Джон Боуман
Остров Демонов
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Мессир де Роберваль окинул взглядом земли, не принадлежащие ему, и его лицо исказилось болью неистребимой досады: быть управляющим и опекуном великолепного имения, держать все в своих руках — и не владеть этим! Но ничего другого ему не оставалось — ничего!
Двоюродные братья де Коси следили за каждым шагом управляющего, почти оскорбляя его, пристально наблюдали за здоровьем маленькой наследницы и за планами устройства ее личной жизни — так же как они наблюдали за прекрасной Мадлен де Коси, ее матерью. Как они всполошились, когда Мадлен добилась разрешения королевы на брак с его братом!
«Ишь, словно стервятники! — подумал Роберваль. — Но так ничего и не получат! У девушки хорошее здоровье, и она запросто родит наследника».
И аж застонал, лишний раз вспомнив, что не открывалось никаких перспектив и ему. Обернувшись, он посмотрел на свою жену, ехавшую позади. Глаза женщины были закрыты: долгое путешествие из Парижа по ухабистым дорогам всегда вызывало у нее сильные головные боли. Роберваль ухмыльнулся издевательски, и крепкой рукой внезапно ткнул жену в плоскую грудь. От неожиданной боли она открыла глаза и прикрыла ладонью рот, чтобы сопровождающие их слуги не слышали ее вскрика. Она с отвращением посмотрела на мужа.
— Франсуа! Господи!
Мелко позлорадствовав, Роберваль отвернулся и спрятал квадратный подбородок в воротник.
— Если бы ты родила мне сына, — пробормотал он. — Я бы не продавал сейчас девушку другому.
— А ты уверен, что это моя вина? — с напряжением в голосе откликнулась мадам. Она ненавидела мужа, но больше не боялась его: столько раз она видела проявление малодушия с его стороны. — Что-то я не слышала, чтобы хоть одна из твоих хваленых потаскух родила тебе ребенка.
Роберваль грыз ноготь большого пальца, бросая на жену косые взгляды.
— О каком ребенке может идти речь, коли ты такая хилая?
— Ну, так и не касайся меня, — парировала она. Спустя минуту она повернулась к нему, неожиданно сменив тему. — Что касается Маргерит, то ты мог бы получить лучшую цену, чем предложил Турнон, учитывая ее деньги и красоту.
Роберваль недовольно хмыкнул, но почувствовал некоторое облегчение, потому что в этом случае их интересы совпадали. Не стоит давать жене лишний повод задуматься о его бесплодии. Ведь он действительно не раз предпринимал отчаянные попытки обмануть окружающих, выдав ребенка, рожденного какой-нибудь шлюхой от другого, за своего — но ему не везло в этом, как, впрочем, и во всем остальном. Он мог только спать с женщиной, но его семя умирало внутри нее.
— Она слишком молода для настоящего брака, а я не могу ждать, — ответил он. — Никто, кроме Турнона, не пожелал связываться с одиннадцатилетним ребенком. — Он снова окинул взглядом широко простертые луга со стадами коров, обильно плодоносящие фруктовые сады, высокий навозный бурт возле фермы, и его губы задрожали от неподдельного уныния. Он снова повернулся к жене. — Я буду управлять имением, пока она не родит первого ребенка.
Супруга поняла его.
— Турнон не молод.
— Ему пятьдесят пять, и у него в голове планы очередного путешествия.
— Когда ему нужна девочка?
Роберваль фыркнул.
— Он взял бы ее прямо сейчас, но мы условились, что она останется со мной, пока не придет ее время. А уж мы должны проследить, чтобы оно не настало слишком скоро.
На этот раз жена не отозвалась. И тоже оглядела имение, о котором мечтал Роберваль — старый яблоневый сад, разрушающиеся стены позади рва… Мадам почти не видела Маргерит с тех пор, как дядюшка определил будущее девушки.
«Этому суждено произойти», — подумала мадам, вздрогнув. Он должен был использовать девушку для достижения своей цели. Женщина знала, что ее муж безмерно честолюбив, и к тому же его вдохновляет блестящий успех его младшего брата, женившегося на состоянии и престиже. А разве все остальные не были честолюбивы? На какой-то миг она почувствовала расположение к этому крепкому блондину, которого так хорошо понимала.
— Маркиз стар, поэтому все поймут, что ты ищешь своей выгоды. — Она была удивлена выражением удовольствия на его лице. — Когда он приедет посмотреть на покупку?
— Завтра он должен быть здесь, — ответил Роберваль.
— Ты скажешь Маргерит сегодня?
— Ей. может сказать де Лор. Все равно для ребенка это ничего не значит.
Мадам невольно вспомнила себя в тринадцать лет, и его грубые попытки ускорить ее готовность к материнству — ускорить, несмотря на то, что ее время еще не пришло. Возможно, это и стало причиной ее бесплодия. «Если я действительно бесплодна, — подумала она, — по крайней мере, из-за этого у него есть причина охранять девушку».
— Если бы не ее происхождение, она все равно стала бы очередной проституткой, — добавил Роберваль.
Он дернул вожжи, и копыта лошадей забарабанили по мосту. Они проехали под аркой древних ворот и остановились перед крыльцом, на котором их ждала маленькая наследница в сопровождении мадам Бастин де Лор, усердно следившей за поведением девочки. Маргерит и Бастин склонились в реверансе, а Роберваль небрежно махнул перчаткой.
— Ну, племянница, поцелуй своего дядюшку. Ведь мы так давно не виделись.
Няня подтолкнула девочку, которая робко спустилась по ступенькам. Роберваль спешился, подошел к ней и склонил свое желтое морщинистое лицо с полными красными губами к ребенку Поцеловав Маргерит, он отошел назад, чтобы еще раз окинуть взглядом маленькую фигурку.
— Господи, ты посмотри, какая красавица, Элен, — он повернул девочку к жене. — Настоящая красавица. — Он погрозил пальцем Бастин. — Мы должны хорошенько охранять это сокровище, де Лор!
Двоюродные братья де Коси следили за каждым шагом управляющего, почти оскорбляя его, пристально наблюдали за здоровьем маленькой наследницы и за планами устройства ее личной жизни — так же как они наблюдали за прекрасной Мадлен де Коси, ее матерью. Как они всполошились, когда Мадлен добилась разрешения королевы на брак с его братом!
«Ишь, словно стервятники! — подумал Роберваль. — Но так ничего и не получат! У девушки хорошее здоровье, и она запросто родит наследника».
И аж застонал, лишний раз вспомнив, что не открывалось никаких перспектив и ему. Обернувшись, он посмотрел на свою жену, ехавшую позади. Глаза женщины были закрыты: долгое путешествие из Парижа по ухабистым дорогам всегда вызывало у нее сильные головные боли. Роберваль ухмыльнулся издевательски, и крепкой рукой внезапно ткнул жену в плоскую грудь. От неожиданной боли она открыла глаза и прикрыла ладонью рот, чтобы сопровождающие их слуги не слышали ее вскрика. Она с отвращением посмотрела на мужа.
— Франсуа! Господи!
Мелко позлорадствовав, Роберваль отвернулся и спрятал квадратный подбородок в воротник.
— Если бы ты родила мне сына, — пробормотал он. — Я бы не продавал сейчас девушку другому.
— А ты уверен, что это моя вина? — с напряжением в голосе откликнулась мадам. Она ненавидела мужа, но больше не боялась его: столько раз она видела проявление малодушия с его стороны. — Что-то я не слышала, чтобы хоть одна из твоих хваленых потаскух родила тебе ребенка.
Роберваль грыз ноготь большого пальца, бросая на жену косые взгляды.
— О каком ребенке может идти речь, коли ты такая хилая?
— Ну, так и не касайся меня, — парировала она. Спустя минуту она повернулась к нему, неожиданно сменив тему. — Что касается Маргерит, то ты мог бы получить лучшую цену, чем предложил Турнон, учитывая ее деньги и красоту.
Роберваль недовольно хмыкнул, но почувствовал некоторое облегчение, потому что в этом случае их интересы совпадали. Не стоит давать жене лишний повод задуматься о его бесплодии. Ведь он действительно не раз предпринимал отчаянные попытки обмануть окружающих, выдав ребенка, рожденного какой-нибудь шлюхой от другого, за своего — но ему не везло в этом, как, впрочем, и во всем остальном. Он мог только спать с женщиной, но его семя умирало внутри нее.
— Она слишком молода для настоящего брака, а я не могу ждать, — ответил он. — Никто, кроме Турнона, не пожелал связываться с одиннадцатилетним ребенком. — Он снова окинул взглядом широко простертые луга со стадами коров, обильно плодоносящие фруктовые сады, высокий навозный бурт возле фермы, и его губы задрожали от неподдельного уныния. Он снова повернулся к жене. — Я буду управлять имением, пока она не родит первого ребенка.
Супруга поняла его.
— Турнон не молод.
— Ему пятьдесят пять, и у него в голове планы очередного путешествия.
— Когда ему нужна девочка?
Роберваль фыркнул.
— Он взял бы ее прямо сейчас, но мы условились, что она останется со мной, пока не придет ее время. А уж мы должны проследить, чтобы оно не настало слишком скоро.
На этот раз жена не отозвалась. И тоже оглядела имение, о котором мечтал Роберваль — старый яблоневый сад, разрушающиеся стены позади рва… Мадам почти не видела Маргерит с тех пор, как дядюшка определил будущее девушки.
«Этому суждено произойти», — подумала мадам, вздрогнув. Он должен был использовать девушку для достижения своей цели. Женщина знала, что ее муж безмерно честолюбив, и к тому же его вдохновляет блестящий успех его младшего брата, женившегося на состоянии и престиже. А разве все остальные не были честолюбивы? На какой-то миг она почувствовала расположение к этому крепкому блондину, которого так хорошо понимала.
— Маркиз стар, поэтому все поймут, что ты ищешь своей выгоды. — Она была удивлена выражением удовольствия на его лице. — Когда он приедет посмотреть на покупку?
— Завтра он должен быть здесь, — ответил Роберваль.
— Ты скажешь Маргерит сегодня?
— Ей. может сказать де Лор. Все равно для ребенка это ничего не значит.
Мадам невольно вспомнила себя в тринадцать лет, и его грубые попытки ускорить ее готовность к материнству — ускорить, несмотря на то, что ее время еще не пришло. Возможно, это и стало причиной ее бесплодия. «Если я действительно бесплодна, — подумала она, — по крайней мере, из-за этого у него есть причина охранять девушку».
— Если бы не ее происхождение, она все равно стала бы очередной проституткой, — добавил Роберваль.
Он дернул вожжи, и копыта лошадей забарабанили по мосту. Они проехали под аркой древних ворот и остановились перед крыльцом, на котором их ждала маленькая наследница в сопровождении мадам Бастин де Лор, усердно следившей за поведением девочки. Маргерит и Бастин склонились в реверансе, а Роберваль небрежно махнул перчаткой.
— Ну, племянница, поцелуй своего дядюшку. Ведь мы так давно не виделись.
Няня подтолкнула девочку, которая робко спустилась по ступенькам. Роберваль спешился, подошел к ней и склонил свое желтое морщинистое лицо с полными красными губами к ребенку Поцеловав Маргерит, он отошел назад, чтобы еще раз окинуть взглядом маленькую фигурку.
— Господи, ты посмотри, какая красавица, Элен, — он повернул девочку к жене. — Настоящая красавица. — Он погрозил пальцем Бастин. — Мы должны хорошенько охранять это сокровище, де Лор!
ГЛАВА 2
Маргерит вопросительно поглядела на свою няню, и та ответила слабым кивком головы. Тогда девочка отодвинула стул и, повернувшись к дяде, сделала глубокий реверанс. Вид новой голубой юбки заставил ее позабыть о резкой боли, которую причинял пояс, обхватывающий талию. Она на секунду задержалась в реверансе, рассматривая мягкие складки сатина, и подняла удивленный взгляд на дядю, который все еще не замечал ее. Он жадно глотал эль.
— Франсуа, ребенок ждет!
Роберваль поставил бокал и посмотрел на племянницу. На его губах и бороде блестели капельки эля. Он достал платок, отер рот и рыгнул.
— Настоящая красавица, — пробормотал он.
«Красавица» же надеялась, что он больше не будет ее обнимать. Она была нежным и ласковым ребенком, но частая смена настроений дяди пугала ее.
— Маргерит пора в свою комнату, — прошептала Бастин и приподнялась, чтобы проводить девочку.
Маргерит понял а, что теперь-то дядя наверняка поцелует ее, и почти почувствовала его колючие бакенбарды на своей щеке. Но он переключил свое внимание на Бастин.
— Останьтесь, де Лор. Нам нужно кое-что обсудить, — он великодушно махнул племяннице рукой.
Не дожидаясь повторного разрешения, девочка быстро поднялась и заторопилась из холла. Проникнувшись беспокойством своей няни, она даже не слышала ее слов.
— Иди в свою комнату, Маргерит! — словно заклиная, прошептала Бастин.
Проходя мимо ряда слуг, Маргерит замедлила шаг — и до нее донесся голос дяди, но его слова едва достигали ее сознания.
— Де Лор, мы подобрали пару для нашей красивой…
Маргерит добралась до галереи, из которой был виден зеленый двор, залитый солнцем. Девочка знала, что слуги сейчас заняты, прислуживая дяде, так что она осталась совершенно свободна. Ноги невольно понесли ее из мрачного коридора к дверям, ведущим в аллею, где, может быть… может быть, Пьер все еще ждал ее. Она могла показать ему свой новый наряд, она могла рассказать ему о дяде — Пьер был единственным, кому она сейчас доверяла — если только он все еще ждал ее.
Задыхаясь, она подбежала к бреши в старой стене — и в растерянности остановилась. Пьера не было!
— О-о-о-ох! — выдохнула Маргерит. Не обращая внимания на новый наряд, она без сил опустилась на землю, не сводя погрустневшего взгляда с пролома. Вдруг что-то чувствительно ударило ей по макушке; быстро углядев в траве рядом с собой яблоко, девочка подняла глаза к верхушке дерева, раскинувшего над ней ветви. Там-то и притаился Пьер, в легкой рубашке с закатанными рукавами. Он рассмеялся и легко соскользнул вниз.
— О, Пьер! — воскликнула она. — Ты так мне нужен!
А друг между тем удивленно осматривал ее с головы до ног и даже дотронулся до жемчуга, вплетенного в ее волосы.
— Ты похожа на принцессу! — восхитился он.
Именно этих слов ждала Маргерит с тех самых пор, как горничная помогла ей облачиться в столь дивный наряд. Она величественно выпрямилась, расправив подол юбки.
— Приехал мессир, мой дядя…
Пьер нахмурился.
— Разве он может быть мессиром? Аббат говорит, что сир де Роберваль не принят при дворе.
Пьеру было четырнадцать лет, и он всегда раздражал Маргерит тем, что постоянно ссылался на мнение аббата или на сведения, почерпнутые из книг.
— Мой дядя в самом деле мессир. У него много слуг, и он такой важный… — но Маргерит не могла всерьез рассердиться, потому что Пьер все еще завороженно разглядывал ее, не пропуская ни единой детали — от увитой нитками жемчуга прически до длинного подола ее прекрасного нового платья. Неожиданно наклонясь, он уткнулся лицом в ее волосы.
— Может быть, я тоже стану когда-нибудь милордом, — тихо сказал он.
— Обязательно станешь, мой Пьер. Ты будешь путешествовать, носить роскошное платье…
Пьер неожиданно отскочил в сторону.
— Ну, что такое? — возмущенно всплеснула руками Маргерит. Это был еще один из обычных выкрутасов Пьера, который ей тоже не слишком понравился.
— Аббат говорит, что сделает из меня священника, — его голос почему-то охрип. Неожиданно мальчик взобрался на стену и остался там, с трудом держа равновесие. — Но ничего у него не выйдет! — крикнул Пьер и спрыгнул во двор аббатства.
Маргерит шумно втянула воздух.
— Уф! — досадливо выдохнула она и, подобрав подол платья, направилась к дому.
Ну почему Пьер не хочет быть священником? Из рассказов Бастин она знала, что священники жили счастливо и достаточно богато, а наиболее галантные из них даже под рясой носили светское платье. Это нравилось Маргерит.
Внезапно она увидела олененка, привлеченного зелеными яблоками. Какое-то мгновение он испуганно смотрел на девочку, а потом бросился через тропинку в кусты, что росли по берегу Соммы, опоясывавшей замок. Маргерит снова подобрала подол своего платья и бросилась было за олененком, но вовремя вспомнила о колючей виноградной лозе, которая могла изодрать одежду, и пустилась в обход по тропинке, ведущей к реке. Она одернула платье и осмотрелась по сторонам, но олененок исчез. Девочка на секунду остановилась, чтобы поправить прическу, а потом снова повернулась к прекрасным остроконечным башням и крепким стенам замка. Сегодня замок казался ей не таким, как всегда. Может быть, из-за приезда дяди и его жены, а может быть, из-за обиды на столь неожиданное исчезновение Пьера.
Но что так обеспокоило Пьера? Сколько Маргерит себя помнила, друг всегда мог развеселить и утешить ее; теперь же она чувствовала какое-то отчуждение, необъяснимое отчуждение, которое, — она даже остановилась, стараясь разобраться в своих ощущениях, — которое она заметила и в своем дяде, и в его жене, и даже в Бастин. Пройдет ли это? Или это происходит внутри нее, вместе со взрослением.. ? Однако, разглядев лозу на знакомых древних стенах замка и тени под тисами и дубами, Маргерит с облегчением улыбнулась. Они скоро уедут, ее дядя и тетя, и все вокруг нее снова станет привычным: она окажется под защитой давно знакомого мира, так же, как стены замка, окруженные парком, фруктовыми садами и цветниками. По мосту через ров снова будут скрипеть только колеса подвод, привозящих зерно и овощи с полей, и опять в замке останутся только Пьер, Бастин и она.
Утвердившись в этих приятных мыслях, девочка ускорила шаг. Да, это будет просто прекрасно, если Пьер станет священником. Он может остаться в аббатстве, и тут же поблизости будут она и Бастин — трое на островке, принадлежащем только им.
— Франсуа, ребенок ждет!
Роберваль поставил бокал и посмотрел на племянницу. На его губах и бороде блестели капельки эля. Он достал платок, отер рот и рыгнул.
— Настоящая красавица, — пробормотал он.
«Красавица» же надеялась, что он больше не будет ее обнимать. Она была нежным и ласковым ребенком, но частая смена настроений дяди пугала ее.
— Маргерит пора в свою комнату, — прошептала Бастин и приподнялась, чтобы проводить девочку.
Маргерит понял а, что теперь-то дядя наверняка поцелует ее, и почти почувствовала его колючие бакенбарды на своей щеке. Но он переключил свое внимание на Бастин.
— Останьтесь, де Лор. Нам нужно кое-что обсудить, — он великодушно махнул племяннице рукой.
Не дожидаясь повторного разрешения, девочка быстро поднялась и заторопилась из холла. Проникнувшись беспокойством своей няни, она даже не слышала ее слов.
— Иди в свою комнату, Маргерит! — словно заклиная, прошептала Бастин.
Проходя мимо ряда слуг, Маргерит замедлила шаг — и до нее донесся голос дяди, но его слова едва достигали ее сознания.
— Де Лор, мы подобрали пару для нашей красивой…
Маргерит добралась до галереи, из которой был виден зеленый двор, залитый солнцем. Девочка знала, что слуги сейчас заняты, прислуживая дяде, так что она осталась совершенно свободна. Ноги невольно понесли ее из мрачного коридора к дверям, ведущим в аллею, где, может быть… может быть, Пьер все еще ждал ее. Она могла показать ему свой новый наряд, она могла рассказать ему о дяде — Пьер был единственным, кому она сейчас доверяла — если только он все еще ждал ее.
Задыхаясь, она подбежала к бреши в старой стене — и в растерянности остановилась. Пьера не было!
— О-о-о-ох! — выдохнула Маргерит. Не обращая внимания на новый наряд, она без сил опустилась на землю, не сводя погрустневшего взгляда с пролома. Вдруг что-то чувствительно ударило ей по макушке; быстро углядев в траве рядом с собой яблоко, девочка подняла глаза к верхушке дерева, раскинувшего над ней ветви. Там-то и притаился Пьер, в легкой рубашке с закатанными рукавами. Он рассмеялся и легко соскользнул вниз.
— О, Пьер! — воскликнула она. — Ты так мне нужен!
А друг между тем удивленно осматривал ее с головы до ног и даже дотронулся до жемчуга, вплетенного в ее волосы.
— Ты похожа на принцессу! — восхитился он.
Именно этих слов ждала Маргерит с тех самых пор, как горничная помогла ей облачиться в столь дивный наряд. Она величественно выпрямилась, расправив подол юбки.
— Приехал мессир, мой дядя…
Пьер нахмурился.
— Разве он может быть мессиром? Аббат говорит, что сир де Роберваль не принят при дворе.
Пьеру было четырнадцать лет, и он всегда раздражал Маргерит тем, что постоянно ссылался на мнение аббата или на сведения, почерпнутые из книг.
— Мой дядя в самом деле мессир. У него много слуг, и он такой важный… — но Маргерит не могла всерьез рассердиться, потому что Пьер все еще завороженно разглядывал ее, не пропуская ни единой детали — от увитой нитками жемчуга прически до длинного подола ее прекрасного нового платья. Неожиданно наклонясь, он уткнулся лицом в ее волосы.
— Может быть, я тоже стану когда-нибудь милордом, — тихо сказал он.
— Обязательно станешь, мой Пьер. Ты будешь путешествовать, носить роскошное платье…
Пьер неожиданно отскочил в сторону.
— Ну, что такое? — возмущенно всплеснула руками Маргерит. Это был еще один из обычных выкрутасов Пьера, который ей тоже не слишком понравился.
— Аббат говорит, что сделает из меня священника, — его голос почему-то охрип. Неожиданно мальчик взобрался на стену и остался там, с трудом держа равновесие. — Но ничего у него не выйдет! — крикнул Пьер и спрыгнул во двор аббатства.
Маргерит шумно втянула воздух.
— Уф! — досадливо выдохнула она и, подобрав подол платья, направилась к дому.
Ну почему Пьер не хочет быть священником? Из рассказов Бастин она знала, что священники жили счастливо и достаточно богато, а наиболее галантные из них даже под рясой носили светское платье. Это нравилось Маргерит.
Внезапно она увидела олененка, привлеченного зелеными яблоками. Какое-то мгновение он испуганно смотрел на девочку, а потом бросился через тропинку в кусты, что росли по берегу Соммы, опоясывавшей замок. Маргерит снова подобрала подол своего платья и бросилась было за олененком, но вовремя вспомнила о колючей виноградной лозе, которая могла изодрать одежду, и пустилась в обход по тропинке, ведущей к реке. Она одернула платье и осмотрелась по сторонам, но олененок исчез. Девочка на секунду остановилась, чтобы поправить прическу, а потом снова повернулась к прекрасным остроконечным башням и крепким стенам замка. Сегодня замок казался ей не таким, как всегда. Может быть, из-за приезда дяди и его жены, а может быть, из-за обиды на столь неожиданное исчезновение Пьера.
Но что так обеспокоило Пьера? Сколько Маргерит себя помнила, друг всегда мог развеселить и утешить ее; теперь же она чувствовала какое-то отчуждение, необъяснимое отчуждение, которое, — она даже остановилась, стараясь разобраться в своих ощущениях, — которое она заметила и в своем дяде, и в его жене, и даже в Бастин. Пройдет ли это? Или это происходит внутри нее, вместе со взрослением.. ? Однако, разглядев лозу на знакомых древних стенах замка и тени под тисами и дубами, Маргерит с облегчением улыбнулась. Они скоро уедут, ее дядя и тетя, и все вокруг нее снова станет привычным: она окажется под защитой давно знакомого мира, так же, как стены замка, окруженные парком, фруктовыми садами и цветниками. По мосту через ров снова будут скрипеть только колеса подвод, привозящих зерно и овощи с полей, и опять в замке останутся только Пьер, Бастин и она.
Утвердившись в этих приятных мыслях, девочка ускорила шаг. Да, это будет просто прекрасно, если Пьер станет священником. Он может остаться в аббатстве, и тут же поблизости будут она и Бастин — трое на островке, принадлежащем только им.
ГЛАВА 3
Маргерит проснулась — и затаила дыхание, прислушиваясь к голосам просыпающейся за окном природы. Села в кровати, обхватив руками худые колени. Уловила утреннюю песню дрозда, издававшего где-то поблизости короткие и резкие трели.
Спрятавшись за балдахином своей кровати, девочка слышала, как Элиза наливает воду в кувшин для умывания, а из гардеробной доносится сонной бормотанье Бастин.
— Санти, сколько времени? Элиза, Элиза, барышня уже проснулась?
Но Маргерит сидела тихо, прикрыв глаза, как бы сопровождая дрозда в полете над парком и садом, избегая теней и радуясь солнечным лучам. «Доброе утро, братья», — говорила она звонарям на колокольне. «Доброе утро, Пьер», — говорила она заспанному мальчишке, бредущему в трапезную позади вереницы монахов.
— Доброе утро, мадемуазель.
Сквозь закрытые веки она почувствовала свет и, открыв глаза, увидела раздвинутые занавески и встревоженное лицо Элизы.
— Я встаю! — сдалась Маргерит. Она спустила ноги с кровати, и Элиза неловко опустилась на колени, чтобы надеть ей шерстяные чулки.
— Мне все равно, что говорит маменька. Я должна увидеть, действительно ли солнце так же прекрасно снаружи, как и отсюда. Ничего не говори, Элиза…
Перебежав комнату, она быстро и небрежно поклонилась иконе с изображением своей святой. Она слышала голос Бастин в гардеробной и торопилась выскочить на улицу раньше, чем ее заметит няня.
— Пятно от травы не отстиралось, Элиза. Ты только посмотри!
Бастин отдернула шторы, держа в руках прекрасное голубое платье. Как только Маргерит увидела в окне лицо няни, рассматривающей зеленоватое пятно на платье, ее приподнятое настроение мгновенно улетучилось. Теперь уже не удастся скрыть, что она сидела на траве.
— Его не заметно, маменька, не беспокойтесь, — в раскаянии закричала Маргерит.
Бастин чуть было не задохнулась от возмущения.
— Не заметно?
— Во всяком случае, спереди. А тыл я никому не буду показывать!
Бастин, однако, не восприняла ее попытку отшутиться.
— Принеси щелока, Элиза, — приказала она испуганной горничной. — Мы должны снова его постирать. — Она вернулась в гардеробную. — Что за ребенок!
Маргерит взяла кусок хлеба, принесенного Элизой, и принялась уныло его жевать. Вчера вечером ей слегка попало, и она была уверена, что Бастин отстирает пятно — а там уж все забудется. Но если платье окончательно испорчено, то, как знала Маргерит, няня будет безутешна. Сама она отказывалась в это верить — прекрасное платье, единственное сатиновое платье, которое у нее когда-либо было, — и, возможно, последнее, если ее дядя осерчает на такую неаккуратность.
— Маменька?.. — ответа не последовало, и Маргерит осторожно заглянула в комнату. Бастин сидела спиной к ней, теребя в пальцах сатин. — Может быть, попробовать заутюжить складку, — предложила Маргерит примирительным тоном, — тогда будет едва заметно…
— Это не поможет.
Маргерит вошла в комнату и подняла подол платья: каждое пятно на ткани казалось ей пятном грязи на ее теле.
— Оно было таким красивым, — жалобно прошептала она.
Бастин вздохнула и привлекла Маргерит к себе.
— Не беспокойся, моя дорогая. Бастин все исправит, — сказала няня, и от этих слов Маргерит мгновенно почувствовала себя счастливой.
— Значит, я смогу надеть его сегодня? — спросила она и почувствовала, как напряглись руки няни. — Мой дядя ничего не заметит.
Бастин отпустила Маргерит и собрала платье.
— Да где эта дуреха Элиза? Да, дорогая, тебе лучше надеть платье, но сначала мы сделаем складку. Сегодня должен приехать друг твоего дяди, мессир…
— О! — Маргерит не смогла скрыть своего разочарования. Еще один чужак должен нарушить ее уединение. — Он будет похож на моего дядю, как ты думаешь?
Бастин медлила с ответом.
— Нет, — сказала она наконец, растягивая слова. — Он гораздо старше. Он маркиз… богатый… и со множеством титулов…
— Мне бы не хотелось, чтобы он приезжал. Мне не хочется, чтобы и дядя оставался здесь…
— Не говори так, дорогая. Твое счастье в его руках. Он любит тебя…
— Не любит. И я не люблю его. Большой… безобразный… — холодное молчание Бастин заставило Маргерит замолчать. Она сообразила, что няня не просто ошеломлена, а ужасно напугана. — Что случилось, маменька?
Бастин крепко обняла ее за плечи.
— Постарайся понравиться ему, — горячо прошептала она. — О, моя дорогая, не огорчай своего дядю!
Спрятавшись за балдахином своей кровати, девочка слышала, как Элиза наливает воду в кувшин для умывания, а из гардеробной доносится сонной бормотанье Бастин.
— Санти, сколько времени? Элиза, Элиза, барышня уже проснулась?
Но Маргерит сидела тихо, прикрыв глаза, как бы сопровождая дрозда в полете над парком и садом, избегая теней и радуясь солнечным лучам. «Доброе утро, братья», — говорила она звонарям на колокольне. «Доброе утро, Пьер», — говорила она заспанному мальчишке, бредущему в трапезную позади вереницы монахов.
— Доброе утро, мадемуазель.
Сквозь закрытые веки она почувствовала свет и, открыв глаза, увидела раздвинутые занавески и встревоженное лицо Элизы.
— Я встаю! — сдалась Маргерит. Она спустила ноги с кровати, и Элиза неловко опустилась на колени, чтобы надеть ей шерстяные чулки.
— Мне все равно, что говорит маменька. Я должна увидеть, действительно ли солнце так же прекрасно снаружи, как и отсюда. Ничего не говори, Элиза…
Перебежав комнату, она быстро и небрежно поклонилась иконе с изображением своей святой. Она слышала голос Бастин в гардеробной и торопилась выскочить на улицу раньше, чем ее заметит няня.
— Пятно от травы не отстиралось, Элиза. Ты только посмотри!
Бастин отдернула шторы, держа в руках прекрасное голубое платье. Как только Маргерит увидела в окне лицо няни, рассматривающей зеленоватое пятно на платье, ее приподнятое настроение мгновенно улетучилось. Теперь уже не удастся скрыть, что она сидела на траве.
— Его не заметно, маменька, не беспокойтесь, — в раскаянии закричала Маргерит.
Бастин чуть было не задохнулась от возмущения.
— Не заметно?
— Во всяком случае, спереди. А тыл я никому не буду показывать!
Бастин, однако, не восприняла ее попытку отшутиться.
— Принеси щелока, Элиза, — приказала она испуганной горничной. — Мы должны снова его постирать. — Она вернулась в гардеробную. — Что за ребенок!
Маргерит взяла кусок хлеба, принесенного Элизой, и принялась уныло его жевать. Вчера вечером ей слегка попало, и она была уверена, что Бастин отстирает пятно — а там уж все забудется. Но если платье окончательно испорчено, то, как знала Маргерит, няня будет безутешна. Сама она отказывалась в это верить — прекрасное платье, единственное сатиновое платье, которое у нее когда-либо было, — и, возможно, последнее, если ее дядя осерчает на такую неаккуратность.
— Маменька?.. — ответа не последовало, и Маргерит осторожно заглянула в комнату. Бастин сидела спиной к ней, теребя в пальцах сатин. — Может быть, попробовать заутюжить складку, — предложила Маргерит примирительным тоном, — тогда будет едва заметно…
— Это не поможет.
Маргерит вошла в комнату и подняла подол платья: каждое пятно на ткани казалось ей пятном грязи на ее теле.
— Оно было таким красивым, — жалобно прошептала она.
Бастин вздохнула и привлекла Маргерит к себе.
— Не беспокойся, моя дорогая. Бастин все исправит, — сказала няня, и от этих слов Маргерит мгновенно почувствовала себя счастливой.
— Значит, я смогу надеть его сегодня? — спросила она и почувствовала, как напряглись руки няни. — Мой дядя ничего не заметит.
Бастин отпустила Маргерит и собрала платье.
— Да где эта дуреха Элиза? Да, дорогая, тебе лучше надеть платье, но сначала мы сделаем складку. Сегодня должен приехать друг твоего дяди, мессир…
— О! — Маргерит не смогла скрыть своего разочарования. Еще один чужак должен нарушить ее уединение. — Он будет похож на моего дядю, как ты думаешь?
Бастин медлила с ответом.
— Нет, — сказала она наконец, растягивая слова. — Он гораздо старше. Он маркиз… богатый… и со множеством титулов…
— Мне бы не хотелось, чтобы он приезжал. Мне не хочется, чтобы и дядя оставался здесь…
— Не говори так, дорогая. Твое счастье в его руках. Он любит тебя…
— Не любит. И я не люблю его. Большой… безобразный… — холодное молчание Бастин заставило Маргерит замолчать. Она сообразила, что няня не просто ошеломлена, а ужасно напугана. — Что случилось, маменька?
Бастин крепко обняла ее за плечи.
— Постарайся понравиться ему, — горячо прошептала она. — О, моя дорогая, не огорчай своего дядю!
ГЛАВА 4
Маргерит спускалась вслед за дядей по лестнице, чувствуя себя необычайно подавленной. Бастин осталась наверху, и теперь Маргерит пыталась понять смысл ее страстного предупреждения. На самом деле девочка не считала, что дядя не любит ее. Все окружающие проявляли к ней привязанность и заботу, и на словах мессир де Роберваль не был исключением. Она лишь имела в виду, что ей бы не хотелось, чтобы он ее любил. И по поведению Бастин она чувствовала, что не зря отвергала любовь дяди и что это сулит ей опасность.
Ее тетя и маркиз, друг дяди, сидели в дальнем конце зала. Когда Маргерит и Роберваль вошли, те обернулись к ним. Маркиз казался колченогим мальчиком, а на фоне пламени камина одно его плечо торчало выше другого.
Маргерит остановилась, чувствуя все нарастающую тяжесть на сердце, но дядя так резко потянул ее за руку, что она чуть было не потеряла равновесие. Тетя поднялась им навстречу.
— Подойди, Маргерит, не бойся, — она повернулась к маркизу. — Она общалась лишь со своей няней и со слугами…
Роберваль коротко рассмеялся.
— Как жемчужина в шкатулке.
Маргерит подошла к тете, бросая быстрые взгляды на маркиза, и остановилась.
Он вовсе не был похож на дядю. Несмотря на хрупкое телосложение, в нем чувствовались изящество и благородство, что еще больше подчеркивалось его великолепным платьем: камзол из серого бархата с серебряными пуговицами был отделан мехом рыси, серые шелковые панталоны обтягивали его тощие бедра, а на серебряных пряжках играли отблески пламени камина.
Роберваль поднес подсвечник прямо к испуганному лицу девочки.
— Ну как? — в его грудном голосе явственно звучало удовлетворение.
— Дурак! Мне не нужно говорить, что она красива, — голос у маркиза был чистым и молодым. — Опусти свечи, Роберваль, ты пугаешь девушку!
Маргерит посмотрела ему в лицо и только сейчас заметила, как он стар. Он не носил бороды, и щеки его были изрезаны морщинами; над тонкими губами хищно нависал длинный нос, а в прямых рыжеватых волосах сквозила сильная проседь. Но глубоко посаженные глаза были ясны и улыбались — совершенно не по возрасту.
— Твой дядя так и не представил нас друг другу, — сказал он. — Я Шарль де Турнон; ну а вы, конечно, девица де Коси.
Маргерит присела в реверансе.
— Вы должны простить меня, мадемуазель, — продолжил маркиз, склоняя голову, — но даже королеве грустно смотреть на мою несчастную спину, которой Бог наградил меня при рождении.
Маргерит промолчала.
— Говори, — прошипела тетя. — Скажи маркизу, что ты находишь его обаятельным, как это делают все дамы при дворе.
— Я в восхищении от вас, монсеньер.
— Нет, Маргерит, давай говорить друг другу только правду. Ты считаешь меня стариком, в котором есть что-то зловещее.
— Вы совсем не кажетесь стариком, — неожиданно для себя возразила девочка.
Роберваль засмеялся.
— Это ты старик, Роберваль, невоспитанный старик. У меня и Маргерит есть нечто общее. — Турнон дотронулся до своего сердца и улыбнулся в первый раз. — Молодость вот здесь! — он сделал несколько шагов — осторожных, будто боясь уронить свой собственный горб — и привлек Маргерит к себе. — Давай уедем отсюда туда, где мы сможем вместе чувствовать себя молодыми.
Когда они медленно шли по галерее, он взял ее за руку и — это напомнило Маргерит прогулки с Пьером, пока тому еще не исполнилось четырнадцати лет, и он не вышел из детского возраста. Вот они достигли конца галереи и вышли к зеленой лужайке, тянущейся до самого сада. Маргерит невольно захотелось побежать по этому простору, но крепкая рука маркиза удержала ее.
— Не сегодня, мадемуазель. — Его голос был столь приятным и даже ласковым, что Маргерит впервые доброжелательно посмотрела на него. Эта разница между внешностью и голосом восхищала девочку, и она невольно была заинтригована манерой общения нового знакомого. Ей даже показалось, что они были давними друзьями. Турнон обнял ее за плечи и опять привлек к себе.
— Ты славная девушка, но я уверен, что ты мало знаешь о любви.
Мягкий мех его камзола защекотал нос Маргерит, так что она едва не чихнула. Она подумала было, что на самом деле ничего не знает о любви, но потом вспомнила: маркиз ведь даже не подозревает о существовании Бастин и Пьера.
— Отведи меня в свое тайное прибежище, Маргерит, у тебя наверняка должно быть какое-то укромное местечко, которое принадлежит только тебе…
Маргерит задумалась. До приезда дяди ей казалось, что весь замок и парк принадлежат ей — ей и не нужно было укрытие. Были, правда, еще брешь в стене и старая яблоня; но это принадлежало не только ей, а и Пьеру. Немного погодя она подумала про вчерашнего олененка и тропинку к реке.
— Мы можем спуститься к реке, — сказала девочка. — Ветви ив образовали там шалаш.
В тени ив вода была спокойной, словно зеркало; она подступала к самым корням деревьев и зеленому берегу, усыпанному розовыми маргаритками. Своими длинными и ловкими пальцами Турнон начал мастерить маленькие кораблики из листьев и веточек и опускать их на воду, так что скоро по течению поплыла целая флотилия зеленых парусов. Делая кораблики, он не забывал расспрашивать свою спутницу.
— Ты когда-нибудь чувствовала себя одинокой, Маргерит?
Маргерит надкусила травинку, которую держала в руках, и покачала головой. Маркиз предложил ей присесть на траву рядом с ним, но она осталась стоять, вспомнив запрет Бастин и свое испорченное платье. Его игра с корабликами казалась такой детской, что девочка про себя изумлялась: как ему удалось осадить ее дядю, казавшегося таким важным вельможей?
— Тебе никогда не хотелось увидеть, что находится за этими стенами? Тебе никогда не хотелось побывать при дворе? Или в Других странах?
Пьер часто забирался на верхушку старой яблони и представлял себя то испанским адмиралом, открывающим Новую Испанию, то знаменитым рыцарем Баярдом, наводящим ужас на язычников, то королем, одержавшим победу при Мариньяне и капитулировавшим при Павии. Пьер всегда порывался убежать. Он ненавидел строгость порядков и размеренное разнообразие жизни аббатства. Если в мечтах своих он готовился стать рыцарем, то подруга должна была сделаться его дамой сердца, чтобы он мог носить ее цвета и складывать трофеи к ее ногам. Но Маргерит охотнее удержала бы его дома.
— Стены твоего замка обветшали, Маргерит, — добавил маркиз. — О, камни еще достаточно тверды, но они отжили свой век. Эти башни, коридоры и бойницы теперь совершенно бесполезны. Сегодня окна Франции широко распахнуты: полы вместо шкур покрывают ковры из Генуи, на стенах висят картины Леонардо и дель Сарто, а Италия, которую мы пытались завоевать, сейчас завоевывает нас сама.
Маргерит не переставала удивляться его способности перевоплощаться из старика, казалось, впавшего в детство, в мудрого сеньора. Его глаза внимательно рассматривали ее: маленькие, хитрые, как у африканской обезьянки, которую она видела в Аббевиле, и печальные одновременно.
Турнон снял плащ и расстелил его на траве.
— Садись на плащ, и ты не запачкаешь платье.
Маргерит колебалась, боясь испортить великолепный бархат, но он взял ее за руку, посадил рядом с собой и привлек так близко, что рысий мех снова защекотал ей ноздри. Она задержала дыхание, чтобы не чихнуть.
Теперь спутник ее заговорил так тихо, что она едва расслышала его, занятая разглядыванием серебряных, белых и черных ворсинок меха.
— Я никогда не сознавал себя молодым, — начал маркиз. — Давным-давно — когда я был твоих лет, дорогая — мне нравились Греция и Рим. Я, вероятно, чем-то прогневил Бога, и он не дал мне возможности стать частью своего столетия: меня совершенно не волновали рыцарские турниры и великие сражения, — начинающиеся во имя победы и золота.
Маргерит ощутимо задело пренебрежение, прозвучавшее в его голосе: ведь речь шла именно о том, ради чего жил Пьер. Но разве для нее эти вещи не были такими же призрачными, как игрушечные кораблики маркиза, плывущие по течению?
— Но неожиданно мой век настал, и в свои преклонные годы я обрел молодость и новый, юный мир. Ты знаешь о священной черте, делящей этот новый мир между королевствами Испании и Португалии?
— Пьер рассказывал мне, — ответила девочка, не раздумывая, но он не обратил внимания на ее слова.
— Они ничего не оставляли для Франции. Ты знаешь, что король Франциск спрашивал себя: неужели праотец Адам оставил только этих двух наследников? Ты знаешь первооткрывателя новых земель, Картье?
Маргерит покачала головой.
— Канальи не стали бы слушать приказов какого-то плюгавого горбуна, — продолжал Турнон, — но я знал, что могу командовать людьми, отдающими распоряжения. Два года назад мы шли под парусами… — он неожиданно замолчал и вложил вновь сделанный кораблик в руку Маргерит. — Пусти его, — сказал он.
Ее тетя и маркиз, друг дяди, сидели в дальнем конце зала. Когда Маргерит и Роберваль вошли, те обернулись к ним. Маркиз казался колченогим мальчиком, а на фоне пламени камина одно его плечо торчало выше другого.
Маргерит остановилась, чувствуя все нарастающую тяжесть на сердце, но дядя так резко потянул ее за руку, что она чуть было не потеряла равновесие. Тетя поднялась им навстречу.
— Подойди, Маргерит, не бойся, — она повернулась к маркизу. — Она общалась лишь со своей няней и со слугами…
Роберваль коротко рассмеялся.
— Как жемчужина в шкатулке.
Маргерит подошла к тете, бросая быстрые взгляды на маркиза, и остановилась.
Он вовсе не был похож на дядю. Несмотря на хрупкое телосложение, в нем чувствовались изящество и благородство, что еще больше подчеркивалось его великолепным платьем: камзол из серого бархата с серебряными пуговицами был отделан мехом рыси, серые шелковые панталоны обтягивали его тощие бедра, а на серебряных пряжках играли отблески пламени камина.
Роберваль поднес подсвечник прямо к испуганному лицу девочки.
— Ну как? — в его грудном голосе явственно звучало удовлетворение.
— Дурак! Мне не нужно говорить, что она красива, — голос у маркиза был чистым и молодым. — Опусти свечи, Роберваль, ты пугаешь девушку!
Маргерит посмотрела ему в лицо и только сейчас заметила, как он стар. Он не носил бороды, и щеки его были изрезаны морщинами; над тонкими губами хищно нависал длинный нос, а в прямых рыжеватых волосах сквозила сильная проседь. Но глубоко посаженные глаза были ясны и улыбались — совершенно не по возрасту.
— Твой дядя так и не представил нас друг другу, — сказал он. — Я Шарль де Турнон; ну а вы, конечно, девица де Коси.
Маргерит присела в реверансе.
— Вы должны простить меня, мадемуазель, — продолжил маркиз, склоняя голову, — но даже королеве грустно смотреть на мою несчастную спину, которой Бог наградил меня при рождении.
Маргерит промолчала.
— Говори, — прошипела тетя. — Скажи маркизу, что ты находишь его обаятельным, как это делают все дамы при дворе.
— Я в восхищении от вас, монсеньер.
— Нет, Маргерит, давай говорить друг другу только правду. Ты считаешь меня стариком, в котором есть что-то зловещее.
— Вы совсем не кажетесь стариком, — неожиданно для себя возразила девочка.
Роберваль засмеялся.
— Это ты старик, Роберваль, невоспитанный старик. У меня и Маргерит есть нечто общее. — Турнон дотронулся до своего сердца и улыбнулся в первый раз. — Молодость вот здесь! — он сделал несколько шагов — осторожных, будто боясь уронить свой собственный горб — и привлек Маргерит к себе. — Давай уедем отсюда туда, где мы сможем вместе чувствовать себя молодыми.
Когда они медленно шли по галерее, он взял ее за руку и — это напомнило Маргерит прогулки с Пьером, пока тому еще не исполнилось четырнадцати лет, и он не вышел из детского возраста. Вот они достигли конца галереи и вышли к зеленой лужайке, тянущейся до самого сада. Маргерит невольно захотелось побежать по этому простору, но крепкая рука маркиза удержала ее.
— Не сегодня, мадемуазель. — Его голос был столь приятным и даже ласковым, что Маргерит впервые доброжелательно посмотрела на него. Эта разница между внешностью и голосом восхищала девочку, и она невольно была заинтригована манерой общения нового знакомого. Ей даже показалось, что они были давними друзьями. Турнон обнял ее за плечи и опять привлек к себе.
— Ты славная девушка, но я уверен, что ты мало знаешь о любви.
Мягкий мех его камзола защекотал нос Маргерит, так что она едва не чихнула. Она подумала было, что на самом деле ничего не знает о любви, но потом вспомнила: маркиз ведь даже не подозревает о существовании Бастин и Пьера.
— Отведи меня в свое тайное прибежище, Маргерит, у тебя наверняка должно быть какое-то укромное местечко, которое принадлежит только тебе…
Маргерит задумалась. До приезда дяди ей казалось, что весь замок и парк принадлежат ей — ей и не нужно было укрытие. Были, правда, еще брешь в стене и старая яблоня; но это принадлежало не только ей, а и Пьеру. Немного погодя она подумала про вчерашнего олененка и тропинку к реке.
— Мы можем спуститься к реке, — сказала девочка. — Ветви ив образовали там шалаш.
В тени ив вода была спокойной, словно зеркало; она подступала к самым корням деревьев и зеленому берегу, усыпанному розовыми маргаритками. Своими длинными и ловкими пальцами Турнон начал мастерить маленькие кораблики из листьев и веточек и опускать их на воду, так что скоро по течению поплыла целая флотилия зеленых парусов. Делая кораблики, он не забывал расспрашивать свою спутницу.
— Ты когда-нибудь чувствовала себя одинокой, Маргерит?
Маргерит надкусила травинку, которую держала в руках, и покачала головой. Маркиз предложил ей присесть на траву рядом с ним, но она осталась стоять, вспомнив запрет Бастин и свое испорченное платье. Его игра с корабликами казалась такой детской, что девочка про себя изумлялась: как ему удалось осадить ее дядю, казавшегося таким важным вельможей?
— Тебе никогда не хотелось увидеть, что находится за этими стенами? Тебе никогда не хотелось побывать при дворе? Или в Других странах?
Пьер часто забирался на верхушку старой яблони и представлял себя то испанским адмиралом, открывающим Новую Испанию, то знаменитым рыцарем Баярдом, наводящим ужас на язычников, то королем, одержавшим победу при Мариньяне и капитулировавшим при Павии. Пьер всегда порывался убежать. Он ненавидел строгость порядков и размеренное разнообразие жизни аббатства. Если в мечтах своих он готовился стать рыцарем, то подруга должна была сделаться его дамой сердца, чтобы он мог носить ее цвета и складывать трофеи к ее ногам. Но Маргерит охотнее удержала бы его дома.
— Стены твоего замка обветшали, Маргерит, — добавил маркиз. — О, камни еще достаточно тверды, но они отжили свой век. Эти башни, коридоры и бойницы теперь совершенно бесполезны. Сегодня окна Франции широко распахнуты: полы вместо шкур покрывают ковры из Генуи, на стенах висят картины Леонардо и дель Сарто, а Италия, которую мы пытались завоевать, сейчас завоевывает нас сама.
Маргерит не переставала удивляться его способности перевоплощаться из старика, казалось, впавшего в детство, в мудрого сеньора. Его глаза внимательно рассматривали ее: маленькие, хитрые, как у африканской обезьянки, которую она видела в Аббевиле, и печальные одновременно.
Турнон снял плащ и расстелил его на траве.
— Садись на плащ, и ты не запачкаешь платье.
Маргерит колебалась, боясь испортить великолепный бархат, но он взял ее за руку, посадил рядом с собой и привлек так близко, что рысий мех снова защекотал ей ноздри. Она задержала дыхание, чтобы не чихнуть.
Теперь спутник ее заговорил так тихо, что она едва расслышала его, занятая разглядыванием серебряных, белых и черных ворсинок меха.
— Я никогда не сознавал себя молодым, — начал маркиз. — Давным-давно — когда я был твоих лет, дорогая — мне нравились Греция и Рим. Я, вероятно, чем-то прогневил Бога, и он не дал мне возможности стать частью своего столетия: меня совершенно не волновали рыцарские турниры и великие сражения, — начинающиеся во имя победы и золота.
Маргерит ощутимо задело пренебрежение, прозвучавшее в его голосе: ведь речь шла именно о том, ради чего жил Пьер. Но разве для нее эти вещи не были такими же призрачными, как игрушечные кораблики маркиза, плывущие по течению?
— Но неожиданно мой век настал, и в свои преклонные годы я обрел молодость и новый, юный мир. Ты знаешь о священной черте, делящей этот новый мир между королевствами Испании и Португалии?
— Пьер рассказывал мне, — ответила девочка, не раздумывая, но он не обратил внимания на ее слова.
— Они ничего не оставляли для Франции. Ты знаешь, что король Франциск спрашивал себя: неужели праотец Адам оставил только этих двух наследников? Ты знаешь первооткрывателя новых земель, Картье?
Маргерит покачала головой.
— Канальи не стали бы слушать приказов какого-то плюгавого горбуна, — продолжал Турнон, — но я знал, что могу командовать людьми, отдающими распоряжения. Два года назад мы шли под парусами… — он неожиданно замолчал и вложил вновь сделанный кораблик в руку Маргерит. — Пусти его, — сказал он.