Он махнул рукой и снова отхлебнул.
   — Что — люди? — переспросил Мазукта.
   — Они их на дрова пускают, — мрачно отозвался Шамбамбукли. — А лечатся какой-то химической дрянью и безграмотными заговорами. Зато вот такой сорняк, — он пнул носком ножку табуретки, — специально везде разыскивают и ценят на вес золота. Почему так? Ведь невзрачная совсем коряга, и в обработку мало годится, и колючая к тому же…
   — Видишь ли, — наставительно поднял палец Мазукта, — люди гораздо больше ценят не то, что лучше, а то, что труднее достать.
 
* * *
 
   Демиург Шамбамбукли лучезарно улыбнулся человеку.
   — Здравствуй! Ну наконец-то, и в моем мире появились пророки.
   — Ага, — человек сдержанно кивнул. — Я имею честь говорить с демиургом Шамбамбукли?
   — Да, это я. Да ты садись, садись. Выпей чаю, а вот тут пирожки, кушай. Я уже приготовил для тебя чудные заповеди, будет что рассказать по возвращении…
   — Сожалею, вынужден отказаться, — человек изобразил сочувственный вздох. — Священный транс дается нелегко, у моего возвышенного духа есть только полчаса на разговор. Так что, если не возражаете, перейдем сразу к делу.
   — Да, конечно. Если тебе так срочно… На вот, тут в корзинке скрижали, я сам только сегодня написал…
   Человек, не обращая внимания на протянутую корзинку, уселся перед демиургом на стул, порылся в плоском кожаном портфеле и достал блокнот.
   — Итак, начнем. Паства хочет знать, действительно ли Ваше имя Шамбамбукли, или под этим псевдонимом скрывается целая группа демиургов?
   — Эээ…
   — Ясно. Следующий вопрос. Вы принимали участие в строительстве мира. Если бы у Вас была такая возможность, что бы Вы хотели исправить?
   — Одну минуточку…
   — Ясно. Какую именно? Первую минуту творения?
   — Но я не то имел в виду…
   — Я так и понял. Конечно, досадно, когда всё с самого начала идет не так, как задумано!
   — Но всё вовсе не идет…
   — Тем более.
   Демиург Шамбамбукли озадаченно замолчал.
   — Следующий вопрос. Как Вы относитесь к назначению Гога Верховным Прасолом?
   — Что..?
   — А, понимаю, Вы возмущены. Я тоже. Не будем тогда заострять внимание на этом вопросе. Перейдем к следующему. Ваше главное увлечение в жизни?
   — Погоди… — демиург Шамбамбукли попытался внести в разговор толику здравого смысла. — Вот тут у меня корзинка…
   — А, Вы плетете на досуге корзинки? Это весьма похвальное увлечение. А каковы Ваши сексуальные предпочтения? И с кем Вы жили в последнее время?
   -%* твою мать! — закричал Шамбамбукли.
   — О! — человек восхищенно вскинул брови. — Мою мать? Вы? Лично?
   Он быстро застрочил в блокноте.
   — Ну и в заключение, Ваши планы на будущее?
   — Еще одно слово… — прохрипел Шамбамбукли, — и я своими руками..!
   — Значит, у Вас запланировано еще одно Слово? Ну, спасибо за Откровение, — коротко поклонился человек, сложил бумаги в портфель и исчез.
   Это был лишь первый пророк из нескольких тысяч…
 
* * *
 
   — Ты только послушай, какие я заповеди придумал! Обхохочешься!
   Демиург Шамбамбукли покосился на листок в руках демиурга Мазукты.
   — Заповеди..?
   — Ага. Это очень занятная игра. Даешь людям какое-то указание, а потом смотришь, как они его выполняют.
   — Ну-ка, дай взглянуть…
   Демиург Шамбамбукли взял листок и прочел первую фразу.
   — "Не стой под стрелой"… А что это означает?
   — Это ничего не должно означать, это заповедь. Главное, чтобы звучало весомо и повелительно.
   — Погоди, я чего-то не понимаю…
   — А тут и понимать нечего! — Мазукта отобрал листок. — Вкладывать в заповедь какой-то смысл — глупое и неблагодарное занятие. Я сам так сперва делал, а потом понял, что это бессмысленно.
   — Но почему?
   — Да потому что людям ничьи советы свыше нафиг не нужны! Они все равно истолкуют любые слова так, как им больше понравится. Или каким-нибудь совсем дурацким образом. Лишь бы только не выполнять инструкции.
   Демиург Шамбамбукли непонимающе заморгал. Мазукта вздохнул.
   — Так. Объясняю подробнее. Вот, дал я, к примеру, людям такую полезную заповедь: "Мойте руки перед едой"
   — В высшей степени разумное высказывание! — заметил Шамбамбукли.
   — Кхм… да. Вот, взгляни сюда.
   Мазукта протянул руку и достал с полки один за другим четыре толстых тома.
   — Это что? — удивился Шамбамбукли.
   — Комментарии мудрецов. Только на одну эту заповедь. Выясняли, что значит "перед".
   Шамбамбукли присвистнул.
   — Нехило… И к каким результатам они в конце концов пришли?
   — Ну, если вкратце — то постановили, что промежуток между мытьем рук и поеданием пищи должен составлять не менее шести часов. А в те дни, когда приходится мыть руки с мылом, они и вовсе постятся.
   — А… а какой в этом смысл? — осторожно спросил Шамбамбукли.
   — Да никакого смысла. То есть, считается, что какой-то есть. Но высший. Недоступный человеческому пониманию.
   Шамбамбукли недоверчиво хмыкнул.
   — Или вот, — продолжал Мазукта, — "По газонам не ходить". Люди почти двести лет спорили, что я имел в виду. В конце концов, на основании косвенных намеков, подключив к работе лингвистов, установили, что такая форма глагола — "ходить"- употреблена в данном контексте с целью подчеркнуть, что по газонам нельзя перемещаться босиком, налегке и медленно. А в сапогах, бегом и с полной выкладкой — не только можно, но даже рекомендуется.
   — Брр! — откомментировал Шамбамбукли.
   — В общем, теперь для меня это просто игра, — заключил Мазукта. — Составляю пару десятков заповедей, а потом смотрю, как человечки начинают с ними извращаться. Иногда очень смешно получается! Попробуй. Шамбамбукли неопределенно пожал плечами.
   — Ну, не хочешь — не надо, — сказал Мазукта. — Только, когда будешь наставлять своих человеков, попомни мои слова. Заповеди должны быть четкими, ясными, не допускающими никаких двояких толкований и простыми в исполнении…
   — Я не собираюсь давать никому никаких заповедей, — перебил Шамбамбукли.
   — То есть как? — опешил Мазукта.
   — Ну… так. Если человечество само не в состоянии разобраться, что можно делать, а чего нельзя — то кому оно нужно, такое человечество?
 
Про землю
 
   Тесная камера осветилась неземным светом и перед заключенным возникла сияющая фигура.
   — Не ты ли великий ученый астроном Бармалео Бармалей? — вопросила фигура.
   — Я, — кивнул заключенный. — А с кем имею честь разговаривать?
   — Я — твой демиург.
   — Шамбамбукли?
   — Да, так меня зовут.
   — Очень приятно.
   — Взаимно.
   Демиург и астроном вежливо поклонились друг другу.
   — А можно немного притушить свет? — попросил Бармалео Бармалей. — Глаза режет.
   — О, прошу прощения! — Шамбамбукли перестал сиять и разом утратил величественный вид. — Так лучше?
   — Гораздо! А можно спросить, чем обязан визитом..?
   — Все очень просто, — охотно отозвался Шамбамбукли. — Завтра на рассвете ты предстанешь перед Ученым Советом Великой Иквизиции. И тебя приговорят к мучительной смерти. А это неправильно.
   — Неправильно — потому что я прав?
   — Нет, потому что мне тебя жалко.
   Бармалео Бармалей задумался.
   — Но ведь она вертится? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он.
   — Нет, — помотал головой демиург Шамбамбукли. — Не вертится. Это я тебе точно говорю.
   — Не может быть! — нахмурился Бармалео. — Я всесторонне изучал этот вопрос тридцать лет и три года, провел массу измерений, и со всей ответственностью заявляю: она вертится! Могу доказать.
   — Не можешь, — ответил демиург. — Потому что она на самом деле не вертится. Ты где-то ошибся.
   — Не мог я ошибиться! — Бармалео Бармалей стукнул кулаком по коленке. — Я наблюдал за звездами, я для этого даже изобрел телескоп. Все выкладки перепроверял по десять раз. Ошибки нет!
   — Очевидно, где-то она всё-же есть, — ласково, как ребенку, улыбнулся демиург. — Мне бы не хотелось, чтобы тебя казнили, я решил тебя спасти и поэтому пришел лично заверить…
   — Я не нуждаюсь в таком спасении! — насупился астроном. — Не надо мне вашей спасительной лжи, я стоял и буду стоять за правду!
   — Ты хочешь сказать, что я лгу?! — удивился демиург.
   — Я это, кажется, уже сказал. Ложь во спасение и всякое такое… Так вот — не надо. Спасибо, конечно, но обойдусь.
   — Послушай, — немного помолчав, произнес Шамбамбукли. — Это мироздание я создал вот этими руками, — он показал астроному свои ладони, — и кому как не мне знать, что там вертится, а что нет? Я тебе говорю как крупнейший специалист в данном вопросе…
   — А я не верю! — отрезал Бармалео. — Она все-таки вертится. И это факт!
   — Нет, не вертится!
   — Нет, вертится!
   — Зуб даю, не вертится!
   — Мамой клянусь, вертится!
   Демиург навис над астрономом, уперев руки в бока. Астроном с вызовом вздернул на демиурга подбородок.
   — Значит, так?
   — Да!
   — Ну хорошо же. Я тебе покажу… Я тебе сейчас так покажу..!
   Демиург Шамбамбукли схватил Бармалео Бармалея за шкирку и свечкой взмыл вверх, сквозь тюремный камень, сквозь облака и тонкий озоновый слой. Астроном даже пискнуть не успел, как уже стоял рядом с демиургом на балкончике небесных чертогов.
   — Вот, смотри сам! — Шамбамбукли ткнул рукой вниз. — Изволь убедиться, она движется равномерно и прямолиней…
   Шамбамбукли поперхнулся на полуслове и уставился в недоумении на развернувшуюся внизу картину.
   Зажмурив от удовольствия глаза, огромная черепаха медленно кружилась и раскачивалась в трансе под музыку сфер. На ее панцире неуклюже переминались с ноги на ногу три слона, стараясь попадать в такт. Лежащая на их спинах земля наклонялась то на одну, то на другую сторону, и от этого в океане возникали приливы и отливы.
   — Ну, что я говорил?! — с торжеством воскликнул Бармалео Бармалей. — Все-таки она вертится!
   — Безобразие какое… — возмутился Шамбамбукли. — Кто посмел поставить этот психоделический мотивчик? Я же сам запускал походный марш!
   Он вздохнул, выдернул зуб и протянул астроному.
   — На. Ты был прав.
   — Я же говорил, а ты не верил, — наставительно поднял палец Бармалео Бармалей. — Наука не ошибается! Иначе она называется лженаукой.
   — Ладно, — отмахнулся Шамбамбукли. — А что завтра с Инквизицией делать будем?
   — Да ну её! — беспечно пожал плечами Бармалео Бармалей. — Навру чего-нибудь, велика важность! Это уже не принципиально, потому что… — его глаза сверкнули восторгом фанатика. — А все-таки! Она! Вертится!
 
Пасьянс
 
   — Чем занимаешься? — спросил демиург Шамбамбукли.
   — Карты раскладываю, — мрачно отозвался демиург Мазукта.
   — Получается?
   — Нет.
   Демиург Шамбамбукли присел на корточки рядом с Мазуктой.
   — А что будет, если всё сложится?
   — Мир во всем мире, — огрызнулся Мазукта, — и труднопредставимое счастье для всего человечества.
   — Ух ты! — восхитился Шамбамбукли и посмотрел на расклад.
   Мазукта как-раз совмещал края двух карт.
   — Так годится, по-твоему?
   Шамбамбукли посмотрел, склонив голову набок.
   — По-моему, красиво, — он провел пальцем по изгибу реки на месте соединения карт. — Вполне естественная граница.
   — Я тоже так думаю. И народы там родственные, даже языки похожи. Вот с запада что приткнуть, не знаю…
   Некоторое время демиурги передвигали контурные карты, убирали одни, подсовывали другие — но границы никак не хотели совмещаться. Постоянно наползали одна на другую, а несколько маленьких карт карманного формата и вовсе потерялись под широкими листами.
   — Вот еще этих четырех королей надо распихать… — кусая губу, размышлял Мазукта. — Их рядом никак нельзя держать, один другого побьет.
   — А если этого- туда, а того — сюда? — предложил Шамбамбукли.
   — А этих двух?
   — Ну… одного запихни на какой-нибудь остров.
   — На остров нельзя, там у меня уже королева.
   — Тогда на полуостров.
   — Это можно…
   Короли и тузы нашли свое место, с шестерками оказалось и того проще. Постепенно карта мира начала вырисовываться всё яснее. Границы стран притерлись друг к другу, пролегли пунктиры торговых путей, разными цветами обозначились политические и культурные связи.
   — Смотри, кажется, получается! — обрадовался Шамбамбукли.
   — Угу, — кивнул Мазукта, укладывая на место последнюю крошечную республику. — Все на месте, всё в порядке, в мире полная гармония и совершенство.
   — Красота какая! — пробормотал Шамбамбукли. — Как у тебя здорово получилось!
   — Да ну, ерунда, — скромно пожал плечами Мазукта. — Детская забава. Пойдем чай пить, поздно уже.
   Он наклонился, поднял плащ, на котором только что раскладывал карты, встряхнул его и набросил на плечи. Разноцветные бумажки взлетели — и с шорохом осыпались на землю — одна на другую, одна на другую…
 
* * *
 
   — Пущать не велено.
   — Но я по важному делу!
   — Все по делу.
   — Ну пойдите, скажите ему, что Я пришел.
   — Я с большой буквы?
   — Да.
   — Не пойду. Не велено беспокоить.
   — Впустить! — крикнул Пророк, которому надоела эта возня у двери. Полог отодвинулся, и в шатер вошел посетитель.
   — Здравствуй.
   — Ну, проходи, нечистый.
   Посетитель удивленно вскинул брови, оглядел себя, понюхал подмышки и обиженно спросил:
   — Почему нечистый?
   — В метафизическом смысле, — хмыкнул Пророк. — Ну хорошо, проходи, Сатана. Так тебе больше нравится?
   — Ты меня с кем-то путаешь, — озабоченно пробормотал посетитель.
   — Да? А кто же ты тогда?
   — Я демиург.
   Пророк расхохотался.
   — И как же тебя зовут, в таком случае?
   — Шамбамбукли…
   — Вот ты и попался! — радостно ухмыльнулся Пророк. — Всем известно, что имя нашего демиурга Чурмбембдактчи. Он мне сам это сказал.
   — Я такого не говорил! — возмутился Шамбамбукли.
   — Еще бы! Ты, исчадие ада, конечно же, не можешь произнести этого имени. Ну, попробуй?
   — И попробую! Чурем… погоди минутку… как ты сказал? Чермендак… Нет, Чурембендак… дук… дакт…
   — Ага, не можешь!
   — Ерунда какая-то! — помотал головой Шамбамбукли. — Зачем мне повторять всякую чушь? Это же я — демиург!
   — Разумеется, именно так ты и должен говорить. Ты же, Сатана, великий искуситель. Но меня не обманешь.
   — А я и не обманываю!
   — Ну разумеется, — улыбка Пророка стала откровенно глумливой. Шамбамбукли насупился.
   — Я демиург.
   — Ой, перестань, — отмахнулся Пророк. — А то я не видел демиурга! Он явился мне во сне, могучий и прекрасный, его голос был подобен колокольному звону, а на голове его был золотой венец…
   — Ну и чем я виноват, что тебе снятся такие дурацкие сны?
   — Это было пророчество! — нахмурился Пророк.
   — Я могу надеть золотой венец, если это для тебя так важно.
   — Поздно.
   Шамбамбукли вздохнул.
   — Ладно. Как бы меня ни звали — может, ты все-таки выслушаешь, что я хочу тебе сказать?
   — Нет, — помотал головой Пророк. — Даже и не подумаю. Мне нет дела до твоих лживых речей.
   — А зачем же ты велел меня впустить?
   — Исключительно для посрамления.
   — Хорошо, можешь посрамить, только сперва выслушай.
   — Посрамить могу, а слушать не стану.
   — Да очнись же ты! — закричал Шамбамбукли. — Неужели ты сам не понимаешь, что жечь детей в печах — безнравственно?!
   — Эк тебя проняло! — засмеялся Пророк, глядя на покрасневшее лицо Шамбамбукли. — Что, не нравится, Сатана?
   — Да, не нравится! И не говори мне, что это я тебе велел, или кто там твой бог. Ни один бог в здравом уме не мог такого приказать!
   — Говори, говори, я тебя не слушаю. Я плюю на тебя, Сатана.
   — Да какой я тебе, к черту, Сатана?! Что ты привязался с этим именем?
   — Сатана, — спокойно ответил Пророк, — суть искушающее человека злое разрушительное начало. Раз ты задумал меня искушать — значит, ты Сатана.
   — Я такого начала не творил, — медленно покачал головой Шамбамбукли. — Конечно, это очень удобно, сваливать свою вину на Сатану… но поверь мне, человека никто не искушает. Он прекрасно справляется сам.
   — Ты мне наскучил, — отмахнулся Пророк и крикнул в сторону: — Стража!
   В шатер вошел могучий стражник в кожаном доспехе. За ним ужом проскользнул секретарь с пером за ухом.
   — Кого?
   — Вот его, — Пророк указал на Шамбамбукли.
   — Голову рубить или как?
   Шамбамбукли судорожно схватился за горло, на котором виднелись уже два свежих шрама.
   — Нет, — после секундного раздумья ответил Пророк. — На этот раз, пожалуй, утопление.
   Стражник выволок Шамбамбукли из шатра.
   — Уже четвертый в этом месяце, — заметил секретарь, делая пометку на папирусе.
   — Тот же самый, — отозвался Пророк.
   — И всё никак не угомонится! — с ноткой уважения произнес секретарь.
   — Ничего, угомоним! — заверил его Пророк. — Наше дело правое. С нами бог.
 
* * *
 
   — Ну что ты все прыгаешь туда-сюда? — недовольно поморщился демиург Мазукта. — Сядь, успокойся.
   — Погоди, я еще раз попробую.
   Демиург Шамбамбукли зажмурился, сосредоточился — и исчез. Не прошло и тридцати лет, как он снова появился — сконфуженный, с торчащим из груди кинжалом.
   — Горе ты мое, — вздохнул Мазукта, выдернул кинжал и залечил рану. — И что тебе неймется? На кол сажали, камнями забрасывали… А вспомни, как тебя скормили пираньям! Я еле сумел потом собрать по кусочкам!
   Хоть объясни толком, зачем это всё?
   — Некогда объяснять, там такое..!
   — Чай остынет, — начал Мазукта, но Шамбамбукли уже опять исчез.
   Мазукта покачал головой и отпил из своей чашки. Вскоре появилась голова Шамбамбукли, а затем и весь он, по частям — руки, ноги, туловище. Мазукта со вздохом отставил чашку и подошел к расчлененному другу.
   — Четвертовали?
   — Ага. Сложи меня обратно?
   — Нет, — отрезал Мазукта. — Сперва объясни мне, к чему такая спешка. Зачем тебе обязательно надо рождаться в этом дурацком мире и погибать дурацкой смертью?
   — Там ужас и беззаконие, — всхлипнул Шамбамбукли, и по его щеке скатилась слеза, тут же услужливо вытертая Мазуктой. — Горят костры из книг, а на них сжигают живых людей, представляешь?
   — Представляю, — кивнул Мазукта. — И что?
   — Что значит "и что"?! Надо что-то делать!
   — Допустим. И что именно ты делаешь?
   — Я говорю людям, что это нехорошо. А они… вот.
   — Каким людям ты это говоришь? — уточнил Мазукта.
   — Ну всяким… От кого что-нибудь зависит. Первосвященникам, вождям, разным советникам…
   — Ну и получаешь что заслужил! — подытожил Мазукта. — Ты не с той стороны взялся за дело.
   Мазукта приделал руки и ноги товарища обратно к телу, поднял его голову и поднес к своему лицу.
   — Если ты опять скажешь "бедный Шамбамбукли", я укушу тебя за нос! — мрачно пообещал Шамбамбукли.
   — Ладно, не буду, — согласился Мазукта и посадил голову обратно на плечи. Шамбамбукли сел и осторожно повертел шеей.
   — Больно, — пожаловался он. — Так что же я делаю неправильно?
   Мазукта не торопясь взял свою чашку, отпил и задумчиво прищурился.
   — У меня когда-то была такая же проблема, — признался он. — Ну, почти такая же. Люди собирались на холме и… неважно. А я, молодой тогда еще, спускался к ним и вразумлял. Шрамы до сих пор ноют… А потом…
   Мазукта снова отпил, уставился в круговорот чаинок и замолк.
   — Ну? — не выдержал Шамбамбукли. — Что ты придумал?
   — Дрова. — односложно отозвался Мазукта
   — При чем здесь дрова?!
   — А при том. Я сделал это удовольствие платным. Не понимаешь?
   — Нет.
   — Ну как же! Если бы я пришел к пророку и сказал ему все, что думаю — меня бы тут же дубиной по голове- и на корм свиньям. А я сделал иначе, я всего-навсего внушил главному казначею одну простую идею. Дрова ведь денег стоят?
   — Ну…
   — Правильно. Чтобы сжечь ребенка — нужны дрова. А на всех не напасешься. Значит, каждый, приносящий в жертву сына, должен заплатить за казённые дрова.
   — Я не улавливаю…
   — Да всё просто, — махнул рукой Мазукта. — Одно дело — бросить в огонь своего ребенка, это каждый может. Даже гордится потом — вот, мол, смотрите, не пожалел! А вот отдавать деньги… это совсем другое! На такое не каждый решится. Тем более, если надо заранее составить заявку для отчетности, подписать четыре разных бланка, несколько месяцев ждать очереди… В общем, за пару десятков лет такое развлечение полностью сошло на нет.
   Мазукта похлопал по плечу сконфуженного Шамбамбукли и ободряюще улыбнулся.
   — Да не переживай ты, с кем не бывает! Просто впредь не слишком полагайся на нравственность и здравый смысл. Миром управляют товарно-денежные отношения.
 
* * *
 
   — Привет, — сказал демиург Мазукта, придя в гости к демиургу Шамбамбукли. — Как дела?
   — Да что мне сделается, — пожал плечами демиург Шамбамбукли.
   — Вид у тебя усталый.
   — Это потому что я устал, — объяснил Шамбамбукли.
   — Хм? — Мазукта изобразил на лице заинтересованность.
   — Люди построили храм. И молятся там три раза в день. А я тут должен сидеть как дурак и слушать.
   — Это необязательно, — заметил Мазукта. — Ты можешь сидеть как умный.
   — Все равно тяжело это. Ладно бы еще что-нибудь интересное рассказывали — так ведь нет. Каждый день одно и то же, одними и теми же словами. Уже и сами не понимают, что говорят, затвердили и бормочут автоматически, а думают о чем-то своем.
   — Хоть об интересном чем-то думают?
   — Да когда как…
   Мазукта уселся в кресло поудобнее, закинул ногу на ногу и, сотворив себе сигару, с удовольствием закурил.
   — Ну и когда оно как? — спросил он, выпуская колечки дымы из ушей.
   — Да вот сегодня, например, — сказал Шамбамбукли, присаживаясь на табуретку. — Один человек полдня думал: "Если Шамбамбукли всемогущ, то может ли он сотворить камень, который сам не сможет поднять?"
   — Ну и в чем тут проблема?
   — То есть как в чем? Мне уже самому интересно — могу я создать такой камень или не могу?
   — А попробовать не пробовал?
   — Нет. Это же теоретический вопрос, а не практический.
   — Значит, не можешь, — пожал плечами Мазукта.
   — Почему не могу? — обиделся Шамбамбукли. — Если допустить, что я действительно всемогущий…
   — А ты всемогущий?
   Шамбамбукли поперхнулся и задумался.
   — Не знаю, — признался он наконец. — Если я не могу поднять камень, который сам же и сотворил…
   — Брось ты этот камень, — отмахнулся Мазукта. — Ну-ка, давай, вспомни определение всемогущества!
   — Нуу… это когда…
   — Определения не начинаются со слов "ну, это когда"- строго заметил Мазукта.
   — Хорошо. Всемогущество — это способность творить всё, что угодно. Так?
   — Вот именно, — кивнул Мазукта. Ключевое слово — «угодно». Угодно тебе сотворить камень — творишь камень. Не угодно его поднимать — не поднимаешь. Это и есть настоящее всемогущество.
 
* * *
 
   Демиург Мазукта пришел к демиургу Шамбамбукли.
   — Привет. Ну, показывай, что там у тебя с твоим новым миром?
   — Он уже не очень новый, — проворчал Шамбамбукли. — Я тебя звал посмотреть еще шесть миллионов лет назад!
   — Да ну, брось, что такое шесть миллионов лет для целого мира! А я раньше не мог прийти, был занят. Ну, давай, показывай.
   Демиург Шамбамбукли провел друга в новый мир и указал носком ботинка: "вот!"
   — Ну и что это такое?
   — Плесень.
   — Сам вижу, что плесень. А что с ней не в порядке?
   — Ее тут не должно быть.
   — Это почему же?
   — Потому что я ее не сотворял!
   — А-а… — протянул Мазукта и, присев на корточки, ковырнул зеленую пленку пальцем. Понюхал, попробовал на язык и сплюнул.
   — Шесть миллионов лет назад ее еще не было, — уточнил на всякий случай Шамбамбукли. — Тогда только в воде появились какие-то комочки, а теперь, видишь, уже на сушу выползли…
   — Вижу, — кивнул Мазукта.
   — Я ничего не трогал, всё сохранил как было, тебя ждал.
   — И правильно сделал. Сейчас я тебя научу, что делать. Садись и пиши жалобу на поставщика.
   — На кого?!
   — Ну, кто тебе продал эту твердь? На него и жалуйся, что товар был не стерильный. А может, вообще пользованный. Прошлый владелец за собой не убрался, а у тебя плесень от этого расползлась.
   — Да какой еще прошлый владелец? Я сам этот мир сотворил!
   — А, ну да… Ты же у нас максималист, либо всё, либо ничего… Значит, точно говоришь, ты тут жизнь не насаждал?
   — Нет.
   — Ну, может, случайно, по ошибке?
   — Да не делал я ничего такого! Землю — сотворил, воду — тоже, светила зажег, а оно вдруг само как поперло!
   — Ну всё ясно, — подытожил Мазукта, поднялся и отряхнул ладони. — Один случай на миллиард, так бывает. Жизнь зародилась сама.
   — И что мне теперь с ней делать?
   — Ну, уничтожь, если хочешь.
   — Жалко. Она ведь живая!
   Мазукта посмотрел на кромку воды, где кишели в мертвых водорослях гнилостные бактерии.
   — Ну, тогда оставь, если жалко. Даже интересно, что тут может получиться. Чем Деструктор не шутит, может, еще через шесть миллионов лет и разум появится. Люди там, или гоблины…
   — Ой, а как же тогда… Как я им объясню, что это не я их сотворил, а они сами?
   — А ты не объясняй. Когда дойдет до этого момента, главное — появись во всем блеске славы и объяви себя их богом и повелителем. И прибирай к рукам всё готовое, тебе же меньше работы.