Квиллерен дернул его за поводок.
– Не понимаю, что с тобой случилось! – возмутился он. – Голуби, совы, куры! По-моему, я даю тебе слишком много птицы! Пошли.
Коко поспешил вниз по лестнице и собрался было вернуться домой, куда его нежным мяуканьем звала Юм-Юм.
– Ну уж нет! У нас еще одно дело. И на этот раз постарайся быть повнимательнее.
В комнате Бена мебель была расставлена без всякого плана, все кругом завалено вещами сомнительной ценности. На люстре висел длинный вязаный шарф с болтающимися грязными концами, а многочисленные шляпы – в том числе шелковый цилиндр и шапку Санта Клауса – можно было увидеть на столах, крючках, стульях и лампах.
Квиллерен обнаружил, что его комната и жилище Бена – близнецы, если не считать большого эркера. Прислушиваясь одним ухом, не открывается ли дверь внизу, журналист осторожно обошел все помещения. В кухонной раковине, как и следовало ожидать, громоздилась грязная посуда. В гардеробной, до потолка забитой свертками и коробками, он поискал ботинки, но Бен, где бы он ни находился, явно был в них обут.
– никаких улик, – сказал Квиллерен, пробираясь к двери и на ходу вынув свое красное перо из-за ленты шелкового цилиндра, брошенного на стул. Потом дернул за поводок: – От тебя помощи не дождешься. Было ошибкой заводить тебе подружку. Ты утратил свой талант.
Журналист не заметил, как Коко, по-беличьи сев на задние лапы, теребит концы длинного шарфа, свисавшие с люстры.
– Не понимаю, что с тобой случилось! – возмутился он. – Голуби, совы, куры! По-моему, я даю тебе слишком много птицы! Пошли.
Коко поспешил вниз по лестнице и собрался было вернуться домой, куда его нежным мяуканьем звала Юм-Юм.
– Ну уж нет! У нас еще одно дело. И на этот раз постарайся быть повнимательнее.
В комнате Бена мебель была расставлена без всякого плана, все кругом завалено вещами сомнительной ценности. На люстре висел длинный вязаный шарф с болтающимися грязными концами, а многочисленные шляпы – в том числе шелковый цилиндр и шапку Санта Клауса – можно было увидеть на столах, крючках, стульях и лампах.
Квиллерен обнаружил, что его комната и жилище Бена – близнецы, если не считать большого эркера. Прислушиваясь одним ухом, не открывается ли дверь внизу, журналист осторожно обошел все помещения. В кухонной раковине, как и следовало ожидать, громоздилась грязная посуда. В гардеробной, до потолка забитой свертками и коробками, он поискал ботинки, но Бен, где бы он ни находился, явно был в них обут.
– никаких улик, – сказал Квиллерен, пробираясь к двери и на ходу вынув свое красное перо из-за ленты шелкового цилиндра, брошенного на стул. Потом дернул за поводок: – От тебя помощи не дождешься. Было ошибкой заводить тебе подружку. Ты утратил свой талант.
Журналист не заметил, как Коко, по-беличьи сев на задние лапы, теребит концы длинного шарфа, свисавшие с люстры.
Глава 15
Когда пришло время собрания в салуне «Развяжись пупок», Квиллерен не без труда поднялся на третий этаж. Колено, которое вроде бы немного отошло за день, к вечеру опять разболелось, и хромота снова стала заметной.
Антиквары сидели кружком. Журналист сначала посмотрел на ноги, а не на лица. Все явились в обуви, в которой обычно ходили. Квиллерен увидел пару бархатных туфель, одну коричневую кожаную туфлю рядом с загипсованной ногой, мужские ботинки безупречно белого цвета и всевозможные резиновые сапоги и галоши.
Он занял ближайшее свободное место – на церковной скамье с протертыми подушками – и оказался между гипсовой ногой Клатры и костылями Рассела Пэтча.
– Похоже на автобусную остановку возле больницы, – сказала рыжая, покровительственно склонившись к Квиллерену. – Говорят, с вами что-то случилось?
– Снег упал с крыши.
– Я бы не тащилась по всем этим лестницам на одной ноге, если бы мне не сказали, что вы тоже здесь будете. – Она подмигнула ему и дружески пихнула в бок.
– Как прошли съемки? – спросил Квиллерен.
– Этот фотограф, что вы прислали, не человек, а дом!
– Он что-нибудь разбил?
– Только маленькую пивную кружку.
– Газеты всегда посылают слонов в посудные лавки, – объяснил Квиллерен. Он так хотел рассмотреть все эти подошвы, но никто из собравшихся даже ногу на ногу не закинул. Тогда журналист повернулся к Расселу Пэтчу:
– Красивые у вас туфли. Где вам удалось найти белые?
– Пришлось сшить на заказ, – ответил молодой человек, вытягивая здоровую ногу, чтобы выгоднее представить свою обувь.
– Надо же! Даже подошвы белые! – удивился Квиллерен, рассматривая бороздки на них и удовлетворенно гладя усы. – Наверное, костыли сильно мешают, когда дело доходит до работы в брошенных домах?
– Справляюсь, да и недолго осталось ковылять на костылях.
– Добыли что-нибудь в особняке Элсворта?
– Нет, этот я пропустил. Кухонные шкафы сняли раньше, чем я добрался, а меня интересует только это.
«Ложь, – подумал Квиллерен. – Все эти антиквары лгут. Все они фигляры, не способные отличить реальности от фантазии». Но вслух сказал:
– А зачем вам кухонные шкафы?
– По-настоящему старые удобно использовать для установки стереосистем, если придать мебели провинциальный стиль. У меня самого целая стена таких шкафов с электронной начинкой тысяч на двадцать долларов. Тридцать шесть колонок. Вы любите музыку? У меня на пленках есть все. Оперы, симфонии, камерная, классическая, джаз…
– Должно быть, неплохое капиталовложение, – предположил Квиллерен, насторожившись: парень явно богат и не скрывает этого.
– Бесценное! Приходите как-нибудь вечерком. Я живу прямо над магазином.
– Здание принадлежит вам?
– В общем, да. Я снял его на некоторое время, но сделал столько полезных изменений, – то есть мы с другом, – что дешевле оказалось купить дом.
Когда появилась Мэри Дакворт, Квиллерен забыл о расследовании. На ней была короткая голубая юбка в клетку, Мэри уселась на кухонный стул периода Уоррена Хардинга и скрестила длинные изящные ноги. Журналист в первый раз увидел ее колени. Он считал себя знатоком коленей, а эти были хороши по всем статьям: стройные, красивой формы и в высшей степени соответствующие своему назначению, причем с обеих сторон коленных чашечек тянулись вертикальные углубления, от которых квиллереновы усы зашевелились.
– О Боже! Она здесь! – услышал он над ухом хрипловатый олос. – Не подпускайте ее ко мне, ладно? Она может попытаться сломать вторую! – пышная грудь рыжей вздымалась от негодования. – Знаете, она специально уронила мне на ногу садовую урну из цельного железа.
– Мэри?
– Эта женщина, – проговорила Клатра сквозь сжатые зубы, – способна на все! Хорошо бы, если она убралась из Хламтауна! Ее магазин здесь не к месту. Дорогие «изысканные» вещи портят бизнес всем остальным.
Неожиданно раздались аплодисменты: Бен Николас, игравший внизу роль швейцара, эффектно появился в своей адмиральской треуголке, – и собрание началось.
Сильвия Катценхайд изложила последние планы насчет благотворительной вечеринки.
– Город отгородит четыре квартала, – сообщила она, – и украсит столбы пластмассовыми ангелами. Рождественские у них уже кончились, но осталось немного с прошлой пасхи довольно симпатичных. Исполнителей праздничных песен обеспечит Клуб Управления Водопроводами и Канализацией.
Квиллерен спросил:
– Нельзя ли открыть во время праздника «Древности»? Будет грустно, если миссис Кобб лишится дополнительного дохода. Я сам с удовольствием побуду там пару часов.
Клатра сжала его руку и сказала:
– Вы просто киска! Мы тоже поможем – я и мои сестры. Будем сидеть по очереди.
Тут кто-то предложил послать цветы на похороны Кобба, и в тот момент, когда начали собирать деньги, этажом ниже раздался оглушительный шум. Поп-музыка – резкая, громкая, ошеломляющая. Несколько секунд все слушали, изумленно открыв рты, потом резко заговорили:
– Что это?
– Радио?
– Кто там?
– Никого!
– Откуда это?
– Внизу кто-то есть?
– Кто бы это мог быть?
– И как это они забрались?
– Парадная дверь заперта, верно?
Квиллерен вскочил первым:
– Пойдемте, посмотрим.
Он схватил деревянную кувалду, висевшую на стене, и, прихрамывая, направился вниз по узкой лестнице. Мужчина последовали за ним: Рассел на костылях и Бен с вилами в руках.
Звук доносился из комнаты Кобба. Дверь оказалась открытой. В комнате было темно.
Квиллерен протянул руку, нащупал на стене выключатель, вспыхнул свет.
– Кто там? – грозно крикнул журналист.
Ответа не последовало. Музыка гремела из маленького приемника на аптекарском столе.
Трое мужчин стали обыскивать комнату, Квиллерен отметил про себя, что Бен вошел последним.
В помещении никого не оказалось.
– Может быть, в приемнике автоматический таймер? – предположил Расс.
– Нет здесь таймера, – сказал журналист, выключая маленького нарушителя тишины. Взглянув на стол, он нахмурился. Бумаги были разбросаны. Стакан для карандашей перевернут. На полу валялись счет за телефон, адресная книга и серой перышко.
Когда они вышли из комнаты Кобба, женщины начали с опаской спускаться с третьего этажа.
– Все спокойно? – спрашивали они.
Клатра спросила:
– Если это человек, то куда он пошел?
– Что это было? Кто-нибудь знает, что это было?
– Дурацкое радио, – ответил Расс. – Оно само включилось.
– Как оно могло само?..
– Не знаю, – ответил Квиллерен.
Но он знал.
Антиквары вышли через парадную дверь, Бен отправился в «Львиный хвост», а журналист открыл дверь своей комнаты и поискал котов взглядом. Юм-Юм сидела на холодильнике с ясными глазами и настороженными ушами, – и те, и другие были чуточку великоваты для ее крошечной заостренной мордочки. Коко жадно глотал воду, хвост плашмя лежал на полу – как всегда, когда кот страдал от жажды.
– Ладно, Коко, – сказал Квиллерен. – Как ты это сделал? Ты что, спелся с Матильдой?
Кончик хвоста легонько шлепнул по полу, но кот продолжал жадно лакать.
Квиллерен задумчиво обошел свое жилище. Конечно, Коко может повернуть ручку радио, потершись о нее твердым маленьким подбородком, но как этот пушистый Гудини пробрался в комнату Коббов? Журналист отодвинул кровать-лебедя, но прохода не обнаружил. Он попытался найти в ванной какой-нибудь люк (водопроводчики начала века очень увлекались люками), но не увидел там ничего похожего. На кухне имелась форточка, выходившая в коридор и предназначенная, по-видимому, для вентиляции; с холодильника на нее не трудно вспрыгнуть, но на форточке висел замок.
Зазвонил телефон.
– Квилл, – послышался приятный голос Мэри, – ты делаешь что-нибудь со своим коленом? По-моему, сегодня вечером оно у тебя болело.
– Я прикладывал холодные компрессы, пока не спала опухоль.
– Что тебе нужно сейчас, так это инфракрасная лампа. Позволь предложить мою.
– Я был бы благодарен, – ответил он. – Да, я был бы очень благодарен.
Готовясь к встрече с лампой, Квиллерен надел спортивного вида шорты, неплохо выглядевшие прошлым летом на загородных пикниках, и полюбовался собой в большом зеркале на двери гардеробной, втягивая живот и выпячивая грудь. Он всегда думал, что ему пошла бы шотландская юбка. Ноги прямые, крепкие, мускулистые и умеренно волосатые – вид достаточно мужественный, но не зоологический. Припухлость вокруг левого колена, портившая всю красоту, теперь, к радости журналиста, исчезла.
Квиллерен сказал котам:
– Ко мне придет дама, и я хочу, ребята, чтобы вы вели себя немного сдержаннее. Никаких шумных потасовок, никакого бегания взапуски и нарушения статуса кво!
Коко прищурил глаза и приподнял усы, как будто понимающе улыбался. Юм-Юм продемонстрировала свое равнодушие тем, что принялась разглаживать белоснежную шерстку на груди.
Когда пришла Мэри с корзинкой в руках, Коко с безопасного расстояния смерил ее оценивающим взглядом.
– Он не очень-то рад, – заметила мисс Дакворт. – Но в этот раз ведет себя поприличней.
– Он привыкнет к вам, – заверил Квиллерен.
В корзине, кроме лампы, оказались домашний фруктовый кекс и кофеварка. Мэри включила миниатюрную серебристую машину в розетку на кухне, пристроила лампу над коленом Квиллерена и села в плетеную качалку. Грубая вещь сразу приобрела изящные очертания и естественную элегантность, и журналист удивился, почему он раньше считал это кресло уродливым.
– У вас нет предположений насчет какофонии в комнату Кобба? – спросила она.
– Еще одна нелепость из тех, что вечно происходят в этом доме… Кстати, почему Холлис Прантц не пришел на собрание?
– Половина людей не пришла. Они, вероятно, догадывались, что там будут собирать деньги на цветы.
– Прантц был тут сегодня днем и искал какие-то древние приемники. Кобб якобы должен был их ему оставить – так он сказал. Как вы думаете, это правда?
– О, конечно! Антиквары большую часть денег зарабатывают, перепродавая старье друг другу… Колену тепло? Лампа не слишком близко?
Вскоре бульканье и шипение на кухне возвестило, что кофе готов. Новые звуки испугали Юм-Юм, и она забилась в угол, а бесстрашный Коко счел своим долгом проследовать на кухню и расследовать происшествие.
Квиллерен объяснил:
– Коко самоуверен, а Юм-Юм трусовата, как все кошки. Подозревая опасность, предпочитает найти убежище. Она, если так можно сказать, кошка из кошек. Сидит на коленях и ловит мышей – делает все, что им положено.
– Я никогда не держала котов, – сказала Мэри, разливая кофе по маленьким чашечкам и добавляя в напиток немного лимонной цедры. – Но я изучала грацию их движений, когда занималась танцами.
– Никто не может «держать» котов, – поправил он ее. – Вы делите с ними жилье на основе равноправия и взаимоуважения… Хотя коту каким-то образом всегда удается взять верх. Особенно сиамскому.
– Некоторые животные почти как люди… Пожалуйста, попробуйте кекс, Квилл.
Он надкусил темный, влажный, таинственный, ароматный кусок кекса.
– Коко больше, чем человек. Он обладает шестым чувством. Похоже, у него есть доступ к информации, которую мы не можем собрать без трудоемких усилий.
Квиллерен надеялся, что это действительно по-прежнему так, но в глубине души уже начинал сомневаться.
Мэри повернулась, чтобы посмотреть на замечательное животное. Коко сидел, задрав ногу, и вылизывал основание хвоста. Не убирая розовый язык, кот встретил восхищенный взгляд мисс Дакворт нахальными глазами. Потом, завершив омовение, перешел к ритуалу затачивания когтей: вспрыгнул на кровать, поднялся на задние лапы и начал царапать стену там, где книжные страницы были наклеены внахлест, и уголки соблазнительно отклеивались.
– Нет! Прочь! Вон! – закричал на него хозяин. Коко подчинился, но не раньше, чем удовлетворился состоянием своих конечностей.
Квиллерен продолжил объяснения:
– Коко когда-то дали словарь для заточки когтей, и теперь он думает, что можно использовать для педикюра любую печатную страницу. Иногда у меня появляется уверенность, что он умеет читать. Однажды он таким образом помог мне раскрыть серию мошенничеств с произведениями искусства.
– Вы не шутите?
– Ни капли… Скажите, в вашем деле много обмана?
– Не здесь. Нещепетильный антиквар пытается всунуть профану подражания девятнадцатого века в стиле чиппендейл за восемнадцатый, художник делает грубые картины на старом холсте и называет их ранним американским примитивизмом… О более крупных подделках я не слыхала… Как вам нравится фруктовый кекс? Его испек один из моих покупателей, Роберт Маус.
– Адвокат?
– Вы его знаете? Он превосходно готовит. – Это не он ли был поверенным Энди? Слишком известная личность для мелких хламтаунских дел, – заметил Квиллерен.
– Роберт – увлеченный коллекционер и мой друг. Он представлял Энди из любезности.
– А как служитель закона он никогда не интересовался так называемым несчастным случаем с клиентом?
Мэри взглянула озадаченно:
– Вы все еще занимаетесь этим?
Квиллерен решил быть искренним. Он устал слушать о превосходных качествах Энди от всех женщин Хламтауна.
– Вы знаете, что это Энди позвал полицию, когда Кобб в очередной раз пошел обчищать дом?
– Нет, не могу поверить…
– Почему он настучал на Кобба, а не на Расса или каких-нибудь других антикваров? У него был на Кобба зуб?
– Я не…
– Возможно, Энди к тому же угрожал Коббу, – угрожал, что расскажет Айрис о побочных связях Си Си. Мне неприятно говорить это, Мэри, но ваш покойный друг Энди совал нос не в свои дела. Или преследовал своекорыстные цели. Возможно, он считал, что Кобб, нанося визиты Клатре, ступает на чужую территорию.
Мэри покраснела:
– Так вы и об этом узнали!
– Извините, – ответил Квиллерен. – Я не хотел вас смутить.
Она пожала плечами, причем очень привлекательно.
– Я знала, что Гланц встречается с Клатрой. Поэтому мы и поссорились в ту ночь, когда он погиб. Мы с Энди не были по-настоящему привязаны друг к другу. У нас было взаимопонимание, даже не взаимопонимание – просто договор. Но, боюсь, я начала чувствовать его своей собственностью.
Она протянула руку и выключила лампу.
– Ваше колено уже достаточно прогрелось. Как ощущение?
– Лучше. Гораздо лучше. – Квиллерен начал набивать трубку. – Когда Энди вышел от вас в тот вечер, чтобы встретиться с какими-то покупателями, какой он пошел дорогой?
– Через заднюю дверь, по аллее – к черному входу в свой магазин.
– Вы пошли за ним той же дорогой? И никого не видели в аллее?
Мэри метнула на Квиллерена быстрый взгляд.
– Кажется, нет. Может быть, там и был кто-нибудь из обитателей меблированных комнат, но они скользят по улице, как привидения.
– Сколько времени прошло с ухода Энди?
Она заколебалась.
– Ну… Где-то около часа… Еще кекса, Квилл?
– Спасибо. За это время покупатели могли прийти, обнаружить, что парадная дверь заперта, и уйти – не подозревая, что в задней комнате лежит труп. До их прихода кто-то мог последовать за Энди через черный ход – кто-то, видевший, как он от вас вернулся… Давайте посмотрим, сколько зданий между вашим домом и магазином Энди?
– Дом Расса, магазин всяких мелочей, потом этот дом, а потом меблированные комнаты, где магазин Бена.
– Дом, где магазин Бена, и ваш собственный – такие же, как здание с магазином Энди, верно? – спросил Квиллерен. – Только поуже, да?
– Вы очень наблюдательны. Все три были построены одним семейством.
– Я знаю, что Расс живет над своей мастерской. Кто живет с ним вместе? Тоже антиквар?
– Нет. Стэнли – парикмахер.
– Интересно, откуда у Расса столько денег? Дом принадлежит ему, он ходит в туфлях, сшитых на заказ, имеет аудиоаппаратуры на двадцать тысяч долларов, держит белый «ягуар»… У него период процветания? А считал ли Энди его кристально честным? Может быть, он собирался шантажировать Расса?.. Откуда же все-таки у Пэтча такие доходы? Побочная работа?
– Я знаю только, что работает он много. Иногда я слышу шум его станка и в три часа ночи.
– Интересно… – Квиллерен замолчал, разжигая трубку. – Интересно, почему Расс мне сегодня солгал. Я спросил его, был ли он в доме Элворта, и он отрицал это. А я могу поклясться, что костыли и белые туфли там побывали.
– Антиквары очень чувствительны, когда разговор касается источника прибыли, – объяснила Мэри. – Считается плохим тоном спрашивать, где человек приобретает товар, и, если он вообще вам ответит, то уж обязанным говорить правду себя не чувствует. Рассказывать о сокровищах на бабушкином чердаке считается еще более непозволительным.
– Неужели? И кто же определяет эти правила этикета?
Мэри снисходительно улыбнулась. Квиллерен нашел улыбку очаровательной.
– Тот же, кто дает газетам право вторгаться в личную жизнь граждан.
– Один – ноль в вашу пользу.
– Я говорила вам, что нашла двадцать долларов? – спросила она через пару секунд, во время которых они одобрительно смотрели друг на друга.
– Везет же некоторым! – сказал он. – Где вы их нашли?
– В кармане свитера, того, что был на мне в ту ночь. Свитер запачкался в крови, я свернула его и запихнула на полку шкафа. Женщина, которая у меня убирает, в эти выходные вытащила свитер, хотела постирать и обнаружила двадцать долларов. Только тогда я и вспомнила…
– Что именно?
– Я нашла купюру в мастерской Энди.
– Вы хотите сказать, что нашли деньги на месте происшествия? И подобрали их? Неужели вы не понимаете, что скрыли улику?
Мэри пожала плечами с очаровательно виноватым видом.
– Я все-таки дочь банкира.
– Купюра была сложена?
Она кивнула.
– Каким образом?
– Вдоль, а потом пополам.
– Энди так складывал деньги?
– Нет, у него был бумажник.
Квиллерен неожиданно повернулся:
– Коко, отойди от этой лампы!
Кот тайком забрался на столик и теперь терся челюстью о регулятор светильника, расписанного цветастыми розами. В тот же миг Квиллерен почувствовал проблеск прозрения и пригладил усы мундштуком.
– Мэри, кто были те люди, которые приходили посмотреть на лампу… на люстру?
– Не знаю. Энди просто сказал, что женщина из пригорода приведет мужа.
Журналист наклонился к девушке.
– Мэри, если Энди снимал люстру с потолка, выходит, окупатели ее уже одобрили! Энди снимал ее, чтобы они могли забрать товар! Неужели вы не понимаете? Если произошел на самом деле несчастный случай, значит, пара из пригорода была в этот момент в магазине! Почему они не вызвали полицию? Кто это был? Были ли они там вообще? А если нет, то кто?
Мэри снова выглядела виноватой.
– Наверное, можно вам признаться – теперь… Я ходила к Энди извиняться два раза. Сначала я заглянула и увидела, как он с кем-то говорит, и сразу ушла, а позже вернулась.
– Вы узнали этого человека?
– Да, но я боялась говорить…
– Кого вы видели, Мэри?
– Я видела, как они спорят – Энди и Си Си. Поэтому и боялась, – вдруг Си Си видел меня? Вы не представляете, какое облегчение я испытала, когда этим утром услышала о его смерти. Я знаю, так нельзя даже думать…
– Вы боялись его? Он давал вам какой-нибудь повод?
– Не совсем, но… После той ночи и начались таинственные телефонные звонки.
– Я так и знал! Я знал, что с тем ночным звонком дело было нечисто! Как часто…
– Где-то раз в неделю – всегда один и тот же голос – явно искаженный. Звучал как театральный шепот – хриплый, задыхающийся.
– А что говорили?
– Всегда что-то глупое и мелодраматичное. Туманные намеки на смерть Энди. Туманные предсказания опасности. Теперь, когда Си Си нет, у меня такое чувство, что звонки прекратятся.
– Не будьте слишком уверены. Той ночью в мастерской Энди находился еще один человек – тот, кому принадлежали сложенные двадцать долларов… Интересно, а как складывает деньги Бен Николас?
– Квилл…
– А женщина стала бы складывать банкноты вдоль?
– Квилл, – без улыбки произнесла она, – вы ведь это не серьезно? Я не хочу, чтобы смерть Энди стала предметом сенсации и разбирательства.
Мэри сказала это напрямик и твердо посмотрела журналисту в глаза.
– Почему вы этого не хотите?
Она отвела взгляд.
– Предположим, вы продолжите расследование… И предположим, что это убийство… Вы сообщите об этом полиции, правда?
– Конечно.
– И тогда будет суд.
Квиллерен кивнул.
– И, раз тело нашла я, мне придется выступать свидетелем, правда? И тогда – конец! – Она соскользнула с качалки и встала на колени рядом с ним. – Квилл, это будет конец всему, ради чего я живу! Газеты… Отец… Ты не знаешь, что произойдет!
Квиллерен выпустил из рук трубку, и она со стуком упала на пол. Журналист всмотрелся в лицо девушки.
– Я не хочу газетной шумихи, – продолжала она. – Ты знаешь, что для моего отца значит имя? А ведь будет скандал! Оставь все как есть, – умоляла Мэри. – Энди больше нет. Никто не вернет его. Не ройся больше в этой крови, Квилл. Пожалуйста!
Она взяла журналиста за руки, не сводя с него расширенных умоляющих глаз.
– Пожалуйста, сделай это для меня.
Она склонила голову и потерлась гладкой щекой о тыльную сторону его руки, и Квиллерен быстро приблизил ее лицо к своему.
– Пожалуйста, Квилл, скажи мне, что бросишь это дело.
– Мэри, я не…
– Квилл, прошу тебя, пообещай…
Ее губы были совсем близко. Секунду они оба не дышали. Время остановилось.
И тут раздалось:
– Гррроуррр… йооуууу!
Потом шипение:
– Ххххххх!
– Гррроуррр! Оуф!
– Коко!!! – закричал мужчина.
– Ак-ак-ак-ак-ак-ак!
– Юм-Юм!!!
– ГРРРРР!!!
– Коко, перестань сейчас же!
Антиквары сидели кружком. Журналист сначала посмотрел на ноги, а не на лица. Все явились в обуви, в которой обычно ходили. Квиллерен увидел пару бархатных туфель, одну коричневую кожаную туфлю рядом с загипсованной ногой, мужские ботинки безупречно белого цвета и всевозможные резиновые сапоги и галоши.
Он занял ближайшее свободное место – на церковной скамье с протертыми подушками – и оказался между гипсовой ногой Клатры и костылями Рассела Пэтча.
– Похоже на автобусную остановку возле больницы, – сказала рыжая, покровительственно склонившись к Квиллерену. – Говорят, с вами что-то случилось?
– Снег упал с крыши.
– Я бы не тащилась по всем этим лестницам на одной ноге, если бы мне не сказали, что вы тоже здесь будете. – Она подмигнула ему и дружески пихнула в бок.
– Как прошли съемки? – спросил Квиллерен.
– Этот фотограф, что вы прислали, не человек, а дом!
– Он что-нибудь разбил?
– Только маленькую пивную кружку.
– Газеты всегда посылают слонов в посудные лавки, – объяснил Квиллерен. Он так хотел рассмотреть все эти подошвы, но никто из собравшихся даже ногу на ногу не закинул. Тогда журналист повернулся к Расселу Пэтчу:
– Красивые у вас туфли. Где вам удалось найти белые?
– Пришлось сшить на заказ, – ответил молодой человек, вытягивая здоровую ногу, чтобы выгоднее представить свою обувь.
– Надо же! Даже подошвы белые! – удивился Квиллерен, рассматривая бороздки на них и удовлетворенно гладя усы. – Наверное, костыли сильно мешают, когда дело доходит до работы в брошенных домах?
– Справляюсь, да и недолго осталось ковылять на костылях.
– Добыли что-нибудь в особняке Элсворта?
– Нет, этот я пропустил. Кухонные шкафы сняли раньше, чем я добрался, а меня интересует только это.
«Ложь, – подумал Квиллерен. – Все эти антиквары лгут. Все они фигляры, не способные отличить реальности от фантазии». Но вслух сказал:
– А зачем вам кухонные шкафы?
– По-настоящему старые удобно использовать для установки стереосистем, если придать мебели провинциальный стиль. У меня самого целая стена таких шкафов с электронной начинкой тысяч на двадцать долларов. Тридцать шесть колонок. Вы любите музыку? У меня на пленках есть все. Оперы, симфонии, камерная, классическая, джаз…
– Должно быть, неплохое капиталовложение, – предположил Квиллерен, насторожившись: парень явно богат и не скрывает этого.
– Бесценное! Приходите как-нибудь вечерком. Я живу прямо над магазином.
– Здание принадлежит вам?
– В общем, да. Я снял его на некоторое время, но сделал столько полезных изменений, – то есть мы с другом, – что дешевле оказалось купить дом.
Когда появилась Мэри Дакворт, Квиллерен забыл о расследовании. На ней была короткая голубая юбка в клетку, Мэри уселась на кухонный стул периода Уоррена Хардинга и скрестила длинные изящные ноги. Журналист в первый раз увидел ее колени. Он считал себя знатоком коленей, а эти были хороши по всем статьям: стройные, красивой формы и в высшей степени соответствующие своему назначению, причем с обеих сторон коленных чашечек тянулись вертикальные углубления, от которых квиллереновы усы зашевелились.
– О Боже! Она здесь! – услышал он над ухом хрипловатый олос. – Не подпускайте ее ко мне, ладно? Она может попытаться сломать вторую! – пышная грудь рыжей вздымалась от негодования. – Знаете, она специально уронила мне на ногу садовую урну из цельного железа.
– Мэри?
– Эта женщина, – проговорила Клатра сквозь сжатые зубы, – способна на все! Хорошо бы, если она убралась из Хламтауна! Ее магазин здесь не к месту. Дорогие «изысканные» вещи портят бизнес всем остальным.
Неожиданно раздались аплодисменты: Бен Николас, игравший внизу роль швейцара, эффектно появился в своей адмиральской треуголке, – и собрание началось.
Сильвия Катценхайд изложила последние планы насчет благотворительной вечеринки.
– Город отгородит четыре квартала, – сообщила она, – и украсит столбы пластмассовыми ангелами. Рождественские у них уже кончились, но осталось немного с прошлой пасхи довольно симпатичных. Исполнителей праздничных песен обеспечит Клуб Управления Водопроводами и Канализацией.
Квиллерен спросил:
– Нельзя ли открыть во время праздника «Древности»? Будет грустно, если миссис Кобб лишится дополнительного дохода. Я сам с удовольствием побуду там пару часов.
Клатра сжала его руку и сказала:
– Вы просто киска! Мы тоже поможем – я и мои сестры. Будем сидеть по очереди.
Тут кто-то предложил послать цветы на похороны Кобба, и в тот момент, когда начали собирать деньги, этажом ниже раздался оглушительный шум. Поп-музыка – резкая, громкая, ошеломляющая. Несколько секунд все слушали, изумленно открыв рты, потом резко заговорили:
– Что это?
– Радио?
– Кто там?
– Никого!
– Откуда это?
– Внизу кто-то есть?
– Кто бы это мог быть?
– И как это они забрались?
– Парадная дверь заперта, верно?
Квиллерен вскочил первым:
– Пойдемте, посмотрим.
Он схватил деревянную кувалду, висевшую на стене, и, прихрамывая, направился вниз по узкой лестнице. Мужчина последовали за ним: Рассел на костылях и Бен с вилами в руках.
Звук доносился из комнаты Кобба. Дверь оказалась открытой. В комнате было темно.
Квиллерен протянул руку, нащупал на стене выключатель, вспыхнул свет.
– Кто там? – грозно крикнул журналист.
Ответа не последовало. Музыка гремела из маленького приемника на аптекарском столе.
Трое мужчин стали обыскивать комнату, Квиллерен отметил про себя, что Бен вошел последним.
В помещении никого не оказалось.
– Может быть, в приемнике автоматический таймер? – предположил Расс.
– Нет здесь таймера, – сказал журналист, выключая маленького нарушителя тишины. Взглянув на стол, он нахмурился. Бумаги были разбросаны. Стакан для карандашей перевернут. На полу валялись счет за телефон, адресная книга и серой перышко.
Когда они вышли из комнаты Кобба, женщины начали с опаской спускаться с третьего этажа.
– Все спокойно? – спрашивали они.
Клатра спросила:
– Если это человек, то куда он пошел?
– Что это было? Кто-нибудь знает, что это было?
– Дурацкое радио, – ответил Расс. – Оно само включилось.
– Как оно могло само?..
– Не знаю, – ответил Квиллерен.
Но он знал.
Антиквары вышли через парадную дверь, Бен отправился в «Львиный хвост», а журналист открыл дверь своей комнаты и поискал котов взглядом. Юм-Юм сидела на холодильнике с ясными глазами и настороженными ушами, – и те, и другие были чуточку великоваты для ее крошечной заостренной мордочки. Коко жадно глотал воду, хвост плашмя лежал на полу – как всегда, когда кот страдал от жажды.
– Ладно, Коко, – сказал Квиллерен. – Как ты это сделал? Ты что, спелся с Матильдой?
Кончик хвоста легонько шлепнул по полу, но кот продолжал жадно лакать.
Квиллерен задумчиво обошел свое жилище. Конечно, Коко может повернуть ручку радио, потершись о нее твердым маленьким подбородком, но как этот пушистый Гудини пробрался в комнату Коббов? Журналист отодвинул кровать-лебедя, но прохода не обнаружил. Он попытался найти в ванной какой-нибудь люк (водопроводчики начала века очень увлекались люками), но не увидел там ничего похожего. На кухне имелась форточка, выходившая в коридор и предназначенная, по-видимому, для вентиляции; с холодильника на нее не трудно вспрыгнуть, но на форточке висел замок.
Зазвонил телефон.
– Квилл, – послышался приятный голос Мэри, – ты делаешь что-нибудь со своим коленом? По-моему, сегодня вечером оно у тебя болело.
– Я прикладывал холодные компрессы, пока не спала опухоль.
– Что тебе нужно сейчас, так это инфракрасная лампа. Позволь предложить мою.
– Я был бы благодарен, – ответил он. – Да, я был бы очень благодарен.
Готовясь к встрече с лампой, Квиллерен надел спортивного вида шорты, неплохо выглядевшие прошлым летом на загородных пикниках, и полюбовался собой в большом зеркале на двери гардеробной, втягивая живот и выпячивая грудь. Он всегда думал, что ему пошла бы шотландская юбка. Ноги прямые, крепкие, мускулистые и умеренно волосатые – вид достаточно мужественный, но не зоологический. Припухлость вокруг левого колена, портившая всю красоту, теперь, к радости журналиста, исчезла.
Квиллерен сказал котам:
– Ко мне придет дама, и я хочу, ребята, чтобы вы вели себя немного сдержаннее. Никаких шумных потасовок, никакого бегания взапуски и нарушения статуса кво!
Коко прищурил глаза и приподнял усы, как будто понимающе улыбался. Юм-Юм продемонстрировала свое равнодушие тем, что принялась разглаживать белоснежную шерстку на груди.
Когда пришла Мэри с корзинкой в руках, Коко с безопасного расстояния смерил ее оценивающим взглядом.
– Он не очень-то рад, – заметила мисс Дакворт. – Но в этот раз ведет себя поприличней.
– Он привыкнет к вам, – заверил Квиллерен.
В корзине, кроме лампы, оказались домашний фруктовый кекс и кофеварка. Мэри включила миниатюрную серебристую машину в розетку на кухне, пристроила лампу над коленом Квиллерена и села в плетеную качалку. Грубая вещь сразу приобрела изящные очертания и естественную элегантность, и журналист удивился, почему он раньше считал это кресло уродливым.
– У вас нет предположений насчет какофонии в комнату Кобба? – спросила она.
– Еще одна нелепость из тех, что вечно происходят в этом доме… Кстати, почему Холлис Прантц не пришел на собрание?
– Половина людей не пришла. Они, вероятно, догадывались, что там будут собирать деньги на цветы.
– Прантц был тут сегодня днем и искал какие-то древние приемники. Кобб якобы должен был их ему оставить – так он сказал. Как вы думаете, это правда?
– О, конечно! Антиквары большую часть денег зарабатывают, перепродавая старье друг другу… Колену тепло? Лампа не слишком близко?
Вскоре бульканье и шипение на кухне возвестило, что кофе готов. Новые звуки испугали Юм-Юм, и она забилась в угол, а бесстрашный Коко счел своим долгом проследовать на кухню и расследовать происшествие.
Квиллерен объяснил:
– Коко самоуверен, а Юм-Юм трусовата, как все кошки. Подозревая опасность, предпочитает найти убежище. Она, если так можно сказать, кошка из кошек. Сидит на коленях и ловит мышей – делает все, что им положено.
– Я никогда не держала котов, – сказала Мэри, разливая кофе по маленьким чашечкам и добавляя в напиток немного лимонной цедры. – Но я изучала грацию их движений, когда занималась танцами.
– Никто не может «держать» котов, – поправил он ее. – Вы делите с ними жилье на основе равноправия и взаимоуважения… Хотя коту каким-то образом всегда удается взять верх. Особенно сиамскому.
– Некоторые животные почти как люди… Пожалуйста, попробуйте кекс, Квилл.
Он надкусил темный, влажный, таинственный, ароматный кусок кекса.
– Коко больше, чем человек. Он обладает шестым чувством. Похоже, у него есть доступ к информации, которую мы не можем собрать без трудоемких усилий.
Квиллерен надеялся, что это действительно по-прежнему так, но в глубине души уже начинал сомневаться.
Мэри повернулась, чтобы посмотреть на замечательное животное. Коко сидел, задрав ногу, и вылизывал основание хвоста. Не убирая розовый язык, кот встретил восхищенный взгляд мисс Дакворт нахальными глазами. Потом, завершив омовение, перешел к ритуалу затачивания когтей: вспрыгнул на кровать, поднялся на задние лапы и начал царапать стену там, где книжные страницы были наклеены внахлест, и уголки соблазнительно отклеивались.
– Нет! Прочь! Вон! – закричал на него хозяин. Коко подчинился, но не раньше, чем удовлетворился состоянием своих конечностей.
Квиллерен продолжил объяснения:
– Коко когда-то дали словарь для заточки когтей, и теперь он думает, что можно использовать для педикюра любую печатную страницу. Иногда у меня появляется уверенность, что он умеет читать. Однажды он таким образом помог мне раскрыть серию мошенничеств с произведениями искусства.
– Вы не шутите?
– Ни капли… Скажите, в вашем деле много обмана?
– Не здесь. Нещепетильный антиквар пытается всунуть профану подражания девятнадцатого века в стиле чиппендейл за восемнадцатый, художник делает грубые картины на старом холсте и называет их ранним американским примитивизмом… О более крупных подделках я не слыхала… Как вам нравится фруктовый кекс? Его испек один из моих покупателей, Роберт Маус.
– Адвокат?
– Вы его знаете? Он превосходно готовит. – Это не он ли был поверенным Энди? Слишком известная личность для мелких хламтаунских дел, – заметил Квиллерен.
– Роберт – увлеченный коллекционер и мой друг. Он представлял Энди из любезности.
– А как служитель закона он никогда не интересовался так называемым несчастным случаем с клиентом?
Мэри взглянула озадаченно:
– Вы все еще занимаетесь этим?
Квиллерен решил быть искренним. Он устал слушать о превосходных качествах Энди от всех женщин Хламтауна.
– Вы знаете, что это Энди позвал полицию, когда Кобб в очередной раз пошел обчищать дом?
– Нет, не могу поверить…
– Почему он настучал на Кобба, а не на Расса или каких-нибудь других антикваров? У него был на Кобба зуб?
– Я не…
– Возможно, Энди к тому же угрожал Коббу, – угрожал, что расскажет Айрис о побочных связях Си Си. Мне неприятно говорить это, Мэри, но ваш покойный друг Энди совал нос не в свои дела. Или преследовал своекорыстные цели. Возможно, он считал, что Кобб, нанося визиты Клатре, ступает на чужую территорию.
Мэри покраснела:
– Так вы и об этом узнали!
– Извините, – ответил Квиллерен. – Я не хотел вас смутить.
Она пожала плечами, причем очень привлекательно.
– Я знала, что Гланц встречается с Клатрой. Поэтому мы и поссорились в ту ночь, когда он погиб. Мы с Энди не были по-настоящему привязаны друг к другу. У нас было взаимопонимание, даже не взаимопонимание – просто договор. Но, боюсь, я начала чувствовать его своей собственностью.
Она протянула руку и выключила лампу.
– Ваше колено уже достаточно прогрелось. Как ощущение?
– Лучше. Гораздо лучше. – Квиллерен начал набивать трубку. – Когда Энди вышел от вас в тот вечер, чтобы встретиться с какими-то покупателями, какой он пошел дорогой?
– Через заднюю дверь, по аллее – к черному входу в свой магазин.
– Вы пошли за ним той же дорогой? И никого не видели в аллее?
Мэри метнула на Квиллерена быстрый взгляд.
– Кажется, нет. Может быть, там и был кто-нибудь из обитателей меблированных комнат, но они скользят по улице, как привидения.
– Сколько времени прошло с ухода Энди?
Она заколебалась.
– Ну… Где-то около часа… Еще кекса, Квилл?
– Спасибо. За это время покупатели могли прийти, обнаружить, что парадная дверь заперта, и уйти – не подозревая, что в задней комнате лежит труп. До их прихода кто-то мог последовать за Энди через черный ход – кто-то, видевший, как он от вас вернулся… Давайте посмотрим, сколько зданий между вашим домом и магазином Энди?
– Дом Расса, магазин всяких мелочей, потом этот дом, а потом меблированные комнаты, где магазин Бена.
– Дом, где магазин Бена, и ваш собственный – такие же, как здание с магазином Энди, верно? – спросил Квиллерен. – Только поуже, да?
– Вы очень наблюдательны. Все три были построены одним семейством.
– Я знаю, что Расс живет над своей мастерской. Кто живет с ним вместе? Тоже антиквар?
– Нет. Стэнли – парикмахер.
– Интересно, откуда у Расса столько денег? Дом принадлежит ему, он ходит в туфлях, сшитых на заказ, имеет аудиоаппаратуры на двадцать тысяч долларов, держит белый «ягуар»… У него период процветания? А считал ли Энди его кристально честным? Может быть, он собирался шантажировать Расса?.. Откуда же все-таки у Пэтча такие доходы? Побочная работа?
– Я знаю только, что работает он много. Иногда я слышу шум его станка и в три часа ночи.
– Интересно… – Квиллерен замолчал, разжигая трубку. – Интересно, почему Расс мне сегодня солгал. Я спросил его, был ли он в доме Элворта, и он отрицал это. А я могу поклясться, что костыли и белые туфли там побывали.
– Антиквары очень чувствительны, когда разговор касается источника прибыли, – объяснила Мэри. – Считается плохим тоном спрашивать, где человек приобретает товар, и, если он вообще вам ответит, то уж обязанным говорить правду себя не чувствует. Рассказывать о сокровищах на бабушкином чердаке считается еще более непозволительным.
– Неужели? И кто же определяет эти правила этикета?
Мэри снисходительно улыбнулась. Квиллерен нашел улыбку очаровательной.
– Тот же, кто дает газетам право вторгаться в личную жизнь граждан.
– Один – ноль в вашу пользу.
– Я говорила вам, что нашла двадцать долларов? – спросила она через пару секунд, во время которых они одобрительно смотрели друг на друга.
– Везет же некоторым! – сказал он. – Где вы их нашли?
– В кармане свитера, того, что был на мне в ту ночь. Свитер запачкался в крови, я свернула его и запихнула на полку шкафа. Женщина, которая у меня убирает, в эти выходные вытащила свитер, хотела постирать и обнаружила двадцать долларов. Только тогда я и вспомнила…
– Что именно?
– Я нашла купюру в мастерской Энди.
– Вы хотите сказать, что нашли деньги на месте происшествия? И подобрали их? Неужели вы не понимаете, что скрыли улику?
Мэри пожала плечами с очаровательно виноватым видом.
– Я все-таки дочь банкира.
– Купюра была сложена?
Она кивнула.
– Каким образом?
– Вдоль, а потом пополам.
– Энди так складывал деньги?
– Нет, у него был бумажник.
Квиллерен неожиданно повернулся:
– Коко, отойди от этой лампы!
Кот тайком забрался на столик и теперь терся челюстью о регулятор светильника, расписанного цветастыми розами. В тот же миг Квиллерен почувствовал проблеск прозрения и пригладил усы мундштуком.
– Мэри, кто были те люди, которые приходили посмотреть на лампу… на люстру?
– Не знаю. Энди просто сказал, что женщина из пригорода приведет мужа.
Журналист наклонился к девушке.
– Мэри, если Энди снимал люстру с потолка, выходит, окупатели ее уже одобрили! Энди снимал ее, чтобы они могли забрать товар! Неужели вы не понимаете? Если произошел на самом деле несчастный случай, значит, пара из пригорода была в этот момент в магазине! Почему они не вызвали полицию? Кто это был? Были ли они там вообще? А если нет, то кто?
Мэри снова выглядела виноватой.
– Наверное, можно вам признаться – теперь… Я ходила к Энди извиняться два раза. Сначала я заглянула и увидела, как он с кем-то говорит, и сразу ушла, а позже вернулась.
– Вы узнали этого человека?
– Да, но я боялась говорить…
– Кого вы видели, Мэри?
– Я видела, как они спорят – Энди и Си Си. Поэтому и боялась, – вдруг Си Си видел меня? Вы не представляете, какое облегчение я испытала, когда этим утром услышала о его смерти. Я знаю, так нельзя даже думать…
– Вы боялись его? Он давал вам какой-нибудь повод?
– Не совсем, но… После той ночи и начались таинственные телефонные звонки.
– Я так и знал! Я знал, что с тем ночным звонком дело было нечисто! Как часто…
– Где-то раз в неделю – всегда один и тот же голос – явно искаженный. Звучал как театральный шепот – хриплый, задыхающийся.
– А что говорили?
– Всегда что-то глупое и мелодраматичное. Туманные намеки на смерть Энди. Туманные предсказания опасности. Теперь, когда Си Си нет, у меня такое чувство, что звонки прекратятся.
– Не будьте слишком уверены. Той ночью в мастерской Энди находился еще один человек – тот, кому принадлежали сложенные двадцать долларов… Интересно, а как складывает деньги Бен Николас?
– Квилл…
– А женщина стала бы складывать банкноты вдоль?
– Квилл, – без улыбки произнесла она, – вы ведь это не серьезно? Я не хочу, чтобы смерть Энди стала предметом сенсации и разбирательства.
Мэри сказала это напрямик и твердо посмотрела журналисту в глаза.
– Почему вы этого не хотите?
Она отвела взгляд.
– Предположим, вы продолжите расследование… И предположим, что это убийство… Вы сообщите об этом полиции, правда?
– Конечно.
– И тогда будет суд.
Квиллерен кивнул.
– И, раз тело нашла я, мне придется выступать свидетелем, правда? И тогда – конец! – Она соскользнула с качалки и встала на колени рядом с ним. – Квилл, это будет конец всему, ради чего я живу! Газеты… Отец… Ты не знаешь, что произойдет!
Квиллерен выпустил из рук трубку, и она со стуком упала на пол. Журналист всмотрелся в лицо девушки.
– Я не хочу газетной шумихи, – продолжала она. – Ты знаешь, что для моего отца значит имя? А ведь будет скандал! Оставь все как есть, – умоляла Мэри. – Энди больше нет. Никто не вернет его. Не ройся больше в этой крови, Квилл. Пожалуйста!
Она взяла журналиста за руки, не сводя с него расширенных умоляющих глаз.
– Пожалуйста, сделай это для меня.
Она склонила голову и потерлась гладкой щекой о тыльную сторону его руки, и Квиллерен быстро приблизил ее лицо к своему.
– Пожалуйста, Квилл, скажи мне, что бросишь это дело.
– Мэри, я не…
– Квилл, прошу тебя, пообещай…
Ее губы были совсем близко. Секунду они оба не дышали. Время остановилось.
И тут раздалось:
– Гррроуррр… йооуууу!
Потом шипение:
– Ххххххх!
– Гррроуррр! Оуф!
– Коко!!! – закричал мужчина.
– Ак-ак-ак-ак-ак-ак!
– Юм-Юм!!!
– ГРРРРР!!!
– Коко, перестань сейчас же!
Глава 16
Ночью Квиллерену снился Ниагарский водопад, и когда шум падающей воды наконец разбудил его, он дико огляделся в темной комнате. Ревел поток, стремительный, бурный каскад. Потом со вздохами и стонами вода остановилась.
Квиллерен сел в кровати-лебеде и прислушался. Через некоторое время звук послышался снова, но уже не такой оглушительный, как во сне – быстрый шумящий водоворот, всхрап, дрожащий стон, несколько последних всхлипываний – и тишина.
Постепенно в одурманенный дремотой мозг проникла догадка: канализация! Старая канализация в старом доме! Но почему она работает посреди ночи? Квиллерен заковылял в ванную.
Он включил свет. На краю ванны в стиле барокко, балансируя стоял Коко и держал лапу на фарфоровом рычаге старомодного сливного бачка, не сводя пристального близорукого взгляда с хлещущей воды. Юм-Юм сидела в мраморной раковине и щурилась от внезапно вспыхнувшего света. Коко еще раз нажал на рычаг и зачарованно смотрел, как вода бурлит, хрипит клокочет и, наконец, иссякает.
– Ах ты, мартышка! – сказал Квиллерен. – Научился пользоваться ватерклозетом?
Он и сердился за прерванный сон, и гордился гигиеническими способностями кота. Журналист вытащил пронзительно вопившего и извивавшегося Коко из ванной и бросил его на подушки кресла.
– Что ты пытался сделать? Оживить мышь Юм-Юм?
Квиллерен сел в кровати-лебеде и прислушался. Через некоторое время звук послышался снова, но уже не такой оглушительный, как во сне – быстрый шумящий водоворот, всхрап, дрожащий стон, несколько последних всхлипываний – и тишина.
Постепенно в одурманенный дремотой мозг проникла догадка: канализация! Старая канализация в старом доме! Но почему она работает посреди ночи? Квиллерен заковылял в ванную.
Он включил свет. На краю ванны в стиле барокко, балансируя стоял Коко и держал лапу на фарфоровом рычаге старомодного сливного бачка, не сводя пристального близорукого взгляда с хлещущей воды. Юм-Юм сидела в мраморной раковине и щурилась от внезапно вспыхнувшего света. Коко еще раз нажал на рычаг и зачарованно смотрел, как вода бурлит, хрипит клокочет и, наконец, иссякает.
– Ах ты, мартышка! – сказал Квиллерен. – Научился пользоваться ватерклозетом?
Он и сердился за прерванный сон, и гордился гигиеническими способностями кота. Журналист вытащил пронзительно вопившего и извивавшегося Коко из ванной и бросил его на подушки кресла.
– Что ты пытался сделать? Оживить мышь Юм-Юм?