Брэдбери Рэй Дуглас. Сборник сборников

   Уильям Лэнтри вошел под широкую светлую арку. Это были настоящие врата, правда, без створок, которые нужно открывать и закрывать. Люди могли свободно входить и выходить, а внутри зимой и летом было тепло от огня, улетающего в трубу, через которую роторы, винты и насосы отправляли частицы серого пепла в пятнадцатикилометровую прогулку по небу.
   Это было тепло пекарни. Зал был выложен резиной, чтобы никто не шумел, даже если бы захотел. Откуда-то из укрытия доносилась музыка. Однако, это была не музыка смерти, а музыка жизни, солнца, живущего в крематории, или, во всяком случае, его ближайшего родственника, она примиряла людей с огнем, бушующим за толстой кирпичной стеной.
   Уильям Лэнтри сошел с подиума и оглянулся, услышав за спиной шум. Какой-то автомобиль-жук остановился перед входом. Зазвенел колокольчик, и, словно по чьему-то сигналу, музыка взлетела на экстатически высокие ноты.
   Из жука, открывающегося сзади, вышли люди, неся покрытый символом солнца золотой ящик двух метров длины. Из другого жука вышли родственники человека, что лежал в ящике, и двинулись к алтарю, на котором была надпись: ИЗ СОЛНЦА ТЫ ВЫШЕЛ И В СОЛНЦЕ ВЕРНЕШЬСЯ. Ящик поставили на алтарь — музыка звучала в высоких регистрах, начальник крематория сказал несколько слов, а потом служители взяли золотой ящик, подошли к прозрачной стене, открыли такой же прозрачный люк и сунули туда гроб. Через минуту раскрылись внутренние двери, и ящик скользнул в них.
   Служители ушли, родственники молча повернулись и вышли вон, музыка продолжала играть.
   Уильям Лэнтри подошел к люку и глянул на огромное сверкающее сердце крематория: оно горело равномерно, тихонько подпевая себе. Огня было так много, что он походил на золотую реку, текущую с земли на небо. Все, что бросали в эту реку, возносилось вверх и исчезало.
   Лэнтри снова почувствовал ненависть к этому чудовищу, к очищающему огню.
   Рядом с ним остановился какой-то человек.
   — Чем могу быть полезен, сэр?
   — Что? — Лэнтри резко повернулся. — Что вы сказали?
   — Я могу вам чем-нибудь помочь?
   — Я… то есть… — Лэнтри бросил взгляд на подиум и под арку. Руки у него тряслись. — Я никогда здесь не был.
   — Никогда? — удивился человек.
   Лэнтри понял, что ошибся, но было уже поздно.
   — Ну, не совсем так, — сказал он. — Просто ребенком человек не обращает на такие вещи внимания. Сегодня вечером я вдруг понял, что, собственно говоря, не знаю крематория.
   — Хотите взглянуть свежим взглядом, да? — Служитель усмехнулся. — Я с удовольствием провожу вас.
   — О, нет, не беспокойтесь. Это… это чудесное место.
   — Да, действительно, — с гордостью ответил служитель. — По-моему, это одно из прекраснейших мест на свете.
   Лэнтри решил, что должен объясниться.
   — Немногие из моих родственников умерли с того времени, когда я был ребенком. Собственно, ни одного. Поэтому я и не был здесь так долго.
   — Ага! — лицо человека, казалось, слегка потемнело.
   «А в чем дело теперь? — подумал Лэнтри. — В чем моя ошибка? Что я сделал? Если я не буду осторожен, то быстро попаду в эту огненную яму. Что творится с лицом этого типа? Он слишком интересуется мною».
   — Вы, случайно, не из тех, что недавно вернулись с Марса? — спросил служащий.
   — Нет. А почему вы спрашиваете?
   — Глупости, — служащий собрался уходить. — Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь прямо ко мне.
   — Только одно, — сказал Лэнтри.
   — Что же это?
   — А вот что! — И Лэнтри нанес ему сокрушительный удар по шее.
   Профессиональным взглядом он посмотрел на оператора огненной ловушки, потом, поддерживая безвольное тело, нажал кнопку, отворяющую теплые внешние дверцы, положил тело в шлюз — музыка заиграла громче, и увидел, как открываются внутренние дверцы. Тело упало в огненную реку, и музыка притихла.
   — Чистая работа, Лэнтри, чистая работа.
 
   Минутой позже в зал вошел другой служитель — Лэнтри стоял, и лицо его отражало приятное возбуждение. Служащий огляделся, будто кого-то искал, и двинулся к Лэнтри.
   — Чем могу быть полезен, сэр? — спросил и этот.
   — Я просто стою и смотрю.
   — Уже поздно, — сказал служитель.
   — Я не могу уснуть.
   Снова ошибка: в этом мире никто не страдал бессонницей. А если вдруг она приходила, включали гипнотизер, и через шестьдесят секунд человек уже храпел. Он был буквально набит неподходящими ответами. Сначала он ошибся, сказав, что никогда не был в крематории. А ведь знал, что всех детей, начиная с четырехлетнего возраста, ежегодно привозят сюда на экскурсию, чтобы привить им идею чистого погребения в огне. Смерть — это яркий огонь, тепло и солнце, а вовсе не вечный мрак. Это важный элемент их воспитания. А он, бледный глупец, немедленно выказал свое невежество.
   И еще одно — эта его бледность. Он посмотрел на свои руки и с ужасом понял, что бледных людей в этом мире больше нет. Его бледность подозрительна, и поэтому первый же человек спросил, не из тех ли он, что вернулись с Марса. А этот второй чист, сияет, пышет здоровьем и энергией. Лэнтри спрятал бледные руки в карманы, решив не обращать внимания на озабоченный взгляд служителя.
   — Вернее сказать, — поправился Лэнтри, — я не хотел спать. Мне хотелось подумать.
   — Недавно прошла церемония? — спросил служитель, оглядываясь по сторонам.
   — Не знаю, я только что вошел.
   — Мне показалось, что шлюз открылся и закрылся.
   — Не знаю, — сказал Лэнтри.
   Служитель нажал какую-то кнопку.
   — Андерсон?
   — Слушаю.
   — Поищи Сауда. Хорошо?
   — Я позвоню в коридор, — и после паузы: — Я не могу его найти.
   — Спасибо, — служащий был заинтересован. Он вдруг принюхался.
   — Вы… вы ничем не пахнете?
   — Нет. А что?
   — Я чувствую что-то странное.
   Лэнтри стиснул в кармане нож и ждал.
   — Помню, когда я был ребенком, — сказал мужчина, — мы нашли в поле мертвую корову. Она лежала там дня два под жарким солнцем. Это тот самый запах. Интересно, откуда он здесь?
   — Я знаю откуда, — спокойно сказал Лэнтри и вытянул руку. — Отсюда.
   — Что-о?!
   — Это я так пахну.
   — Вы?
   — Я мертв уже несколько сотен лет.
   — Странные у вас шуточки, — сказал мужчина.
   — Очень странные, — Лэнтри вынул нож. — Вы знаете, что это?
   — Перочинный нож.
   — А вы еще пробуете ножи на людях!
   — Что вы хотите сказать?
   — Ну, убиваете вы их ножами, револьверами или ядом?
   — Нет, у вас в самом деле странные шуточки, — мужчина растерянно улыбнулся.
   — Я хочу вас убить, — сказал Лэнтри.
   — Никто никого не убивает.
   — Это сейчас, а раньше убивали.
   — Знаю.
   — Значит, это будет первое убийство за триста лет. Я только что убил вашего коллегу и сунул в печь.
   Слова эти настолько потрясли служителя отсутствием логики, что он позволил Лэнтри спокойно подойти к нему и приставить нож к его груди.
   — Я убью вас.
   — Это идиотизм, — сказал одеревеневший мужчина. — Этого давно не делают.
   — Смотрите, как это просто.
   Нож вонзился в грудную клетку, мужчина некоторое время смотрел вытаращенными глазами, потом упал. Лэнтри подхватил падающее тело.
 

3

 
   Труба в Салеме взорвалась в шесть часов утра. Огромный костер разлетелся на десять тысяч кусочков, и они засыпали землю, небо и дома, полные спящих людей. Везде воцарились огонь и грохот, и огонь был сильнее, чем тот, что осень зажгла на холмах.
   В момент взрыва Лэнтри был в пяти милях от крематория. Он видел исполинскую кремацию города. Он покивал головой, захохотал и радостно захлопал в ладоши.
   Все шло довольно легко. Идешь и убиваешь людей, которые не верят в убийство, которые слышали о нем, как о туманном, давно исчезнувшем варварском обычае. Входишь в центр управления крематорием и спрашиваешь, как его обслуживать, а оператор все тебе объясняет, ибо в этом мире все говорят правду, никто не лжет, потому что нет причин для лжи: попросту не существует опасностей, которых можно избежать, обманывая другого. На свете есть только один преступник, но никто не знает, что он существует.
   Невероятная удача. Оператор показал ему, как действует крематорий, какие регуляторы и какие рычаги управляют огнем. Лэнтри с удовольствием побеседовал с ним. Спокойный свободный мир, в котором люди верят друг другу. Минутой позже Лэнтри вонзил нож в тело оператора, установил регуляторы давления на максимум с получасовым замедлением и, посвистывая, покинул крематорий.
   Теперь все небо закрывала огромная черная дымная туча.
   — Это только начало, — сказал Лэнтри, глядя в небо. — Я уничтожу их всех, прежде чем кто-либо начнет подозревать, что появился человек, лишенный морали. Они не приняли во внимание такого отщепенца. Я вне пределов их понимания. Я непонятен, невозможен, следовательно, не существую. Боже мой, я могу убить сотни тысяч, прежде чем они поймут, что в мире вновь появился убийца. Каждый раз я могу делать это так, что все будет выглядеть несчастным случаем. Такая великолепная идея, что просто не верится!
   Огонь жег город, а Лэнтри до утра сидел под деревом. Потом он нашел среди холмов какую-то пещеру и улегся спать.
   На закате его разбудил сон об огне. Ему снилось, что его втолкнули в крематорий, и пламя разорвало его на куски, и он сгорел без остатка. Он сел на земле и улыбнулся сам себе. В голову ему пришла одна мысль.
   Он спустился в город, нашел телефонную будку и набрал номер станции.
   — Пожалуйста, соедините с полицией.
   — Как? — спросила телефонистка.
   — С Силами Порядка, — уточнил он.
   — Я соединю вас с Секцией Дел Мира, — ответила она наконец.
   Он почувствовал легкую пульсацию страха, словно тикал маленький будильник. Допустим, что телефонистка сочла слово «полиция» анахронизмом, записала номер будки, из которой звонили, и вышлет кого-нибудь проверить. Нет, она не могла этого сделать. Почему она должна кого-то подозревать? Эта цивилизация не знает параноиков.
   — Хорошо, соедините с Секцией Дел Мира, — сказал он.
   Сигнал. Потом мужской голос:
   — Секция Дел Мира, у телефона Стефанс.
   — Пожалуйста, свяжите меня с Отделом Убийств, — сказал Лэнтри, улыбаясь.
   — С чем?
   — Кто расследует убийства?
   — Простите, о чем вы говорите?
   — Ошибка. — Лэнтри повесил трубку, посмеиваясь в кулак. — Смотрите-ка, у них нет Отдела Убийств. Раз нет убийств, значит, не нужны и следователи. Прекрасно, великолепно!
   Телефон зазвонил. Лэнтри поколебался и снял трубку.
   — Скажите, — произнес голос, — кто вы такой?
   — Человек, который звонил отсюда, только что вышел, — сказал Лэнтри и повесил трубку.
   Он сбежал. Они узнали его по голосу и, наверное, вышлют кого-нибудь для проверки. Люди ведь не лгут, а он именно солгал. Они знают его голос. Он солгал, а значит, ему нужен психиатр. Они придут, чтобы забрать его и проверить, почему и зачем он солгал. Значит, нужно бежать.
   Ему нужно быть внимательнее. Он ничего не знает об этом мире, об этом странном, ученом, правдивом, высоко моральном мире. Ты бледен — и тебя уже подозревают. Не спишь — ты подозрителен вдвойне. Не моешься и воняешь, как… дохлая корова? — ты трижды подозрителен. Буквально все выдает тебя.
   Нужно идти в библиотеку, но это тоже опасно. Как теперь выглядят библиотеки? Может, люди держат книги дома и больше публичные библиотеки не нужны?
   И все же он решил рискнуть. Его архаическая речь тоже может вызвать подозрения, но теперь самое важное — узнать как можно больше об этом мире, в который он вернулся. Он остановил какого-то человека.
   — Как пройти в библиотеку?
   Человек не удивился.
   — Вторая улица на восток и первый переулок на север.
   — Спасибо.
   Через несколько минут он уже входил в библиотеку.
   — Чем могу служить, сэр?
   Он взглянул на библиотекаршу. «Чем могу служить», «Чем могу служить?» Какие услужливые люди!
   — Я хотел бы Эдгара Аллана По.
   Он внимательно подбирал слова, он не сказал «почитать», боясь, что книг уже нет, что книгопечатание — вещь давно позабытая… Быть может, все книги имеют теперь форму трехмерных фильмов с полным текстом. Но какой, черт побери, можно сделать фильм из Сократа, Шопенгауэра, Ницше или Фрейда?
   — Повторите фамилию еще раз.
   — Эдгар Аллан По.
   — Такого автора нет в каталоге.
   — Очень вас прошу, проверьте еще раз.
   Она проверила.
   — Ах, да. Здесь на карточке стоит красный кружок. Это один из авторов, чьи книги сожгли на Великом Костре в две тысячи двести шестьдесят пятом году.
   — Как я мог не знать!
   — Ерунда, — сказала она. — Вы много о нем слышали?
   — У него были довольно интересные, хотя и варварские взгляды на смерть, — сказал Лэнтри.
   — Ужасно, — сказала она, морща нос. — Чудовищно.
   — Да. Чудовищно. Точнее, отвратительно. Хорошо, что его сожгли. А может, у вас есть что-нибудь Лавкрафта?
   — Это о сексе?
   Лэнтри рассмеялся.
   — Нет, что вы.
   Она снова просмотрела карточки каталога.
   — Его тоже сожгли. Вместе с По.
   — Полагаю, то же случилось и с Машеном, Дерлетом и Бирсом?
   — Да. — Она закрыла шкафчик с каталогом, — всех сожгли. И слава Богу.
   Она посмотрела на него с интересом.
   — Держу пари, что вы недавно вернулись с Марса.
   — Почему вы так думаете?
   — Вчера здесь был один человек, он тоже вернулся с Марса. Он, как и вы, интересовался литературой о сверхъестественных явлениях. Оказывается, на Марсе есть «могилы».
   — А что такое «могилы»? — Лэнтри учился держать язык за зубами.
   — Знаете, это что-то такое, в чем когда-то хоронили людей.
   — Что за варварский обычай. Ужасно!
   — Правда? Так вот, эти самые марсианские могилы заинтересовали этого молодого ученого. Он пришел и спросил, нет ли у нас тех авторов, которых вы назвали. Конечно, от их книг не осталось и следа.
   Она посмотрела на его бледное лицо.
   — Вы ведь с Марса, правда?
   — Да, — сказал он, — я вернулся несколько дней назад.
   — Того молодого человека звали Бюрк.
   — Так это был Бюрк! Я хорошо его знаю!
   — Простите, что не смогла вам помочь. Вам бы стоило принять немного витаминов и позагорать под кварцевой лампой. Вы ужасно выглядите, мистер…
   — Лэнтри. Я так и сделаю. Большое спасибо. Спокойной ночи, — сказал он и вышел.
 
   Ох, как старательно балансировал он в этом мире! Словно таинственный, бесшумно вертящийся гироскоп. В восемь вечера он с интересом заметил, что на улицах не так уж много света. На каждом углу стояли фонари, но сами дома были освещены слабо. Может, эти странные люди не боялись темноты? Вздор! Все боятся мрака. Даже он боялся, когда был ребенком. Это так же нормально, как еда и сон.
   Какой-то маленький мальчик бежал по улице, а за ним — шестеро других. Они выли, верещали и кувыркались в листьях на темной и холодной октябрьской траве. Лэнтри следил за ними несколько минут, потом обратился к одному из мальчиков, который тяжело дышал, как будто надувал дырявую бумажную сумку.
   — Эй! — сказал Лэнтри. — Устанешь.
   — Конечно, — ответил мальчик.
   — Ты можешь сказать мне, почему на улицах так мало фонарей?
   — А почему вы спрашиваете?
   — Я учитель и хочу проверить, знаешь ли ты, — сказал Лэнтри.
   — Ну, хорошо, — ответил мальчик. — Их мало, потому что они не нужны.
   — Но ведь ночью становится темно.
   — Ну и что?
   — Не боишься? — спросил Лэнтри.
   — Чего?
   — Темноты.
   — Ха! Ха! Ха! А почему я должен ее бояться?
   — Видишь ли, — сказал Лэнтри, — спускается мрак, становится темно. Фонари придумали затем, чтобы рассеивать этот мрак и отгонять страх.
   — Это смешно. Фонари ставят для того, чтобы видеть, куда идешь. Вот и все.
   — Ты не понимаешь, о чем я говорю, — сказал Лэнтри. — Может, ты хочешь сказать, что мог бы всю ночь просидеть на пустой площади и ничего бы не боялся?
   — Чего?
   — Чего, чего! Темноты!
   — Ха! Ха! Ха!
   — Пошел бы на гору и сидел бы там всю ночь в темноте?
   — Конечно.
   — И мог бы остаться один в пустом доме?
   — Ясно.
   — И не боялся бы?
   — Да нет же.
   — Ты маленький лгунишка!
   — Прошу не называть меня этим гадким словом! — крикнул мальчик.
   Это было действительно обидное слово. Пожалуй, самое. Но это маленькое чудовище разозлило Лэнтри.
   — Слушай, — сказал он, — посмотри мне в глаза…
   Мальчик посмотрел.
   Лэнтри оскалил зубы, вытянул руки, скрючил пальцы и скривился в чудовищной гримасе.
   — Ха! Ха! Ха! Какой вы смешной!
   — Что ты сказал?
   — Что вы смешной. Сделайте еще раз так же, сэр. Эй! Ребята, идите сюда! Этот мистер делает такие смешные вещи! Сделайте еще раз то же самое, а? Ну, пожалуйста!
   — Обойдетесь. Спокойной ночи! — И Лэнтри удалился.
   — Спокойной ночи! — закричал мальчик. — И помните о темноте!
   Все это от глупости, вульгарной бессмысленной глупости, за которую не приходится расплачиваться. Никогда в жизни он не видел ничего подобного! Воспитывать детей безо всякого воображения! Как можно радоваться детству, если ничего не выдумывать?
   Он перестал бежать, замедлил шаги и в первый раз начал сам себя анализировать. Он потер лицо ладонью, заметил, что стоит на улице между перекрестками, почувствовал страх и направился на угол, где горел фонарь.
   — Так лучше, — сказал он, вытягивая руки, словно хотел согреть их у огня.
   Он прислушивался, но услышал лишь короткие трели сверчков. Потом донеслось слабое шипение огня: небо прочертила ракета. Такой звук мог бы издавать фонарь, освещающий все вокруг.
   Он прислушался к голосам своего тела и впервые осознал, что в этом есть что-то странное. Оттуда не доносилось ни звука. Он не слышал шелеста воздуха в ноздрях и в груди. Его легкие не втягивали воздух и не выдыхали двуокись углерода — они бездействовали. Теплый воздух не касался волосков в ноздрях. Странно. Забавно. Звуки, которых вообще не слышно при жизни — дыхание, питающее тело — и все же, как сильно их не хватает, когда оно мертво.
   Звуки эти он слышал только в долгие ночи, когда он засыпал на дежурстве, а потом просыпался, прислушивался и сначала слышал тихий вдох носом, а потом глухой и глубокий красный шум крови в висках и ушах, в горле и ноющих болящих суставах, теплых бедрах и в груди. Все эти ритмы исчезли. Нет пульса ни в горле, ни на запястьях, грудь не вздымается. Нет шума крови, бегущей вверх и вниз, вокруг и вглубь. Теперь все было так, словно он снял трубку отключенного телефона.
   И все же он живет, точнее, двигается. Как же так вышло?
   Из-за одной единственной вещи.
   Ненависти.
   Она — его кровь, она кружит вверх и вниз, вокруг и вглубь, вверх и вниз, вокруг и вглубь. Она — его сердце, которое, хоть и не бьется, но все же теплое. Он весь… что? Злость. Зависть. Они сказали, что он больше не имеет права лежать в своем гробу, на кладбище. А он очень хотел. Ему никогда не хотелось снова встать и идти. Все эти века ему хватало того, что он лежал в глубокой могиле и сознавал, хотя и не чувствовал физически тиканья миллионов жуков-будильников вокруг, кружения земляных червей, похожих на клубящиеся мысли.
   Но вот пришли они и сказали: «Вылезай и поди в печь!» А это самое худшее, что можно сказать человеку. Ему нельзя приказывать. Если сказать ему, что он мертв, ему захочется жить. Если сказать, что вампиров не существует, он захочет стать вампиром просто так, из принципа, назло. Если ему сказать, что мертвый человек не может ходить, он наверняка опробует свои ноги. Если кто-нибудь скажет, что никто больше не убивает, он убьет. И именно он стал воплощением невозможного. Это они вызвали его к жизни своими делами и невежеством. О, как же они ошиблись! Это нужно им доказать, значит, быть по сему! Они говорят, что солнце и ночь одинаково хороши, что во мраке нет ничего плохого…
   — Темнота — это страх! — вполголоса крикнул он маленьким домикам. — Вы должны бояться! Слушайте! Было так всегда! Слушай, ты, уничтоживший Эдгара Аллана По и чудесного Лавкрафта, и ты, что сжег карнавальные маски, и ты, что уничтожил человеческие головы из высушенных тыкв! Я превращу ночь в то, чем она когда-то была, против чего человек защищался, строя свои освещенные города и плодя бесчисленных детей!
   И как бы в ответ ему низко пролетела ракета, волоча за собой султан огня. Лэнтри сжался и заскулил.
 

4

 
   До городка Сайнс-Порт было всего девять миль, и он явился туда перед рассветом. Но и это было подозрительно. В четыре утра какой-то серебряный жук остановился около него на дороге.
   — Хэлло! — крикнул мужчина из машины.
   — Хэлло, — устало ответил Лэнтри.
   — Куда это вы идете пешком? — спросил мужчина.
   — В Сайнс-Порт.
   — А почему не едете?
   — Я люблю ходить.
   — Никто не любит ходить. А может, вы больны?
   — Спасибо, но я действительно люблю ходить пешком.
   Мужчина заколебался, потом закрыл дверцу жука.
   — До свидания!
   Когда жук исчез за холмом, Лэнтри спрятался в ближнем лесу. Что это за мир, полный услужливых недотеп! Боже мой, когда ты идешь пешком, они подозревают, что ты болен. А это значит только одно: больше ему нельзя ходить пешком — он должен ездить. Нужно было принять предложение этого типа.
   Остаток ночи он шел поодаль от дороги, чтобы успеть укрыться в зарослях, когда будет проезжать какой-нибудь жук. Перед самым рассветом он заполз в пустую трубу сухого канала и закрыл глаза.
   Сон был таким ярким, будто все происходило наяву.
   Он увидел кладбище, где веками лежал и дозревал. Ранним утром послышались шаги землекопов — они возвращались, чтобы закончить работу.
   — Ты не подашь мне лопату, Джим?
   — Пожалуйста.
   — Минутку, минутку!
   — Что такое?
   — Взгляни-ка! Ведь мы вчера не закончили, правда?
   — Ну да.
   — Был еще один гроб, так?
   — Да.
   — Он и теперь здесь, но пустой.
   — Ты перепутал могилы.
   — Какая фамилия на камне?
   — Лэнтри. Уильям Лэнтри.
   — Это он, тот самый! Пропал…
   — Каким чудом?
   — Откуда мне знать? Вчера тело было на месте.
   — Откуда тебе знать? Мы же не заглядывали в гроб.
   — Люди не хоронили пустых гробов. Он был, а теперь его нет.
   — Может, все-таки, гроб был пуст?
   — Ерунда. Чувствуешь этот смрад? Наверняка там было тело.
   Минута молчания.
   — Надеюсь, его никто не забрал?
   — Зачем?
   — Как сувенир, может быть.
   — Не дури. Люди больше не крадут. Никто не крадет.
   — В таком случае есть только одно объяснение.
   — Ну?
   — Он встал и пошел.
   Пауза. В этом ярком сне Лэнтри ожидал услышать в ответ смех. Однако вместо смеха до него донесся голос могильщика, который сказал, чуть подумав:
   — Да. Так, наверное, и было. Встал и пошел.
   — Интересно, — сказал второй.
   — Пожалуй.
 
   Лэнтри проснулся. Все это было сном, но до чего же реалистичным. Как странно разговаривали эти люди, как ненатурально. Они говорили, как и должны говорить люди будущего. Люди будущего. Лэнтри криво улыбнулся. Для них это анахронизм. Это было будущее. Это происходит сейчас. Не в двадцатом веке, не через триста лет, а сейчас. О, как спокойно эти люди из сна сказали: «Встал и пошел», «Интересно», «Пожалуй…» Даже голоса у них не задрожали. Они не оглянулись тревожно назад, лопаты не дрогнули в их руках. Разумеется; примитивная логика предложила только одно объяснение — никто не украл труп, это наверняка, «никто не крадет». Труп просто-напросто встал и пошел. Труп мог уйти только сам. Из нескольких случайных слов могильщиков Лэнтри понял ход их мысли. Вот человек, который сотни лет находился в состоянии потайной жизни, но на самом деле не был мертв. Шум и суматоха вывели его из этого состояния.
   Каждый, наверное, слышал о маленьких зеленых жабах, которые в иле или во льду веками спят летаргическим сном. И о том, что ученые находят их, разогревают в руках, словно мраморные шарики, и жабы скачут и мигают.
   Не было ничего странного, что могильщики подумали то же самое и о Лэнтри.
   Но что будет, если, к примеру, завтра они увяжут между собой все факты? Если сопоставят исчезновение тела со взрывом крематория? Что будет, если этот Бюрк, который вернулся с Марса, попросит какие-нибудь книги, а библиотекарша скажет: «недавно здесь был ваш друг Лэнтри». И тогда он спросит: «Что за Лэнтри? Не знаю никого с такой фамилией». И она ответит: «Ах, значит, он солгал». А нынешние люди не лгут. И тогда все станет на место — точка за точкой, кусок за куском. Какой-то человек, бледный, хотя таких не бывает, солгал, а ведь люди не лгут; и какой-то человек шел по обочине сельской дороги, а люди больше не ходят пешком; и с кладбища исчезло тело; и взорвался крематорий; и, и, и…
   Они начнут его искать и в конце концов найдут. Его легко найти, ибо он ходит пешком, лжет и бледен. Они найдут его, схватят и швырнут в ближайший крематорий, и это будет мистер Уильям Лэнтри, и это точно, как дважды два четыре.
   Можно было сделать только одно. Он вскочил на ноги, широко открыл рот и вытаращил глаза, он дрожал всем телом. Он должен убивать, убивать без конца. Из врагов он должен сделать друзей, таких же, как он сам, пусть они ходят, хотя и не должны, пусть они будут бледны в этом царстве румяных лиц. Он должен убивать, убивать и еще раз убивать. Он должен производить трупы, мертвецов, покойников. Он должен уничтожать крематорий за крематорием. Взрыв за взрывом. Смерть за смертью.