Страница:
Маргерит нагнулась и опустила кораблик на воду. Турнон всколыхнул воду рукой, заставляя кораблик плыть вперед.
— Он плывет к устью Соммы, в пролив, мимо Англии, туда, где вокруг лишь море и небо, навстречу новой земле, которую можно увидеть только в мечтах. Ты хотела бы поплыть на этом корабле, Маргерит?
Она смотрела на кораблик, сделанный из листа. Он обогнул камень, попал в струю течения и начал набирать скорость. Маргерит думала о незнакомой земле, о диких и злобных животных. К тому же она знала, каким был бы ответ Пьера.
— Да, — сказала она.
— Наши бретонские и нормандские рыбаки давно знали побережье Лабрадора, но для меня оно было таинственным и прекрасным — несмотря на то, что дорогу нам преграждали льды. Когда, наконец, мы прорвались к острову Болье и вошли в пролив, перед нами оказались покрытые зеленой растительностью шхеры, разбросанные тут и там по морской глади. Мы шли на юг, мимо побережья Терр-Нев, а потом повернули на запад. И вдруг за один день стало так тепло, что матросы загорали и резвились в воде, как дельфины, а с берега доносился такой чудесный аромат, что мы готовы были пойти на смерть, лишь бы достичь земли и найти эти странные цветы и сочные плоды, испускавшие его.
Было по прежнему тихо, и вода оставалась такой же спокойной. Прижимаясь к меху рыси, Маргерит чувствовала тепло того дня и прекрасный аромат, доносившийся с залитых солнцем берегов. Ей не было нужды спрашивать, был ли ее собеседник одним из тех, кто первым ступил на берег.
— И вы не боялись сирен и грифонов? — спросила девочка.
— Это все выдумки моряцкие байки, — отвечал маркиз, улыбаясь. — Мы вошли в залив, который назвали Шали, и высадились на землю, которую Картье назвал «Гасп». Он мечтал покорить эту чудесную землю Франции.
— А как же цветы и плоды? — она старалась все запомнить, чтобы потом рассказать Пьеру.
— Аромат исчез, как только мы высадились, но там росли прекрасные деревья, дикая пшеница, горох, смородина, земляника и розы. Мы видели несколько видов животных — неопасных, конечно, — и дикарей…
— Дикарей! — Маргерит резко выпрямилась и уставилась на него. До сих пор все звучало тихо и мирно, словно сон, она даже представила себе обнаженных матросов, резвящихся в воде. — И что они вам сделали?
— Мы беседовали с ними, — ответил новый знакомый, довольный ее удивлением. До той минуты она сидела так тихо, что он не знал, смог ли ее заинтересовать. — Они рассказали нам о великой реке, несущей свои воды за сотни миль. Их кожа была красной, как медь, и у них были длинные черные волосы. Они были высокими и стройными, и совершенно не носили одежды. Мы захватили в плен двоих из них, — тихо сказал Турнон, и Маргерит представила себе, как высохший скрюченный старик, похожий на ребенка, захватывает в плен таинственных дикарей.
— И что вы сделали с ними?
— Мы привезли их во Францию, чтобы показать королю, — равнодушно отвечал маркиз. — Картье взял их с собой в качестве проводников и переводчиков, когда в прошлом году поплыл обратно.
— И вы не отправились вместе с ним? — удивленно спросила Маргерит. Было так очевидно, что он любил эту сказочную землю.
— Нет, я должен был остаться, чтобы убедить короля послать туда экспедицию. Нужны люди, чтобы заселить Новую Францию. Тогда… тогда отправлюсь туда и я.
Он взял в руки завиток волос, упавший на ворот ее платья, и поднес к губам.
— Ты поедешь со мной, моя Маргерит, в мой новый юный мир? Там я построю тебе новый замок. Там мы будем молоды вместе.
Маргерит села. Она чувствовала губы, прикасавшиеся к ее шее, но в этот момент думала о таинственных островах, чудесном аромате и дикарях. Она не сомневалась в том, что он может взять ее с собой, этот мужчина-ребенок, обладавший властью над ее дядей, дикарями и даже самим королем.
— Да, — сказала она, — если вы возьмете Пьера… и Бастин.
Он медленно заглянул ей в лицо.
— Я знаю Бастин, — кивнул он. — Расскажи мне о Пьере.
Маргерит ощутила, как кровь приливает к ее щекам, и ее начинает лихорадить. Только Бастин знала о Пьере. Если аббат узнает, то Пьер будет наказан. Пять лет назад Пьер впервые перелез через стену, и с тех пор она не рассказывала о нем никому, кроме няни, а теперь она должна была раскрыть свою тайну незнакомцу. Она просительно посмотрела на Турнона.
— Только вы никому не должны рассказывать, — прошептала она.
— Кто такой Пьер, Маргерит?
— Мой друг… из аббатства, — она не могла понять выражения лица маркиза. Его глаза оставались спокойными, но рот дрогнул, словно он усмехался про себя.
— Монах?
Маргерит покачала головой.
— Просто мальчик. Мой друг…
— Сколько ему лет?
Встретившись со взглядом собеседника, Маргерит обнаружила, что не может отвести глаза.
— Ему четырнадцать.
Турнон отвел взгляд, и Маргерит принялась рассматривать свои руки.
— Четырнадцать, — произнес он задумчиво. — Он… он когда-нибудь целовал тебя?
— Иногда, — ответила девочка почти шепотом.
— Он?..
Неожиданно Турнон схватил ее за плечи, и Маргерит уже подумала, что он собирается встряхнуть ее, но вместо этого маркиз с неожиданной силой привлек ее к себе и прижал губы к ее губам. Сперва казалось, что это знак прощения, но потом девочке померещилось: Турнон пытается задушить ее. Она начала отталкивать его, чтобы глотнуть немного воздуха. Спустя мгновение маркиз отпустил ее, и, подняв испуганные глаза, Маргерит увидела его удовлетворенную улыбку.
Он глубоко вздохнул.
— Мы никому не расскажем о Пьере, моя дорогая. Но мы и не возьмем его с собой.
Маргерит отпрянула от него, сжав губы, чтобы не расплакаться. Она видела, что маркиз больше не злится, и была рада, что он никому ничего не расскажет о Пьере. Она только не сказала: «Если вы не возьмете Пьера, я тоже не поеду», — но подумала об этом.
— Прости, если напугал тебя, — сказал Турнон, тяжело дыша. — Сядь рядом, Маргерит.
Она быстро поднялась на ноги.
— Я… я не хочу, — тихо сказала девочка. — Бастин будет беспокоиться. Я должна вернуться.
— Нет, Маргерит! — он тоже встал. — Я еще не поднес тебе своего подарка…
Она задержалась, готовая в любой момент сорваться с места.
— Ты простила меня? — спросил Турнон.
Она молча кивнула.
Маркиз достал из кармана батистовый платок и развернул его.
— Это тебе с невиданных островов.
Ее глаза невольно уловили отблеск солнца на заморской раковине.
— Спасибо, монсеньор, — она едва согнула колено — так, что Бастин никогда не признала бы это за реверанс.
Он сделал шаг к ней.
— Позволь мне подуть на твои волосы. Так делают дикари.
Маргерит уловила изменения в его тоне… но, как бы то ни было, не могла позволить ему вновь прикоснуться к себе.
— Нет.
Она направилась к замку, но маркиз поймал ее за руку и развернул к себе.
— Маргерит, — настойчиво сказал он. — Это был только поцелуй, дитя мое!
Она боролась с ним, спеша вырваться, но маркиз крепко держал ее, пытаясь успокоить. Между тем, воспоминания о его цепких руках и морщинистом лице навевали на Маргерит ужас. Она нагибала голову, чтобы избежать прикосновения его губ, и пинала его колени.
— Это не был поцелуй… — рыдала она.
Неожиданно кроваво-красная раковина ожила. Из нее стремительно высунулось что-то, похожее на алую ленту. Маргерит вскрикнула, со всей силы оттолкнула Турнона и, подобрав полы юбки, бросилась бежать к замку.
Она слышала всплеск воды и крик маркиза, но не остановилась. Пробежав парком и аллеей, Маргерит влетела в замок и устремилась прямо в свою комнату, продолжая рыдать.
Она пыталась запереть дверь, но тут в комнату вошла Бастин.
— Запри дверь! — выдохнула Маргерит и рухнула на пол.
Бастин задвинула засов.
— Что случилось, дорогая?
— Бастин, Бастин! Что случилось с девочкой? — послышался из-за двери голос мадам де Роберваль.
— Минутку, минутку, мадам, — ответила Бастин.
Она уложила Маргерит на кровать и легла рядом, продолжая успокаивать девочку. Раздался мощный стук в дверь.
— Откройте, де Лор! Откройте дверь!
Бастин шевельнулась, но Маргерит судорожно вцепилась в нее.
— Нет! Нет! — почти беззвучно выдохнула она.
Де Роберваль снова постучал.
— Де Лор, вы слышите? Откройте!
— Это твой дядя, дорогая, — прошептала Бастин. — Он в гневе.
Но Маргерит не отпускала ее.
— Де Лор! — бушевал Роберваль.
— Успокойся, Роберваль! — возник голос Турнона. — Девочка напугана. Успокойся, я тебе говорю.
— Что?..
— Это было для нее слишком неожиданно. Я напугал ее. Но она успокоится и мы будем друзьями.
— Никогда! Никогда! — шептала Маргерит, припав к груди няни. — Я не хочу его больше видеть! Я не хочу больше видеть своего дядю!
Бастин обняла ее.
— О, моя дорогая! — еле слышно, но с глубоким состраданием произнесла она. — Тебе не избежать встречи со своим дядей, дорогая. Ты в его власти, и он выдает тебя за маркиза. Потом ты будешь принадлежать господину де Турнону.
После этих слов Маргерит перестала плакать и замерла. Она во власти… она будет принадлежать… Она во власти этого грубого мужлана. Она будет принадлежать тому дьяволу, который носит змею в кроваво-красной раковине и который мог бы задушить ее, если бы захотел.
Поняв все, Маргерит вдруг успокоилась. Она должна подумать. Никогда, никогда она не может принадлежать кому бы то ни было, кроме Пьера и Бастин!
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
— Он плывет к устью Соммы, в пролив, мимо Англии, туда, где вокруг лишь море и небо, навстречу новой земле, которую можно увидеть только в мечтах. Ты хотела бы поплыть на этом корабле, Маргерит?
Она смотрела на кораблик, сделанный из листа. Он обогнул камень, попал в струю течения и начал набирать скорость. Маргерит думала о незнакомой земле, о диких и злобных животных. К тому же она знала, каким был бы ответ Пьера.
— Да, — сказала она.
— Наши бретонские и нормандские рыбаки давно знали побережье Лабрадора, но для меня оно было таинственным и прекрасным — несмотря на то, что дорогу нам преграждали льды. Когда, наконец, мы прорвались к острову Болье и вошли в пролив, перед нами оказались покрытые зеленой растительностью шхеры, разбросанные тут и там по морской глади. Мы шли на юг, мимо побережья Терр-Нев, а потом повернули на запад. И вдруг за один день стало так тепло, что матросы загорали и резвились в воде, как дельфины, а с берега доносился такой чудесный аромат, что мы готовы были пойти на смерть, лишь бы достичь земли и найти эти странные цветы и сочные плоды, испускавшие его.
Было по прежнему тихо, и вода оставалась такой же спокойной. Прижимаясь к меху рыси, Маргерит чувствовала тепло того дня и прекрасный аромат, доносившийся с залитых солнцем берегов. Ей не было нужды спрашивать, был ли ее собеседник одним из тех, кто первым ступил на берег.
— И вы не боялись сирен и грифонов? — спросила девочка.
— Это все выдумки моряцкие байки, — отвечал маркиз, улыбаясь. — Мы вошли в залив, который назвали Шали, и высадились на землю, которую Картье назвал «Гасп». Он мечтал покорить эту чудесную землю Франции.
— А как же цветы и плоды? — она старалась все запомнить, чтобы потом рассказать Пьеру.
— Аромат исчез, как только мы высадились, но там росли прекрасные деревья, дикая пшеница, горох, смородина, земляника и розы. Мы видели несколько видов животных — неопасных, конечно, — и дикарей…
— Дикарей! — Маргерит резко выпрямилась и уставилась на него. До сих пор все звучало тихо и мирно, словно сон, она даже представила себе обнаженных матросов, резвящихся в воде. — И что они вам сделали?
— Мы беседовали с ними, — ответил новый знакомый, довольный ее удивлением. До той минуты она сидела так тихо, что он не знал, смог ли ее заинтересовать. — Они рассказали нам о великой реке, несущей свои воды за сотни миль. Их кожа была красной, как медь, и у них были длинные черные волосы. Они были высокими и стройными, и совершенно не носили одежды. Мы захватили в плен двоих из них, — тихо сказал Турнон, и Маргерит представила себе, как высохший скрюченный старик, похожий на ребенка, захватывает в плен таинственных дикарей.
— И что вы сделали с ними?
— Мы привезли их во Францию, чтобы показать королю, — равнодушно отвечал маркиз. — Картье взял их с собой в качестве проводников и переводчиков, когда в прошлом году поплыл обратно.
— И вы не отправились вместе с ним? — удивленно спросила Маргерит. Было так очевидно, что он любил эту сказочную землю.
— Нет, я должен был остаться, чтобы убедить короля послать туда экспедицию. Нужны люди, чтобы заселить Новую Францию. Тогда… тогда отправлюсь туда и я.
Он взял в руки завиток волос, упавший на ворот ее платья, и поднес к губам.
— Ты поедешь со мной, моя Маргерит, в мой новый юный мир? Там я построю тебе новый замок. Там мы будем молоды вместе.
Маргерит села. Она чувствовала губы, прикасавшиеся к ее шее, но в этот момент думала о таинственных островах, чудесном аромате и дикарях. Она не сомневалась в том, что он может взять ее с собой, этот мужчина-ребенок, обладавший властью над ее дядей, дикарями и даже самим королем.
— Да, — сказала она, — если вы возьмете Пьера… и Бастин.
Он медленно заглянул ей в лицо.
— Я знаю Бастин, — кивнул он. — Расскажи мне о Пьере.
Маргерит ощутила, как кровь приливает к ее щекам, и ее начинает лихорадить. Только Бастин знала о Пьере. Если аббат узнает, то Пьер будет наказан. Пять лет назад Пьер впервые перелез через стену, и с тех пор она не рассказывала о нем никому, кроме няни, а теперь она должна была раскрыть свою тайну незнакомцу. Она просительно посмотрела на Турнона.
— Только вы никому не должны рассказывать, — прошептала она.
— Кто такой Пьер, Маргерит?
— Мой друг… из аббатства, — она не могла понять выражения лица маркиза. Его глаза оставались спокойными, но рот дрогнул, словно он усмехался про себя.
— Монах?
Маргерит покачала головой.
— Просто мальчик. Мой друг…
— Сколько ему лет?
Встретившись со взглядом собеседника, Маргерит обнаружила, что не может отвести глаза.
— Ему четырнадцать.
Турнон отвел взгляд, и Маргерит принялась рассматривать свои руки.
— Четырнадцать, — произнес он задумчиво. — Он… он когда-нибудь целовал тебя?
— Иногда, — ответила девочка почти шепотом.
— Он?..
Неожиданно Турнон схватил ее за плечи, и Маргерит уже подумала, что он собирается встряхнуть ее, но вместо этого маркиз с неожиданной силой привлек ее к себе и прижал губы к ее губам. Сперва казалось, что это знак прощения, но потом девочке померещилось: Турнон пытается задушить ее. Она начала отталкивать его, чтобы глотнуть немного воздуха. Спустя мгновение маркиз отпустил ее, и, подняв испуганные глаза, Маргерит увидела его удовлетворенную улыбку.
Он глубоко вздохнул.
— Мы никому не расскажем о Пьере, моя дорогая. Но мы и не возьмем его с собой.
Маргерит отпрянула от него, сжав губы, чтобы не расплакаться. Она видела, что маркиз больше не злится, и была рада, что он никому ничего не расскажет о Пьере. Она только не сказала: «Если вы не возьмете Пьера, я тоже не поеду», — но подумала об этом.
— Прости, если напугал тебя, — сказал Турнон, тяжело дыша. — Сядь рядом, Маргерит.
Она быстро поднялась на ноги.
— Я… я не хочу, — тихо сказала девочка. — Бастин будет беспокоиться. Я должна вернуться.
— Нет, Маргерит! — он тоже встал. — Я еще не поднес тебе своего подарка…
Она задержалась, готовая в любой момент сорваться с места.
— Ты простила меня? — спросил Турнон.
Она молча кивнула.
Маркиз достал из кармана батистовый платок и развернул его.
— Это тебе с невиданных островов.
Ее глаза невольно уловили отблеск солнца на заморской раковине.
— Спасибо, монсеньор, — она едва согнула колено — так, что Бастин никогда не признала бы это за реверанс.
Он сделал шаг к ней.
— Позволь мне подуть на твои волосы. Так делают дикари.
Маргерит уловила изменения в его тоне… но, как бы то ни было, не могла позволить ему вновь прикоснуться к себе.
— Нет.
Она направилась к замку, но маркиз поймал ее за руку и развернул к себе.
— Маргерит, — настойчиво сказал он. — Это был только поцелуй, дитя мое!
Она боролась с ним, спеша вырваться, но маркиз крепко держал ее, пытаясь успокоить. Между тем, воспоминания о его цепких руках и морщинистом лице навевали на Маргерит ужас. Она нагибала голову, чтобы избежать прикосновения его губ, и пинала его колени.
— Это не был поцелуй… — рыдала она.
Неожиданно кроваво-красная раковина ожила. Из нее стремительно высунулось что-то, похожее на алую ленту. Маргерит вскрикнула, со всей силы оттолкнула Турнона и, подобрав полы юбки, бросилась бежать к замку.
Она слышала всплеск воды и крик маркиза, но не остановилась. Пробежав парком и аллеей, Маргерит влетела в замок и устремилась прямо в свою комнату, продолжая рыдать.
Она пыталась запереть дверь, но тут в комнату вошла Бастин.
— Запри дверь! — выдохнула Маргерит и рухнула на пол.
Бастин задвинула засов.
— Что случилось, дорогая?
— Бастин, Бастин! Что случилось с девочкой? — послышался из-за двери голос мадам де Роберваль.
— Минутку, минутку, мадам, — ответила Бастин.
Она уложила Маргерит на кровать и легла рядом, продолжая успокаивать девочку. Раздался мощный стук в дверь.
— Откройте, де Лор! Откройте дверь!
Бастин шевельнулась, но Маргерит судорожно вцепилась в нее.
— Нет! Нет! — почти беззвучно выдохнула она.
Де Роберваль снова постучал.
— Де Лор, вы слышите? Откройте!
— Это твой дядя, дорогая, — прошептала Бастин. — Он в гневе.
Но Маргерит не отпускала ее.
— Де Лор! — бушевал Роберваль.
— Успокойся, Роберваль! — возник голос Турнона. — Девочка напугана. Успокойся, я тебе говорю.
— Что?..
— Это было для нее слишком неожиданно. Я напугал ее. Но она успокоится и мы будем друзьями.
— Никогда! Никогда! — шептала Маргерит, припав к груди няни. — Я не хочу его больше видеть! Я не хочу больше видеть своего дядю!
Бастин обняла ее.
— О, моя дорогая! — еле слышно, но с глубоким состраданием произнесла она. — Тебе не избежать встречи со своим дядей, дорогая. Ты в его власти, и он выдает тебя за маркиза. Потом ты будешь принадлежать господину де Турнону.
После этих слов Маргерит перестала плакать и замерла. Она во власти… она будет принадлежать… Она во власти этого грубого мужлана. Она будет принадлежать тому дьяволу, который носит змею в кроваво-красной раковине и который мог бы задушить ее, если бы захотел.
Поняв все, Маргерит вдруг успокоилась. Она должна подумать. Никогда, никогда она не может принадлежать кому бы то ни было, кроме Пьера и Бастин!
ГЛАВА 5
Пьер наблюдал, как брат Жан-Батист готовился метнуть камень. Массивное тело монаха откинулось назад, правый рукав его рясы задрался, обнажив волосатую руку с чудовищными мышцами. Брат Жан сделал три коротких церемонных шажка и кинул. Монахи радостно загалдели, а братья Эсташ и Гиацинт отправились посмотреть на отметку, оставленную победителем; брат Гиацинт подобрал рясу, открыв голые икры.
Брат Ноэль измерил расстояние до отметки. Жан-Батист удовлетворенно кивнул головой и повернулся к Пьеру, равнодушно сидевшему на земле.
— Ну что, молодой петушок? Ты, видать, и не попробуешь перекукарекать своего старшего брата, который с помощью святых удивил даже самого себя?
Пьер медленно поднялся и посмотрел на камень, избегая выжидающего взгляда брата Жана.
— Это был хороший бросок, — ответил мальчик сухо.
Мычание брата Жана выражало уязвленное тщеславие.
— Хорошо! Пусть молодой петушок метнет камень, и мы посмотрим, умеет ли он кукарекать.
— Камень! Камень!
— Да, Пьер! Твой бросок!
Пьер оглядел выжидающие лица монахов и потупил взгляд. Он с такой силой пнул скамью ногой, что от резкой боли на его глазах выступили слезы. Он опустил голову и повернулся, чтобы уйти.
— Сегодня я не буду бросать, — сказал он.
Брат Жан так сильно вцепился в Пьера, что тому захотелось ударить монаха.
— В чем дело, плутишка? Последние дни ты выглядишь довольно жалко.
— Ни в чем, — зло ответил Пьер, взял камень у брата Ноэля и быстро подошел к линии. Сделав короткий замах, он метнул снаряд. Камень упал, немного не долетев до отметки брата Жана, но гораздо дальше предыдущих бросков Пьера.
Брат Жан заключил Пьера в объятия, и все вокруг возбужденно затараторили. Пьер попытался вырваться из объятий монаха, но его обида рассеялась.
— Неплохо прокукарекал, петушок, — завопил брат Жан. — Скоро ты победишь старого петуха. В нашем курятнике появилось новое прекрасное пополнение.
Брат Гиацинт с мрачным видом пощупал мускулы Пьера и осмотрел его с ног до головы.
— Неплохо, — заключил и он, — может быть, для его состояния есть причина.
— Конечно, если только это не лихорадка, разгорячающая ему кровь, — ответил брат Ноэль и протянул руку, чтобы вытереть пот с пушка на верхней губе Пьера. Тот отбил протянутую руку, но его взгляд снова помрачнел.
— Оставьте его в покое, — вмешался брат Жан и слегка растолкал монахов.
— Может, всему виной девушка? В его годы я…
— Умерь свой пыл, Ноэль, постыдился бы, — оборвал его брат Жан.
— Ты попал в самую точку, — подхватил брат Эсташ. — Вон щеки-то — так и пылают. Есть у него девушка, — я даже скажу, кто: дочь мельника.
— Дочь мельника! — воскликнул брат Гиацинт.
— Вот и неправда! — Пьер вырвался из объятий брата Жана. Он разом побледнел, но на его щеках остались два алых пятна. — Это не так, говорю вам!
— Тишина!
В одно мгновение монахи и Пьер успокоились и опустили головы перед аббатом. Его голубые глаза холодно блестели, а лицо побагровело от гнева.
— Что за разговоры в монастыре! — Вскричал настоятель. — Я слышал, что кое-кто соблазнился дочерью мельника. — Он сделал длинную паузу, ожидая ответа, но никто не осмелился произнести ни слова. — Виновник будет наказан, и сурово! — Он повернулся, чтобы уйти и добавил более спокойно: — Иди за мной, Пьер.
— Отче преподобный, — пробормотал брат Жан, ужасаясь собственному безрассудству. Он опустился на колени, и аббат медленно повернул к нему голову.
— Говори, Жан-Батист!
— Он не виноват, преподобный отче. Он только…
— Пекись о своих собственных грехах, Жан-Батист, — ответил аббат и неторопливо направился к двери. Пьер продолжал стоять, пока брат Гиацинт не подтолкнул его. Только тогда мальчик двинулся вслед за аббатом.
Аббат вошел в свою келью, шурша шелковой рясой. Он остановился перед великолепным распятием, подобного которому Пьер никогда не видел: обнаженный Иисус, выточенный из полупрозрачного мрамора, пригвожден был к золотому кресту. Аббат перекрестился, пробормотал коротенькую молитву и молча ждал, пока Пьер сделает то же самое. Закончив, Пьер обернулся и взглянул на аббата. Тот смотрел мимо него на распятие.
— Мне прислали это недавно. Удивительная работа, не правда ли? Настоящее искусство, которое передает сам дух нашего Спасителя!
Пьер снова обернулся к распятию.
— Оно великолепно, — согласился мальчик тем же тоном, каким оценил бросок брата Жана.
Аббат подошел к креслу и сел.
— Пьер! — Пьер повернулся и снова его плечи распрямились, а подбородок приподнялся. — На колени! — Пьер заколебался, но аббат топнул ногой. — На колени, Пьер!
Пьер неохотно повиновался. Он рассматривал богатый, языческий рисунок ковра, ожидая, когда настоятель заговорит.
— Так значит, дочь мельника? — начал аббат. Пьер покачал головой. — Грех плоти не смертелен, сын мой. Я мог бы простить его. — Пьер снова покачал головой. — Посмотри на меня, Пьер. Нет, это не исповедь. Я не хочу слышать о твоих грехах. Я хочу… сядь, племянник.
Строгость монастырской дисциплины была нарушена, и Пьер подошел к аббату.
— Дядя…
— Да, — кивнул аббат. — Сядь, Пьер. Ты знаешь, чего я хочу…
— И вы знаете, чего я хочу, — мятежно ответил Пьер. Он пытался заставить своего дядю опустить глаза, но лицо аббата было свежо и красиво, его голубые глаза сверкали под золотистыми бровями, а пурпурная шапочка так оттеняла его черты, что он казался видением за гранью алмаза. Пьер первым отвел взгляд.
— Я знаю, о чем ты думаешь и чего хочешь — или думаешь, что хочешь. Но в этих твоих исканиях… во время бодрствования в ночные часы… неужели ты не слышишь голоса?
— Нет, — решительно ответил Пьер. — Никакого голоса, кроме вашего… Почему вы хотите, чтобы я жил такой же жизнью, как они? Почему?
— Не такой, как они, дитя мое! Такой, как я! С твоим состоянием, с нашим родовым положением…
— Возьмите себе эти деньги, если хотите. Я буду сражаться, как это положено рыцарю, и сам завоюю себе титул.
Аббат сидел молча. Наконец он снял с пальца пурпурный перстень. Немного погодя, он глубоко вздохнул и поднес камень к свету, чтобы полюбоваться его сиянием.
— Ты слишком долго жил среди грубых монахов, — наконец сказал он. — Мы должны позаботиться, чтобы ты больше времени проводил в библиотеке. Я слышал хорошие отзывы о тебе от брата Бонифация…
— Вы не сделаете из меня монаха, Я стану рыцарем и буду побеждать на турнирах!..
— Господи! Ты можешь одерживать победы на земле твоего отца, Пьер. Возможно, тебе придется участвовать и в сражении, если имперская армия подойдет слишком близко. Враг завоевал Пикардию…
Пьер вскочил на ноги.
— Что? Немцы уже в Пикардии?
— Каким счастливым ты выглядишь, — печально заметил аббат. — У тебя такой же трудный характер, как и у твоей матери.
Он протянул руку, и Пьер повернулся, чтобы уйти. — Я по-прежнему уверен, что ты не согрешил с девушкой, Пьер.
Юноша остановился и покраснел.
— Нет, отец мой.
— И у тебя не было никаких тайных встреч… — Пьер почувствовал, как бешено заколотилось его сердце — … с дочерью мельника?
— Нет, отец мой, — едва вымолвил Пьер.
Аббат кивнул.
— Ты знаешь, каково будет наказание, если это неправда. Ступай, сын мой.
Пьер вышел на крыльцо, на залитый солнцем двор, когда процессия монахов, Склонив головы и качая четками, свисающими на черные рясы, направились в трапезную. Он заметил брата Жана и брата Гиацинта, но в общей веренице они казались одинаково безликими. Позади них плелись новообращенные, и Пьер присоединился к ним, нарушая линию. Один из новичков толкнул Пьера плечом, а когда тот сделал вид, что ничего не заметил, новенький запрыгнул на спину Пьера и стиснул его ногами. Пьер сделал вид, что ничего необычного не происходит, но когда они подошли к дверям трапезной, он сильно ударил локтем назад, ощутив упругий живот новичка. Как ни в чем не бывало, Пьер вошел в трапезную и сел вместе со старшими братьями, отдельно от новообращенных.
Со склоненной головой он выслушал предобеденную молитву, после которой было слышно только позвякивание посуды (всяческие разговоры во время еды были категорически запрещены, так что приходилось объясняться знаками). Пьер уставился в тарелку и больше не поднимал глаз.
Его удивили слова, сказанные аббатом: «У тебя такой же сложный характер, как и у твоей матери». Он всегда представлял свою мать доброй и мягкой, похожей на святую мученицу с иконы. Неужели ею тоже овладевало это стремление к непослушанию, этот внутренний мятеж, который сводит его с ума? Неужели она, сестра аббата, сопротивлялась гласу власти? А его отец, знаменитый рыцарь? Неужели и у него был сложный характер? Коль это так, и в его протесте должна быть какая-то добродетель. Если бы они не умерли так рано, он бы не оказался в аббатстве!
Была и другая фраза, удивившая его: «… если имперская армия подойдет слишком близко. Враг завоевал Пикардию!» Недалеко отсюда шло сражение, погибали люди, а коленопреклоненные герои получали рыцарские звания; недалеко отсюда, в то время как брат Гиацинт, брат Жан и брат Эсташ жевали хлеб и ели похлебку, одерживались победы. Пьер оттолкнул тарелку, не обращая внимания на негодование законопослушных монахов.
Святой Бенедикт повелел своим чадам отдыхать после полуденной трапезы, чтобы подготовиться к ночной службе. Монахи поблагодарили Бога за то, что получили, и даже за то, чего не получили, и молча направились по кельям.
Пьер, как племянник аббата и ученик магистра, отца Бонифация, имел собственную отдельную келью, в которой не было ничего, кроме иконы богоматери и распятия. Войдя внутрь, он оставил дверь открытой, чтобы услышать приближающиеся шаги. Пока он, стоя на коленях, читал молитву, все звуки вокруг постепенно затихли. Убедившись, что монахи и послушники легли спать, мальчик осторожно вышел во двор. Будто убегающий каторжник, он переметывался от одного здания к другому и вскоре скрылся в кукурузном поле.
У бреши в стене, отделявшей землю аббатства от имения Коси, он остановился, отдышался и перелез на другую сторону. Там, забравшись на старую яблоню, он и поджидал Маргерит.
Брат Ноэль измерил расстояние до отметки. Жан-Батист удовлетворенно кивнул головой и повернулся к Пьеру, равнодушно сидевшему на земле.
— Ну что, молодой петушок? Ты, видать, и не попробуешь перекукарекать своего старшего брата, который с помощью святых удивил даже самого себя?
Пьер медленно поднялся и посмотрел на камень, избегая выжидающего взгляда брата Жана.
— Это был хороший бросок, — ответил мальчик сухо.
Мычание брата Жана выражало уязвленное тщеславие.
— Хорошо! Пусть молодой петушок метнет камень, и мы посмотрим, умеет ли он кукарекать.
— Камень! Камень!
— Да, Пьер! Твой бросок!
Пьер оглядел выжидающие лица монахов и потупил взгляд. Он с такой силой пнул скамью ногой, что от резкой боли на его глазах выступили слезы. Он опустил голову и повернулся, чтобы уйти.
— Сегодня я не буду бросать, — сказал он.
Брат Жан так сильно вцепился в Пьера, что тому захотелось ударить монаха.
— В чем дело, плутишка? Последние дни ты выглядишь довольно жалко.
— Ни в чем, — зло ответил Пьер, взял камень у брата Ноэля и быстро подошел к линии. Сделав короткий замах, он метнул снаряд. Камень упал, немного не долетев до отметки брата Жана, но гораздо дальше предыдущих бросков Пьера.
Брат Жан заключил Пьера в объятия, и все вокруг возбужденно затараторили. Пьер попытался вырваться из объятий монаха, но его обида рассеялась.
— Неплохо прокукарекал, петушок, — завопил брат Жан. — Скоро ты победишь старого петуха. В нашем курятнике появилось новое прекрасное пополнение.
Брат Гиацинт с мрачным видом пощупал мускулы Пьера и осмотрел его с ног до головы.
— Неплохо, — заключил и он, — может быть, для его состояния есть причина.
— Конечно, если только это не лихорадка, разгорячающая ему кровь, — ответил брат Ноэль и протянул руку, чтобы вытереть пот с пушка на верхней губе Пьера. Тот отбил протянутую руку, но его взгляд снова помрачнел.
— Оставьте его в покое, — вмешался брат Жан и слегка растолкал монахов.
— Может, всему виной девушка? В его годы я…
— Умерь свой пыл, Ноэль, постыдился бы, — оборвал его брат Жан.
— Ты попал в самую точку, — подхватил брат Эсташ. — Вон щеки-то — так и пылают. Есть у него девушка, — я даже скажу, кто: дочь мельника.
— Дочь мельника! — воскликнул брат Гиацинт.
— Вот и неправда! — Пьер вырвался из объятий брата Жана. Он разом побледнел, но на его щеках остались два алых пятна. — Это не так, говорю вам!
— Тишина!
В одно мгновение монахи и Пьер успокоились и опустили головы перед аббатом. Его голубые глаза холодно блестели, а лицо побагровело от гнева.
— Что за разговоры в монастыре! — Вскричал настоятель. — Я слышал, что кое-кто соблазнился дочерью мельника. — Он сделал длинную паузу, ожидая ответа, но никто не осмелился произнести ни слова. — Виновник будет наказан, и сурово! — Он повернулся, чтобы уйти и добавил более спокойно: — Иди за мной, Пьер.
— Отче преподобный, — пробормотал брат Жан, ужасаясь собственному безрассудству. Он опустился на колени, и аббат медленно повернул к нему голову.
— Говори, Жан-Батист!
— Он не виноват, преподобный отче. Он только…
— Пекись о своих собственных грехах, Жан-Батист, — ответил аббат и неторопливо направился к двери. Пьер продолжал стоять, пока брат Гиацинт не подтолкнул его. Только тогда мальчик двинулся вслед за аббатом.
Аббат вошел в свою келью, шурша шелковой рясой. Он остановился перед великолепным распятием, подобного которому Пьер никогда не видел: обнаженный Иисус, выточенный из полупрозрачного мрамора, пригвожден был к золотому кресту. Аббат перекрестился, пробормотал коротенькую молитву и молча ждал, пока Пьер сделает то же самое. Закончив, Пьер обернулся и взглянул на аббата. Тот смотрел мимо него на распятие.
— Мне прислали это недавно. Удивительная работа, не правда ли? Настоящее искусство, которое передает сам дух нашего Спасителя!
Пьер снова обернулся к распятию.
— Оно великолепно, — согласился мальчик тем же тоном, каким оценил бросок брата Жана.
Аббат подошел к креслу и сел.
— Пьер! — Пьер повернулся и снова его плечи распрямились, а подбородок приподнялся. — На колени! — Пьер заколебался, но аббат топнул ногой. — На колени, Пьер!
Пьер неохотно повиновался. Он рассматривал богатый, языческий рисунок ковра, ожидая, когда настоятель заговорит.
— Так значит, дочь мельника? — начал аббат. Пьер покачал головой. — Грех плоти не смертелен, сын мой. Я мог бы простить его. — Пьер снова покачал головой. — Посмотри на меня, Пьер. Нет, это не исповедь. Я не хочу слышать о твоих грехах. Я хочу… сядь, племянник.
Строгость монастырской дисциплины была нарушена, и Пьер подошел к аббату.
— Дядя…
— Да, — кивнул аббат. — Сядь, Пьер. Ты знаешь, чего я хочу…
— И вы знаете, чего я хочу, — мятежно ответил Пьер. Он пытался заставить своего дядю опустить глаза, но лицо аббата было свежо и красиво, его голубые глаза сверкали под золотистыми бровями, а пурпурная шапочка так оттеняла его черты, что он казался видением за гранью алмаза. Пьер первым отвел взгляд.
— Я знаю, о чем ты думаешь и чего хочешь — или думаешь, что хочешь. Но в этих твоих исканиях… во время бодрствования в ночные часы… неужели ты не слышишь голоса?
— Нет, — решительно ответил Пьер. — Никакого голоса, кроме вашего… Почему вы хотите, чтобы я жил такой же жизнью, как они? Почему?
— Не такой, как они, дитя мое! Такой, как я! С твоим состоянием, с нашим родовым положением…
— Возьмите себе эти деньги, если хотите. Я буду сражаться, как это положено рыцарю, и сам завоюю себе титул.
Аббат сидел молча. Наконец он снял с пальца пурпурный перстень. Немного погодя, он глубоко вздохнул и поднес камень к свету, чтобы полюбоваться его сиянием.
— Ты слишком долго жил среди грубых монахов, — наконец сказал он. — Мы должны позаботиться, чтобы ты больше времени проводил в библиотеке. Я слышал хорошие отзывы о тебе от брата Бонифация…
— Вы не сделаете из меня монаха, Я стану рыцарем и буду побеждать на турнирах!..
— Господи! Ты можешь одерживать победы на земле твоего отца, Пьер. Возможно, тебе придется участвовать и в сражении, если имперская армия подойдет слишком близко. Враг завоевал Пикардию…
Пьер вскочил на ноги.
— Что? Немцы уже в Пикардии?
— Каким счастливым ты выглядишь, — печально заметил аббат. — У тебя такой же трудный характер, как и у твоей матери.
Он протянул руку, и Пьер повернулся, чтобы уйти. — Я по-прежнему уверен, что ты не согрешил с девушкой, Пьер.
Юноша остановился и покраснел.
— Нет, отец мой.
— И у тебя не было никаких тайных встреч… — Пьер почувствовал, как бешено заколотилось его сердце — … с дочерью мельника?
— Нет, отец мой, — едва вымолвил Пьер.
Аббат кивнул.
— Ты знаешь, каково будет наказание, если это неправда. Ступай, сын мой.
Пьер вышел на крыльцо, на залитый солнцем двор, когда процессия монахов, Склонив головы и качая четками, свисающими на черные рясы, направились в трапезную. Он заметил брата Жана и брата Гиацинта, но в общей веренице они казались одинаково безликими. Позади них плелись новообращенные, и Пьер присоединился к ним, нарушая линию. Один из новичков толкнул Пьера плечом, а когда тот сделал вид, что ничего не заметил, новенький запрыгнул на спину Пьера и стиснул его ногами. Пьер сделал вид, что ничего необычного не происходит, но когда они подошли к дверям трапезной, он сильно ударил локтем назад, ощутив упругий живот новичка. Как ни в чем не бывало, Пьер вошел в трапезную и сел вместе со старшими братьями, отдельно от новообращенных.
Со склоненной головой он выслушал предобеденную молитву, после которой было слышно только позвякивание посуды (всяческие разговоры во время еды были категорически запрещены, так что приходилось объясняться знаками). Пьер уставился в тарелку и больше не поднимал глаз.
Его удивили слова, сказанные аббатом: «У тебя такой же сложный характер, как и у твоей матери». Он всегда представлял свою мать доброй и мягкой, похожей на святую мученицу с иконы. Неужели ею тоже овладевало это стремление к непослушанию, этот внутренний мятеж, который сводит его с ума? Неужели она, сестра аббата, сопротивлялась гласу власти? А его отец, знаменитый рыцарь? Неужели и у него был сложный характер? Коль это так, и в его протесте должна быть какая-то добродетель. Если бы они не умерли так рано, он бы не оказался в аббатстве!
Была и другая фраза, удивившая его: «… если имперская армия подойдет слишком близко. Враг завоевал Пикардию!» Недалеко отсюда шло сражение, погибали люди, а коленопреклоненные герои получали рыцарские звания; недалеко отсюда, в то время как брат Гиацинт, брат Жан и брат Эсташ жевали хлеб и ели похлебку, одерживались победы. Пьер оттолкнул тарелку, не обращая внимания на негодование законопослушных монахов.
Святой Бенедикт повелел своим чадам отдыхать после полуденной трапезы, чтобы подготовиться к ночной службе. Монахи поблагодарили Бога за то, что получили, и даже за то, чего не получили, и молча направились по кельям.
Пьер, как племянник аббата и ученик магистра, отца Бонифация, имел собственную отдельную келью, в которой не было ничего, кроме иконы богоматери и распятия. Войдя внутрь, он оставил дверь открытой, чтобы услышать приближающиеся шаги. Пока он, стоя на коленях, читал молитву, все звуки вокруг постепенно затихли. Убедившись, что монахи и послушники легли спать, мальчик осторожно вышел во двор. Будто убегающий каторжник, он переметывался от одного здания к другому и вскоре скрылся в кукурузном поле.
У бреши в стене, отделявшей землю аббатства от имения Коси, он остановился, отдышался и перелез на другую сторону. Там, забравшись на старую яблоню, он и поджидал Маргерит.
ГЛАВА 6
Кольцо с большим зеленым камнем было потеряно, и мадам де Роберваль пришла в бешенство. Слуги и служанки под предводительством Бастин обыскивали замок во второй раз, но Маргерит была уверена, что они не будут искать в водосточном желобе за окном ее комнаты.
— Как ты могла потерять его, если и часа не прошло? Две сотни экю…
Маргерит знала, что должна изо всех сил постараться забыть о своем недостойном поступке. Она должна забыть до воскресенья, иначе не сможет принять причастие. Если бы только пошел дождь; или сорока заметила бы блеск металла, или произошло бы чудо!.. Она закрыла глаза, обратившись со страстной молитвой к Святому Иуде, в чьих силах было совершить невозможное.
— Когда твой дядя узнает… тебя уже здесь не будет… его хватит удар…
Маргерит знала, что совершила действительно недостойный поступок, но даже мысль о наказании не смущала ее. Когда ей принесли это кольцо, подарок маркиза, оно показалось ей приворотным средством, способным связать ее.
Бастин вошла в комнату, печально качая головой.
— Мы перерыли все постели и одежду, вытрясли ковры и исползали на четвереньках полы.
— Ты думаешь, Элиза?.. — спросила мадам, и Маргерит затаила дыхание. Но Бастин уверенно покачала головой.
— Это добропорядочная девушка. Она показала нам всю свою одежду. Кроме того, она не покидала комнату с тех пор, как вы принесли кольцо.
— Проклятие господне над нами! — простонала мадам, но Маргерит знала, что та преувеличивает. — Маркиз так возбужден, несмотря на ее вчерашний каприз, что взял бы ее сейчас же.
— Но его привлекает лишь ее молодость! — в ужасе воскликнула Бастин.
— Ее молодость — это именно то, чего он хочет. Он хочет омолодить самого себя или обрести то, чего никогда не имел. Он впервые почувствовал себя молодым, и теперь способен говорить только об одном — о зеленых островах и новых землях. Но, кроме всего этого, ему нужна еще непорочная девица!
— Мадам!.. — возмутилась Бастин.
— Пока что Роберваль не заключил сделку, но он отправляется в Париж с маркизом, а я остаюсь здесь…
Она замолчала, будто вспомнив о том, как Бастин любила Маргерит, и выслала девочку из комнаты.
Маргерит медленно вышла во двор, продолжая размышлять. Двое ее врагов скакали по дороге в Париж, а ей оставалось только ждать, в то время как решалась ее судьба.
Наконец она позволила себе забыть о них, как заставила себя забыть о спрятанном кольце.
Пьер спрыгнул с дерева, едва она подошла. Уперев руки в бока, он удивленно разглядывал ее платье из грубой шерстяной ткани и неприбранные волосы.
— Сегодня ты не так прекрасна, — съязвил он, уверенный, что это разозлит ее.
Девочка глубоко вздохнула.
— Да, — невесело согласилась она. Ей очень хотелось, чтобы Пьер разделил ее горе, но никак было не найти слов, чтобы рассказать о своей тайне. — Мое новое платье выстирано.
— Ты только послушай, что сказал аббат! — возбужденно воскликнул Пьер. — Они сражаются здесь, в Пикардии. Войска императора…
— Здесь? — переспросила Маргерит, растерянно озираясь по сторонам.
— Не здесь, глупая, на границе.
— А!.. — ей недосуг было думать о реальных событиях, происходивших в нескольких лье отсюда, или о том, что случится через год, через месяц, даже и завтра. Ей хотелось вернуться во вчерашний мир, который она так хорошо знала, потому что он был частью ее.
Пьер сел верхом на свисающую ветку, которая давно служила ему боевым конем. На ней он раскачивался и в десять, и в двенадцать лет.
— Я въеду в лагерь, встану на одно колено, положу свой меч к ногам герцога и склоню голову…
— Нет, нет, Пьер! Не ходи сражаться с императором! — Маргерит протянула к нему руки. — Посади меня на своего коня, и давай уедем в Аббевиль.
— Попозже, мадемуазель. Сначала я должен одержать победу. Я должен получить рыцарское звание от короля. Потом я вернусь за тобой.
— Нет! — решительно тряхнула головой Маргерит. — Давай уедем в Аббевиль сейчас! Пожалуйста, Пьер! — Она достала из кармана конфету, припасенную с обеда. — Посмотри, я дам тебе эту конфету, если ты сделаешь это!
— Попались, дьяволята!
Они обернулись одновременно — и увидели мадам де Роберваль, зло глядевшую на них. Она схватила Маргерит за плечо и наотмашь ударила ее по щеке.
— Флиртуешь с этим негодяем!
Пьер пришел в такое же неистовство, как и Маргерит, которую еще никогда никто не бил. Он спрыгнул с ветки и встал перед разъяренной женщиной.
— Я не негодяй, мадам, и девушка не сделала ничего дурного.
Мадам оглядела его с ног до головы.
— Кто же ты такой и откуда взялся?
— Я племянник аббата, — твердо ответил Пьер. — И я перелез через стену из аббатства.
— Убирайся прочь. Аббат узнает от меня о поведении своего выродка. — Она толкнула Маргерит. — Ступай в дом, распутница! Не подобает нареченной невесте упрашивать какого-то негодяя взять ее в Аббевиль.
— Как ты могла потерять его, если и часа не прошло? Две сотни экю…
Маргерит знала, что должна изо всех сил постараться забыть о своем недостойном поступке. Она должна забыть до воскресенья, иначе не сможет принять причастие. Если бы только пошел дождь; или сорока заметила бы блеск металла, или произошло бы чудо!.. Она закрыла глаза, обратившись со страстной молитвой к Святому Иуде, в чьих силах было совершить невозможное.
— Когда твой дядя узнает… тебя уже здесь не будет… его хватит удар…
Маргерит знала, что совершила действительно недостойный поступок, но даже мысль о наказании не смущала ее. Когда ей принесли это кольцо, подарок маркиза, оно показалось ей приворотным средством, способным связать ее.
Бастин вошла в комнату, печально качая головой.
— Мы перерыли все постели и одежду, вытрясли ковры и исползали на четвереньках полы.
— Ты думаешь, Элиза?.. — спросила мадам, и Маргерит затаила дыхание. Но Бастин уверенно покачала головой.
— Это добропорядочная девушка. Она показала нам всю свою одежду. Кроме того, она не покидала комнату с тех пор, как вы принесли кольцо.
— Проклятие господне над нами! — простонала мадам, но Маргерит знала, что та преувеличивает. — Маркиз так возбужден, несмотря на ее вчерашний каприз, что взял бы ее сейчас же.
— Но его привлекает лишь ее молодость! — в ужасе воскликнула Бастин.
— Ее молодость — это именно то, чего он хочет. Он хочет омолодить самого себя или обрести то, чего никогда не имел. Он впервые почувствовал себя молодым, и теперь способен говорить только об одном — о зеленых островах и новых землях. Но, кроме всего этого, ему нужна еще непорочная девица!
— Мадам!.. — возмутилась Бастин.
— Пока что Роберваль не заключил сделку, но он отправляется в Париж с маркизом, а я остаюсь здесь…
Она замолчала, будто вспомнив о том, как Бастин любила Маргерит, и выслала девочку из комнаты.
Маргерит медленно вышла во двор, продолжая размышлять. Двое ее врагов скакали по дороге в Париж, а ей оставалось только ждать, в то время как решалась ее судьба.
Наконец она позволила себе забыть о них, как заставила себя забыть о спрятанном кольце.
Пьер спрыгнул с дерева, едва она подошла. Уперев руки в бока, он удивленно разглядывал ее платье из грубой шерстяной ткани и неприбранные волосы.
— Сегодня ты не так прекрасна, — съязвил он, уверенный, что это разозлит ее.
Девочка глубоко вздохнула.
— Да, — невесело согласилась она. Ей очень хотелось, чтобы Пьер разделил ее горе, но никак было не найти слов, чтобы рассказать о своей тайне. — Мое новое платье выстирано.
— Ты только послушай, что сказал аббат! — возбужденно воскликнул Пьер. — Они сражаются здесь, в Пикардии. Войска императора…
— Здесь? — переспросила Маргерит, растерянно озираясь по сторонам.
— Не здесь, глупая, на границе.
— А!.. — ей недосуг было думать о реальных событиях, происходивших в нескольких лье отсюда, или о том, что случится через год, через месяц, даже и завтра. Ей хотелось вернуться во вчерашний мир, который она так хорошо знала, потому что он был частью ее.
Пьер сел верхом на свисающую ветку, которая давно служила ему боевым конем. На ней он раскачивался и в десять, и в двенадцать лет.
— Я въеду в лагерь, встану на одно колено, положу свой меч к ногам герцога и склоню голову…
— Нет, нет, Пьер! Не ходи сражаться с императором! — Маргерит протянула к нему руки. — Посади меня на своего коня, и давай уедем в Аббевиль.
— Попозже, мадемуазель. Сначала я должен одержать победу. Я должен получить рыцарское звание от короля. Потом я вернусь за тобой.
— Нет! — решительно тряхнула головой Маргерит. — Давай уедем в Аббевиль сейчас! Пожалуйста, Пьер! — Она достала из кармана конфету, припасенную с обеда. — Посмотри, я дам тебе эту конфету, если ты сделаешь это!
— Попались, дьяволята!
Они обернулись одновременно — и увидели мадам де Роберваль, зло глядевшую на них. Она схватила Маргерит за плечо и наотмашь ударила ее по щеке.
— Флиртуешь с этим негодяем!
Пьер пришел в такое же неистовство, как и Маргерит, которую еще никогда никто не бил. Он спрыгнул с ветки и встал перед разъяренной женщиной.
— Я не негодяй, мадам, и девушка не сделала ничего дурного.
Мадам оглядела его с ног до головы.
— Кто же ты такой и откуда взялся?
— Я племянник аббата, — твердо ответил Пьер. — И я перелез через стену из аббатства.
— Убирайся прочь. Аббат узнает от меня о поведении своего выродка. — Она толкнула Маргерит. — Ступай в дом, распутница! Не подобает нареченной невесте упрашивать какого-то негодяя взять ее в Аббевиль.
ГЛАВА 7
Мадам ходила взад и вперед по своей комнате, поджидая Бастин, и нервно пинала ковер на полу. Ее взбесила вовсе не прерванная сцена, хотя она и чувствовала удовлетворение. Надежда Маргерит сбежать с возлюбленным была всего лишь детским капризом, а дерзкий мальчишка будет наказан, когда аббат получит ее послание.
Гораздо больше ее беспокоило то, что маркиз начал угрожать Робервалю, а не обращаться с ним, как с хранителем жемчужины, каковой является его племянница. Мадам почувствовала неподдельную тревогу, опасаясь за осуществление своих планов. Маркиз был своенравным и не терпел возражений. Его недоверие к Робервалю заставило оговорить время, когда он получит девушку. Он предложил деньги в залог того, что свадьба не состоится до тех пор, пока девушка не будет готова.
Гораздо больше ее беспокоило то, что маркиз начал угрожать Робервалю, а не обращаться с ним, как с хранителем жемчужины, каковой является его племянница. Мадам почувствовала неподдельную тревогу, опасаясь за осуществление своих планов. Маркиз был своенравным и не терпел возражений. Его недоверие к Робервалю заставило оговорить время, когда он получит девушку. Он предложил деньги в залог того, что свадьба не состоится до тех пор, пока девушка не будет готова.