Страница:
Мы взглянули, куда он показывал. Поручень был разбит, и в корпусе зияла круглая дыра трёх футов в поперечнике.
Пен, тяжело дыша, сказала:
– Пираты ведь часто плавали на кораблях без названий. Я, кажется, где-то читала об этом. Может быть, это пиратский корабль. Может, поэтому я чувствую… – Она помолчала. – Это злой корабль, – сказала она наконец. – Мне он не нравится.
– Пират! – взревел Большой Джим и сделал неуклюжее танцевальное па. – И, может, на нём все ещё пиратская добыча! А мы здесь болтаем! Я поднимусь. Как же подняться? – Он прошёл вдоль корпуса, потом вернулся и зашёл с правого борта.
Мактиг сказал:
– Песок поднимается уступами почти до палубы, там, где корабль засыпан. Подняться там трудно, но можно.
Он взглянул на крутую стену песка у левого борта, покачал головой, сказал: «Минутку» – и ушёл за корму. Бенсон направился за ним.
– Эй, обезьяна, без шуток! Я первым поднимусь на борт. Ясно?
В глазах Бенсона горело коварство, и я подумал, что вся его алчность проснулась при словах Пен о пиратах. Мактиг пожал широкими плечами:
– Ну, что ж, поднимем флаг Бенсона над неоткрытой палубой.
Бенсон прорычал:
– Корабль мой! Что бы там ни было, вы получите только то, что я сам отдам!
Они скрылись за бортом, голоса их стихли, но тон Бенсона был такой свирепый, какого я раньше никогда не слышал. Когда они вернулись, лицо Бенсона было мрачным и насторожённым, челюсти сжаты, глаза пылали. Мактиг равнодушно сказал:
– Если и есть шанс подняться сбоку, то именно сейчас. Я имею в виду, что дюна непрочная и в любой момент может обрушиться. Вот вам штормовое предупреждение, – и действуйте, как хотите.
Бенсон сердито взглянул на него и начал карабкаться. Но не сделал он и двух шагов, как песок заскользил у него под ногами. Вниз с шорохом устремилась волна песка и погребла его. Мы с трудом откопали Большого Джима, почти задохнувшегося. А Мактиг негромко сказал:
– В шлюпке есть верёвочная лестница. Бенсон злобно взвизгнул:
– Так тащите её! Чего же вы ждёте? Бережёте для себя?
Лицо Мактига потемнело, глаза стали мрачными.
– Я не мог знать, что корабль здесь… – начал он, но Большой Джим оборвал его. Раздражение и досада из-за собственного корабля, нетерпение, злость из-за неудачной попытки подняться на борт найденного совсем вывели его из себя.
– К дьяволу ваши объяснения! – взревел он. – Тащите лестницу!
Ни слова не сказав, Мактиг направился к шлюпке. Пока он отсутствовал, Бенсон бранился и кричал, а я ждал в неловком молчании. Большие глаза Пен были полны слёз, но Чедвик наблюдал с тенью циничной улыбки на лице, как будто наслаждался буйством шефа. Вернулся Мактиг с лестницей, швырнул её под ноги Бенсону и отошёл. Лицо его не смягчилось, на Пен он не смотрел.
Бенсон прикрикнул:
– Закрепите её! Ведь вы её для этого принесли?
Мактиг поднял лестницу и стал раз за разом забрасывать её на борт. Крючья на ней были небольшие и не зацеплялись. Попробовал забросить Чедвик, потом я, но безуспешно. Наконец Бенсон сам схватил её, но лестница всё равно не держалась.
Мактиг выругался, взял лестницу из рук Бенсона, повернулся к нам троим и холодно сказал:
– Я поднимусь и закреплю лестницу. Вы поняли меня, Чедвик? И вы, доктор Фенимор? Я поднимусь на борт исключительно как представитель мистера Бенсона… какие бы претензии ни возникли в связи с моим подъёмом, я от них отказываюсь. Корабль и все в нём находящееся принадлежит мистеру Бенсону… или он принадлежит кораблю – все так же странно закончил он.
Не добавив ни слова, он перебросил лестницу через плечо, подошёл к корме и начал подниматься, используя в качестве опор выступы и разбитый рулевой брус.
У борта он задержался, очевидно, осматривая палубу. На мгновение его шевелюра вспыхнула, будто какой-то яркий луч упал на неё и тут же исчез. Это зрелище почему-то меня очень встревожило.
Прошла минута, ещё несколько, но Мактиг не возвращался. Бенсон нервничал, его раздражение росло.
– Мактиг! – вскричал он. – Что вы там делаете? Спускайте же лестницу!
Показалась голова Мактига. Лицо его было бледным, глаза остекленели, как у человека, только что проснувшегося и ещё не пришедшего в себя. Он смотрел на нас, словно слышал, но не видел нас. Потом отвёл взгляд и посмотрел на берег.
Бенсон снова с яростью закричал:
– Лестницу, чёрт возьми! Лестницу!
Мактиг заметно вздрогнул, внезапно вдруг увидев нас. Развернул верёвку, закрепил крючья и сбросил лестницу. Она повисла в футе от песка. Бенсон подскочил к ней. Мактиг держал сверху, Чедвик – снизу, и Бенсон поднялся с поразительным проворством. За ним вскарабкалась Пен. Следом – Чедвик, потом я; подниматься было трудно – никто уже не держал лестницу внизу. Мактиг протянул руку и втащил меня на палубу. Он снова казался нормальным, глаза его утратили странное рассеянное выражение, хотя в них по-прежнему блестела насторожённость.
– Взгляните на это, – сказал он и прошёл к обломку мачты. К нему был прикован корабельный колокол. Годы покрыли металл зеленоватой патиной, но в остальном он не пострадал. Я почувствовал странное облегчение, словно какая-то ноша, о которой я и не подозревал, свалилась с моих плеч. Я воскликнул:
– Вот этот колокол мы и слышали, Майк! Должно быть его раскачал ветер.
Мактиг сухо ответил:
– Учёный ветер, должно быть! Точно отсчитал удары. Но взгляните внимательней.
Я посмотрел. Языка у колокола не было. Болты, которыми он крепился, были на месте, но сам язык – нет. Я постучал по краю. Мне ответил гневный звон.
Мактиг схватил меня за руку и резко сказал:
– Не делайте этого!
Ладонь его была холодной, влажной от пота.
И вдруг я понял, что Мактиг боится и изо всех сил старается скрыть это.
Бенсон взревел:
– Эй, Майк, идите сюда!
Он стоял у чёрного рулевого колеса. Очевидно, его дурное настроение развеялось, он смеялся вместе с Чедвиком и жестикулировал. Но Пен не смеялась. Она отодвинулась от колеса и стояла у подножья короткого трапа, ведущего с кормовой на главную палубу. Мне показалось, что она напряжённо и очень уж внимательно смотрит на подходящего Мактига.
Я заметил, что палуба под её ногами была на пять-шесть футов выше той, на которой были мы с Мактигом, и что рядом находится дверь, очевидно, ведущая в проход или каюту под кормовой палубой. В порог и косяки двери были вбиты десять тяжёлых металлических гвоздей на расстоянии в полфута друг от друга. Они торчали наружу наподобие cheveaux de trise[2]. Шипы торчали и поперёк двери с разных сторон. Ясно, что дверь открывалась наружу, как и должно быть на корабле; причины этого поймёт всякий моряк. Тот, кто забил шипы, намерен был прочно запечатать эту дверь.
Запереть то, что было внутри.
Я собирался заговорить об этом с Мактигом и не смог. Он с тем же странным вниманием смотрел на Пен и шёл медленно и неохотно, словно против воли.
Когда я начал подниматься по трапу, мне пришло в голову, что палуба поразительно чиста. Доски как будто только что промыты и надраены. У закрытой двери виднелись небольшие кучки песка, но и все.
Остальные толпились у рулевого колеса, и я слышал, как Бенсон возбуждённо говорил:
– Оно прекрасно, Майк! В отличном состоянии! Его легко перенести и укрепить на «Сьюзан Энн». Клянусь Богом, я вырвал бы даже старый руль, если бы он не был разбит!
Я подошёл к колесу и взглянул на него. Прекрасная вещь, из какой-то твёрдой, гладкой древесины поразительно чёрного цвета. Как будто вырезано из полированного гагата, а не из дерева. И состояние прекрасное, ни царапинки, ни вмятины. Но самое удивительное – окружность рулевого колеса. Шести дюймов шириной, этот деревянный обод полого изгибался, в него были вделаны спицы. А по кругу в ряд вырезаны изображения рук, тыльные стороны ладоней, пальцы согнуты, будто сжимают что-то. Я пересчитал их – восемнадцать. Вглядевшись внимательнее, я понял, что их – девять пар и что ни одна из них не похожа на другую. Ясно также, что выполнил эту работу замечательный художник и работал он с живой натуры – в каждой паре рук была отчётливая индивидуальность. Каждая пара сцеплялась у запястья, под и над ней проходили другие руки, так что все восемнадцать рук сливались в единый неразделимый узор. Одна пара была женская, пальцы длинные и тонкие, концы их заострённые, но сильные и со странным впечатлением жестокости. Ещё одна пара, нарушая общий рисунок, располагалась под другим углом… и хватка этих кистей была сильнее, крепче… Форма и симметрия этих рук говорили о воспитании… руки патриция…
Эти подробности громоздились друг на друга, только что незаметные, а в следующий момент – абсолютно ясные, как будто колесо само открывало их… и тут мне показалось, что полоска, на которой вырезаны руки, становится прозрачной, и что руки не вырезаны, а находятся в ней… и что каждая из них держит спицу чёрного колеса… и что руки эти живы…
6. ЧЁРНОЕ КОЛЕСО ПОВОРАЧИВАЕТСЯ
7. РАЗГОВОР В КАЮТЕ
Пен, тяжело дыша, сказала:
– Пираты ведь часто плавали на кораблях без названий. Я, кажется, где-то читала об этом. Может быть, это пиратский корабль. Может, поэтому я чувствую… – Она помолчала. – Это злой корабль, – сказала она наконец. – Мне он не нравится.
– Пират! – взревел Большой Джим и сделал неуклюжее танцевальное па. – И, может, на нём все ещё пиратская добыча! А мы здесь болтаем! Я поднимусь. Как же подняться? – Он прошёл вдоль корпуса, потом вернулся и зашёл с правого борта.
Мактиг сказал:
– Песок поднимается уступами почти до палубы, там, где корабль засыпан. Подняться там трудно, но можно.
Он взглянул на крутую стену песка у левого борта, покачал головой, сказал: «Минутку» – и ушёл за корму. Бенсон направился за ним.
– Эй, обезьяна, без шуток! Я первым поднимусь на борт. Ясно?
В глазах Бенсона горело коварство, и я подумал, что вся его алчность проснулась при словах Пен о пиратах. Мактиг пожал широкими плечами:
– Ну, что ж, поднимем флаг Бенсона над неоткрытой палубой.
Бенсон прорычал:
– Корабль мой! Что бы там ни было, вы получите только то, что я сам отдам!
Они скрылись за бортом, голоса их стихли, но тон Бенсона был такой свирепый, какого я раньше никогда не слышал. Когда они вернулись, лицо Бенсона было мрачным и насторожённым, челюсти сжаты, глаза пылали. Мактиг равнодушно сказал:
– Если и есть шанс подняться сбоку, то именно сейчас. Я имею в виду, что дюна непрочная и в любой момент может обрушиться. Вот вам штормовое предупреждение, – и действуйте, как хотите.
Бенсон сердито взглянул на него и начал карабкаться. Но не сделал он и двух шагов, как песок заскользил у него под ногами. Вниз с шорохом устремилась волна песка и погребла его. Мы с трудом откопали Большого Джима, почти задохнувшегося. А Мактиг негромко сказал:
– В шлюпке есть верёвочная лестница. Бенсон злобно взвизгнул:
– Так тащите её! Чего же вы ждёте? Бережёте для себя?
Лицо Мактига потемнело, глаза стали мрачными.
– Я не мог знать, что корабль здесь… – начал он, но Большой Джим оборвал его. Раздражение и досада из-за собственного корабля, нетерпение, злость из-за неудачной попытки подняться на борт найденного совсем вывели его из себя.
– К дьяволу ваши объяснения! – взревел он. – Тащите лестницу!
Ни слова не сказав, Мактиг направился к шлюпке. Пока он отсутствовал, Бенсон бранился и кричал, а я ждал в неловком молчании. Большие глаза Пен были полны слёз, но Чедвик наблюдал с тенью циничной улыбки на лице, как будто наслаждался буйством шефа. Вернулся Мактиг с лестницей, швырнул её под ноги Бенсону и отошёл. Лицо его не смягчилось, на Пен он не смотрел.
Бенсон прикрикнул:
– Закрепите её! Ведь вы её для этого принесли?
Мактиг поднял лестницу и стал раз за разом забрасывать её на борт. Крючья на ней были небольшие и не зацеплялись. Попробовал забросить Чедвик, потом я, но безуспешно. Наконец Бенсон сам схватил её, но лестница всё равно не держалась.
Мактиг выругался, взял лестницу из рук Бенсона, повернулся к нам троим и холодно сказал:
– Я поднимусь и закреплю лестницу. Вы поняли меня, Чедвик? И вы, доктор Фенимор? Я поднимусь на борт исключительно как представитель мистера Бенсона… какие бы претензии ни возникли в связи с моим подъёмом, я от них отказываюсь. Корабль и все в нём находящееся принадлежит мистеру Бенсону… или он принадлежит кораблю – все так же странно закончил он.
Не добавив ни слова, он перебросил лестницу через плечо, подошёл к корме и начал подниматься, используя в качестве опор выступы и разбитый рулевой брус.
У борта он задержался, очевидно, осматривая палубу. На мгновение его шевелюра вспыхнула, будто какой-то яркий луч упал на неё и тут же исчез. Это зрелище почему-то меня очень встревожило.
Прошла минута, ещё несколько, но Мактиг не возвращался. Бенсон нервничал, его раздражение росло.
– Мактиг! – вскричал он. – Что вы там делаете? Спускайте же лестницу!
Показалась голова Мактига. Лицо его было бледным, глаза остекленели, как у человека, только что проснувшегося и ещё не пришедшего в себя. Он смотрел на нас, словно слышал, но не видел нас. Потом отвёл взгляд и посмотрел на берег.
Бенсон снова с яростью закричал:
– Лестницу, чёрт возьми! Лестницу!
Мактиг заметно вздрогнул, внезапно вдруг увидев нас. Развернул верёвку, закрепил крючья и сбросил лестницу. Она повисла в футе от песка. Бенсон подскочил к ней. Мактиг держал сверху, Чедвик – снизу, и Бенсон поднялся с поразительным проворством. За ним вскарабкалась Пен. Следом – Чедвик, потом я; подниматься было трудно – никто уже не держал лестницу внизу. Мактиг протянул руку и втащил меня на палубу. Он снова казался нормальным, глаза его утратили странное рассеянное выражение, хотя в них по-прежнему блестела насторожённость.
– Взгляните на это, – сказал он и прошёл к обломку мачты. К нему был прикован корабельный колокол. Годы покрыли металл зеленоватой патиной, но в остальном он не пострадал. Я почувствовал странное облегчение, словно какая-то ноша, о которой я и не подозревал, свалилась с моих плеч. Я воскликнул:
– Вот этот колокол мы и слышали, Майк! Должно быть его раскачал ветер.
Мактиг сухо ответил:
– Учёный ветер, должно быть! Точно отсчитал удары. Но взгляните внимательней.
Я посмотрел. Языка у колокола не было. Болты, которыми он крепился, были на месте, но сам язык – нет. Я постучал по краю. Мне ответил гневный звон.
Мактиг схватил меня за руку и резко сказал:
– Не делайте этого!
Ладонь его была холодной, влажной от пота.
И вдруг я понял, что Мактиг боится и изо всех сил старается скрыть это.
Бенсон взревел:
– Эй, Майк, идите сюда!
Он стоял у чёрного рулевого колеса. Очевидно, его дурное настроение развеялось, он смеялся вместе с Чедвиком и жестикулировал. Но Пен не смеялась. Она отодвинулась от колеса и стояла у подножья короткого трапа, ведущего с кормовой на главную палубу. Мне показалось, что она напряжённо и очень уж внимательно смотрит на подходящего Мактига.
Я заметил, что палуба под её ногами была на пять-шесть футов выше той, на которой были мы с Мактигом, и что рядом находится дверь, очевидно, ведущая в проход или каюту под кормовой палубой. В порог и косяки двери были вбиты десять тяжёлых металлических гвоздей на расстоянии в полфута друг от друга. Они торчали наружу наподобие cheveaux de trise[2]. Шипы торчали и поперёк двери с разных сторон. Ясно, что дверь открывалась наружу, как и должно быть на корабле; причины этого поймёт всякий моряк. Тот, кто забил шипы, намерен был прочно запечатать эту дверь.
Запереть то, что было внутри.
Я собирался заговорить об этом с Мактигом и не смог. Он с тем же странным вниманием смотрел на Пен и шёл медленно и неохотно, словно против воли.
Когда я начал подниматься по трапу, мне пришло в голову, что палуба поразительно чиста. Доски как будто только что промыты и надраены. У закрытой двери виднелись небольшие кучки песка, но и все.
Остальные толпились у рулевого колеса, и я слышал, как Бенсон возбуждённо говорил:
– Оно прекрасно, Майк! В отличном состоянии! Его легко перенести и укрепить на «Сьюзан Энн». Клянусь Богом, я вырвал бы даже старый руль, если бы он не был разбит!
Я подошёл к колесу и взглянул на него. Прекрасная вещь, из какой-то твёрдой, гладкой древесины поразительно чёрного цвета. Как будто вырезано из полированного гагата, а не из дерева. И состояние прекрасное, ни царапинки, ни вмятины. Но самое удивительное – окружность рулевого колеса. Шести дюймов шириной, этот деревянный обод полого изгибался, в него были вделаны спицы. А по кругу в ряд вырезаны изображения рук, тыльные стороны ладоней, пальцы согнуты, будто сжимают что-то. Я пересчитал их – восемнадцать. Вглядевшись внимательнее, я понял, что их – девять пар и что ни одна из них не похожа на другую. Ясно также, что выполнил эту работу замечательный художник и работал он с живой натуры – в каждой паре рук была отчётливая индивидуальность. Каждая пара сцеплялась у запястья, под и над ней проходили другие руки, так что все восемнадцать рук сливались в единый неразделимый узор. Одна пара была женская, пальцы длинные и тонкие, концы их заострённые, но сильные и со странным впечатлением жестокости. Ещё одна пара, нарушая общий рисунок, располагалась под другим углом… и хватка этих кистей была сильнее, крепче… Форма и симметрия этих рук говорили о воспитании… руки патриция…
Эти подробности громоздились друг на друга, только что незаметные, а в следующий момент – абсолютно ясные, как будто колесо само открывало их… и тут мне показалось, что полоска, на которой вырезаны руки, становится прозрачной, и что руки не вырезаны, а находятся в ней… и что каждая из них держит спицу чёрного колеса… и что руки эти живы…
6. ЧЁРНОЕ КОЛЕСО ПОВОРАЧИВАЕТСЯ
С неожиданным отвращением я отвёл взгляд, охваченный тревогой. Бенсон опустился перед колесом на колени, осматривая его крепления и что-то бормоча. Чедвик глядел на него с циничной радостью. А Пен смотрела на руки, восхищённо, как смотрел и я, и в её голубых глазах усиливалось выражение ужаса. Мактиг, стоя рядом, внимательно наблюдал за ней, серьёзно, мрачно и напряжённо, как будто ждал сигнала, чтобы прыгнуть и оттолкнуть её в сторону.
Неожиданно чёрное колесо шевельнулось. Оно повернулось, и спицы его нацелились на Мактига. Это было целенаправленное, сознательное движение, колесо словно повернули невидимые руки. Я услышал крик Пен…
И увидел, что против Мактига застыли те спицы, которые сжимают руки патриция, господствующие над остальными. Они как будто предлагали себя Мактигу.
Бенсон поднял голову, свирепо сказал:
– Кто повернул колесо? Почему ты закричала, Пен?
Пен не ответила. Руки её были прижаты к груди; глаза, потемневшие от страха, смотрели на Мактига.
Бенсон встал. Схватил колесо за рукояти и, напрягая силы, попытался повернуть. Колесо не шевельнулось. Он отпустил рукояти и сделал угрожающий шаг в сторону Мактига. Зубы его были оскалены тяжёлые веки полуприкрыли налившиеся кровью глаза.
– Какого дьявола вы сделали с колесом? – рявкнул он. Потом посмотрел на Пен: – Ты побледнела. Что он тебе сделал?
Пен подошла к нему, положила свои маленькие руки ему на плечи и сказала дрожащим голосом:
– Отец, здесь что-то… очень плохое. Я чувствую это! Ты сам не свой с тех пор, как увидел корабль! Оставь его, пусть песок снова его засыплет…
Он оттолкнул её, повернулся к Мактигу, лицо его налилось кровью.
– Вот оно что! Действуете через мою дочь, Мактиг? Что за игру вы ведёте? – Он сделал шаг, сжав кулаки. – Вначале приходите с кислой миной и предупреждаете, что нужно поскорее уходить. Потом пытаетесь украдкой проникнуть сюда вместе с Фенимором… и с верёвочной лестницей в шлюпке. Что вы ещё прихватили с собой, Мактиг? И вы умудрились подняться сюда первым. Что вы замышляете?
Ярость его росла, он снова схватился за колесо, попытался повернуть и снова не смог. И крикнул Мактигу:
– Вы его повернули, а я не могу! А теперь вы действуете через Пен, чтобы убрать меня! Чего вы хотите, Мактиг? И что вы делали прошлой ночью? Давайте говорите, вы, подлый…
Пен отчаянно крикнула:
– О, папа, нет! Майк, он не хотел этого сказать!
Мактиг, не обращая на неё внимания, презрительно бросил Бенсону:
– Вы спятили.
Бенсон задрожал, лицо его почернело:
– Я спятил? Таков ваш ответ? Хорошо, держите колесо! Если сможете, поверните его, и я вам поверю.
Мактиг поднял руки, словно собираясь взяться за ручки; взгляд его опустился на сплетённые кисти, и в глазах появилось странное, неуверенное выражение. Он отступил на шаг и мрачно сказал:
– Нет!
– Я прижал его! – Бенсон торжествующе взглянул на Чедвика и рассмеялся. – Прижал! Он блефовал!
Чедвик наслаждался этой сценой. В этом не было сомнения. Он не ответил Бенсону, но продолжал смотреть на них обоих с лёгкой насмешкой в чёрных глазах. Мактиг сильно побледнел, и хотя говорил спокойно, видно было, что это даётся ему с трудом:
– Послушайте, сэр. Я никогда не слыхал и понятия не имел об этом месте до вчерашнего дня. И о корабле я ничего не знал. Что касается прошлой ночи, то даю вам слово чести, сэр, я не покидал клипер. Ещё не видя корабля, я лишь сказал вам, что остров мне не нравится. С тех пор моё отвращение к нему усилилось, и… для этого появились основания. Но у меня по-прежнему нет доказательств… таких, которые удовлетворили бы вас. Так что запишите их на счёт моего суеверия. Я не обсуждал с Пен эти свои… суеверия, даже не упоминал о них. Это и есть объяснение, которое я намерен дать. А если вам оно не нравится, – с неожиданной холодной яростью добавил он, – можете отправляться в ад и остаться там!
Чедвик спокойно вмешался:
– Есть и другое объяснение, сэр. Дебора уверена, что Майк иногда обладает способностями предсказателя, что у него дар видеть то, чего не видят другие. Второе зрение, так сказать. Возможно, именно оно здесь действует.
Бенсон недоверчиво взглянул на него. Чедвик с тем же выражением затаённой злобы продолжал:
– Вы сами не раз доверяли интуиции Майка, когда у него, как и сейчас, не было никаких доказательств. Можно сказать, что винить вам следует только себя.
И он бросил на Мактига насмешливый взгляд. Мактиг слушал с равнодушным видом, но губы его были плотно сжаты. Бенсон выругался. Чедвик продолжал:
– Но если и это объяснение вас не удовлетворяет, возможно, есть и другое. Майк всегда говорит правду – какой она ему видится, разумеется. Вы знаете, как он чувствителен к обстановке. Допустим, вчера вечером он лёг спать, встревоженный своими мыслями. Допустим, во сне он отплыл на остров, – не знаю, правда, как он бы смог незаметно взять шлюпку, если только… но нет, это немыслимо. Майк этого не сделает. (Я имею в виду, что он мог подкупить вахтенного.) Нет, он во сне вплавь добрался до корабля и научился управлять колесом…
Левая рука Мактига метнулась вперёд и ухватилась за чёрный штурвал. Лицо его посуровело, и вдруг он произнёс со странным акцентом и какой-то смертельной холодностью:
– Довольно, Педро! Моё терпение лопнуло! Придержи свой змеиный язык и свои грязные мысли!
Левой рукой сжимая колесо, он коротко ударил Чедвика в лицо. Удар был так силён, что Чедвика отбросило, как куклу. Ударившись о фальшборт, тот с трудом приподнялся и ошеломлённо уставился на Мактига.
На палубе воцарилась тишина, и я почувствовал, как натягиваются невидимые нити, словно паутина после столкновения с большой мухой. Казалось, множество невидимых глаз смотрят на Мактига, толкают его, заставляют что-то делать, но что – я никак не мог понять.
Странная сцена длилась лишь мгновение, затем Мактиг отпусти колесо.
Он стоял, изумлённо глядя на Чедвика, как будто не узнавая его, и вдруг, осознав, что натворил, жалобно взглянул на Пен, подскочил к Чедвику, все ещё стоявшему на коленях, и помог ему подняться.
В следующий миг рядом с ними оказались Бенсон, Пен и я. Чедвик вырвался, сделал шаг назад. Лицо его исказила ярость. Бенсон встал между ними, как будто этот стремительный удар вернул ею к норме.
Он покачал массивной седой головой, как бы избавляясь от умственной паутины, и сказал:
– Зря вы так, Майк!
Мактиг медленно, с явным замешательством и отчаянием в голосе ответил:
– Я знаю, сэр. Но не знаю, что на меня нашло. Не отойдёте ли сэр? – Бенсон послушался, и Мактиг направился к Чедвику. – Чед, простите. Вы рассердили меня своими словами… но это не причина, чтобы бить вас, тем более без всякого предупреждения. Вот… – он склонил рыжую голову, – ударьте меня в ответ. Как хотите сильно.
Чедвик поднёс ладонь к покрасневшей щеке и медленно ответил:
– Нет. Я не отдаю долги таким манером.
– Ну, послушайте, – вмешался Бенсон, обращаясь к Чедвику, – Майк извинился. Чёрт возьми, мне кажется, я сам слишком прижал его, и если он сорвался, винить нужно меня. Дьявол! Я бы не стал его винить, если бы он вместо вас ударил меня! Пожмите руки друг другу, и забудем об этом.
Пен сказала: «Чед, пожалуйста!» – и протянула к нему руки.
Чедвик некоторое время задумчиво смотрел на Бенсона, отвернулся, а когда снова повернулся к нам, гневное и мстительное выражение исчезло с его лица, уступив место знакомой полунасмешливой улыбке. Он протянул Мактигу руку.
– Ну, ладно, Майк. Босс признает, что был неправ, так что давайте извинимся друг перед другом и забудем об этом.
Бенсон обрадовано кивнул.
– Отлично! – Он усмехнулся. – И чёрт меня побери, если я не поверил слову Майка.
Пен ахнула:
– Значит, ты не возьмёшь колесо?
Бенсон рассмеялся.
– Ну, дочка, так далеко я не зайду. Но оставить просто так эту закрытую каюту…
Он не закончил но я знал, что Бенсон вернётся. И если он рассчитывал, что Пен обрадуется нашему возвращению на «Сьюзан Энн», то просчитался: она даже не улыбнулась.
Неожиданно чёрное колесо шевельнулось. Оно повернулось, и спицы его нацелились на Мактига. Это было целенаправленное, сознательное движение, колесо словно повернули невидимые руки. Я услышал крик Пен…
И увидел, что против Мактига застыли те спицы, которые сжимают руки патриция, господствующие над остальными. Они как будто предлагали себя Мактигу.
Бенсон поднял голову, свирепо сказал:
– Кто повернул колесо? Почему ты закричала, Пен?
Пен не ответила. Руки её были прижаты к груди; глаза, потемневшие от страха, смотрели на Мактига.
Бенсон встал. Схватил колесо за рукояти и, напрягая силы, попытался повернуть. Колесо не шевельнулось. Он отпустил рукояти и сделал угрожающий шаг в сторону Мактига. Зубы его были оскалены тяжёлые веки полуприкрыли налившиеся кровью глаза.
– Какого дьявола вы сделали с колесом? – рявкнул он. Потом посмотрел на Пен: – Ты побледнела. Что он тебе сделал?
Пен подошла к нему, положила свои маленькие руки ему на плечи и сказала дрожащим голосом:
– Отец, здесь что-то… очень плохое. Я чувствую это! Ты сам не свой с тех пор, как увидел корабль! Оставь его, пусть песок снова его засыплет…
Он оттолкнул её, повернулся к Мактигу, лицо его налилось кровью.
– Вот оно что! Действуете через мою дочь, Мактиг? Что за игру вы ведёте? – Он сделал шаг, сжав кулаки. – Вначале приходите с кислой миной и предупреждаете, что нужно поскорее уходить. Потом пытаетесь украдкой проникнуть сюда вместе с Фенимором… и с верёвочной лестницей в шлюпке. Что вы ещё прихватили с собой, Мактиг? И вы умудрились подняться сюда первым. Что вы замышляете?
Ярость его росла, он снова схватился за колесо, попытался повернуть и снова не смог. И крикнул Мактигу:
– Вы его повернули, а я не могу! А теперь вы действуете через Пен, чтобы убрать меня! Чего вы хотите, Мактиг? И что вы делали прошлой ночью? Давайте говорите, вы, подлый…
Пен отчаянно крикнула:
– О, папа, нет! Майк, он не хотел этого сказать!
Мактиг, не обращая на неё внимания, презрительно бросил Бенсону:
– Вы спятили.
Бенсон задрожал, лицо его почернело:
– Я спятил? Таков ваш ответ? Хорошо, держите колесо! Если сможете, поверните его, и я вам поверю.
Мактиг поднял руки, словно собираясь взяться за ручки; взгляд его опустился на сплетённые кисти, и в глазах появилось странное, неуверенное выражение. Он отступил на шаг и мрачно сказал:
– Нет!
– Я прижал его! – Бенсон торжествующе взглянул на Чедвика и рассмеялся. – Прижал! Он блефовал!
Чедвик наслаждался этой сценой. В этом не было сомнения. Он не ответил Бенсону, но продолжал смотреть на них обоих с лёгкой насмешкой в чёрных глазах. Мактиг сильно побледнел, и хотя говорил спокойно, видно было, что это даётся ему с трудом:
– Послушайте, сэр. Я никогда не слыхал и понятия не имел об этом месте до вчерашнего дня. И о корабле я ничего не знал. Что касается прошлой ночи, то даю вам слово чести, сэр, я не покидал клипер. Ещё не видя корабля, я лишь сказал вам, что остров мне не нравится. С тех пор моё отвращение к нему усилилось, и… для этого появились основания. Но у меня по-прежнему нет доказательств… таких, которые удовлетворили бы вас. Так что запишите их на счёт моего суеверия. Я не обсуждал с Пен эти свои… суеверия, даже не упоминал о них. Это и есть объяснение, которое я намерен дать. А если вам оно не нравится, – с неожиданной холодной яростью добавил он, – можете отправляться в ад и остаться там!
Чедвик спокойно вмешался:
– Есть и другое объяснение, сэр. Дебора уверена, что Майк иногда обладает способностями предсказателя, что у него дар видеть то, чего не видят другие. Второе зрение, так сказать. Возможно, именно оно здесь действует.
Бенсон недоверчиво взглянул на него. Чедвик с тем же выражением затаённой злобы продолжал:
– Вы сами не раз доверяли интуиции Майка, когда у него, как и сейчас, не было никаких доказательств. Можно сказать, что винить вам следует только себя.
И он бросил на Мактига насмешливый взгляд. Мактиг слушал с равнодушным видом, но губы его были плотно сжаты. Бенсон выругался. Чедвик продолжал:
– Но если и это объяснение вас не удовлетворяет, возможно, есть и другое. Майк всегда говорит правду – какой она ему видится, разумеется. Вы знаете, как он чувствителен к обстановке. Допустим, вчера вечером он лёг спать, встревоженный своими мыслями. Допустим, во сне он отплыл на остров, – не знаю, правда, как он бы смог незаметно взять шлюпку, если только… но нет, это немыслимо. Майк этого не сделает. (Я имею в виду, что он мог подкупить вахтенного.) Нет, он во сне вплавь добрался до корабля и научился управлять колесом…
Левая рука Мактига метнулась вперёд и ухватилась за чёрный штурвал. Лицо его посуровело, и вдруг он произнёс со странным акцентом и какой-то смертельной холодностью:
– Довольно, Педро! Моё терпение лопнуло! Придержи свой змеиный язык и свои грязные мысли!
Левой рукой сжимая колесо, он коротко ударил Чедвика в лицо. Удар был так силён, что Чедвика отбросило, как куклу. Ударившись о фальшборт, тот с трудом приподнялся и ошеломлённо уставился на Мактига.
На палубе воцарилась тишина, и я почувствовал, как натягиваются невидимые нити, словно паутина после столкновения с большой мухой. Казалось, множество невидимых глаз смотрят на Мактига, толкают его, заставляют что-то делать, но что – я никак не мог понять.
Странная сцена длилась лишь мгновение, затем Мактиг отпусти колесо.
Он стоял, изумлённо глядя на Чедвика, как будто не узнавая его, и вдруг, осознав, что натворил, жалобно взглянул на Пен, подскочил к Чедвику, все ещё стоявшему на коленях, и помог ему подняться.
В следующий миг рядом с ними оказались Бенсон, Пен и я. Чедвик вырвался, сделал шаг назад. Лицо его исказила ярость. Бенсон встал между ними, как будто этот стремительный удар вернул ею к норме.
Он покачал массивной седой головой, как бы избавляясь от умственной паутины, и сказал:
– Зря вы так, Майк!
Мактиг медленно, с явным замешательством и отчаянием в голосе ответил:
– Я знаю, сэр. Но не знаю, что на меня нашло. Не отойдёте ли сэр? – Бенсон послушался, и Мактиг направился к Чедвику. – Чед, простите. Вы рассердили меня своими словами… но это не причина, чтобы бить вас, тем более без всякого предупреждения. Вот… – он склонил рыжую голову, – ударьте меня в ответ. Как хотите сильно.
Чедвик поднёс ладонь к покрасневшей щеке и медленно ответил:
– Нет. Я не отдаю долги таким манером.
– Ну, послушайте, – вмешался Бенсон, обращаясь к Чедвику, – Майк извинился. Чёрт возьми, мне кажется, я сам слишком прижал его, и если он сорвался, винить нужно меня. Дьявол! Я бы не стал его винить, если бы он вместо вас ударил меня! Пожмите руки друг другу, и забудем об этом.
Пен сказала: «Чед, пожалуйста!» – и протянула к нему руки.
Чедвик некоторое время задумчиво смотрел на Бенсона, отвернулся, а когда снова повернулся к нам, гневное и мстительное выражение исчезло с его лица, уступив место знакомой полунасмешливой улыбке. Он протянул Мактигу руку.
– Ну, ладно, Майк. Босс признает, что был неправ, так что давайте извинимся друг перед другом и забудем об этом.
Бенсон обрадовано кивнул.
– Отлично! – Он усмехнулся. – И чёрт меня побери, если я не поверил слову Майка.
Пен ахнула:
– Значит, ты не возьмёшь колесо?
Бенсон рассмеялся.
– Ну, дочка, так далеко я не зайду. Но оставить просто так эту закрытую каюту…
Он не закончил но я знал, что Бенсон вернётся. И если он рассчитывал, что Пен обрадуется нашему возвращению на «Сьюзан Энн», то просчитался: она даже не улыбнулась.
7. РАЗГОВОР В КАЮТЕ
Обед прошёл в странной атмосфере иллюзорности. Меня раздражало ощущение что безымянная чёрная посудина более реальна, нежели «Сьюзан Энн»; она – материя, а наш корабль – тень. Ни одно ощущение, даже самое иррациональное, не возникает беспричинно. В конце концов я приписал его суеверным предсказаниям Мактига, а также неприятному чувству, испытанному у чёрного колеса. Все это, несомненно, было усилено напряжением последних дней и ночей. Однако, хоть я теперь и объяснил его происхождение, кошмарное ощущение продолжало давить на меня.
Из нас пятерых, побывавших на борту корабля, только Пен и Чедвик как будто остались прежними. Но мне казалось, что Пен лишь делает вид; может быть, и Чедвик тоже. Бенсон был мрачен и погружён в свои мысли, время от времени его холодный взгляд задумчиво останавливался на Мактиге. Весёлый щебет леди Фитц не волновал его совершенно.
Леди Фитц и Бурилов были возбуждены своей экскурсией; Бурилов говорил много и театрально, и будь Мактиг в обычном своём состоянии, он наверняка бы вышел из себя; но теперь он ел с отсутствующим видом и отвечал, только когда обращались непосредственно к нему. А часто не отвечал вообще. Флора Сватлов тоже была возбуждена. Они запланировали исследовательскую экспедицию на завтра.
– На острове отличная охота, – вставил Бурилов. – Пен, Чедвик и Мактиг тоже пойдут, конечно.
Но оживление Флоры испарилось, когда Бенсон резко прервал её, сказав, что Пен может поступать, как хочет, но Мактиг и Чедвик ему нужны. Капитан Джонсон может выделить им двух матросов для физической работы и на случай неожиданностей. Джонсон быстро взглянул на него, потом кивнул. Флора надулась и сказала, что в таком случае лучше вообще отложить выезд. Бурилов тоже надулся и заявил, что он всё равно пойдёт, даже если придётся идти одному. Преподобный Сватлов смотрел на Бенсона, ожидая указаний. Бенсон же властно сказал, что всё будет идти, как запланировано: пока идёт починка клипера, гостям лучше не находиться на нём. И лучше будет, если Пен отправится со всеми. В заключение Бенсон сказал:
– Предлагаю вам отплыть сразу после завтрака, как можно скорее. Капитан Джонсон, будьте добры сделать все необходимые приготовления.
Он резко встал, взглянул на Мактига.
– Мактиг, после обеда зайдите ко мне в каюту.
И вышел. Пен, сердитая и недоумевающая, встала, собираясь идти за ним, но уловила взгляд Мактига и снова села.
Вскоре обед кончился, чему я был очень рад и вместе с остальными поднялся на палубу. Ночь была безлунная, звезды почти скрыли тонкие облака. К моему удивлению, неожиданно ярко вспыхнули все палубные огни. Широкий круг света упал на лагуну. Казалось «Сьюзан Энн» плывёт в центре гигантского шара бледного изумруд. За его пределами ничего не было видно, кроме туманных чёрных стен сомкнувшихся вокруг. Мактиг и Пен прошли к каюте Бенсона, остальные столпились у планшира, глядя на рыб, которые, привлечённые светом, плавали, как в огромном аквариуме.
Прошло с четверть часа, но Пен не появлялась. Я подумал, не пошла ли она вместе с Мактигом к отцу. Немного погодя Светловы леди Фитц и Бурилов разошлись по своим каютам, сославшись на сонливость. Чедвик задержался рядом со мной, у борта. Казалось, он беспокоился. Я подумал, что он хочет что-то мне сказать, потом понял, что всё его внимание сосредоточено на каюте Бенсона, и он тоже считает, что Пен там. Он ждал её. Я сказал, что собираюсь в лабораторию, и спросил, не хочет ли он пойти со мной. Он не ответил. Сомневаюсь, что он меня слышал. Когда я уходил, он стоял на прежнем месте, глядя в сторону каюты Бенсона.
Перед тем, как идти в лабораторию, я заглянул к себе в каюту.
Пен была там.
– Я думала, вы никогда не придёте, – еле слышно сказала она, – Закройте дверь и говорите шёпотом.
– Где Чед? – спросила она, когда я выполнил её просьбу. Я рассказал, где оставил его, добавив, что он, похоже, ждёт её. Она выслушала сказанное с лёгкой злорадной улыбкой.
Я ждал. Разумеется, она спряталась здесь не ради того, чтобы узнать, где находится Чедвик. Что же ей нужно? Но вопрос, который она задала, я меньше всего ожидал услышать:
– Мой отец – безумен?
Я смотрел на неё, не зная, что сказать.
– Будьте откровенны и резки, сколь сочтёте нужным, но только говорите правду. Я не изнеженный цветок.
– Вы знаете своего отца гораздо лучше меня, мисс Бенсон… – беспомощно начал я, но она гневно прервала:
– Пожалуйста, ответьте: считаете ли вы моего отца безумным?
И так как я по-прежнему колебался, она серьёзно сказала:
– Кертсон должен был рассказать вам об отце. И он должен доверять вам, иначе не послал бы сюда. Отец тоже кое-что говорил вам, я знаю. Я знаю о его одержимости этим проклятым предком. Я много раз видела как он становится марионеткой, и капитан Джонсон тоже это видел. Я хочу знать, не слишком ли часто это происходит.
Вот здравый смысл и острая наблюдательность, не стеснённая никакими суевериями! Я решил (хоть это и непрофессионально) рассказать о своих гипотезах, возникших после разговора с её отцом, которые последующие происшествия только подкрепили.
– Почему вы этого боитесь? – спросил я.
– Из-за его поведения на старом корабле, конечно, – ответила она.
Я сказал:
– Нет, я не думаю, что ваш отец безнадёжно безумен. Даже если воображение заведёт его дальше, чем сегодня днём, всё равно это не сумасшествие. Вы спросили, каков мой диагноз. Ну, что ж, извольте…
Я пересказал ей слова Кертсона, передал вкратце суть своего разговора с её отцом в ту ночь, когда появился на борту, и наконец сообщил свою версию происшедшего. Она слушала, не прерывая, потом долго сидела в задумчивости.
– Знаете, – сказала она наконец, – это всё произошло отчасти из-за того, что Большой Джим так и не вырос… как Питер Пэн. Мальчишки хотят быть индейскими вождями, изобретателями, пиратами, пожарными и ещё кем угодно. Мальчишки считают себя индейскими вождями или ковбоями, и говорят и поступают соответственно. Но годы спустя они об этом забывают.
Отец много работал, у него никогда не было возможности поиграть. Потом что-то повлекло его к старому капитану. Для него это было нечто вроде игры, отдыха, бегства от действительности. Он мог вообразить, как поступил бы в том или ином случае старый капитан, представить себя не в своём офисе, а за штурвалом старой «Сьюзан Энн» и, может быть, не Большим Джимом Бенсоном – на самом деле ведь он никакой не большой, – а старым капитаном. И это чувство росло, ширилось, оно стало для него как выпивка, как наркотик. Ему требовалась все большая доза, и он принимал его… Да, теперь я понимаю.
Я с неподдельным восхищением смотрел на Пен, ибо она очень чётко и здраво описала этот клинический случай.
– «Сьюзан Энн» распахнула настежь эту дверь в детство… как будто мальчишка, мечтавший стать индейским вождём, заполучил вдруг индейскую одежду, и коня, и лук со стрелами, и вигвам… и племя в придачу. Да, я понимаю… но всё же это была игра… и отец знал, что это игра. И тут случился ураган, и этот старый корабль, и это… это колесо… – Она вздрогнула. – Что-то неладное на этом корабле, доктор Фенимор. Во всяком случае, неладное для отца. Дело не в сокровище, которое может там находиться. Денег у него достаточно, ещё больше ему просто не нужно. Это не алчность. Но разве находка такого корабля с его возможными сокровищами не разожгла бы алчность старого капитана, не заставила бы его сделать все, чтобы получить их? Не разбудила бы в нём жестокость? А он был жесток… И теперь это не мой отец, а скорее – старый капитан. Вернее, часть его мозга, в которой жив старый капитан, так окрепла, что подчинила себе всё остальное. Стёрла личность Джима Бенсона. По крайней мере на время… Но что за это время может натворить фантом, который поселился в моём отце?..
Я смотрел на неё, все больше восхищаясь. Конечно, профессионал-психиатр так бы не рассказал, но ситуацию она описала необычайно метко, прояснив для меня то, что сам я осознавал лишь смутно. Именно этого опасался Кертсон: некий катализатор, что сплавит воедино Бенсона и эту вторую личность, которая станет необыкновенно сильной и, может, вовсе вытеснит своего создателя.
Из нас пятерых, побывавших на борту корабля, только Пен и Чедвик как будто остались прежними. Но мне казалось, что Пен лишь делает вид; может быть, и Чедвик тоже. Бенсон был мрачен и погружён в свои мысли, время от времени его холодный взгляд задумчиво останавливался на Мактиге. Весёлый щебет леди Фитц не волновал его совершенно.
Леди Фитц и Бурилов были возбуждены своей экскурсией; Бурилов говорил много и театрально, и будь Мактиг в обычном своём состоянии, он наверняка бы вышел из себя; но теперь он ел с отсутствующим видом и отвечал, только когда обращались непосредственно к нему. А часто не отвечал вообще. Флора Сватлов тоже была возбуждена. Они запланировали исследовательскую экспедицию на завтра.
– На острове отличная охота, – вставил Бурилов. – Пен, Чедвик и Мактиг тоже пойдут, конечно.
Но оживление Флоры испарилось, когда Бенсон резко прервал её, сказав, что Пен может поступать, как хочет, но Мактиг и Чедвик ему нужны. Капитан Джонсон может выделить им двух матросов для физической работы и на случай неожиданностей. Джонсон быстро взглянул на него, потом кивнул. Флора надулась и сказала, что в таком случае лучше вообще отложить выезд. Бурилов тоже надулся и заявил, что он всё равно пойдёт, даже если придётся идти одному. Преподобный Сватлов смотрел на Бенсона, ожидая указаний. Бенсон же властно сказал, что всё будет идти, как запланировано: пока идёт починка клипера, гостям лучше не находиться на нём. И лучше будет, если Пен отправится со всеми. В заключение Бенсон сказал:
– Предлагаю вам отплыть сразу после завтрака, как можно скорее. Капитан Джонсон, будьте добры сделать все необходимые приготовления.
Он резко встал, взглянул на Мактига.
– Мактиг, после обеда зайдите ко мне в каюту.
И вышел. Пен, сердитая и недоумевающая, встала, собираясь идти за ним, но уловила взгляд Мактига и снова села.
Вскоре обед кончился, чему я был очень рад и вместе с остальными поднялся на палубу. Ночь была безлунная, звезды почти скрыли тонкие облака. К моему удивлению, неожиданно ярко вспыхнули все палубные огни. Широкий круг света упал на лагуну. Казалось «Сьюзан Энн» плывёт в центре гигантского шара бледного изумруд. За его пределами ничего не было видно, кроме туманных чёрных стен сомкнувшихся вокруг. Мактиг и Пен прошли к каюте Бенсона, остальные столпились у планшира, глядя на рыб, которые, привлечённые светом, плавали, как в огромном аквариуме.
Прошло с четверть часа, но Пен не появлялась. Я подумал, не пошла ли она вместе с Мактигом к отцу. Немного погодя Светловы леди Фитц и Бурилов разошлись по своим каютам, сославшись на сонливость. Чедвик задержался рядом со мной, у борта. Казалось, он беспокоился. Я подумал, что он хочет что-то мне сказать, потом понял, что всё его внимание сосредоточено на каюте Бенсона, и он тоже считает, что Пен там. Он ждал её. Я сказал, что собираюсь в лабораторию, и спросил, не хочет ли он пойти со мной. Он не ответил. Сомневаюсь, что он меня слышал. Когда я уходил, он стоял на прежнем месте, глядя в сторону каюты Бенсона.
Перед тем, как идти в лабораторию, я заглянул к себе в каюту.
Пен была там.
– Я думала, вы никогда не придёте, – еле слышно сказала она, – Закройте дверь и говорите шёпотом.
– Где Чед? – спросила она, когда я выполнил её просьбу. Я рассказал, где оставил его, добавив, что он, похоже, ждёт её. Она выслушала сказанное с лёгкой злорадной улыбкой.
Я ждал. Разумеется, она спряталась здесь не ради того, чтобы узнать, где находится Чедвик. Что же ей нужно? Но вопрос, который она задала, я меньше всего ожидал услышать:
– Мой отец – безумен?
Я смотрел на неё, не зная, что сказать.
– Будьте откровенны и резки, сколь сочтёте нужным, но только говорите правду. Я не изнеженный цветок.
– Вы знаете своего отца гораздо лучше меня, мисс Бенсон… – беспомощно начал я, но она гневно прервала:
– Пожалуйста, ответьте: считаете ли вы моего отца безумным?
И так как я по-прежнему колебался, она серьёзно сказала:
– Кертсон должен был рассказать вам об отце. И он должен доверять вам, иначе не послал бы сюда. Отец тоже кое-что говорил вам, я знаю. Я знаю о его одержимости этим проклятым предком. Я много раз видела как он становится марионеткой, и капитан Джонсон тоже это видел. Я хочу знать, не слишком ли часто это происходит.
Вот здравый смысл и острая наблюдательность, не стеснённая никакими суевериями! Я решил (хоть это и непрофессионально) рассказать о своих гипотезах, возникших после разговора с её отцом, которые последующие происшествия только подкрепили.
– Почему вы этого боитесь? – спросил я.
– Из-за его поведения на старом корабле, конечно, – ответила она.
Я сказал:
– Нет, я не думаю, что ваш отец безнадёжно безумен. Даже если воображение заведёт его дальше, чем сегодня днём, всё равно это не сумасшествие. Вы спросили, каков мой диагноз. Ну, что ж, извольте…
Я пересказал ей слова Кертсона, передал вкратце суть своего разговора с её отцом в ту ночь, когда появился на борту, и наконец сообщил свою версию происшедшего. Она слушала, не прерывая, потом долго сидела в задумчивости.
– Знаете, – сказала она наконец, – это всё произошло отчасти из-за того, что Большой Джим так и не вырос… как Питер Пэн. Мальчишки хотят быть индейскими вождями, изобретателями, пиратами, пожарными и ещё кем угодно. Мальчишки считают себя индейскими вождями или ковбоями, и говорят и поступают соответственно. Но годы спустя они об этом забывают.
Отец много работал, у него никогда не было возможности поиграть. Потом что-то повлекло его к старому капитану. Для него это было нечто вроде игры, отдыха, бегства от действительности. Он мог вообразить, как поступил бы в том или ином случае старый капитан, представить себя не в своём офисе, а за штурвалом старой «Сьюзан Энн» и, может быть, не Большим Джимом Бенсоном – на самом деле ведь он никакой не большой, – а старым капитаном. И это чувство росло, ширилось, оно стало для него как выпивка, как наркотик. Ему требовалась все большая доза, и он принимал его… Да, теперь я понимаю.
Я с неподдельным восхищением смотрел на Пен, ибо она очень чётко и здраво описала этот клинический случай.
– «Сьюзан Энн» распахнула настежь эту дверь в детство… как будто мальчишка, мечтавший стать индейским вождём, заполучил вдруг индейскую одежду, и коня, и лук со стрелами, и вигвам… и племя в придачу. Да, я понимаю… но всё же это была игра… и отец знал, что это игра. И тут случился ураган, и этот старый корабль, и это… это колесо… – Она вздрогнула. – Что-то неладное на этом корабле, доктор Фенимор. Во всяком случае, неладное для отца. Дело не в сокровище, которое может там находиться. Денег у него достаточно, ещё больше ему просто не нужно. Это не алчность. Но разве находка такого корабля с его возможными сокровищами не разожгла бы алчность старого капитана, не заставила бы его сделать все, чтобы получить их? Не разбудила бы в нём жестокость? А он был жесток… И теперь это не мой отец, а скорее – старый капитан. Вернее, часть его мозга, в которой жив старый капитан, так окрепла, что подчинила себе всё остальное. Стёрла личность Джима Бенсона. По крайней мере на время… Но что за это время может натворить фантом, который поселился в моём отце?..
Я смотрел на неё, все больше восхищаясь. Конечно, профессионал-психиатр так бы не рассказал, но ситуацию она описала необычайно метко, прояснив для меня то, что сам я осознавал лишь смутно. Именно этого опасался Кертсон: некий катализатор, что сплавит воедино Бенсона и эту вторую личность, которая станет необыкновенно сильной и, может, вовсе вытеснит своего создателя.