– Коко! – резко крикнул он.
Кот никак не отреагировал.
– Коко, вернись!
Он знал, что это Коко: кончик хвоста не был загнут.
Кот не обращал на Квиллерена никакого внимания, как обычно делал, когда сосредотачивался на каких-то личных делах.
Журналист двинулся по коридору и увидел, как Коко шмыгнул за кабинетный орган. В этих старых домах двери, разбухшие от сырости и многочисленных покрасок, вечно закрываются неплотно или не закрываются вообще; неудивительно, что сиамец выбрался из комнаты.
Добравшись до коридорной мебельной свалки, Квиллерен протиснулся мимо комода с мраморной полкой и всмотрелся в пространство за органом, где скрылся Коко.
– А ну, вылезай, нет там для нас ничего интересного!
Кот вспрыгнул на стул и внимательно принюхался. Потом, словно добравшись до цели, стал, распушив усы, водить носом, точно измерительным прибором, вдоль полосы черного металла, заострявшейся кверху наподобие меча, и покоившейся на медном шаре.
Теперь усы встопорщились уже у журналиста. Вот значит как! Коко выбрался из комнаты, чтобы добраться до злосчастного шпиля, купленного мистером Коббом на аукционе! Теперь он обнюхивал его, приоткрыв пасть и обнажив клыки. Так кот выражал только одно чувство – отвращение.
Квиллерен нагнулся и схватил Коко поперек туловища. Тот пронзительно заорал, будто его душили.
– Миссис Кобб! – крикнул журналист в открытую дверь хозяйской комнаты. – Я передумал! Мне нужен ключ!
Пока Айрис рылась в коробке, Квиллерен прикоснулся к усам. В корнях волос появилось характерное покалывание. Так уже несколько раз бывало. Так бывало, когда речь шла об убийстве.
Кот никак не отреагировал.
– Коко, вернись!
Он знал, что это Коко: кончик хвоста не был загнут.
Кот не обращал на Квиллерена никакого внимания, как обычно делал, когда сосредотачивался на каких-то личных делах.
Журналист двинулся по коридору и увидел, как Коко шмыгнул за кабинетный орган. В этих старых домах двери, разбухшие от сырости и многочисленных покрасок, вечно закрываются неплотно или не закрываются вообще; неудивительно, что сиамец выбрался из комнаты.
Добравшись до коридорной мебельной свалки, Квиллерен протиснулся мимо комода с мраморной полкой и всмотрелся в пространство за органом, где скрылся Коко.
– А ну, вылезай, нет там для нас ничего интересного!
Кот вспрыгнул на стул и внимательно принюхался. Потом, словно добравшись до цели, стал, распушив усы, водить носом, точно измерительным прибором, вдоль полосы черного металла, заострявшейся кверху наподобие меча, и покоившейся на медном шаре.
Теперь усы встопорщились уже у журналиста. Вот значит как! Коко выбрался из комнаты, чтобы добраться до злосчастного шпиля, купленного мистером Коббом на аукционе! Теперь он обнюхивал его, приоткрыв пасть и обнажив клыки. Так кот выражал только одно чувство – отвращение.
Квиллерен нагнулся и схватил Коко поперек туловища. Тот пронзительно заорал, будто его душили.
– Миссис Кобб! – крикнул журналист в открытую дверь хозяйской комнаты. – Я передумал! Мне нужен ключ!
Пока Айрис рылась в коробке, Квиллерен прикоснулся к усам. В корнях волос появилось характерное покалывание. Так уже несколько раз бывало. Так бывало, когда речь шла об убийстве.
Глава 6
В тот же вечер, чуть позже, Квиллерен занялся библиотекой борца за отмену рабства и так зачитался переплетенными в толстый том номерами «Освободителя», что только после полуночи сообразил: утром нечем будет завтракать. Он надел пальто и последнее свое приобретение – шляпу в черно-белую клетку с круглыми мягкими твидовыми полями и со щегольским красным пером, самым красным из когда-либо им виденных, а красный цвет Квиллерен обожал, – и отправился в бакалейный магазин на углу, примеченный еще днем; объявление обещало круглосуточную торговлю.
Он запер дверь десятисантиметровым ключом и спустился по скрипучей лестнице. Падал снег – на этот раз совсем не воинственно, мягко и нежно. Квиллерен помедлил на каменных ступенях крыльца, очарованный открывшимся новым видом: стояла тишина, движения на улице почти не было, старые уличные фонари озаряли таинственным огнем причудливые здания, белая пелена припорошила причудливые переплеты окон и дверные косяки, укрыла железные решетки, автомобили, стоящие у паребрика, мусорные бачки.
В конце квартала на заснеженный тротуар падал свет извитрин бакалейного магазина, аптеки и бара «Львиный хвост». Из «Хвоста» выбрался поздний посетитель и побрел куда-то с неуверенным достоинством, хватаясь рукой за несуществующий поручень. Мимо особняка Коббов продефилировала девица в узких брюках и короткой шубке «под леопарда», заметила Квиллерена и направилась в его сторону. Журналист отрицательно покачал головой. Из своего магазина вышел Бен Николас и угрюмо поплелся в бар, что-то бормоча и не обращая внимания на застывшего на крыльце соседа.
Квиллерен поднял воротник и быстрым шагом направился к бакалее. Снаружи магазина кучей были свалены рождественские елки по четыре девяносто пять за штуку; внутри царил запах маринада, колбасы и выдержанных сыров. Квиллерен взял для себя растворимый кофе, сдобную булочку и немного чеддера, а для котов – пару бифштексов, консервированный мясной бульон и два клинышка плавленного сыра; неизвестно, правда, что из этого получится: Коко привык к настоящему рокфору, а его не оказалось в наличии.
На выходе из магазина прямо перед журналистом неожиданно материализовались глаза, которые не давали ему покоя весь вечер. Бело-голубое фарфоровое лицо было мокро от снега, ресницы запорошены снежинками. Девушка молча смотрела на Квиллерена.
– Что ж, как видите, я все еще брожу в этих местах, – сказал он, чтобы прервать неловкое молчание. – Переехал в дом Коббов.
– Правда? Нет, правда?
Лицо мисс Дакворт прояснилось, словно проживание в Хламтауне заслуживало всяческого одобрения. Она откинула капюшон с иссиня-черных волос, теперь завязанных в узел, как у балерины.
– Аукцион был очень интересным. Пришло много антикваров, но вас я не видел.
Она с сожалением покачала головой:
– Я собиралась, но не хватило смелости.
– Мисс Дакворт, – решил перейти к делу Квиллерен, – я хотел бы в статье отдать должное Энди Гланцу, но знаю слишком мало. Помогите мне. – Было заметно, что предложение ей не по сердцу. – Я знаю, что вам больно об этом говорить, но Энди, по-моему, заслуживает того.
Она заколебалась.
– Вы ведь не будете называть мое имя, правда?
– Слово чести!
– Хорошо, – тихо произнесла мисс Дакворт, вглядываясь в лицо Квиллерена. – Когда?
– Чем скорее, тем лучше.
– Может, зайдете ко мне сегодня?
– Если это для вас не слишком поздно.
– У меня бессонница, – устало сказала она.
– Я только занесу домой продукты и сразу же к вам.
Пару минут спустя Квиллерен уже шел по снегу к «Голубому дракону» в самом приподнятом настроении, которое было лишь частично связано со статьей об Энди Гланце. Скоро журналист уже сидел на жестком бархатном диване в золотисто-голубом зале и наслаждался ароматом сандаловой пасты для дерева. Агрессивного пса привязали на кухне.
Хозяйка объяснила:
– Моим родным этот район кажется опасным, и они настаивают, чтобы я держала на всякий случай Хепльуайта. Правда, иногда он относится к своим обязанностям слишком серьезно.
– Похоже, мнения относительно Хламтауна резко расходятся, – сказал Квиллерен. – Неужели это действительно криминогенный район?
– У нас все спокойно, – ответила мисс Дакворт. – Конечно, я принимаю известные меры предосторожности, как любая женщина, которая живет одна.
Она принесла на серебряном подносе серебряный кофейник, и Квиллерен залюбовался ее плавными движениями. В ней было то длинноногое изящество, которое восхищало его в Коко и Юм-Юм. Какую сенсацию она произвела бы на вечеринке в пресс-клубе! На ней были хорошо сшитые узкие брюки удивительного голубого оттенка и такого же цвета кашемировый свитер, видимо, очень дорогой.
– Вы никогда не работали манекенщицей? – поинтересовался он.
– Нет, – она досадливо улыбнулась, словно ей задавали этот вопрос уже сотню раз. – Но я долго занималась современными танцами в Беннингтоне.
Мисс Дакворт налила одну чашку кофе. Потом, к удивлению Квиллерена взяла хрустальный графин с серебряной наклейкой и наполнила свою рюмку виски.
Он сказал:
– Сегодня днем я снял комнату и сразу же переехал – с двумя квартирантами, сиамскими котами.
– В самом деле? Вы не очень-то похожи на человека, который любит котов.
Квиллерен с легкой обидой посмотрел на нее.
– Они были сиротами, и я сначала усыновил самца, а потом, пару месяцев спустя, взял самочку.
– Я бы тоже хотела завести кошку, – сказала мисс Дакворт. – По-моему, они чудесно подходят к древностям. Такие изящные!
– Вы не знаете сиамцев! Когда они начинают беситься, можно подумать, что налетел карибский ураган.
– Теперь, когда у вас есть жилье, вы должны купить герб Макинтошей. Он будет великолепно смотреться над камином. Хотите взять домой и попробовать?
– Он слишком тяжел, чтобы таскать его туда и обратно. Кстати, я очень удивился, когда увидел, как легко вы сегодня утром его поднимали.
– Я сильная. В нашем деле нужна сила.
– Чем вы занимаетесь в свободное время? Поднимаете штангу?
Она прыснула.
– Я читаю о древностях, посещаю лекции и хожу на выставки в исторический музей.
– Вы здорово этим увлечены!
Она обворожительно улыбнулась:
– В антиквариате есть что-то мистическое. Нечто большее, чем реальная стоимость, красота или происхождение. У предмета, которым веками владели и восхищались другие люди, появляется душа, она притягивает вас и тянется к вам. Словно старый друг, понимаете? Жаль, что я не могу толком это объяснить…
– Вы очень хорошо объясняете, мисс Дакворт.
– Мэри, – сказала она.
– Хорошо, Мэри. Но если вы так любите древности, почему вы не хотите поделиться своей любовью с нашими читателями? Почему запрещаете цитировать вас?
Она заколебалась. И, наконец, решилась:
– Я скажу, почему. Из-за моей родни. Они не одобряют того, что я делаю: живу на Цвингер стрит и торгую… старьем!
– Что же им не нравится?
– Отец – банкир, а они все довольно консервативны. К тому же он англичанин. Сочетание просто убийственное. Он финансирует мое дело с условием, что я не буду позорить семью.
Поэтому я должна избегать гласности.
Она снова наполнила чашку Квиллерена и налила себе еще одну рюмку.
Он поддразнил ее:
– Вы всегда подаете своим гостям кофе, а сами пьете чистое виски?
– Только когда они совсем не пьют, – широко улыбнулась она.
– А откуда вы это про меня знаете?
Она пару секунд держала рюмку у губ.
– Я звонила сегодня отцу, и он посмотрел ваши данные. Я узнала, что вы вели криминальную рубрику в газетах Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и где-то еще, и что вы написали целую книгу о городской преступности, и что вы удостоились нескольких журналистских премий.
Она торжествующе скрестила на груди руки.
Квиллерен осторожно спросил:
– А что вы еще узнали?
– Что у вас было несколько трудных лет в результате неудачного брака и алкоголизма, но вы выкарабкались, и в феврале вас взял на работу «Бег дня», и с тех пор у вас все в порядке.
Квиллерен покраснел. Он привык вмешиваться в жизнь других, но не любил, когда открывали его собственные тайны.
– Польщен вашей заинтересованностью, – мрачно произнес он. – Кто ваш отец? В каком он банке?
Девушка наслаждалась минутой превосходства. И виски. Она поудобнее расположилась в кресле и скрестила длинные ноги.
– Я могу вам доверять?
– Как могильному камню.
– Персиваль Даксбери. Среднезападный Национальный.
– Даксбери! Так Дакворт – не настоящая фамилия?
– Это псевдоним, взятый для профессиональной работы.
Надежды Квиллерена на сочельник приняли новые очертания: член семейства Даксбери – впечатляющая спутница на вечеринке в пресс-клубе. Но надежды тут же рухнули: член семейства Даксбери ни за что не примет приглашение.
– Даксбери в Хламтауне! – тихо произнес он. – Это достойно первых страниц!
– Вы обещали, – напомнила она, напрягаясь.
– Я сдержу слово, – сказал журналист. – Но объясните, почему вы работаете на Цвингер стрит? Такой прекрасный магазин должен быть в каком-нибудь престижном районе.
– Я влюбилась, – призналась она, беспомощно разводя руками. – Я влюбилась в эти чудные старые дома. В них есть что-то необыкновенное, какой-то особый дух… Сначала меня привлекли именно они, гордо из последних сил сопротивляющиеся неумолимому времени, но прожив здесь пару месяцев, я влюбилась и в здешних людей.
– В антикваров?
– Не совсем. Они преданы своему делу и даже беззаветны, и я восхищаюсь ими – в определенных рамках, – но сейчас говорю о людях на улице. Мое сердце тянется к ним – работягам, старикам, одиночкам, иммигрантам, бродягам – и даже преступникам. Вас это шокирует?
– Нет, удивляет. Приятно удивляет. Мне кажется, я знаю, что вы имеете в виду. Они какие-то исконные, настоящие. С ними срастаешься душой.
– Они искренни и не стесняются своих чувств. Из-за них моя прежняя жизнь стала казаться такой искусственной и бесполезной… Я бы так хотела сделать для района хоть что-нибудь, но не знаю, что я могу. У меня нет своих денег, отцовские не про меня.
Квиллерен смотрел на нее с жадным восхищением, которое она неправильно оценила.
– Вы проголодались? Поищу-ка я чего-нибудь перекусить.
Когда мисс Дакворт вернулась с крекерами, икрой и копченой лососиной, журналист сказал:
– Мы хотели поговорить об Энди Гланце. Что это был за человек? Как к нему относились коллеги?
Виски расслабило ее. Мэри откинула голову, всмотрелась в потолок, собираясь с мыслями. Ее поза и брюки странно не сочетались с чопорной обстановкой восемнадцатого столетия.
– Энди сделал для Хламтауна многое, – начала мисс Дакворт, – благодаря своему серьезному подходу к древностям. Он выступал в женских клубах. Он убеждал владельцев музеев и известных коллекционеров работать на Цвингер стрит.
– Можно назвать его идейным вождем Хламтауна?
– Я бы на вашем месте так не говорила. Си Си Кобб, например, считает главой района себя. Он открыл здесь первый антикварный магазин и замыслил сделать из Хламтауна район древностей.
– Как бы вы описали характер Энди?
– Честный!.. Честный даже в самом малом. У большинства из нас в сердце таится хоть немного… жульничества. Но не у Энди! И еще у него было огромное чувство ответственности. Как-то ночью он влез в одно дело… Мы проезжали с ним мимо покинутого дома, предназначенного под снос, и увидели внутри свет. Энди вошел и обнаружил там человека, снимающего водопроводные трубы.
– Трубы? Это, наверное, незаконно.
– Брошенные дома являются собственностью города. Так что теоретически это незаконно. Но любой другой просто отвел бы глаза, а вот Энди никогда не боялся вмешаться.
Квиллерен попытался сменить позу на жестком диване.
– А другие антиквары разделяют ваше восхищение его честностью?
– Д-да… И нет, – сказала Мэри. – Они всегда завидуют, даже если кажутся лучшими друзьями.
– У Энди были настоящие друзья, с которыми мог бы поговорить?
– Есть миссис Макгаффи. Это школьная учительница на пенсии, Энди помог ей открыть антикварный магазин. Его великодушие проявлялось во многом.
– Где мне ее найти?
– «Ноггин, Пиггин и Феркин» в соседнем квартале.
– Энди ладил с Коббом?
Она резко вздохнула.
– Энди был прирожденным дипломатом. Он знал, как с кем поладить.
Миссис Кобб явно очень любила Энди.
– Все женщины его обожали. Мужчины, конечно, проявляли меньше восторга. Обычно так и происходит, правда?
– А Бен Николас? Они дружили?
– Они хорошо относились друг к другу, хотя Энди считал, что Бен слишком много времени проводит в «Львином хвосте».
– Бен много пьет?
Он любит пропустить рюмку-другую, но никогда не переходит границ. Когда-то о был актером. В каждом городе есть хоть один антиквар с театральным прошлым и еще один – поставивший себе целью быть несносным.
– А что вы знаете о блондине на костылях?
– Рассел Пэтч работал на Энди, и они очень дружили. Потом неожиданно порвали отношения, и Расс открыл собственный магазин. Я точно не знаю, что между ними произошло.
– Но ведь самым близким другом Энди были вы? – доверительно посмотрел на Мэри Квиллерен.
Мисс Дакворт порывисто встала и принялась искать мундштук. Нашла, присела на диван и воспользовалась огоньком, предложенным журналистом. Глубоко затянулась один раз, положила сигарету и обняла колени, скорчившись, словно от боли.
– Мне так его не хватает, – прошептала Мэри.
Квиллерену захотелось обнять ее, успокоить, но он сдержался и сказал:
– У вас был шок, и вы все это время жили вдвоем со своим горем. Нельзя держать его в себе. Почему бы вам не рассказать мне обо всем, что произошло в ту ночь? Может, так будет лучше.
Его голос был проникновенен и нежен. Глаза мисс Дакворт покрылись влагой. Справившись со слезами, она проговорила:
– Самое ужасное то, что мы в последний совместный вечер поссорились. Я была раздражена. Энди… сделал нечто… что меня вывело из себя. Он пытался загладить свою вину, но я весь вечер его отталкивала.
– А где вы ужинали?
– Здесь. Я приготовила мясо по-борделезски, но неудачно. Мясо оказалось жестким, да еще мы повздорили, и в девять вечера он пошел к себе в магазин. Сказал, что кто-то придет посмотреть на люстру: женщина из пригорода приведет мужа.
– Он сказал, что вернется?
– Нет. Только холодно попрощался. Но, когда он ушел, мне стало так плохо, и я решила пойти к нему и помириться. Вот тогда я и нашла его…
– Магазин был открыт?
– Задняя дверь. Я вошла через черный ход с аллеи. Не просите меня рассказывать, что я увидела!
– Что вы сделали?
– Не помню. Айрис говорит, что я прибежала к ним, и Си Си вызвал полицейских. Еще она говорит, что отвела меня домой и уложила спать. Я ничего не помню.
Увлекшись разговором, она не услышала низкого ворчания на кухне – сначала очень тихого.
– Мне не следовало рассказывать вам об этом, – произнесла Мэри.
– Хорошо, что вы сбросили с себя эту тяжесть.
– Вы ведь не будете об этом писать, правда?
– Не буду.
Мэри вздохнула и замолчала. Квиллерен курил трубку и восхищался ее большими подведенными глазами. Теперь они потеплели и были поистине прекрасны.
– Вы оказались правы, – проговорила мисс Дакворт. – Мне стало лучше. Много недель подряд, каждую ночь, мне снился страшный сон, такой яркий, что я начинала принимать его за явь. Я чуть не сошла с ума! Я думала…
В этот момент тревожно залаяла собака.
– Что-то случилось! – вскочила Мэри, ее глаза расширились и застыли.
– Я пойду посмотрю, – сказал Квиллерен.
Хепльуайт лаял, глядя в заднее окно кухни.
– В конце аллеи полицейская машина, – сообщил журналист. – Оставайтесь здесь. Я узнаю, в чем дело. Есть черный выход?
Он спустился по узкой лестнице и вышел в отгороженный стеной сад, но на калитке в аллею висел замок, и ему пришлось вернуться за ключом.
К тому времени, когда он наконец добрался до места происшествия, прибыла машина из морга. "Мигалки двух полицейских автомобилей отбрасывали на снег голубые отсветы, лица нескольких прохожих и фигуру, лежавшую на земле. Квиллерен подошел к одному из полицейских:
– Я из «Бега дня». Что здесь произошло?
– Обычное дело, – усмехнулся человек в форме. – Перебрал «антифриза».
– Знаете, кто это?
– Конечно. У него полный карман кредитных карточек и платиновый идентификационный браслет с бриллиантами.
Когда тело укладывали на носилки, журналист подошел поближе и узнал пальто.
В саду его ждала Мэри. Тепло одетая, она тем не менее вся тряслась мелкой дрожью.
– Ч-что случилось?
– Просто пьяница, – ответил Квиллерен. – Идите-ка лучше в дом, пока не простудились. Вы дрожите.
Они поднялись наверх, и журналист прописал обоим горячее питье.
Мэри грела руки о чашку кофе, а он вопросительно смотрел ей в лицо.
– Вы говорили мне – как раз перед тем, как пес залаял, —о своем повторяющемся сне.
Она содрогнулась.
– Это был кошмар! Я, видимо, чувствовала себя виноватой из-за того, что поссорилась с Энди в тот вечер.
– Что вам снилось?
– Мне снилось… Мне постоянно снилось, что я толкнула Энди на этот шпиль!
Квиллерен немного помолчал.
– В вашем сне может быть зерно истины.
– Что вы имеете в виду?!
– Я склоняюсь к тому, что смерть Энди – не случайное падение с лестницы.
Когда он произнес это, в усах снова по-знакомому начало покалывать. Мэри не согласилась:
– Полиция сказала, что произошел несчастный случай.
– А они его расследовали? Они приходили к вам? Они должны были спросить, кто нашел тело.
Она покачала головой.
– Они спрашивали соседей?
– В этом не было необходимости. Несчастный случай – и все. Откуда вы взяли, что это могло быть… чем-то другим?
– Один из ваших разговорчивых соседей… Этим утром…
– Чепуха.
– Я подумал, что для таких слов у него должны быть какие-то основания.
– Просто легкомысленная болтовня. Зачем кому-нибудь всерьез такое говорить?
– Не знаю.
Квиллерен добавил, видя, как глаза Мэри раскрываются все шире:
– По странному совпадению, человека, сказавшего мне это, сейчас везут в морг.
Он не знал, его ли слова или неожиданно раздавшийся телефонный звонок были тому причиной, но Мэри словно окаменела. Телефон продолжал звенеть.
– Мне ответить? – предложил Квиллерен, взглянув на часы.
Она заколебалась, потом медленно кивнула.
Он нашел телефон в библиотеке.
– Алло?.. Алло?.. Алло?.. Повесили трубку, – сообщил журналист, вернувшись в комнату. Потом, заметив, как Мэри бледна, спросил:
– Вам уже так звонили? Были странные звонки? Поэтому вы и не спите ночами?
– Нет, я всегда была совой, – произнесла она, стряхивая оцепенение. – Мои друзья это знают, и, наверное, кто-то звонил, чтобы… Обсудить последний телевизионный фильм. Они часто так делают. А услышав мужской голос повесили трубку. Подумали, что я занята, или что не туда попали.
Она говорила слишком быстро и слишком много объясняла. Квиллерена это не убедило.
Он запер дверь десятисантиметровым ключом и спустился по скрипучей лестнице. Падал снег – на этот раз совсем не воинственно, мягко и нежно. Квиллерен помедлил на каменных ступенях крыльца, очарованный открывшимся новым видом: стояла тишина, движения на улице почти не было, старые уличные фонари озаряли таинственным огнем причудливые здания, белая пелена припорошила причудливые переплеты окон и дверные косяки, укрыла железные решетки, автомобили, стоящие у паребрика, мусорные бачки.
В конце квартала на заснеженный тротуар падал свет извитрин бакалейного магазина, аптеки и бара «Львиный хвост». Из «Хвоста» выбрался поздний посетитель и побрел куда-то с неуверенным достоинством, хватаясь рукой за несуществующий поручень. Мимо особняка Коббов продефилировала девица в узких брюках и короткой шубке «под леопарда», заметила Квиллерена и направилась в его сторону. Журналист отрицательно покачал головой. Из своего магазина вышел Бен Николас и угрюмо поплелся в бар, что-то бормоча и не обращая внимания на застывшего на крыльце соседа.
Квиллерен поднял воротник и быстрым шагом направился к бакалее. Снаружи магазина кучей были свалены рождественские елки по четыре девяносто пять за штуку; внутри царил запах маринада, колбасы и выдержанных сыров. Квиллерен взял для себя растворимый кофе, сдобную булочку и немного чеддера, а для котов – пару бифштексов, консервированный мясной бульон и два клинышка плавленного сыра; неизвестно, правда, что из этого получится: Коко привык к настоящему рокфору, а его не оказалось в наличии.
На выходе из магазина прямо перед журналистом неожиданно материализовались глаза, которые не давали ему покоя весь вечер. Бело-голубое фарфоровое лицо было мокро от снега, ресницы запорошены снежинками. Девушка молча смотрела на Квиллерена.
– Что ж, как видите, я все еще брожу в этих местах, – сказал он, чтобы прервать неловкое молчание. – Переехал в дом Коббов.
– Правда? Нет, правда?
Лицо мисс Дакворт прояснилось, словно проживание в Хламтауне заслуживало всяческого одобрения. Она откинула капюшон с иссиня-черных волос, теперь завязанных в узел, как у балерины.
– Аукцион был очень интересным. Пришло много антикваров, но вас я не видел.
Она с сожалением покачала головой:
– Я собиралась, но не хватило смелости.
– Мисс Дакворт, – решил перейти к делу Квиллерен, – я хотел бы в статье отдать должное Энди Гланцу, но знаю слишком мало. Помогите мне. – Было заметно, что предложение ей не по сердцу. – Я знаю, что вам больно об этом говорить, но Энди, по-моему, заслуживает того.
Она заколебалась.
– Вы ведь не будете называть мое имя, правда?
– Слово чести!
– Хорошо, – тихо произнесла мисс Дакворт, вглядываясь в лицо Квиллерена. – Когда?
– Чем скорее, тем лучше.
– Может, зайдете ко мне сегодня?
– Если это для вас не слишком поздно.
– У меня бессонница, – устало сказала она.
– Я только занесу домой продукты и сразу же к вам.
Пару минут спустя Квиллерен уже шел по снегу к «Голубому дракону» в самом приподнятом настроении, которое было лишь частично связано со статьей об Энди Гланце. Скоро журналист уже сидел на жестком бархатном диване в золотисто-голубом зале и наслаждался ароматом сандаловой пасты для дерева. Агрессивного пса привязали на кухне.
Хозяйка объяснила:
– Моим родным этот район кажется опасным, и они настаивают, чтобы я держала на всякий случай Хепльуайта. Правда, иногда он относится к своим обязанностям слишком серьезно.
– Похоже, мнения относительно Хламтауна резко расходятся, – сказал Квиллерен. – Неужели это действительно криминогенный район?
– У нас все спокойно, – ответила мисс Дакворт. – Конечно, я принимаю известные меры предосторожности, как любая женщина, которая живет одна.
Она принесла на серебряном подносе серебряный кофейник, и Квиллерен залюбовался ее плавными движениями. В ней было то длинноногое изящество, которое восхищало его в Коко и Юм-Юм. Какую сенсацию она произвела бы на вечеринке в пресс-клубе! На ней были хорошо сшитые узкие брюки удивительного голубого оттенка и такого же цвета кашемировый свитер, видимо, очень дорогой.
– Вы никогда не работали манекенщицей? – поинтересовался он.
– Нет, – она досадливо улыбнулась, словно ей задавали этот вопрос уже сотню раз. – Но я долго занималась современными танцами в Беннингтоне.
Мисс Дакворт налила одну чашку кофе. Потом, к удивлению Квиллерена взяла хрустальный графин с серебряной наклейкой и наполнила свою рюмку виски.
Он сказал:
– Сегодня днем я снял комнату и сразу же переехал – с двумя квартирантами, сиамскими котами.
– В самом деле? Вы не очень-то похожи на человека, который любит котов.
Квиллерен с легкой обидой посмотрел на нее.
– Они были сиротами, и я сначала усыновил самца, а потом, пару месяцев спустя, взял самочку.
– Я бы тоже хотела завести кошку, – сказала мисс Дакворт. – По-моему, они чудесно подходят к древностям. Такие изящные!
– Вы не знаете сиамцев! Когда они начинают беситься, можно подумать, что налетел карибский ураган.
– Теперь, когда у вас есть жилье, вы должны купить герб Макинтошей. Он будет великолепно смотреться над камином. Хотите взять домой и попробовать?
– Он слишком тяжел, чтобы таскать его туда и обратно. Кстати, я очень удивился, когда увидел, как легко вы сегодня утром его поднимали.
– Я сильная. В нашем деле нужна сила.
– Чем вы занимаетесь в свободное время? Поднимаете штангу?
Она прыснула.
– Я читаю о древностях, посещаю лекции и хожу на выставки в исторический музей.
– Вы здорово этим увлечены!
Она обворожительно улыбнулась:
– В антиквариате есть что-то мистическое. Нечто большее, чем реальная стоимость, красота или происхождение. У предмета, которым веками владели и восхищались другие люди, появляется душа, она притягивает вас и тянется к вам. Словно старый друг, понимаете? Жаль, что я не могу толком это объяснить…
– Вы очень хорошо объясняете, мисс Дакворт.
– Мэри, – сказала она.
– Хорошо, Мэри. Но если вы так любите древности, почему вы не хотите поделиться своей любовью с нашими читателями? Почему запрещаете цитировать вас?
Она заколебалась. И, наконец, решилась:
– Я скажу, почему. Из-за моей родни. Они не одобряют того, что я делаю: живу на Цвингер стрит и торгую… старьем!
– Что же им не нравится?
– Отец – банкир, а они все довольно консервативны. К тому же он англичанин. Сочетание просто убийственное. Он финансирует мое дело с условием, что я не буду позорить семью.
Поэтому я должна избегать гласности.
Она снова наполнила чашку Квиллерена и налила себе еще одну рюмку.
Он поддразнил ее:
– Вы всегда подаете своим гостям кофе, а сами пьете чистое виски?
– Только когда они совсем не пьют, – широко улыбнулась она.
– А откуда вы это про меня знаете?
Она пару секунд держала рюмку у губ.
– Я звонила сегодня отцу, и он посмотрел ваши данные. Я узнала, что вы вели криминальную рубрику в газетах Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и где-то еще, и что вы написали целую книгу о городской преступности, и что вы удостоились нескольких журналистских премий.
Она торжествующе скрестила на груди руки.
Квиллерен осторожно спросил:
– А что вы еще узнали?
– Что у вас было несколько трудных лет в результате неудачного брака и алкоголизма, но вы выкарабкались, и в феврале вас взял на работу «Бег дня», и с тех пор у вас все в порядке.
Квиллерен покраснел. Он привык вмешиваться в жизнь других, но не любил, когда открывали его собственные тайны.
– Польщен вашей заинтересованностью, – мрачно произнес он. – Кто ваш отец? В каком он банке?
Девушка наслаждалась минутой превосходства. И виски. Она поудобнее расположилась в кресле и скрестила длинные ноги.
– Я могу вам доверять?
– Как могильному камню.
– Персиваль Даксбери. Среднезападный Национальный.
– Даксбери! Так Дакворт – не настоящая фамилия?
– Это псевдоним, взятый для профессиональной работы.
Надежды Квиллерена на сочельник приняли новые очертания: член семейства Даксбери – впечатляющая спутница на вечеринке в пресс-клубе. Но надежды тут же рухнули: член семейства Даксбери ни за что не примет приглашение.
– Даксбери в Хламтауне! – тихо произнес он. – Это достойно первых страниц!
– Вы обещали, – напомнила она, напрягаясь.
– Я сдержу слово, – сказал журналист. – Но объясните, почему вы работаете на Цвингер стрит? Такой прекрасный магазин должен быть в каком-нибудь престижном районе.
– Я влюбилась, – призналась она, беспомощно разводя руками. – Я влюбилась в эти чудные старые дома. В них есть что-то необыкновенное, какой-то особый дух… Сначала меня привлекли именно они, гордо из последних сил сопротивляющиеся неумолимому времени, но прожив здесь пару месяцев, я влюбилась и в здешних людей.
– В антикваров?
– Не совсем. Они преданы своему делу и даже беззаветны, и я восхищаюсь ими – в определенных рамках, – но сейчас говорю о людях на улице. Мое сердце тянется к ним – работягам, старикам, одиночкам, иммигрантам, бродягам – и даже преступникам. Вас это шокирует?
– Нет, удивляет. Приятно удивляет. Мне кажется, я знаю, что вы имеете в виду. Они какие-то исконные, настоящие. С ними срастаешься душой.
– Они искренни и не стесняются своих чувств. Из-за них моя прежняя жизнь стала казаться такой искусственной и бесполезной… Я бы так хотела сделать для района хоть что-нибудь, но не знаю, что я могу. У меня нет своих денег, отцовские не про меня.
Квиллерен смотрел на нее с жадным восхищением, которое она неправильно оценила.
– Вы проголодались? Поищу-ка я чего-нибудь перекусить.
Когда мисс Дакворт вернулась с крекерами, икрой и копченой лососиной, журналист сказал:
– Мы хотели поговорить об Энди Гланце. Что это был за человек? Как к нему относились коллеги?
Виски расслабило ее. Мэри откинула голову, всмотрелась в потолок, собираясь с мыслями. Ее поза и брюки странно не сочетались с чопорной обстановкой восемнадцатого столетия.
– Энди сделал для Хламтауна многое, – начала мисс Дакворт, – благодаря своему серьезному подходу к древностям. Он выступал в женских клубах. Он убеждал владельцев музеев и известных коллекционеров работать на Цвингер стрит.
– Можно назвать его идейным вождем Хламтауна?
– Я бы на вашем месте так не говорила. Си Си Кобб, например, считает главой района себя. Он открыл здесь первый антикварный магазин и замыслил сделать из Хламтауна район древностей.
– Как бы вы описали характер Энди?
– Честный!.. Честный даже в самом малом. У большинства из нас в сердце таится хоть немного… жульничества. Но не у Энди! И еще у него было огромное чувство ответственности. Как-то ночью он влез в одно дело… Мы проезжали с ним мимо покинутого дома, предназначенного под снос, и увидели внутри свет. Энди вошел и обнаружил там человека, снимающего водопроводные трубы.
– Трубы? Это, наверное, незаконно.
– Брошенные дома являются собственностью города. Так что теоретически это незаконно. Но любой другой просто отвел бы глаза, а вот Энди никогда не боялся вмешаться.
Квиллерен попытался сменить позу на жестком диване.
– А другие антиквары разделяют ваше восхищение его честностью?
– Д-да… И нет, – сказала Мэри. – Они всегда завидуют, даже если кажутся лучшими друзьями.
– У Энди были настоящие друзья, с которыми мог бы поговорить?
– Есть миссис Макгаффи. Это школьная учительница на пенсии, Энди помог ей открыть антикварный магазин. Его великодушие проявлялось во многом.
– Где мне ее найти?
– «Ноггин, Пиггин и Феркин» в соседнем квартале.
– Энди ладил с Коббом?
Она резко вздохнула.
– Энди был прирожденным дипломатом. Он знал, как с кем поладить.
Миссис Кобб явно очень любила Энди.
– Все женщины его обожали. Мужчины, конечно, проявляли меньше восторга. Обычно так и происходит, правда?
– А Бен Николас? Они дружили?
– Они хорошо относились друг к другу, хотя Энди считал, что Бен слишком много времени проводит в «Львином хвосте».
– Бен много пьет?
Он любит пропустить рюмку-другую, но никогда не переходит границ. Когда-то о был актером. В каждом городе есть хоть один антиквар с театральным прошлым и еще один – поставивший себе целью быть несносным.
– А что вы знаете о блондине на костылях?
– Рассел Пэтч работал на Энди, и они очень дружили. Потом неожиданно порвали отношения, и Расс открыл собственный магазин. Я точно не знаю, что между ними произошло.
– Но ведь самым близким другом Энди были вы? – доверительно посмотрел на Мэри Квиллерен.
Мисс Дакворт порывисто встала и принялась искать мундштук. Нашла, присела на диван и воспользовалась огоньком, предложенным журналистом. Глубоко затянулась один раз, положила сигарету и обняла колени, скорчившись, словно от боли.
– Мне так его не хватает, – прошептала Мэри.
Квиллерену захотелось обнять ее, успокоить, но он сдержался и сказал:
– У вас был шок, и вы все это время жили вдвоем со своим горем. Нельзя держать его в себе. Почему бы вам не рассказать мне обо всем, что произошло в ту ночь? Может, так будет лучше.
Его голос был проникновенен и нежен. Глаза мисс Дакворт покрылись влагой. Справившись со слезами, она проговорила:
– Самое ужасное то, что мы в последний совместный вечер поссорились. Я была раздражена. Энди… сделал нечто… что меня вывело из себя. Он пытался загладить свою вину, но я весь вечер его отталкивала.
– А где вы ужинали?
– Здесь. Я приготовила мясо по-борделезски, но неудачно. Мясо оказалось жестким, да еще мы повздорили, и в девять вечера он пошел к себе в магазин. Сказал, что кто-то придет посмотреть на люстру: женщина из пригорода приведет мужа.
– Он сказал, что вернется?
– Нет. Только холодно попрощался. Но, когда он ушел, мне стало так плохо, и я решила пойти к нему и помириться. Вот тогда я и нашла его…
– Магазин был открыт?
– Задняя дверь. Я вошла через черный ход с аллеи. Не просите меня рассказывать, что я увидела!
– Что вы сделали?
– Не помню. Айрис говорит, что я прибежала к ним, и Си Си вызвал полицейских. Еще она говорит, что отвела меня домой и уложила спать. Я ничего не помню.
Увлекшись разговором, она не услышала низкого ворчания на кухне – сначала очень тихого.
– Мне не следовало рассказывать вам об этом, – произнесла Мэри.
– Хорошо, что вы сбросили с себя эту тяжесть.
– Вы ведь не будете об этом писать, правда?
– Не буду.
Мэри вздохнула и замолчала. Квиллерен курил трубку и восхищался ее большими подведенными глазами. Теперь они потеплели и были поистине прекрасны.
– Вы оказались правы, – проговорила мисс Дакворт. – Мне стало лучше. Много недель подряд, каждую ночь, мне снился страшный сон, такой яркий, что я начинала принимать его за явь. Я чуть не сошла с ума! Я думала…
В этот момент тревожно залаяла собака.
– Что-то случилось! – вскочила Мэри, ее глаза расширились и застыли.
– Я пойду посмотрю, – сказал Квиллерен.
Хепльуайт лаял, глядя в заднее окно кухни.
– В конце аллеи полицейская машина, – сообщил журналист. – Оставайтесь здесь. Я узнаю, в чем дело. Есть черный выход?
Он спустился по узкой лестнице и вышел в отгороженный стеной сад, но на калитке в аллею висел замок, и ему пришлось вернуться за ключом.
К тому времени, когда он наконец добрался до места происшествия, прибыла машина из морга. "Мигалки двух полицейских автомобилей отбрасывали на снег голубые отсветы, лица нескольких прохожих и фигуру, лежавшую на земле. Квиллерен подошел к одному из полицейских:
– Я из «Бега дня». Что здесь произошло?
– Обычное дело, – усмехнулся человек в форме. – Перебрал «антифриза».
– Знаете, кто это?
– Конечно. У него полный карман кредитных карточек и платиновый идентификационный браслет с бриллиантами.
Когда тело укладывали на носилки, журналист подошел поближе и узнал пальто.
В саду его ждала Мэри. Тепло одетая, она тем не менее вся тряслась мелкой дрожью.
– Ч-что случилось?
– Просто пьяница, – ответил Квиллерен. – Идите-ка лучше в дом, пока не простудились. Вы дрожите.
Они поднялись наверх, и журналист прописал обоим горячее питье.
Мэри грела руки о чашку кофе, а он вопросительно смотрел ей в лицо.
– Вы говорили мне – как раз перед тем, как пес залаял, —о своем повторяющемся сне.
Она содрогнулась.
– Это был кошмар! Я, видимо, чувствовала себя виноватой из-за того, что поссорилась с Энди в тот вечер.
– Что вам снилось?
– Мне снилось… Мне постоянно снилось, что я толкнула Энди на этот шпиль!
Квиллерен немного помолчал.
– В вашем сне может быть зерно истины.
– Что вы имеете в виду?!
– Я склоняюсь к тому, что смерть Энди – не случайное падение с лестницы.
Когда он произнес это, в усах снова по-знакомому начало покалывать. Мэри не согласилась:
– Полиция сказала, что произошел несчастный случай.
– А они его расследовали? Они приходили к вам? Они должны были спросить, кто нашел тело.
Она покачала головой.
– Они спрашивали соседей?
– В этом не было необходимости. Несчастный случай – и все. Откуда вы взяли, что это могло быть… чем-то другим?
– Один из ваших разговорчивых соседей… Этим утром…
– Чепуха.
– Я подумал, что для таких слов у него должны быть какие-то основания.
– Просто легкомысленная болтовня. Зачем кому-нибудь всерьез такое говорить?
– Не знаю.
Квиллерен добавил, видя, как глаза Мэри раскрываются все шире:
– По странному совпадению, человека, сказавшего мне это, сейчас везут в морг.
Он не знал, его ли слова или неожиданно раздавшийся телефонный звонок были тому причиной, но Мэри словно окаменела. Телефон продолжал звенеть.
– Мне ответить? – предложил Квиллерен, взглянув на часы.
Она заколебалась, потом медленно кивнула.
Он нашел телефон в библиотеке.
– Алло?.. Алло?.. Алло?.. Повесили трубку, – сообщил журналист, вернувшись в комнату. Потом, заметив, как Мэри бледна, спросил:
– Вам уже так звонили? Были странные звонки? Поэтому вы и не спите ночами?
– Нет, я всегда была совой, – произнесла она, стряхивая оцепенение. – Мои друзья это знают, и, наверное, кто-то звонил, чтобы… Обсудить последний телевизионный фильм. Они часто так делают. А услышав мужской голос повесили трубку. Подумали, что я занята, или что не туда попали.
Она говорила слишком быстро и слишком много объясняла. Квиллерена это не убедило.
Глава 7
Квиллерен брел домой по щиколотку в снегу. В мягкой тишине особенно ясно слышались отдельные ночные звуки: звон музыкального автомата в «Львином хвосте», визг электрического мотора, ленивый собачий лай. Журналист зашел в аптеку-закусочную на углу и позвонил в пресс-комнату полиции. Он попросил дежурного из «Бега» проверить два вызова по трупам в Хламтаун.
– Один – сегодня ночью, другой – шестнадцатого октября, – сказал Квиллерен. – Перезвони мне поэтому номеру, ладно?
Ожидая звонка, он заказал бутерброд с ветчиной и стал обдумывать ситуацию. Смерть пьяницы в пальто из старой попоны, возможно, была случайностью, но страх в глазах Мэри был настоящим и не вызывал сомнений. А то, что она так упорно настаивала на версии о несчастном случае, тоже давало пищу для размышлений. Но для убийства нужен мотив, и Квиллерена начинал все больше интересовать этот молодой человек кристальной честности и ничем не замаранной репутации. Журналист знал людей такого типа: внешне абсолютно респектабельных, а как приглядишься поближе…
Позвонил репортер из полиции.
– Октябрьский вызов – смерть от несчастного случая, – сообщил он, – но по второму я пока ничего не нашел. Может, позвонишь утром?
Квиллерен поднялся по возмущенно скрипящим ступенькам особняка Коббов, открыл дверь большим ключом и поискал взглядом котов. Они спали на голубой подушке на холодильнике, свернувшись в сплошной клубок меха с одним глазом, одним носом, одним хвостом и тремя ушами. Глаз открылся и посмотрел на Квиллерена. Он не удержался и погладил любимцев. Их шерсть была удивительно шелковистой, когда они расслаблялись, и во время сна всегда казалась темнее.
Вскоре журналист улегся в кровать, надеясь, что приятели из пресс-клуба никогда не узнают, что он спит в лодке-лебеде.
Тут-то он и услышал странный звук, похожий на тихий стон, – вроде мурлыканья котов, только более громкий. Воркование голубей? Тоже нет… В звуке была механическая регулярность, и, казалось, он исходил из стены за кроватью – стены, оклеенной страницами книг. Квиллерен вслушивался – сначала с интересом, потом лениво, – а потом монотонное гудение его убаюкало.
Он хорошо спал в первую ночь в доме Коббов. Ему снился приятный сон о гербе Макинтошей с тремя злобными котами и выцветшей красно-голубой раскраской. Хорошие сны Квиллерена всегда были цветными, а плохие – оттенка сепии, как старые гравюры.
Утром в субботу, медленно просыпаясь, журналист почувствовал на груди тяжелый груз. В первый миг, пока глаза еще не открылись и голова не прояснилась, ему привиделся железный гроб, который давит, душит, пригвождает к кровати. Проснувшись окончательно, Квиллерен встретился взглядом с парой немного косящих фиалковых глаз. На груди сидела малышка Юм-Юм, сжавшись в комок, легкий, как перышко. Он облегченно вздохнул, и ей понравилось, как поднимается его грудь. Она замурлыкала, протянула бархатную лапку и нежно дотронулась до Квиллереновых усов. Потом почесала макушку о щетину на подбородке журналиста.
Откуда-то сверху раздалась властная неодобрительная брань. Это, сидя на хвосте лебедя, вопил Коко: то ли заказывал завтрак, то ли осуждал Юм-Юм за фамильярность с мужчиной.
В батареях шипел и фыркал пар. Когда в этом старом доме включалось отопление, все здание начинало пахнуть печеным картофелем. Квиллерен встал, отрезал для котов кусок бифштекса и разогрел его с бульоном. Коко наблюдал за процессом приготовления пищи, а Юм-Юм носилась по комнате, убегая от воображаемого преследователя. На завтрак журналиста ждала сдобная булочка, ставшая за ночь неаппетитно резиновой.
Перекладывая мясо, нарезанное кубиками, в одну из оказавшихся на кухне старинных бело-голубых тарелок, он услышал стук в дверь. Там стояла Айрис Кобб и лучезарно улыбалась.
– Простите. Я вас вытащила из постели? – спросила она, увидев на Квиллерене красный
клетчатый халат. – Я услышала, как вы говорите с котами, и решила, что уже можно. Вот вам новая занавеска для душа. Вы хорошо спали?
– Да, кровать отличная.
Квиллерен вытянул верхнюю губу и дунул в усы, чтобы убрать кошачий волос, болтавшийся под носом.
– Один – сегодня ночью, другой – шестнадцатого октября, – сказал Квиллерен. – Перезвони мне поэтому номеру, ладно?
Ожидая звонка, он заказал бутерброд с ветчиной и стал обдумывать ситуацию. Смерть пьяницы в пальто из старой попоны, возможно, была случайностью, но страх в глазах Мэри был настоящим и не вызывал сомнений. А то, что она так упорно настаивала на версии о несчастном случае, тоже давало пищу для размышлений. Но для убийства нужен мотив, и Квиллерена начинал все больше интересовать этот молодой человек кристальной честности и ничем не замаранной репутации. Журналист знал людей такого типа: внешне абсолютно респектабельных, а как приглядишься поближе…
Позвонил репортер из полиции.
– Октябрьский вызов – смерть от несчастного случая, – сообщил он, – но по второму я пока ничего не нашел. Может, позвонишь утром?
Квиллерен поднялся по возмущенно скрипящим ступенькам особняка Коббов, открыл дверь большим ключом и поискал взглядом котов. Они спали на голубой подушке на холодильнике, свернувшись в сплошной клубок меха с одним глазом, одним носом, одним хвостом и тремя ушами. Глаз открылся и посмотрел на Квиллерена. Он не удержался и погладил любимцев. Их шерсть была удивительно шелковистой, когда они расслаблялись, и во время сна всегда казалась темнее.
Вскоре журналист улегся в кровать, надеясь, что приятели из пресс-клуба никогда не узнают, что он спит в лодке-лебеде.
Тут-то он и услышал странный звук, похожий на тихий стон, – вроде мурлыканья котов, только более громкий. Воркование голубей? Тоже нет… В звуке была механическая регулярность, и, казалось, он исходил из стены за кроватью – стены, оклеенной страницами книг. Квиллерен вслушивался – сначала с интересом, потом лениво, – а потом монотонное гудение его убаюкало.
Он хорошо спал в первую ночь в доме Коббов. Ему снился приятный сон о гербе Макинтошей с тремя злобными котами и выцветшей красно-голубой раскраской. Хорошие сны Квиллерена всегда были цветными, а плохие – оттенка сепии, как старые гравюры.
Утром в субботу, медленно просыпаясь, журналист почувствовал на груди тяжелый груз. В первый миг, пока глаза еще не открылись и голова не прояснилась, ему привиделся железный гроб, который давит, душит, пригвождает к кровати. Проснувшись окончательно, Квиллерен встретился взглядом с парой немного косящих фиалковых глаз. На груди сидела малышка Юм-Юм, сжавшись в комок, легкий, как перышко. Он облегченно вздохнул, и ей понравилось, как поднимается его грудь. Она замурлыкала, протянула бархатную лапку и нежно дотронулась до Квиллереновых усов. Потом почесала макушку о щетину на подбородке журналиста.
Откуда-то сверху раздалась властная неодобрительная брань. Это, сидя на хвосте лебедя, вопил Коко: то ли заказывал завтрак, то ли осуждал Юм-Юм за фамильярность с мужчиной.
В батареях шипел и фыркал пар. Когда в этом старом доме включалось отопление, все здание начинало пахнуть печеным картофелем. Квиллерен встал, отрезал для котов кусок бифштекса и разогрел его с бульоном. Коко наблюдал за процессом приготовления пищи, а Юм-Юм носилась по комнате, убегая от воображаемого преследователя. На завтрак журналиста ждала сдобная булочка, ставшая за ночь неаппетитно резиновой.
Перекладывая мясо, нарезанное кубиками, в одну из оказавшихся на кухне старинных бело-голубых тарелок, он услышал стук в дверь. Там стояла Айрис Кобб и лучезарно улыбалась.
– Простите. Я вас вытащила из постели? – спросила она, увидев на Квиллерене красный
клетчатый халат. – Я услышала, как вы говорите с котами, и решила, что уже можно. Вот вам новая занавеска для душа. Вы хорошо спали?
– Да, кровать отличная.
Квиллерен вытянул верхнюю губу и дунул в усы, чтобы убрать кошачий волос, болтавшийся под носом.