Страница:
– Но все уже позади, и мы скоро будем в усадьбе, – подбодрила его девушка.
Нижняя дорога тоже была размыта и вся усыпана камнями и ветками. Несмотря на скользкое месиво под ногами и всевозможные преграды на пути, они продолжали свой путь быстрым шагом, а когда Эдвину удалось отдышаться, даже пустились бегом, крепко держась за руки. Они замедляли шаг, лишь когда приходилось обходить валуны и расщепленные деревья, и потому добрались до главного въезда в усадьбу намного раньше, чем рассчитывали. Половина высоких железных ворот со сверкающим бронзой фамильным гербом Фарли была сорвана с петель и беспомощно свисала с высокой каменной стены, окружавшей усадьбу. Поднимаясь по дорожке, посыпанной гравием, они увидели, что и здесь буря оставила многочисленные следы разрушения. Цветочные клумбы были разорены, кусты изломаны, изгородь порушена, а искусно подстриженные самшиты и тисы были беспощадно изодраны и изуродованы до неузнаваемости.
Эдвина необычайно потрясло, что один из могучих дубов был расколот ударом молнии на части. Памятник целой эпохе был в щепки разбит небесным гневом и непредсказуемым нравом природы. Именно здесь Эдвин остановился и обнял Эмму. Он смахнул ее мокрые волосы и пристально посмотрел ей в лицо. Оно было забрызгано водой и грязью, но это ничуть не умаляло ее красоту. Лунный свет пробирался сквозь листву старого дуба над их головами и, тихо мерцая, рисовал причудливые узоры на ее милом лице. Эдвин наклонился к ней, крепко и долго целуя ее в губы, но теперь его страсть разлилась безграничной нежностью. Они прильнули друг к другу и тихо покачивались.
Несколько мгновений они стояли молча, потом Эдвин сказал:
– Я люблю тебя, Эмма. Ты тоже любишь меня, ведь правда?
На изумрудные глаза Эммы падал свет, и они по-кошачьи мерцали в темноте. Она заглянула ему в лицо, и острая боль пронзила ее, сжимая и переворачивая все внутри. Сердце Эммы наполнилось странным чувством, никогда не испытанным прежде. Это было сладкое чувство с легким привкусом грусти и смутного, непривычного желания, необъяснимого и непонятного ей.
– Люблю, – тихо ответила она.
Он легонько коснулся ее лица, одарив таким же проникновенным взглядом.
– Тогда приходи на днях, когда наладится погода, к пещере на Вершине Мира. Ты придешь?
Она молчала. До сей минуты Эдвин и не предполагал, что Эмма может отказаться, но теперь эта горькая мысль так сильно напугала его, что все его существо было исполнено паническим страхом.
– Пожалуйста, скажи, что ты придешь! Пожалуйста! – умолял он, принимая за колебание ее затянувшееся молчание. Он еще крепче обнял ее. – Мы могли бы снова устроить пикник, – упрашивал Эдвин.
Эмма не отвечала.
– Ах, Эмма, прошу, не отвергай меня. Пожалуйста! – шептал он хриплым шепотом, в котором вновь послышалось отчаяние. Эдвин чуть отстранился и заглянул ей в лицо, такое бледное и непроницаемое. Ее застывший взгляд привел юношу в замешательство, он не понимал его значения.
– Ты не сердишься за то... за то, что случилось? За то, что мы сделали. Нет? – тихо спросил Эдвин, с нарастающей тревогой гадая, это ли было причиной ее внезапного оглушительного молчания. И тут он увидел, как вся она зарделась, освещенная призрачным светом луны, просочившимся сквозь крону деревьев. Сердце оборвалось в его груди. Да, она гневалась на него.
Эмма отвернулась. Но хриплое дыхание Эдвина болью отозвалось в ней, и она тут же повернулась снова, с волнением заглядывая в его серо-голубые глаза. От того, что она увидела в них, ее сердце счастливо забилось, и радостное чувство наполнило ее Его глаза были полны любви и тоски, но за этими смешавшимися воедино чувствами она разглядела мерцающие искры страха. Теперь Эмма окончательно поверила, что Эдвин действительно любит ее так сильно, как он уверял. И она его любит. Он стал уже частью ее. Эмма поразилась, как много для нее может значить этот единственный на всем белом свете человек, как за несколько часов он смог стать столь необходимым ей и самым дорогим. Она никак не ожидала этого и даже в мыслях не допускала ничего подобного. Эмма не могла больше вынести боль, застывшую в его глазах.
– Да, Эдвин. Я приду к пещере, и я не сержусь за то, что произошло. – Она улыбнулась той самой улыбкой, что всегда озаряла сиянием ее прекрасное лицо.
Лицо Эдвина, омраченное недобрым предчувствием, тоже осветилось улыбкой. Это была улыбка облегчения. Его опасения улетучились, и он в радостном порыве крепко прижал девушку к себе.
– Ах, Эмма, Эмма! Моя ненаглядная Эмма! Ты все для меня! Ты одна!
Они стояли под старым дубом, заключив друг друга в объятия, и эти минуты отразились на их дальнейшей судьбе. Они забыли обо всем на свете: о своей мокрой одежде, о бившем их ознобе, о промозглой сырости ночи. Они помнили лишь друг о друге и своих страстно бушующих чувствах, не сознавая в своем восторге, что эти чувства могут привести к душевному опустошению, столь же ужасному, как изломанный и изуродованный мир вокруг них. Наконец они разжали объятия, с трепетом ища губы друг друга в подтверждение своей безграничной любви. Эдвин кивнул ей, обнимая взором, полным нежности, и Эмма улыбнулась ему в ответ, и они молча направились к дому, взявшись за руки. Эдвин был весел и, казалось, ни о чем не беспокоился. Эмма же, практичнее глядевшая на мир, вдруг представила себе, что за встреча их ожидает. Она ясно понимала, что прием будет далек от сердечного и полон жестоких упреков.
Войдя в конюшенный двор, вымощенный камнем, они увидели, что дверь кухни распахнута и в проем падает свет. На ярко освещенном пороге стояла в смятении миссис Тернер. Она стояла совершенно неподвижно, в напряженном ожидании уперев руки в бока, с окаменевшим лицом всматриваясь в темноту. Однако весь ее спокойный вид очень красноречиво говорил о предстоящем наказании, упреках и ужасных последствиях. Эмма вырвала свою ладонь из руки Эдвина и отступила, пропуская его вперед.
Увидев Эдвина, кухарка вздохнула с огромным облегчением и пришла в неописуемую радость. Но ее тревога была столь очевидна, и она так переволновалась за эти часы, что могла успокоиться, лишь бурно выразив свой гнев. Только потому, что Эдвин был молодым хозяином, а значит, требовал к себе должного уважения, кухарка сдерживала свои бушующие чувства. Но все же, увидев его, она пронзительно закричала:
– Мастер Эдвин! Ну где же вы пропадали?! Не вернулись вовремя домой, и заставили меня так волноваться. Ведь уже почти десять часов. Я уж думала, что вы заблудились на пустошах или погибли в эту кошмарную бурю. Ох, я так и думала! – Она энергично потрясла головой, ее глаза заблестели. – Ей-ей, мастер Эдвин, вам очень повезло, что сквайр сейчас в отъезде, а мастер Джеральд уехал на выходные в Брэдфорд, а то бы вам попало, да еще как! Я ведь дважды посылала Тома с фонарем искать вас!
Кухарка тяжело вздохнула, и ее пышная грудь заколыхалась.
– Ну же, молодой человек, не теряйте попусту время, входите же в кухню!
Она развернулась и поспешно вошла в дом, за ней по каменным ступенькам поднялся и Эдвин. Она не заметила Эмму, стоявшую в нерешительности поодаль. Эдвин остановился на пороге кухни и махнул Эмме.
– Ну же, все в порядке, Эмма. Я все улажу с миссис Тернер, – прошептал он.
– У меня греется вода в котле в прачечной, – крикнула кухарка, стоя посреди кухни и быстрым взглядом окинув испачканную и промокшую одежду Эдвина и его перемазанное грязью лицо. – Ну и вид же у вас, мастер Эдвин, – фыркнула она. – Похоже, будто вас протащили сквозь изгородь задом наперед, да-да.
И тут только миссис Тернер заметила Эмму, проскользнувшую в дверь и тихо спускающуюся по ступенькам. Кухарка застыла, открыв рот, не веря своим глазам.
– Эй, детка, а ты что здесь делаешь? Я-то думала, что ты спокойно сидишь дома со своим отцом. Мне и в голову не могло прийти, что ты выйдешь на улицу в такую погоду.
Эмма не ответила. Миссис Тернер осеклась на полуслове, переводя взгляд с Эммы на Эдвина.
– Ты так и не объяснила мне, почему ты приплелась вслед за мастером Эдвином в такой поздний час, и похожа при этом на мокрую курицу. Ну же, девонька, отвечай! – Уперев руки в боки, кухарка сверлила Эмму глазами, нетерпеливо притопывая ногой.
Прежде чем Эмма успела ответить, Эдвин вышел вперед и заявил весьма самоуверенно и с видом превосходства, дабы напомнить кухарке, кем он является:
– Я повстречал Эмму на пустошах во время бури, миссис Тернер. Она сказала мне, что должна сегодня вечером вернуться в усадьбу, чтобы помочь вам сварить варенье или еще что-то в этом роде. Мы вместе попытались было вернуться, но я решил, что в бурю идти слишком опасно. Мы, как сумели, укрылись в Рэмсденских скалах, чтоб переждать непогоду. – Он прервался и холодно посмотрел на сердитую кухарку. – Было очень нелегко добраться сюда, даже когда дождь уже кончился. Овраг затоплен, и ручей у нижней дороги тоже вышел из берегов. Но вот мы здесь, живы и здоровы, разве что немного испачкались. – Он заразительно улыбнулся, с неотразимым отцовским обаянием, в полной мере унаследованным им.
– Испачкались! Да это самая безбожная шутка в этом году, мастер Эдвин, ей-ей! – едко возразила миссис Тернер. – Ведь вы похожи на пару трубочистов, нет, хуже – на уличных бродяг. – Она опять покачала головой, возмущенно глядя на них. – Слава Богу, что Мергатройд в Шипли. Не думаю, что он любезно воспринял бы весь этот шум по поводу вашего исчезновения, мастер Эдвин. Помяните мои слова, он бы тут устроил!
– Я никуда не исчезал, миссис Тернер, – спокойно, но твердо ответил Эдвин. – Пришлось несладко на этих Богом забытых пустошах, но это не моя вина.
– Да уж, кажется, то, что вы говорите, правда, – пробормотала кухарка. – Она вдруг сердито воззрилась на них: – Вы только посмотрите на себя, да вы залили грязью весь мой чистый пол! Живо наверх, мастер Эдвин, и примите ванну. Я не хочу, чтоб вам опять стало худо. И скиньте свои гадкие ботинки. Я не допущу, чтоб вы заляпали весь ковер наверху, – выговаривала она, но уже не так свирепо.
Миссис Тернер обратилась к Энни, простоявшей безмолвно в течение всей перепалки, но широко раскрыв глаза и сгорая от любопытства:
– Энни, беги в прачечную и живо принеси наверх в ванную два больших ведра воды для молодого хозяина. А потом принеси сюда пару ведерок для Эммы.
Теперь все свое внимание кухарка обратила на Эмму:
– Тебе не следовало оставаться на пустошах с мастером Эдвином, девочка. Ты должна была вернуться домой. Вы оба в самом деле могли быстренько добежать до деревни, – отчитывала она девушку с нескрываемым раздражением. – Я-то думала, что ты поумнее, девонька, да и молодой хозяин тоже. Как бы там ни было, живо в ванную, что в людской, детка. Тебе просто необходима горячая ванна, а не то заболеешь.
Эмма через силу улыбнулась:
– Да, миссис Тернер.
Не глядя на Эдвина, она поспешила в ванную за кухней.
Эдвин сбросил ботинки и поднялся наверх. Там он обернулся и, обаятельно улыбаясь, нежным голосом пропел:
– Прошу прощения, миссис Тернер, за то, что причинил вам столько хлопот и неприятностей. Я не нарочно, вы же знаете.
– Да, мастер Эдвин, я знаю.
– Ах да, кстати, мне пришлось бросить там корзину с едой. Но я на днях заберу ее и верну вам.
– Да, конечно же, вернете, если от нее что-нибудь осталось, – пробормотала кухарка. На его лице отразилось такое огорчение, что она смягчилась, ведь Эдвин был ее любимец. – Как примете ванну, сразу отправляйтесь в постель, а я принесу вам тарелочку холодной баранины с тушеной капустой и картошкой. Я-то уж знаю, как вы это любите, – сказала она, указывая на сковороду, на которой мирно жарились овощи. – Я уже не раз подогревала их для вас, мастер Эдвин.
– Благодарю, миссис Тернер, – ответил юноша и ушел.
Кухарка внимательно посмотрела ему вслед и села на затрещавший под нею стул. На ее лице отразилась неподдельная тревога. Она замечала, как они вдвоем перешептывались и пересмеивались в разных потайных уголках дома, думая, что их никто не видит, и не ведая о ее безмолвном, но неусыпном надзоре. Она также видела их вместе в саду слишком часто в последнее время, и это совсем ей не нравилось. Она размышляла над рассказом Эдвина, на мгновение усомнившись в его правдивости. Кухарка нахмурилась. Это походило на правду, к тому же она никогда прежде не уличала молодого хозяина Эдвина во лжи или непорядочности, с самого его рождения. Он не был похож на Джеральда, хитрого и лживого.
И все же... неясные подозрения закрались в ее душу, отягощенную теперь путаными тревожными мыслями. „Нехорошо это, когда прислуга с господами путается, – сказала она самой себе. – Она отбивается от своих, эта девочка. – Кухарка продолжала раздумывать. – А это скверно. Может привести к большим неприятностям. Нам следует знать свое место”, – громко сказала она пустой комнате. Элси Тернер вдруг зябко повела плечами, ее пухлые руки покрылись гусиной кожей. Давно забытые воспоминания вдруг так ярко и живо нахлынули на нее, что она вздрогнула, сидя на стуле. „Больше не надо, – подумала она, содрогнувшись. – Это не должно повториться”.
25
Нижняя дорога тоже была размыта и вся усыпана камнями и ветками. Несмотря на скользкое месиво под ногами и всевозможные преграды на пути, они продолжали свой путь быстрым шагом, а когда Эдвину удалось отдышаться, даже пустились бегом, крепко держась за руки. Они замедляли шаг, лишь когда приходилось обходить валуны и расщепленные деревья, и потому добрались до главного въезда в усадьбу намного раньше, чем рассчитывали. Половина высоких железных ворот со сверкающим бронзой фамильным гербом Фарли была сорвана с петель и беспомощно свисала с высокой каменной стены, окружавшей усадьбу. Поднимаясь по дорожке, посыпанной гравием, они увидели, что и здесь буря оставила многочисленные следы разрушения. Цветочные клумбы были разорены, кусты изломаны, изгородь порушена, а искусно подстриженные самшиты и тисы были беспощадно изодраны и изуродованы до неузнаваемости.
Эдвина необычайно потрясло, что один из могучих дубов был расколот ударом молнии на части. Памятник целой эпохе был в щепки разбит небесным гневом и непредсказуемым нравом природы. Именно здесь Эдвин остановился и обнял Эмму. Он смахнул ее мокрые волосы и пристально посмотрел ей в лицо. Оно было забрызгано водой и грязью, но это ничуть не умаляло ее красоту. Лунный свет пробирался сквозь листву старого дуба над их головами и, тихо мерцая, рисовал причудливые узоры на ее милом лице. Эдвин наклонился к ней, крепко и долго целуя ее в губы, но теперь его страсть разлилась безграничной нежностью. Они прильнули друг к другу и тихо покачивались.
Несколько мгновений они стояли молча, потом Эдвин сказал:
– Я люблю тебя, Эмма. Ты тоже любишь меня, ведь правда?
На изумрудные глаза Эммы падал свет, и они по-кошачьи мерцали в темноте. Она заглянула ему в лицо, и острая боль пронзила ее, сжимая и переворачивая все внутри. Сердце Эммы наполнилось странным чувством, никогда не испытанным прежде. Это было сладкое чувство с легким привкусом грусти и смутного, непривычного желания, необъяснимого и непонятного ей.
– Люблю, – тихо ответила она.
Он легонько коснулся ее лица, одарив таким же проникновенным взглядом.
– Тогда приходи на днях, когда наладится погода, к пещере на Вершине Мира. Ты придешь?
Она молчала. До сей минуты Эдвин и не предполагал, что Эмма может отказаться, но теперь эта горькая мысль так сильно напугала его, что все его существо было исполнено паническим страхом.
– Пожалуйста, скажи, что ты придешь! Пожалуйста! – умолял он, принимая за колебание ее затянувшееся молчание. Он еще крепче обнял ее. – Мы могли бы снова устроить пикник, – упрашивал Эдвин.
Эмма не отвечала.
– Ах, Эмма, прошу, не отвергай меня. Пожалуйста! – шептал он хриплым шепотом, в котором вновь послышалось отчаяние. Эдвин чуть отстранился и заглянул ей в лицо, такое бледное и непроницаемое. Ее застывший взгляд привел юношу в замешательство, он не понимал его значения.
– Ты не сердишься за то... за то, что случилось? За то, что мы сделали. Нет? – тихо спросил Эдвин, с нарастающей тревогой гадая, это ли было причиной ее внезапного оглушительного молчания. И тут он увидел, как вся она зарделась, освещенная призрачным светом луны, просочившимся сквозь крону деревьев. Сердце оборвалось в его груди. Да, она гневалась на него.
Эмма отвернулась. Но хриплое дыхание Эдвина болью отозвалось в ней, и она тут же повернулась снова, с волнением заглядывая в его серо-голубые глаза. От того, что она увидела в них, ее сердце счастливо забилось, и радостное чувство наполнило ее Его глаза были полны любви и тоски, но за этими смешавшимися воедино чувствами она разглядела мерцающие искры страха. Теперь Эмма окончательно поверила, что Эдвин действительно любит ее так сильно, как он уверял. И она его любит. Он стал уже частью ее. Эмма поразилась, как много для нее может значить этот единственный на всем белом свете человек, как за несколько часов он смог стать столь необходимым ей и самым дорогим. Она никак не ожидала этого и даже в мыслях не допускала ничего подобного. Эмма не могла больше вынести боль, застывшую в его глазах.
– Да, Эдвин. Я приду к пещере, и я не сержусь за то, что произошло. – Она улыбнулась той самой улыбкой, что всегда озаряла сиянием ее прекрасное лицо.
Лицо Эдвина, омраченное недобрым предчувствием, тоже осветилось улыбкой. Это была улыбка облегчения. Его опасения улетучились, и он в радостном порыве крепко прижал девушку к себе.
– Ах, Эмма, Эмма! Моя ненаглядная Эмма! Ты все для меня! Ты одна!
Они стояли под старым дубом, заключив друг друга в объятия, и эти минуты отразились на их дальнейшей судьбе. Они забыли обо всем на свете: о своей мокрой одежде, о бившем их ознобе, о промозглой сырости ночи. Они помнили лишь друг о друге и своих страстно бушующих чувствах, не сознавая в своем восторге, что эти чувства могут привести к душевному опустошению, столь же ужасному, как изломанный и изуродованный мир вокруг них. Наконец они разжали объятия, с трепетом ища губы друг друга в подтверждение своей безграничной любви. Эдвин кивнул ей, обнимая взором, полным нежности, и Эмма улыбнулась ему в ответ, и они молча направились к дому, взявшись за руки. Эдвин был весел и, казалось, ни о чем не беспокоился. Эмма же, практичнее глядевшая на мир, вдруг представила себе, что за встреча их ожидает. Она ясно понимала, что прием будет далек от сердечного и полон жестоких упреков.
Войдя в конюшенный двор, вымощенный камнем, они увидели, что дверь кухни распахнута и в проем падает свет. На ярко освещенном пороге стояла в смятении миссис Тернер. Она стояла совершенно неподвижно, в напряженном ожидании уперев руки в бока, с окаменевшим лицом всматриваясь в темноту. Однако весь ее спокойный вид очень красноречиво говорил о предстоящем наказании, упреках и ужасных последствиях. Эмма вырвала свою ладонь из руки Эдвина и отступила, пропуская его вперед.
Увидев Эдвина, кухарка вздохнула с огромным облегчением и пришла в неописуемую радость. Но ее тревога была столь очевидна, и она так переволновалась за эти часы, что могла успокоиться, лишь бурно выразив свой гнев. Только потому, что Эдвин был молодым хозяином, а значит, требовал к себе должного уважения, кухарка сдерживала свои бушующие чувства. Но все же, увидев его, она пронзительно закричала:
– Мастер Эдвин! Ну где же вы пропадали?! Не вернулись вовремя домой, и заставили меня так волноваться. Ведь уже почти десять часов. Я уж думала, что вы заблудились на пустошах или погибли в эту кошмарную бурю. Ох, я так и думала! – Она энергично потрясла головой, ее глаза заблестели. – Ей-ей, мастер Эдвин, вам очень повезло, что сквайр сейчас в отъезде, а мастер Джеральд уехал на выходные в Брэдфорд, а то бы вам попало, да еще как! Я ведь дважды посылала Тома с фонарем искать вас!
Кухарка тяжело вздохнула, и ее пышная грудь заколыхалась.
– Ну же, молодой человек, не теряйте попусту время, входите же в кухню!
Она развернулась и поспешно вошла в дом, за ней по каменным ступенькам поднялся и Эдвин. Она не заметила Эмму, стоявшую в нерешительности поодаль. Эдвин остановился на пороге кухни и махнул Эмме.
– Ну же, все в порядке, Эмма. Я все улажу с миссис Тернер, – прошептал он.
– У меня греется вода в котле в прачечной, – крикнула кухарка, стоя посреди кухни и быстрым взглядом окинув испачканную и промокшую одежду Эдвина и его перемазанное грязью лицо. – Ну и вид же у вас, мастер Эдвин, – фыркнула она. – Похоже, будто вас протащили сквозь изгородь задом наперед, да-да.
И тут только миссис Тернер заметила Эмму, проскользнувшую в дверь и тихо спускающуюся по ступенькам. Кухарка застыла, открыв рот, не веря своим глазам.
– Эй, детка, а ты что здесь делаешь? Я-то думала, что ты спокойно сидишь дома со своим отцом. Мне и в голову не могло прийти, что ты выйдешь на улицу в такую погоду.
Эмма не ответила. Миссис Тернер осеклась на полуслове, переводя взгляд с Эммы на Эдвина.
– Ты так и не объяснила мне, почему ты приплелась вслед за мастером Эдвином в такой поздний час, и похожа при этом на мокрую курицу. Ну же, девонька, отвечай! – Уперев руки в боки, кухарка сверлила Эмму глазами, нетерпеливо притопывая ногой.
Прежде чем Эмма успела ответить, Эдвин вышел вперед и заявил весьма самоуверенно и с видом превосходства, дабы напомнить кухарке, кем он является:
– Я повстречал Эмму на пустошах во время бури, миссис Тернер. Она сказала мне, что должна сегодня вечером вернуться в усадьбу, чтобы помочь вам сварить варенье или еще что-то в этом роде. Мы вместе попытались было вернуться, но я решил, что в бурю идти слишком опасно. Мы, как сумели, укрылись в Рэмсденских скалах, чтоб переждать непогоду. – Он прервался и холодно посмотрел на сердитую кухарку. – Было очень нелегко добраться сюда, даже когда дождь уже кончился. Овраг затоплен, и ручей у нижней дороги тоже вышел из берегов. Но вот мы здесь, живы и здоровы, разве что немного испачкались. – Он заразительно улыбнулся, с неотразимым отцовским обаянием, в полной мере унаследованным им.
– Испачкались! Да это самая безбожная шутка в этом году, мастер Эдвин, ей-ей! – едко возразила миссис Тернер. – Ведь вы похожи на пару трубочистов, нет, хуже – на уличных бродяг. – Она опять покачала головой, возмущенно глядя на них. – Слава Богу, что Мергатройд в Шипли. Не думаю, что он любезно воспринял бы весь этот шум по поводу вашего исчезновения, мастер Эдвин. Помяните мои слова, он бы тут устроил!
– Я никуда не исчезал, миссис Тернер, – спокойно, но твердо ответил Эдвин. – Пришлось несладко на этих Богом забытых пустошах, но это не моя вина.
– Да уж, кажется, то, что вы говорите, правда, – пробормотала кухарка. – Она вдруг сердито воззрилась на них: – Вы только посмотрите на себя, да вы залили грязью весь мой чистый пол! Живо наверх, мастер Эдвин, и примите ванну. Я не хочу, чтоб вам опять стало худо. И скиньте свои гадкие ботинки. Я не допущу, чтоб вы заляпали весь ковер наверху, – выговаривала она, но уже не так свирепо.
Миссис Тернер обратилась к Энни, простоявшей безмолвно в течение всей перепалки, но широко раскрыв глаза и сгорая от любопытства:
– Энни, беги в прачечную и живо принеси наверх в ванную два больших ведра воды для молодого хозяина. А потом принеси сюда пару ведерок для Эммы.
Теперь все свое внимание кухарка обратила на Эмму:
– Тебе не следовало оставаться на пустошах с мастером Эдвином, девочка. Ты должна была вернуться домой. Вы оба в самом деле могли быстренько добежать до деревни, – отчитывала она девушку с нескрываемым раздражением. – Я-то думала, что ты поумнее, девонька, да и молодой хозяин тоже. Как бы там ни было, живо в ванную, что в людской, детка. Тебе просто необходима горячая ванна, а не то заболеешь.
Эмма через силу улыбнулась:
– Да, миссис Тернер.
Не глядя на Эдвина, она поспешила в ванную за кухней.
Эдвин сбросил ботинки и поднялся наверх. Там он обернулся и, обаятельно улыбаясь, нежным голосом пропел:
– Прошу прощения, миссис Тернер, за то, что причинил вам столько хлопот и неприятностей. Я не нарочно, вы же знаете.
– Да, мастер Эдвин, я знаю.
– Ах да, кстати, мне пришлось бросить там корзину с едой. Но я на днях заберу ее и верну вам.
– Да, конечно же, вернете, если от нее что-нибудь осталось, – пробормотала кухарка. На его лице отразилось такое огорчение, что она смягчилась, ведь Эдвин был ее любимец. – Как примете ванну, сразу отправляйтесь в постель, а я принесу вам тарелочку холодной баранины с тушеной капустой и картошкой. Я-то уж знаю, как вы это любите, – сказала она, указывая на сковороду, на которой мирно жарились овощи. – Я уже не раз подогревала их для вас, мастер Эдвин.
– Благодарю, миссис Тернер, – ответил юноша и ушел.
Кухарка внимательно посмотрела ему вслед и села на затрещавший под нею стул. На ее лице отразилась неподдельная тревога. Она замечала, как они вдвоем перешептывались и пересмеивались в разных потайных уголках дома, думая, что их никто не видит, и не ведая о ее безмолвном, но неусыпном надзоре. Она также видела их вместе в саду слишком часто в последнее время, и это совсем ей не нравилось. Она размышляла над рассказом Эдвина, на мгновение усомнившись в его правдивости. Кухарка нахмурилась. Это походило на правду, к тому же она никогда прежде не уличала молодого хозяина Эдвина во лжи или непорядочности, с самого его рождения. Он не был похож на Джеральда, хитрого и лживого.
И все же... неясные подозрения закрались в ее душу, отягощенную теперь путаными тревожными мыслями. „Нехорошо это, когда прислуга с господами путается, – сказала она самой себе. – Она отбивается от своих, эта девочка. – Кухарка продолжала раздумывать. – А это скверно. Может привести к большим неприятностям. Нам следует знать свое место”, – громко сказала она пустой комнате. Элси Тернер вдруг зябко повела плечами, ее пухлые руки покрылись гусиной кожей. Давно забытые воспоминания вдруг так ярко и живо нахлынули на нее, что она вздрогнула, сидя на стуле. „Больше не надо, – подумала она, содрогнувшись. – Это не должно повториться”.
25
Эмма прошла через веранду и спустилась по дорожке, ведущей в розовый сад. В руках она держала корзину для цветов и садовые ножницы. К завтраку ожидали лорда и леди Сидней, и кухарка велела ей срезать цветов. Они будут стоять в уотерфордских хрустальных вазах в гостиной и столовой. Эмма обожала цветы, и особенно розы, а этот сад был целиком отведен под них, о чем и говорило его название. Это было ее любимое место из всех садов и парков обширного поместья Фарли. Красота сада не соответствовала представлениям Эммы о доме, который угнетал ее и казался уродливым. Сад окутывал ее своим покоем, приносил Эмме чувство умиротворения, его красота облагораживала ее душу.
Прекрасный старый сад был окружен со всех сторон столетней каменной стеной, увитой усердно оплетавшими ее растениями. Они забрались даже в крону двух древних деревьев в глубине сада, и цветки их ослепительно сверкали среди ветвей в густой листве, будто тонкие шелковые узоры чистейшей белизны. Широкие клумбы, разбитые у самой стены, были сплошь усыпаны цветами флорибундовых роз. Им отдали предпочтение из-за крупных бутонов и долгого периода цветения: все лето они наполняли сад изобилием ярких красок. Всевозможные сорта роз росли на обширных участках, тесно примыкавших друг к другу, сливаясь в буйном празднестве ослепительных оттенков. Кроваво-красный цвет бледнел до насыщенно-кораллового, который, в свою очередь, окрашивался пунцовым румянцем и струился розовыми брызгами. А белые и желтые пятна привносили хрупкую свежесть тонов в бескрайнюю гармонию ярких бархатных тюрбанов в оправе темно-зеленых листьев.
В центре, опоясанная дорожками из гравия, виднелась открытая площадка. Этот цветник, где искусно сочетались клумбы разных форм и размеров, был великолепным многоголосием, образовывавшим разительный контраст с диким пышным обрамлением, не тронутым рукой садовника. Конечно, и этот эффект был продуман заранее.
В цветнике, обсаженном самшитами, клумбы с гибридными сортами чайных роз были разбиты на треугольники, ромбы и квадраты. Ровно подстриженные самшиты казались отлитыми из металла или искусно выточенными из гладкого камня. Розовый сад, как и все прочее, жестоко пострадал от той ужасной бури, что бушевала в июне в этих местах. Но Адам Фарли пригласил в помощь своему садовнику известных знатоков садовой архитектуры, в том числе специалиста по розам, и художника по ландшафту. Потратив огромную сумму денег и времени, проявив свое превосходное мастерство, они чудесным образом восстановили сад и вернули ему прежнее великолепие.
В ослепительной тишине этого яркого августовского дня сад был полон той очаровывающей и завораживающей красоты, что заставила Эмму остановиться, затаив дыхание и восхищаясь его совершенством. Солнце плыло высоко в безоблачном васильковом небе, прозрачный воздух был напоен пьянящими ароматами восхитительных роз, столпившихся вокруг нее. Не дрожал ни один лист, и лишь слабый шум быстрых крыльев упорхнувшей ввысь птицы, ее затихающая трель отдавались здесь легким эхом. Эмма вздохнула, любуясь окружавшим ее великолепием и, вспомнив о деле, пошла дальше. В цветнике розы никогда не обрезали, и Эмма направилась к клумбам, окаймлявшим стену. Ей было немного жарко, ведь она так спешно спускалась по дорожке, и потому она с радостью подошла к деревьям, густо сплетенные кроны которых свисали до самой земли, даря свежую тенистую прохладу. Она опустилась на колени и принялась срезать стебли, передвигаясь от куста к кусту, тщательно отбирая бутоны. Садовник научил ее, как срезать по нескольку цветов с каждого куста, чтобы облик волшебной флорибунды не пострадал от образующейся пустоты. Девушка очень нежно обращалась с розами. Бутоны раскрылись и распустились почти полностью. Особое внимание она уделяла цвету и сорту. Мало-помалу корзина наполнялась.
Эмма работала и улыбалась самой себе. Прошлой ночью Эдвин вернулся в Фарли вместе со сквайром. Тот всегда приезжал в Йоркшир к началу охоты на куропаток. Эдвин уезжал на две недели на юг навестить Оливию Уэйнрайт в ее загородном доме. Эмме они показались двумя годами. Усадьба была безлюдной, как никогда. В доме остался один Джеральд и начал притеснять Эмму больше обычного. Просторные комнаты, такие пустые и безжизненные, были темны, стояла жуткая тишина, и Эмма старалась ускользнуть из усадьбы сразу же по окончании своей работы. Теперь Эдвин вернулся, и все будет по-другому. Она соскучилась по его улыбке, нежным объятиям и взглядам. Их пикники на пустоши продолжались в июне и июле вплоть до его отъезда.
Иногда Эмма поднималась на Вершину Мира и сидела в одиночестве на своем плоском камне в тени Рэмсденских скал, мечтая, теряясь в множестве своих мыслей. Она никогда не входила в пещеру без Эдвина. Перед своим отъездом на каникулы он крепко-накрепко наказал ей ни в коем случае не пытаться отодвинуть камень без него, ведь это опасно и она легко могла пораниться.
Но он вернулся, и ее одиночеству пришел конец. Утром, столкнувшись в коридоре наверху, они шепотом договорились о короткой встрече в розовом саду до занятий Эдвина верховой ездой. Она едва могла унять дрожь, ожидая его. Она горячо желала, чтоб он поскорее пришел. Ее корзина была полна до краев, да и кухарка забеспокоится, куда она пропала. Еще минута, и Эмма услышала его шаги, хруст гравия под его ногами. Она оглянулась, слыша свое сердцебиение, такое громкое, и волна счастья захлестнула ее, выплескиваясь мерцающим светом в ее глазах и радостной улыбкой на лице.
Эдвин с беззаботным, небрежным видом быстро спускался по дорожке, поигрывая стеком в руке. На нем была белая рубашка с желтым широким шелковым галстуком, повязанным на манер шарфа, кожаные бриджи и высокие коричневые ботинки для верховой езды, игравшие глянцем на солнце. Он выглядел более высоким, широкоплечим и взрослым, чем прежде. „Как он красив”, – подумала Эмма, и у нее перехватило дыхание. Она почувствовала острую боль, полностью узнавая в ней боль своих любовных переживаний, горьких и сладких одновременно.
Лицо Эдвина засияло при виде ее, он прибавил шагу, подошел и склонился над ней, широко улыбаясь. В его серо-голубых глазах светилась явная радость возвращения. Эмма думала, что сердце разорвется в ее груди. Он протянул ей руки, помогая подняться, и увел в укромный уголок, не видный из окон дома. Он крепко сжал ее в своих объятиях и горячо поцеловал, нежно гладя по спине загорелой рукой. Потом он отстранился, крепко удерживая ее за плечи, и пристально, будто впервые, посмотрел ей в лицо. „Господи, как она прекрасна", – думал он, и волнение ручейком заструилось в его душе.
– Я соскучился по тебе, Эмма, – пылко произнес он, и страсть отразилась на его лице. – Не мог дождаться возвращения. А ты скучала?
– О да, Эдвин, еще бы. Мне было так одиноко после твоего отъезда. – Она улыбнулась. – Ты хорошо провел каникулы, а?
Он рассмеялся и поморщился.
– Ну да, наверное. Но, по мне, там было слишком людно. У тети Оливии была целая куча гостей, снующих туда-сюда. Еще она устроила два бала, без которых я вполне бы обошелся. Эти глупые дочери ее друзей, впервые появившиеся в свете, так действовали мне на нервы.
Эмма застыла в его жарких объятиях. Ревность заняла ее мысли, когда она представила себе Эдвина, танцующего с другими девушками и обнимающего их при этом. Она совершенно потеряла дар речи. Заметив тень страдания в ее глазах, он обругал себя за невнимательность, и подкупающе улыбнулся.
– Я больше люблю быть с тобой, Эмма, моя ненаглядная. Ты ведь знаешь это. – Он ослабил свои объятия. – Давай отойдем и присядем вон там, – предложил он, кивнув на грубо сколоченную скамью, что стояла в тени деревьев в глухом дальнем углу сада.
Он взял у нее цветочную корзину. Они сели, и он спросил:
– Мы сможем встретиться и устроить пикник на Вершине Мира в это воскресенье? Это ведь твой выходной, правда?
– Да, это мой выходной, – ответила Эмма.
– Тогда встретимся?
Эмма серьезно взглянула на него, всматриваясь в его лицо, столь дорогое, и всегда, днем и ночью, стоящее перед ее глазами.
Эдвин нежно улыбнулся:
– Ты стала вдруг такой задумчивой. Не скажешь же ты мне, что тебе разонравились наши свидания? Я не могу жить без твоей любви.
– Конечно, я люблю тебя, – Эмма поколебалась и перевела дыхание. Слова, которые нужно было произнести, застряли у нее в горле.
Эдвин тронул ее за плечо.
– Тогда почему же ты не решаешься встретиться со мной?
– Эдвин, у меня будет ребенок, – тихо выдохнула она, не зная, как мягче сказать об этом, и не в силах больше нести в одиночку эту мучительную ношу.
Эмма говорила, не отрывая глаз от его лица, сцепив пальцы рук, чтоб они не дрожали. Молчание повисло между ними свинцовым занавесом, у Эммы упало сердце. Она остро чувствовала, как Эдвин напрягся, чуть отодвинулся от нее, выражение недоверия смыло улыбку с лица, нарастающий ужас быстро овладел им и застыл ледяной маской – свидетельством его шока.
– О Боже! – воскликнул он, отпрянув на спинку скамейки. Ошеломленный, он уставился на нее. Бледное лицо напряжено. Эдвин почувствовал, словно его сильно и жестоко ударили под ложечку. Он был абсолютно разбит. Он тщетно пытался успокоиться, стряхнуть охватившее его оцепенение, но добился немногого. Наконец он с трудом выдавил:
– Ты в этом совершенно уверена, Эмма?
Она кусала губы, не сводя с него глаз, и пытаясь понять, как он отнесется ко всему этому.
– Да, Эдвин, я уверена.
– Господи, проклятье! – закричал он в смятении, забывая о своих манерах. Судорога исказила его лицо. Он почувствовал, что задыхается, казалось, он никогда не сможет больше вздохнуть. Наконец он повернулся и пристально посмотрел на Эмму глазами, полными испуга. – Отец убьет меня, – выдохнул он, представив вспышку гнева Адама Фарли.
Эмма ответила ему быстрым понимающим взглядом.
– Если твой этого не сделает, то мой уж наверняка, – резко сказала она низким охрипшим голосом.
– Ради всего святого, что ты собираешься делать? – спросил он.
– Ты хочешь сказать, что мы собираемся делать, Эдвин? – спросила она довольно мягко, чувствуя, как тревога в ней нарастает и комком подступает к горлу. Ни на один миг она не могла себе представить за эти несколько прошедших недель такую реакцию с его стороны. Она понимала, что это взволнует, обеспокоит, растревожит его так же, как ее саму. Но она не предполагала, что он поступит так, будто за все отвечает она и только она. Это повергло ее в ужас.
– Да, конечно, я хочу сказать „мы”, – поспешно отозвался он. – Ты действительно, ты в самом деле уверена? Может быть, это всего лишь задержка?
– Нет, Эдвин, я знаю наверняка.
Эдвин молчал, тысячи путаных сбивчивых мыслей роились в его голове. Очарованный ее красотой, пылая страстью, которую она зажгла в нем, он никогда не предполагал подобного. Каким же глупцом он был, не подумав об этом неизбежном, самом вероятном и естественном последствии их любовной близости.
Эмма нарушила молчание:
– Пожалуйста, Эдвин, скажи мне что-нибудь! Помоги мне! Я ведь так переживала, пока тебя не было, узнав о ребенке и оказавшись в безвыходном положении. Я никому больше не могла сказать об этом. Так ужасно было ждать, когда же ты вернешься домой.
Эдвин ломал голову. Наконец он нервно откашлялся и заговорил нетвердым голосом:
– Послушай, Эмма, я слышал, есть врачи, ну те, что занимаются такими вещами в начале беременности за хорошие деньги. Может, кто-нибудь и согласится сделать это. В Лидсе или Брэдфорде. Возможно, мы найдем кого-нибудь. Я могу продать свои часы.
Эмма была поражена. Его слова казались ей острей ножа. Их хладнокровие было таким ошеломляющим и отталкивающим, что всю ее охватил озноб.
– Пойти к какому-нибудь знахарю! – крикнула она сердито, в изумлении широко открыв глаза. – Какому-нибудь шарлатану! Он искромсает меня своим ножом, а может быть, и убьет! Ты это предлагаешь, Эдвин? – Ее темно-зеленые глаза стали ледяными и настороженными. Она едва могла поверить, что он произнес эти отвратительные слова.
– Но, Эмма, я не знаю, что еще предложить. Это же страшная беда, катастрофа! Ты не должна родить ребенка.
В полном ошеломлении, ничего не соображая, Эдвин продолжал смотреть на нее. Порядочнее было бы жениться на ней. Они могли бы сбежать в Шотландию, в Гретна Грин. Он читал о супругах, заключавших там брак. Он был законным, если они прожили вместе двадцать один день. Он уж было открыл рот, собираясь сказать ей об этом, но так ничего и не сказал. Но что же потом? Мысль о ярости отца парализовала его. Конечно, отец не убьет его. Он поступит гораздо хуже. Он откажется от него, оставив ни с чем. Тут Эдвин вспомнил о Кембридже, о своем будущем, о карьере адвоката. Он не может сейчас обременять себя женитьбой, в его возрасте, в самый решающий момент его жизни. Он окинул Эмму взглядом. Да, она была красавицей. В это утро темно-русые волосы косами обрамляли ее лицо, образуя подобие короны на прелестной головке. Округлое, бледнее обычного, это лицо было изящным и утонченным, подобно матовому фарфору. Завиток, свисавший на ее широкую бровь, и эти широко распахнутые изумрудные глаза еще больше подчеркивали ее красоту. Она восхитительна, в этом нет сомнений. Подобрать одежду... подправить произношение... придумать происхождение... Подобные вещи возможны, и надлежащее воспитание могло бы сотворить чудо. Наверное, как-то можно все это уладить. Но нет... Нельзя... Только не это, – твердил в мозгу тихий голос. Он погубил бы себя. Он ясно представил себе реакцию отца. Тот будет в бешенстве. Она была деревенской девушкой. Он продолжал смотреть на Эмму, объективно и беспристрастно думая о ней, и через какие-то мгновенья ее красота померкла. Что бы там ни было, она оставалась служанкой. Разница в их происхождении была слишком огромна, чтоб они могли соединиться.
Прекрасный старый сад был окружен со всех сторон столетней каменной стеной, увитой усердно оплетавшими ее растениями. Они забрались даже в крону двух древних деревьев в глубине сада, и цветки их ослепительно сверкали среди ветвей в густой листве, будто тонкие шелковые узоры чистейшей белизны. Широкие клумбы, разбитые у самой стены, были сплошь усыпаны цветами флорибундовых роз. Им отдали предпочтение из-за крупных бутонов и долгого периода цветения: все лето они наполняли сад изобилием ярких красок. Всевозможные сорта роз росли на обширных участках, тесно примыкавших друг к другу, сливаясь в буйном празднестве ослепительных оттенков. Кроваво-красный цвет бледнел до насыщенно-кораллового, который, в свою очередь, окрашивался пунцовым румянцем и струился розовыми брызгами. А белые и желтые пятна привносили хрупкую свежесть тонов в бескрайнюю гармонию ярких бархатных тюрбанов в оправе темно-зеленых листьев.
В центре, опоясанная дорожками из гравия, виднелась открытая площадка. Этот цветник, где искусно сочетались клумбы разных форм и размеров, был великолепным многоголосием, образовывавшим разительный контраст с диким пышным обрамлением, не тронутым рукой садовника. Конечно, и этот эффект был продуман заранее.
В цветнике, обсаженном самшитами, клумбы с гибридными сортами чайных роз были разбиты на треугольники, ромбы и квадраты. Ровно подстриженные самшиты казались отлитыми из металла или искусно выточенными из гладкого камня. Розовый сад, как и все прочее, жестоко пострадал от той ужасной бури, что бушевала в июне в этих местах. Но Адам Фарли пригласил в помощь своему садовнику известных знатоков садовой архитектуры, в том числе специалиста по розам, и художника по ландшафту. Потратив огромную сумму денег и времени, проявив свое превосходное мастерство, они чудесным образом восстановили сад и вернули ему прежнее великолепие.
В ослепительной тишине этого яркого августовского дня сад был полон той очаровывающей и завораживающей красоты, что заставила Эмму остановиться, затаив дыхание и восхищаясь его совершенством. Солнце плыло высоко в безоблачном васильковом небе, прозрачный воздух был напоен пьянящими ароматами восхитительных роз, столпившихся вокруг нее. Не дрожал ни один лист, и лишь слабый шум быстрых крыльев упорхнувшей ввысь птицы, ее затихающая трель отдавались здесь легким эхом. Эмма вздохнула, любуясь окружавшим ее великолепием и, вспомнив о деле, пошла дальше. В цветнике розы никогда не обрезали, и Эмма направилась к клумбам, окаймлявшим стену. Ей было немного жарко, ведь она так спешно спускалась по дорожке, и потому она с радостью подошла к деревьям, густо сплетенные кроны которых свисали до самой земли, даря свежую тенистую прохладу. Она опустилась на колени и принялась срезать стебли, передвигаясь от куста к кусту, тщательно отбирая бутоны. Садовник научил ее, как срезать по нескольку цветов с каждого куста, чтобы облик волшебной флорибунды не пострадал от образующейся пустоты. Девушка очень нежно обращалась с розами. Бутоны раскрылись и распустились почти полностью. Особое внимание она уделяла цвету и сорту. Мало-помалу корзина наполнялась.
Эмма работала и улыбалась самой себе. Прошлой ночью Эдвин вернулся в Фарли вместе со сквайром. Тот всегда приезжал в Йоркшир к началу охоты на куропаток. Эдвин уезжал на две недели на юг навестить Оливию Уэйнрайт в ее загородном доме. Эмме они показались двумя годами. Усадьба была безлюдной, как никогда. В доме остался один Джеральд и начал притеснять Эмму больше обычного. Просторные комнаты, такие пустые и безжизненные, были темны, стояла жуткая тишина, и Эмма старалась ускользнуть из усадьбы сразу же по окончании своей работы. Теперь Эдвин вернулся, и все будет по-другому. Она соскучилась по его улыбке, нежным объятиям и взглядам. Их пикники на пустоши продолжались в июне и июле вплоть до его отъезда.
Иногда Эмма поднималась на Вершину Мира и сидела в одиночестве на своем плоском камне в тени Рэмсденских скал, мечтая, теряясь в множестве своих мыслей. Она никогда не входила в пещеру без Эдвина. Перед своим отъездом на каникулы он крепко-накрепко наказал ей ни в коем случае не пытаться отодвинуть камень без него, ведь это опасно и она легко могла пораниться.
Но он вернулся, и ее одиночеству пришел конец. Утром, столкнувшись в коридоре наверху, они шепотом договорились о короткой встрече в розовом саду до занятий Эдвина верховой ездой. Она едва могла унять дрожь, ожидая его. Она горячо желала, чтоб он поскорее пришел. Ее корзина была полна до краев, да и кухарка забеспокоится, куда она пропала. Еще минута, и Эмма услышала его шаги, хруст гравия под его ногами. Она оглянулась, слыша свое сердцебиение, такое громкое, и волна счастья захлестнула ее, выплескиваясь мерцающим светом в ее глазах и радостной улыбкой на лице.
Эдвин с беззаботным, небрежным видом быстро спускался по дорожке, поигрывая стеком в руке. На нем была белая рубашка с желтым широким шелковым галстуком, повязанным на манер шарфа, кожаные бриджи и высокие коричневые ботинки для верховой езды, игравшие глянцем на солнце. Он выглядел более высоким, широкоплечим и взрослым, чем прежде. „Как он красив”, – подумала Эмма, и у нее перехватило дыхание. Она почувствовала острую боль, полностью узнавая в ней боль своих любовных переживаний, горьких и сладких одновременно.
Лицо Эдвина засияло при виде ее, он прибавил шагу, подошел и склонился над ней, широко улыбаясь. В его серо-голубых глазах светилась явная радость возвращения. Эмма думала, что сердце разорвется в ее груди. Он протянул ей руки, помогая подняться, и увел в укромный уголок, не видный из окон дома. Он крепко сжал ее в своих объятиях и горячо поцеловал, нежно гладя по спине загорелой рукой. Потом он отстранился, крепко удерживая ее за плечи, и пристально, будто впервые, посмотрел ей в лицо. „Господи, как она прекрасна", – думал он, и волнение ручейком заструилось в его душе.
– Я соскучился по тебе, Эмма, – пылко произнес он, и страсть отразилась на его лице. – Не мог дождаться возвращения. А ты скучала?
– О да, Эдвин, еще бы. Мне было так одиноко после твоего отъезда. – Она улыбнулась. – Ты хорошо провел каникулы, а?
Он рассмеялся и поморщился.
– Ну да, наверное. Но, по мне, там было слишком людно. У тети Оливии была целая куча гостей, снующих туда-сюда. Еще она устроила два бала, без которых я вполне бы обошелся. Эти глупые дочери ее друзей, впервые появившиеся в свете, так действовали мне на нервы.
Эмма застыла в его жарких объятиях. Ревность заняла ее мысли, когда она представила себе Эдвина, танцующего с другими девушками и обнимающего их при этом. Она совершенно потеряла дар речи. Заметив тень страдания в ее глазах, он обругал себя за невнимательность, и подкупающе улыбнулся.
– Я больше люблю быть с тобой, Эмма, моя ненаглядная. Ты ведь знаешь это. – Он ослабил свои объятия. – Давай отойдем и присядем вон там, – предложил он, кивнув на грубо сколоченную скамью, что стояла в тени деревьев в глухом дальнем углу сада.
Он взял у нее цветочную корзину. Они сели, и он спросил:
– Мы сможем встретиться и устроить пикник на Вершине Мира в это воскресенье? Это ведь твой выходной, правда?
– Да, это мой выходной, – ответила Эмма.
– Тогда встретимся?
Эмма серьезно взглянула на него, всматриваясь в его лицо, столь дорогое, и всегда, днем и ночью, стоящее перед ее глазами.
Эдвин нежно улыбнулся:
– Ты стала вдруг такой задумчивой. Не скажешь же ты мне, что тебе разонравились наши свидания? Я не могу жить без твоей любви.
– Конечно, я люблю тебя, – Эмма поколебалась и перевела дыхание. Слова, которые нужно было произнести, застряли у нее в горле.
Эдвин тронул ее за плечо.
– Тогда почему же ты не решаешься встретиться со мной?
– Эдвин, у меня будет ребенок, – тихо выдохнула она, не зная, как мягче сказать об этом, и не в силах больше нести в одиночку эту мучительную ношу.
Эмма говорила, не отрывая глаз от его лица, сцепив пальцы рук, чтоб они не дрожали. Молчание повисло между ними свинцовым занавесом, у Эммы упало сердце. Она остро чувствовала, как Эдвин напрягся, чуть отодвинулся от нее, выражение недоверия смыло улыбку с лица, нарастающий ужас быстро овладел им и застыл ледяной маской – свидетельством его шока.
– О Боже! – воскликнул он, отпрянув на спинку скамейки. Ошеломленный, он уставился на нее. Бледное лицо напряжено. Эдвин почувствовал, словно его сильно и жестоко ударили под ложечку. Он был абсолютно разбит. Он тщетно пытался успокоиться, стряхнуть охватившее его оцепенение, но добился немногого. Наконец он с трудом выдавил:
– Ты в этом совершенно уверена, Эмма?
Она кусала губы, не сводя с него глаз, и пытаясь понять, как он отнесется ко всему этому.
– Да, Эдвин, я уверена.
– Господи, проклятье! – закричал он в смятении, забывая о своих манерах. Судорога исказила его лицо. Он почувствовал, что задыхается, казалось, он никогда не сможет больше вздохнуть. Наконец он повернулся и пристально посмотрел на Эмму глазами, полными испуга. – Отец убьет меня, – выдохнул он, представив вспышку гнева Адама Фарли.
Эмма ответила ему быстрым понимающим взглядом.
– Если твой этого не сделает, то мой уж наверняка, – резко сказала она низким охрипшим голосом.
– Ради всего святого, что ты собираешься делать? – спросил он.
– Ты хочешь сказать, что мы собираемся делать, Эдвин? – спросила она довольно мягко, чувствуя, как тревога в ней нарастает и комком подступает к горлу. Ни на один миг она не могла себе представить за эти несколько прошедших недель такую реакцию с его стороны. Она понимала, что это взволнует, обеспокоит, растревожит его так же, как ее саму. Но она не предполагала, что он поступит так, будто за все отвечает она и только она. Это повергло ее в ужас.
– Да, конечно, я хочу сказать „мы”, – поспешно отозвался он. – Ты действительно, ты в самом деле уверена? Может быть, это всего лишь задержка?
– Нет, Эдвин, я знаю наверняка.
Эдвин молчал, тысячи путаных сбивчивых мыслей роились в его голове. Очарованный ее красотой, пылая страстью, которую она зажгла в нем, он никогда не предполагал подобного. Каким же глупцом он был, не подумав об этом неизбежном, самом вероятном и естественном последствии их любовной близости.
Эмма нарушила молчание:
– Пожалуйста, Эдвин, скажи мне что-нибудь! Помоги мне! Я ведь так переживала, пока тебя не было, узнав о ребенке и оказавшись в безвыходном положении. Я никому больше не могла сказать об этом. Так ужасно было ждать, когда же ты вернешься домой.
Эдвин ломал голову. Наконец он нервно откашлялся и заговорил нетвердым голосом:
– Послушай, Эмма, я слышал, есть врачи, ну те, что занимаются такими вещами в начале беременности за хорошие деньги. Может, кто-нибудь и согласится сделать это. В Лидсе или Брэдфорде. Возможно, мы найдем кого-нибудь. Я могу продать свои часы.
Эмма была поражена. Его слова казались ей острей ножа. Их хладнокровие было таким ошеломляющим и отталкивающим, что всю ее охватил озноб.
– Пойти к какому-нибудь знахарю! – крикнула она сердито, в изумлении широко открыв глаза. – Какому-нибудь шарлатану! Он искромсает меня своим ножом, а может быть, и убьет! Ты это предлагаешь, Эдвин? – Ее темно-зеленые глаза стали ледяными и настороженными. Она едва могла поверить, что он произнес эти отвратительные слова.
– Но, Эмма, я не знаю, что еще предложить. Это же страшная беда, катастрофа! Ты не должна родить ребенка.
В полном ошеломлении, ничего не соображая, Эдвин продолжал смотреть на нее. Порядочнее было бы жениться на ней. Они могли бы сбежать в Шотландию, в Гретна Грин. Он читал о супругах, заключавших там брак. Он был законным, если они прожили вместе двадцать один день. Он уж было открыл рот, собираясь сказать ей об этом, но так ничего и не сказал. Но что же потом? Мысль о ярости отца парализовала его. Конечно, отец не убьет его. Он поступит гораздо хуже. Он откажется от него, оставив ни с чем. Тут Эдвин вспомнил о Кембридже, о своем будущем, о карьере адвоката. Он не может сейчас обременять себя женитьбой, в его возрасте, в самый решающий момент его жизни. Он окинул Эмму взглядом. Да, она была красавицей. В это утро темно-русые волосы косами обрамляли ее лицо, образуя подобие короны на прелестной головке. Округлое, бледнее обычного, это лицо было изящным и утонченным, подобно матовому фарфору. Завиток, свисавший на ее широкую бровь, и эти широко распахнутые изумрудные глаза еще больше подчеркивали ее красоту. Она восхитительна, в этом нет сомнений. Подобрать одежду... подправить произношение... придумать происхождение... Подобные вещи возможны, и надлежащее воспитание могло бы сотворить чудо. Наверное, как-то можно все это уладить. Но нет... Нельзя... Только не это, – твердил в мозгу тихий голос. Он погубил бы себя. Он ясно представил себе реакцию отца. Тот будет в бешенстве. Она была деревенской девушкой. Он продолжал смотреть на Эмму, объективно и беспристрастно думая о ней, и через какие-то мгновенья ее красота померкла. Что бы там ни было, она оставалась служанкой. Разница в их происхождении была слишком огромна, чтоб они могли соединиться.