Бондарев Олег Игоревич. Рыцарь понарошку

   Через неделю друзья увели папу из дома, и больше я его не видел.
   Потом они вернулись, чтобы вышвырнуть меня на улицу. Сказали, что папа отдал им дом, а сам уехал в другой город и передал, что никогда не вернется назад.
   Я тогда долго плакал, но друзья успокаивали меня.
   – Чушь, – махал рукой Нуцио. – Все будет хорошо. Можешь пока пожить у кого-то из нас.
   Друзья согласно кивали и наперебой орали:
   – Да, у кого-то из нас!
   Так я очутился на улице.
   Новым моим домом стала выброшенная на свалку собачья будка. Родители Лягушонка (одного из моих приятелей) разрешили даже поставить ее возле ограды их особняка.
   В то же время я устроился полотером в одну таверну поблизости от нового моего обиталища. Милосердный корчмарь мало что платил мне по пять медяков в день, еще и постоянно угощал обедом. Хороший был дядька… Убили года два назад: кто-то из недовольных ужином посетителей зарезал…
   Однажды, когда до Нового года оставалось не более двух недель, я встретил Нуцио: мой друг был одет в теплую шубу и штаны на меху. А в руках он держал маленький, но очень красивый рожок, отливающий всеми цветами радуги.
   – Где ты это взял, Нуцио? – спросил я, кивая на его новую безделушку.
   – Родители купили, – с важным видом ответил он мне.
   – Красивый… – протянул я, не отрывая взгляда от рожка.
   – Нравится? – спросил мой друг.
   Я кивнул. Нуцио довольно хрюкнул и снова рассказал мне историю о больной крысе.
   – Ну, рожок – вещь маленькая, – бросил он, уже уходя. – Отправь – подарит!
   Я долго кусал нижнюю губу, раздумывая над его словами, а потом все же решился.
   Поймав голубя на главной площади, написал еще одно письмо и, крепко-накрепко прикрутив его ниткой к птичьей лапке, отпустил крылатого. Не знаю, почему, но тогда я еще верил Нуцио.
   Уже прошел Новый год и не так много времени оставалось до праздника Весны, а рожка все не было. И я – горе моей тупой детской головенке! – решил, что как бы то ни было эту радужную безделушку все же получу!
   Пусть даже придется украсть ее у Нуцио.
   Что я и сделал.
   Не стану вдаваться в подробности, в красках пересказывая, как это происходило.
   Скажу только, что я, упав с подоконника на втором этаже, подвернул ногу и три дня хромал, а Нуцио рыскал по городу в сопровождении родителей, то и дело потирая большущий синяк под глазом и хлюпая разбитым носом.
   Прятался я от него с неделю, а потом меня нашли… парни из местной Гильдии Воров.
   Так я обрел новое жилище, с протекающей крышей, но более уютное, чем то, что нашел на помойке, и стал членом этой самой гильдии.
   Даже с того рожка мне пришлось выплатить долю. Правда, я его продавать не стал и отдал чуть большую часть со следующей украденной вещи.
   Что самое интересное, до тех пор, пока более ловкий парень, чем я, не спер у меня тот рожок, дела шли неплохо. Но когда безделушка исчезла, неудачи стали преследовать мою скромную воровскую персону по пятам. Сегодняшний случай, к слову, не первый за последнее время: видели бы вы, как я пытался украсть кольцо на Рыночной площади – обхохотались бы! – Гарри еще раз прихлебнул из кружки и, опустив ее на стол, утер пену с пшеничных усов.
   Несколько мгновений за столиком царила тишина: троица путешественников то ли переваривала услышанное, то ли ожидала, что будет продолжение истории. К еде, принесенной Лескиной по ходу рассказа никто даже не притрагивался.
   – Ясно, – наконец заключил Кушегар. – Что ж… Очень интересно и поучительно. Видишь, Фэт, что могло случиться, если бы не мы с сэром Ровэго?
   – Да. Я бы купил на тот серебреник пирожок, съел бы его, а наутро помер от голода.
   – Не язви! – погрозил ему пальцем Комод, хотя в глазах его играло веселье. – В общем, спасибо за рассказ, Гарри. Ты свободен. Стражникам, как мы и обещали, рассказывать ничего не станем. Но если еще раз… – барон показал Пеху кулак.
   – Конечно, сэр, – побледнел вор и, спешно допив пиво, вскочил. – Мне, как вы верно заметили, пора. До встре… Прощайте то есть, – и молодой человек поспешно ретировался.
   – Что думаешь, Фэт? – спросил Кушегар, прожевав кусок мяса.
   – Не нравится мне этот Дед Мороз. Шаману нагадил, Пеху этому не помог… Сволочь он, похоже. Если б не турнир, взял бы этого да егеря и – к бородатому во дворец. Он бы нам за все ответил…
   – Тебе-то что он сделал? – удивилась Элви.
   – Пока ничего. Но Пеху ведь тоже ничего не сделал! Вот и ворует теперь из-за него! А Шаману, наоборот, сделал – так лучше б и не принимался! И вообще: лучшая тактика – нападение!
   – Ладно, твои мысли понятны, – Кушегар вытер губы салфеткой и, смачно высморкавшись в нее, встал. – Я в замок сбегаю, узнаю, во сколько нам завтра надо будет на церемонию открытия приехать. Кстати, – он ткнул Фэта в грудь, – напомни мне утром прикупить пару лошадок, для парада.
   – А чего ты только сейчас в замок собрался? – спросил рыцарь. – Раньше не мог сходить, что ли?
   – Бесплатный ужин в «Гречишной долине» – редкая удача, которую нельзя упускать даже мне, – оскалился Комод и, отсалютовав соседям по столику, пошел к выходу из таверны.
   – Халява, сэр, – глубокомысленно заметил рыцарь и вернулся к трапезе.
 
   Фэт, раскинув руки, лежал на кровати и смотрел в потолок.
   Завтра начинается турнир, на который он так жаждал попасть. Сможет ли он показать, на что реально способен, или проиграет, не дойдет до финала?
   Помнится, Ровэго тогда, в избушке, сказал, что Фэту не обязательно выигрывать турнир – достаточно победить сэра Холигана. Но ведь проиграть турнир – значит, погибнуть от меча более ловкого рыцаря?
   А что если это действительно случится? И не вернуться ему тогда домой через двадцать лет, и не рассказать односельчанам о геройствах своих… Да и подвигов, значит, не будет?
   Не нужно волноваться, успокоил себя рыцарь. На самом деле все не так плохо. Все гораздо лучше. Ну, не стал бы Кушегар тратить столько времени на обучение полнейшей бездарности! И в столицу бы не поехал, если бы хоть чуть-чуть не верил в победу Фэта!
   – И чего гадать? – тихо сказал сам себе рыцарь. – Завтра все и узнаю.
   С такой мыслью он и заснул: сказалась долгая дорога. Да и кровать в таверне была не в пример мягче, чем опавшая листва в лесу или скальпы в логове Шамана.
 
   Элви, как ни пыталась, никак не могла заснуть. В голову упрямо лезли мысли о Дане.
   Нет, в ней не воспылала вдруг любовь к юному волшебнику, кроме фейерверков и огненных шариков ничего толком делать не умеющего.
   Ее беспокоил длинный язык, который с первого дня обучения в Академии приносил много бед не только людям, о которых он трепался, но и самому его обладателю – магу Огня Туроски.
   Особенно доставалось как раз ей: впервые увидев Элви, студент влюбился. Окончательно и бесповоротно.
   На стенах общежития под ее окном свободного места не найдешь: все испещрено признаниями в любви, которые Дан выжег подвластным ему огнем.
   Встретить Туроски на перемене было равносильно самоубийству: он тут же начинал рассказывать Элви стихи, выученные за ночь. Причем без передышки.
   Когда девушка покинула Академию, Дан, небось, сильно загоревал. Но молодая душа – ветреная… Возможно, он бы вскоре о ней и забыл, если бы волшебница в тот день отправилась не в сам Бурретаун, а в гости к Хорхиусу, как и собиралась! И чего она увязалась за Фэтом и Кушегаром? Ну, до столицы довезли – ладно, спасибо, сочтемся. Но в сам город-то – зачем?
   Элви села на кровати. Надо уходить. Если промедлить, можно не успеть.
   Дан уже наверняка растрепал всем знакомым, что Элви, студентка факультета Перевертышей, спокойно разгуливает по городу.
   А маги своих так просто не отпускают.
   Элви хотела зажечь стоявшую на тумбочке свечку, однако властный и очень знакомый голос предупредил:
   – Не надо, девочка. Я сам.
   Волшебница замерла и повернула голову на голос.
   Миг – небольшой, размером с яйцо, жарошар осветил комнату, и Элви увидела высокого человека в просторном сером балахоне.
   Морри Файнэ – декан факультета Перевертышской магии.
   ЕЕ факультета.
   – И как тебе не стыдно, Элви, девочка моя? – покачал головой этот седовласый старец с большими зелеными глазами, длинным, с горбинкой носом и тонкими губами человека, не склонного к долгим задушевным беседам. – А я всегда старался обходиться с тобой помягче – ты ведь была единственной девушкой на моем факультете! Много, очень много лет мы не видели среди студенток красивых девичьих лиц…
   Похоже, форма губ не значила, что Морри не умеет говорить.
   – Простите, мастер, – стыдливо склонила голову Элви. – Я просто… влюблена в одного человека…
   – В того шулера? – гневно выгнул брови маг. – Да он же разорил бедолагу Квоми Пейриша, куратора фейерверков с Огненного! Старик до сих пор вечерами стоит у входа в Академию с протянутой рукой!
   – Мой возлюбленный не шулер, – мягко возразила девушка. – Он просто очень хорошо играет в покер. Я сама наблюдала за игрой.
   – Ну, может и так… Да только не занятие это для порядочного молодого человека – карты! Вот магия Воды, Оборотничества… Огня…
   – Огня? – хмыкнула Элви. – Похоже, я знаю, кто сказал вам обо мне!
   – О, поверь, Туроски лишь подтвердил наши предположения: ты ведь не хуже меня знаешь, что кураторы факультета прекрасно чувствуют учеников, особенно в городе!
   – Но почему же тогда за мной пришел не Сержи Ибалье, а вы?
   Морри Файнэ скривился так, будто только что отведал все известные ученым Астрата яды.
   – Не городи ерунду, – сказал он наконец. – Этот старый олух не почуял бы тебя и тогда, когда ты развалилась бы на его столе и периодически дергала за нос. Я взял на себя смелость перекинуть нить, соединяющую его с тобой, еще месяц или два назад. По-этому я и здесь.
   – Понятно… Вы, конечно, заберете меня обратно в Академию?
   – А как же иначе? И, к слову, это не все…
   – Что же еще?
   – Завтра на заседании Совета мы будем выбирать для тебя наказание.
   Элви вздрогнула: входящие в Совет волшебники были сборищем крайне неуравновешенным и могли предложить все – начиная от отцовского ремня и кончая мгновенной магической казнью.
   – Но ты не волнуйся: ректору я за тебя слово замолвлю! – сказал старик и, взяв Элви за руку, закрыл глаза.
   И мир померк, чтобы секундою позже взорваться ярчайшими красками, от которых у волшебницы закружилась голова, и она потеряла сознание.
 
   Проснулся Фэт от громко хлопнувшей двери.
   Открыв правый глаз, он увидел Кушегара, который, широко улыбаясь и потирая руки, прошествовал к койке и сел. А потом лег. А потом – снова сел. И радостно, искренне захохотал и захлопал в ладоши.
   Заинтересованный, Фэт открыл и второй глаз. Даже на правый бок повернулся и голову рукой подпер.
   – Чего смотришь?! – воскликнул Комод, увидев недоумевающее лицо ученика. – Все здорово, Фэт, все просто здорово!
   – Да что же случилось?
   – Холиган болен! Холиган приехал на турнир и за-бо-лел! – последнее слово Комод произнес по слогам, показывая, что оно и никакое другое главное во всей его фразе.
   – И что? – сухо спросил рыцарь.
   – Как что?! Как что?! Он болен, Фэт. Болен!
   – То есть болезнь его ослабила, поэтому он теперь и в седле не держится, и меч в руках не может держать, а махать им и вовсе – не дай Бог?
   – Вот! Наконец-то понял! – обрадовался Комод.
   – Я не буду с ним драться, – сказал Фэт и перевернулся на другой бок.
   Барон аж рот раскрыл, услышав такую новость. Не будет? Да как можно? Кто ему, Холигану, виноват, что простуда настигла?
   – Да мы что, зря сюда ехали?! – взревел Кушегар, сталкивая Фэта с кровати на пол. – Я, значит, зря тебя три недели гонял, мыл-стирал-наряжал, а потом еще и сюда вез?! Да ты мне за мою заботу герцогство Ростисское отдать должен, вместе с принцессой, и доплатить еще!
   – Да забирай! – крикнул с пола рыцарь. – Пить надо меньше!
   – Я тебе дам, старика поучать!.. – Подскочив к ученику, барон совсем не по-стариковски зажал голову парня под мышкой и начал методично стучать громадным кулаком по его бедной спине.
   Фэт ответил бешеным ревом и, поднапрягшись, выпрямился, вместе с висящим на шее бароном. После чего, раскрутившись на месте, швырнул озверевшего Комода к противоположной стенке.
   Кольчужная рубаха, спрятанная под камзолом и парадной манишкой, громко звякнула, а сам барон, разом успокоившись, съехал на пол.
   – Никакого… уважения… к возрасту… – сказал он, отдышавшись. И слабо улыбнулся.
   – Есть уважение, есть, – Фэт, присев на кровать, разминал шею. – Вот только у тебя к больному сопернику нет ни уважения, ни сострадания.
   – Эх, не понимаешь ты… Сволочь он, Холиган этот! Это ж надо так в спины соседей ужалить!.. А ведь в то время, как земли наши захватывали, мы с Холиганом пиво, вино дули да в вечной дружбе обещались… А ты говоришь-«сострадание»!
   – Не знаю я, Кушегар… Думал вон, еще когда в комнату поднялся и на кровать лег: а если убьют меня, что тогда? А я ведь столько не успел сделать, чего хотел…
   – Тю! – фыркнул Комод. – Об этом не волнуйся! Эти все поганцы – не больше чем стая разжиревших крыс, которая с некой ленцой смотрит на новый «кусок сыра»: конечно, титул герцога на дороге не валяется, но терять насиженное место, рискуя собственной головой… Да они в случае безусловной для их жизни опасности с дороги сойдут только так! Скажут: сдаюсь, и дело с концом. Тогда и титул сохранить можно, и задница цела. А что выкуп за жизнь свою никчемную выплатить победителю надо, так это ерунда, пустяк. У многих «крыс» в запасе еще не на два и не на три выкупа хватит. Так что главное – это идти до конца, ни в чем не сомневаясь и не думая, что съехавшиеся на турнир увальни окажутся ловчее тебя. Кстати, притчу вспомнил, о чем-то подобном…
   … В давние времена жил да был молодой человек по имени Гек. Спокойно жил, с папой, с мамой, и очень любил лошадей. У него даже собственная кобыла была – родители подарили на очередной день рождения.
   Была та лошадь очень верна Геку: только с его рук еду брала, ездить на себе только ему разрешала.
   И он с ней, конечно, нянчился, с того еще дня, как впервые увидел. В общем, спелись они быстро, и через пару месяцев и дня друг без друга не прожили б.
   Однако спустя года три на границе (а семья Гека жила как раз рядом с границей) случилась война, и его забрали в местное ополчение. Дольше всего парень тогда прощался с любимой лошадью; даже мать не удостоилась чести быть так обласкана и расцелована, как Цветочек (так звали коняшку).
   Ушел Гек, и ничего о нем слышно не было. Родители уже волноваться начали: соседям письма с полей чуть ли не каждую неделю приходили.
   А от Гека весточка только один раз долетела – «Добрался нормально. Цветочка берегите» – и все.
   Лошадка же спустя неделю после этого письмеца стала вести себя странно: есть перестала вовсе, да и пить скоро прекратила; только бешено ржала ночами, не давая спать другой скотине.
   Потом и вовсе сбежала.
   Родители головой качали: и чего теперь сыну сказать, когда вернется?
   Но скоро ясно стало, что вернется Гек вряд ли, и волнения по поводу Цветочка перешли в переживания о сыне. Мать плакала, убираясь в его комнате, отец задумчиво курил трубку вечерами на крылечке.
   Вскоре пришла весточка, что фронт сместился, и уцелевшие в стычках на границе стали возвращаться обратно. Пришел Швей, соседский паренек, потом Люк, сын кузнеца, прискакал…
   А Гека все не было.
   Родители уже совсем отчаялись, но одним жарким летним утром случилось невероятное…
   Мать тогда как раз шла с водой от колодца и увидела на горизонте черную точку. Все внутри нее замерло, сжалось: чем черт не шутит? Может, сынок ее скачет?
   Точка медленно, но верно приближалась, и скоро стал различим стук копыт по иссохшей земле. Мать напрягла усталые глаза… и ахнула.
   Ведро, полное воды, выпало из ее рук, залив истосковавшуюся по влаге землю.
   К женщине приближалась исхудавшая и едва волочащая ноги Цветочек. Кобыла, шатаясь от усталости, упрямо тянула на хребте Гека.
   Дома выяснилось, что правая нога парня ужасно загноилась. Пришлось вызывать местного лекаря, который и вынес печальный вердикт: резать. Это, конечно, была отвратная новость, но само то, что сынок все же остался жив, заставило родителей не думать о столь печальном заключении врача.
   Когда Гек чуть-чуть поправился, уже мог сидеть и даже ел сам, без посторонней помощи, родители все же решили вызнать то, что еще с той встречи будоражило их умы.
   «Сынок, – сказал отец, садясь на стул подле кровати. Мать стояла в дверях, прислонившись к косяку. – Как Цветочек нашла тебя?»
   И сын поведал родителям о том, как пало ополчение. Поведал о предательстве тех ополченцев, кто должен был до последнего прикрывать спины находящихся в авангарде воинов, среди которых выпала честь оказаться и ему, Геку.
   Рассказал о том, как иноземные захватчики, уже после бегства обезумевших от страха «задних», ходили среди поверженных тел и добивали раненых. Геку очень повезло: он лежал без сознания, перепачканный кровью, под телами двух собратьев по оружию, поэтому его не заметили.
   Когда он очнулся, кроме него живых на поле не было – ни своих, ни чужих. Зато мертвых и с той, и с другой стороны кругом лежало немало.
   Ходить он не мог: вражеская стрела с иззубренным наконечником повредила ногу. С трудом ему удалось подползти к брошенной сумке. В ней отыскалась фляжка с вином и две лепешки, что немало обрадовало Гека.
   Есть хотелось страсть, поэтому Гек не отказал жуткому голоду и съел найденный хлеб. Запив скудный обед вином, он, морщась от боли, вырезал из ноги стрелу и промыл рану оставшимся во фляжке. Оторвав кусок от чьей-то рубахи, Гек крепко-накрепко перевязал уязвленное место.
   А потом он начал молиться.
   Очень странного просил Гек у Бога; для кого-то его желание могло показаться даже смешным, но только не для самого парня. В последние дни (а он не думал, что протянет дольше) ему хотелось еще хотя бы раз заглянуть в большие глаза Цветочка. А та, Гек был просто уверен, сможет донести его прощальный привет родителям.
   И Бог сжалился над бедолагой, и Цветочек действительно прискакала к хозяину. Только вот она не намерена была передавать прощальные приветы: в ее планы входило дотащить раненого домой, чтобы парень мог вновь вернуться к оставленной жизни.
   Дорогу Гек не помнил совершенно: лежа у кобылы на спине, он то терял сознание, то вновь возвращался в него, совсем ненадолго.
   – Вот видишь, Фэт, – сказал Кушегар, заканчивая историю. – Нужно просто верить. Гек верил, что Бог исполнит его мечту. Тебе же нужно поверить в собственные силы, что намного легче!
   Рыцарь лежал, пустым взглядом буравя потолок. А потом сказал:
   – Хорошо.
   И, повернувшись на бок, закрыл глаза, показывая, что разговор закончен.
   – Эх, малыш, знал бы ты, как я переживаю… – тихо пробормотал Кушегар, снимая пыльный камзол. – Ты ж мне как сын – учил тебя, душу вкладывал…
   И, не говоря больше ни слова, барон стянул кольчугу и улегся на кровать, натянув одеяло по самый подбородок.
   Через минуту храп Комода слился с храпом его ученика.
 
   Утро выдалось препоганое.
   Еще ночью стал докучать мелкий дождь. К восходу солнца он разросся в неслабый ливень, то и дело сверкала молния, гремел, с треском, гром.
   Не выспавшийся Валентин громко крыл подлую стихию последними словами. Балахон его промок до нитки, волосы повисли сосульками.
   Пижон внимания на стихию не обращал. Он считал.
   И по его подсчетам выходило, что идти им осталось дня четыре, не больше.
   Не так много, но и не так мало, если вдуматься.
   А если каждая следующая ночь будет похожа на ту, с фрогулом и дроверами, или эту, когда вой странных существ со всех сторон не позволил Страннику уснуть…
   Впрочем, насчет подобных приключений шулер старался не размышлять. Может, минет?
   К обеду приятели вышли на древний, местами заросший бурьяном и давно не хоженый тракт. Ливнем его размыло, и каждый шаг сопровождался смачным чавканьем по грязи, а уж чтобы просто удержаться на ногах, идти приходилось намного медленнее.
   – Может, обратно в лес свернем? – предложил вампир, когда Валентин в очередной раз чуть не упал в бурлящую лужу.
   – Ага, уже, – язвительно бросил ангел, старательно удерживая равновесие. – Там еще и с веток капает, да и зверья всякого – жуть! Лучше уж здесь, может, еще и на телегу проезжую запрыгнем.
   – Конечно-конечно, – в тон ему ответил шулер. – С чего бы им вампира не подобрать?
   Валентин пробурчал что-то себе под нос и щелкнул пальцами.
   – Только кровь на людях не пей, – предупредил он, не поворачиваясь к спутнику. – А рожей не отличат!
   Пижон, все еще не веря, потрогал лицо. Потом, стараясь не упасть, подбежал к первой попавшейся луже и посмотрел на отражение.
   Из лужи на картежника смотрело его человеческое лицо – без клыков и нездоровой бледности, присущей всем кровососам.
   Как Валу удалось это? Откуда взял Сток и почему потратил на такую мелочь?
   – Заклинание очень простое, потому что действует оно только на внешние признаки, скрывает их от глаз других. То есть не надо громко кричать и лезть ко мне с объятиями: я не сделал из тебя человека, просто нацепил некое подобие «маски». Стока эта маскировка почти не требует, так что за это тоже не переживай – к тому времени, как мы доберемся к Тресту, с магической поддержкой будет полный порядок. По крайней мере на то, чтобы смыться, вполне хватит. И вот еще что… Долго весь этот маскарад не продержится: к утру от него не останется и следа. А теперь давай-ка остановимся и посмотрим, не едет ли кто сзади? А то я что-то слышу…
   Пижон послушно замер, а заодно навострил слух: действительно, со стороны, противоположной той, куда они держали путь, доносилось конское ржание и человеческий голос.
   Прошло не более минуты, и ливень выпустил из объятий древнюю повозку, запряженную стареющим, хотя и очень крепким мерином, и мужичка, в плаще и сапогах до колен, восседающего на козлах.
   – Эй, стой! – Вал вышел на середину дороги и махнул возничему.
   Тот, поколебавшись с мгновение, натянул поводья.
   – Вы кто такие да откуда тут взялись? – спросил мужик. Похоже, увидеть на этом тракте пеших путников он ожидал меньше всего.
   – Люди мы, не видно, что ли? – усмехнулся Валентин, подойдя к телеге. – Убегали от волков да и в лес нырнули, думали там спрятаться. Отсиделись да вот опять в дорогу отправились!
   – Бедолаги! – пожалел приятелей мужик. Хотя, может, Странник просто применил в беседе с ним капельку магии? – Ну, лады, забирайтесь. До деревеньки вас подброшу, там попотчуем, чем сможем, обсохните, выспитесь, а завтра уж и в путь дальнейший отправитесь, коли погода выпадет!
   Ангел подмигнул Пижону и первым полез в телегу.
 
   День обещал быть очень неплохим.
   Во всяком случае Фэту так показалось самым ранним утром, когда он только открыл глаза и сладко потянулся.
   Однако мгновением позже рыцарь понял, что все надежды идут прахом: над его кроватью склонился довольный-предовольный Кушегар.
   – О! Проснулся уже! Надо же, а? – хмыкнул он. – Ну, вставай, вставай! Вон, умойся из тазика! Да побриться не мешало бы… Вон мыло, слева! Отлично… Некоторые остолопы считают, что рыцарь должен быть грязным как свинья, но это не так: рыцарь, как и любой дворянин, всегда следит за чистотой – как в собственном замке, так и на самом себе!
   – Но мне-то простительно! – намыливая щеки, сказал Фэт.
   – С чего это?
   – Я ж ненастоящий рыцарь, понарошку!
   – Был ненастоящий – станешь настоящим! Только намыливайся лучше… Давай, поспешай – нам еще к Злому надо забежать, на рынке пару меринов купить, для парада – и обратно ехать, опять же, время!
   – А кто такой Злой?
   – Бронник.
   – Кто?!
   – Мастер по доспехам. Я ему голубиной почтой заказал для тебя реннцойг сварганить.
   – Кого?
   – Доспехи, дурень. Описывать не буду – сам увидишь. Это, правда, только для конного боя. Думаю, пластинчатый будет в самый раз: турнирный брать дорого, а одевать его куда еще, кроме как на церемонию открытия, – натуральное самоубийство: в нем ты не поскачешь так, как на полянке у нашей избы! К тому же Стронция Бария больше интересуют не сами доспехи, а то, что под ними.
   – А что под ними?
   – Ты, я, какой-нибудь другой рыцарь! Неужто забыл, что король у нас – старикан веселый и мужчин на самом деле очень любит!
   – Я-то тут при чем?
   – Ни при чем… пока. Да и не переживай ты! Главное, что от тебя требуется, – это показать, кто в доме хозяин. Не королю, конечно, а всем этим высокопоставленным хлюпикам и неудачникам!
   – Ну, это я еще вчера понял…
   Спустя полчаса Фэт уже был при параде: салатный камзол, белая рубашка с манжетами и рюшками, обтягивающее трико и сапоги почти что до колен. На поясе висели ножны с палашом.
   – Ну что, готов? – положив руку на плечо ученику, спросил Кушегар.
   – Конечно! – уже намного бодрее ответил рыцарь: утреннее умывание не прошло даром.
   – Тогда пошли! – и Кушегар первый выпорхнул из комнаты.
   Душа беглого барона ликовала: сегодня-завтра решится судьба их земель, судьба Фэта и Элви…
   Хотя какой Элви? Она-то тут при чем? Надо с ней, кстати, попрощаться, поблагодарить за помощь да сказать, что дорожки их ныне расходятся…