Брэдфорд Барбара Тейлор. Состоятельная женщина. Книга 1

   Эдвин дал ей свечу, а другую взял сам.
   – Давай рассмотрим все хорошенько. – Он двинулся вперед и вдруг что-то задел ногой. Юноша посмотрел под ноги, опустив свечу, чтоб лучше видеть. – Эмма! Посмотри! Здесь жгли костер! – Он пнул ногой почерневшую, обуглившуюся деревяшку, и она тотчас же рассыпалась в прах. – Господи! Кто-то уже открыл эту пещеру до нас!
   – Ты прав, – подтвердила Эмма, пристально глядя на обуглившееся дерево. Но тут в дальнем углу она краем глаза увидела нечто, похожее на кучу мешков. – Вон там, Эдвин. Кажется, мешки.
   Он проследил взглядом за ее указательным пальцем и быстрым шагом пересек пещеру.
   – Да, это мешки. А на уступе над ними древний огарок сальной свечи. Идем же! Давай посмотрим, что еще мы сможем найти. Ты иди в ту сторону, а я буду осматривать с этой. – Голос его дрожал от нетерпения.
   Эмма шла медленно, держа свечу. Она настороженно вглядывалась в открывшееся перед ней пространство, поглядывала на твердый земляной пол, внимательно осматривала уходящие ввысь стены. К ее безмерному разочарованию, дальняя сторона пещеры оказалась совсем пустой. Она уже собиралась вернуться и вновь присоединиться к Эдвину, как вдруг зыбкое пламя свечи осветило часть гладкой стены. Эмма была уверена, что может различить на ней нечеткие значки, нацарапанные на поверхности. Она подбежала ближе и поднесла к стене свечу. Это были слова!
   Но тут Эмма от изумления затаила дыхание, ведь первое слово, которое она прочитала, было Элизабет. Она опустила свечу чуть ниже. Следующим словом было Элизабетта. А под ним – Изабелла. Медленно глаза Эммы спускались вниз по колонке слов, начертанных на стене пещеры. Лилибет. Бет. Бетти. Бесс. Элиза. Лиза. Лиса. Рядом с этой колонкой было вырезано огромными заглавными буквами одно-единственное слово. АДАМ. Девушка судорожно глотнула. Под этим именем было нарисовано маленькое сердечко, пронзенное стрелой, а в нем – просто буквы „А Э”.
   Взгляд Эммы был прикован к стене и этим двум буквам. Она вспомнила о медальоне, найденном в шкатулке матери, и холод сковал ее. „Только бы не моя мамочка и не он!”
   – Эмма! Эмма! Ты где? Ау! Ау-у-у!
   Девушка взяла себя в руки, услышав приближающиеся шаги Эдвина, звук которых гулко разносился по пещере. Она приоткрыла рот и снова закрыла его, вдруг засомневавшись в том, что сможет связно говорить. Наконец она отозвалась:
   – Я здесь.
   – И что же ты нашла? – спросил Эдвин, устремляясь в ее сторону. Она молча указала на надписи на стене. Глаза Эдвина зажглись при виде имени отца. – Адам! – изумленно прочел он, вцепившись взглядом в огромные буквы. – Да мой отец, должно быть, открыл эту пещеру много лет назад! – Он ликовал. – И посмотри, сколько здесь производных от имени Элизабет, даже по-итальянски и по-испански. Это очень интересно. Кем, ты думаешь, была или есть эта Элизабет?
   Эмма промолчала. Эдвин, казалось, не заметил ее оглушительного безмолвия, хотя она стояла совсем рядом с ним, неподвижная, как камень.
   – Думаю, что вряд ли стоит спрашивать об этом отца. Ну, как бы там ни было, давай еще немного поищем. – Восторг Эдвина еще не иссяк. Он кинулся на поиски, оставив Эмму у нацарапанных на стене слов, все еще не пришедшую в себя от того, что ей открылось.
   – Иди сюда, Эмма! Я еще что-то нашел, – крикнул Эдвин спустя несколько секунд. Эмма подавила в себе желание немедленно выбежать из пещеры и как бы нехотя подошла к нему. Эдвин стоял в углу у кучи мешков, держа в руке плоский овальный камешек. Он протянул его девушке и поднес ближе свечу. – Ты видишь, Эмма? На камне что-то нарисовано. Да это миниатюрный портрет женщины, сделанный маслом. Взгляни! Кажется, это тетя Оливия. Я уверен, что это она.
   Эмма ничего не сказала. Только мрачно подумала: „Нет, это не она. Это моя мама”.
   – Ты думаешь, что это не тетя Оливия?
   – Да нет, – вяло отозвалась Эмма. Эдвин сунул камень в карман.
   – Я, пожалуй, сохраню его, – пояснил он.
   Эмма поежилась, и свеча качнулась в ее руке. Эдвин не преминул заметить это.
   – Эмма, да ты замерзла, – посочувствовал он и обнял ее. Эмма с трудом сдержалась, чтобы не отпрянуть.
   – Да. Давай выберемся отсюда. На солнце теплее. – Не дожидаясь ответа, она вырвалась и побежала к выходу из пещеры. Девушка задула свечу и, поставив ее на уступ, стала выбираться наружу. Сначала согнувшись, потом ползком, она двигалась по штольне с невероятной скоростью, пока наконец не очутилась на свежем воздухе. Она вздохнула с облегчением. Никогда она больше не вернется туда. Никогда.
   Немного погодя появился Эдвин. Он взглядом отыскал Эмму. Она стояла под сенью Рэмсденских скал, отряхивая платье от пыли и грязи. Волосы ее развевались на ветру. Лицо было непроницаемым. Вглядевшись, он вдруг понял, что холод и отчужденность, как уже не раз бывало, вновь овладели им. Будучи чувствительной натурой и особенно к тому, что касалось Эммы, он тут же ощутил перемену в ее настроении. Что-то заныло в груди.
   Он подошел к ней и взял ее за руку.
   – Что случилось, Эмма?
   Она отвернулась, не ответив.
   – Что-то не так? – чуть громче спросил он. Девушка стряхнула его руку:
   – Нет, все так.
   – Но ты на себя не похожа. И выскочила из пещеры, как перепуганный кролик.
   – Да нет. Я просто замерзла, вот и все.
   Понимая, что теперь от нее ничего не добьешься, Эдвин отошел. Он стряхнул грязь с брюк и принялся собирать инструменты. В этот миг он почувствовал себя опустошенным. Эмма сидела на плоском камне, на котором отдыхала всегда. Он смотрел, как она приподняла тяжелую гриву своих волос и изящно откинула ее за спину. Потом она сложила руки на коленях и сидела, глядя далеко вперед, не отрывая глаз от вересковых пустошей и простирающейся за ними долины. Юноша улыбнулся. Эмма выглядела так неприступно, так величаво. Нет, царственно, поправил он сам себя: как высоко она держит голову, какая у нее необыкновенная осанка.
   Он медленно подошел к ней, стараясь выглядеть непринужденно. Сев на землю у ее ног, он поднял на нее глаза.
   – Тебе стало лучше? Теперь, когда ты на солнце, – отважился он тихо спросить.
   – Да, спасибо, – отозвалась Эмма, мельком взглянув на него.
   Эдвин вздрогнул. Она все еще была далекой и холодной. Он примостил голову на плоском камне и закрыл глаза, гадая, с чего это вдруг она стала с ним так сурова. Она намеренно отстраняется от него, он это понял. В груди заломило от боли, и уже знакомое чувство утраты охватило его.
   Тем временем изощренный ум Эммы лихорадочно работал. Как могла ее милая добрая мамочка дружить с Адамом Фарли? С этим ужасным человеком. И к тому же мама провела несколько лет своей юности в Рипоне с кузиной Фридой. И тут ее вдруг осенила мысль: ведь Элизабет – не такое уж редкое имя. Разве не могло быть вырезано на стене имя какой-нибудь другой Элизабет? Возможно, какой-нибудь девушки из аристократического рода, знавшей Адама Фарли в юности. Гораздо более вероятно, что он водил дружбу со знатной дамой, нежели с простолюдинкой. Но был еще и камень, который нашел Эдвин. И на нем действительно мог быть портрет Оливии Уэйнрайт, как думал Эдвин. По крайней мере, очень похоже. Затем она вспомнила о медальоне. Но и это ничего особенного не значило. Имена многих людей начинаются на букву „А”. Мама могла получить медальон от кого угодно. Теперь все эти доводы казались Эмме неопровержимыми. И поскольку мысль о дружбе ее матери с Адамом Фарли была невыносима для нее – ведь это могло очернить память о маме, – Эмма постепенно убедила себя в том, что Элизабет из пещеры это другая девушка.
   Она сразу повеселела. Посмотрела на Эдвина, мирно сидящего у ее ног. Бедняжка Эдвин! Она была жестока и несправедлива к нему, он же всегда такой милый и славный. Она легонько, почти игриво, похлопала его по плечу.
   Эдвин открыл глаза и не без опаски посмотрел наверх, не ведая, какое у нее настроение. К его большой радости, Эмма улыбалась ему своей прелестной лучезарной улыбкой, а в ее изумрудных глазах плясали ослепительные огоньки.
   – Мне кажется, уже пора поесть. Ты не проголодался, Эдвин?
   – Да я просто умираю с голоду! – Он был вне себя от счастья, увидев, что к ней вернулось хорошее настроение. Он вскочил и, подбежав к своему пиджаку, достал маленькие золотые карманные часы. – Эмма, да ведь уже полпятого! Я мгновенно распакую корзинку.
   Эмма засмеялась, покачивая головой, а Эдвин в замешательстве уставился на нее.
   – Что такое?
   – Как жаль, что ты себя не видишь, Эдвин Фарли! Ты похож на трубочиста: все лицо грязное и руки. Да ты только взгляни на мои! – Она подняла руки ладонями вверх. Он захохотал вместе с ней.
   – Я мигом сведу тебя вон к тому ручью, – крикнула девушка. Она вскочила и понеслась вниз по склону холма. Эдвин помчался за ней. Он догнал ее и ухватился за ее пояс. Она засмеялась и попыталась вырваться, но он крепко держал его. Они споткнулись и упали, и покатились вниз по вереску, все так же весело смеясь. Они докатились до самой кромки воды, и Эмма непременно упала бы в ручей, если б Эдвин не держал ее так крепко в своих объятиях.
   – Ты только посмотри, что ты наделал, Эдвин Фарли! – упрекнула Эмма сквозь смех, притворившись раздосадованной. – Ты все мое платье вымочил в ручье!
   Эдвин отпустил ее и сел, нетерпеливо откинув волосы со лба.
   – Прости, Эмма, но ведь это только с краю. Оно быстро высохнет на солнце.
   – Ага, надейсь.
   – Ты хотела сказать: „Да, надеюсь, что так”, Эмма, – поправил ее Эдвин.
   Девушка лукаво посмотрела на него и произнесла, подражая его интонации:
   – Да, Эдвин, ты совершенно прав. Я неправильно выразилась.
   Она очень усердно выговаривала слова, а ее голос, всегда такой нежный и певучий, стал настолько утонченно-рафинированным, что юноша раскрыл рот от изумления. Эмма ткнула его меж ребер.
   – Я сумею говорить, как ты, если захочу, – заявила она, доверительно пояснив: – Я частенько слушала, как говорит твоя тетя. У нее восхитительный голос и выговор.
   – У тебя тоже, Эмма, когда ты правильно произносишь слова и не съезжаешь на свой йоркширский диалект. – Он нежно ей улыбнулся. – Надеюсь, ты не против, что я указываю тебе на ошибки в твоей речи. Ведь ты сама меня просила.
   – Да, конечно. И я признательна тебе за это. – Она мысленно улыбнулась. Сознание того, что она так удивила его, необычайно щекотало ее самолюбие. Наклонившись к ручью, девушка смыла грязь с рук и, сложив их ковшиком, принялась плескать воду на лицо.
   Когда Эмма закончила приводить себя в порядок, Эдвин тоже умылся. А потом они сидели на берегу ручья, несущего свои воды вниз по каменистому склону, и весело разговаривали, как всегда радуясь тому, что они вместе.
   Эдвин восторженно мечтал о поступлении на юридический факультет Кембриджа и очень подробно рассказывал ей о профессии адвоката. А Эмма, в свою очередь, с гордостью рассказывала о Уинстоне и о том, как красиво он выглядел в форме Королевского флота, когда приезжал домой на побывку.
   Эмма внезапно замолчала и посмотрела на небо.
   – Странно, но мне показалось, что брызнул дождь.
   – Но небо ведь чистое, лишь пара маленьких тучек.
   – И все же лучше взять корзину и поторопиться в усадьбу.
   – Не глупи. Это всего лишь летний дождик. Он кончится через несколько минут.
   Но пока он говорил, мохнатые тучи, все быстрей набегавшие от кромки вересковых пустошей, поглотили тусклое солнце. Грянул гром. Казалось, что небо разверзлось, обнажив ослепительные клинки алмазно-белых молний, а затем стремительно наступила жуткая темнота, мгновенно окрасившая все небо, как черная краска окрашивает ткань, и поглотившая остатки света.
   – Скорее! – закричал Эдвин и быстро помог ей подняться. – Погода совершенно непредсказуема на этих богом забытых пустошах. Ни за что не угадаешь, когда разразится гроза.
   Вдвоем они вскарабкались на холм. Дождь хлестал как из ведра. Потоки воды лились неуемным водопадом. Когда они добрались до Рэмсденских скал, тьма стала кромешной, единственным источником света были резкие вспышки молний, насыщавшие небо электрическими разрядами. Эдвин и Эмма промокли до костей, по их одежде, волосам и лицам струилась вода.
   Эдвин схватил мешок и свой мокрый пиджак и кинул их Эмме.
   – Возьми вот это, – крикнул он и подтолкнул ее к расщелине.
   – Разве ты не хочешь, чтоб мы добежали до усадьбы? – возразила она.
   – Мы ни за что не добежим, Эмма. Мы попали в настоящую грозу. Взгляни на небо. Темно, как ночью. Не спорь! Скорей в пещеру, моя девочка. Там спокойно и сухо.
   Хотя Эмма решительно не хотела возвращаться в пещеру, ей пришлось признать, что предложение Эдвина не лишено здравого смысла. У них действительно не было другого выхода. В такую погоду на пустошах может быть крайне опасно. Она прижала мешок и пиджак к себе и, непреклонно сжав губы, полезла в расщелину. Эдвин следовал за ней, толкая перед собой корзину с едой.
   Когда они оказались в пещере, Эмма остановилась у входа, стараясь прийти в себя. Эдвин достал носовой платок, вытер мокрые руки и передал платок Эмме. А затем он стремительно развернул такую бурную деятельность, так энергично и умело, что Эмма на мгновение застыла ошеломленная. Сначала он зажег все свечи на уступе у входа и открыл корзину с едой.
   – Здесь есть „Санди газет”, – громко сказал Эдвин. – Я взял ее с собой почитать на случай, если ты опоздаешь. Она тоже пригодится. Нарви ее кусочками. – Он бросил газету к ногам девушки и продолжал: – В прошлый раз я заметил за мешками кучу хвороста и несколько поленьев. Они были совершенно сухие. Мы сейчас разожжем костер. – Он взял свечу, подал Эмме руку и отвел ее в дальний угол пещеры.
   – Мы разведем костер где-нибудь здесь, – объяснял Эдвин, чертя по земле носком ботинка. – Здесь будет лучше всего. Это место проветривается сразу через две штольни: через ту, по которой мы ползли, и через вон ту с противоположной стороны. – Он показал на расщелину, которой Эмма прежде не замечала.
   – А куда она ведет, Эдвин?
   – Я точно не знаю. Она слишком узкая для меня. Я уже пробовал пролезть в нее, когда в первый раз осматривал пещеру. Но сквозь нее проникают потоки воздуха с вересковых пустошей. Ну, живее, Эмма! Давай поторопимся. А потом мы можем присесть на мешки и попытаться обсохнуть. Я уже замерзаю и уверен, что ты тоже.
   Вскоре они разожгли костер. Бумага и хворост сразу запылали, и, пока они горели, Эдвин подбросил пару небольших поленьев. Потом он занялся пустыми мешками. Их было около дюжины, поэтому несколько штук юноша разложил на полу, а остальные скатал валиками и положил у стены.
   – Так нам будет удобнее, Эмма, – заверил он, обернувшись с радостной улыбкой.
   Эмма стояла у костра, дрожа от холода. На ее лице все еще сверкали капли воды, а мокрые волосы спадали по спине. Она пыталась отжать подол мокрого насквозь платья.
   Эдвин подошел к костру, его тоже била дрожь. Он закашлялся. Эмма взглянула на него сквозь языки пламени и нахмурилась.
   – Ах, Эдвин, я надеюсь, ты не простудишься опять, ведь тебе только недавно стало лучше.
   – Я тоже надеюсь, – проговорил он, кашляя и прикрываясь рукой. Уняв кашель и переведя дыхание, Эдвин сказал: – Думаю, тебе лучше снять платье, Эмма. Мы расстелим его, чтоб оно просохло.
   Девушка с неодобрением воззрилась на него.
   – Снять платье?! – повторила она, не веря своим ушам. – Ах, но Эдвин, ведь это невозможно!
   – Не будь же смешной. Ведь на тебе, наверное, еще нижние юбки и... и еще под ними что-то.
   – Конечно, – тихо пробормотала она сквозь зубы, начинавшие уже стучать от холода.
   – Тогда делай так, как я говорю, – отрывисто распорядился он. – А я сниму рубашку. Она промокла до нитки. Если мы будем сидеть в мокрой одежде, мы оба схватим воспаление легких.
   – Думаю, ты прав, – неохотно признала Эмма. Девушка повернулась к нему спиной и стала расстегивать пуговицы на платье, чувствуя неловкость и стыд.
   – Дай мне платье, – так же скомандовал Эдвин, когда девушка разделась.
   Она подала платье, стоя к нему спиной и не оборачиваясь. И тут же решила, что ведет себя глупо. В конце концов, на ней действительно была еще нижняя юбка и такой широкий лиф, что только руки оставались голыми.
   Она взглянула через плечо, а затем медленно повернулась. Эдвин развешивал ее платье на уступе рядом со своей рубашкой, закрепляя их мелкими камешками, найденными тут же в пещере. Приняв беззаботный вид, Эмма вернулась к костру. Обогрев лицо и руки у огня, она попыталась высушить свои длинные волосы, отжимая их и протирая между ладонями. Эдвин, не обращая внимания на ее облегченный наряд, невозмутимо подхватил корзину с едой и поднес ее к мешкам. Он опустился на колени и, достав тяжелый кувшин вина из бузины, выложил всю еду, тщательно завернутую кухаркой в салфетки. Вдруг он удивленно присвистнул.
   – Что случилось?
   – Старая добрая миссис Тернер, – воскликнул он, широко улыбаясь и продолжая рыться на дне корзины. – Ей-богу, уж она обо всем позаботится! Она положила не только салфетки и скатерть для моего пикника, но еще и дорожный плед. Какая удача! По крайней мере, мы хоть согреемся. – Он торжествующе показал Эмме свои находки, но тут же изменился в лице. С ее нижней юбки капала вода, образуя под ногами лужу.
   – Боже мой, Эмма! Ты и впрямь промокла насквозь и все еще дрожишь. Ты совсем не согрелась?
   – Немного. Только ноги замерзли из-за юбки. Она такая же мокрая, как платье. – Она шагнула поближе к огню. В ее ботинках хлюпала вода. Девушка принялась выжимать подол юбки, изо всех сил стараясь сдержать дрожь.
   Эдвин поднялся и огорченно посмотрел на свои брюки.
   – Боюсь, мои штаны не лучше. – Он нахмурился и тоже подошел к костру. Вместе они стояли у самого огня, в надежде высушить свою одежду. Но тщетно: костер горел слабо и потому давал недостаточно тепла, а огромная пещера была пронизана холодом.
   – Бесполезно, – немного погодя изрек Эдвин. Его ноги словно превращались в ледяные глыбы, и холод теперь сковывал все его тело. Он судорожно закашлялся.
   Эмма с тревогой посмотрела на него, думая о том, как он предрасположен к простудам.
   – Как ты себя чувствуешь?
   – Я замерзаю. Не слечь бы опять с бронхитом. – Он зябко повел плечами. – Эта мокрая одежда... – Он замер в нерешительности. – Эмма, боюсь, нам остается только одно. Думаю, я должен снять брюки, а тебе нужно снять твою юбку и...
   – Снять с себя все! – задохнулась девушка, отпрянув к стене, на ее лице застыл ужас. – Эдвин! Но мы не можем! Это неприлично! – горячо запротестовала она.
   Легкое подобие улыбки мелькнуло на его губах. Юноша пожал плечами.
   – Ладно, поступай как хочешь, Эмма Харт. Но я решил раздеться и повесить брюки и белье сохнуть на уступе. Я не намерен простудиться до смерти из ложной скромности.
   Эмма свирепо посмотрела на него.
   – Я думаю, это будет очень невежливо с твоей стороны, Эдвин, – резко сказала она. – Ей-богу, невежливо. И не... не по-джентльменски.
   Досада отразилась на его лице.
   – Эмма, я не хотел обидеть тебя. – Он напряженно думал, не зная, что делать, хорошо понимая ее чувства. Вдруг его взгляд упал на клетчатый дорожный плед, и решение тотчас пришло к нему. – Я придумал. Обернусь-ка я в дорожный плед, будет у меня шотландская юбка. И прикроюсь полностью, – успокаивал он ее. – Но я обязательно должен снять эту мокрую одежду. Возможно, нам придется пробыть здесь не один час.
   Эмма кусала губы. То, что он говорил, было разумно, но отнюдь не уменьшило ее смущения. Девушка не могла себе представить, как он будет раздеваться при ней. С другой стороны, она не хотела, чтобы он заболел. Что же касается ее, она решила, что ей самой не обязательно раздеваться догола. Она могла бы еще попробовать обсушиться у огня. Немного погодя Эмма медленно произнесла:
   – Ладно, но перед тем, как ты снимешь брюки, проберись к выходу и посмотри, что там делается. Может, гроза уже прошла и мы могли б вернуться. – Раздраженно распорядилась она.
   – Вполне возможно, – согласился Эдвин и поспешил выполнить ее указания. Добравшись до конца штольни и высунув голову в расщелину, Эдвин ужаснулся. Настоящий потоп! Дул штормовой ветер, он словно хлыстом подгонял ливень, обрушившийся на скалы, как из бездонной бочки. Вспышки молний вспарывали черное небо, а гром грохотал по склонам холмов, как непрерывная канонада. Несомненно, они попали в длительную осаду. Эдвин быстро втянул голову. И тут он пришел в ярость, осознав, что сможет вернуться, лишь выбравшись наружу и забравшись снова или ползя задом наперед. Юноша решил, что легче осуществить первый вариант, и выбрался из расщелины. Он быстро развернулся на коленях и устремился назад, но все же успел основательно промокнуть.
   Эмма с ужасом смотрела на него.
   – Зачем же ты выходил? – возмущенно спросила она. – Сделать такую глупость!
   Эдвин вздохнул и объяснил. Он взял салфетку и вытер лицо и волосы. Потом он поднял плед и быстро зашагал в дальний угол пещеры. Обернувшись, он сказал:
   – Извини, Эмма. Мои брюки еще мокрей, чем были. Мне ничего другого не остается, как снять их.
   Пока не было Эдвина, Эмма подбросила в костер еще одно поленце и сидела, съежившись у огня, продолжая отжимать юбку. На ее лице залегли упрямые морщинки. Она была тверда в своем решении не раздеваться, хотя холод пробирал ее еще сильнее. Вернувшись, Эдвин быстро развесил брюки, белье и носки на уступе. Потом он поставил у костра свои ботинки. Эмма сидела, опустив голову, не в силах смотреть на него.
   Увидев это и осознав нелепость ситуации, Эдвин рассмеялся.
   – Все в порядке, Эмма. Я выгляжу вполне пристойно, уверяю тебя.
   Медленно и даже неохотно Эмма подняла голову и не смогла сдержать улыбку. Эдвин обернулся дорожным пледом и связал концы узлом. Плед спускался ниже колен, оставляя голыми только его лодыжки.
   – Он и вправду немного похож на шотландскую юбку, – сказала Эмма и добавила с облегчением: – И действительно хорошенько укутывает тебя.
   Эдвин опустился рядом с ней и, приподняв край ее юбки, печально покачал головой:
   – Ты ведешь себя глупо, Эмма. Ведь наверняка простудишься. Тебе удалось высушить лишь самый краешек, все остальное мокро насквозь.
   Он раздраженно отпустил ткань. Вдруг его лицо прояснилось, и он потянулся за скатертью.
   – Послушай, Эмма. Ты ведь можешь обернуться вот в это. Наподобие того, как индийские магарани носят сари. – Он вскочил и развернул скатерть. – Посмотри, она довольно большая. – Для наглядности он обернул скатерть вокруг талии и связал оба конца узлом. Потом он просунул свою левую руку под скатерть, переместив узел на левое плечо. – Видишь, получается чудесно. – Посмотрев на себя, он улыбнулся. – Конечно, это больше похоже на римскую тогу, чем на сари, – важно признал он.
   – Но это ведь одна из лучших скатертей кухарки! – с испугом воскликнула Эмма. – Мне здорово попадет, если я ее испачкаю. Обязательно попадет.
   Эдвин скрыл усмешку.
   – В данных обстоятельствах, я думаю, не стоит придавать этому значение. Разве не так? – Он протянул ей руку. – Ну же, глупышка, – ласково продолжал он, помогая ей подняться. – Пойди в другой конец пещеры и сделай так, как я говорю. – Он высвободился из скатерти и подал ее девушке.
   Эмма робко взяла ее. При этом она так нервничала, что Эдвин невольно улыбнулся. Он наблюдал, как внимательно девушка рассматривала ткань, пытаясь хоть немного оттянуть момент раздевания.
   – Эмма, ты так испугана, как будто перед тобой грязный негодяй, с самыми бесчестными намерениями, – произнес он, смеясь, – который только и мечтает о том, чтобы воспользоваться этой ситуацией. Успокойся, пожалуйста, я делаю это не из сладострастных побуждений.
   – Я вовсе так не думаю, – мрачно ответила Эмма. Она не все поняла из его пространной речи, но интуитивно осознала смысл. – Я знаю, ты не сделал бы ничего... ничего дурного. Я знаю, ты никогда не причинишь мне зла.
   Он похлопал ее по плечу и посмотрел ей в глаза, нежно улыбаясь.
   – Конечно же, Эмма. Ведь ты мой лучший друг. Действительно, мой самый близкий друг.
   – Правда? – воскликнула она, и глаза ее просияли от радости.
   – Правда. А теперь беги переоденься в... – Эдвин запнулся и хмыкнул: – В сари, какое бы оно ни было. Вон там полно камней, и ты сможешь развесить свою одежду рядом с моей. А я тем временем разложу еду. – Эдвин посмотрел ей вслед и подумал: „Она такая милая и нежная. Она и вправду мой лучший друг. Я действительно дорожу ею”. Ему и в голову не пришло, что на самом деле он эту девушку любит.
   Свечи на уступе догорели, и Эдвин достал из мешка пару новых. Зажигая их, он поблагодарил Господа за то, что догадался захватить так много свечей. Он раскладывал еду на салфетках, когда Эмма вернулась к костру и поставила свои ботинки рядом с его.
   Взглянув на нее, Эдвин сразу заметил, что она робко прошла в угол – само воплощение скромности, застенчивости и высокой нравственности. Скатерть стягивала ее, как пеленка, и девушка крепко прижимала ее к себе, скрестив руки на груди. Ткань плотно облегала ее гибкое тело, весьма точно повторяя его контуры. Но Эдвин был поражен, увидев, что скатерть доходила ей только до колен, оставляя неприкрытыми стройные икры и изящнейшие щиколотки. Он и не знал, что у нее такие длинные ноги и такие прелестные ступни. Все так же крепко прижимая к себе скатерть, Эмма молча села и стыдливо подняла глаза.
   – Разве ты не лучше себя чувствуешь без мокрого белья? – с деланной беззаботностью спросил он, надеясь, что его беспечный тон поможет ей преодолеть робость и чувство неловкости.