. Маленький человек пошатнулся и буквально подставил вторую щеку. Я двинулся вперёд. Барнс оттащил меня. Смитсон схватил Сватлова за руку и начал выворачивать её.
   Сватлов сдержал стон:
   – Поверьте мне… я отказываюсь… ради вашего… блага. – Он задрожал, колени его подогнулись.
   Смитсон отпустил его руку. На ней виднелась кровь. Чедвик сказал с отвращением:
   – Отпустите его. Возьмёмся за леди Фитц. Она-то заговорит. Роббинс увёл Сватлова и вскоре вернулся с англичанкой.
   Дебора придала леди Фитц весьма представительный вид. Леди Фитц высвободилась и разместилась перед Смитсоном с основательностью двадцатитонного сейфа.
   – Имейте в виду: я вас ненавижу, но подчиняюсь судьбе. Ужасный человек, я ваша.
   Смитсон отступил так торопливо, что опрокинул стул. Чедвик, улыбаясь, сказал:
   – Вас никто не тронет, леди Фитц. Мы хотим только знать, где искать сокровища.
   Она выпалила:
   – Дурак! Вы знаете, что Ирсули – выдумка капитана! – И снова Смитсону, который поднял стул и огорошено сел на него. – Рано или поздно это должно было случиться. Не будем оттягивать неизбежное, Пусть я… страдаю… пока ещё во мне есть силы.
   Смитсон подавился, покраснел и наконец в самых вульгарных выражениях объявил, что его совсем не интересует её милость, что она то да сё, да ещё кое-что. Либо она даст то, что им нужно – а им совсем не нужна её изношенная и непривлекательная плоть, – либо будет страдать, но совсем не так, как она полагает.
   Именно последнее заявление привело её в ярость. Она отступила, задыхаясь, как и Смитсон.
   – Вы отвергаете – меня? Самую благородную кровь Англии? Да вы…
   Даже Смитсон был ошеломлён этим взрывом. Чедвик прервал её:
   – Не преувеличивайте своего значения! Если мы не получим информацию от вас, есть драгоценный Бурилов. Уведите её… Подумайте, – добавил он, помолчав. – Минуту назад вы назвали Ирсули капитанской выдумкой. Решайте, леди Фитц-Ментон!
   Она опустила глаза. Потом мрачно сказала:
   – Не помню…
   Чедвик сделал знак Роббинсу увести её.
   – Но я… буду помнить! – свирепо сказала она. – Я вам покажу! Когда я подниму ветер, вы на коленях приползёте молить, чтобы я остановила его!
   Должно быть, она думала о Бурилове и его отчуждении после смерти Флоры. Когда она выходила, я слышал её слова: «Я удерживала его не только своей красотой, но и влиянием. И удержу на этот раз – он увидит!»
   Смитсон спросил Чедвика;
   – Остаётся русский?
   Чедвик мрачно кивнул:
   – Он не любит боль. Скажет.
   Тут он заметил меня и мою сумку. Когда явился Бурилов, Чедвик разложил хирургические щипцы и скальпели и любовно поигрывал ими. Бурилов сразу сломался. Он не только сказал, где находятся сокровища, но и согласился сам провести туда.
   Чедвик улыбнулся, бросил инструменты в сумку, взял Бурилова под руку и вышел, кивком головы позвав за собой Смитсона.
   Выходя, Смитсон сказал:
   – Заприте доктора, ребята, и присматривайте за ним – так, на всякий случай.
   Поэтому я не видел, как первая шлюпка отправилась на берег. Уснуть я не мог, лишь сидел и обдумывал планы, в том числе и преступные, которые не стану здесь излагать. Осуществить их мне так и не пришлось. Шло время. Наконец вбежал, задыхаясь, один из моих стражников.
   – Быстрее… Даррел умирает! – Мы побежали по коридору. Отдуваясь, человек добавил: – Он стоял на карауле у каюты английской ведьмы!
   Но Даррел не умирал.
   Он умер. Я не успел даже расспросить о причине его смерти – это не обязательно было волшебство леди Фитц, – потому что послышались крики: «Все наверх!»
   И ещё: «Доктор! Приведите доктора!»
   На палубе стоял Морган, его поддерживали матросы.
   – Хватайте пистолеты! – кричал он. – Тащите паклю, концы и масло: мы должны их выкурить!
   Он был очень бледен, глаза выпучены.
   – Выкурить? – переспросил кто-то. – Кого? Смитсона, Шварца, Чеда?
   – Русского и Кембла? – спросил ещё кто-то. – Ты что, спятил? Морган сделал слабое движение. Если бы его не поддержали, он упал бы. Он один приплыл в шлюпке с острова.
   – Не спрашивайте – действуйте! Пистолеты, паклю, масло! Их там сотни… белых… как призраки! Они схватили всех, кроме меня! Быстрее! Нужно вернуться!
   Он увидел меня.
   – Его тоже с нами! Понадобится! Берите все фонари: там темно! И побыстрее, ради Христа, быстрее!
   На секунду все ошеломлённо застыли. Потом забегали: страх Моргана оказался заразителен. Я осмотрел его ушибы и порезы. Казалось, его одежду рвали когти, широко расставленные, словно медвежьи.
   Ожидая возвращения остальных, я посмотрел за борт, думая увидеть тела Слима и Флоры.
   Но увидел только большого чёрного спрута, который лежал на дне, широко разбросав щупальца.
   Сверху он был похож на гигантское чёрное колесо.

25. НА ОСТРОВЕ РАФФЕРТИ

   Только когда две набитые людьми лодки направились к острову, мы узнали подробности. Остальные матросы готовили к спуску катер, чтобы двинуться за нами.
   Теперь остров казался не огромным аметистом, а большим куполом – каменный лоб, за которым рождаются древние каменные мысли. Я не видел никакого берега, только крутые серые скалы выветренного коралла торчали из воды. Отражение в стеклянной воде делало остров шарообразным, мрачным и безжизненным миром, висящим в бесконечной смешанной лазури моря и неба.
   Казалось, мы приближаемся к другой планете.
   Но тут ветерок коснулся поверхности воды, и нижнее полушарие этой планеты разбилось. Крошечные облака на юге превратились в облачные горы. С чёрными серединами, с серебряными краями, они надвигались на нас, как строй мечников. Над ними на запад ползли перьевые полоски, словно дымы. Это означало ветер. Мы должны были расстаться с островом как можно быстрее.
   Снова я проклял самоубийственную глупость Бенсона, приведшего нас в эти воды.
   Мы приблизились к острову. Я увидел, что он расколот словно ударом громового молота Тора. Маленький корабль, такой, каким некогда был старый остов, мог пройти в эту щель, но для «Сьюзан Энн» она была слишком узка.
   Мы вошли в миниатюрный фиорд. Его неровные, почти бесцветные стены, казалось, были сложены из войлока, сплетены из серых, лишённых листьев ветвей, связанных непреодолимой силой, как тот непроходимый барьер из колючих растений, что сторожит спящую красавицу.
   Мы вошли в пролив, словно чуждые мысли в каменный мозг. Как дыхание жизни в только что сотворённого из глины Адама. Ни звука, кроме плеска весел наших лодок.
   Остров как будто ждал нас, затаив дыхание.
   Какая-то сила, более мощная, чем наши гребки, увлекала нас вперёд. Я подумал о магнитной горе Шехеразады, которая притягивала корабли и бросала их на крутые стены. Фиорд изогнулся. Мы оглянулись. Теперь моря не было видно, мы находились на пороге иного мира.
   Один матрос поднял весла.
   – Нас несёт течением. Можно не грести, – сказал он.
   Остальные тоже подняли весла. Нас несло течением по извилистому проливу. В конце его замаячил вход в центральную лагуну – полоска песчаного берега и высокие коралловые стены, усеянные широкими чёрными отверстиями, подобными запавшим черным глазам без зрачков. Эти глаза, не мигая, смотрели на нас.
   Остров оказался атоллом, высоко поднятым над водой, словно море не приняло его и отвергло. Круглый колодец, середина которого скрыта от внешнего мира. Идеальное пиратское убежище, вдвойне защищённое мелями снаружи и этими высокими стенами, закрывающими лагуну от ветра.
   Я рассматривал чёрные отверстия в пористой стене. Морган сказал, что Бурилов повёл искателей сокровищ в одно из них. Скала была полой, море пробило в ней многочисленные извилистые туннели, как ходы термитов в дереве.
   Вначале остров показался необитаемым. Но лишь потому, что его жители хотели остаться невидимыми. Выстрелы накануне, должно быть, предупредили их, что предстоит вторжение, и они убрали с песка все свои следы. Лишь когда кладоискатели углубились в пещеры, обитатели их напали из засады.
   «Призрачно белые и неземные», сказал Морган. Он один сумел вырваться наружу.
   Люди – на отдалённом одиноком острове? Допустим, история Ирсули истинна; все равно Чёрный Педро и его товарищи не могли прожить здесь два столетия, даже если бы обладали столь огромной продолжительностью жизни. Ни Мактиг, ни остальные не упоминали о женщинах, оставшихся на острове, когда Рафферти увёл корабль.
   Может, другие нашли сюда дорогу, как пираты – случайно? Может, рыбаки, моряки с затонувшего корабля или отчаявшиеся беглые рабы с Гаити? Неужели белое племя – потомки Педро?
   Никто этого не узнает, ибо никто из них не дожил до наших дней.
   Но что могло их удержать на острове, если они хотели его покинуть? Они могли соорудить плоты, подавать сигналы.
   Мы прошли ворота, словно пушинки, несомые течением к центру лагуны. Здесь было так глубоко, что вода казалась чёрной, а рыбы далеко внизу – призрачными метеорами. Я видел в глубокой черноте слабые пурпурные отблески, словно затонувшие вечерние облака. Сначала они меня удивляли, но потом я сообразил, что это пробивается свет сквозь многочисленные щели в основании острова.
   Остров покоился на очень хрупком фундаменте.
   Вдоль берега футов на двадцать тянулась отмель, которая вскоре сменялась чернотой. Редкая растительность жалась к коралловым утёсам. Единственным признаком человека были следы, ведущие к одному из отверстий. Никаких звуков, кроме нашего дыхания.
   Морган указал на вход в пещеру:
   – Они там!
   Эхо призрачно покатилось от стен: «Там… там… там…».
   Морган сложил ладони рупором и принялся окликать ушедших именам. Эхо отвечало раскатами грома. Морган опустил руки. Вздрогнул.
   – Наверное, все мертвы, – сказал он.
   «Мертвы…» – согласились стены, и лодки, покачиваясь на волне, закивали: «Мертвы…»
   – Мы должны идти за ними.
   Стены звали: «Идти… идти…».
   Мы вытащили лодки на берег и выбрались на песок. Одни из нас направились внутрь, другие остались ждать у лодок. Я оказался среди последних. Мы подтащили паклю, концы и канистры с маслом ко входу и стали ждать.
   Остальные осторожно углубились в проход. Мы слышали их голоса: они говорили о каком-то запахе. Голоса становились слабее, казались странно искажёнными, разорванными.
   Тень накрыла остров, словно крышка котёл – тучи закрыли солнце.
   Я гадал, где может быть сокровище. Если остров населён страшными существами, которых описал Морган, как Бенсон мог спрятать сокровища?
   Но он это сделал. Иначе как он мог внушить Бурилову и остальным знания об острове? Если он здесь не бывал, то не мог бы описать Мактигу проходы через мели.
   Возможно, белые существа иногда покидают остров в поисках пищи на меньших островах, где есть зелень. И Бенсон наткнулся на это место как раз в такое время.
   Да, в конце концов, существует-таки один шанс из тысячи, что Бенсон запрятал здесь сокровище. Либо это, либо – Ирсули.
   Все связанное с феноменом Ирсули я мог объяснить материалистически. Ничто не оправдывало веру Пен в призраков. Загипнотизированные, специально подобранные из-за своей восприимчивости люди верят, поскольку им внушено, что гипноз – на самом деле их подлинные воспоминания.
   Мактиг сказал, что Бенсон бывал раньше в этих водах. Экипаж, набранный для этого плавания, был новым. Зачем? Только для того, чтобы скрыть от жертв, что Бенсон уже побывал здесь.
   Весь план был дьявольски точен и хитроумен. Единственный аргумент против – слишком большой промежуток времени между началом и завершением. Но безумцы типа Бенсона очень терпеливы.
   Но хоть я и был уверен в безумии Бенсона, доказательства были настолько двусмысленны, что мне никогда не поколебать уверенности Пен. Если нам каким-то чудом удастся спастись, мне придётся делать вид, что она оказалась права. Иначе я её потеряю.
   Мысли мои вернулись к ушедшим в пещеру. Почему они молчат? Давно ли они ушли? И тут из пещеры, приглушённые расстоянием и стенами, донеслись крики и выстрелы.
   Оставшиеся кинулись внутрь. Какое-то безумное мгновение я боролся с желанием завалить вход паклей и ветошью, поджечь и запечатать всех внутри. Потом с тоской посмотрел на ждущие шлюпки и последовал за остальными.
   Коридор поднимался и извивался, в нём было темно. Тошнотворно пахло гнилой рыбой. Я чувствовал себя как микроб в артерии, полной чёрной крови.
   Сильный сквозняк рвал волосы, от него звенело в ушах. Пол был гладкий, словно отполированный множеством ног. Там, где руки для устойчивости касались стен, последние были стёршимися, в остальных; местах – грубыми и неровными.
   Коридор раздвоился, ветер дул из одного разветвления, я углубился в другое. Вонь стала такой сильной, что я закашлялся. Сзади послышался какой-то хриплый звук, возможно, эхо моего кашля, – но я повернулся; фонарик выпал у меня из рук и разбился.
   Пираты обычно убивали тех, кто закапывал их сокровища. Не потому, что мёртвые не могут разгласить тайну, но затем, чтобы души убитых охраняли сокровища, отпугивая чужаков.
   Я увидел – одну из этих душ!
   Белую – не розовато-белую, как альбинос, а эмалево-белую, как слепой тритон. Белыми были даже глаза с остекленевшим пустым взглядом!
   Это был самец, обнажённый, но лишь отдалённо напоминающий человека. Отсутствие солнечного света в этой отвратительной дыре, ужасная диета, плюс поколения кровосмешения – все это породило… чудовище! Больше костей, чем плоти, кроме раздутого, обвисшего живота. Изуродованные, словно искалеченные при рождении черты.
   Шеи не было, с подбородка свисала на грудь кожистая бородка, как у петуха. Лицо походило на рыбью морду, от него несло невыносимым зловонием. С расслабленных белых губ капала слюна.
   Я услышал собственный сдавленный крик и слепо бросился в коридор, налетая на стены там, где он поворачивал. Услышал впереди крики, но ничто не могло мне подсказать направление. Всюду была тьма. Затаив дыхание, я прислушался, и мне показалось, что я слышу мягкий топот босых ног. Я снова побежал, ещё раз ударился о стену и увидел впереди слабые огоньки. Я нашёл своих спутников.
   Я рассказал им, что видел. Они направили огни в том направлении. Я снова увидел… существо… но теперь оно было не одно! Рядом с ним были ещё два, и они приближались.
   Прежде чем кто-нибудь успел выстрелить, шедшие последними подняли тревогу. Мы столпились, перегородив проход. Впереди показались огни. Нас отыскала группа Моргана. Белые существа исчезли.
   Держась поближе друг к другу, наш объединённый отряд снова двинулся вперёд. Мы звали людей из группы Бурилова, но наши крики отдавались таким громким эхом, что мы перестали кричать: все равно ответа не услышишь. Коридор многократно разветвлялся. Мы выбрали наугад одно ответвление. Шедшие в тылу опасливо светили назад.
   Я утратил всякое чувство направления. Мы поднимались, опускались, поворачивали направо и налево, и вдруг без всякого предупреждения очутились в пещере, полной белых существ. Они стояли рядами – по десять-двенадцать человек.
   Мужчин среди них было мало – если только можно было так назвать этих известково-белых существ, – в основном женщины, согбенные, изуродованные, с висящими высохшими грудями и спутанными бесцветными космами на головах. А отвратительные маленькие существа, похожие на обезьянок, – дети. И все молочно-белые, сморщенные, с острыми лицами… и несло от них – отвратительно!
   Они все скулили, как скулит дворняжка у дверей мясника. Одно из маленьких существ заверещало и устремилось вперёд, его пальцы напоминали вытянутые когти кошки.
   – Боже! – ахнул кто-то. – Да тут все кишит ими!
   – Надо их уложить! – крикнул другой, но Морган ударил по его пистолету.
   – Нет! Подождите! – Он выступил вперёд.
   – Эй вы, там! Слушайте… мы друзья! Понятно?
   Он протянул к ним руку, но их пустые взгляды не отразили ничего.
   – Мы не причиним вам вреда! Нам только нужны люди, которые вошли перед нами. Мы друзья!
   Одно из согбенных существ раздвинуло распухшие губы.
   – Дьюзя… – повторило оно, качая косматой головой. – Дьюзя…