Страница:
Вечные мысли всегда предельно откровенны и правдивы, ибо пишутся уже не для собственного красивого образа, не для политкорректного общества, а по велению души и Бога. Это предельно откровенная и правдивая книга Свиридова. Для нынешнего коррумпированного общества даже потрясающе смелая книга, ибо правда сегодня невозможна без дерзости и отваги.
Вот передо мной лежит книга вечных мыслей великого русского композитора Георгия Васильевича Свиридова. Составил ее и довел до публикации президент Свиридовского фонда, племянник композитора, талантливый музыковед Александр Сергеевич Белоненко. Читая его интервью и отрывки из дневниковых записей Георгия Свиридова в различных газетах и журналах, я вижу, как осторожно и настойчиво шел Белоненко к своей цели, к изданию книги знаменитого композитора, озаглавленной достаточно нейтрально "Музыка как судьба". Очень уж вызывающе звучат для многих в нашем обществе вечные мысли великого русского человека. Был бы он грузин, немец или англичанин, все бы спокойно было опубликовано и разъяснено как надо читателю. Но даже в самой России русскость всегда вызывает в "приличном обществе" некое подозрение. Поэтому, готовя книгу к изданию, Александр Белоненко озаботился доброжелательными отзывами самых авторитетных людей в России. "Советовался с близкими друзьями Георгия Васильевича из композиторских и литературных кругов. Обращался за советом и к Александру Исаевичу Солженицыну, писателю и человеку, чей авторитет был очень высок в глазах Свиридова. Солженицын сказал: надо печатать, но выборочно, осторожно, чтобы не навредить музыке Свиридова..." Но писались-то эти мысли великим музыкантом заведомо для публикации, даже надиктовывались в последние годы жене и племяннику, значит понимал Свиридов их важность для будущего. Понимал, как будут прислушиваться новые поколения к вечным мыслям композитора Свиридова... Значит, он намеренно, в чем-то во вред популяризации своей музыки, до самой смерти вел свои записи. Значит, публикатору надо думать и о том, как бы не навредить вечным мыслям русского национального гения. Мне кажется, со своей задачей Александр Белоненко справился отлично. Не все пока еще опубликовано, только малая часть, но обозначено главное, чему посвящены записи Георгия Васильевича ответственность русского творца перед Богом и перед своим народом. И тут, очевидно, более прав был Патриарх Московский и всея Руси Алексий Второй, к которому тоже за советом обратился Александр Белоненко. Его Святейшество, выслушав все сомнения и опасения сказал: "Ну что ж, Свиридов - это такой художник, который заслужил право высказывать свои мысли". Мне кажется, резкость высказываний мастера связана с тем, что часть опубликованных записей была осуществлена в период перестройки, которую Георгий Свиридов категорично не принял, видя в ней чуть ли не конец русской культуры. "Это не жизнь, а "Ночь на Лысой горе" - шабаш зла, лжи, вероломства и всяческой низости. Все это происходит на фоне кровопускания, кровопролития пока еще скромных масштабов, но имеющий глаза да видит: в любой момент может пролиться большая кровь, за этим дело не станет!"
Книга вышла в издательстве "Молодая гвардия", и тут надо отдать должное руководству издательства, нынче все более восстанавливающего порастраченные за годы перестройки лидерские позиции в отечественном книгоиздании и не боящегося проводить все ту же былую державную и патриотическую линию, когда-то принесшую издательству заслуженную славу и авторитет среди читателей. При этом надо знать, что такую книгу будут замалчивать, ибо ей нечего противопоставить, а демонизировать Свиридова разрушители России тоже не хотят. Чересчур много гениев окажется среди "русских демонов".
Такую книгу должны прочитать все наши соотечественники, еще не сломленные и не сдавшиеся мировой закулисе, впрочем, полезно прочитать и сдавшимся, авось появится какая-то надежда в жизни. Если мировая знаменитость, музыкальный гений смело заявляет о своей русскости, утверждает народность в искусстве как высший критерий таланта, то чего бояться его грешным рядовым сородичам? Полнота правды вечных мыслей Свиридова в том, что он не только врагам России дает резко отрицательную оценку, не только изобличает разрушителей нашей отечественной культуры, но не скрывает своих печальных мыслей о состоянии самого народа.
"Трагичность - заключается в самом факте быть Русским художником в любом виде искусства. Чувство - абсолютной ненужности. Полное равнодушие народа - существуешь ты или нет. У народа нет отношения восторга к своим художникам. Это - наверняка, нет сознания того, что они избранные люди. Не знаю, правда, хорошо это или плохо, но это - так! ... Быть Русским художником, художником Русской нации (без чувства высокомерного избранничества) - несчастье, трагическая судьба. Никому такой художник не нужен, ибо нации Русской - больше нет. Мысль, к которой приходишь на старости лет, и не из своего жалкого опыта, а из опыта всей русской культуры. Кто же поддержит тебя? Кто укрепит твой Дух?.." - эти печальные слова тоже обращены ко всему русскому народу. Как пробудить его от спячки? Как поднять его национальный дух?
Читая книгу вечных мыслей Свиридова "Музыка как судьба", я вспоминаю, как мы в газете "Завтра" пробовали опубликовать сразу же после смерти композитора запись его раздумий, сделанную Ларисой Барановой-Гонченко во время одной из встреч с ним. Как напугались иные осторожные патриоты неосторожных высказываний великого мастера? Какие звонки, какие письма посыпались в редакцию газеты? Тем более ценю работу Александра Белоненко в книге "Музыка как судьба" нет нашей публикации, но в своих дневниковых записях Георгий Васильевич высказывается куда более резко и определенно, чем в нашей газете...
Так рассуждать, как рассуждают наши осторожные патриоты, то и "Новый Завет" никогда бы не был опубликован. Ведь Иоанн, Лука, Матфей и Марк, с точки зрения осторожных граждан Римской империи, тоже поступили неблагоразумно, тоже "подставили" Иисуса Христа. Тоже "навредили" его авторитету... Вот и нам всем прежде чем начать осторожничать, надо вспомнить "Новый Завет" и идти тем же путем предельной истины. Все то, что говорят и записывают наши русские национальные гении, мыслители и пророки, надо доносить до сердец простых русских людей. Негоже нам самим быть цензорами у наших сокровенных людей.
Пройдя увлечение "левым искусством" еще в молодости, Георгий Свиридов в свои зрелые годы убежден, что "основа всему - начала нравственные", как цитирует он слова Достоевского. Без духовной ценности, без прорывов к вечным истинам искусство, по его мнению, лишено на гибель. "Путь "левизны", путь разрушения исчерпан Русской музыкой до конца, как он исчерпан Русской культурой". Пройдя все наши нигилистические и богоборческие выверты, мы сейчас должны прежде всего вернуть утраченную нравственную основу. Он откровенно объясняет различие между современным западным и нашим отечественным искусством: "Пока еще нам трудно понять друг друга. Россия, если ей еще суждено существовать, изжила "левизну", которая ей обошлась очень и очень дорого. У французов есть еще и Шартрский собор, и церковь Троицы, и Мадлен, и святой Августин. У них еще все впереди! Вот когда на месте Нотр Дам де Пари будет зловонная яма с подогретой жижей для небрезгливых купальщиков и купальщиц, тогда мы будем разговаривать, понимая друг друга".
Конечно же, это записи умудренного собственным жизненным опытом человека, и искать противоречие в том, почему автор знаменитой "Патетической оратории" на слова Маяковского вдруг так резко отзывается о поэте, почему ученик Шостаковича дает отрицательную оценку многим произведениям своего учителя - значит сознательно ничего не принимать в прочитанных вечных мыслях. Свиридов сам много лет разбирался в себе самом, в своем жизненном пути, в истории ХХ века, в своем отношении к революции. Как ему было принять правду белого движения, к примеру, если белогвардейцы расстреляли его отца? Эта противоречивость заложена в жизни каждого русского, рожденного ХХ веком. Тут и лагеря и победы, и травля творцов, и их высочайшие взлеты. Как пишет сам композитор: "В "Патетической оратории" я хотел выразить сокровенное тех людей, кто воспринял Революцию как истинное обновление мира. Маяковский был одним из таких людей, но я не имел в виду именно его, и герой моего сочинения Поэт - личность собирательная, идеальная..." Редко кто из русских художников сохранил ту или иную цельность восприятия мира в ХХ веке. Даже столь любимый Свиридовым поэт Сергей Есенин то, задрав штаны, бежал за комсомолом, то гордился тем, что не расстреливал несчастных по темницам, то приходил к богоборчеству, то начинал тосковать по вере отцов и дедов. Как считает сам композитор: "Русская душа всегда хотела верить в лучшее в человеке (в его помыслах и чувствах). Отсюда - восторг Блока, Есенина, Белого от революции (без желания стать "революционным поэтом" и получить от этого привилегии). Тысячи раз ошибаясь, заблуждаясь, разочаровываясь - она не устает, не перестает верить до сего дня. Несмотря ни на что! Отними у нее эту веру Русского человека нет. Будет другой человек - и не какой-то "особенный", а "средне-европеец", но уже совсем раб, совершенно ничтожный, хуже и гаже, чем любой захолустный обыватель Европы. (Как это верно сегодня, русский без идеалов, без веры во что-то высокое и великое, но и без уважения закона, увы, на наших глазах становится хуже всякого прибалта, которого хоть сдерживает страх перед полицейским - В.Б.)... Тысячелетие складывалась эта душа, и сразу истребить ее оказалось трудно. Но дело истребления идет мощными шагами теперь..." Вот эта сверхзадача - вернуть русскому человеку веру, а с верой вернуть и самого русского человека - определяет все дневниковые записи Георгия Свиридова. Всю категоричность его оценок. Не понимающие сверхзадачу книги могут легко тусовать то одни оценки событий композитором, то другие, превращая его по своему усмотрению то в белого, то в красного, то в либерала, то в националиста, а он искал во всем неистребимую русскую душу. И, скажем, его отношение к Маяковскому - это отношение и к разному Маяковскому, тоже по-русски сложному. Есть для Свиридова "Маяковский - поэт Государства, и это роднит его с Державиным. Он - поэт праздника, патетического, торжественного состояния..." А есть для него же Маяковский - разрушитель и осквернитель. Поэт с манией величия. "Сколько злобы к людям в его произведениях. Он истекал ею... Сгнивший смолоду, он смердел чем дальше, тем больше, злобе его не было пределов... Его честолюбие, опухшее, как налимья печенка, от ударов прутьями (так делают, говорят, повара) и сознательно подогреваемое теми людьми, которым он служил, задавило в нем все остальные чувства..." То есть, признавая Маяковского как поэта Революции и поэта Государства, Свиридов начисто отрицает Маяковского как злобного честолюбца. Но это на самом деле разные состояния одного и того же поэта. Свиридов прав и в первом, и в другом случае. Так же дифференцированно он подходит к Шостаковичу, Прокофьеву, Пастернаку, Хренникову. В его противоположных оценках своих современников нет зыбкой переменчивости, есть осуждение одной линии поведения и принятие другой, близкой ему.
Конечно, пройдя с народом сложнейший путь, Свиридову хочется докопаться до главного, и для него в конце ХХ века все эти эстетические бирюльки молодых - скорее, признак их творческой капитуляции перед истиной. Крайне интересна и справедлива еще одна оценка им революции 1917 года как назревшего бунта честолюбивцев: "Колоссальный взрыв человеческого честолюбия. Огромное количество честолюбцев во всех, без исключения, областях жизни - в том числе и в искусстве. Слава - есть главная награда для художника. За нее он продал душу черту. Смирение - не идеал для человека нашего века, впрочем, уже ХIХ век для Европы был таким после Наполеона, Робеспьера, Марата. Но Россия весь прошлый век копила эту взрывную силу, а действовать начала (почти всенародно) уже в нынешнем столетии". Вместо смирения - честолюбие, вместо народной стихии удовлетворение индивидуальной души, так мы и шли к потере своего национального менталитета. Чего категорически не желал для своего народа великий композитор. К теме Революции, как величайшей теме ХХ столетия Свиридов возвращается на протяжении всей книги, отмечая и величайшие минусы ее для народа и такие же плюсы.
"Революция, как и все великое, допускает множество толкований. Одни видят в ней добро и начало новой жизни, другие - зло, гибель, мрак и смерть... Революция, как великое событие, даже имеющее всемирное значение, все же меньше, чем собственно - Россия. Революция - только факт, хотя и великий, в ее судьбе... Я могу сравнить его с Крещением Руси, принятием Христианской веры. Революция же - выражение атеизма. Правда, Блок в конце своей поэмы дает Христа, идущего впереди, но революционеры его не видят и даже не подозревают о нем. Увидят ли его будущие люди и примут ли?.." Блок, как гений, прозрел то, что было недоступно зрению обывателей. Революция спасла Россию от нового крестового похода Запада на целое столетие. По сути, не желая того, спасла и христианскую душу русского народа от напасти золотого тельца. Свиридов своими замечаниями по всем важнейшим вопросам настойчиво будит русскую мысль, заставляя ее реагировать на часто неожиданные мысли русского гения.
"Свиридов - очень русский композитор" - признал в 1965 году Дмитрий Шостакович. Но и это признание учителя было довольно сомнительно в глазах передовой общественности, отрицающей все национальное. Георгий Свиридов и в своем творчестве, и в своих вечных мыслях широк, как широк бывает русский человек. Он может простить и любую игру с формой, и заблуждения творца, если видит в нем поиски истины, а если нет ничего, кроме честолюбивой пустоты, поверхностного скольжения по жизни, тут он в оценках становится беспощаден. К примеру, к тому же Андрею Вознесенскому: "Прочитал стихи поэта Вознесенского... Двигательный мотив поэзии один - непомерное, гипертрофированное честолюбие. Непонятно откуда в людях берется такое чувство собственного превосходства над всеми окружающими. Его собеседники только великие (из прошлого) или по крайней мере знаменитые (прославившиеся) из современников... Слюнявая, грязная поэзия, грязная не от страстей (что еще можно объяснить, извинить, понять), а умозрительно, сознательно грязная. Мысли - бедные, жалкие, тривиальные, при всем обязательном желании быть оригинальным. Почему-то противен навеки стал Пастернак, тоже грязноватый и умильный. Претензия говорить от "высшего" общества. Малокультурность, нахватанность, поверхностность... Пустозвон, пономарь, болтливый глупый пустой парень. Бездушный, рассудочный, развращенный..." Обратите внимание на противопоставление поэзии пусть и грязной, но от подлинных страстей, что можно извинить и понять, и поэзии рассудочно грязной. Точное и убийственное для Вознесенского противопоставление. И здесь, уверен, нет какой-то групповой, клановой, идеологической неприязни к Вознесенскому, его именно так воспринимают давно уже все люди, обладающие вкусом, представители самых разных направлений культуры. Хочу как-нибудь составить к очередному юбилею поэта газетную полосу из убийственных характеристик в его адрес Галины Вишневской и Александра Зиновьева, Татьяны Глушковой и Иосифа Бродского, Александра Солженицына и Юрия Кублановского, Владимира Максимова и Эдуарда Лимонова... Предельно разных людей. Но суть характеристик будет схожая рассудочно-грязная имитация поэзии. Георгий Свиридов готов понять и принять пусть чуждые ему, но подлинные страсти, это тоже поиск души. Но холодные и развращенные умишки ему ненавистны... Их он даже к русской культуре не относит: "В чем сила Русского искусства, русской литературы (кроме таланта самого по себе)? Я думаю, она - в чувстве совести". Без чувства совести даже таланты в русской литературе перестают звучать, гибнут, скудеют, прежде всего совестливостью ему так близок в поэзии Сергей Есенин. А из второй половины ХХ века - Николай Рубцов. "Николай Рубцов - тихий голос великого народа, потаенный, глубокий, скрытый..." Или же о Твардовском: "растворение себя в народной стихии, без остатка. Это достойно лучших мыслей и лучших страниц Л. Толстого - редчайшее качество". Таким же был и сам Георгий Свиридов - полнейшее отсутствие авторского эгоизма. Растворение себя в народной стихии. Только так и появляется редчайшее качество народности в высокой культуре, то самое качество народности, о котором призывно писали в партийных газетах советского времени, но которого они же панически боялись и обходили стороной и в поэзии Твардовского, и в деревенской прозе, и в музыке Свиридова.
О народности культуры композитор размышляет на пространстве всей книги, демонстрирует ее на примерах поэзии и музыки, доказывает ее осознанное третирование, а то и злонамеренное уничтожение официальными органами. Своей народностью ему дорог гениальный русский поэт Николай Клюев: "Клюев открыл великий материк народной поэзии, народного сознания, народной веры. Он прикоснулся к глубоким корням духовной жизни Русского племени, отсюда его изумительный цветастый, образный язык". В дневниковых заметках Георгий Свиридов как бы походя делает важнейшие открытия и как мыслитель, и как историк. Говоря о народности, он едва ли не первым отмечает в самом начале ХХ века "стихийный взрыв национального чувства у многих творческих гениев: Блок, Белый, Ф.Сологуб, Клюев, Есенин, Русские художники, Рахманинов. Станиславский..." Я бы добавил и Николая Гумилева, и Велемира Хлебникова. Отметил бы поворот к народности у Анны Ахматовой, явное желание стать русским поэтом и порвать со своим еврейством у Мандельштама... Осознанно замалчивается русскость, национальное начало в культуре Серебряного века. Вновь такой стихийный взрыв русского национального чувства в культуре произошел с появлением деревенской прозы, с наступлением Серебряного века русского простонародья: Шукшин, Белов, Распутин, Рубцов, Гаврилин, Личутин... Но и он не был поддержан ни самим народом, ни государством. И уже с печалью пишет Свиридов: "Русский дурак отдал Алмазную гору веры и красоты за консервную банку цивилизации (причем - пустую!)..."
Георгий Свиридов, как никто другой из великих композиторов, ценил слово в музыке, в каком-то смысле он сам подстраивал свои мелодии под стихи великих русских поэтов, но даже у любимых поэтов он всегда выбирал стихи, способные стать народными. Выше всего ценил народное мироощущение поэта у Пушкина, Блока, Есенина. В пушкинском "Моцарте и Сальери" его поражала трактовка народного Моцарта. Избранный и одновременно ставший народным это то, чего лишен Сальери. "Народность Моцарта - вот с чем он не может помириться. Народность Моцарта, вот что вызывает его негодование и злобу... Борьба с Моцартом - это борьба с национальным гением. Шопен, Есенин, Лорка, Петефи...". Георгий Свиридов понимает, что народность гения всегда будет вызывать лютую ненависть у элиты избранных. Но сам он всегда на стороне народности, готов и к этой ненависти в свой адрес, как и в адрес любого национального композитора. Не один раз он как бы сравнивает свою судьбу с судьбой Рахманинова или Мусоргского. "Судьба Рахманинова, так же, как и судьба Мусоргского - поучительные примеры того, какая судьба ожидает русского музыканта... преследование Рахманинова.. доходившее до прямых оскорблений, до называния "фашистом в поповской рясе" и прямого запрета его музыки".
Трудно сказать, то ли занимаясь поэзией в связи со своими композиторскими планами, Свиридов влюбился в русскую словесность и стал настоящим знатоком литературы, то ли, наоборот, - любя и высоко ценя литературу, он и в музыке уделял ей особое внимание, - но эта книга вечных мыслей Свиридова прочитывается и как замечательная историко-литературная, критическая книга. Короткий анализ значительнейших произведений ХХ века: Булгаков, Клюев, Горький, Твардовский и так вплоть до высоко ценимого им Николая Рубцова, знание журнальных новинок, понимание литературных полемик, признание общности своей судьбы с судьбой литературных единомышленников. "К сожалению, фигуры великанов русской поэзии: Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, Блока, Бунина, Есенина, глубоко ощущавших народную жизнь, движение, волнение народной стихии... как-то отошли в тень. Их громадность кажется подчас преувеличенной... Однако за последнее время в русской поэзии появился ряд очень интересных поэтов. Эти молодые поэты пытаются восстановить и закрепить связь с великой классической литературой". Он находит время внимательно прочитывать все номера любимого им журнала "Наш современник". Огорчается, когда любимые им писатели начинают конфликтовать между собой. Он всегда за общность, понимая, что лишь общность может спасти Русское дело. С какой любовью Свиридов перечисляет их имена! Давая точную, в несколько слов характеристику каждому: "Мощный, суровый, эпичный Федор Абрамов. Возвышенно-поэтический Василий Белов. Пронзительный, щемящий Виктор Астафьев. Драматичный Валентин Распутин. Мягкий, лиричный южанин, мой земляк Евгений Носов. Сергей Залыгин - тонкий и умный. Блестящий эссеист Владимир Солоухин. Я люблю и необыкновенно высоко ставлю их творчество, они - украшение сегодняшней нашей литературы. Не говоря, конечно, о классиках Леонове и Шолохове. То, что эти люди - мои современники, не дает мне с такой силой почувствовать свое одиночество... По-новому раскрытые современные Русские характеры". Не менял он свое мнение о деревенской прозе до конца дней своих, лишь добавляя имена Личутина, Крупина, критика Селезнева, присоединяя к этой русской "могучей кучке" и Александра Солженицына, и Юрия Бондарева. Вот пример цельности восприятия русской культуры последних десятилетий ХХ века. Его не смутить никакими трениями писательских нндивидуальностей. Пусть их спорят, главное, чтобы делали сообща Русское дело. Он ценил каждое новое имя в русском национальном ряду, радовался каждой публикации пусть и незнакомого молодого автора. Помню, как на вечере "Нашего современника" в первые годы перестройки он сам подошел ко мне со словами благодарности за газету "День", которую он внимательно прочитывал. Мне было откровенно стыдно за столь уважительное отношение ко мне. Передо мной стоял признанный гений, великий современник, и не я ему, а он мне говорил какие-то слова признательности за смелость и мужество газеты "День"... Такие же добрые слова находил он и талантливым молодым поэтам, прозаикам, критикам, он находил время прочитывать почти всю русскую патриотику, журналы "Москва", "Слово", "Наш современник". Когда у меня вышла книга "Крах интеллигенции", я привез экземпляр Георгию Васильевичу на квартиру, особо не надеясь на быстрое прочтение. А через неделю он уже откликнулся: "Прочитал Вашу книгу "Крах интеллигенции". Очень благодарю, что Вы меня познакомили с этой... яркой книгой. Я не только прочитал ее, знаете, очень внимательно прочитал. Даже выписки себе сделал. Там много для меня нового..." И так с любой важной для него публикацией. В дневниковых записях встречаем имена критиков Юрия Селезнева, Сергея Субботина, Вадима Кожинова, поэтов Станислава Куняева, Владимира Кострова, Юрия Кузнецова... Может быть, столь внимательное отношение к авторам, уважение к младшим коллегам по искусству - это черта былой русской интеллигенции еще дореволюционного покроя? Когда честолюбие таланта не подавляло общую культуру поведения? Когда стиль поведения Маяковского был не самым характерным в русской культуре? Обладая высоким благородством души, Свиридов никогда не забывал людей, хоть как-то повлиявших на его понимание русской культуры. Пишет уже в 1994 году: "Вспомнил двух людей: Юрия Ивановича Селезнева и Юрия Ивановича Селиверстова, сыгравших некую роль в моей жизни. Притом роль благотворную. Оба были напряжены к истине, горячо любили Россию и Русское духовное начало. Оба они погибли безвременно и совершенно неожиданно. Селезнев (кажется мне всегда) был насильственно устранен из жизни. Юра Селиверстов тоже как-то странно погиб... Хорошие портреты из "Русской думы" остались..."
Историку культуры будет ценен краткий анализ всех группировок и течений, своя свиридовская схематизация по времени. Скажем, он выделяет возвращение Максима Горького из Италии как первый, еще довоенный, сталинский подъем национальной культуры. Возвращение многих талантливых писателей в литературу, лучший советский фильм "Чапаев"... "Стали выставляться Нестеров, Петров-Водкин, Рылов, Появление Корина. Рахманинова разрешили играть, а раньше он был под государственным запретом. С.Прокофьева перестали называть "фашистом"... Интерес к Русскому (внимание к нему), возврат к классическим тенденциям..." И все это время взлета закончилось, согласно Свиридову, со смертью Горького. Вновь слово "русский" зазвучало лишь в годы войны... Война вновь дала какой-то выход русской душе, национальному началу. Прежде всего - "Василий Теркин". Сколько же надо жертв принести русскому народу на алтарь человечества, чтобы его стали уважать? И нужны ли эти жертвы?
Вот передо мной лежит книга вечных мыслей великого русского композитора Георгия Васильевича Свиридова. Составил ее и довел до публикации президент Свиридовского фонда, племянник композитора, талантливый музыковед Александр Сергеевич Белоненко. Читая его интервью и отрывки из дневниковых записей Георгия Свиридова в различных газетах и журналах, я вижу, как осторожно и настойчиво шел Белоненко к своей цели, к изданию книги знаменитого композитора, озаглавленной достаточно нейтрально "Музыка как судьба". Очень уж вызывающе звучат для многих в нашем обществе вечные мысли великого русского человека. Был бы он грузин, немец или англичанин, все бы спокойно было опубликовано и разъяснено как надо читателю. Но даже в самой России русскость всегда вызывает в "приличном обществе" некое подозрение. Поэтому, готовя книгу к изданию, Александр Белоненко озаботился доброжелательными отзывами самых авторитетных людей в России. "Советовался с близкими друзьями Георгия Васильевича из композиторских и литературных кругов. Обращался за советом и к Александру Исаевичу Солженицыну, писателю и человеку, чей авторитет был очень высок в глазах Свиридова. Солженицын сказал: надо печатать, но выборочно, осторожно, чтобы не навредить музыке Свиридова..." Но писались-то эти мысли великим музыкантом заведомо для публикации, даже надиктовывались в последние годы жене и племяннику, значит понимал Свиридов их важность для будущего. Понимал, как будут прислушиваться новые поколения к вечным мыслям композитора Свиридова... Значит, он намеренно, в чем-то во вред популяризации своей музыки, до самой смерти вел свои записи. Значит, публикатору надо думать и о том, как бы не навредить вечным мыслям русского национального гения. Мне кажется, со своей задачей Александр Белоненко справился отлично. Не все пока еще опубликовано, только малая часть, но обозначено главное, чему посвящены записи Георгия Васильевича ответственность русского творца перед Богом и перед своим народом. И тут, очевидно, более прав был Патриарх Московский и всея Руси Алексий Второй, к которому тоже за советом обратился Александр Белоненко. Его Святейшество, выслушав все сомнения и опасения сказал: "Ну что ж, Свиридов - это такой художник, который заслужил право высказывать свои мысли". Мне кажется, резкость высказываний мастера связана с тем, что часть опубликованных записей была осуществлена в период перестройки, которую Георгий Свиридов категорично не принял, видя в ней чуть ли не конец русской культуры. "Это не жизнь, а "Ночь на Лысой горе" - шабаш зла, лжи, вероломства и всяческой низости. Все это происходит на фоне кровопускания, кровопролития пока еще скромных масштабов, но имеющий глаза да видит: в любой момент может пролиться большая кровь, за этим дело не станет!"
Книга вышла в издательстве "Молодая гвардия", и тут надо отдать должное руководству издательства, нынче все более восстанавливающего порастраченные за годы перестройки лидерские позиции в отечественном книгоиздании и не боящегося проводить все ту же былую державную и патриотическую линию, когда-то принесшую издательству заслуженную славу и авторитет среди читателей. При этом надо знать, что такую книгу будут замалчивать, ибо ей нечего противопоставить, а демонизировать Свиридова разрушители России тоже не хотят. Чересчур много гениев окажется среди "русских демонов".
Такую книгу должны прочитать все наши соотечественники, еще не сломленные и не сдавшиеся мировой закулисе, впрочем, полезно прочитать и сдавшимся, авось появится какая-то надежда в жизни. Если мировая знаменитость, музыкальный гений смело заявляет о своей русскости, утверждает народность в искусстве как высший критерий таланта, то чего бояться его грешным рядовым сородичам? Полнота правды вечных мыслей Свиридова в том, что он не только врагам России дает резко отрицательную оценку, не только изобличает разрушителей нашей отечественной культуры, но не скрывает своих печальных мыслей о состоянии самого народа.
"Трагичность - заключается в самом факте быть Русским художником в любом виде искусства. Чувство - абсолютной ненужности. Полное равнодушие народа - существуешь ты или нет. У народа нет отношения восторга к своим художникам. Это - наверняка, нет сознания того, что они избранные люди. Не знаю, правда, хорошо это или плохо, но это - так! ... Быть Русским художником, художником Русской нации (без чувства высокомерного избранничества) - несчастье, трагическая судьба. Никому такой художник не нужен, ибо нации Русской - больше нет. Мысль, к которой приходишь на старости лет, и не из своего жалкого опыта, а из опыта всей русской культуры. Кто же поддержит тебя? Кто укрепит твой Дух?.." - эти печальные слова тоже обращены ко всему русскому народу. Как пробудить его от спячки? Как поднять его национальный дух?
Читая книгу вечных мыслей Свиридова "Музыка как судьба", я вспоминаю, как мы в газете "Завтра" пробовали опубликовать сразу же после смерти композитора запись его раздумий, сделанную Ларисой Барановой-Гонченко во время одной из встреч с ним. Как напугались иные осторожные патриоты неосторожных высказываний великого мастера? Какие звонки, какие письма посыпались в редакцию газеты? Тем более ценю работу Александра Белоненко в книге "Музыка как судьба" нет нашей публикации, но в своих дневниковых записях Георгий Васильевич высказывается куда более резко и определенно, чем в нашей газете...
Так рассуждать, как рассуждают наши осторожные патриоты, то и "Новый Завет" никогда бы не был опубликован. Ведь Иоанн, Лука, Матфей и Марк, с точки зрения осторожных граждан Римской империи, тоже поступили неблагоразумно, тоже "подставили" Иисуса Христа. Тоже "навредили" его авторитету... Вот и нам всем прежде чем начать осторожничать, надо вспомнить "Новый Завет" и идти тем же путем предельной истины. Все то, что говорят и записывают наши русские национальные гении, мыслители и пророки, надо доносить до сердец простых русских людей. Негоже нам самим быть цензорами у наших сокровенных людей.
Пройдя увлечение "левым искусством" еще в молодости, Георгий Свиридов в свои зрелые годы убежден, что "основа всему - начала нравственные", как цитирует он слова Достоевского. Без духовной ценности, без прорывов к вечным истинам искусство, по его мнению, лишено на гибель. "Путь "левизны", путь разрушения исчерпан Русской музыкой до конца, как он исчерпан Русской культурой". Пройдя все наши нигилистические и богоборческие выверты, мы сейчас должны прежде всего вернуть утраченную нравственную основу. Он откровенно объясняет различие между современным западным и нашим отечественным искусством: "Пока еще нам трудно понять друг друга. Россия, если ей еще суждено существовать, изжила "левизну", которая ей обошлась очень и очень дорого. У французов есть еще и Шартрский собор, и церковь Троицы, и Мадлен, и святой Августин. У них еще все впереди! Вот когда на месте Нотр Дам де Пари будет зловонная яма с подогретой жижей для небрезгливых купальщиков и купальщиц, тогда мы будем разговаривать, понимая друг друга".
Конечно же, это записи умудренного собственным жизненным опытом человека, и искать противоречие в том, почему автор знаменитой "Патетической оратории" на слова Маяковского вдруг так резко отзывается о поэте, почему ученик Шостаковича дает отрицательную оценку многим произведениям своего учителя - значит сознательно ничего не принимать в прочитанных вечных мыслях. Свиридов сам много лет разбирался в себе самом, в своем жизненном пути, в истории ХХ века, в своем отношении к революции. Как ему было принять правду белого движения, к примеру, если белогвардейцы расстреляли его отца? Эта противоречивость заложена в жизни каждого русского, рожденного ХХ веком. Тут и лагеря и победы, и травля творцов, и их высочайшие взлеты. Как пишет сам композитор: "В "Патетической оратории" я хотел выразить сокровенное тех людей, кто воспринял Революцию как истинное обновление мира. Маяковский был одним из таких людей, но я не имел в виду именно его, и герой моего сочинения Поэт - личность собирательная, идеальная..." Редко кто из русских художников сохранил ту или иную цельность восприятия мира в ХХ веке. Даже столь любимый Свиридовым поэт Сергей Есенин то, задрав штаны, бежал за комсомолом, то гордился тем, что не расстреливал несчастных по темницам, то приходил к богоборчеству, то начинал тосковать по вере отцов и дедов. Как считает сам композитор: "Русская душа всегда хотела верить в лучшее в человеке (в его помыслах и чувствах). Отсюда - восторг Блока, Есенина, Белого от революции (без желания стать "революционным поэтом" и получить от этого привилегии). Тысячи раз ошибаясь, заблуждаясь, разочаровываясь - она не устает, не перестает верить до сего дня. Несмотря ни на что! Отними у нее эту веру Русского человека нет. Будет другой человек - и не какой-то "особенный", а "средне-европеец", но уже совсем раб, совершенно ничтожный, хуже и гаже, чем любой захолустный обыватель Европы. (Как это верно сегодня, русский без идеалов, без веры во что-то высокое и великое, но и без уважения закона, увы, на наших глазах становится хуже всякого прибалта, которого хоть сдерживает страх перед полицейским - В.Б.)... Тысячелетие складывалась эта душа, и сразу истребить ее оказалось трудно. Но дело истребления идет мощными шагами теперь..." Вот эта сверхзадача - вернуть русскому человеку веру, а с верой вернуть и самого русского человека - определяет все дневниковые записи Георгия Свиридова. Всю категоричность его оценок. Не понимающие сверхзадачу книги могут легко тусовать то одни оценки событий композитором, то другие, превращая его по своему усмотрению то в белого, то в красного, то в либерала, то в националиста, а он искал во всем неистребимую русскую душу. И, скажем, его отношение к Маяковскому - это отношение и к разному Маяковскому, тоже по-русски сложному. Есть для Свиридова "Маяковский - поэт Государства, и это роднит его с Державиным. Он - поэт праздника, патетического, торжественного состояния..." А есть для него же Маяковский - разрушитель и осквернитель. Поэт с манией величия. "Сколько злобы к людям в его произведениях. Он истекал ею... Сгнивший смолоду, он смердел чем дальше, тем больше, злобе его не было пределов... Его честолюбие, опухшее, как налимья печенка, от ударов прутьями (так делают, говорят, повара) и сознательно подогреваемое теми людьми, которым он служил, задавило в нем все остальные чувства..." То есть, признавая Маяковского как поэта Революции и поэта Государства, Свиридов начисто отрицает Маяковского как злобного честолюбца. Но это на самом деле разные состояния одного и того же поэта. Свиридов прав и в первом, и в другом случае. Так же дифференцированно он подходит к Шостаковичу, Прокофьеву, Пастернаку, Хренникову. В его противоположных оценках своих современников нет зыбкой переменчивости, есть осуждение одной линии поведения и принятие другой, близкой ему.
Конечно, пройдя с народом сложнейший путь, Свиридову хочется докопаться до главного, и для него в конце ХХ века все эти эстетические бирюльки молодых - скорее, признак их творческой капитуляции перед истиной. Крайне интересна и справедлива еще одна оценка им революции 1917 года как назревшего бунта честолюбивцев: "Колоссальный взрыв человеческого честолюбия. Огромное количество честолюбцев во всех, без исключения, областях жизни - в том числе и в искусстве. Слава - есть главная награда для художника. За нее он продал душу черту. Смирение - не идеал для человека нашего века, впрочем, уже ХIХ век для Европы был таким после Наполеона, Робеспьера, Марата. Но Россия весь прошлый век копила эту взрывную силу, а действовать начала (почти всенародно) уже в нынешнем столетии". Вместо смирения - честолюбие, вместо народной стихии удовлетворение индивидуальной души, так мы и шли к потере своего национального менталитета. Чего категорически не желал для своего народа великий композитор. К теме Революции, как величайшей теме ХХ столетия Свиридов возвращается на протяжении всей книги, отмечая и величайшие минусы ее для народа и такие же плюсы.
"Революция, как и все великое, допускает множество толкований. Одни видят в ней добро и начало новой жизни, другие - зло, гибель, мрак и смерть... Революция, как великое событие, даже имеющее всемирное значение, все же меньше, чем собственно - Россия. Революция - только факт, хотя и великий, в ее судьбе... Я могу сравнить его с Крещением Руси, принятием Христианской веры. Революция же - выражение атеизма. Правда, Блок в конце своей поэмы дает Христа, идущего впереди, но революционеры его не видят и даже не подозревают о нем. Увидят ли его будущие люди и примут ли?.." Блок, как гений, прозрел то, что было недоступно зрению обывателей. Революция спасла Россию от нового крестового похода Запада на целое столетие. По сути, не желая того, спасла и христианскую душу русского народа от напасти золотого тельца. Свиридов своими замечаниями по всем важнейшим вопросам настойчиво будит русскую мысль, заставляя ее реагировать на часто неожиданные мысли русского гения.
"Свиридов - очень русский композитор" - признал в 1965 году Дмитрий Шостакович. Но и это признание учителя было довольно сомнительно в глазах передовой общественности, отрицающей все национальное. Георгий Свиридов и в своем творчестве, и в своих вечных мыслях широк, как широк бывает русский человек. Он может простить и любую игру с формой, и заблуждения творца, если видит в нем поиски истины, а если нет ничего, кроме честолюбивой пустоты, поверхностного скольжения по жизни, тут он в оценках становится беспощаден. К примеру, к тому же Андрею Вознесенскому: "Прочитал стихи поэта Вознесенского... Двигательный мотив поэзии один - непомерное, гипертрофированное честолюбие. Непонятно откуда в людях берется такое чувство собственного превосходства над всеми окружающими. Его собеседники только великие (из прошлого) или по крайней мере знаменитые (прославившиеся) из современников... Слюнявая, грязная поэзия, грязная не от страстей (что еще можно объяснить, извинить, понять), а умозрительно, сознательно грязная. Мысли - бедные, жалкие, тривиальные, при всем обязательном желании быть оригинальным. Почему-то противен навеки стал Пастернак, тоже грязноватый и умильный. Претензия говорить от "высшего" общества. Малокультурность, нахватанность, поверхностность... Пустозвон, пономарь, болтливый глупый пустой парень. Бездушный, рассудочный, развращенный..." Обратите внимание на противопоставление поэзии пусть и грязной, но от подлинных страстей, что можно извинить и понять, и поэзии рассудочно грязной. Точное и убийственное для Вознесенского противопоставление. И здесь, уверен, нет какой-то групповой, клановой, идеологической неприязни к Вознесенскому, его именно так воспринимают давно уже все люди, обладающие вкусом, представители самых разных направлений культуры. Хочу как-нибудь составить к очередному юбилею поэта газетную полосу из убийственных характеристик в его адрес Галины Вишневской и Александра Зиновьева, Татьяны Глушковой и Иосифа Бродского, Александра Солженицына и Юрия Кублановского, Владимира Максимова и Эдуарда Лимонова... Предельно разных людей. Но суть характеристик будет схожая рассудочно-грязная имитация поэзии. Георгий Свиридов готов понять и принять пусть чуждые ему, но подлинные страсти, это тоже поиск души. Но холодные и развращенные умишки ему ненавистны... Их он даже к русской культуре не относит: "В чем сила Русского искусства, русской литературы (кроме таланта самого по себе)? Я думаю, она - в чувстве совести". Без чувства совести даже таланты в русской литературе перестают звучать, гибнут, скудеют, прежде всего совестливостью ему так близок в поэзии Сергей Есенин. А из второй половины ХХ века - Николай Рубцов. "Николай Рубцов - тихий голос великого народа, потаенный, глубокий, скрытый..." Или же о Твардовском: "растворение себя в народной стихии, без остатка. Это достойно лучших мыслей и лучших страниц Л. Толстого - редчайшее качество". Таким же был и сам Георгий Свиридов - полнейшее отсутствие авторского эгоизма. Растворение себя в народной стихии. Только так и появляется редчайшее качество народности в высокой культуре, то самое качество народности, о котором призывно писали в партийных газетах советского времени, но которого они же панически боялись и обходили стороной и в поэзии Твардовского, и в деревенской прозе, и в музыке Свиридова.
О народности культуры композитор размышляет на пространстве всей книги, демонстрирует ее на примерах поэзии и музыки, доказывает ее осознанное третирование, а то и злонамеренное уничтожение официальными органами. Своей народностью ему дорог гениальный русский поэт Николай Клюев: "Клюев открыл великий материк народной поэзии, народного сознания, народной веры. Он прикоснулся к глубоким корням духовной жизни Русского племени, отсюда его изумительный цветастый, образный язык". В дневниковых заметках Георгий Свиридов как бы походя делает важнейшие открытия и как мыслитель, и как историк. Говоря о народности, он едва ли не первым отмечает в самом начале ХХ века "стихийный взрыв национального чувства у многих творческих гениев: Блок, Белый, Ф.Сологуб, Клюев, Есенин, Русские художники, Рахманинов. Станиславский..." Я бы добавил и Николая Гумилева, и Велемира Хлебникова. Отметил бы поворот к народности у Анны Ахматовой, явное желание стать русским поэтом и порвать со своим еврейством у Мандельштама... Осознанно замалчивается русскость, национальное начало в культуре Серебряного века. Вновь такой стихийный взрыв русского национального чувства в культуре произошел с появлением деревенской прозы, с наступлением Серебряного века русского простонародья: Шукшин, Белов, Распутин, Рубцов, Гаврилин, Личутин... Но и он не был поддержан ни самим народом, ни государством. И уже с печалью пишет Свиридов: "Русский дурак отдал Алмазную гору веры и красоты за консервную банку цивилизации (причем - пустую!)..."
Георгий Свиридов, как никто другой из великих композиторов, ценил слово в музыке, в каком-то смысле он сам подстраивал свои мелодии под стихи великих русских поэтов, но даже у любимых поэтов он всегда выбирал стихи, способные стать народными. Выше всего ценил народное мироощущение поэта у Пушкина, Блока, Есенина. В пушкинском "Моцарте и Сальери" его поражала трактовка народного Моцарта. Избранный и одновременно ставший народным это то, чего лишен Сальери. "Народность Моцарта - вот с чем он не может помириться. Народность Моцарта, вот что вызывает его негодование и злобу... Борьба с Моцартом - это борьба с национальным гением. Шопен, Есенин, Лорка, Петефи...". Георгий Свиридов понимает, что народность гения всегда будет вызывать лютую ненависть у элиты избранных. Но сам он всегда на стороне народности, готов и к этой ненависти в свой адрес, как и в адрес любого национального композитора. Не один раз он как бы сравнивает свою судьбу с судьбой Рахманинова или Мусоргского. "Судьба Рахманинова, так же, как и судьба Мусоргского - поучительные примеры того, какая судьба ожидает русского музыканта... преследование Рахманинова.. доходившее до прямых оскорблений, до называния "фашистом в поповской рясе" и прямого запрета его музыки".
Трудно сказать, то ли занимаясь поэзией в связи со своими композиторскими планами, Свиридов влюбился в русскую словесность и стал настоящим знатоком литературы, то ли, наоборот, - любя и высоко ценя литературу, он и в музыке уделял ей особое внимание, - но эта книга вечных мыслей Свиридова прочитывается и как замечательная историко-литературная, критическая книга. Короткий анализ значительнейших произведений ХХ века: Булгаков, Клюев, Горький, Твардовский и так вплоть до высоко ценимого им Николая Рубцова, знание журнальных новинок, понимание литературных полемик, признание общности своей судьбы с судьбой литературных единомышленников. "К сожалению, фигуры великанов русской поэзии: Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, Блока, Бунина, Есенина, глубоко ощущавших народную жизнь, движение, волнение народной стихии... как-то отошли в тень. Их громадность кажется подчас преувеличенной... Однако за последнее время в русской поэзии появился ряд очень интересных поэтов. Эти молодые поэты пытаются восстановить и закрепить связь с великой классической литературой". Он находит время внимательно прочитывать все номера любимого им журнала "Наш современник". Огорчается, когда любимые им писатели начинают конфликтовать между собой. Он всегда за общность, понимая, что лишь общность может спасти Русское дело. С какой любовью Свиридов перечисляет их имена! Давая точную, в несколько слов характеристику каждому: "Мощный, суровый, эпичный Федор Абрамов. Возвышенно-поэтический Василий Белов. Пронзительный, щемящий Виктор Астафьев. Драматичный Валентин Распутин. Мягкий, лиричный южанин, мой земляк Евгений Носов. Сергей Залыгин - тонкий и умный. Блестящий эссеист Владимир Солоухин. Я люблю и необыкновенно высоко ставлю их творчество, они - украшение сегодняшней нашей литературы. Не говоря, конечно, о классиках Леонове и Шолохове. То, что эти люди - мои современники, не дает мне с такой силой почувствовать свое одиночество... По-новому раскрытые современные Русские характеры". Не менял он свое мнение о деревенской прозе до конца дней своих, лишь добавляя имена Личутина, Крупина, критика Селезнева, присоединяя к этой русской "могучей кучке" и Александра Солженицына, и Юрия Бондарева. Вот пример цельности восприятия русской культуры последних десятилетий ХХ века. Его не смутить никакими трениями писательских нндивидуальностей. Пусть их спорят, главное, чтобы делали сообща Русское дело. Он ценил каждое новое имя в русском национальном ряду, радовался каждой публикации пусть и незнакомого молодого автора. Помню, как на вечере "Нашего современника" в первые годы перестройки он сам подошел ко мне со словами благодарности за газету "День", которую он внимательно прочитывал. Мне было откровенно стыдно за столь уважительное отношение ко мне. Передо мной стоял признанный гений, великий современник, и не я ему, а он мне говорил какие-то слова признательности за смелость и мужество газеты "День"... Такие же добрые слова находил он и талантливым молодым поэтам, прозаикам, критикам, он находил время прочитывать почти всю русскую патриотику, журналы "Москва", "Слово", "Наш современник". Когда у меня вышла книга "Крах интеллигенции", я привез экземпляр Георгию Васильевичу на квартиру, особо не надеясь на быстрое прочтение. А через неделю он уже откликнулся: "Прочитал Вашу книгу "Крах интеллигенции". Очень благодарю, что Вы меня познакомили с этой... яркой книгой. Я не только прочитал ее, знаете, очень внимательно прочитал. Даже выписки себе сделал. Там много для меня нового..." И так с любой важной для него публикацией. В дневниковых записях встречаем имена критиков Юрия Селезнева, Сергея Субботина, Вадима Кожинова, поэтов Станислава Куняева, Владимира Кострова, Юрия Кузнецова... Может быть, столь внимательное отношение к авторам, уважение к младшим коллегам по искусству - это черта былой русской интеллигенции еще дореволюционного покроя? Когда честолюбие таланта не подавляло общую культуру поведения? Когда стиль поведения Маяковского был не самым характерным в русской культуре? Обладая высоким благородством души, Свиридов никогда не забывал людей, хоть как-то повлиявших на его понимание русской культуры. Пишет уже в 1994 году: "Вспомнил двух людей: Юрия Ивановича Селезнева и Юрия Ивановича Селиверстова, сыгравших некую роль в моей жизни. Притом роль благотворную. Оба были напряжены к истине, горячо любили Россию и Русское духовное начало. Оба они погибли безвременно и совершенно неожиданно. Селезнев (кажется мне всегда) был насильственно устранен из жизни. Юра Селиверстов тоже как-то странно погиб... Хорошие портреты из "Русской думы" остались..."
Историку культуры будет ценен краткий анализ всех группировок и течений, своя свиридовская схематизация по времени. Скажем, он выделяет возвращение Максима Горького из Италии как первый, еще довоенный, сталинский подъем национальной культуры. Возвращение многих талантливых писателей в литературу, лучший советский фильм "Чапаев"... "Стали выставляться Нестеров, Петров-Водкин, Рылов, Появление Корина. Рахманинова разрешили играть, а раньше он был под государственным запретом. С.Прокофьева перестали называть "фашистом"... Интерес к Русскому (внимание к нему), возврат к классическим тенденциям..." И все это время взлета закончилось, согласно Свиридову, со смертью Горького. Вновь слово "русский" зазвучало лишь в годы войны... Война вновь дала какой-то выход русской душе, национальному началу. Прежде всего - "Василий Теркин". Сколько же надо жертв принести русскому народу на алтарь человечества, чтобы его стали уважать? И нужны ли эти жертвы?