– А я провела ужасную ночь. Си Си храпел, словно морской ревун, и я даже не смогла сомкнуть глаз. Вам, может быть, что-нибудь нужно? Все в порядке?
– Все хорошо, только вот исчезла моя зубная щетка. Я положил ее в стакан вчера вечером, а сегодня ее уже нет.
Айрис закатила глаза.
– Это Матильда! Она где-то ее спрятала. Поищите поблизости и обязательно найдете. Не хотите ли украсить комнату каким-нибудь антиквариатом?
– Нет, спасибо. Но мне поскорее нужен телефон.
– Можете позвонить от нас в телефонную компанию, они все сделают. Почему бы вам со мной не позавтракать? Я сделала для Си Си кукурузные оладьи, когда он уходил на работу. Осталось еще полкастрюли.
Квиллерен вспомнил булочку, приклеившуюся к влажной бумажной обертке, и принял приглашение.
Немного позже, пока он уничтожал яичницу с беконом и намазывал маслом горячие оладьи, Айрис рассказывала ему про антикварный бизнес.
– Помните зубоврачебное кресло, что было у вас в комнате? Си Си нашел его в подвале клиники, которую собирались сносить, и Бен Николас купил его за пятьдесят долларов. Потом Бен продал его Энди за шестьдесят. Потом Расс дал Энди за него семьдесят пять и обтянул сиденье новой кожей. Когда Си Си увидел обновленное кресло, он захотел его купить, и Расс отдал его за сто двадцать пять. А вчера мы получили за него двести двадцать.
– Неплохо, – сказал Квиллерен.
– Только не пишите об этом в газете.
– А вы все друг с другом в хороших отношениях?
– О, да. Иногда бывают ссоры, конечно. Вот как когда Энди уволил Расса за то, что тот пил на работе. Но скоро это забылось. Расс – это тот блондин, которого вы видели на аукционе. У меня тоже когда-то были прекрасные светлые волосы, но они поседели в ту ночь, когда я потеряла первого мужа. По-моему, с ними надо что-то сделать.
После завтрака Квиллерен позвонил в телефонную компанию и попросил установить телефон на Цвингер стрит, 6331.
– Вы долж-ны за-пла-тить пять-де-сят дол-ла-ров впе-ред, сэр, – пропел женский голос в трубке.
– Пятьдесят?! Вперед?! Никогда не слышал о подобном!
– Про-сти-те. Вы в зо-не три-на-дцать. Пла-та впе-ред.
– А зона тут еще причем? – заорал Квиллерен. – Мне нужен телефон немедленно, и я не собираюсь платить этот возмутительный залог! Я репортер из «Бега дня», и я сообщу об этом главному редактору.
– Ми-нут-ку, по-жа-луй-ста.
Он повернулся к хозяйке.
– Возмутительная наглость! Они требуют плату вперед за восемь месяцев!
– С жителями Хламтауна всегда так поступают, – кротко пожала плечами Айрис.
В трубке снова послышался голос.
– К вам при-е-дут сра-зу же. Про-сти-те, сэр.
Журналист все еще кипел от негодования, когда вышел из дома, чтобы продолжить расследование. К тому же его расстраивала потеря пера на шляпе. Он был уверен, что еще вечером оно торчало за лентой, но теперь исчезло, а без него твидовый головной убор с мягкими полями потерял всю свою прелесть. Осмотр комнаты и лестницы принес только катышек кошачьей шерсти и алую обертку от жвачки.
На Цвингер стрит погода как будто зарычала на него, и ему захотелось зарычать в ответ. Все было серым: небо, снег, люди.По улице скользнул белый «ягуар» и повернул к бывшему сараю для экипажей. Квиллерен истолковал его появление как перст судьбы и последовал за ним.
Магазин Рассела Пэтча был когда-то вместилищем для двух карет. Теперь одну половину помещения занимал гараж, а другую – выставочный зал. Вместе с «ягуаром» в гараже находилась всевозможная мебель в безнадежном состоянии – облупленная, покрытая плесенью, пятнами сырости или посеревшая от грязи и времени. Весь дом пропах скипидаром и лаком.
Квиллерен услышал в задней комнате шарканье и стук, а секунду спустя появился крепкий парень, ловко передвигающийся по неровному полу на металлических костылях. Он сверху донизу был одет в белое: белые парусиновые брюки, белая рубашка с открытым воротом, белые носки и белые теннисные туфли.
Квиллерен представился.
– Да, я знаю, – улыбнулся Пэтч. – Я видел вас на аукционе, и ходили разговоры о том, кто вы такой.
Журналист огляделся.
– Тут настоящее старье, а не антиквариат. Неужели люди это покупают?
– Конечно. Сейчас это очень популярно. Все, что вы видите перед собой, – только полуфабрикаты. Я реставрирую мебель так, как хотят покупатели. Видите этот шкаф? Я отпилю ножки, покрашу его в розовато-лиловый цвет, сделаю пурпурные полоски, сбрызну умброй и придам блеск венецианской бронзы. Его купит
какой-нибудь денежный мешок, обитатель двухсоттысячного особняка в Затерянных Холмах.
– Как давно вы этим занимаетесь?
– Для себя – только шесть месяцев. А до того я работал четыре года на Энди Гланца. Хотите посмотреть, как это делается?
Он провел его в мастерскую, где надел длинный белый халат, похожий на мясницкий, в красных и коричневых пятнах.
– Вот это кресло-качалка, – сказал он, – годы стояло на скотном дворе. Я его немного починил, положил красный грунт, а теперь – смотрите.
Он натянул резиновые перчатки и стал втирать в сиденье вещество, похожее на грязь.
– Вас Энди научил это делать?
– Нет, я сам, – ответил Пэтч с легкой обидой в голосе.
– Мне говорили, – начал Квиллерен, – что он был прекрасным парнем. Не только знающим, но и великодушным, и с таким развитым чувством долга.
– Ага, – сдержанно отозвался хозяин.
– Все так хорошо о нем говорят.
Пэтч не отвечал, сосредоточившись на ровных движениях кисти, но Квиллерен заметил, что на скулах реставратора заиграли желваки.
– Его смерть должна была быть огромной потерей для Хламтауна, – не успокаивался журналист. – Жаль, что у меня никогда не было возможности…
– Может, я и не должен так говорить, – прервал его Пэтч, – но с ним было тяжело работать.
– Что вы имеете в виду?
– Любой для него был недостаточно хорош.
– Он любил доводить все до совершенства?
– Он был профессиональным святым и от других ожидал того же. Я говорю это к тому, что люди обязательно скажут вам, будто Энди уволил меня за пьянство на работе, а это ложь. Я ушел от него, потому что больше не мог терпеть его снисходительности.
Пэтч нанес последний коричневый штрих на красное сиденье и бросил кисть в банку из-под консервированных помидоров.
– Он был ханжой?
– Да, пожалуй, это подходящее слово. Мог достать кого угодно, понимаете? Я говорю это ради правды. Все вечно талдычат, каким Энди был честным. Что ж, иногда можно быть слишком честным.
– Как это? – поинтересовался Квиллерен.
– Ладно, объясню. Допустим, вы едете за город и видите у чьего-то сарая старую железную кровать. Она вся черная и грязная. Вы стучите в дверь этого фермера и предлагаете за нее два бакса, и скорее всего он будет рад, что вы вообще ее увозите. А вам повезло, потому что вы приведете кровать в порядок и получите две тысячи процентов прибыли… Но не Энди! Нет, только не Энди! Если он думал, что может продать кровать за двести долларов, то предлагал фермеру сто. Таким образом он ставил в дурацкое положение всех остальных. – Хмурое лицо Пэтча вдруг осветилось усмешкой. – Правда, однажды, когда мы ездили вместе, я здорово над ним посмеялся. Фермер оказался не лыком шит: сказал, что раз Энди предлагает за старье сто долларов, она должна стоить тысячу. И отказался продавать!.. Хотите еще один пример? Возьмите то же мелкое воровство. Все ведь воруют, правда?
– Что вы имеете в виду?
– Знаете эти старые брошенные дома? Как только здание решают снести, можно забраться туда и найти занятные вещи для продажи: камины, филенки… Вы их как бы спасаете – ведь придет бригада с чугунным шаром и…
– А это законно?
– Теоретически нет, но жалко же: пропадает то, что еще может принести прибыль и кому-нибудь пригодиться. Городу все это не нужно, бригаде – подавно. Так что все мы когда-никогда занимаемся невинным мелким воровством – одни больше, другие меньше. Но опять – не Энди! Он говорил, что такие дома – собственность города, и честный человек к ней не притронется. Но при этом Энди совал нос в чужие дела, и когда он настучал на Кобба, я уволился. Это было просто подло!
Квиллерен погладил усы.
– Вы хотите сказать, что Энди настучал на Кобба?
Пэтч кивнул.
– Коббу присудили большой штраф, который он не мог уплатить, и бедняга сел бы за решетку, если бы Айрис не одолжила ему денег. Си Си, конечно, горлопан, но парень неплохой; закладывать его было свинством. Я выпил пару рюмок и высказал Энди все, что думал.
– А Кобб знает, что его сдал Энди?
– Не думаю. Никто и не догадывается, что это вообще был донос. Кобб выносил лестницу из дома Прингля – он всем говорил, что давно собирается это сделать, – а тут мимо проезжали полицейские и поймали Си Си на месте преступления. Все выглядело как простое совпадение, но я случайно слышал, как Энди делал анонимный звонок.
Пэтч взял металлическую щетку и принялся водить ею по креслу.
– Я должен сейчас его расчесать, пока не застыло, – объяснил он.
– В личной жизни у Гланца были такие же высокие идеалы?
Рассел рассмеялся:
– Об этом лучше спросите у Драконихи… А что касается нашего разговора, то поймите меня правильно. Я лично не держу на Энди зла, понимаете? Некоторые люди злопамятны. Я – нет. Я могу разозлиться, но быстро отхожу. Ясно, что я хочу сказать?
Выйдя из бывшего сарая для экипажей, Квиллерен заглянул в угловой магазин за новой зубной щеткой. Заодно он позвонил домой редактору отдела.
– Арч, – начал он, – я наткнулся в Хламтауне на интересную ситуацию. Ты помнишь антиквара, погибшего от несчастного случая пару месяцев назад?
– Да, я купил у него пенсильванский оловянный кофейник.
– Он будто бы упал со стремянки и якобы напоролся на острый предмет, но я начинаю сомневаться во всей этой истории.
– Квилл, давай не превращать изящные ностальгические рождественские статьи в криминальное расследование, – сказал редактор. – Босс желает, чтобы мы делали упор на идиллическую жизнь и доброе отношение к рекламодателям хотя бы до тех пор, пока не кончится рождественская распродажа.
– И все же в этом изящном ностальгическом районе происходит что-то непонятное.
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую… И вчера кое-что произошло. Один из здешних пьяниц остановил меня на улице и сболтнул, что Гланца убили.
– Кто он? Кто это тебе сказал? – потребовал ответаРайкер.
– Просто местный забулдыга, но что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Похоже, он что-то знал, а через двенадцать часов после разговора со мной в аллее нашли его труп.
– В аллеях всегда находят трупы пьяниц. Тебе бы следовало это знать.
– И еще кое-что. Подруга Энди явно живет в постоянном страхе. Почему – пока не знаю.
– Слушай, Квилл, почему бы тебе не сосредоточиться на статьях про антиквариат и н поисках приличного жилья?
– У меня уже есть жилье. Я переехал на Цвингер стрит – где «Древности» Коббов.
– Там мы купили люстру для столовой, – вспомнил Райкер. – Расслабься и наслаждайся праздниками, и… Слушай, обязательно зайди к «Трем сестричкам», – оттянешься, что надо! Кстати, когда будет первый материал?
– В понедельник утром.
– Держи хвост пистолетом! – посоветовал Райкер. – И не валяй дурака. Подумай сам, возможно ли высосать из простого несчастного случая преступление государственной важности?
Квиллерен думал, что очень даже можно. Он собирался валять дурака и дальше.
– Все хорошо, только вот исчезла моя зубная щетка. Я положил ее в стакан вчера вечером, а сегодня ее уже нет.
Айрис закатила глаза.
– Это Матильда! Она где-то ее спрятала. Поищите поблизости и обязательно найдете. Не хотите ли украсить комнату каким-нибудь антиквариатом?
– Нет, спасибо. Но мне поскорее нужен телефон.
– Можете позвонить от нас в телефонную компанию, они все сделают. Почему бы вам со мной не позавтракать? Я сделала для Си Си кукурузные оладьи, когда он уходил на работу. Осталось еще полкастрюли.
Квиллерен вспомнил булочку, приклеившуюся к влажной бумажной обертке, и принял приглашение.
Немного позже, пока он уничтожал яичницу с беконом и намазывал маслом горячие оладьи, Айрис рассказывала ему про антикварный бизнес.
– Помните зубоврачебное кресло, что было у вас в комнате? Си Си нашел его в подвале клиники, которую собирались сносить, и Бен Николас купил его за пятьдесят долларов. Потом Бен продал его Энди за шестьдесят. Потом Расс дал Энди за него семьдесят пять и обтянул сиденье новой кожей. Когда Си Си увидел обновленное кресло, он захотел его купить, и Расс отдал его за сто двадцать пять. А вчера мы получили за него двести двадцать.
– Неплохо, – сказал Квиллерен.
– Только не пишите об этом в газете.
– А вы все друг с другом в хороших отношениях?
– О, да. Иногда бывают ссоры, конечно. Вот как когда Энди уволил Расса за то, что тот пил на работе. Но скоро это забылось. Расс – это тот блондин, которого вы видели на аукционе. У меня тоже когда-то были прекрасные светлые волосы, но они поседели в ту ночь, когда я потеряла первого мужа. По-моему, с ними надо что-то сделать.
После завтрака Квиллерен позвонил в телефонную компанию и попросил установить телефон на Цвингер стрит, 6331.
– Вы долж-ны за-пла-тить пять-де-сят дол-ла-ров впе-ред, сэр, – пропел женский голос в трубке.
– Пятьдесят?! Вперед?! Никогда не слышал о подобном!
– Про-сти-те. Вы в зо-не три-на-дцать. Пла-та впе-ред.
– А зона тут еще причем? – заорал Квиллерен. – Мне нужен телефон немедленно, и я не собираюсь платить этот возмутительный залог! Я репортер из «Бега дня», и я сообщу об этом главному редактору.
– Ми-нут-ку, по-жа-луй-ста.
Он повернулся к хозяйке.
– Возмутительная наглость! Они требуют плату вперед за восемь месяцев!
– С жителями Хламтауна всегда так поступают, – кротко пожала плечами Айрис.
В трубке снова послышался голос.
– К вам при-е-дут сра-зу же. Про-сти-те, сэр.
Журналист все еще кипел от негодования, когда вышел из дома, чтобы продолжить расследование. К тому же его расстраивала потеря пера на шляпе. Он был уверен, что еще вечером оно торчало за лентой, но теперь исчезло, а без него твидовый головной убор с мягкими полями потерял всю свою прелесть. Осмотр комнаты и лестницы принес только катышек кошачьей шерсти и алую обертку от жвачки.
На Цвингер стрит погода как будто зарычала на него, и ему захотелось зарычать в ответ. Все было серым: небо, снег, люди.По улице скользнул белый «ягуар» и повернул к бывшему сараю для экипажей. Квиллерен истолковал его появление как перст судьбы и последовал за ним.
Магазин Рассела Пэтча был когда-то вместилищем для двух карет. Теперь одну половину помещения занимал гараж, а другую – выставочный зал. Вместе с «ягуаром» в гараже находилась всевозможная мебель в безнадежном состоянии – облупленная, покрытая плесенью, пятнами сырости или посеревшая от грязи и времени. Весь дом пропах скипидаром и лаком.
Квиллерен услышал в задней комнате шарканье и стук, а секунду спустя появился крепкий парень, ловко передвигающийся по неровному полу на металлических костылях. Он сверху донизу был одет в белое: белые парусиновые брюки, белая рубашка с открытым воротом, белые носки и белые теннисные туфли.
Квиллерен представился.
– Да, я знаю, – улыбнулся Пэтч. – Я видел вас на аукционе, и ходили разговоры о том, кто вы такой.
Журналист огляделся.
– Тут настоящее старье, а не антиквариат. Неужели люди это покупают?
– Конечно. Сейчас это очень популярно. Все, что вы видите перед собой, – только полуфабрикаты. Я реставрирую мебель так, как хотят покупатели. Видите этот шкаф? Я отпилю ножки, покрашу его в розовато-лиловый цвет, сделаю пурпурные полоски, сбрызну умброй и придам блеск венецианской бронзы. Его купит
какой-нибудь денежный мешок, обитатель двухсоттысячного особняка в Затерянных Холмах.
– Как давно вы этим занимаетесь?
– Для себя – только шесть месяцев. А до того я работал четыре года на Энди Гланца. Хотите посмотреть, как это делается?
Он провел его в мастерскую, где надел длинный белый халат, похожий на мясницкий, в красных и коричневых пятнах.
– Вот это кресло-качалка, – сказал он, – годы стояло на скотном дворе. Я его немного починил, положил красный грунт, а теперь – смотрите.
Он натянул резиновые перчатки и стал втирать в сиденье вещество, похожее на грязь.
– Вас Энди научил это делать?
– Нет, я сам, – ответил Пэтч с легкой обидой в голосе.
– Мне говорили, – начал Квиллерен, – что он был прекрасным парнем. Не только знающим, но и великодушным, и с таким развитым чувством долга.
– Ага, – сдержанно отозвался хозяин.
– Все так хорошо о нем говорят.
Пэтч не отвечал, сосредоточившись на ровных движениях кисти, но Квиллерен заметил, что на скулах реставратора заиграли желваки.
– Его смерть должна была быть огромной потерей для Хламтауна, – не успокаивался журналист. – Жаль, что у меня никогда не было возможности…
– Может, я и не должен так говорить, – прервал его Пэтч, – но с ним было тяжело работать.
– Что вы имеете в виду?
– Любой для него был недостаточно хорош.
– Он любил доводить все до совершенства?
– Он был профессиональным святым и от других ожидал того же. Я говорю это к тому, что люди обязательно скажут вам, будто Энди уволил меня за пьянство на работе, а это ложь. Я ушел от него, потому что больше не мог терпеть его снисходительности.
Пэтч нанес последний коричневый штрих на красное сиденье и бросил кисть в банку из-под консервированных помидоров.
– Он был ханжой?
– Да, пожалуй, это подходящее слово. Мог достать кого угодно, понимаете? Я говорю это ради правды. Все вечно талдычат, каким Энди был честным. Что ж, иногда можно быть слишком честным.
– Как это? – поинтересовался Квиллерен.
– Ладно, объясню. Допустим, вы едете за город и видите у чьего-то сарая старую железную кровать. Она вся черная и грязная. Вы стучите в дверь этого фермера и предлагаете за нее два бакса, и скорее всего он будет рад, что вы вообще ее увозите. А вам повезло, потому что вы приведете кровать в порядок и получите две тысячи процентов прибыли… Но не Энди! Нет, только не Энди! Если он думал, что может продать кровать за двести долларов, то предлагал фермеру сто. Таким образом он ставил в дурацкое положение всех остальных. – Хмурое лицо Пэтча вдруг осветилось усмешкой. – Правда, однажды, когда мы ездили вместе, я здорово над ним посмеялся. Фермер оказался не лыком шит: сказал, что раз Энди предлагает за старье сто долларов, она должна стоить тысячу. И отказался продавать!.. Хотите еще один пример? Возьмите то же мелкое воровство. Все ведь воруют, правда?
– Что вы имеете в виду?
– Знаете эти старые брошенные дома? Как только здание решают снести, можно забраться туда и найти занятные вещи для продажи: камины, филенки… Вы их как бы спасаете – ведь придет бригада с чугунным шаром и…
– А это законно?
– Теоретически нет, но жалко же: пропадает то, что еще может принести прибыль и кому-нибудь пригодиться. Городу все это не нужно, бригаде – подавно. Так что все мы когда-никогда занимаемся невинным мелким воровством – одни больше, другие меньше. Но опять – не Энди! Он говорил, что такие дома – собственность города, и честный человек к ней не притронется. Но при этом Энди совал нос в чужие дела, и когда он настучал на Кобба, я уволился. Это было просто подло!
Квиллерен погладил усы.
– Вы хотите сказать, что Энди настучал на Кобба?
Пэтч кивнул.
– Коббу присудили большой штраф, который он не мог уплатить, и бедняга сел бы за решетку, если бы Айрис не одолжила ему денег. Си Си, конечно, горлопан, но парень неплохой; закладывать его было свинством. Я выпил пару рюмок и высказал Энди все, что думал.
– А Кобб знает, что его сдал Энди?
– Не думаю. Никто и не догадывается, что это вообще был донос. Кобб выносил лестницу из дома Прингля – он всем говорил, что давно собирается это сделать, – а тут мимо проезжали полицейские и поймали Си Си на месте преступления. Все выглядело как простое совпадение, но я случайно слышал, как Энди делал анонимный звонок.
Пэтч взял металлическую щетку и принялся водить ею по креслу.
– Я должен сейчас его расчесать, пока не застыло, – объяснил он.
– В личной жизни у Гланца были такие же высокие идеалы?
Рассел рассмеялся:
– Об этом лучше спросите у Драконихи… А что касается нашего разговора, то поймите меня правильно. Я лично не держу на Энди зла, понимаете? Некоторые люди злопамятны. Я – нет. Я могу разозлиться, но быстро отхожу. Ясно, что я хочу сказать?
Выйдя из бывшего сарая для экипажей, Квиллерен заглянул в угловой магазин за новой зубной щеткой. Заодно он позвонил домой редактору отдела.
– Арч, – начал он, – я наткнулся в Хламтауне на интересную ситуацию. Ты помнишь антиквара, погибшего от несчастного случая пару месяцев назад?
– Да, я купил у него пенсильванский оловянный кофейник.
– Он будто бы упал со стремянки и якобы напоролся на острый предмет, но я начинаю сомневаться во всей этой истории.
– Квилл, давай не превращать изящные ностальгические рождественские статьи в криминальное расследование, – сказал редактор. – Босс желает, чтобы мы делали упор на идиллическую жизнь и доброе отношение к рекламодателям хотя бы до тех пор, пока не кончится рождественская распродажа.
– И все же в этом изящном ностальгическом районе происходит что-то непонятное.
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую… И вчера кое-что произошло. Один из здешних пьяниц остановил меня на улице и сболтнул, что Гланца убили.
– Кто он? Кто это тебе сказал? – потребовал ответаРайкер.
– Просто местный забулдыга, но что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Похоже, он что-то знал, а через двенадцать часов после разговора со мной в аллее нашли его труп.
– В аллеях всегда находят трупы пьяниц. Тебе бы следовало это знать.
– И еще кое-что. Подруга Энди явно живет в постоянном страхе. Почему – пока не знаю.
– Слушай, Квилл, почему бы тебе не сосредоточиться на статьях про антиквариат и н поисках приличного жилья?
– У меня уже есть жилье. Я переехал на Цвингер стрит – где «Древности» Коббов.
– Там мы купили люстру для столовой, – вспомнил Райкер. – Расслабься и наслаждайся праздниками, и… Слушай, обязательно зайди к «Трем сестричкам», – оттянешься, что надо! Кстати, когда будет первый материал?
– В понедельник утром.
– Держи хвост пистолетом! – посоветовал Райкер. – И не валяй дурака. Подумай сам, возможно ли высосать из простого несчастного случая преступление государственной важности?
Квиллерен думал, что очень даже можно. Он собирался валять дурака и дальше.
Глава 8
Упрямо вознамерившись раскопать правду о смерти Энди Гланца, Квиллерен продолжил обход Цвингер стрит. Он прошел мимо антикварного магазина «Немного старины» (закрытого), мимо «Дракона» («голубого»), мимо магазинчика малярных принадлежностей (обанкротившегося), мимо книжной лавки (порнографической) – и добрался до вывески «Антиквариат» над входом в полуподвал, пропахший старыми тряпками и гнилым деревом.
Маленькая седая старушка в кресле-качалке напоминала отцветший одуванчик. Она равнодушно взглянула на Квиллерена и продолжала качаться.
– Я Джим Квиллерен из «Бега дня», – сказал журналист так вежливо, как только мог.
– Не-а, у меня не было таких страшно давно, – отвечала та пронзительным голосом. – Людям нравятся с фарфоровыми ручками идвойной крышкой.
Журналист окинул взглядом скопление неописуемого хлама и повысил голос:
– На чем вы специализируетесь, мисс Пибоди?
– Нет, сэр, я не снижаю цену! Не нравится – оставьте их в покое. Купит кто-нибудь другой.
Квиллерен поклонился и вышел из магазина.
Он прошел мимо бильярдного зала (с заколоченными окнами), мексиканского ресторанчика с вентилятором, гнавшим по тротуару горячий воздух (прогорклый жир, жареный лук, прокисшие скатерти), показался у фруктово-табачного магазина Папа Попопополуса.
Внутри стоял аромат перезревших бананов и перегретого примуса. Владелец сидел на оранжевой коробке, читал газету на родном языке и жевал прокуренный ус чрезвычайной пышности.
Квиллерен потопал ногами и похлопал руками в перчатках.
– Ну и холод, – пожаловался он.
Мужчина внимательно прислушался.
– Табака? – произнес он.
Квиллерен покачал головой.
– Нет, я просто зашел поговорить. Честно говоря, последняя пачка, что я у вас купил, оказалась не первой свежести. Попопополус поднялся и грациозно приблизился.
– Фрукт? Хорощий фрукт?
– Не думаю. Уютно тут у вас… Как давно вы в Хламтауне?
– Гранат? Хорощий гранат!
Хозяин продемонстрировал сморщенный плод с бледно-красной кожицей.
– Не сегодня, – ответил Квиллерен, поглядывая на дверь.
– Гранат делать детей!
Журналист поспешно ретировался. От двух протеже Энди, решил он, ему не суждено что-либо узнать.
Тут он заметил магазин «Три сестрички» с выставленными в витрине тазиками, кувшинами, плевательницами и неизбежной прялкой. Может, Арч Райкер и «оттягивается» от этой ерунды, но в намерения Квиллерена входило совсем иное. Он распрямил плечи и двинулся к магазину. Едва журналист открыл дверь, как его нос начал принимать радостные сигналы. Он чувствовал запах! Она?.. Не она?.. Да, пожалуй, это она… Похлебка из моллюсков!!!
Три женщины в оранжевых рабочих халатах перестали заниматься своими делами и повернулись к Квиллерену. Он, в свою очередь, уставился на них, потеряв на мгновение дар речи.
Женщина, которая сидела за столом и надписывала рождественские открытки, была брюнеткой с блестящими голубыми глазами и ямочками на щеках. Та, что чистила медный самовар, имела волосы роскошного рыжего цвета, зеленые глаза и ослепительную улыбку. На стремянке, развешивая гирлянды, стояла совсем юная миниатюрная блондинка со вздернутым носиком и красивыми ногами.
Лицо Квиллерена просветлело, способность говорить вернулась, и он наконец произнес:
– Я из «Бега дня».
– Да, мы знаем, – хором ответили сестры, а рыжая хрипловатым голосом добавила:
– Мы видела вас на аукционе и восхищались вашими усами. Самые сексуальные во всем Хламтауне! – Она подошла, прихрамывая – нога была в гипсе – и подала журналисту руку.
– Не обращайте внимания на мою сломанную кость. Я Клатра. Ужасное имя, правда?
– А я Амберина, – сказала брюнетка.
– А я Иврена, – прощебетали со стремянки. – Я в этом доме Золушка.
Рыжеволосая потянула носом.
– Ив, суп сейчас пригорит!
Маленькая блондинка спрыгнула со стремянки и кинулась в заднюю комнату.
Сияя ямочками, брюнетка повернулась к Квиллерену:
– Вы не откажетесь от тарелки супа? И чуточку сыра с крекерами?
Если бы они предложили сухари с гусиным жиром, он бы и то не отказался.
– Снимайте пальто, – сказала рыжая. – Здесь ужасно жарко.
Она скинула халат, открыв низкое декольте и большую часть своих пышных прелестей.
– Садитесь сюда, мистер Квиллерен. – Брюнетка убрала выбивалки с викторианского диванчика.
– Сигарету? – предложила рыжая.
– Я принесу вам пепельницу, – сказала брюнетка.
– Я курю трубку, – ответил Квиллерен, засовывая руку в карман и думая: видели бы сейчас меня ребята из отдела!
Он одновременно набивал трубку, слушал двоих сестричек и ухитрялся при этом осматривать магазин: оловянные солдатики, железные херувимы, ночные горшки и стол, сплошь покрытый жестянками из-под табака, крекеров, кофе и тому подобных вещей. Старые трафаретные надписи почти стерлись от ржавчины и царапин. У Квиллерена появилась идея: Арч Райкер говорил, что собирает жестяные коробки. Можно порадовать его дурацким рождественским подарком.
– Вы действительно продаете эти старые жестянки из-под табака? – спросил он. – Сколько вы хотите вон за ту маленькую, обшарпанную?
– Мы просим десять, – ответили сестры, но вам отдадим за пять.
– Беру, – сказал он и положил монету, не заметив, как хозяйки переглянулись.
Младшая подала суп в старинных полоскательных чашках.
– Только что звонила Дракониха, – сообщила она Квиллерену. – Хочет сегодня с вами встретиться.
Она казалась ужасно довольной ролью вестницы.
– Как она узнала, что я здесь?
– На этой улице все все знают, – сказала рыжеволосая.
– У Драконихи везде подслушивающие устройства, – прошептала младшая.
– Ив, не говори глупостей!
Сестры продолжали разговор на три голоса – Клатра хрипловато, Амберина с музыкальной интонацией, Иврена щебетала, вновь забравшись на стремянку.
Постепенно Квиллерен перевел разговор на Энди Гланца.
– Он был прекрасным парнем, – подняла брови рыжая, и в ее хриплом голосе зазвучала нежность.
– И такой человечный… – сказал журналист.
– Ну, Клатра вряд ли могла это заметить, – донеслось сверху, – она ведь пробуждает в мужчинах зверя.
– Ив! – раздался негодующий упрек.
– Но это правда! Ты сама так говорила.
Брюнетка поспешно перевела разговор на другое:
– Люди не верят, что мы сестры. На самом деле у нас одна мать, но разные отцы.
– Вы зарабатываете себе на жизнь в этом магазине?
– Господи, конечно нет! У меня есть муж, и я занимаюсь антиквариатом просто для удовольствия. Ив все еще ходит в школу – школу искусств, – а…
– А Клатра живет на алименты, – вставила Ив, и старшие сестры выразительно на нее посмотрели.
– В этом месяце дела идут ужасно, – пожаловалась брюнетка. – Только у Сильвии есть какой-никакой навар.
– А кто эта Сильвия?
– Богатая вдова, – сразу послышалось со стремянка.
– Сильвия торгует всякой всячиной.
– Ты вчера это не так называла! – с упреком произнесла Ив.
– А где ее магазин? – поинтересовался журналист. – И как ее полное имя?
– Сильвия Катценхайд. А магазин так и называется – «Всякая всячина». Это в следующем квартале.
– Клатра обычно зовет ее «кошачьей задницей», – сообщила Ив, не обращая внимания на красноречивые вздохи сестер.
– Если пойдете к Сильвии, заткните уши ватой, – посоветовала рыжая.
– Сильвия очень разговорчива, – объяснила брюнетка.
– У нее словесный понос, – уточнила блондинка.
– Ив!!!
– Но ведь ты сама так сказала!
Квиллерен выходил из «Трех сестричек» легкой поступью. Уже за дверью он услышал, как малышка Ив говорит: «Ах, разве он не прелесть?»
Журналист гордо пригладил усы, раздумывая: ответить ли сначала на приглашение Мэри Дакворт или навестить сперва разговорчивую Сильвию Катценхайд. Еще в его списке была миссис Макгаффи, да и с откровенной Ив он, пожалуй, не прочь еще раз поговорить – наедине. Она, конечно, почти ребенок, но от детей тоже бывает польза. И очень, ну просто очень симпатичная
На Цвингер стрит сквозь зимние сумерки пробивалось неласковое солнце – не для того, чтобы обогреть замерзшие сердца и носы жителей Хламтауна, а чтобы превратить чудесный снег в грязную слякоть, на которой буксовали машины и падали пешеходы.
Квиллерен вспомнил о Коко и Юм-Юм. Счастливые эти коты: спят себе на подушках в тепле и сытости, и не надо им шататься в непогоду, искать выход из безвыходного положения, принимать решения… Давно он уже не советовался с Коко, – теперь настала пора.
У них была такая игра с тем самым толстым словарем: кот запускал в книгу лапу, Квиллерен открывал выбранную им страницу, и среди помещенных на ней статей обычно находилось нечто чрезвычайно подходящее к моменту. Невероятно? Да. Но это срабатывало. Пару месяцев назад Квиллерену выразили благодарность за розыск украденной коллекции нефрита, но он-то знал, что главная заслуга принадлежала Коко и Ною Вебстеру, составителю словаря. Что ж, попробуем снова поиграть.
Журналист вернулся домой, отворил дверь, но котов не нашел. Однако в комнате без него побывали. Квиллерен заметил некоторую перестановку и несколько новых безделушек. Модные подсвечники, которые ему нравились, исчезли с камина, а на их месте теперь стояла глиняная свинья с гнусной ухмылкой.
Он позвал нахлебников по именам и не получил ответа. Он обыскал всю комнату, открыл все двери и шкафы. Он опустился у камина на колени и заглянул в трубу. Вероятность слабая, но кто их знает, этих негодяев!
Стоя на четвереньках, голова в камине, шея неудобно выгнута, – и вдруг почувствовал сзади какое-то движение. Выбравшись из очага, Квиллерен увидел, как пропавшая парочка как ни в чем не бывало шествует по ковру – Коко, как всегда, немного впереди Юм-Юм. Они появились из ниоткуда, как это умеют только коты, и шли, высоко подняв хвосты, похожие на восклицательные знаки. Непредсказуемые животные могли и совершенно неслышно ступать своими мягкими лапками, и топать по полу, словно слоны в тяжелых деревянных башмаках.
– Ах вы, бесстыдники! – сказал Квиллерен.
– Йоу? – произнес Коко с вопросительной интонацией, которая как будто означала: «Ты нас звал? Что на обед?»
– Я искал вас повсюду! Где, черт возьми, вы прятались?
Ему показалось, что они шли из ванной комнаты.
Бесстыдники моргали ярко-голубыми глазами. Юм-Юм, между прочим, притащила во рту зубную щетку и уронила ее перед хозяином.
– Молодчинка! Где ты это нашла?
Она подняла ясные, раскосые и ничего не понимающие очи.
– Под ванной, милая?
Юм-Юм села, явно довольная собой, и Квиллерен погладил ее по головке, не замечая задумчивого выражения миндалевидных глаз Коко.
– Иди сюда, Коко, старина! – сказал он. – Давай поиграем.
Он хлопнул по обложке словаря – сигнал к началу. Коко вспрыгнул на книгу и – вжик-вжик – поточил когти о рваный переплет. Потом соскочил и отправился к подоконнику – смотреть на голубей.
– Игра! Помнишь игру? Поиграй в нее! – уговаривал Квиллерен, открывая книгу и показывая коту, что от него требуется. Коко не обратил на приглашение ни малейшего внимания. Он был слишком поглощен происходившим за окном. Журналист схватил Коко поперек туловища и поставил на открытый словарь. – Теперь играй, маленькая мартышка!
Но кот стоял, напряженно выгнув спину, и бросал на Квиллерена взгляды, которые иначе как оскорбительными не назовешь.
– Ладно! – разочарованно произнес журналист. – Ты уже не тот, что был раньше. Иди к своим дурацким голубям.
Коко вернулся к окну, за которым Бен Николас крошил хлеб птицам.
Квиллерен снова отправился на улицу. Когда он уже почти дошел до конца лестницы, из магазина выпорхнула Айрис Кобб.
– Ну как, весело вам в Хламтауне? – прощебетала она.
– Кое-что раскапываю, – ответил он. – Странно, почему полиция толком не расследовала смерть Энди. Неужели к вам не заходили следователи и не задавали вопросов?
Она растерянно покачала головой. Из магазина послышался хриплый мужской голос:
– А я скажу вам, почему этого не делали! Хламтаун – клоповник, а кому есть дело до того, что происходит в клоповнике?
Миссис Кобб объяснила, понизив голос:
– Эта тема – его больное место. Он вечно ругается с городским правлением. Конечно, Си Си, скорее всего, прав. Полиция с удовольствием назвала это несчастным случаем и закрыла дело. Хламтаун их не беспокоит. – Тут ее лицо оживилось: похоже, она обожала сенсации. – А почему вы спрашиваете о следователях? Вы что-то подозреваете?
– Ничего определенного, но эта смерть была слишком странной, чтобы списать ее в архив как несчастный случай.
– Может, вы и правы. Может, произошло что-то, о чем никто и не догадывается. – Она поежилась. – Мурашки по коже от таких мыслей… Кстати, я продала медные подсвечники из вашей спальни, но поставила взамен суссексскую свинью – очень редкую. Голова снимается, и из нее можно пить.
– Спасибо, – сказал Квиллерен.
Он стал спускаться с последних ступенек и вдруг резко остановился. Щетка, которую принесла Юм-Юм! У нее голубая ручка, а его щетка, кажется, была зеленой… Или нет?
Маленькая седая старушка в кресле-качалке напоминала отцветший одуванчик. Она равнодушно взглянула на Квиллерена и продолжала качаться.
– Я Джим Квиллерен из «Бега дня», – сказал журналист так вежливо, как только мог.
– Не-а, у меня не было таких страшно давно, – отвечала та пронзительным голосом. – Людям нравятся с фарфоровыми ручками идвойной крышкой.
Журналист окинул взглядом скопление неописуемого хлама и повысил голос:
– На чем вы специализируетесь, мисс Пибоди?
– Нет, сэр, я не снижаю цену! Не нравится – оставьте их в покое. Купит кто-нибудь другой.
Квиллерен поклонился и вышел из магазина.
Он прошел мимо бильярдного зала (с заколоченными окнами), мексиканского ресторанчика с вентилятором, гнавшим по тротуару горячий воздух (прогорклый жир, жареный лук, прокисшие скатерти), показался у фруктово-табачного магазина Папа Попопополуса.
Внутри стоял аромат перезревших бананов и перегретого примуса. Владелец сидел на оранжевой коробке, читал газету на родном языке и жевал прокуренный ус чрезвычайной пышности.
Квиллерен потопал ногами и похлопал руками в перчатках.
– Ну и холод, – пожаловался он.
Мужчина внимательно прислушался.
– Табака? – произнес он.
Квиллерен покачал головой.
– Нет, я просто зашел поговорить. Честно говоря, последняя пачка, что я у вас купил, оказалась не первой свежести. Попопополус поднялся и грациозно приблизился.
– Фрукт? Хорощий фрукт?
– Не думаю. Уютно тут у вас… Как давно вы в Хламтауне?
– Гранат? Хорощий гранат!
Хозяин продемонстрировал сморщенный плод с бледно-красной кожицей.
– Не сегодня, – ответил Квиллерен, поглядывая на дверь.
– Гранат делать детей!
Журналист поспешно ретировался. От двух протеже Энди, решил он, ему не суждено что-либо узнать.
Тут он заметил магазин «Три сестрички» с выставленными в витрине тазиками, кувшинами, плевательницами и неизбежной прялкой. Может, Арч Райкер и «оттягивается» от этой ерунды, но в намерения Квиллерена входило совсем иное. Он распрямил плечи и двинулся к магазину. Едва журналист открыл дверь, как его нос начал принимать радостные сигналы. Он чувствовал запах! Она?.. Не она?.. Да, пожалуй, это она… Похлебка из моллюсков!!!
Три женщины в оранжевых рабочих халатах перестали заниматься своими делами и повернулись к Квиллерену. Он, в свою очередь, уставился на них, потеряв на мгновение дар речи.
Женщина, которая сидела за столом и надписывала рождественские открытки, была брюнеткой с блестящими голубыми глазами и ямочками на щеках. Та, что чистила медный самовар, имела волосы роскошного рыжего цвета, зеленые глаза и ослепительную улыбку. На стремянке, развешивая гирлянды, стояла совсем юная миниатюрная блондинка со вздернутым носиком и красивыми ногами.
Лицо Квиллерена просветлело, способность говорить вернулась, и он наконец произнес:
– Я из «Бега дня».
– Да, мы знаем, – хором ответили сестры, а рыжая хрипловатым голосом добавила:
– Мы видела вас на аукционе и восхищались вашими усами. Самые сексуальные во всем Хламтауне! – Она подошла, прихрамывая – нога была в гипсе – и подала журналисту руку.
– Не обращайте внимания на мою сломанную кость. Я Клатра. Ужасное имя, правда?
– А я Амберина, – сказала брюнетка.
– А я Иврена, – прощебетали со стремянки. – Я в этом доме Золушка.
Рыжеволосая потянула носом.
– Ив, суп сейчас пригорит!
Маленькая блондинка спрыгнула со стремянки и кинулась в заднюю комнату.
Сияя ямочками, брюнетка повернулась к Квиллерену:
– Вы не откажетесь от тарелки супа? И чуточку сыра с крекерами?
Если бы они предложили сухари с гусиным жиром, он бы и то не отказался.
– Снимайте пальто, – сказала рыжая. – Здесь ужасно жарко.
Она скинула халат, открыв низкое декольте и большую часть своих пышных прелестей.
– Садитесь сюда, мистер Квиллерен. – Брюнетка убрала выбивалки с викторианского диванчика.
– Сигарету? – предложила рыжая.
– Я принесу вам пепельницу, – сказала брюнетка.
– Я курю трубку, – ответил Квиллерен, засовывая руку в карман и думая: видели бы сейчас меня ребята из отдела!
Он одновременно набивал трубку, слушал двоих сестричек и ухитрялся при этом осматривать магазин: оловянные солдатики, железные херувимы, ночные горшки и стол, сплошь покрытый жестянками из-под табака, крекеров, кофе и тому подобных вещей. Старые трафаретные надписи почти стерлись от ржавчины и царапин. У Квиллерена появилась идея: Арч Райкер говорил, что собирает жестяные коробки. Можно порадовать его дурацким рождественским подарком.
– Вы действительно продаете эти старые жестянки из-под табака? – спросил он. – Сколько вы хотите вон за ту маленькую, обшарпанную?
– Мы просим десять, – ответили сестры, но вам отдадим за пять.
– Беру, – сказал он и положил монету, не заметив, как хозяйки переглянулись.
Младшая подала суп в старинных полоскательных чашках.
– Только что звонила Дракониха, – сообщила она Квиллерену. – Хочет сегодня с вами встретиться.
Она казалась ужасно довольной ролью вестницы.
– Как она узнала, что я здесь?
– На этой улице все все знают, – сказала рыжеволосая.
– У Драконихи везде подслушивающие устройства, – прошептала младшая.
– Ив, не говори глупостей!
Сестры продолжали разговор на три голоса – Клатра хрипловато, Амберина с музыкальной интонацией, Иврена щебетала, вновь забравшись на стремянку.
Постепенно Квиллерен перевел разговор на Энди Гланца.
– Он был прекрасным парнем, – подняла брови рыжая, и в ее хриплом голосе зазвучала нежность.
– И такой человечный… – сказал журналист.
– Ну, Клатра вряд ли могла это заметить, – донеслось сверху, – она ведь пробуждает в мужчинах зверя.
– Ив! – раздался негодующий упрек.
– Но это правда! Ты сама так говорила.
Брюнетка поспешно перевела разговор на другое:
– Люди не верят, что мы сестры. На самом деле у нас одна мать, но разные отцы.
– Вы зарабатываете себе на жизнь в этом магазине?
– Господи, конечно нет! У меня есть муж, и я занимаюсь антиквариатом просто для удовольствия. Ив все еще ходит в школу – школу искусств, – а…
– А Клатра живет на алименты, – вставила Ив, и старшие сестры выразительно на нее посмотрели.
– В этом месяце дела идут ужасно, – пожаловалась брюнетка. – Только у Сильвии есть какой-никакой навар.
– А кто эта Сильвия?
– Богатая вдова, – сразу послышалось со стремянка.
– Сильвия торгует всякой всячиной.
– Ты вчера это не так называла! – с упреком произнесла Ив.
– А где ее магазин? – поинтересовался журналист. – И как ее полное имя?
– Сильвия Катценхайд. А магазин так и называется – «Всякая всячина». Это в следующем квартале.
– Клатра обычно зовет ее «кошачьей задницей», – сообщила Ив, не обращая внимания на красноречивые вздохи сестер.
– Если пойдете к Сильвии, заткните уши ватой, – посоветовала рыжая.
– Сильвия очень разговорчива, – объяснила брюнетка.
– У нее словесный понос, – уточнила блондинка.
– Ив!!!
– Но ведь ты сама так сказала!
Квиллерен выходил из «Трех сестричек» легкой поступью. Уже за дверью он услышал, как малышка Ив говорит: «Ах, разве он не прелесть?»
Журналист гордо пригладил усы, раздумывая: ответить ли сначала на приглашение Мэри Дакворт или навестить сперва разговорчивую Сильвию Катценхайд. Еще в его списке была миссис Макгаффи, да и с откровенной Ив он, пожалуй, не прочь еще раз поговорить – наедине. Она, конечно, почти ребенок, но от детей тоже бывает польза. И очень, ну просто очень симпатичная
На Цвингер стрит сквозь зимние сумерки пробивалось неласковое солнце – не для того, чтобы обогреть замерзшие сердца и носы жителей Хламтауна, а чтобы превратить чудесный снег в грязную слякоть, на которой буксовали машины и падали пешеходы.
Квиллерен вспомнил о Коко и Юм-Юм. Счастливые эти коты: спят себе на подушках в тепле и сытости, и не надо им шататься в непогоду, искать выход из безвыходного положения, принимать решения… Давно он уже не советовался с Коко, – теперь настала пора.
У них была такая игра с тем самым толстым словарем: кот запускал в книгу лапу, Квиллерен открывал выбранную им страницу, и среди помещенных на ней статей обычно находилось нечто чрезвычайно подходящее к моменту. Невероятно? Да. Но это срабатывало. Пару месяцев назад Квиллерену выразили благодарность за розыск украденной коллекции нефрита, но он-то знал, что главная заслуга принадлежала Коко и Ною Вебстеру, составителю словаря. Что ж, попробуем снова поиграть.
Журналист вернулся домой, отворил дверь, но котов не нашел. Однако в комнате без него побывали. Квиллерен заметил некоторую перестановку и несколько новых безделушек. Модные подсвечники, которые ему нравились, исчезли с камина, а на их месте теперь стояла глиняная свинья с гнусной ухмылкой.
Он позвал нахлебников по именам и не получил ответа. Он обыскал всю комнату, открыл все двери и шкафы. Он опустился у камина на колени и заглянул в трубу. Вероятность слабая, но кто их знает, этих негодяев!
Стоя на четвереньках, голова в камине, шея неудобно выгнута, – и вдруг почувствовал сзади какое-то движение. Выбравшись из очага, Квиллерен увидел, как пропавшая парочка как ни в чем не бывало шествует по ковру – Коко, как всегда, немного впереди Юм-Юм. Они появились из ниоткуда, как это умеют только коты, и шли, высоко подняв хвосты, похожие на восклицательные знаки. Непредсказуемые животные могли и совершенно неслышно ступать своими мягкими лапками, и топать по полу, словно слоны в тяжелых деревянных башмаках.
– Ах вы, бесстыдники! – сказал Квиллерен.
– Йоу? – произнес Коко с вопросительной интонацией, которая как будто означала: «Ты нас звал? Что на обед?»
– Я искал вас повсюду! Где, черт возьми, вы прятались?
Ему показалось, что они шли из ванной комнаты.
Бесстыдники моргали ярко-голубыми глазами. Юм-Юм, между прочим, притащила во рту зубную щетку и уронила ее перед хозяином.
– Молодчинка! Где ты это нашла?
Она подняла ясные, раскосые и ничего не понимающие очи.
– Под ванной, милая?
Юм-Юм села, явно довольная собой, и Квиллерен погладил ее по головке, не замечая задумчивого выражения миндалевидных глаз Коко.
– Иди сюда, Коко, старина! – сказал он. – Давай поиграем.
Он хлопнул по обложке словаря – сигнал к началу. Коко вспрыгнул на книгу и – вжик-вжик – поточил когти о рваный переплет. Потом соскочил и отправился к подоконнику – смотреть на голубей.
– Игра! Помнишь игру? Поиграй в нее! – уговаривал Квиллерен, открывая книгу и показывая коту, что от него требуется. Коко не обратил на приглашение ни малейшего внимания. Он был слишком поглощен происходившим за окном. Журналист схватил Коко поперек туловища и поставил на открытый словарь. – Теперь играй, маленькая мартышка!
Но кот стоял, напряженно выгнув спину, и бросал на Квиллерена взгляды, которые иначе как оскорбительными не назовешь.
– Ладно! – разочарованно произнес журналист. – Ты уже не тот, что был раньше. Иди к своим дурацким голубям.
Коко вернулся к окну, за которым Бен Николас крошил хлеб птицам.
Квиллерен снова отправился на улицу. Когда он уже почти дошел до конца лестницы, из магазина выпорхнула Айрис Кобб.
– Ну как, весело вам в Хламтауне? – прощебетала она.
– Кое-что раскапываю, – ответил он. – Странно, почему полиция толком не расследовала смерть Энди. Неужели к вам не заходили следователи и не задавали вопросов?
Она растерянно покачала головой. Из магазина послышался хриплый мужской голос:
– А я скажу вам, почему этого не делали! Хламтаун – клоповник, а кому есть дело до того, что происходит в клоповнике?
Миссис Кобб объяснила, понизив голос:
– Эта тема – его больное место. Он вечно ругается с городским правлением. Конечно, Си Си, скорее всего, прав. Полиция с удовольствием назвала это несчастным случаем и закрыла дело. Хламтаун их не беспокоит. – Тут ее лицо оживилось: похоже, она обожала сенсации. – А почему вы спрашиваете о следователях? Вы что-то подозреваете?
– Ничего определенного, но эта смерть была слишком странной, чтобы списать ее в архив как несчастный случай.
– Может, вы и правы. Может, произошло что-то, о чем никто и не догадывается. – Она поежилась. – Мурашки по коже от таких мыслей… Кстати, я продала медные подсвечники из вашей спальни, но поставила взамен суссексскую свинью – очень редкую. Голова снимается, и из нее можно пить.
– Спасибо, – сказал Квиллерен.
Он стал спускаться с последних ступенек и вдруг резко остановился. Щетка, которую принесла Юм-Юм! У нее голубая ручка, а его щетка, кажется, была зеленой… Или нет?
Глава 9
Квиллерен широким шагом направился к «Голубому дракону», вспоминая беззащитную Мэри, которую видел прошлой ночью. Но его встретила другая мисс Дакворт – такая, как в первый раз, – холодная и непроницаемая в своем японском кимоно. В магазине больше никого не было. Она села в резное тиковое кресло – высокая и прямая, как дымок, поднимающийся от ее сигареты.
– Мне передали, что вы звонили, – сказал он, немного разочарованный прохладным приемом. – Вы хотели меня видеть?
– Да. Я очень обеспокоена.
Она положила длинный мундштук и повернулась к нему.
– Что случилось?
– Прошлой ночью я совершила ошибку. Я боюсь, – сказала она, – что я говорила вчера слишком много.
– Мне передали, что вы звонили, – сказал он, немного разочарованный прохладным приемом. – Вы хотели меня видеть?
– Да. Я очень обеспокоена.
Она положила длинный мундштук и повернулась к нему.
– Что случилось?
– Прошлой ночью я совершила ошибку. Я боюсь, – сказала она, – что я говорила вчера слишком много.