Страница:
Тяжелее всего в этой обезвоженности пришлось врачам Центральной городской больницы. Пациенты все поступали и поступали, а использующейся для многочисленных нужд воды больше не было. Персоналу приходилось бегать на колонки, где их встречали куда более дружелюбно, нежели пожарников, и заполнять тяжеленную тару. А потом бежать обратно в больницу. Из-за этого многие молодые врачи так уматывались, что ночевать оставались прямо в больнице. Со стерилизацией худо-бедно разобрались, принесенную воду кипятили, в ней же обрабатывали инструменты, а вот с влажной уборкой пришлось повременить и оставить больничные коридоры потихоньку зарастать пылью. Отдельные героические усилия по уборке помещений со строжайшей экономией воды ничего не дали, да к тому же у уборщиц все время вспыхивали ссоры с врачами, которым воды тоже катастрофически не хватало.
В последние дни в городе дико возрос интерес покупателей к различным видам газировок, наших и не наших, чем хитрые продавцы и пользовались, бессовестно задирая на них цены. И все равно, очереди в киоски могли поспорить по размерам разве что с очередями на водоколонки. Отдельные состоятельные горожане полностью переходили на минералку, предпочитая даже мыть в ней руки.
Особенно повезло Каменеву В.С., исполнительному директору местной фирмы, занимающейся поставками этой воды в город. Реквизировав два десятка упаковок с прозрачной пузырящейся жидкостью, он вылил половину из них в ванну и, млея от удовольствия, забрался в нее, впервые за последние три дня нормально вымывшись.
Счастье было недолгим – от сидения в холодной воде Каменев заработал простуду, которая спустя несколько дней перешла в двухстороннее воспаление легких, так что несчастный купальщик очень скоро оказался в той же немытой городской больнице.
И лишь у ларьков, торгующим спиртным, ничего не изменилось, и все те же помятые личности с философским спокойствием скупали заветные пузыри, утоляя свою вселенскую утреннюю жажду. И они были единственными, кто потери воды почти не заметил.
В конце концов, часть жильцов не выдержала и направилась по своим ЖЭКам с категорическим требованием вернуть воду. Оттуда были высланы сантехники, задачей которых была проверка коммуникаций у дома. Три часа спустя эти ходоки вернулись с донесением, что никаких неполадок нет. Все еще осажденные издерганными горожанами районные власти послали телефонный запрос на четыре городские насосные станции, располагающиеся парами по обе стороны Мелочевки.
Город стоял на водоносных слоях, две из четырех станций качали воду из артезианских скважин с кристально чистой водой, и жильцы из обслуживаемых станциями домов могли свободно пить сырую воду из-под крана. Две другие станции брали воду из Мелочевки, а после она проходила занимающий много времени цикл хлорирования, фторирования и фильтрования, после чего поступала опять же в дома в почти пригодном для использования состоянии. Причем станции обслуживали районы вперемешку, и зачастую получалось так, что в доме номер двадцать пять, приписанном к Школьному микрорайону, из крана шла чистейшая, пахнущая неуловимым свежим запахом вода, а в доме двадцать шесть, что через дорогу от двадцать пятого, жители выходили из-под душа с целым букетов легкоузнаваемых ароматов – хлор, метан, бензольные соединения.
Ни одна станция не ответила, и телефонные трубки в разных районах города с интервалом в десять минуть огорчили звонивших длинными протяжными гудками. Естественно, вместе этого никто не связал, каждый из звонивших считал, что забастовала одна-единственная, обслуживающая его район станция. Из ЖЭКов были высланы мастера, сопровождаемые некоторым числом добровольцев-обывателей, дабы проконтролировать ситуацию на водонасосных.
Спустя четыре часа ни один из них не вернулся. В ЖЭКах грязно ругали мастеров, которые наверняка уклонились от навязанного им дела. Жильцы же, устав ждать и решив, между делом, что ситуация на насосных требует для разрешения еще какого-то времени, потихоньку разбрелись по домам, и так закончился, толком и не разгоревшись, этот «водный бунт».
Когда поздние летние сумерки пали на город, неожиданно появились две группы жильцов, ушедших на скважины. Пришедшие сообщили, что на станции встретили совершенно растерянных операторов, которые, пребывая в некотором (возможно – послестрессовом) подпитии, ошеломленно сообщили ходокам, что скважины закрылись. На естественный вопрос «как такое может быть?» они лишь неопределенно разводили руками. А заведующий аппаратной Степан Сергеевич Лавочкин доверительно сообщил самой ярой активистке из числа жильцов (по стечению обстоятельств ей оказалась Вера Петровна Комова), что «такого быть вообще не может», потому что эти скважины пробурены давно, как надо укреплены, и, чтобы их закрыть, надо сдвинуть весь пласт земли, на котором стоит, собственно, станция.
Эрудированный жилец тут же поинтересовался, может ли такое произойти из-за землетрясения, и получил утвердительный ответ, хотя ни одного землетрясения в области никто так и не смог припомнить. Это ясно услышал затесавшийся в группу жильцов журналист и задал несколько наводящих вопросов.
На следующий день «Замочная скважина» вышла с аршинным заголовком «Дрожь земли: землетрясение оставило город без воды!!!». Текст сопровождался фотографиями недавнего разрушительного землетрясения в Среднеземноморье.
Почему-то никто не вспомнил, что в городе существуют еще и насосные станции, берущие воду из реки. А ведь с них так никто и не вернулся. Обеспокоенные родственники исчезнувших на следующий день подали заявления в милицию, откуда получили твердое заверение о том, что пропавшие будут найдены.
Как бы то ни было, утка про землетрясение очень быстро распространилась, и это как нельзя более устроило городские власти.
– Грядет засуха, братья! – сказал на следующий день просвященный Ангелайя своей пастве. С утра он прочитал «Замочную скважину» и решил сыграть на узнанном материале. – Это кара! Дух зла пытается погубить невинные души! Это тьма, что добирается до непосвященных и поражает их черным варом!! Только избранные, только вы будете спасены, только вас ждет в конце избавление!
Он помедлил и добавил:
– Когда все остальные умрут...
Брат Рамена сидел в третьем ряду и на слове «избранные» скрипнул зубами. Его ворон распахнул черные крылья у него за спиной. Когда Ангелайя закончил свою проповедь, Рамена-нулла решил, что в числе умерших, пожалуй, будет и сам Великий Гуру. За лжеучение!
День спустя оказался удивительно жарким – оставшиеся после затяжных дождей лужицы высохли, оставив неопрятные сероватые пятна на сухом асфальте. Весело пошумев, деревья поникли всеми своими листьями.
В полдень асфальт раскалился настолько, что стал страстно липнуть к колесам автомобилей и подошвам ботинок, распространяя вокруг себя характерный запах, который впавший в депрессию несовершеннолетний из семнадцатой квартиры назвал «запахом жары».
Одуревший от высоких температур народ повалил на реку, без разбора прыгая в мутную воду. На метеорологической станции в двадцати километрах ниже зафиксировали одномоментный подъем Мелочевки на два и две десятых сантиметра. Липкая тина оседала на разгоряченных купальщиках, но те не замечали этого и погружались в речную воду с головой.
Старики в хилой тени прибрежных ив тягостно предавались воспоминаниям о тех блаженных временах, когда воду из Мелочевки можно было употреблять внутрь и, встав на старенький мост, можно было увидеть земляное дно.
У колонок регулярно вспыхивали драки, и потому власти города вынуждены были выставить возле них кордон милиции. Драки не утихли, просто теперь участие в них принимали и сами стражи порядка, которые по блату не раз и не два пытались разжиться дармовой водичкой.
Немотивированно упали цены на бензин. Цены на газированную воду, напротив, сильно подскочили.
Видя глобальные последствия засухи, городские головы попытались обеспечить водой хотя бы центральный район, для чего была расконсервирована построенная еще в незапамятные времена водонапорная башня, которую с Божьей милостью поддерживали в рабочем состоянии все последнее время. Наполненная сравнительно свежей водой, это порядком поржавевшее сооружение могло обеспечивать питьем почти весь центр верхнего города, включая, естественно, и здание администрации. Правда, только до седьмого этажа, потому что в те времена, когда возводили башню, выше семи еще не строили.
В тридцати пяти домах, располагающихся вокруг Арены, трубы наполнились холодной водой. В двух десятках квартир краны оказались не закрыты и звучно харкнули в белый кафель раковин желтоватой, мутной водицей. В шести квартирах это привело к затоплению соседей и последующим разбирательствам, которые были, впрочем, не слишком эмоциональными на фоне завершения засухи.
Ополоумевшие от радости обыватели в течение целых часов использовали дармовую воду, заливая ее во все подходящие и не подходящие для этого емкости. Кое-кто пил прямо из-под крана, даже не морщась от гниловатого привкуса жидкости.
Счастье жильцов центра (и острейшая зависть всего остального города) продолжалось аккурат до вечера. Сразу после заката, приблизительно в одиннадцать часов, башня переломилась пополам и рухнула на здание котельной.
Оставшаяся вода выплеснулась из резервуара и буйным потоком ринулась вниз по Центральной, захватывая с собой все, что только можно захватить. Двенадцать лавочек и почти два десятка урн с их наполнением проплыло до Старого моста и низверглось в Мелочевку. Одновременно с этим шесть личных автомобилей мягко всплыли на подошедшей волне и снялись с мест стоянки. Но их не унесло дальше перекрестка Центральной и Приречной улиц, где они и остались, сгрудившись в одну кучку, как ищущие тепла щенята.
Люди – из тех, кто имел несчастье оказаться в пределах потока – попрятались в окрестных подъездах, с ужасом наблюдая за потопом.
Утром горожане из центра могли видеть лишь спазматические подергивания опустевших кранов. Некоторых это вогнало в такую депрессию, что они загремели в больницу с различными обострениями хронических недугов. Поняв, что сушняк продолжается, гражданин Хромов забрался на пятый этаж своего родного дома и прыгнул вниз аки птица.
Так прожил город еще одну неделю своей долгой жизни. И хотя в вечерней летней дымке он выглядел умиротворенным и даже красивым со своими белыми верхнегородскими многоэтажками и уютными особнячками Нижнего города, кое-что изменилось. Словно нарождающийся нарыв, как закрытый перелом, появилось в нем сокрытое от посторонних глаз гниение. Эдакая многокилометровая, истекающая кровью язва, на которой стояли городские кварталы, язва, гнездящаяся в земле и, может быть, в душах людей, над ней живущих. И это гниение, этот гибельный распад тем летом только набирал обороты.
Древние ведуны, окинув взглядом панораму засыпающего города, сразу и без колебаний выдали бы вам окончательный диагноз, звучащий коротко и емко:
Все зло идет из-под земли!
ЧАСТЬ 2
1
В последние дни в городе дико возрос интерес покупателей к различным видам газировок, наших и не наших, чем хитрые продавцы и пользовались, бессовестно задирая на них цены. И все равно, очереди в киоски могли поспорить по размерам разве что с очередями на водоколонки. Отдельные состоятельные горожане полностью переходили на минералку, предпочитая даже мыть в ней руки.
Особенно повезло Каменеву В.С., исполнительному директору местной фирмы, занимающейся поставками этой воды в город. Реквизировав два десятка упаковок с прозрачной пузырящейся жидкостью, он вылил половину из них в ванну и, млея от удовольствия, забрался в нее, впервые за последние три дня нормально вымывшись.
Счастье было недолгим – от сидения в холодной воде Каменев заработал простуду, которая спустя несколько дней перешла в двухстороннее воспаление легких, так что несчастный купальщик очень скоро оказался в той же немытой городской больнице.
И лишь у ларьков, торгующим спиртным, ничего не изменилось, и все те же помятые личности с философским спокойствием скупали заветные пузыри, утоляя свою вселенскую утреннюю жажду. И они были единственными, кто потери воды почти не заметил.
В конце концов, часть жильцов не выдержала и направилась по своим ЖЭКам с категорическим требованием вернуть воду. Оттуда были высланы сантехники, задачей которых была проверка коммуникаций у дома. Три часа спустя эти ходоки вернулись с донесением, что никаких неполадок нет. Все еще осажденные издерганными горожанами районные власти послали телефонный запрос на четыре городские насосные станции, располагающиеся парами по обе стороны Мелочевки.
Город стоял на водоносных слоях, две из четырех станций качали воду из артезианских скважин с кристально чистой водой, и жильцы из обслуживаемых станциями домов могли свободно пить сырую воду из-под крана. Две другие станции брали воду из Мелочевки, а после она проходила занимающий много времени цикл хлорирования, фторирования и фильтрования, после чего поступала опять же в дома в почти пригодном для использования состоянии. Причем станции обслуживали районы вперемешку, и зачастую получалось так, что в доме номер двадцать пять, приписанном к Школьному микрорайону, из крана шла чистейшая, пахнущая неуловимым свежим запахом вода, а в доме двадцать шесть, что через дорогу от двадцать пятого, жители выходили из-под душа с целым букетов легкоузнаваемых ароматов – хлор, метан, бензольные соединения.
Ни одна станция не ответила, и телефонные трубки в разных районах города с интервалом в десять минуть огорчили звонивших длинными протяжными гудками. Естественно, вместе этого никто не связал, каждый из звонивших считал, что забастовала одна-единственная, обслуживающая его район станция. Из ЖЭКов были высланы мастера, сопровождаемые некоторым числом добровольцев-обывателей, дабы проконтролировать ситуацию на водонасосных.
Спустя четыре часа ни один из них не вернулся. В ЖЭКах грязно ругали мастеров, которые наверняка уклонились от навязанного им дела. Жильцы же, устав ждать и решив, между делом, что ситуация на насосных требует для разрешения еще какого-то времени, потихоньку разбрелись по домам, и так закончился, толком и не разгоревшись, этот «водный бунт».
Когда поздние летние сумерки пали на город, неожиданно появились две группы жильцов, ушедших на скважины. Пришедшие сообщили, что на станции встретили совершенно растерянных операторов, которые, пребывая в некотором (возможно – послестрессовом) подпитии, ошеломленно сообщили ходокам, что скважины закрылись. На естественный вопрос «как такое может быть?» они лишь неопределенно разводили руками. А заведующий аппаратной Степан Сергеевич Лавочкин доверительно сообщил самой ярой активистке из числа жильцов (по стечению обстоятельств ей оказалась Вера Петровна Комова), что «такого быть вообще не может», потому что эти скважины пробурены давно, как надо укреплены, и, чтобы их закрыть, надо сдвинуть весь пласт земли, на котором стоит, собственно, станция.
Эрудированный жилец тут же поинтересовался, может ли такое произойти из-за землетрясения, и получил утвердительный ответ, хотя ни одного землетрясения в области никто так и не смог припомнить. Это ясно услышал затесавшийся в группу жильцов журналист и задал несколько наводящих вопросов.
На следующий день «Замочная скважина» вышла с аршинным заголовком «Дрожь земли: землетрясение оставило город без воды!!!». Текст сопровождался фотографиями недавнего разрушительного землетрясения в Среднеземноморье.
Почему-то никто не вспомнил, что в городе существуют еще и насосные станции, берущие воду из реки. А ведь с них так никто и не вернулся. Обеспокоенные родственники исчезнувших на следующий день подали заявления в милицию, откуда получили твердое заверение о том, что пропавшие будут найдены.
Как бы то ни было, утка про землетрясение очень быстро распространилась, и это как нельзя более устроило городские власти.
– Грядет засуха, братья! – сказал на следующий день просвященный Ангелайя своей пастве. С утра он прочитал «Замочную скважину» и решил сыграть на узнанном материале. – Это кара! Дух зла пытается погубить невинные души! Это тьма, что добирается до непосвященных и поражает их черным варом!! Только избранные, только вы будете спасены, только вас ждет в конце избавление!
Он помедлил и добавил:
– Когда все остальные умрут...
Брат Рамена сидел в третьем ряду и на слове «избранные» скрипнул зубами. Его ворон распахнул черные крылья у него за спиной. Когда Ангелайя закончил свою проповедь, Рамена-нулла решил, что в числе умерших, пожалуй, будет и сам Великий Гуру. За лжеучение!
День спустя оказался удивительно жарким – оставшиеся после затяжных дождей лужицы высохли, оставив неопрятные сероватые пятна на сухом асфальте. Весело пошумев, деревья поникли всеми своими листьями.
В полдень асфальт раскалился настолько, что стал страстно липнуть к колесам автомобилей и подошвам ботинок, распространяя вокруг себя характерный запах, который впавший в депрессию несовершеннолетний из семнадцатой квартиры назвал «запахом жары».
Одуревший от высоких температур народ повалил на реку, без разбора прыгая в мутную воду. На метеорологической станции в двадцати километрах ниже зафиксировали одномоментный подъем Мелочевки на два и две десятых сантиметра. Липкая тина оседала на разгоряченных купальщиках, но те не замечали этого и погружались в речную воду с головой.
Старики в хилой тени прибрежных ив тягостно предавались воспоминаниям о тех блаженных временах, когда воду из Мелочевки можно было употреблять внутрь и, встав на старенький мост, можно было увидеть земляное дно.
У колонок регулярно вспыхивали драки, и потому власти города вынуждены были выставить возле них кордон милиции. Драки не утихли, просто теперь участие в них принимали и сами стражи порядка, которые по блату не раз и не два пытались разжиться дармовой водичкой.
Немотивированно упали цены на бензин. Цены на газированную воду, напротив, сильно подскочили.
Видя глобальные последствия засухи, городские головы попытались обеспечить водой хотя бы центральный район, для чего была расконсервирована построенная еще в незапамятные времена водонапорная башня, которую с Божьей милостью поддерживали в рабочем состоянии все последнее время. Наполненная сравнительно свежей водой, это порядком поржавевшее сооружение могло обеспечивать питьем почти весь центр верхнего города, включая, естественно, и здание администрации. Правда, только до седьмого этажа, потому что в те времена, когда возводили башню, выше семи еще не строили.
В тридцати пяти домах, располагающихся вокруг Арены, трубы наполнились холодной водой. В двух десятках квартир краны оказались не закрыты и звучно харкнули в белый кафель раковин желтоватой, мутной водицей. В шести квартирах это привело к затоплению соседей и последующим разбирательствам, которые были, впрочем, не слишком эмоциональными на фоне завершения засухи.
Ополоумевшие от радости обыватели в течение целых часов использовали дармовую воду, заливая ее во все подходящие и не подходящие для этого емкости. Кое-кто пил прямо из-под крана, даже не морщась от гниловатого привкуса жидкости.
Счастье жильцов центра (и острейшая зависть всего остального города) продолжалось аккурат до вечера. Сразу после заката, приблизительно в одиннадцать часов, башня переломилась пополам и рухнула на здание котельной.
Оставшаяся вода выплеснулась из резервуара и буйным потоком ринулась вниз по Центральной, захватывая с собой все, что только можно захватить. Двенадцать лавочек и почти два десятка урн с их наполнением проплыло до Старого моста и низверглось в Мелочевку. Одновременно с этим шесть личных автомобилей мягко всплыли на подошедшей волне и снялись с мест стоянки. Но их не унесло дальше перекрестка Центральной и Приречной улиц, где они и остались, сгрудившись в одну кучку, как ищущие тепла щенята.
Люди – из тех, кто имел несчастье оказаться в пределах потока – попрятались в окрестных подъездах, с ужасом наблюдая за потопом.
Утром горожане из центра могли видеть лишь спазматические подергивания опустевших кранов. Некоторых это вогнало в такую депрессию, что они загремели в больницу с различными обострениями хронических недугов. Поняв, что сушняк продолжается, гражданин Хромов забрался на пятый этаж своего родного дома и прыгнул вниз аки птица.
Так прожил город еще одну неделю своей долгой жизни. И хотя в вечерней летней дымке он выглядел умиротворенным и даже красивым со своими белыми верхнегородскими многоэтажками и уютными особнячками Нижнего города, кое-что изменилось. Словно нарождающийся нарыв, как закрытый перелом, появилось в нем сокрытое от посторонних глаз гниение. Эдакая многокилометровая, истекающая кровью язва, на которой стояли городские кварталы, язва, гнездящаяся в земле и, может быть, в душах людей, над ней живущих. И это гниение, этот гибельный распад тем летом только набирал обороты.
Древние ведуны, окинув взглядом панораму засыпающего города, сразу и без колебаний выдали бы вам окончательный диагноз, звучащий коротко и емко:
Все зло идет из-под земли!
ЧАСТЬ 2
1
– Холодает, – сказал Дивер, великий колдун, познавший все тайны черной и белой магии.
– Все к лучшему, – философски ответствовал Влад, поплотнее запахивая куртку от сквозняка, что лишь в первую минуту казался приятным.
Дивер покивал с умным видом. С его массивной фигурой сквозняки были, в общем-то, не страшны. Двое людей шагали вдоль Центральной улицы, направляясь к реке, а оттуда со все возрастающей силой дул неприятный прохладный ветер. Река отсюда уже была видна, и отлично можно было разглядеть, что на земляном пляже нет ни одного купальщика. Внезапное похолодание загнало всех до единого в свои теплые уютные норки-квартиры, откуда можно было без содрогания наблюдать, как ветер волнует ставшую вдруг свинцово-серой речную воду.
После двух дней ошеломляющей жары в небесных сферах наконец что-то сдвинулось, и в область пришел новый циклон, несущий с собой прохладу и, может быть, новый дождь. Горожане привычно ругали холодную погоду, точно так же, как накануне этот несносный жаркий сезон. На улицах убавилось пестроты, зато появилось много людей в темных осенних одеждах. Дождя не было, и свежий ветер поднимал и гнал пыль вдоль улиц. Мельчайшие ее частицы оседали на краске автомобилей, та утрачивала свой блеск, и сейчас трудно было отличить белую машину от бежевой, или кремовую от серебристой.
Очереди за водой щетинились поднятыми воротниками и неприязненными взглядами, а с утра у стоявших руки покраснели от холодной воды, став похожими на одинаковые, красной расцветки, перчатки.
– Может, даже дождь пойдет, – сказал Дивер.
– Может, – сказал Влад, пряча улыбку.
С великим колдуном и медиумом Дивером Влад был знаком довольно давно. Познакомились они примерно тогда же, когда Сергеев, окончив институт, вернулся в родной город, чтобы заняться вольным промыслом. Если припомнить, то в начале карьеры ему приходилось писать исключительно для желтой прессы, раздувая и выпячивая до невероятных размеров заурядные, в общем-то, события. Естественно, «Замочная скважина» стояла на первом месте в списке заказчиков.
Дабы не напрягать чересчур фантазию, Влад, автор таких статей, как «Духи мертвых зэков тревожат горожан», и «Реванш барабашки», решил найти какого-нибудь дипломированного колдуна, от которого можно получить интересные сведения.
И он такого нашел. Дивер, в миру Михаил Васильевич Севрюк, первую половину жизни провел в вооруженных силах, дослужившись до звания старшего лейтенанта. В один не очень прекрасный день он был командирован в Афганистан, где в еще более непрекрасный день получил осколочное ранение в голову. После локального подвига, совершенного бригадой войсковых лекарей, Севрюк выжил и вскоре был комиссован.
Оказавшись на гражданке, Севрюк пытался подыскать себе занятие. Поработал и ночным сторожем, и грузчиком тары на местном вокзале, после чего натолкнулся на Геннадия Скворчука, начинающего дельца, который организовывал свое дело. Скворчуку позарез требовался охранник, и потому порядком опустившийся, но не утративший воинской сноровки Михаил пришелся как раз ко двору. За немалые по тем временам деньги он был поставлен охранять один из офисов фирмы. Работка была спокойная, к тому же работал он среди бела дня, так что со временем Севрюк расслабился и, наконец, ощутил себя нужным.
Средь бела дня и произошел беспрецедентный по своей наглости налет, произведенный подручными бодро взбирающегося по лестнице власти Босха. Десять человек преспокойно зашли в заведение через парадную дверь и открыли ураганную стрельбу по всем внутри находившимся, в числе которых оказался и сам Скворчук, имевший несчастье не сойтись с Босхом во мнениях. Приехавший наряд милиции констатировал двенадцать трупов, одним из которых посчитали сначала и Севрюка. И только когда он из последних сил приподнялся и сквозь залепившую его лицо кровавую маску простонал что-то непристойное, опешившие стражи порядка поняли, что в этой мясорубке кто-то остался жив.
Севрюка тяжело ранили в голову, в двух сантиметрах от предыдущего ранения. После произнесенных нелестностей в адрес милиционеров Михаил впал в кому и не выходил из нее два месяца, несмотря на второй локальный подвиг, произведенный на этот раз врачами из Центральной городской больницы. По истечении двух месяцев Севрюк неожиданно ожил, до смерти испугав молоденькую медсестру.
Севрюк ожил, но при этом стал совсем другим. По его собственному утверждению, он стал слышать голоса, видеть ауру и проявил недюжинные способности к ясновидению, которые, впрочем, подтвердить толком не мог.
Поняв, что это знак и более не медля, он купил лицензию практикующего колдуна, заплатил все причитающееся и, после долгих раздумий, взял себе имя Дивер.
Дело пошло хорошо, и никогда ранее не питавший склонности к аферам, Дивер вдруг понял, как легко зарабатывать деньги на человеческой глупости. Он разжился еще парочкой новых титулов, отпустил бороду для солидности и даже дал объявление в газету. Довольно скоро он стал достаточно известен, и к нему повалили страждущие. Дивер снимал порчу, искал пропавших людей и давал практические советы по изгнанию барабашки.
Со временем Севрюк из снимаемой однокомнатной квартирки переехал в маленький кирпичный домик с длинной трубой и резными ставнями. Домик этот топился газом, а во встроенном гараже обреталась его, Дивера, машина.
Именно в этот период расцвета благосостояния к нему и пришел Влад, с необычной, но довольно интересной просьбой. Скорее ради игры, чем всерьез, Севрюк начал посвящать Влада в подробности своего ремесла, от души украшая его фантазиями, а потом заходился от смеха, читая свежий выпуск «Замочной скважины». Диверовы придумки проходили сквозь лабиринт воображения молодого журналиста и там обрастали совершенно невероятными подробностями. В конечном итоге оба были довольны, и постепенно Михаил Васильевич так втянулся, что с удовольствием посещал вместе с Владом аномальные местечки, дабы обеспечить будущую статью особенно душещипательными комментариями. Денег не требовал и занимался этим исключительно для души, что не так уж часто встречается в наше время.
Вот и в этот раз Сергеев, не колеблясь, отправился к Диверу. Тот воспринял идею похода с обыкновенным своим энтузиазмом.
До сих пор Влад Сергеев так и не смог понять, настоящий ли Севрюк медиум, или хитро притворяется. Несмотря на частое хождение по якобы аномальным местам, тот так и не дал возможности это проверить. Временами, бывая у колдуна дома, Владислав замечал множество оккультных изданий, неряшливой стопкой громоздящихся на письменном столе. И неясно было, то ли Севрюк читает их для сравнения со своими собственными изысканиями, то ли просто почерпывает из них умные метафизические термины. Возможно – и то и другое.
– И похолодает, – сказал Дивер с какой-то обреченностью.
Они на полминуты остановились возле Старого моста, глядя на открывавшийся отсюда вид. Мелочевка текла мимо, и видно было, как она, извиваясь и прокладывая себе путь через обильно зеленевшие берега, в конце концов, разливается широко перед плотиной. Высокие белые дома левого берега создавали резкий контраст с крошечными избушками дачников, что робко прятались в буйной зелени. Где-то там, по слухам, случился грандиозный провал, в котором полностью исчез дачный участок. В общем-то, ничего удивительного, если учесть, сколько подземных пустот находится под городом. Просто одной подземной пещерой стало меньше, только и всего.
Желтоватые, похожие на бивни мамонтов известняковые отложения выпирают из темно-серой земли. Если копнуть глубже – обнажится и узкий темноватый ход, ведущий вниз, в путаный и корявый лабиринт заброшенных штолен. Влад хорошо знал места, где входы отрыты неизвестными энтузиастами. Все они находились ниже по реке, прячась в лесном массиве. И почти все были на правобережье.
Неопрятного вида полоса земли у самой реки – Степина набережная – сейчас почти пустовала. Только одна, неопределяемая из-за расстояния фигурка, сидела в том месте, где серая почва соприкасалась с обильно зеленеющим склоном повыше.
Впереди улица Центральная ровным проспектом достигала реки, взбиралась на мост (попутно теряя две крайние полосы) и сходила с него уже разбитой двухполосной дорожкой, сразу круто уходящей вправо и взбирающейся на обрыв. Не имевшая официального названия, дорожка эта в народе величалась Береговой кромкой.
Река текла лениво, не торопясь, проходила под мостом, морщилась только недовольно от ветра. Одинокий лодочник медленно плыл по самой ее середине.
Подняв воротники, Влад и Дивер прошли через мост, слушая, как ветер гудит в дырах бетонного сооружения. Вездесущая пыль была и здесь, носилась вдоль дорожного полотна, иногда закручиваясь в сероватые смерчики. Пылевые эти призраки возникали ниоткуда, кидались в лицо, но не долетали, рассыпались и оседали на дорогу мелкими частицами. В бесцветном небе реяла одинокая речная чайка. Лениво взмахивая крыльями, она зависла на одном месте, чуть качаясь из стороны сторону. Казалось, она отдыхает, распластавшись на гигантском невидимом куполе, который заменял собой небеса.
После моста свернули на Береговую кромку. Народа было немного, в основном дачники, легко узнаваемые по грязной и заношенной рабочей одежде. На грязной обочине притулилась машина – старая шестерка, запыленная настолько, что нельзя было опознать цвет. А на заднем ее сиденье кучей было свалено какое-то старое барахло, белая вата торчала из красной вытертой ткани, как оголенная кость среди кровавых лохмотьев. Выглядело это удручающе – начинало казаться, что в машине лежит труп.
Влад встряхнулся, непонимающе огляделся вокруг. С чего это ему лезут в голову мысли о мертвецах? Дивер искоса посмотрел на него, потом снова кинул взгляд на небо:
– Все-таки будет дождь...
Пройдя сто метров по Береговой кромке, свернули на Змейку – узенькую улочку, которая пронизывала насквозь весь Нижний город и уже там, за его границей, сливалась с региональным шоссе, по которому день и ночь снуют машины.
Дома здесь были старые, наклонившиеся фасадами вперед, а низкие края двускатных крыш придавали им насупленный вид. В огороженных со всех сторон домах играли дети. Почти у каждого дома перед окнами имелся заросший сорной травой палисадник.
Севрюк резко остановился, и Влад едва не налетел на него.
– Стой, – сказал Дивер, – слышишь?
Влад прислушался. Дети кричат, за рекой брешут собаки. Двигатель машины где-то в квартале отсюда.
– Не слышу, – сказал Владислав.
– Да ясно ж слышно! – возмутился Севрюк и махнул рукой вдоль улицы. – Это там!
Вновь напрягая слух, Сергеев покачал головой, а потом неожиданно услышал. Какие-то крики. Такое ощущение, что кричат много людей одновременно, только... очень далеко отсюда. Может быть, они находились у самого шоссе, за городом? Как галдеж поссорившихся птиц, которые гневно и сварливо делят кусок падали. Гнев, раздражение и, кажется, боль. Влад неожиданно понял, от чего может возникнуть такой крик.
– Дерутся где? – спросил Сергеев.
– Много людей. Бьются как звери, слышишь? Влад покивал, теперь он слышал звуки драки довольно ясно. Словно дерущиеся приближались. Столько криков, какая же уйма народа сошлась там в побоище?
Дивер быстрыми шагами пошел вдоль улицы, все еще наклонив голову, забавно при этом напоминая гончую. Разве что воздух не нюхал. Влад поспешил последовать за ним. Звуки драки долетали уже отчетливо.
Навстречу Владу и Диверу шагал неприметного вида человек, который кинул на Севрюка удивленный взгляд. Влад приостановился, спросил издали:
– Что там впереди, драка?
– Какая драка? – удивился неприметный.
– Ну, дерутся, слышите? Неприметный послушал, покачал головой:
– Не слышу, – после чего прошествовал дальше. Дивер в отдалении нетерпеливо махал рукой.
Когда они достигли перекрестка Змейки со Звоннической улицей, звуки побоища вдруг утихли, сменившись почти полной тишиной.
– Отвоевались... – прокомментировал Дивер таким тоном, что у Влад а мороз пошел по коже.
Впереди виднелось здание дома культуры, а Змейка там, подобно речке Мелочевке, разливалась широкой асфальтовой площадкой. Ветер гонял по ней пыль и слипшиеся обертки от мороженого.
Под ногами у Влада что-то блестело. Влад наклонился и поднял подернувшийся ржавчиной браслет от часов. На внутренней стороне обильно засохла буроватая жидкость. Сергеев поскреб ее пальцем – и она легко отшелушилась, открыв гладкий металл, в котором серебристо отразилось пасмурное небо.
– Давай, – поторопил Влад, – да пойдем отсюда.
Севрюк кивнул, как показалось Владиславу, растерянно. Странное выражение, на лице бывшего солдата Влад видел такое всего раз или два за все время их знакомства.
Совершенно пустая площадь навевала уныние. Даже здание Дворца культуры, примостившееся на ее краю, казалось мелким и незначительным.
Владислав смотрел, как Дивер, не торопясь, пересекает площадь, внимательно глядя себе под ноги. Впереди фасад дворца облупился и тоскливо зиял выбитыми стеклами. Через зияющие проломы можно было рассмотреть загаженный вестибюль. Цвет стены дворца не угадывался, словно целое здание вдруг покинуло этот цветной мир, переселившись в монохромную выцветшую фотографию. Да и все вокруг как-то обесцветилось. В тишине четко было слышно, как воркуют голуби – с какой то пугающей потусторонней безысходностю. Вот захлопали крылья, и крупная птица, такая же серая, как и окружающий пейзаж, взвилась в воздух. Пыль клубилась под ней крошечными вихрями.
Дивер дошел до середины площади и остановился. Он выглядел маленьким и потерянным на гладком море запыленного асфальта.
«Какое море?! – изумился Влад. – Площадь-то крошечная! »
Голубиные крылья все хлопали. Уже не одна – две, три серые толстые птицы описывали над площадью круги. На асфальте неясно обрисовывалось темное пятно. Масло пролилось – или еще что.
Ощущая неприятный холодок в груди, Владислав решил подойти ближе к Диверу. Не выдержав, обернулся, посмотрел на Змейку, прихотливыми изгибами струящуюся к реке. Но нет, улица была совершенно пуста, и даже окна в домах глухо зашторены. Ну, прямо как в чумном городе!
– Все к лучшему, – философски ответствовал Влад, поплотнее запахивая куртку от сквозняка, что лишь в первую минуту казался приятным.
Дивер покивал с умным видом. С его массивной фигурой сквозняки были, в общем-то, не страшны. Двое людей шагали вдоль Центральной улицы, направляясь к реке, а оттуда со все возрастающей силой дул неприятный прохладный ветер. Река отсюда уже была видна, и отлично можно было разглядеть, что на земляном пляже нет ни одного купальщика. Внезапное похолодание загнало всех до единого в свои теплые уютные норки-квартиры, откуда можно было без содрогания наблюдать, как ветер волнует ставшую вдруг свинцово-серой речную воду.
После двух дней ошеломляющей жары в небесных сферах наконец что-то сдвинулось, и в область пришел новый циклон, несущий с собой прохладу и, может быть, новый дождь. Горожане привычно ругали холодную погоду, точно так же, как накануне этот несносный жаркий сезон. На улицах убавилось пестроты, зато появилось много людей в темных осенних одеждах. Дождя не было, и свежий ветер поднимал и гнал пыль вдоль улиц. Мельчайшие ее частицы оседали на краске автомобилей, та утрачивала свой блеск, и сейчас трудно было отличить белую машину от бежевой, или кремовую от серебристой.
Очереди за водой щетинились поднятыми воротниками и неприязненными взглядами, а с утра у стоявших руки покраснели от холодной воды, став похожими на одинаковые, красной расцветки, перчатки.
– Может, даже дождь пойдет, – сказал Дивер.
– Может, – сказал Влад, пряча улыбку.
С великим колдуном и медиумом Дивером Влад был знаком довольно давно. Познакомились они примерно тогда же, когда Сергеев, окончив институт, вернулся в родной город, чтобы заняться вольным промыслом. Если припомнить, то в начале карьеры ему приходилось писать исключительно для желтой прессы, раздувая и выпячивая до невероятных размеров заурядные, в общем-то, события. Естественно, «Замочная скважина» стояла на первом месте в списке заказчиков.
Дабы не напрягать чересчур фантазию, Влад, автор таких статей, как «Духи мертвых зэков тревожат горожан», и «Реванш барабашки», решил найти какого-нибудь дипломированного колдуна, от которого можно получить интересные сведения.
И он такого нашел. Дивер, в миру Михаил Васильевич Севрюк, первую половину жизни провел в вооруженных силах, дослужившись до звания старшего лейтенанта. В один не очень прекрасный день он был командирован в Афганистан, где в еще более непрекрасный день получил осколочное ранение в голову. После локального подвига, совершенного бригадой войсковых лекарей, Севрюк выжил и вскоре был комиссован.
Оказавшись на гражданке, Севрюк пытался подыскать себе занятие. Поработал и ночным сторожем, и грузчиком тары на местном вокзале, после чего натолкнулся на Геннадия Скворчука, начинающего дельца, который организовывал свое дело. Скворчуку позарез требовался охранник, и потому порядком опустившийся, но не утративший воинской сноровки Михаил пришелся как раз ко двору. За немалые по тем временам деньги он был поставлен охранять один из офисов фирмы. Работка была спокойная, к тому же работал он среди бела дня, так что со временем Севрюк расслабился и, наконец, ощутил себя нужным.
Средь бела дня и произошел беспрецедентный по своей наглости налет, произведенный подручными бодро взбирающегося по лестнице власти Босха. Десять человек преспокойно зашли в заведение через парадную дверь и открыли ураганную стрельбу по всем внутри находившимся, в числе которых оказался и сам Скворчук, имевший несчастье не сойтись с Босхом во мнениях. Приехавший наряд милиции констатировал двенадцать трупов, одним из которых посчитали сначала и Севрюка. И только когда он из последних сил приподнялся и сквозь залепившую его лицо кровавую маску простонал что-то непристойное, опешившие стражи порядка поняли, что в этой мясорубке кто-то остался жив.
Севрюка тяжело ранили в голову, в двух сантиметрах от предыдущего ранения. После произнесенных нелестностей в адрес милиционеров Михаил впал в кому и не выходил из нее два месяца, несмотря на второй локальный подвиг, произведенный на этот раз врачами из Центральной городской больницы. По истечении двух месяцев Севрюк неожиданно ожил, до смерти испугав молоденькую медсестру.
Севрюк ожил, но при этом стал совсем другим. По его собственному утверждению, он стал слышать голоса, видеть ауру и проявил недюжинные способности к ясновидению, которые, впрочем, подтвердить толком не мог.
Поняв, что это знак и более не медля, он купил лицензию практикующего колдуна, заплатил все причитающееся и, после долгих раздумий, взял себе имя Дивер.
Дело пошло хорошо, и никогда ранее не питавший склонности к аферам, Дивер вдруг понял, как легко зарабатывать деньги на человеческой глупости. Он разжился еще парочкой новых титулов, отпустил бороду для солидности и даже дал объявление в газету. Довольно скоро он стал достаточно известен, и к нему повалили страждущие. Дивер снимал порчу, искал пропавших людей и давал практические советы по изгнанию барабашки.
Со временем Севрюк из снимаемой однокомнатной квартирки переехал в маленький кирпичный домик с длинной трубой и резными ставнями. Домик этот топился газом, а во встроенном гараже обреталась его, Дивера, машина.
Именно в этот период расцвета благосостояния к нему и пришел Влад, с необычной, но довольно интересной просьбой. Скорее ради игры, чем всерьез, Севрюк начал посвящать Влада в подробности своего ремесла, от души украшая его фантазиями, а потом заходился от смеха, читая свежий выпуск «Замочной скважины». Диверовы придумки проходили сквозь лабиринт воображения молодого журналиста и там обрастали совершенно невероятными подробностями. В конечном итоге оба были довольны, и постепенно Михаил Васильевич так втянулся, что с удовольствием посещал вместе с Владом аномальные местечки, дабы обеспечить будущую статью особенно душещипательными комментариями. Денег не требовал и занимался этим исключительно для души, что не так уж часто встречается в наше время.
Вот и в этот раз Сергеев, не колеблясь, отправился к Диверу. Тот воспринял идею похода с обыкновенным своим энтузиазмом.
До сих пор Влад Сергеев так и не смог понять, настоящий ли Севрюк медиум, или хитро притворяется. Несмотря на частое хождение по якобы аномальным местам, тот так и не дал возможности это проверить. Временами, бывая у колдуна дома, Владислав замечал множество оккультных изданий, неряшливой стопкой громоздящихся на письменном столе. И неясно было, то ли Севрюк читает их для сравнения со своими собственными изысканиями, то ли просто почерпывает из них умные метафизические термины. Возможно – и то и другое.
– И похолодает, – сказал Дивер с какой-то обреченностью.
Они на полминуты остановились возле Старого моста, глядя на открывавшийся отсюда вид. Мелочевка текла мимо, и видно было, как она, извиваясь и прокладывая себе путь через обильно зеленевшие берега, в конце концов, разливается широко перед плотиной. Высокие белые дома левого берега создавали резкий контраст с крошечными избушками дачников, что робко прятались в буйной зелени. Где-то там, по слухам, случился грандиозный провал, в котором полностью исчез дачный участок. В общем-то, ничего удивительного, если учесть, сколько подземных пустот находится под городом. Просто одной подземной пещерой стало меньше, только и всего.
Желтоватые, похожие на бивни мамонтов известняковые отложения выпирают из темно-серой земли. Если копнуть глубже – обнажится и узкий темноватый ход, ведущий вниз, в путаный и корявый лабиринт заброшенных штолен. Влад хорошо знал места, где входы отрыты неизвестными энтузиастами. Все они находились ниже по реке, прячась в лесном массиве. И почти все были на правобережье.
Неопрятного вида полоса земли у самой реки – Степина набережная – сейчас почти пустовала. Только одна, неопределяемая из-за расстояния фигурка, сидела в том месте, где серая почва соприкасалась с обильно зеленеющим склоном повыше.
Впереди улица Центральная ровным проспектом достигала реки, взбиралась на мост (попутно теряя две крайние полосы) и сходила с него уже разбитой двухполосной дорожкой, сразу круто уходящей вправо и взбирающейся на обрыв. Не имевшая официального названия, дорожка эта в народе величалась Береговой кромкой.
Река текла лениво, не торопясь, проходила под мостом, морщилась только недовольно от ветра. Одинокий лодочник медленно плыл по самой ее середине.
Подняв воротники, Влад и Дивер прошли через мост, слушая, как ветер гудит в дырах бетонного сооружения. Вездесущая пыль была и здесь, носилась вдоль дорожного полотна, иногда закручиваясь в сероватые смерчики. Пылевые эти призраки возникали ниоткуда, кидались в лицо, но не долетали, рассыпались и оседали на дорогу мелкими частицами. В бесцветном небе реяла одинокая речная чайка. Лениво взмахивая крыльями, она зависла на одном месте, чуть качаясь из стороны сторону. Казалось, она отдыхает, распластавшись на гигантском невидимом куполе, который заменял собой небеса.
После моста свернули на Береговую кромку. Народа было немного, в основном дачники, легко узнаваемые по грязной и заношенной рабочей одежде. На грязной обочине притулилась машина – старая шестерка, запыленная настолько, что нельзя было опознать цвет. А на заднем ее сиденье кучей было свалено какое-то старое барахло, белая вата торчала из красной вытертой ткани, как оголенная кость среди кровавых лохмотьев. Выглядело это удручающе – начинало казаться, что в машине лежит труп.
Влад встряхнулся, непонимающе огляделся вокруг. С чего это ему лезут в голову мысли о мертвецах? Дивер искоса посмотрел на него, потом снова кинул взгляд на небо:
– Все-таки будет дождь...
Пройдя сто метров по Береговой кромке, свернули на Змейку – узенькую улочку, которая пронизывала насквозь весь Нижний город и уже там, за его границей, сливалась с региональным шоссе, по которому день и ночь снуют машины.
Дома здесь были старые, наклонившиеся фасадами вперед, а низкие края двускатных крыш придавали им насупленный вид. В огороженных со всех сторон домах играли дети. Почти у каждого дома перед окнами имелся заросший сорной травой палисадник.
Севрюк резко остановился, и Влад едва не налетел на него.
– Стой, – сказал Дивер, – слышишь?
Влад прислушался. Дети кричат, за рекой брешут собаки. Двигатель машины где-то в квартале отсюда.
– Не слышу, – сказал Владислав.
– Да ясно ж слышно! – возмутился Севрюк и махнул рукой вдоль улицы. – Это там!
Вновь напрягая слух, Сергеев покачал головой, а потом неожиданно услышал. Какие-то крики. Такое ощущение, что кричат много людей одновременно, только... очень далеко отсюда. Может быть, они находились у самого шоссе, за городом? Как галдеж поссорившихся птиц, которые гневно и сварливо делят кусок падали. Гнев, раздражение и, кажется, боль. Влад неожиданно понял, от чего может возникнуть такой крик.
– Дерутся где? – спросил Сергеев.
– Много людей. Бьются как звери, слышишь? Влад покивал, теперь он слышал звуки драки довольно ясно. Словно дерущиеся приближались. Столько криков, какая же уйма народа сошлась там в побоище?
Дивер быстрыми шагами пошел вдоль улицы, все еще наклонив голову, забавно при этом напоминая гончую. Разве что воздух не нюхал. Влад поспешил последовать за ним. Звуки драки долетали уже отчетливо.
Навстречу Владу и Диверу шагал неприметного вида человек, который кинул на Севрюка удивленный взгляд. Влад приостановился, спросил издали:
– Что там впереди, драка?
– Какая драка? – удивился неприметный.
– Ну, дерутся, слышите? Неприметный послушал, покачал головой:
– Не слышу, – после чего прошествовал дальше. Дивер в отдалении нетерпеливо махал рукой.
Когда они достигли перекрестка Змейки со Звоннической улицей, звуки побоища вдруг утихли, сменившись почти полной тишиной.
– Отвоевались... – прокомментировал Дивер таким тоном, что у Влад а мороз пошел по коже.
Впереди виднелось здание дома культуры, а Змейка там, подобно речке Мелочевке, разливалась широкой асфальтовой площадкой. Ветер гонял по ней пыль и слипшиеся обертки от мороженого.
Под ногами у Влада что-то блестело. Влад наклонился и поднял подернувшийся ржавчиной браслет от часов. На внутренней стороне обильно засохла буроватая жидкость. Сергеев поскреб ее пальцем – и она легко отшелушилась, открыв гладкий металл, в котором серебристо отразилось пасмурное небо.
– Давай, – поторопил Влад, – да пойдем отсюда.
Севрюк кивнул, как показалось Владиславу, растерянно. Странное выражение, на лице бывшего солдата Влад видел такое всего раз или два за все время их знакомства.
Совершенно пустая площадь навевала уныние. Даже здание Дворца культуры, примостившееся на ее краю, казалось мелким и незначительным.
Владислав смотрел, как Дивер, не торопясь, пересекает площадь, внимательно глядя себе под ноги. Впереди фасад дворца облупился и тоскливо зиял выбитыми стеклами. Через зияющие проломы можно было рассмотреть загаженный вестибюль. Цвет стены дворца не угадывался, словно целое здание вдруг покинуло этот цветной мир, переселившись в монохромную выцветшую фотографию. Да и все вокруг как-то обесцветилось. В тишине четко было слышно, как воркуют голуби – с какой то пугающей потусторонней безысходностю. Вот захлопали крылья, и крупная птица, такая же серая, как и окружающий пейзаж, взвилась в воздух. Пыль клубилась под ней крошечными вихрями.
Дивер дошел до середины площади и остановился. Он выглядел маленьким и потерянным на гладком море запыленного асфальта.
«Какое море?! – изумился Влад. – Площадь-то крошечная! »
Голубиные крылья все хлопали. Уже не одна – две, три серые толстые птицы описывали над площадью круги. На асфальте неясно обрисовывалось темное пятно. Масло пролилось – или еще что.
Ощущая неприятный холодок в груди, Владислав решил подойти ближе к Диверу. Не выдержав, обернулся, посмотрел на Змейку, прихотливыми изгибами струящуюся к реке. Но нет, улица была совершенно пуста, и даже окна в домах глухо зашторены. Ну, прямо как в чумном городе!