Страница:
Габа смазал ему кулаком по губам. Словно в вареники с вишнями вляпался.
— Лучше не выводи меня, — посоветовал штурман.
Тхакур Сингх медленно утерся свободной рукой — в сторону поплыл розовый пузырь. Вылупленные глаза пурпура до того налились ненавистью, что, мнилось, прыскали черной кровью.
— Клянусь, — проговорил Тхакур вздрагивающим голосом, — я тебе еще отомщу!
— «Раздался голос из помойки, — процитировал Габа грубую школьную присказку, — и показалась голова!»
Этот пучеглазый убийца раздражал его. Просто руки чесались отдубасить Тхакура, только неохота с дерьмом связываться… Или так подействовало упоминание о цвете его усеста? Это вряд ли… Габа подходил к вопросу расовой принадлежности без комплексов и фобий, по принципу: «Не нравлюсь? Уматывай!»
А что, если это классовое чутье проснулось? Почуял нутром врага рабочего класса — и шерсть дыбом…
— Прольется кровь! — сипел Тхакур. — Кровь!
— Да пошел ты!..
Габа приставил к «силикоиду» парализатор и нажал спуск. На мгновение онемели пальцы. Выпуклые, пустые глаза пурпурного скосились к переносице, из распущенного рта потянулась слюна… Страшно смотреть.
— Выполняй! — проверещал Одинцов и поскакал обратно.
— Мухой за угол! — завопил Гомес. — Сейчас долбанет!
Подполз раненый Калитин и простонал с отчаянием:
— Да что он там копается!
— Сейчас уже… Пошел! — Одинцов задел обожженной ногой стойку, и мат перемешался с ойканьем.
Слышно было и видно, как киберуборщик сорвался с места и, с тоненьким гудком, смешно задирая паучьи ноги, прыгнул прямо в дрожащую струю энергии. Грохнуло так, что Габа непроизвольно зажмурился, но красно-лиловая вспышка ослепила даже сквозь сомкнутые веки. Робота разнесло на атомы, салютом искр рассеяло по всему модулю.
В ту же секунду освещение на Спу погасло, не засветились даже красные аварийные сигналы. Замерли компрессоры циркуляционной, умолкли компьютеры, защелкали, остывая, сетки термоэлементов в переборках. Ослаб, истончился и стих совершенно зудящий вой.
Еще догорали исковерканные, оплавленные пульты, но пожарные автоматы дело свое знали туго — понапускали тяжелые облака пирофага, и фотоны захлебнулись в чернилах тьмы.
— «Рюмку ликера, — выдохнул Габа, — кофе, сигару!»
Глава 13
— Лучше не выводи меня, — посоветовал штурман.
Тхакур Сингх медленно утерся свободной рукой — в сторону поплыл розовый пузырь. Вылупленные глаза пурпура до того налились ненавистью, что, мнилось, прыскали черной кровью.
— Клянусь, — проговорил Тхакур вздрагивающим голосом, — я тебе еще отомщу!
— «Раздался голос из помойки, — процитировал Габа грубую школьную присказку, — и показалась голова!»
Этот пучеглазый убийца раздражал его. Просто руки чесались отдубасить Тхакура, только неохота с дерьмом связываться… Или так подействовало упоминание о цвете его усеста? Это вряд ли… Габа подходил к вопросу расовой принадлежности без комплексов и фобий, по принципу: «Не нравлюсь? Уматывай!»
А что, если это классовое чутье проснулось? Почуял нутром врага рабочего класса — и шерсть дыбом…
— Прольется кровь! — сипел Тхакур. — Кровь!
— Да пошел ты!..
Габа приставил к «силикоиду» парализатор и нажал спуск. На мгновение онемели пальцы. Выпуклые, пустые глаза пурпурного скосились к переносице, из распущенного рта потянулась слюна… Страшно смотреть.
— Выполняй! — проверещал Одинцов и поскакал обратно.
— Мухой за угол! — завопил Гомес. — Сейчас долбанет!
Подполз раненый Калитин и простонал с отчаянием:
— Да что он там копается!
— Сейчас уже… Пошел! — Одинцов задел обожженной ногой стойку, и мат перемешался с ойканьем.
Слышно было и видно, как киберуборщик сорвался с места и, с тоненьким гудком, смешно задирая паучьи ноги, прыгнул прямо в дрожащую струю энергии. Грохнуло так, что Габа непроизвольно зажмурился, но красно-лиловая вспышка ослепила даже сквозь сомкнутые веки. Робота разнесло на атомы, салютом искр рассеяло по всему модулю.
В ту же секунду освещение на Спу погасло, не засветились даже красные аварийные сигналы. Замерли компрессоры циркуляционной, умолкли компьютеры, защелкали, остывая, сетки термоэлементов в переборках. Ослаб, истончился и стих совершенно зудящий вой.
Еще догорали исковерканные, оплавленные пульты, но пожарные автоматы дело свое знали туго — понапускали тяжелые облака пирофага, и фотоны захлебнулись в чернилах тьмы.
— «Рюмку ликера, — выдохнул Габа, — кофе, сигару!»
Глава 13
МАРС, ГОРОД-ПОРТ «БОЛЬШОЙ СЫРТ»
Прошло еще целых два дня, прежде чем экипажу «Боры» разрешили финишировать. И все эти 48 часов, за вычетом короткого сна и торопливых завтраков, Антон практически не выходил из состояния рептильного восторга.
Сначала надо было где-то расселить эвакуантов с «Северного полюса» — полетели к Фобосу. По дороге сдали пленных пурпуров — в настоящий тюремный блок, на орбитальную базу «Беллона». Там пришлось задержаться. Инспектор Иволгин назначил пурпурным принудительное ментоскопирование, а Габа со станционщиками сами дали снять с себя свидетельские показания. Настоящий ментофильм получился!
Тхакур был самым главным в Боевой Группе пурпуров и подчинялся лично Локи, этому уроду-андроиду. У Тхакура было задание — спалить базу «Северный полюс», а потом так скорректировать орбиту гигантской СВЧ-антенны, чтобы под луч попадал экватор и каждые сутки можно было бы наносить удар по системе «Большой Сырт». Ну, или грозить лучевой атакой. Так что Жилин с Габой подоспели вовремя — еще немного и было б всем…
Инспектор Иволгин, лобастый крепкий парень очень серьезного вида, проболтался, что Василя Хлюстова, Лима Сяоке и Виталия Дворского — подельников Тхакура — изолируют на базе, а главаря Боевой Группы доставят под охраной на Цереру, в зональное управление СОП. Лайнер «Солярис» уже подошел. Погрузят пурпура — и «спокойной плазмы!» Опять придется отпуск переносить… «Почему, почему… А кому ж еще Тхакура конвоировать? Нас тут всего-то трое, для виду. Надо книжек взять в дорогу — это ж пока долетишь… Чокнуться можно». Антон Эдику Иволгину вежливо посочувствовал.
После обеда на посадочной палубе базы уже не оставалось свободных причалов — двум буксирам с сектейнерами пришлось подняться на малой тяге в зону ожидания. Пришвартовался бот с «Антенны-1», подвез все пять смен станционщиков — проведать Гомеса и иже с ним. Шуму от них было — немерено. Прибыл планетарный катер самого Фелиппе Гереро, директора системы «Большой Сырт». Этот жилистый, остролицый типчик лет пятидесяти Антону не понравился — скользкий он был какой-то, неприятный.
Пристыковался посадочный модуль с лайнера «Солярис» и забрал Иволгина с напарником — полицейские волокли за собой цилиндрический контейнер с Тхакуром Сингхом. Причалил продовольственный танкер — роботы цепочкой, как муравьи, потащили тюки, бурдюки, баки с условно-живым мясом, упаковки готовых обедов, ящики с термоконсервами…
На следующий день «Бора» совместилась с орбитой Фобоса и «села» — выпустила анкера, забурилась в грунт и притянулась. Сошли все, кроме Громыко — он должен был потом отвести «Бору» на ремонтную станцию.
Гуськом по магнитному трапу в гофрированной трубе-галерее спустились на базу и стали ждать бота. Сидели, как дачники, в зале ожидания — на минус девятом горизонте. Минут десять сидели. Затем начали потихоньку разбредаться. Осмелели. Облазили все ярусы — база «Фобос» представляла собой подземный комплекс, проплавленный в грунте и залитый сверху металлопластом. Искупались в шаровом бассейне — Антон чуть воды не наглотался. Перекусили в столовой на нижнем горизонте — сок из пластета лился медленно-медленно, как смола. Такая тут тяжесть — меньше одной тысячной «g»!
Заглянули в спортзал, разбились на команды и сыграли в мини-квиддич. Потом девчонки стали приставать к Жилину — пленяли, пленяли, ластились, ластились и добились-таки своего. Отпустил мастер «погулять». Приставил двух парней из местных — огромных, зубастых и донжуанистых — строго-настрого наказал сильно не прыгать (улететь можно запросто) и отпустил.
Коричневый Фобос не очень-то и волновал — так, отдельно взятая гора. Трещины, микрократеры с тарелку, черные ущелья, разрушенные гребни больших кратеров, острые скалы, выпуклая пустошь, заваленная камнями… Но под ноги никто и не глядел, все смотрели на Марс. Виджай, конечно, сразу стал вещать, как на телевизионном уроке по астрономии, — длина Вэллис Маринер… высота горы Аскреус… глубина речной долины Тиу… Ну что за натура! Никто его, правда, особо не слушал, а Гоша Черняк беззлобно посоветовал заткнуться и не совершать резких движений…
Марс был цвета охры. Он изгибался полумесяцем, да столь близко, что видимой оставалась, наверное, только треть планеты — полюса прятались за изгибом горизонта. Марс почти различимо шел на убыль — скоро Солнце скроется, и Фобос выйдет на ночную сторону планеты. А станет ее видно наполовину, рассеченную терминатором точно пополам — жди восхода, яркого, как взрыв. Все добровольцы были в серебристых вакуум-скафандрах. Они стояли, задрав головы в ртутно-блестящих спектролитовых шлемах, и свет Марса красил всех в алые и оранжевые тона…
Было пять часов утра, когда объявили посадку. Подали родимую «Кочу» и еще один шестиместный бот-планетарник. Чтобы перевезти всех, кораблям надо было три раза взлетать и садиться. Антон попал в первую двадцатку.
Бот быстро снижался; слой плазмы, в которую превращалась хиленькая атмосферка Марса, трущаяся о керамитовый корпус, светилась еле-еле. Всматриваясь в картинку на мониторе, Антон остро проживал каждую секунду финиша, каждый метр посадочной траектории. Все было в первый раз и не умещалось в памяти, насыщенное и яркое.
Прошла слабенькая вибрация, и бот мягко опустился на каменистое поле космодрома второго класса.
Подъехавший к месту посадки герметичный автобус-транспортер на шаровом шасси сначала обождал, пока бурые, дымящиеся комья радиоактивного шлака маленько остынут, и лишь потом подкатил под корму «Кочи». Осторожно, примериваясь, автобус стал точно посередине меж двух суставчатых лап-опор и состыковался с пассажирским люком. Что-то клацнуло в прозрачном кессоне, взасос зачвакали диафрагмы. Разошлись сегменты люка, и добровольцы, кто толкаясь, кто не спеша, спустились в салон.
Антону такая высадка не понравилась. Она его разочаровала. Антон еще на борту предвкушал, как неторопливо спустится по трапу… как ступит на пыльный грунт, потопчется, попрыгает, пройдется взад-вперед… И на тебе. Он задержался в маленьком кессончике (инженеры-водители неуважительно окрестили его «подстаканником») и обвел глазами пустыню. Пустыня была тускло-оранжевая, усеянная изъеденными каменными обломками, а у горизонта, на фоне гряды черных скал, отчетливо проступали три башни: вышка контрольной станции с люлькой диспетчерской на самой верхотуре; полосатая энергоантенна, мощная, как донжон, и Центральная метеобашня.
Фронтир, мелькнуло у Антона. Суровая и величественная земля… Или грунт? Как сказать? Каменистая, вспоротая оврагами и каньонами, изрытая кратерами, загроможденная скалами, безжизненная и безрадостная… Редко-редко где можно было заметить лиловый колючий шар кактуса или худосочные стволики марсианского саксаула, кривые и колючие, синие, будто от холода.
— Привет, земляне! — весело сказал водитель, свешиваясь из кабины наверху. И без того приземистый и коренастый, он выглядел еще шире, чем был, из-за своей куртки с электроподогревом. Черный намордник кислородной маски болтался у него на шее, а огромные черные очки были подняты на лоб, открывая скуластенькое лицо с пятнистым коричневым загаром и ранними морщинками — злое марсианское солнце кожу не щадило.
— На базе только и разговору, что о вас! — балаболил водитель, спускаясь и здороваясь со всеми по очереди. — Я еле отбился от собкора «Всеобщего Вещания» — так тот рвался вас встретить! Ну а как же? Эксклюзив Таши Намгьял, — вспомнил он вдруг о манерах, — инженер-водитель.
Антон пожал Намгьялу руку и без спросу поднялся в кабину, под прозрачный спектролитовый колпак. Сердце замирало: вот сейчас погонят… еще на одну ступеньку… сейчас, сейчас… Не турнули.
Наверху было тесновато — три диванчика впритык, да так, что колени не помещались. Зато все видно. Антон придвинулся к самой стенке, стараясь занять как можно меньше места. Рядом уселся Жилин.
Мастер поднял красные, будто ошпаренные руки и осторожно, кончиками пальцев, потер лицо. Лицо тоже было красновато-розового цвета. Марина с ног до головы обмазала Жилина коллоидом, и теперь обожженная кожа подживала. И чесалась, наверное, зверски.
— Сначала никто даже не поверил, — продолжал балаболить водитель, протискиваясь на свое место перед пультом, — а потом такое началось! Такой кигол поднялся! И главное, как быстро все всё поняли! — с неожиданной злостью сказал Намгьял. — Директора базы сняли сразу и без разговоров. Никакие звания не помогли. Как будто раньше никто ничего не замечал! А тут и СИБ зашевелилась. И директор системы проснулся… Забегали!
— Допрыгались, — буркнул Жилин, — вот и забегали… Это ж додуматься надо было — развернуть базу в запретной зоне! Еще б на полюсе поставили — совсем бы хорошо было…
— Ну! Живот уже готовы положить за грязную сосульку!
В кабину, кряхтя и пригибая головы, залезли Габа, Гоша Черняк и док Клунин. Таши крикнул, высунувшись в пассажирское отделение:
— Все на месте?
— Все! — подтвердил хор добровольцев. — Поехали!
Автобус-транспортер разомкнул «подстаканник» и тронулся.
— Вас сразу на стройплощадку? — деловито спросил Намгьял, правя на скалы-штоки, сходственные с женскими грудями — у одной даже круглый обломок лежал на вершине, изображая сосок. — Или в порт подбросить?
— В порт, — решил Жилин. — Пусть сначала все высадятся. Гоша!
— А? — встрепенулся Черняк.
— Рот закрой, а то муха влетит. Размножишь мне киберов по списку, ладно? Матрицы я тебе дам.
— Сделаем! Сторожей-разведчиков?
— И этих, и скибров, и инициаторных. Аварийных обязательно. Только надо все это успеть засветло, чтоб по темноте не телепаться. Уже и так поздно…
— План мы, вероятно, скорректируем, — сказал Йенсен. Ларс Юлиус поднялся снизу и остался стоять на трапе в кабину. — Заметим, завод будем разворачивать, как и намечали, у кратера Соам, только заложим поближе к лагерю…
— Ну и правильно, — оценил Габа, — чего зря мотаться? И место подходящее — кратер кругленький, вал у него пологий, опять же— песочек… Пляж! Солнце, воздух и вода— наши лучшие… — Он заметил насмешливую улыбку Жилина и сказал с укором: — Смейся, смейся! Зуб даю — лет через десять кратер переименуют в озеро!
— Ну-у… — протянул мастер, — десять не десять…
— Ну, через пятнадцать! Через двадцать! Какая разница? Все равно будет где купаться! А потом — представляете?! — курорт на озере Маринер!
— Ну ты сказал! — фыркнул Гоша. — Озеро! Да туда целое море влезет!
— Еще лучше! Лежишь себе, греешься на песочке, а к тебе так и льнет какая-нибудь аэлиточка, да с такими «вайтлс», что закачаешься… Что еще нужно?
— Балда ты… — улыбнулся Жилин.
Набирая скорость, автобус понесся вперед, подвывая мотором и чувствительно потряхивая. Рыжие барханы перемежались с наметами черного песка, остроконечные скалы сменялись плоскими низинами солончаков, по которым гуляли «пылевые дьяволы», а в небе, хоть и при полуденном Солнце, светились Сириус, Альдебаран и Полярная.
Антон и забыл уже, что чувствовал разочарование. Так интересно было все вокруг, что никакая тряска, никакие жесткие сиденья не могли сбить его настрой типа «ух, ты!!!». Плаксивые эвакуанты, толкотня и галдеж, тошнотворные запахи бедноватого общежития; слабый голосишко Ленусика и рык Клунина; пленные головорезы — немытые, вонючие, описавшиеся (биопарализатор здорово расслабляет); труп начальника Спу в длинном контейнере из-под синхронизатора, залитый стеклопластом; раненые Калитин и Одинцов с коконами на ногах, полураздетый Гомес с заживляющим тампопластырем на обожженной спине… Все это было, все это виделось, слышалось, нюхалось и осязалось, но давным-давно, еще вчера… (Отцы и дети потому и не понимают друг друга, что живут в разных временах. Старики обращены в прошлое, а молодые — все в будущем. Пожилые не торопятся доживать — им так мало осталось! А юные спешат жить — у них впереди всего лишь вечность! Вчера или до нашей эры — какая им разница? Счастливые…)
Через малое время под восемью рубчатыми шарами захрустело каменное крошево и трясти почти перестало. За прозрачным колпаком, расправляя красноватые пыльные шлейфы, цепью ползли киберстроители, спекающие грунт. Сами черные машины настолько запылились, что казались пятнистыми. На клочкастое облако пыли проектировались коричневые силуэты грузовых автоматов, шире корпуса расставивших мощные рычаги опор. По блестящим трапам слезали многорукие киберы — целая орава больших и малых роботов-богомолов, роботов-пауков, роботов-вообще-не-пойми-что.
Потом транспортер колыхнулся и вынесся на ту часть взлетного поля, что уже была залита металлопластом — серым и гладким, пока еще не тронутым ни стартами, ни финишами. Антон осторожно подвигался, выпрямляя ноги по очереди.
Сбоку открылся вид на низкие купола — серые и с серебристым противорадиационным покрытием пузыри, — на полуцилиндры складов, на блестящие, надраенные песочком антенны. Космопорт фронтира.
— Во, понастроили! — поразился Клунин. — Я улетал, тут гольная пустыня была! Когда только успели?
— А вот уметь надо! — загордился Таши. — Я вчера с начальником космодрома разговаривал… — Он смолк, видимо, прикидывая, не звучит ли это некрасивым намеком на его связи в «высших сферах», но быстро нашелся: — Да так, в столовке за один стол сели, по работе покалякали… У Степаныча в планах во-он там, у скал, реперную базу отстроить, а здесь чтоб терминал стоял. Спасибо, говорит, Проекту, а то так и гнили бы на выселках! Не одной же Луне все доставаться должно, верно ведь? На Марсе тоже люди живут! Сейчас мы напрямик, так короче…
Автобус ринулся вверх по склону плоского холма, перевалил через груду щебня, черного, как вывал угля, и Антону открылся хмурый хребет вдали, унылый и дикий. «Изида!»
Гребень далеких кордильер вырисовывался очень четкой зубчатой линией и выглядел как близкое предгорье. А над ним, в блекло-розовом небе, рябили реденькие ячеистые облачка.
Таши посмотрел на Жилина в овальное зеркало перед местом водителя.
— Кипо ре? — спросил он, странно улыбаясь.
— Шита кипо, — ответил мастер, не думая, и подозрительно глянул на водилу. Таши счастливо засмеялся.
— Не узнали! — сказал он довольно. — А я так вас сразу узнал! Мне отец рассказывал, и еще у нас много стереофото — и где вы с ним в чубах стоите, и у чортена, вместе с теми заложниками — помните? — там еще на вас какие-то зареванные девицы повисли и у вас все лицо в помаде…
— Так твой отец… — протянул Жилин, светлея.
— Лобсанг Намгьял! Вспомнили?
— Лобсанг Намгьял… — механически повторил Жилин. На его губах заиграла смутная улыбка. — Еще бы не вспомнить… Разве такое забывается?
На Антона словно ветром пахнуло, пробрало, мурашки поползли. В воображении всплыли мужественные лица бойцов, закаленных людей в камуфляже, почему-то похожих на Жидина, и личики красавиц, почему-то похожих на Марину, вознаграждающих героев — потом, после победы. Лица каменели в последнем усилии битвы, их выхватывали из темноты красно-лиловые вспышки выстрелов… Падали ветви деодаров, срезанные лучеметом, и сыпали искрами. И крики боли отражались от исполинских гор и затухали, затухали…
Антон помечтал немножко, представляя, как он с лучеметом наперевес заступает дорогу пурпурам, а те, подвывая от ужаса, драпают от него по отсекам Спу, мечутся, на стенки лезут… Ага, побегут они, жди. Сам скорее побежишь… Он вспомнил, какая морда была у Тхакура Сингха, когда его проносили в контейнере. Уродливая, разбитая в кровь, но какая же лютая! С каким бы наслаждением он нас всех…
Антон уже другими глазами пригляделся к паре красочных стереофото, налепленных на бочину аварийной кислородной цистерны. На одной была заснята долина, усыпанная камнем и зажатая гигантскими горными пиками. Крохотная деревушка на переднем плане, обсаженная чахлыми ивами… Островки подтаявшего снега и рядом жесткие кустики белого рододендрона… Другая фотка изображала дзонг — тибетскую полукрепость-полумонастырь. Снимали в потемках, дзонг был словно врезан в чистейшие медно-зеленые небеса, где белела Луна в зените, а над цепью гор пылали шесть ложных солнц, преломляясь во льдах… Красиво! И необычно. Будто и не Земля вовсе.
— Как он там? — поинтересовался Жилин. — Трудится еще?
— Трудится, — кивнул Таши, — он у меня такой. Закончил курсы при Службе погоды и сейчас заведует синоптической станцией. Говорит, большим начальником стал на старости лет!
— Ну и правильно, — одобрительно кивнул Жилин.
— Сейчас и Аниче с ним, помогает. Не забыли еще? Сестричка моя!
— А как же! — улыбнулся Жилин. — «Перак на ножках»! [24]
Таши расплылся в улыбке.
Слева из-за барханов открылась уже не рыжая, а черная пустыня, обширная и ровная, словно выглаженная утюгом, и по смолянистому песку медленно перекатывались лиловые ноздреватые колобки — движением не плавучим, а толчковатым. Фиолетовая капуста, единственное теплокровное растение. Колобки выкатывались на солнцепек, сучили псевдоножками и медленно выворачивались, разлепляя края, укладывались погреться — ни дать ни взять круглые матрасы, выставленные на просушку.
— Это наши плантации, — с гордостью сказал Таши, — самые-самые первые. Агрокупола потом уже построили. До них отсюда километров семьдесят… Вам видно? Сейчас тут питомник. Тысяча кочанов!
— Ни фига себе… — бормотнул Гоша.
Внизу заохали и заахали, а Антон, сколько ни всматривался в фиолетовые колоба, раскатывающие вдоль и поперек, проникнуться благоговейною трясцой так и не смог. Капуста как капуста. Растение. Течет у него в жилках тепленькая гемолимфа? Ну и пускай себе и дальше течет. Подумаешь… Гуляет само по себе? А кто ему мешает? Впрочем, Антон даже фауну не особо-то поэтизировал, а уж флору — тем более. Он даже петуха в детстве «бульоном» называл…
Натужно воя, транспортер перевалил крутой кольцевой вал, урча, съехал на длиннющий шлейф плотного песка, наметенного бурями с подветренной стороны кратера, и покатил вдоль большой плоской деляны, расчищенной от камней и местами поросшей синим мхом — излюбленным кормом для «фиолетки». С краю участка глянцевито отсвечивал герметический купол с тамбуром. Рядышком с гермокуполом блестела отполированным металлом решетчатая наблюдательная башня. До верхушки ее было метров пятнадцать, но и эта вышка проигрывала дюнам, наметенным за деляной, — высоченным, оранжевым, курящимся пылью на гребнях. Разреженный воздух почти не рассеивал свет, и тени ложились четкими, словно вырезанными из темной бумаги.
— Фынчен отсюда почти не вылезает, — оживленно болтал Таши. — Я ему иногда просто поражаюсь!
— Фынчен? — переспросил Габа. — Это не тот ли агротехник, что…
— Тот, тот! — перебил его Таши и повернулся к Жилину. — Тут такое было! Вон там, за дюнами — да тут рядом совсем! — вскрылось в том году подледное озеро. Полдня в нем вода выкипала, туча стояла, как над вулканом. Ну и мы все почему-то решили, что живности крышка. Давай ее биологи отпевать: «Ах, бедные, бедные эндемики!» Ага, бедные! Копуны — те сразу в ил зарылись — хрен достанешь. «Корзинки» панцири позадвигали — и баюшки, «просьба не будить». А рыбозмеи приспособились!
— Что, вот так вот сразу? — не поверил Жилин.
— Я ж говорю, мигом освоились! Не верите?! Спросите у космозоологов — они тоже не верили! Пока их Фынчен носом не ткнул! Идите, говорит, и посмотрите, как ваши бедненькие рыбозмеечки капусту хряпают! Повадились, эндемики чертовы! Ограду корраля подроют и кочанчик ням-ням! Ван этих зараз два сола выслеживал… помните, док?
— Ну так еще бы!.. — проворчал Клунин. — Кровищи было! Удивляюсь, как Ван после этого вообще жив остался. От «рыбки» шрамы знаете, какие… у нее как бы присоска-пасть: рыбозмея бросается, но не кусает, а как бы втягивает в себя плоть и моментом перетирает в фарш! У меня на Вана литра два одного коллоида ушло!
— Так он хоть убил… э-э… «рыбку»? — заерзал Гоша.
— Со второго раза! — охотно сказал Таши. — Надо было в главный нервный узел метить, а он ей в морду! Ну, вот… да вон он, сам вышел. Ниньхао, Ван! — заорал Таши в бусину микрофона.
Маленький человечек в сморщенном спецкостюме и головастом шлеме с натугой волок тяжеленный камень. Сначала он дотащил его до кучи и лишь потом распрямился и помахал автобусу в ответ. На груди у Ван Фынчена тяжело болтался громоздкий дезинтегратор.
— Хотя «рыбки» — это ерунда, — помрачнел Таши. — Боюсь, скоро Фынчену станет не до «рыбок»…
— Что еще не слава богу? — беспокойно-недовольно спросил Клунин.
— Да… — отмахнулся Таши.
— Да чего «да»?
Жилин жестом угомонил старшего врача.
— Рассказывай, Таши.
И Таши рассказал. Как долго ученые «Большого Сырта» готовили экспедицию в Долину Изиды, и как они, наконец, собрали караван вездеходов и ушлепали, как начинали исследования в Горячем каньоне, искали одно, а нашли другое — целое поле протоплазмы — фодвила (зоофиты Марса, Солнечная система, углеродный цикл, тип политерии, класс метаморфные, отряд, род, вид фодвил).
Как потом обнаружили сферники и грибовики — интереснейшие образования из пористого известняка, больше всего похожие на коралл, и ученые поняли, что без фодвила здесь не обошлось, и решили взять с собой пару тонн, но начальство «не сочло»… И как потом нашелся кто-то «умный» и все же притащил споры тайком и занес их на Сырт…
— Теперь эта пакость расплодилась, как не знаю что! Потеплело же! Вся биостанция фодвилом провоняла, а капусту это желе жрет, как бык помои… Да вон он, смотрите! За дюной! Видите?
На рыжей почве четко выделялось лиловое… одеяло стеганое? Мат? Вязкое вздутие, зыбко трепещущее, как студень. Трясясь, отливая полупрозрачной ложнокожей, фодвил медленно, но упорно двигался к плантациям.
— Ничего себе… — пробормотал Габа. — Вот это номер…
Упругая, шевелящаяся масса перла, как танк, местами вспучиваясь, местами сплющиваясь, опадала в толстую пленку и вытягивала длинные ложноножки. Она обтекала камни, полузасыпанные глинистой пылью цвета битого кирпича, или наползала на глыбы и тестом валилась обратно на песок цвета ржавчины. И перла, перла, перла… Тупо, бездумно, неостановимо. Лилась фиолетовым киселем, пульсирующей и дышащей, слизеподобной, клейкой примитивной плотью.
— Мерзость… — буркнул старший врач.
— А соседова дочка, — не к месту сказал Таши, — как увидала это по визору, так сразу и окрестила фодвилом. Мы и привыкли уже — фодвил и фодвил…
— Мерзость, — повторил Клунин. — Поехали, Таши, а то так и до вечера не доберемся.
Намгьял опустил пальцы на пульт, и транспортер, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее устремился вниз по склону дюны. Через минуту вездеход выбрался за скалистую гряду и Антону предстал порт «Большой Сырт» — огромный прозрачный купол около километра в поперечнике и метров семидесяти в высоту, по центру кучно заставленный приземистыми зданиями с круглыми окнами, по краям засаженный синим саксаулом, изломанным и кривым, вымахавшим почти до самых крыш. Сбоку выглядывал еще один купольный город — Соацера, а напротив, как третья вершина треугольника, вздувался технический купол — один на всю систему.
Сначала надо было где-то расселить эвакуантов с «Северного полюса» — полетели к Фобосу. По дороге сдали пленных пурпуров — в настоящий тюремный блок, на орбитальную базу «Беллона». Там пришлось задержаться. Инспектор Иволгин назначил пурпурным принудительное ментоскопирование, а Габа со станционщиками сами дали снять с себя свидетельские показания. Настоящий ментофильм получился!
Тхакур был самым главным в Боевой Группе пурпуров и подчинялся лично Локи, этому уроду-андроиду. У Тхакура было задание — спалить базу «Северный полюс», а потом так скорректировать орбиту гигантской СВЧ-антенны, чтобы под луч попадал экватор и каждые сутки можно было бы наносить удар по системе «Большой Сырт». Ну, или грозить лучевой атакой. Так что Жилин с Габой подоспели вовремя — еще немного и было б всем…
Инспектор Иволгин, лобастый крепкий парень очень серьезного вида, проболтался, что Василя Хлюстова, Лима Сяоке и Виталия Дворского — подельников Тхакура — изолируют на базе, а главаря Боевой Группы доставят под охраной на Цереру, в зональное управление СОП. Лайнер «Солярис» уже подошел. Погрузят пурпура — и «спокойной плазмы!» Опять придется отпуск переносить… «Почему, почему… А кому ж еще Тхакура конвоировать? Нас тут всего-то трое, для виду. Надо книжек взять в дорогу — это ж пока долетишь… Чокнуться можно». Антон Эдику Иволгину вежливо посочувствовал.
После обеда на посадочной палубе базы уже не оставалось свободных причалов — двум буксирам с сектейнерами пришлось подняться на малой тяге в зону ожидания. Пришвартовался бот с «Антенны-1», подвез все пять смен станционщиков — проведать Гомеса и иже с ним. Шуму от них было — немерено. Прибыл планетарный катер самого Фелиппе Гереро, директора системы «Большой Сырт». Этот жилистый, остролицый типчик лет пятидесяти Антону не понравился — скользкий он был какой-то, неприятный.
Пристыковался посадочный модуль с лайнера «Солярис» и забрал Иволгина с напарником — полицейские волокли за собой цилиндрический контейнер с Тхакуром Сингхом. Причалил продовольственный танкер — роботы цепочкой, как муравьи, потащили тюки, бурдюки, баки с условно-живым мясом, упаковки готовых обедов, ящики с термоконсервами…
На следующий день «Бора» совместилась с орбитой Фобоса и «села» — выпустила анкера, забурилась в грунт и притянулась. Сошли все, кроме Громыко — он должен был потом отвести «Бору» на ремонтную станцию.
Гуськом по магнитному трапу в гофрированной трубе-галерее спустились на базу и стали ждать бота. Сидели, как дачники, в зале ожидания — на минус девятом горизонте. Минут десять сидели. Затем начали потихоньку разбредаться. Осмелели. Облазили все ярусы — база «Фобос» представляла собой подземный комплекс, проплавленный в грунте и залитый сверху металлопластом. Искупались в шаровом бассейне — Антон чуть воды не наглотался. Перекусили в столовой на нижнем горизонте — сок из пластета лился медленно-медленно, как смола. Такая тут тяжесть — меньше одной тысячной «g»!
Заглянули в спортзал, разбились на команды и сыграли в мини-квиддич. Потом девчонки стали приставать к Жилину — пленяли, пленяли, ластились, ластились и добились-таки своего. Отпустил мастер «погулять». Приставил двух парней из местных — огромных, зубастых и донжуанистых — строго-настрого наказал сильно не прыгать (улететь можно запросто) и отпустил.
Коричневый Фобос не очень-то и волновал — так, отдельно взятая гора. Трещины, микрократеры с тарелку, черные ущелья, разрушенные гребни больших кратеров, острые скалы, выпуклая пустошь, заваленная камнями… Но под ноги никто и не глядел, все смотрели на Марс. Виджай, конечно, сразу стал вещать, как на телевизионном уроке по астрономии, — длина Вэллис Маринер… высота горы Аскреус… глубина речной долины Тиу… Ну что за натура! Никто его, правда, особо не слушал, а Гоша Черняк беззлобно посоветовал заткнуться и не совершать резких движений…
Марс был цвета охры. Он изгибался полумесяцем, да столь близко, что видимой оставалась, наверное, только треть планеты — полюса прятались за изгибом горизонта. Марс почти различимо шел на убыль — скоро Солнце скроется, и Фобос выйдет на ночную сторону планеты. А станет ее видно наполовину, рассеченную терминатором точно пополам — жди восхода, яркого, как взрыв. Все добровольцы были в серебристых вакуум-скафандрах. Они стояли, задрав головы в ртутно-блестящих спектролитовых шлемах, и свет Марса красил всех в алые и оранжевые тона…
Было пять часов утра, когда объявили посадку. Подали родимую «Кочу» и еще один шестиместный бот-планетарник. Чтобы перевезти всех, кораблям надо было три раза взлетать и садиться. Антон попал в первую двадцатку.
Бот быстро снижался; слой плазмы, в которую превращалась хиленькая атмосферка Марса, трущаяся о керамитовый корпус, светилась еле-еле. Всматриваясь в картинку на мониторе, Антон остро проживал каждую секунду финиша, каждый метр посадочной траектории. Все было в первый раз и не умещалось в памяти, насыщенное и яркое.
Прошла слабенькая вибрация, и бот мягко опустился на каменистое поле космодрома второго класса.
Подъехавший к месту посадки герметичный автобус-транспортер на шаровом шасси сначала обождал, пока бурые, дымящиеся комья радиоактивного шлака маленько остынут, и лишь потом подкатил под корму «Кочи». Осторожно, примериваясь, автобус стал точно посередине меж двух суставчатых лап-опор и состыковался с пассажирским люком. Что-то клацнуло в прозрачном кессоне, взасос зачвакали диафрагмы. Разошлись сегменты люка, и добровольцы, кто толкаясь, кто не спеша, спустились в салон.
Антону такая высадка не понравилась. Она его разочаровала. Антон еще на борту предвкушал, как неторопливо спустится по трапу… как ступит на пыльный грунт, потопчется, попрыгает, пройдется взад-вперед… И на тебе. Он задержался в маленьком кессончике (инженеры-водители неуважительно окрестили его «подстаканником») и обвел глазами пустыню. Пустыня была тускло-оранжевая, усеянная изъеденными каменными обломками, а у горизонта, на фоне гряды черных скал, отчетливо проступали три башни: вышка контрольной станции с люлькой диспетчерской на самой верхотуре; полосатая энергоантенна, мощная, как донжон, и Центральная метеобашня.
Фронтир, мелькнуло у Антона. Суровая и величественная земля… Или грунт? Как сказать? Каменистая, вспоротая оврагами и каньонами, изрытая кратерами, загроможденная скалами, безжизненная и безрадостная… Редко-редко где можно было заметить лиловый колючий шар кактуса или худосочные стволики марсианского саксаула, кривые и колючие, синие, будто от холода.
— Привет, земляне! — весело сказал водитель, свешиваясь из кабины наверху. И без того приземистый и коренастый, он выглядел еще шире, чем был, из-за своей куртки с электроподогревом. Черный намордник кислородной маски болтался у него на шее, а огромные черные очки были подняты на лоб, открывая скуластенькое лицо с пятнистым коричневым загаром и ранними морщинками — злое марсианское солнце кожу не щадило.
— На базе только и разговору, что о вас! — балаболил водитель, спускаясь и здороваясь со всеми по очереди. — Я еле отбился от собкора «Всеобщего Вещания» — так тот рвался вас встретить! Ну а как же? Эксклюзив Таши Намгьял, — вспомнил он вдруг о манерах, — инженер-водитель.
Антон пожал Намгьялу руку и без спросу поднялся в кабину, под прозрачный спектролитовый колпак. Сердце замирало: вот сейчас погонят… еще на одну ступеньку… сейчас, сейчас… Не турнули.
Наверху было тесновато — три диванчика впритык, да так, что колени не помещались. Зато все видно. Антон придвинулся к самой стенке, стараясь занять как можно меньше места. Рядом уселся Жилин.
Мастер поднял красные, будто ошпаренные руки и осторожно, кончиками пальцев, потер лицо. Лицо тоже было красновато-розового цвета. Марина с ног до головы обмазала Жилина коллоидом, и теперь обожженная кожа подживала. И чесалась, наверное, зверски.
— Сначала никто даже не поверил, — продолжал балаболить водитель, протискиваясь на свое место перед пультом, — а потом такое началось! Такой кигол поднялся! И главное, как быстро все всё поняли! — с неожиданной злостью сказал Намгьял. — Директора базы сняли сразу и без разговоров. Никакие звания не помогли. Как будто раньше никто ничего не замечал! А тут и СИБ зашевелилась. И директор системы проснулся… Забегали!
— Допрыгались, — буркнул Жилин, — вот и забегали… Это ж додуматься надо было — развернуть базу в запретной зоне! Еще б на полюсе поставили — совсем бы хорошо было…
— Ну! Живот уже готовы положить за грязную сосульку!
В кабину, кряхтя и пригибая головы, залезли Габа, Гоша Черняк и док Клунин. Таши крикнул, высунувшись в пассажирское отделение:
— Все на месте?
— Все! — подтвердил хор добровольцев. — Поехали!
Автобус-транспортер разомкнул «подстаканник» и тронулся.
— Вас сразу на стройплощадку? — деловито спросил Намгьял, правя на скалы-штоки, сходственные с женскими грудями — у одной даже круглый обломок лежал на вершине, изображая сосок. — Или в порт подбросить?
— В порт, — решил Жилин. — Пусть сначала все высадятся. Гоша!
— А? — встрепенулся Черняк.
— Рот закрой, а то муха влетит. Размножишь мне киберов по списку, ладно? Матрицы я тебе дам.
— Сделаем! Сторожей-разведчиков?
— И этих, и скибров, и инициаторных. Аварийных обязательно. Только надо все это успеть засветло, чтоб по темноте не телепаться. Уже и так поздно…
— План мы, вероятно, скорректируем, — сказал Йенсен. Ларс Юлиус поднялся снизу и остался стоять на трапе в кабину. — Заметим, завод будем разворачивать, как и намечали, у кратера Соам, только заложим поближе к лагерю…
— Ну и правильно, — оценил Габа, — чего зря мотаться? И место подходящее — кратер кругленький, вал у него пологий, опять же— песочек… Пляж! Солнце, воздух и вода— наши лучшие… — Он заметил насмешливую улыбку Жилина и сказал с укором: — Смейся, смейся! Зуб даю — лет через десять кратер переименуют в озеро!
— Ну-у… — протянул мастер, — десять не десять…
— Ну, через пятнадцать! Через двадцать! Какая разница? Все равно будет где купаться! А потом — представляете?! — курорт на озере Маринер!
— Ну ты сказал! — фыркнул Гоша. — Озеро! Да туда целое море влезет!
— Еще лучше! Лежишь себе, греешься на песочке, а к тебе так и льнет какая-нибудь аэлиточка, да с такими «вайтлс», что закачаешься… Что еще нужно?
— Балда ты… — улыбнулся Жилин.
Набирая скорость, автобус понесся вперед, подвывая мотором и чувствительно потряхивая. Рыжие барханы перемежались с наметами черного песка, остроконечные скалы сменялись плоскими низинами солончаков, по которым гуляли «пылевые дьяволы», а в небе, хоть и при полуденном Солнце, светились Сириус, Альдебаран и Полярная.
Антон и забыл уже, что чувствовал разочарование. Так интересно было все вокруг, что никакая тряска, никакие жесткие сиденья не могли сбить его настрой типа «ух, ты!!!». Плаксивые эвакуанты, толкотня и галдеж, тошнотворные запахи бедноватого общежития; слабый голосишко Ленусика и рык Клунина; пленные головорезы — немытые, вонючие, описавшиеся (биопарализатор здорово расслабляет); труп начальника Спу в длинном контейнере из-под синхронизатора, залитый стеклопластом; раненые Калитин и Одинцов с коконами на ногах, полураздетый Гомес с заживляющим тампопластырем на обожженной спине… Все это было, все это виделось, слышалось, нюхалось и осязалось, но давным-давно, еще вчера… (Отцы и дети потому и не понимают друг друга, что живут в разных временах. Старики обращены в прошлое, а молодые — все в будущем. Пожилые не торопятся доживать — им так мало осталось! А юные спешат жить — у них впереди всего лишь вечность! Вчера или до нашей эры — какая им разница? Счастливые…)
Через малое время под восемью рубчатыми шарами захрустело каменное крошево и трясти почти перестало. За прозрачным колпаком, расправляя красноватые пыльные шлейфы, цепью ползли киберстроители, спекающие грунт. Сами черные машины настолько запылились, что казались пятнистыми. На клочкастое облако пыли проектировались коричневые силуэты грузовых автоматов, шире корпуса расставивших мощные рычаги опор. По блестящим трапам слезали многорукие киберы — целая орава больших и малых роботов-богомолов, роботов-пауков, роботов-вообще-не-пойми-что.
Потом транспортер колыхнулся и вынесся на ту часть взлетного поля, что уже была залита металлопластом — серым и гладким, пока еще не тронутым ни стартами, ни финишами. Антон осторожно подвигался, выпрямляя ноги по очереди.
Сбоку открылся вид на низкие купола — серые и с серебристым противорадиационным покрытием пузыри, — на полуцилиндры складов, на блестящие, надраенные песочком антенны. Космопорт фронтира.
— Во, понастроили! — поразился Клунин. — Я улетал, тут гольная пустыня была! Когда только успели?
— А вот уметь надо! — загордился Таши. — Я вчера с начальником космодрома разговаривал… — Он смолк, видимо, прикидывая, не звучит ли это некрасивым намеком на его связи в «высших сферах», но быстро нашелся: — Да так, в столовке за один стол сели, по работе покалякали… У Степаныча в планах во-он там, у скал, реперную базу отстроить, а здесь чтоб терминал стоял. Спасибо, говорит, Проекту, а то так и гнили бы на выселках! Не одной же Луне все доставаться должно, верно ведь? На Марсе тоже люди живут! Сейчас мы напрямик, так короче…
Автобус ринулся вверх по склону плоского холма, перевалил через груду щебня, черного, как вывал угля, и Антону открылся хмурый хребет вдали, унылый и дикий. «Изида!»
Гребень далеких кордильер вырисовывался очень четкой зубчатой линией и выглядел как близкое предгорье. А над ним, в блекло-розовом небе, рябили реденькие ячеистые облачка.
Таши посмотрел на Жилина в овальное зеркало перед местом водителя.
— Кипо ре? — спросил он, странно улыбаясь.
— Шита кипо, — ответил мастер, не думая, и подозрительно глянул на водилу. Таши счастливо засмеялся.
— Не узнали! — сказал он довольно. — А я так вас сразу узнал! Мне отец рассказывал, и еще у нас много стереофото — и где вы с ним в чубах стоите, и у чортена, вместе с теми заложниками — помните? — там еще на вас какие-то зареванные девицы повисли и у вас все лицо в помаде…
— Так твой отец… — протянул Жилин, светлея.
— Лобсанг Намгьял! Вспомнили?
— Лобсанг Намгьял… — механически повторил Жилин. На его губах заиграла смутная улыбка. — Еще бы не вспомнить… Разве такое забывается?
На Антона словно ветром пахнуло, пробрало, мурашки поползли. В воображении всплыли мужественные лица бойцов, закаленных людей в камуфляже, почему-то похожих на Жидина, и личики красавиц, почему-то похожих на Марину, вознаграждающих героев — потом, после победы. Лица каменели в последнем усилии битвы, их выхватывали из темноты красно-лиловые вспышки выстрелов… Падали ветви деодаров, срезанные лучеметом, и сыпали искрами. И крики боли отражались от исполинских гор и затухали, затухали…
Антон помечтал немножко, представляя, как он с лучеметом наперевес заступает дорогу пурпурам, а те, подвывая от ужаса, драпают от него по отсекам Спу, мечутся, на стенки лезут… Ага, побегут они, жди. Сам скорее побежишь… Он вспомнил, какая морда была у Тхакура Сингха, когда его проносили в контейнере. Уродливая, разбитая в кровь, но какая же лютая! С каким бы наслаждением он нас всех…
Антон уже другими глазами пригляделся к паре красочных стереофото, налепленных на бочину аварийной кислородной цистерны. На одной была заснята долина, усыпанная камнем и зажатая гигантскими горными пиками. Крохотная деревушка на переднем плане, обсаженная чахлыми ивами… Островки подтаявшего снега и рядом жесткие кустики белого рододендрона… Другая фотка изображала дзонг — тибетскую полукрепость-полумонастырь. Снимали в потемках, дзонг был словно врезан в чистейшие медно-зеленые небеса, где белела Луна в зените, а над цепью гор пылали шесть ложных солнц, преломляясь во льдах… Красиво! И необычно. Будто и не Земля вовсе.
— Как он там? — поинтересовался Жилин. — Трудится еще?
— Трудится, — кивнул Таши, — он у меня такой. Закончил курсы при Службе погоды и сейчас заведует синоптической станцией. Говорит, большим начальником стал на старости лет!
— Ну и правильно, — одобрительно кивнул Жилин.
— Сейчас и Аниче с ним, помогает. Не забыли еще? Сестричка моя!
— А как же! — улыбнулся Жилин. — «Перак на ножках»! [24]
Таши расплылся в улыбке.
Слева из-за барханов открылась уже не рыжая, а черная пустыня, обширная и ровная, словно выглаженная утюгом, и по смолянистому песку медленно перекатывались лиловые ноздреватые колобки — движением не плавучим, а толчковатым. Фиолетовая капуста, единственное теплокровное растение. Колобки выкатывались на солнцепек, сучили псевдоножками и медленно выворачивались, разлепляя края, укладывались погреться — ни дать ни взять круглые матрасы, выставленные на просушку.
— Это наши плантации, — с гордостью сказал Таши, — самые-самые первые. Агрокупола потом уже построили. До них отсюда километров семьдесят… Вам видно? Сейчас тут питомник. Тысяча кочанов!
— Ни фига себе… — бормотнул Гоша.
Внизу заохали и заахали, а Антон, сколько ни всматривался в фиолетовые колоба, раскатывающие вдоль и поперек, проникнуться благоговейною трясцой так и не смог. Капуста как капуста. Растение. Течет у него в жилках тепленькая гемолимфа? Ну и пускай себе и дальше течет. Подумаешь… Гуляет само по себе? А кто ему мешает? Впрочем, Антон даже фауну не особо-то поэтизировал, а уж флору — тем более. Он даже петуха в детстве «бульоном» называл…
Натужно воя, транспортер перевалил крутой кольцевой вал, урча, съехал на длиннющий шлейф плотного песка, наметенного бурями с подветренной стороны кратера, и покатил вдоль большой плоской деляны, расчищенной от камней и местами поросшей синим мхом — излюбленным кормом для «фиолетки». С краю участка глянцевито отсвечивал герметический купол с тамбуром. Рядышком с гермокуполом блестела отполированным металлом решетчатая наблюдательная башня. До верхушки ее было метров пятнадцать, но и эта вышка проигрывала дюнам, наметенным за деляной, — высоченным, оранжевым, курящимся пылью на гребнях. Разреженный воздух почти не рассеивал свет, и тени ложились четкими, словно вырезанными из темной бумаги.
— Фынчен отсюда почти не вылезает, — оживленно болтал Таши. — Я ему иногда просто поражаюсь!
— Фынчен? — переспросил Габа. — Это не тот ли агротехник, что…
— Тот, тот! — перебил его Таши и повернулся к Жилину. — Тут такое было! Вон там, за дюнами — да тут рядом совсем! — вскрылось в том году подледное озеро. Полдня в нем вода выкипала, туча стояла, как над вулканом. Ну и мы все почему-то решили, что живности крышка. Давай ее биологи отпевать: «Ах, бедные, бедные эндемики!» Ага, бедные! Копуны — те сразу в ил зарылись — хрен достанешь. «Корзинки» панцири позадвигали — и баюшки, «просьба не будить». А рыбозмеи приспособились!
— Что, вот так вот сразу? — не поверил Жилин.
— Я ж говорю, мигом освоились! Не верите?! Спросите у космозоологов — они тоже не верили! Пока их Фынчен носом не ткнул! Идите, говорит, и посмотрите, как ваши бедненькие рыбозмеечки капусту хряпают! Повадились, эндемики чертовы! Ограду корраля подроют и кочанчик ням-ням! Ван этих зараз два сола выслеживал… помните, док?
— Ну так еще бы!.. — проворчал Клунин. — Кровищи было! Удивляюсь, как Ван после этого вообще жив остался. От «рыбки» шрамы знаете, какие… у нее как бы присоска-пасть: рыбозмея бросается, но не кусает, а как бы втягивает в себя плоть и моментом перетирает в фарш! У меня на Вана литра два одного коллоида ушло!
— Так он хоть убил… э-э… «рыбку»? — заерзал Гоша.
— Со второго раза! — охотно сказал Таши. — Надо было в главный нервный узел метить, а он ей в морду! Ну, вот… да вон он, сам вышел. Ниньхао, Ван! — заорал Таши в бусину микрофона.
Маленький человечек в сморщенном спецкостюме и головастом шлеме с натугой волок тяжеленный камень. Сначала он дотащил его до кучи и лишь потом распрямился и помахал автобусу в ответ. На груди у Ван Фынчена тяжело болтался громоздкий дезинтегратор.
— Хотя «рыбки» — это ерунда, — помрачнел Таши. — Боюсь, скоро Фынчену станет не до «рыбок»…
— Что еще не слава богу? — беспокойно-недовольно спросил Клунин.
— Да… — отмахнулся Таши.
— Да чего «да»?
Жилин жестом угомонил старшего врача.
— Рассказывай, Таши.
И Таши рассказал. Как долго ученые «Большого Сырта» готовили экспедицию в Долину Изиды, и как они, наконец, собрали караван вездеходов и ушлепали, как начинали исследования в Горячем каньоне, искали одно, а нашли другое — целое поле протоплазмы — фодвила (зоофиты Марса, Солнечная система, углеродный цикл, тип политерии, класс метаморфные, отряд, род, вид фодвил).
Как потом обнаружили сферники и грибовики — интереснейшие образования из пористого известняка, больше всего похожие на коралл, и ученые поняли, что без фодвила здесь не обошлось, и решили взять с собой пару тонн, но начальство «не сочло»… И как потом нашелся кто-то «умный» и все же притащил споры тайком и занес их на Сырт…
— Теперь эта пакость расплодилась, как не знаю что! Потеплело же! Вся биостанция фодвилом провоняла, а капусту это желе жрет, как бык помои… Да вон он, смотрите! За дюной! Видите?
На рыжей почве четко выделялось лиловое… одеяло стеганое? Мат? Вязкое вздутие, зыбко трепещущее, как студень. Трясясь, отливая полупрозрачной ложнокожей, фодвил медленно, но упорно двигался к плантациям.
— Ничего себе… — пробормотал Габа. — Вот это номер…
Упругая, шевелящаяся масса перла, как танк, местами вспучиваясь, местами сплющиваясь, опадала в толстую пленку и вытягивала длинные ложноножки. Она обтекала камни, полузасыпанные глинистой пылью цвета битого кирпича, или наползала на глыбы и тестом валилась обратно на песок цвета ржавчины. И перла, перла, перла… Тупо, бездумно, неостановимо. Лилась фиолетовым киселем, пульсирующей и дышащей, слизеподобной, клейкой примитивной плотью.
— Мерзость… — буркнул старший врач.
— А соседова дочка, — не к месту сказал Таши, — как увидала это по визору, так сразу и окрестила фодвилом. Мы и привыкли уже — фодвил и фодвил…
— Мерзость, — повторил Клунин. — Поехали, Таши, а то так и до вечера не доберемся.
Намгьял опустил пальцы на пульт, и транспортер, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее устремился вниз по склону дюны. Через минуту вездеход выбрался за скалистую гряду и Антону предстал порт «Большой Сырт» — огромный прозрачный купол около километра в поперечнике и метров семидесяти в высоту, по центру кучно заставленный приземистыми зданиями с круглыми окнами, по краям засаженный синим саксаулом, изломанным и кривым, вымахавшим почти до самых крыш. Сбоку выглядывал еще один купольный город — Соацера, а напротив, как третья вершина треугольника, вздувался технический купол — один на всю систему.