Страница:
– Хочется надеяться, что вы правы. – Пэрис обхватила себя руками и потерла плечи, словно желая согреться. – Честно говоря, мне трудно представить человека, который шутил бы подобным образом, но пусть лучше это будет дурная шутка.
Карсон закончил разговор.
– Они вышли на этот номер. Сейчас его проверят, – сообщил он.
– Вы скажете мне, что удалось выяснить? – попросила Пэрис.
– Конечно, мисс Гибсон.
Стэн предложил проводить ее до дома, но сделал это очень неохотно, и у него явно отлегло от сердца, когда Пэрис отказалась. Криншоу пожелал всем спокойной ночи и ушел.
– Как нам связаться с вами, мисс Гибсон, когда у нас будет информация? – спросил Григс, когда они все вместе шли к выходу.
Пэрис дала ему свой домашний номер телефона и предупредила, что он не значится в справочнике.
– Я понимаю, мисс Гибсон.
Полицейских удивило, что именно Пэрис закрывает здание на ночь.
– Вы здесь одна каждую ночь? – спросил Карсон, провожавший ее до машины.
– Если не считать Стэна Криншоу.
– Что он делает на станции и как давно работает? Пэрис задумалась на секунду. Ничем особенным Стэн, собственно говоря, и не был занят, но сказала, что он радиоинженер.
– Стэн всегда рядом на тот случай, если оборудование вдруг выйдет из строя. Он работает на станции пару лет.
– И больше никого в ночной смене?
– Есть еще Марвин. Он работает здесь всего несколько месяцев. Уборщиком.
– И как его фамилия?
– Не знаю. А что?
– Ничего нельзя знать наверняка, – заметил Григс. – Вы ладите с этими парнями?
Пэрис рассмеялась:
– С Марвином никто не может поладить, но он не из тех, кто будет звонить по телефону, чтобы напугать. Он говорит только тогда, когда его о чем-то спрашивают и когда без слов нельзя обойтись. В основном он что-то бурчит себе под нос.
– А как насчет мистера Криншоу?
Пэрис показалось предательством говорить о Стэне у него за спиной. Если она будет откровенной, то описание получится весьма нелестным. Пэрис не стала входить в подробности.
– Мы отлично ладим. Я уверена, что ни один из них не мог скрываться под именем Валентино.
Григс улыбнулся ей и закрыл свой маленький блокнот.
– Никогда не повредит все хорошенько проверить.
Когда Пэрис открыла дверь в квартиру, ее телефон разрывался от звонков. Она поспешила снять трубку.
– Алло?
– Мисс Гибсон? Это офицер Григс.
– Слушаю.
– У вас все нормально?
– Да, я задержалась, пока отключала сигнализацию. Есть новости?
– Звонили из телефона-автомата недалеко от университетского кампуса. Туда поехала патрульная машина, но ребята никого не видели. Этот телефон рядом с аптекой, она закрывается в десять. Ни на улице, ни на парковке никого не оказалось.
Итак, они вернулись к тому, с чего начали. Пэрис в глубине души надеялась, что они найдут отчаявшегося парня, какого описывал Григс, потерянную душу, человека, который угрожал ей в тщетной попытке привлечь к себе внимание.
Тревога ее вернулась.
– И что теперь?
– Мы ничего не можем сделать, пока он снова не позвонит. Хотя вряд ли он позвонит еще. Возможно, кто-то хотел пощекотать вам нервы. Завтра вечером патрульная машина будет дежурить неподалеку от телефонной будки, полицейские будут наблюдать за всем, что происходит вокруг.
Вряд ли это разумно, но едва ли она может желать большего. Пэрис поблагодарила Григса и его напарника. Они сделали то, что должны были. Но страх уже поселился в душе Пэрис, и никакие доводы разума не могли с ним совладать. Сам звонок был подозрителен. Разве человек, если он и вправду жаждет внимания, не сделал бы все для того, чтобы его могли найти, идентифицировать, чтобы им занялась полиция, чтобы о нем написали в газетах?
Валентино воспользовался телефоном-автоматом специально, чтобы его не смогли выследить. Он не хотел, чтобы его обнаружили.
Эта тревожная мысль не давала Пэрис покоя, пока она шла в спальню. В доме стояла гнетущая тишина.
Соседние дома тоже стояли темные в этот час, но все же разница была. Из тех домов доносились звонкие голоса до сих пор не угомонившихся детей. Люди желали друг другу спокойной ночи, укладывались в свои постели, занимались любовью. В темноте тускло светили ночники в спальнях, жизнь затихала до утра.
В доме Пэрис, безупречно чистом, царил полумрак. Только ее шаги нарушали ночную тишину. Пэрис жила одна. Она не выбирала такую жизнь, но ей пришлось к ней привыкать.
Но этой ночью одиночество действовало ей на нервы, и все это из-за звонка Валентино.
У нее за плечами был многолетний опыт, она привыкла слушать чужие голоса, обращала внимание на нюансы, понимала невысказанное, отделяла правду от вымысла и слышала больше того, что говорилось вслух. Пэрис могла многое сказать о человеке только по его манере говорить. Звонки слушателей приносили ей радость, заставляли размышлять, анализировать, изредка – раздражали.
Но никому не удавалось напугать ее. До сегодняшнего вечера.
4
5
Карсон закончил разговор.
– Они вышли на этот номер. Сейчас его проверят, – сообщил он.
– Вы скажете мне, что удалось выяснить? – попросила Пэрис.
– Конечно, мисс Гибсон.
Стэн предложил проводить ее до дома, но сделал это очень неохотно, и у него явно отлегло от сердца, когда Пэрис отказалась. Криншоу пожелал всем спокойной ночи и ушел.
– Как нам связаться с вами, мисс Гибсон, когда у нас будет информация? – спросил Григс, когда они все вместе шли к выходу.
Пэрис дала ему свой домашний номер телефона и предупредила, что он не значится в справочнике.
– Я понимаю, мисс Гибсон.
Полицейских удивило, что именно Пэрис закрывает здание на ночь.
– Вы здесь одна каждую ночь? – спросил Карсон, провожавший ее до машины.
– Если не считать Стэна Криншоу.
– Что он делает на станции и как давно работает? Пэрис задумалась на секунду. Ничем особенным Стэн, собственно говоря, и не был занят, но сказала, что он радиоинженер.
– Стэн всегда рядом на тот случай, если оборудование вдруг выйдет из строя. Он работает на станции пару лет.
– И больше никого в ночной смене?
– Есть еще Марвин. Он работает здесь всего несколько месяцев. Уборщиком.
– И как его фамилия?
– Не знаю. А что?
– Ничего нельзя знать наверняка, – заметил Григс. – Вы ладите с этими парнями?
Пэрис рассмеялась:
– С Марвином никто не может поладить, но он не из тех, кто будет звонить по телефону, чтобы напугать. Он говорит только тогда, когда его о чем-то спрашивают и когда без слов нельзя обойтись. В основном он что-то бурчит себе под нос.
– А как насчет мистера Криншоу?
Пэрис показалось предательством говорить о Стэне у него за спиной. Если она будет откровенной, то описание получится весьма нелестным. Пэрис не стала входить в подробности.
– Мы отлично ладим. Я уверена, что ни один из них не мог скрываться под именем Валентино.
Григс улыбнулся ей и закрыл свой маленький блокнот.
– Никогда не повредит все хорошенько проверить.
Когда Пэрис открыла дверь в квартиру, ее телефон разрывался от звонков. Она поспешила снять трубку.
– Алло?
– Мисс Гибсон? Это офицер Григс.
– Слушаю.
– У вас все нормально?
– Да, я задержалась, пока отключала сигнализацию. Есть новости?
– Звонили из телефона-автомата недалеко от университетского кампуса. Туда поехала патрульная машина, но ребята никого не видели. Этот телефон рядом с аптекой, она закрывается в десять. Ни на улице, ни на парковке никого не оказалось.
Итак, они вернулись к тому, с чего начали. Пэрис в глубине души надеялась, что они найдут отчаявшегося парня, какого описывал Григс, потерянную душу, человека, который угрожал ей в тщетной попытке привлечь к себе внимание.
Тревога ее вернулась.
– И что теперь?
– Мы ничего не можем сделать, пока он снова не позвонит. Хотя вряд ли он позвонит еще. Возможно, кто-то хотел пощекотать вам нервы. Завтра вечером патрульная машина будет дежурить неподалеку от телефонной будки, полицейские будут наблюдать за всем, что происходит вокруг.
Вряд ли это разумно, но едва ли она может желать большего. Пэрис поблагодарила Григса и его напарника. Они сделали то, что должны были. Но страх уже поселился в душе Пэрис, и никакие доводы разума не могли с ним совладать. Сам звонок был подозрителен. Разве человек, если он и вправду жаждет внимания, не сделал бы все для того, чтобы его могли найти, идентифицировать, чтобы им занялась полиция, чтобы о нем написали в газетах?
Валентино воспользовался телефоном-автоматом специально, чтобы его не смогли выследить. Он не хотел, чтобы его обнаружили.
Эта тревожная мысль не давала Пэрис покоя, пока она шла в спальню. В доме стояла гнетущая тишина.
Соседние дома тоже стояли темные в этот час, но все же разница была. Из тех домов доносились звонкие голоса до сих пор не угомонившихся детей. Люди желали друг другу спокойной ночи, укладывались в свои постели, занимались любовью. В темноте тускло светили ночники в спальнях, жизнь затихала до утра.
В доме Пэрис, безупречно чистом, царил полумрак. Только ее шаги нарушали ночную тишину. Пэрис жила одна. Она не выбирала такую жизнь, но ей пришлось к ней привыкать.
Но этой ночью одиночество действовало ей на нервы, и все это из-за звонка Валентино.
У нее за плечами был многолетний опыт, она привыкла слушать чужие голоса, обращала внимание на нюансы, понимала невысказанное, отделяла правду от вымысла и слышала больше того, что говорилось вслух. Пэрис могла многое сказать о человеке только по его манере говорить. Звонки слушателей приносили ей радость, заставляли размышлять, анализировать, изредка – раздражали.
Но никому не удавалось напугать ее. До сегодняшнего вечера.
4
От невозможности пошевелиться у нее затекли руки и ноги, а от острого желания почесать пятку она едва не сходила с ума. Лицо саднило, она чувствовала, как оно опухает. У нее болело все тело.
«Вот сукин сын», – подумала она, не имея возможности обругать его вслух, поскольку рот ее был заклеен скотчем.
И почему она решила, что он особенный? Ведь он не водил ее в роскошные места и не тратил на нее деньги. Они нигде не бывали вместе, кроме этой жалкой квартирки.
Она ничего о нем не знала – ни где он работает, даже его имя оставалось для нее неизвестным. Никакая случайная деталь не помогла ей узнать хоть что-нибудь о нем. Никаких визитных карточек, ни писем, ни переадресованных журналов. Ни-че-ro. Он оставался для нее безымянным. Это должно было насторожить ее, во всяком случае, лишить его некоего ореола идеального мужчины, эдакого мачо.
Во время их второй встречи он сам упомянул о природе их отношений, так сказать, объявил основные правила. Он неторопливо втирал ароматное масло в ее тело, чтобы добиться определенного эффекта на фотографиях.
– Твоя подруга… та самая, с которой ты была в тот вечер, когда мы встретились…
– Ты имеешь в виду Мелиссу? – спросила она, чувствуя укол ревности. Неужели он хочет пригласить еще и Мелиссу, так сказать, устроить секс втроем? – А что такое?
– Ты говорила ей о нас?
– У меня не было такой возможности. Родители увезли ее на каникулы во Францию. Я с ней так и не увиделась.
– Кому-нибудь еще ты говорила обо мне и о том, чем мы здесь занимаемся?
– А как же! Я обо всем объявила родителям за завтраком. – Выражение его лица ее развеселило. Она хихикнула. – Вот глупый! Конечно же, я никому ничего не рассказывала.
– Ну и умница! Между нами возникло нечто особенное, и никто, кроме нас, не сможет это понять. Это наша тайна.
– Мы все будем держать в секрете. Я ведь даже имени твоего не знаю.
– Но ты знаешь меня. Разве этого мало?!
Он пристально посмотрел ей в глаза, и она вспомнила свое первое впечатление. Он как будто смотрел ей прямо в душу. Никаких сомнений, он, как и она, ощутил эту глубокую связь между ними. В конце концов, он в первый же вечер сказал ей, что любит ее.
Все эти ухищрения с квартирой, вероятно, требовались для того, чтобы скрывать его странное «хобби» от жены. Она легко могла представить его женушку, лицемерную ханжу, признающую только скучный секс, не думающую о его желании разнообразия и возбуждения. Заснять мастурбирующую жену? Вы в своем уме? Ни за что на свете. Возможно, достойная супруга не согласилась бы позировать даже с голой грудью.
В тот вечер он особенно пылко занимался с ней любовью. Он был полностью сосредоточен на ней. Она потеряла счет тому, сколько раз они делали «это». Но каждый раз все было иначе, поэтому она не скучала. Он не мог насытиться ею и сказал ей об этом. Головокружительный опыт, когда мужчина боготворит тебя, и не просто мужчина, а настоящий красавец, который может увлечь любую женщину. Тогда она думала, что ей никогда не захочется прекратить эти встречи.
Но, увы, все осталось в прошлом.
С каждым новым свиданием он становился все более ревнивым, его ревность была невыносима и начала действовать ей на нервы. Даже секс уже не радовал ее. Он не стоил всех этих разговоров о других мужчинах.
В этот раз она уже хотела было послать его подальше, но потом передумала. Едва ли он легко воспринял бы ее нежелание встречаться с ним. Она боялась, что он устроит жуткую сцену, но лучше она сделает его несчастным теперь, а не позже.
Он уже ждал ее в условленном месте. Теперь он уже не выглядел ни классным, ни крутым. Стоило ей только сесть к нему в машину, как он сразу на нее набросился:
– С кем ты была?
Предполагалось, что его ревность должна была ей льстить, но ей все это уже осточертело. Не было никакого настроения выдерживать еще один допрос с пристрастием.
– У тебя есть косячок?
Он уже знал, что она любит травку, и всегда держал немного для нее.
– В бардачке возьми.
Там было три упаковки. Она закурила и глубоко затянулась.
– Лучшее средство от головной боли. – Она со вздохом закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья.
– Кто он?
– Ты о чем?
– Не вешай мне лапшу на уши. – От его резкого тона она вздрогнула. – Ты ведь уже была сегодня с мужчиной, верно? – Его пальцы вцепились в руль. – Не утруждай себя, не лги. Я просто знаю, что ты занималась любовью с другим мужчиной. Я чувствую его запах.
Сначала она удивилась и занервничала, потому что он не ошибся. Неужели он следил за ней? Но смятение быстро сменилось гневом. Какого черта? Это не его дело, с кем она спит и когда.
– Послушай, наверное, нам не стоило встречаться сегодня, – сказала она как можно спокойнее. – У меня предменструальный синдром, и мне только не хватало, чтобы кто-то действовал мне на нервы. Давай разойдемся по-хорошему, ладно?
Его ярость испарилась, как весенний снег.
– Прости, что я накричал на тебя. Это просто… Я подумал…
– Что?
– Что у нас с тобой особенные отношения.
Вот когда ей надо было сказать, что она не хочет больше его видеть. Именно в этот момент, когда он сам подставился, но, черт побери, она упустила свой шанс. Вместо этого она заявила:
– Мне не нравится, когда ты выспрашиваешь меня, где я была, что я делала и с кем. Мне этого и дома хватает. – Она снова откинулась на сиденье и затянулась. – Или прекрати на меня давить, или отвези меня обратно к моей машине.
Он притих, казался подавленным и грустным, когда они вошли в квартиру.
– Вина хочешь?
– А разве я когда-нибудь отказывалась?
Она уже чувствовала себя лучше, спасибо травке. Ладно, один перетрах на прощание, и она объявит ему, что им придется видеться пореже – точнее, никогда больше, – а потом она выберется из этой помойки и никогда больше сюда не вернется.
Только свет от экрана монитора освещал эту комнату, где всегда были закрыты жалюзи. Еще одна ее фотография была на мониторе.
Увидев ее, она сказала:
– Это явно одна из тех, что была сделана «после». Я такая развратная девочка. Развратная, но милая, правда? – Она подмигнула ему, принимая из его рук бокал с вином, который он принес из кухни.
Она выпила его залпом, как воду, громко, сочно рыгнула и снова протянула ему бокал, требуя налить еще.
– Ты ведешь себя как шлюха. – Он спокойно взял у нее бокал, поставил на ночной столик и отвесил ей пощечину. Он ударил ее так сильно, что у нее из глаз брызнули слезы.
Она вскрикнула, но от потрясения не могла выговорить ни слова.
Он опрокинул ее на кровать. Она упала на спину. Комната поплыла у нее перед глазами. Похоже, она накачалась больше, чем думала. Это нехорошо. Она попыталась подняться.
– Эй, я не хочу…
– Нет, ты хочешь.
Он одной рукой прижимал ее к кровати, а другой расстегивал ремень и «молнию» на брюках. Потом он принялся срывать с нее одежду. Она отталкивала его руку, отбивалась, обзывала последними словами, но он не остановился.
Он вошел в нее с такой силой, что она вскрикнула. Он закрыл ей рот ладонью.
– Заткнись! – прошипел он так близко у ее лица, что она почувствовала, как капельки слюны упали ей на щеку.
Она укусила его за руку. Он вскрикнул и отдернул руку.
– Ты, ублюдок, – крикнула она, – а ну-ка, слезь с меня. К ее изумлению, он негромко засмеялся.
– Попалась. Ты решила, что я серьезно. Она перестала отбиваться.
– А?
– Я просто воплотил твою фантазию об изнасиловании.
– Ты псих, – буркнула она.
– Неужели? – Он снова вошел в нее. – И ты можешь сказать, что тебе это не нравится?
– Именно так. Мне это омерзительно. Я тебя ненавижу, сукин ты сын.
Он только улыбнулся, потому что вопреки этим словам ее тело отвечало ему. Когда все закончилось, они оба были без сил, их тела блестели от пота.
Он первым пришел в себя, встал и взял фотоаппарат.
– Не двигайся, – приказал он, делая один снимок за другим.
Сверкала вспышка, и она оказалась идеальной моделью, потому что буквально окаменела.
– Подожди, у меня возникла идея! – воскликнул он. Подождать, не двигаться? Ради бога! Она была такой сонной, что не могла пошевелиться. Скулу дергало. Как она объяснит домашним этот синяк? Господи, она все еще была в сандалиях. Очень смешно. Но она так устала, что не стала снимать их. И пртом, он же сказал ей не двигаться.
Возможно, она задремала на пару минут. Когда она проснулась, то увидела, что он наклонился над ней и связывает ее запястья галстуком.
– Это еще зачем?
– Для фотографии. Ты была плохой девочкой. Тебя надо наказать.
Он спрыгнул с кровати и навел фокус.
Именно в этот момент она поняла, что все идет как-то не так. У нее появились первые странные предчувствия. Она попыталась сесть.
– Разве я не говорила, что не люблю эти игры?
– Неважно, это наказание, – ответил он, подходя к торшеру и поворачивая абажур так, чтобы свет падал на ее тело.
Все, хватит, с нее довольно. Это их последняя встреча. Да, она позировала ему, это было забавно. Что-то новенькое, и ее заводили эти фотографии, когда она их потом рассматривала.
Но он ведет себя отвратительно, требует слишком много и совершенно непредсказуем.
– Послушай, – она помнила, что сказала это сурово, требовательно, – я хочу, чтобы ты немедленно развязал мне руки.
Закончив со светом, он принялся устанавливать треножник.
Она попробовала сменить тактику, ее голос смягчился.
– Я сделаю все, что ты захочешь. Ты же знаешь, так и будет. Тебе нужно только попросить.
Но он словно не слышал ее. Пока он отвлекся, ей удалось переползти к краю кровати. Она лежала и прикидывала расстояние до двери. Но когда она взглянула на нее, холодок страха пополз у нее по спине. Со стороны комнаты на двери не было ручки, только медный диск на том месте, где ей следовало быть.
Он наконец закончил возиться с фотоаппаратом. Почувствовав ее тревогу, он улыбнулся ей:
– И куда, интересно, ты собралась?
– Я хочу, чтобы ты меня развязал, – потребовала она.
– Ты испортила мне всю композицию, – мягко укорил он ее.
– Композицию, твою мать! Я ухожу!
Недаром она была в команде девушек-болельщиц. С удивительной ловкостью и силой она встала с кровати, но далеко уйти ей не удалось. Он схватил ее за волосы, потянул назад и снова бросил на простыни.
– Ты не можешь держать меня здесь, – крикнула она.
– Ты специально разрушила все, верно? – вдруг спросил он.
– Что разрушила?
– Наши отношения.
– Нет между нами никаких отношений, ты псих ненормальный.
– Ты не утерпела и изменила мне, как и все остальные. И ты думала, что я ничего не узнаю? Видишь ли, я тоже слушаю программу Пэрис Гибсон. Она дала твой звонок в эфир. Тысячи людей слышали, как ты говорила ей, что ты устала от меня, что я такой ревнивый собственник. Ты собиралась последовать ее совету и бросить меня, так?
– О господи!
Он стоял перед ней, бледный, со злыми глазами, и, кривя рот, бросал слова:
– Но понимаешь, ты не можешь обращаться с людьми, как с туалетной бумагой. Тебе это с рук не сойдет.
Он испугал ее, и она замолчала.
Он сделал еще несколько снимков, потом решил, что и ноги ей тоже надо связать. Она отбивалась так, словно от этого зависела ее жизнь, но в конце концов он ударил ее так, что у нее зазвенело в ушах и больше она ничего не слышала.
Когда она пришла в себя, то обнаружила, что ее руки и ноги привязаны к столбикам кровати, а рот заклеен. Квартира была пуста. Он ушел. Она была одна, и никто не знал, где она.
Шли часы, она думала о том, как ей выбраться, но возможности таяли одна за другой. У нее не было выхода. Ей не оставалось ничего другого, как дожидаться его возвращения и продолжения сексуальных игр, придуманных его больным воображением.
Господи, во что она ввязалась?
– Я надеюсь, что вам понравился вечер «Песни о любви». Жду встречи с вами завтра вечером. С вами была Пэрис Гибсон на волне 101.3 FM. Спокойной ночи.
Отлично. Теперь даже Пэрис не составит ей компанию.
«Вот сукин сын», – подумала она, не имея возможности обругать его вслух, поскольку рот ее был заклеен скотчем.
И почему она решила, что он особенный? Ведь он не водил ее в роскошные места и не тратил на нее деньги. Они нигде не бывали вместе, кроме этой жалкой квартирки.
Она ничего о нем не знала – ни где он работает, даже его имя оставалось для нее неизвестным. Никакая случайная деталь не помогла ей узнать хоть что-нибудь о нем. Никаких визитных карточек, ни писем, ни переадресованных журналов. Ни-че-ro. Он оставался для нее безымянным. Это должно было насторожить ее, во всяком случае, лишить его некоего ореола идеального мужчины, эдакого мачо.
Во время их второй встречи он сам упомянул о природе их отношений, так сказать, объявил основные правила. Он неторопливо втирал ароматное масло в ее тело, чтобы добиться определенного эффекта на фотографиях.
– Твоя подруга… та самая, с которой ты была в тот вечер, когда мы встретились…
– Ты имеешь в виду Мелиссу? – спросила она, чувствуя укол ревности. Неужели он хочет пригласить еще и Мелиссу, так сказать, устроить секс втроем? – А что такое?
– Ты говорила ей о нас?
– У меня не было такой возможности. Родители увезли ее на каникулы во Францию. Я с ней так и не увиделась.
– Кому-нибудь еще ты говорила обо мне и о том, чем мы здесь занимаемся?
– А как же! Я обо всем объявила родителям за завтраком. – Выражение его лица ее развеселило. Она хихикнула. – Вот глупый! Конечно же, я никому ничего не рассказывала.
– Ну и умница! Между нами возникло нечто особенное, и никто, кроме нас, не сможет это понять. Это наша тайна.
– Мы все будем держать в секрете. Я ведь даже имени твоего не знаю.
– Но ты знаешь меня. Разве этого мало?!
Он пристально посмотрел ей в глаза, и она вспомнила свое первое впечатление. Он как будто смотрел ей прямо в душу. Никаких сомнений, он, как и она, ощутил эту глубокую связь между ними. В конце концов, он в первый же вечер сказал ей, что любит ее.
Все эти ухищрения с квартирой, вероятно, требовались для того, чтобы скрывать его странное «хобби» от жены. Она легко могла представить его женушку, лицемерную ханжу, признающую только скучный секс, не думающую о его желании разнообразия и возбуждения. Заснять мастурбирующую жену? Вы в своем уме? Ни за что на свете. Возможно, достойная супруга не согласилась бы позировать даже с голой грудью.
В тот вечер он особенно пылко занимался с ней любовью. Он был полностью сосредоточен на ней. Она потеряла счет тому, сколько раз они делали «это». Но каждый раз все было иначе, поэтому она не скучала. Он не мог насытиться ею и сказал ей об этом. Головокружительный опыт, когда мужчина боготворит тебя, и не просто мужчина, а настоящий красавец, который может увлечь любую женщину. Тогда она думала, что ей никогда не захочется прекратить эти встречи.
Но, увы, все осталось в прошлом.
С каждым новым свиданием он становился все более ревнивым, его ревность была невыносима и начала действовать ей на нервы. Даже секс уже не радовал ее. Он не стоил всех этих разговоров о других мужчинах.
В этот раз она уже хотела было послать его подальше, но потом передумала. Едва ли он легко воспринял бы ее нежелание встречаться с ним. Она боялась, что он устроит жуткую сцену, но лучше она сделает его несчастным теперь, а не позже.
Он уже ждал ее в условленном месте. Теперь он уже не выглядел ни классным, ни крутым. Стоило ей только сесть к нему в машину, как он сразу на нее набросился:
– С кем ты была?
Предполагалось, что его ревность должна была ей льстить, но ей все это уже осточертело. Не было никакого настроения выдерживать еще один допрос с пристрастием.
– У тебя есть косячок?
Он уже знал, что она любит травку, и всегда держал немного для нее.
– В бардачке возьми.
Там было три упаковки. Она закурила и глубоко затянулась.
– Лучшее средство от головной боли. – Она со вздохом закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья.
– Кто он?
– Ты о чем?
– Не вешай мне лапшу на уши. – От его резкого тона она вздрогнула. – Ты ведь уже была сегодня с мужчиной, верно? – Его пальцы вцепились в руль. – Не утруждай себя, не лги. Я просто знаю, что ты занималась любовью с другим мужчиной. Я чувствую его запах.
Сначала она удивилась и занервничала, потому что он не ошибся. Неужели он следил за ней? Но смятение быстро сменилось гневом. Какого черта? Это не его дело, с кем она спит и когда.
– Послушай, наверное, нам не стоило встречаться сегодня, – сказала она как можно спокойнее. – У меня предменструальный синдром, и мне только не хватало, чтобы кто-то действовал мне на нервы. Давай разойдемся по-хорошему, ладно?
Его ярость испарилась, как весенний снег.
– Прости, что я накричал на тебя. Это просто… Я подумал…
– Что?
– Что у нас с тобой особенные отношения.
Вот когда ей надо было сказать, что она не хочет больше его видеть. Именно в этот момент, когда он сам подставился, но, черт побери, она упустила свой шанс. Вместо этого она заявила:
– Мне не нравится, когда ты выспрашиваешь меня, где я была, что я делала и с кем. Мне этого и дома хватает. – Она снова откинулась на сиденье и затянулась. – Или прекрати на меня давить, или отвези меня обратно к моей машине.
Он притих, казался подавленным и грустным, когда они вошли в квартиру.
– Вина хочешь?
– А разве я когда-нибудь отказывалась?
Она уже чувствовала себя лучше, спасибо травке. Ладно, один перетрах на прощание, и она объявит ему, что им придется видеться пореже – точнее, никогда больше, – а потом она выберется из этой помойки и никогда больше сюда не вернется.
Только свет от экрана монитора освещал эту комнату, где всегда были закрыты жалюзи. Еще одна ее фотография была на мониторе.
Увидев ее, она сказала:
– Это явно одна из тех, что была сделана «после». Я такая развратная девочка. Развратная, но милая, правда? – Она подмигнула ему, принимая из его рук бокал с вином, который он принес из кухни.
Она выпила его залпом, как воду, громко, сочно рыгнула и снова протянула ему бокал, требуя налить еще.
– Ты ведешь себя как шлюха. – Он спокойно взял у нее бокал, поставил на ночной столик и отвесил ей пощечину. Он ударил ее так сильно, что у нее из глаз брызнули слезы.
Она вскрикнула, но от потрясения не могла выговорить ни слова.
Он опрокинул ее на кровать. Она упала на спину. Комната поплыла у нее перед глазами. Похоже, она накачалась больше, чем думала. Это нехорошо. Она попыталась подняться.
– Эй, я не хочу…
– Нет, ты хочешь.
Он одной рукой прижимал ее к кровати, а другой расстегивал ремень и «молнию» на брюках. Потом он принялся срывать с нее одежду. Она отталкивала его руку, отбивалась, обзывала последними словами, но он не остановился.
Он вошел в нее с такой силой, что она вскрикнула. Он закрыл ей рот ладонью.
– Заткнись! – прошипел он так близко у ее лица, что она почувствовала, как капельки слюны упали ей на щеку.
Она укусила его за руку. Он вскрикнул и отдернул руку.
– Ты, ублюдок, – крикнула она, – а ну-ка, слезь с меня. К ее изумлению, он негромко засмеялся.
– Попалась. Ты решила, что я серьезно. Она перестала отбиваться.
– А?
– Я просто воплотил твою фантазию об изнасиловании.
– Ты псих, – буркнула она.
– Неужели? – Он снова вошел в нее. – И ты можешь сказать, что тебе это не нравится?
– Именно так. Мне это омерзительно. Я тебя ненавижу, сукин ты сын.
Он только улыбнулся, потому что вопреки этим словам ее тело отвечало ему. Когда все закончилось, они оба были без сил, их тела блестели от пота.
Он первым пришел в себя, встал и взял фотоаппарат.
– Не двигайся, – приказал он, делая один снимок за другим.
Сверкала вспышка, и она оказалась идеальной моделью, потому что буквально окаменела.
– Подожди, у меня возникла идея! – воскликнул он. Подождать, не двигаться? Ради бога! Она была такой сонной, что не могла пошевелиться. Скулу дергало. Как она объяснит домашним этот синяк? Господи, она все еще была в сандалиях. Очень смешно. Но она так устала, что не стала снимать их. И пртом, он же сказал ей не двигаться.
Возможно, она задремала на пару минут. Когда она проснулась, то увидела, что он наклонился над ней и связывает ее запястья галстуком.
– Это еще зачем?
– Для фотографии. Ты была плохой девочкой. Тебя надо наказать.
Он спрыгнул с кровати и навел фокус.
Именно в этот момент она поняла, что все идет как-то не так. У нее появились первые странные предчувствия. Она попыталась сесть.
– Разве я не говорила, что не люблю эти игры?
– Неважно, это наказание, – ответил он, подходя к торшеру и поворачивая абажур так, чтобы свет падал на ее тело.
Все, хватит, с нее довольно. Это их последняя встреча. Да, она позировала ему, это было забавно. Что-то новенькое, и ее заводили эти фотографии, когда она их потом рассматривала.
Но он ведет себя отвратительно, требует слишком много и совершенно непредсказуем.
– Послушай, – она помнила, что сказала это сурово, требовательно, – я хочу, чтобы ты немедленно развязал мне руки.
Закончив со светом, он принялся устанавливать треножник.
Она попробовала сменить тактику, ее голос смягчился.
– Я сделаю все, что ты захочешь. Ты же знаешь, так и будет. Тебе нужно только попросить.
Но он словно не слышал ее. Пока он отвлекся, ей удалось переползти к краю кровати. Она лежала и прикидывала расстояние до двери. Но когда она взглянула на нее, холодок страха пополз у нее по спине. Со стороны комнаты на двери не было ручки, только медный диск на том месте, где ей следовало быть.
Он наконец закончил возиться с фотоаппаратом. Почувствовав ее тревогу, он улыбнулся ей:
– И куда, интересно, ты собралась?
– Я хочу, чтобы ты меня развязал, – потребовала она.
– Ты испортила мне всю композицию, – мягко укорил он ее.
– Композицию, твою мать! Я ухожу!
Недаром она была в команде девушек-болельщиц. С удивительной ловкостью и силой она встала с кровати, но далеко уйти ей не удалось. Он схватил ее за волосы, потянул назад и снова бросил на простыни.
– Ты не можешь держать меня здесь, – крикнула она.
– Ты специально разрушила все, верно? – вдруг спросил он.
– Что разрушила?
– Наши отношения.
– Нет между нами никаких отношений, ты псих ненормальный.
– Ты не утерпела и изменила мне, как и все остальные. И ты думала, что я ничего не узнаю? Видишь ли, я тоже слушаю программу Пэрис Гибсон. Она дала твой звонок в эфир. Тысячи людей слышали, как ты говорила ей, что ты устала от меня, что я такой ревнивый собственник. Ты собиралась последовать ее совету и бросить меня, так?
– О господи!
Он стоял перед ней, бледный, со злыми глазами, и, кривя рот, бросал слова:
– Но понимаешь, ты не можешь обращаться с людьми, как с туалетной бумагой. Тебе это с рук не сойдет.
Он испугал ее, и она замолчала.
Он сделал еще несколько снимков, потом решил, что и ноги ей тоже надо связать. Она отбивалась так, словно от этого зависела ее жизнь, но в конце концов он ударил ее так, что у нее зазвенело в ушах и больше она ничего не слышала.
Когда она пришла в себя, то обнаружила, что ее руки и ноги привязаны к столбикам кровати, а рот заклеен. Квартира была пуста. Он ушел. Она была одна, и никто не знал, где она.
Шли часы, она думала о том, как ей выбраться, но возможности таяли одна за другой. У нее не было выхода. Ей не оставалось ничего другого, как дожидаться его возвращения и продолжения сексуальных игр, придуманных его больным воображением.
Господи, во что она ввязалась?
– Я надеюсь, что вам понравился вечер «Песни о любви». Жду встречи с вами завтра вечером. С вами была Пэрис Гибсон на волне 101.3 FM. Спокойной ночи.
Отлично. Теперь даже Пэрис не составит ей компанию.
5
Гэвин Мэллой напился. Приятный шум в голове от дешевой текилы уже не казался таким приятным. Слишком жарко, чтобы пить текилу. Надо было пить пиво. Но ему требовалось что-то более сильное, чтобы утопить свою тоску.
Черт побери, он никак не мог от нее избавиться.
Вечер был испорчен с самого начала. Выпивка не принесла ничего, кроме странного ощущения пустоты в голове, потливости и тошноты. Слезящимися глазами он посмотрел на ряд чахлых кедров и прикинул, сумеет ли добежать до них прежде, чем его вывернет. Пожалуй, нет.
И потом, некоторое время назад он видел парочку, скрывшуюся за этими деревьями. Если они по-прежнему заняты тем, ради чего туда ушли, то едва ли они обрадуются его появлению.
Он хихикнул при мысли об этом.
– Что тебя развеселило? – спросил его новый приятель, тыча кулаком в его живот.
Звали его Крэг, кажется. Фамилию Гэвин то ли не расслышал, а может, уже и забыл. У Крэга был пикап «Додж Рэм», огромный, черный, оснащенный по последнему слову техники. Такие бывают у плохих парней.
Гэвин, Крэг и еще несколько парней сидели в кузове пикапа, дожидаясь каких-нибудь событий. Чуть раньше мимо прошли девчонки, выпили с ними за компанию текилы, показали достаточно свои прелести, чтобы их всех завести, а потом ушли, пообещав вернуться, но пока так и не появились.
– Так чего ты ржал? – снова спросил Крэг.
– Просто так. Мысль в голову пришла.
– Какая?
И правда, о чем же он думал? Гэвин не мог вспомнить. Видно, чушь какая-нибудь.
– О моем папаше, – выпалил он. Он действительно помнил об отце весь вечер, как о занозе, которую никак не вытащить.
– А что с ним такое?
– Он будет писать кипятком, потому что я слинял сегодня вечером. Он меня вроде как наказал.
– Хреново.
– Тебя наказали? Тебе что, двенадцать лет? – насмешливо поинтересовался другой парень, имени которого Гэвин не знал. Этот кретин с плохой кожей и зловонным дыханием возомнил себя крутым, чего и в помине не было на самом деле.
Гэвин переехал из Хьюстона в Остин через неделю после окончания весеннего семестра. Найти летом новую компанию было непросто, но он прибился к этим парням. Они приняли его сразу же, как только поняли, что он тоже любит повеселиться.
– Ай-ай, Гэвин испугался папочки, – продолжал при-дурок.
– Еще чего! Просто противно, что он опять начнет меня воспитывать.
– Так избавь себя от этого, – посоветовал другой оптимист, который чуть раньше показывал Гэвину свою коллекцию презервативов. – Подожди, пока он заснет, а потом тихонько проберешься в дом.
– Я уже пробовал. Но он прямо как летучая мышь. Как будто у него работает внутренний радар.
Этот разговор превратил неудавшийся вечер в полный провал. Ничто уже не могло бы развеселить Гэвина, ни текила, ни возвращение девчонок. Все шансы были за то, что они вряд ли вернутся. Зачем им тратить время на таких неудачников, как они, как он?
Гэвин поднялся, встал на ноги, покачиваясь:
– Я лучше пойду. Если мне повезет, то я буду дома раньше его. Он у своей подруги.
Гэвин прошел между парнями, спрыгнул на землю. Но он не рассчитал расстояния до земли и не подумал о слабости в коленях, поэтому рухнул лицом в грязь.
Его новые приятели заорали, засвистели, заулюлюкали. Не в силах пошевелиться от хохота, Гэвин с трудом поднялся на ноги. Его футболка, мокрая от пота, была вся в грязи.
– До завтра, парни. – он поковылял прочь. Где же он оставил свою машину?
– Не забудь, завтра твоя очередь, ты приносишь выпивку! – крикнул ему Крэг.
– У меня в карманах пусто.
– Позаимствуй у папаши в баре, – посоветовал приятель.
– Не могу. Он проверяет бутылки.
– Господи, он что, копом работает в свободное время?
– Ладно, я что-нибудь придумаю, – пробормотал Гэвин и побрел в ту сторону, где предположительно стояла его машина.
– А что, если мисс Горячая попка придет и поинтересуется, где ты? – Это спросил прыщавый зануда. По его лицу блуждала мерзкая похабная ухмылка. – Что нам ей сказать? Что ты побежал домой под крылышко к папочке?
– Да пошел ты!
Кто-то из парней толкнул шутника в бок:
– Заткнись, придурок.
– Точно, оставь его в покое, – добавил парень с презервативами.
– Почему? Что я такого сделал? Ему негромко ответил Крэг:
– Она его бросила.
– Да ну? И когда?
Гэвин отошел достаточно далеко и не услышал, продолжения, но только обрадовался этому. Он не хотел больше ничего слышать.
Он увидел свою машину. Это было нетрудно, потому что среди остальных автомобилей она выглядела просто куском дерьма. Конечно, разве ему могли купить пикап или спортивную машину? Нет, ничего такого для Гэвина Мэл-лоя. О мотоцикле тоже можно забыть. Ему никто ничего такого не купит, пока за все платит его отец.
Машина Гэвина, изрядно повидавшая на своем веку, но все еще надежная, не испортила бы доброе имя даже почтенной матери семейства. Предполагалось, что Гэвин будет за нее благодарен.
Когда он нелестно отозвался о машине, папаша прочел ему нотацию:
– Автомобиль – это не игрушка, Гэвин, и не символ социального статуса. Это надежная первая машина. Когда ты докажешь, что ты достаточно ответственный молодой человек, чтобы заниматься ею и использовать без риска для себя и остальных, я подумаю о том, чтобы купить fe6e другую. А до тех пор… – И ля-ля-ля, и ля-ля-ля.
Гэвин стыдился своей машины. Когда осенью начнутся занятия в школе, он, вероятно, станет всеобщим посмешищем. Даже последний козел не захочет с ним общаться.
Он был не настолько пьян, чтобы не понимать, что в его состоянии не следовало бы садиться за руль. Но он усердно пытался сосредоточиться на дороге, отчего голова кружилась все сильнее.
Мэллой-младший не доехал до дома несколько кварталов, когда ему пришлось остановиться и выйти из машины. Его вырвало. Текила вылилась на несчастные цветы, заботливо посаженные вокруг почтового ящика. Кого-то ожидает отвратительный сюрприз, когда он придет за своей почтой. А что тогда говорить о почтальоне?
Гэвину стало немного легче, он сел в машину и доехал до нового дома, который купил для них отец. Гэвину дом нравился, особенно бассейн. Но он не хотел, чтобы отец знал об этом.
У него стало легче на душе, когда он увидел, что машины старика нет возле дома. Но Гэвин не стал рисковать, предполагая, что отец устроил для него ловушку. Он вошел через заднюю дверь и остановился, прислушиваясь. Его отец с удовольствием застукал бы его пробиравшимся в дом и с радостью отобрал бы у него сотовый телефон, компьютер и машину, сделав его разнесчастную жизнь еще несчастнее.
Это было жизненным предназначением его отца – делать Гэвина еще несчастнее.
Довольный тем, что дома никого не было, Гэвин поднялся в свою комнату. Старик наверняка еще у Лизы. Трахаются, как кролики. Они никогда не занимались этим здесь, в отцовской спальне. Неужели они считают его идиотом, не догадывающимся о том, что они занимаются сексом, когда отец остается у нее?
Лизу легко было представить в постели. У нее горячее тело. Но его старик? Занимается любовью? Нет, это невозможно! Гэвин не мог представить ничего более омерзительного.
Войдя в свою комнату, он первым делом включил компьютер, а потом уже свет. Гэвин не мог представить себе жизнь без компьютера. И как люди жили до того, как появились эти потрясающие машины? Если отец действительно хотел его наказать, то должен был отобрать у Гэви-на компьютер.
Гевин проверил, нет ли электронных писем. Пришло одно от матери. Его он стер, не читая. Она писала ему только для того, чтобы успокоить свою совесть, и он не желал видеть эти послания.
«Когда-нибудь ты поймешь, что так лучше для всех нас.
В первую очередь мы думали о тебе и твоем будущем, Гэвин.
Как только ты привыкнешь к переменам…»
Конечно, мамочка. Как скажешь, мамочка. Полная чушь, мамочка.
Гэвин сел к столу и начал писать письмо, но не матери. Его гнев против нее был ничто по сравнению с ненавистью к этому адресату. Но он и не собирался отправлять это письмо. Именно поэтому он излил всю свою ярость, мучившую его все эти дни.
«Почему ты решила, что ты невероятно сексуальная? – писал он. – Я видел и получше. И имел получше».
– Гэвин!
Когда зажглась люстра под потолком, Гэвин едва не описался от страха. Он быстро стер письмо, прежде чем отец мог прочитать строчки на экране. Он повернулся к отцу, надеясь, что не выглядит виноватым.
Черт побери, он никак не мог от нее избавиться.
Вечер был испорчен с самого начала. Выпивка не принесла ничего, кроме странного ощущения пустоты в голове, потливости и тошноты. Слезящимися глазами он посмотрел на ряд чахлых кедров и прикинул, сумеет ли добежать до них прежде, чем его вывернет. Пожалуй, нет.
И потом, некоторое время назад он видел парочку, скрывшуюся за этими деревьями. Если они по-прежнему заняты тем, ради чего туда ушли, то едва ли они обрадуются его появлению.
Он хихикнул при мысли об этом.
– Что тебя развеселило? – спросил его новый приятель, тыча кулаком в его живот.
Звали его Крэг, кажется. Фамилию Гэвин то ли не расслышал, а может, уже и забыл. У Крэга был пикап «Додж Рэм», огромный, черный, оснащенный по последнему слову техники. Такие бывают у плохих парней.
Гэвин, Крэг и еще несколько парней сидели в кузове пикапа, дожидаясь каких-нибудь событий. Чуть раньше мимо прошли девчонки, выпили с ними за компанию текилы, показали достаточно свои прелести, чтобы их всех завести, а потом ушли, пообещав вернуться, но пока так и не появились.
– Так чего ты ржал? – снова спросил Крэг.
– Просто так. Мысль в голову пришла.
– Какая?
И правда, о чем же он думал? Гэвин не мог вспомнить. Видно, чушь какая-нибудь.
– О моем папаше, – выпалил он. Он действительно помнил об отце весь вечер, как о занозе, которую никак не вытащить.
– А что с ним такое?
– Он будет писать кипятком, потому что я слинял сегодня вечером. Он меня вроде как наказал.
– Хреново.
– Тебя наказали? Тебе что, двенадцать лет? – насмешливо поинтересовался другой парень, имени которого Гэвин не знал. Этот кретин с плохой кожей и зловонным дыханием возомнил себя крутым, чего и в помине не было на самом деле.
Гэвин переехал из Хьюстона в Остин через неделю после окончания весеннего семестра. Найти летом новую компанию было непросто, но он прибился к этим парням. Они приняли его сразу же, как только поняли, что он тоже любит повеселиться.
– Ай-ай, Гэвин испугался папочки, – продолжал при-дурок.
– Еще чего! Просто противно, что он опять начнет меня воспитывать.
– Так избавь себя от этого, – посоветовал другой оптимист, который чуть раньше показывал Гэвину свою коллекцию презервативов. – Подожди, пока он заснет, а потом тихонько проберешься в дом.
– Я уже пробовал. Но он прямо как летучая мышь. Как будто у него работает внутренний радар.
Этот разговор превратил неудавшийся вечер в полный провал. Ничто уже не могло бы развеселить Гэвина, ни текила, ни возвращение девчонок. Все шансы были за то, что они вряд ли вернутся. Зачем им тратить время на таких неудачников, как они, как он?
Гэвин поднялся, встал на ноги, покачиваясь:
– Я лучше пойду. Если мне повезет, то я буду дома раньше его. Он у своей подруги.
Гэвин прошел между парнями, спрыгнул на землю. Но он не рассчитал расстояния до земли и не подумал о слабости в коленях, поэтому рухнул лицом в грязь.
Его новые приятели заорали, засвистели, заулюлюкали. Не в силах пошевелиться от хохота, Гэвин с трудом поднялся на ноги. Его футболка, мокрая от пота, была вся в грязи.
– До завтра, парни. – он поковылял прочь. Где же он оставил свою машину?
– Не забудь, завтра твоя очередь, ты приносишь выпивку! – крикнул ему Крэг.
– У меня в карманах пусто.
– Позаимствуй у папаши в баре, – посоветовал приятель.
– Не могу. Он проверяет бутылки.
– Господи, он что, копом работает в свободное время?
– Ладно, я что-нибудь придумаю, – пробормотал Гэвин и побрел в ту сторону, где предположительно стояла его машина.
– А что, если мисс Горячая попка придет и поинтересуется, где ты? – Это спросил прыщавый зануда. По его лицу блуждала мерзкая похабная ухмылка. – Что нам ей сказать? Что ты побежал домой под крылышко к папочке?
– Да пошел ты!
Кто-то из парней толкнул шутника в бок:
– Заткнись, придурок.
– Точно, оставь его в покое, – добавил парень с презервативами.
– Почему? Что я такого сделал? Ему негромко ответил Крэг:
– Она его бросила.
– Да ну? И когда?
Гэвин отошел достаточно далеко и не услышал, продолжения, но только обрадовался этому. Он не хотел больше ничего слышать.
Он увидел свою машину. Это было нетрудно, потому что среди остальных автомобилей она выглядела просто куском дерьма. Конечно, разве ему могли купить пикап или спортивную машину? Нет, ничего такого для Гэвина Мэл-лоя. О мотоцикле тоже можно забыть. Ему никто ничего такого не купит, пока за все платит его отец.
Машина Гэвина, изрядно повидавшая на своем веку, но все еще надежная, не испортила бы доброе имя даже почтенной матери семейства. Предполагалось, что Гэвин будет за нее благодарен.
Когда он нелестно отозвался о машине, папаша прочел ему нотацию:
– Автомобиль – это не игрушка, Гэвин, и не символ социального статуса. Это надежная первая машина. Когда ты докажешь, что ты достаточно ответственный молодой человек, чтобы заниматься ею и использовать без риска для себя и остальных, я подумаю о том, чтобы купить fe6e другую. А до тех пор… – И ля-ля-ля, и ля-ля-ля.
Гэвин стыдился своей машины. Когда осенью начнутся занятия в школе, он, вероятно, станет всеобщим посмешищем. Даже последний козел не захочет с ним общаться.
Он был не настолько пьян, чтобы не понимать, что в его состоянии не следовало бы садиться за руль. Но он усердно пытался сосредоточиться на дороге, отчего голова кружилась все сильнее.
Мэллой-младший не доехал до дома несколько кварталов, когда ему пришлось остановиться и выйти из машины. Его вырвало. Текила вылилась на несчастные цветы, заботливо посаженные вокруг почтового ящика. Кого-то ожидает отвратительный сюрприз, когда он придет за своей почтой. А что тогда говорить о почтальоне?
Гэвину стало немного легче, он сел в машину и доехал до нового дома, который купил для них отец. Гэвину дом нравился, особенно бассейн. Но он не хотел, чтобы отец знал об этом.
У него стало легче на душе, когда он увидел, что машины старика нет возле дома. Но Гэвин не стал рисковать, предполагая, что отец устроил для него ловушку. Он вошел через заднюю дверь и остановился, прислушиваясь. Его отец с удовольствием застукал бы его пробиравшимся в дом и с радостью отобрал бы у него сотовый телефон, компьютер и машину, сделав его разнесчастную жизнь еще несчастнее.
Это было жизненным предназначением его отца – делать Гэвина еще несчастнее.
Довольный тем, что дома никого не было, Гэвин поднялся в свою комнату. Старик наверняка еще у Лизы. Трахаются, как кролики. Они никогда не занимались этим здесь, в отцовской спальне. Неужели они считают его идиотом, не догадывающимся о том, что они занимаются сексом, когда отец остается у нее?
Лизу легко было представить в постели. У нее горячее тело. Но его старик? Занимается любовью? Нет, это невозможно! Гэвин не мог представить ничего более омерзительного.
Войдя в свою комнату, он первым делом включил компьютер, а потом уже свет. Гэвин не мог представить себе жизнь без компьютера. И как люди жили до того, как появились эти потрясающие машины? Если отец действительно хотел его наказать, то должен был отобрать у Гэви-на компьютер.
Гевин проверил, нет ли электронных писем. Пришло одно от матери. Его он стер, не читая. Она писала ему только для того, чтобы успокоить свою совесть, и он не желал видеть эти послания.
«Когда-нибудь ты поймешь, что так лучше для всех нас.
В первую очередь мы думали о тебе и твоем будущем, Гэвин.
Как только ты привыкнешь к переменам…»
Конечно, мамочка. Как скажешь, мамочка. Полная чушь, мамочка.
Гэвин сел к столу и начал писать письмо, но не матери. Его гнев против нее был ничто по сравнению с ненавистью к этому адресату. Но он и не собирался отправлять это письмо. Именно поэтому он излил всю свою ярость, мучившую его все эти дни.
«Почему ты решила, что ты невероятно сексуальная? – писал он. – Я видел и получше. И имел получше».
– Гэвин!
Когда зажглась люстра под потолком, Гэвин едва не описался от страха. Он быстро стер письмо, прежде чем отец мог прочитать строчки на экране. Он повернулся к отцу, надеясь, что не выглядит виноватым.