Страница:
– Лучше, – прошептала она нервозно. Увидев еду, разложенную перед ними, Эмма слегка улыбнулась. – Я так проголодалась, – сказала она как можно более естественно.
– И я тоже. Жаль, что у нас только одна тарелка и кружка. Но мы поделимся. – Он налил немного вина и подал девушке.
– Спасибо, Эдвин.
– Теперь, когда мы обсохли и согрелись, все это весьма забавно, правда?
– Да, – тихо ответила она, прихлебывая из кружки. – Боже мой, кухарка и правда постаралась для тебя! – Глаза Эммы перебегали от одного аппетитного бутерброда к другому и прочим вкусным вещам. – Заворачивая тебе все это, она, должно быть, думала, что ты будешь голоден, как Кожа-да-Кости.
– Ну ты же знаешь миссис Тернер. Она суетится вокруг меня, как наседка. Считает, что мне нужно укреплять свое здоровье. – Он жестом пригласил Эмму к трапезе. – Выбери что-нибудь первой, Эмма. Вот пирог с копченой свиной грудинкой и яйцами, бутерброды с крабами и помидорами, фруктовый кекс и яблоки.
Эмма выбрала кусок пирога, ею же самой испеченного. Но она не сочла нужным сказать об этом. Они жадно принялись за еду, передавая друг другу кружку, в которую Эдвин подливал вино. Он весело разговаривал с ней, и постепенно ее смущение проходило. Казалось, Эдвин и не видел, что она полураздета, и ей от этого было легче. На самом же деле он старательно не замечал этого. Покончив с едой, они откинулись на скатанные мешки, грея ноги у костра. Не глядя на Эдвина, Эмма осторожно спросила:
– А что ты думаешь о надписях на стене? Ты считаешь, что эти имена вырезал твой отец?
– Да. Я уже размышлял об этом, особенно обо всех тех вариантах имени Элизабет. И я почти уверен, что догадался, о какой даме идет речь. – Он посмотрел на Эмму, и его глаза ярко сверкнули в свете костра. Эмма затаила дыхание. А он продолжал: – Мне пришло в голову, что это, вероятно, сестра лорда Сиднея. Ее звали Элизабет. Они с моим отцом росли вместе, и я уверен, что они играли здесь детьми.
– Я и не знала, что у лорда Сиднея есть сестра, – сказала Эмма, чуть переведя дыхание. Она пристально посмотрела на Эдвина. – Я никогда не видела ее здесь и ничего не слышала о ней.
– Она умерла в Индии десять лет назад. Ее муж был там на дипломатической службе. Я много раз слышал, как отец с большой любовью вспоминал о ней. Она была примерно одного с ним возраста. Чем больше я думаю об этом, тем больше уверен, что это именно так.
Напряжение, сковывавшее Эмму, спало, мучительные мысли оставили ее растревоженный ум, и она почувствовала громадное облегчение. Как же она заблуждалась, поспешив со своими выводами! Как могла она недостойно подумать о матери, поставив ее рядом с ним! Конечно же, Эдвин прав, как всегда прав.
– Наверное, так оно и есть! – воскликнула она и улыбнулась. Потом, немного помолчав, спросила: – Интересно, который час?
– Я взгляну на часы. – Эдвин прошел ко входу в пещеру, где он небрежно бросил свой пиджак, когда они поспешно прятались от бури. – Шесть часов, – ответил он, возвращаясь к костру с пиджаком в руках. – Он совсем мокрый. Я, пожалуй, расстелю его, чтобы он посох на полу. – Эдвин взглянул на девушку, и на его лице появилось озабоченное выражение. – Твой отец будет беспокоиться о тебе, Эмма?
– Нет. Он знает, что кухарка хотела, чтоб я вернулась сегодня днем, а не завтра, чтобы помочь ей варить варенье. Она ждет меня к половине шестого.
– Ах, так, значит, не он, а она беспокоится о тебе! – воскликнул Эдвин.
– Возможно, она думает, что я еще дома из-за грозы, и все такое прочее. Она знает, что папа не разрешил бы мне идти через вересковые пустоши в такую погоду, – объяснила Эмма. – Но бьюсь об заклад, она очень волнуется о тебе, Эдвин. Наверное, недоумевает, где ты.
– Вполне возможно. Но она может предположить, что я забежал в деревню, ведь она ближе, чем мой дом. – Он вздохнул. – Эх, ну тут уж ничего не поделаешь.
– Как ты думаешь, Эдвин, дождь уже кончился?
– Ты хочешь, чтоб я пошел посмотрел?
– Да, пожалуй. Но только не высовывайся наружу и не промокни опять! – сказала Эмма почти властным тоном.
Он взял свечу и вышел. Вернувшись буквально через несколько секунд, он сообщил:
– Дождь все еще льет, и гром гремит и грохочет. – Юноша поставил свечу на уступ. – Мы не можем пойти прямо сейчас. – Он сел на мешки, скрестив ноги и тщательно прикрыв колени пледом. – Ты ведь знаешь, каковы здешние грозы, Эмма. Они могут бушевать часами.
– Да, я знаю. – Она встала. – Я, пожалуй, посмотрю, высохли ли наши вещи, чтоб мы могли одеться.
Едва касаясь босыми ногами пола, Эмма прошла по пещере, ее волосы ниспадали ей на плечи. Со знанием дела она пощупала одежду и сказала упавшим голосом:
– Ах, Эдвин, вещи все еще такие сырые. Нам придется еще посушить их. – С этими словами девушка повернулась и с нескрываемой тревогой посмотрела на него.
– Нам придется остаться здесь, по крайней мере пока не кончится ливень, – отозвался он. – Может, через полчаса они немного подсохнут, а к тому времени и гроза кончится.
– Надеюсь, – промолвила она, заторопившись к костру.
Дрожа, они сидели в углу огромной пещеры: воздух в ней стал значительно холоднее, а костер горел совсем слабо. Эдвин подбросил еще одно полено и сказал:
– Запас дров убывает. Мы должны бережливее расходовать оставшиеся поленья.
Они сидели съежившись, стараясь согреться теплом друг друга. Эдвин обнял девушку рукой и притянул ее ближе к себе. Эмма взглянула на него, широко открыв глаза.
– Ты ведь не думаешь, что мы окажемся здесь в ловушке? – робко спросила она.
Он ободряюще улыбнулся, его ясные глаза лучились мягким и нежным светом.
– Конечно, нет! Не говори глупостей! – весело воскликнул он. – И не бойся. Я здесь, чтобы защитить тебя, Эмма. Послушай, как только наши вещи подсохнут, мы оденемся и посмотрим, как там снаружи. Если гроза затянется, мы отправимся, невзирая на непогоду. Ведь мы не можем сидеть здесь допоздна.
– Верно, Эдвин, – согласилась она, тесней прижимаясь к нему.
Эдвин заключил Эмму в объятия и, стараясь согреть ее, стал быстро растирать ладонью ее руку.
– Ну что, так лучше? – мягко спросил он.
– Да, спасибо, Эдвин.
Все началось без всякого умысла со стороны Эдвина. Мало-помалу бодрое растирание перешло в неспешное поглаживание, а оно, в свою очередь, в нежные прикосновения к ее лицу, шее и плечам. Эмма не возражала. Лишь когда рука Эдвина случайно дотронулась до ее груди, она вздрогнула и отстранилась, пристально посмотрев на него. В ее взгляде смешались изумление и страх. Она вырвалась из его объятий и присела поодаль на свернутых мешках.
– Прости, Эмма. Я действительно не нарочно. Правда. Вернись сюда. Ты там быстро озябнешь, – предупредил он, злясь на себя и свою небрежность и сердясь заодно на Эмму.
– Мне здесь очень удобно. Спасибо, – холодно произнесла она, гордо откидываясь назад и всем своим видом показывая, что она его отвергает.
– Как угодно, – пробормотал Эдвин в полном смятении, подтянув колени к подбородку и обхватив ноги руками.
Между ними воцарилось долгое молчание. Эмма смотрела не отрываясь на огонь, с трудом сдерживая дрожь, охватившую все ее тело, и надеясь, что Эдвин не заметит этого. А он положил голову на колени и украдкой посмотрел на нее. В этот самый момент полено вспыхнуло ярким пламенем, и юноша застыл с широко раскрытыми от изумления глазами. Он не замечал раньше, как тонка была хлопчатобумажная скатерть, так плотно облегавшая Эмму. Сейчас он смог ясно разглядеть ее высокую округлую грудь, стянутую тканью, очертания ее бедер, ноги, стройные, как коринфские колонны, и это треугольное пятнышко, темнеющее между ними. Он не мог оторвать от нее глаз. Он смотрел на девушку с вожделением и чувствовал, как все в нем трепещет. Это ощущение уже охватывало Эдвина раньше. Как большинство юношей его возраста, он уже испытывал пробуждение мужской природы, по-мальчишески бурное. Но еще ни одна девушка не возбуждала в нем таких поистине сильных чувств, ведь ни одну из них он не видел раздетой и ни с одной, едва прикрывшей наготу, не был так близко.
Эдвин был потрясен бурей своих чувств. У него перехватило дыхание, почти до удушья, неведомая сила сжала горло. Несколько мгновений спустя ему удалось отвести затуманенный взор от ее соблазнительной фигуры, и он уставился на стену перед собой. Дрожащие тени плавали рядом в мягком свете костра, образуя расплывчатые очертания, похожие на небольших животных и деревья. „Вон кролик, а здесь могучий старый дуб”, – говорил Эдвин себе, подбирая знакомые образы под эти пляшущие фигурки. Он усердно сосредоточивался на этой стене, отгоняя прочь желание, стараясь не думать об Эмме и подавить свое неутихающее волнение. Эмма первой прервала молчание.
– Эдвин, я ужасно замерзла, – наконец произнесла она тихим голосом.
Он тотчас повернул голову и посмотрел на нее. Она вся съежилась, не в силах сдержать дрожь, и зубы ее застучали от холода.
– Могу я подойти и помочь тебе согреться, Эмма? – робко спросил он, тотчас испугавшись своего предложения и опасаясь ее гнева или отказа.
К его удивлению, она шепнула:
– Да, пожалуйста. – Девушка смущенно глянула на него из-под густых ресниц и добавила: – Извини, что я рассердилась на тебя, Эдвин.
Не говоря ни слова, он встал и приблизился к ней. Обнял ее и одной рукой легонько толкнул ее под колени. Очень осторожно он опустил Эмму на мешки, и оба они легли, вытянувшись во весь рост. Он страстно накрыл ее стройную фигуру своим крепким телом.
– Иначе нам не согреться, – сказал он.
Девушка прильнула к нему, вбирая его тепло, убаюканная в его объятиях подобно младенцу.
– Да, я знаю, – еле слышно прошептала она.
– Взгляни на пляшущие тени, – кивнул Эдвин. – Какие причудливые очертания они образуют. Животные, деревья, горы...
Эмма улыбнулась, проследив за его взглядом. Пещера изменилась перед ее взором самым чудесным образом. Эти стены больше не давили и не напоминали ей о матери и Адаме Фарли. Пещера стала удивительным, волшебным, заколдованным тайным местом, созданным только для них двоих.
Эдвин принялся растирать ее руки и плечи, холодные, как ледышки. Мурашки вскоре стали исчезать, и он почувствовал, что ее кожа подобна самому нежному шелку. Однако чуть погодя нежные поглаживания Эдвина возобновились, он не мог сдержаться, наслаждаясь новыми ощущениями. Эмма заглянула ему в лицо, в ее больших глазах плясали зеленые огоньки, алые губки слегка приоткрылись, и он увидел ослепительную белизну ее жемчужных зубов. Он поднял руку и убрал прядь темно-русых волос с ее лица, слегка коснувшись пальцами ее нежных щек и шеи, беззащитно белеющей в свете горящей свечи.
– Ты так прекрасна, Эмма, – произнес он низким хриплым голосом, в котором звучал благоговейный трепет. – Пожалуйста, позволь мне поцеловать тебя. Только один раз, пожалуйста, – умолял он.
Она не ответила, но по-прежнему не отрываясь смотрела на него. Столько веры, невинности и бесхитростной любви было в его приблизившемся непорочном лице. Он склонился над ней. Ему казалось, он утонет в зеленом море ее глаз. Он коснулся ее губ своими. Ее влажные губы были прелестны и так манили его, что одного поцелуя Эдвину Фарли оказалось недостаточно. Он целовал Эмму снова и снова, все с большей страстью, не давая ей возможности возразить.
Когда же Эдвин поднял голову и посмотрел на нее, он увидел, что ее глаза закрыты. Он гладил ее лицо, плечи, и его рука скользила все ниже, пока не легла ей на грудь. Только тогда она широко открыла глаза:
– Ах, Эдвин, нет! Не надо!
– Эмма, пожалуйста, я не сделаю тебе ничего плохого. Позволь моей руке остаться, – снова умолял он.
Эмма заколебалась, и Эдвин поспешил зажать ей рот поцелуем, не давая ничего сказать, и продолжал ласкать и гладить ее. Почти бессознательно и не в силах сдержать себя он скользнул рукой под скатерть, покрывавшую Эмму. Он пробежал по нежному шелку ее кожи легкими, чуть дрожащими от нарастающего возбуждения пальцами. Эмма отпрянула от него, негромко вскрикнув, и краска стыда залила ее лицо, но он удержал ее, нежно сжимая в своих объятиях и целуя в лоб.
– Я люблю тебя, Эмма, – шептал он, прижавшись лицом к ее щеке.
– Но ведь это нехорошо. Мы не должны этого делать, – шепотом возразила она, испуганно дрожа. Ее разум был огорчен мыслями о грехе и искушениях плоти, ведущих в ад.
– Тише, моя ненаглядная, тише, Эмма, – успокаивал ее Эдвин тихим и ласковым голосом. – Я не сделаю ничего предосудительного. Я лишь хочу ближе почувствовать тебя. Я никак тебя не обижу. Невозможно обидеть того, кого любишь больше всех на свете.
Его слова наполнили ее нежданной радостью, и она сильнее прижалась к нему, всматриваясь в его лицо, склонившееся над ней, в столь знакомые ей милые черты. Казалось, что его лицо, освещенное свечой, сияет. Его глаза были широко открыты и полны бесконечной любви.
– Ты правда меня любишь? – спросила она самым нежным из всех голосов, которые он когда-либо слышал.
– Да, Эмма. Я так люблю тебя! А ты, разве ты не любишь меня?
– Да, Эдвин, да, я тоже люблю тебя! – Эмма тихо вздохнула, чувствуя его руки, вновь ласкающие ее, поглаживающие и касающиеся всех изгибов ее тела, но так нежно, что она расслабилась, наслаждаясь его теплом и любовными ласками. Вдруг его пальцы дотронулись до самого заветного, настойчиво и все же так легко, будто ее коснулось перышко. Она едва сознавала, что он делал. Она больше не могла возражать или останавливать его, потому что ее захлестнули неожиданные, неведомые, но восхитительные ощущения, вызывавшие в ней дрожь и заставлявшие трепетать ее сердце. Его губы, руки, тело поглотили ее целиком, он обнимал ее все крепче и крепче, пока она не почувствовала, что сливается с ним. Все ее тело стало безвольным, а он все продолжал ласкать ее, увлекая к той вершине, которой он сам уже достиг.
Эдвин помедлил и взглянул на Эмму. Ее глаза были закрыты, он увидел, что ее бьет легкая дрожь. Он быстро сбросил с себя плед и легким стремительным движением сорвал с Эммы скатерть, все еще наполовину скрывавшую ее. Она не шевельнулась, хотя ее веки дрогнули; вдруг широко распахнутыми глазами она посмотрела на него, стоящего перед ней на коленях. „Эдвин Фарли уже мужчина, а не мальчик”, – подумала она в изумлении, испугавшись своего открытия, ведь она впервые увидела его во всей мужской красе. Он с удивлением разглядывал ее, затаив дыхание. Желание полностью овладеть ею захлестнуло его. Он был поражен, увидев, насколько она прекрасна. Ее кожа была бледной, подобно лепесткам цветка, а дрожащий свет свечи и яркое пламя костра окрасили ее в золотистый цвет. Она напоминала прекрасную статую, изваянную из лучшего мрамора.
Осторожно, с величайшей нежностью и тактом, Эдвин помог Эмме преодолеть ее страх и врожденную стыдливость. Хотя оба они были неискушены, любовные ласки Эдвина увенчались их близостью. Чуть погодя Эмма начала отвечать ему, прислушиваясь к его нежному шепоту. Его желание все разгоралось и перешло в страсть, с которой он уже не мог совладать, которая наполнила его еще неосознанной утонченностью и бесподобной искусностью. Лишь раз она застонала, он услышал этот тихий сдавленный крик, который ей удалось сдержать. Но он так нежно и трепетно любил ее, что это мгновение быстро прошло, и вскоре он увлек ее за собой на нарастающей волне исступленного восторга. Они слились, двигаясь в совершенной гармонии, залитые сладостным теплом и впервые испытанным наслаждением. Эмма чувствовала, что растворяется в объятиях Эдвина, становясь его частицей. Становясь его кровью и плотью. Они стали единым целым. Сейчас она была им. Она застонала, ее руки скользнули вниз, к его пояснице, дрогнувшей под ее пальцами. Тут Эдвин испытал такое счастье, что был уже не в силах сдержать свой крик. Безудержно устремляясь в нее, он даже не слышал, как громко звал ее по имени и умолял никогда не покидать его.
24
– И я тоже. Жаль, что у нас только одна тарелка и кружка. Но мы поделимся. – Он налил немного вина и подал девушке.
– Спасибо, Эдвин.
– Теперь, когда мы обсохли и согрелись, все это весьма забавно, правда?
– Да, – тихо ответила она, прихлебывая из кружки. – Боже мой, кухарка и правда постаралась для тебя! – Глаза Эммы перебегали от одного аппетитного бутерброда к другому и прочим вкусным вещам. – Заворачивая тебе все это, она, должно быть, думала, что ты будешь голоден, как Кожа-да-Кости.
– Ну ты же знаешь миссис Тернер. Она суетится вокруг меня, как наседка. Считает, что мне нужно укреплять свое здоровье. – Он жестом пригласил Эмму к трапезе. – Выбери что-нибудь первой, Эмма. Вот пирог с копченой свиной грудинкой и яйцами, бутерброды с крабами и помидорами, фруктовый кекс и яблоки.
Эмма выбрала кусок пирога, ею же самой испеченного. Но она не сочла нужным сказать об этом. Они жадно принялись за еду, передавая друг другу кружку, в которую Эдвин подливал вино. Он весело разговаривал с ней, и постепенно ее смущение проходило. Казалось, Эдвин и не видел, что она полураздета, и ей от этого было легче. На самом же деле он старательно не замечал этого. Покончив с едой, они откинулись на скатанные мешки, грея ноги у костра. Не глядя на Эдвина, Эмма осторожно спросила:
– А что ты думаешь о надписях на стене? Ты считаешь, что эти имена вырезал твой отец?
– Да. Я уже размышлял об этом, особенно обо всех тех вариантах имени Элизабет. И я почти уверен, что догадался, о какой даме идет речь. – Он посмотрел на Эмму, и его глаза ярко сверкнули в свете костра. Эмма затаила дыхание. А он продолжал: – Мне пришло в голову, что это, вероятно, сестра лорда Сиднея. Ее звали Элизабет. Они с моим отцом росли вместе, и я уверен, что они играли здесь детьми.
– Я и не знала, что у лорда Сиднея есть сестра, – сказала Эмма, чуть переведя дыхание. Она пристально посмотрела на Эдвина. – Я никогда не видела ее здесь и ничего не слышала о ней.
– Она умерла в Индии десять лет назад. Ее муж был там на дипломатической службе. Я много раз слышал, как отец с большой любовью вспоминал о ней. Она была примерно одного с ним возраста. Чем больше я думаю об этом, тем больше уверен, что это именно так.
Напряжение, сковывавшее Эмму, спало, мучительные мысли оставили ее растревоженный ум, и она почувствовала громадное облегчение. Как же она заблуждалась, поспешив со своими выводами! Как могла она недостойно подумать о матери, поставив ее рядом с ним! Конечно же, Эдвин прав, как всегда прав.
– Наверное, так оно и есть! – воскликнула она и улыбнулась. Потом, немного помолчав, спросила: – Интересно, который час?
– Я взгляну на часы. – Эдвин прошел ко входу в пещеру, где он небрежно бросил свой пиджак, когда они поспешно прятались от бури. – Шесть часов, – ответил он, возвращаясь к костру с пиджаком в руках. – Он совсем мокрый. Я, пожалуй, расстелю его, чтобы он посох на полу. – Эдвин взглянул на девушку, и на его лице появилось озабоченное выражение. – Твой отец будет беспокоиться о тебе, Эмма?
– Нет. Он знает, что кухарка хотела, чтоб я вернулась сегодня днем, а не завтра, чтобы помочь ей варить варенье. Она ждет меня к половине шестого.
– Ах, так, значит, не он, а она беспокоится о тебе! – воскликнул Эдвин.
– Возможно, она думает, что я еще дома из-за грозы, и все такое прочее. Она знает, что папа не разрешил бы мне идти через вересковые пустоши в такую погоду, – объяснила Эмма. – Но бьюсь об заклад, она очень волнуется о тебе, Эдвин. Наверное, недоумевает, где ты.
– Вполне возможно. Но она может предположить, что я забежал в деревню, ведь она ближе, чем мой дом. – Он вздохнул. – Эх, ну тут уж ничего не поделаешь.
– Как ты думаешь, Эдвин, дождь уже кончился?
– Ты хочешь, чтоб я пошел посмотрел?
– Да, пожалуй. Но только не высовывайся наружу и не промокни опять! – сказала Эмма почти властным тоном.
Он взял свечу и вышел. Вернувшись буквально через несколько секунд, он сообщил:
– Дождь все еще льет, и гром гремит и грохочет. – Юноша поставил свечу на уступ. – Мы не можем пойти прямо сейчас. – Он сел на мешки, скрестив ноги и тщательно прикрыв колени пледом. – Ты ведь знаешь, каковы здешние грозы, Эмма. Они могут бушевать часами.
– Да, я знаю. – Она встала. – Я, пожалуй, посмотрю, высохли ли наши вещи, чтоб мы могли одеться.
Едва касаясь босыми ногами пола, Эмма прошла по пещере, ее волосы ниспадали ей на плечи. Со знанием дела она пощупала одежду и сказала упавшим голосом:
– Ах, Эдвин, вещи все еще такие сырые. Нам придется еще посушить их. – С этими словами девушка повернулась и с нескрываемой тревогой посмотрела на него.
– Нам придется остаться здесь, по крайней мере пока не кончится ливень, – отозвался он. – Может, через полчаса они немного подсохнут, а к тому времени и гроза кончится.
– Надеюсь, – промолвила она, заторопившись к костру.
Дрожа, они сидели в углу огромной пещеры: воздух в ней стал значительно холоднее, а костер горел совсем слабо. Эдвин подбросил еще одно полено и сказал:
– Запас дров убывает. Мы должны бережливее расходовать оставшиеся поленья.
Они сидели съежившись, стараясь согреться теплом друг друга. Эдвин обнял девушку рукой и притянул ее ближе к себе. Эмма взглянула на него, широко открыв глаза.
– Ты ведь не думаешь, что мы окажемся здесь в ловушке? – робко спросила она.
Он ободряюще улыбнулся, его ясные глаза лучились мягким и нежным светом.
– Конечно, нет! Не говори глупостей! – весело воскликнул он. – И не бойся. Я здесь, чтобы защитить тебя, Эмма. Послушай, как только наши вещи подсохнут, мы оденемся и посмотрим, как там снаружи. Если гроза затянется, мы отправимся, невзирая на непогоду. Ведь мы не можем сидеть здесь допоздна.
– Верно, Эдвин, – согласилась она, тесней прижимаясь к нему.
Эдвин заключил Эмму в объятия и, стараясь согреть ее, стал быстро растирать ладонью ее руку.
– Ну что, так лучше? – мягко спросил он.
– Да, спасибо, Эдвин.
Все началось без всякого умысла со стороны Эдвина. Мало-помалу бодрое растирание перешло в неспешное поглаживание, а оно, в свою очередь, в нежные прикосновения к ее лицу, шее и плечам. Эмма не возражала. Лишь когда рука Эдвина случайно дотронулась до ее груди, она вздрогнула и отстранилась, пристально посмотрев на него. В ее взгляде смешались изумление и страх. Она вырвалась из его объятий и присела поодаль на свернутых мешках.
– Прости, Эмма. Я действительно не нарочно. Правда. Вернись сюда. Ты там быстро озябнешь, – предупредил он, злясь на себя и свою небрежность и сердясь заодно на Эмму.
– Мне здесь очень удобно. Спасибо, – холодно произнесла она, гордо откидываясь назад и всем своим видом показывая, что она его отвергает.
– Как угодно, – пробормотал Эдвин в полном смятении, подтянув колени к подбородку и обхватив ноги руками.
Между ними воцарилось долгое молчание. Эмма смотрела не отрываясь на огонь, с трудом сдерживая дрожь, охватившую все ее тело, и надеясь, что Эдвин не заметит этого. А он положил голову на колени и украдкой посмотрел на нее. В этот самый момент полено вспыхнуло ярким пламенем, и юноша застыл с широко раскрытыми от изумления глазами. Он не замечал раньше, как тонка была хлопчатобумажная скатерть, так плотно облегавшая Эмму. Сейчас он смог ясно разглядеть ее высокую округлую грудь, стянутую тканью, очертания ее бедер, ноги, стройные, как коринфские колонны, и это треугольное пятнышко, темнеющее между ними. Он не мог оторвать от нее глаз. Он смотрел на девушку с вожделением и чувствовал, как все в нем трепещет. Это ощущение уже охватывало Эдвина раньше. Как большинство юношей его возраста, он уже испытывал пробуждение мужской природы, по-мальчишески бурное. Но еще ни одна девушка не возбуждала в нем таких поистине сильных чувств, ведь ни одну из них он не видел раздетой и ни с одной, едва прикрывшей наготу, не был так близко.
Эдвин был потрясен бурей своих чувств. У него перехватило дыхание, почти до удушья, неведомая сила сжала горло. Несколько мгновений спустя ему удалось отвести затуманенный взор от ее соблазнительной фигуры, и он уставился на стену перед собой. Дрожащие тени плавали рядом в мягком свете костра, образуя расплывчатые очертания, похожие на небольших животных и деревья. „Вон кролик, а здесь могучий старый дуб”, – говорил Эдвин себе, подбирая знакомые образы под эти пляшущие фигурки. Он усердно сосредоточивался на этой стене, отгоняя прочь желание, стараясь не думать об Эмме и подавить свое неутихающее волнение. Эмма первой прервала молчание.
– Эдвин, я ужасно замерзла, – наконец произнесла она тихим голосом.
Он тотчас повернул голову и посмотрел на нее. Она вся съежилась, не в силах сдержать дрожь, и зубы ее застучали от холода.
– Могу я подойти и помочь тебе согреться, Эмма? – робко спросил он, тотчас испугавшись своего предложения и опасаясь ее гнева или отказа.
К его удивлению, она шепнула:
– Да, пожалуйста. – Девушка смущенно глянула на него из-под густых ресниц и добавила: – Извини, что я рассердилась на тебя, Эдвин.
Не говоря ни слова, он встал и приблизился к ней. Обнял ее и одной рукой легонько толкнул ее под колени. Очень осторожно он опустил Эмму на мешки, и оба они легли, вытянувшись во весь рост. Он страстно накрыл ее стройную фигуру своим крепким телом.
– Иначе нам не согреться, – сказал он.
Девушка прильнула к нему, вбирая его тепло, убаюканная в его объятиях подобно младенцу.
– Да, я знаю, – еле слышно прошептала она.
– Взгляни на пляшущие тени, – кивнул Эдвин. – Какие причудливые очертания они образуют. Животные, деревья, горы...
Эмма улыбнулась, проследив за его взглядом. Пещера изменилась перед ее взором самым чудесным образом. Эти стены больше не давили и не напоминали ей о матери и Адаме Фарли. Пещера стала удивительным, волшебным, заколдованным тайным местом, созданным только для них двоих.
Эдвин принялся растирать ее руки и плечи, холодные, как ледышки. Мурашки вскоре стали исчезать, и он почувствовал, что ее кожа подобна самому нежному шелку. Однако чуть погодя нежные поглаживания Эдвина возобновились, он не мог сдержаться, наслаждаясь новыми ощущениями. Эмма заглянула ему в лицо, в ее больших глазах плясали зеленые огоньки, алые губки слегка приоткрылись, и он увидел ослепительную белизну ее жемчужных зубов. Он поднял руку и убрал прядь темно-русых волос с ее лица, слегка коснувшись пальцами ее нежных щек и шеи, беззащитно белеющей в свете горящей свечи.
– Ты так прекрасна, Эмма, – произнес он низким хриплым голосом, в котором звучал благоговейный трепет. – Пожалуйста, позволь мне поцеловать тебя. Только один раз, пожалуйста, – умолял он.
Она не ответила, но по-прежнему не отрываясь смотрела на него. Столько веры, невинности и бесхитростной любви было в его приблизившемся непорочном лице. Он склонился над ней. Ему казалось, он утонет в зеленом море ее глаз. Он коснулся ее губ своими. Ее влажные губы были прелестны и так манили его, что одного поцелуя Эдвину Фарли оказалось недостаточно. Он целовал Эмму снова и снова, все с большей страстью, не давая ей возможности возразить.
Когда же Эдвин поднял голову и посмотрел на нее, он увидел, что ее глаза закрыты. Он гладил ее лицо, плечи, и его рука скользила все ниже, пока не легла ей на грудь. Только тогда она широко открыла глаза:
– Ах, Эдвин, нет! Не надо!
– Эмма, пожалуйста, я не сделаю тебе ничего плохого. Позволь моей руке остаться, – снова умолял он.
Эмма заколебалась, и Эдвин поспешил зажать ей рот поцелуем, не давая ничего сказать, и продолжал ласкать и гладить ее. Почти бессознательно и не в силах сдержать себя он скользнул рукой под скатерть, покрывавшую Эмму. Он пробежал по нежному шелку ее кожи легкими, чуть дрожащими от нарастающего возбуждения пальцами. Эмма отпрянула от него, негромко вскрикнув, и краска стыда залила ее лицо, но он удержал ее, нежно сжимая в своих объятиях и целуя в лоб.
– Я люблю тебя, Эмма, – шептал он, прижавшись лицом к ее щеке.
– Но ведь это нехорошо. Мы не должны этого делать, – шепотом возразила она, испуганно дрожа. Ее разум был огорчен мыслями о грехе и искушениях плоти, ведущих в ад.
– Тише, моя ненаглядная, тише, Эмма, – успокаивал ее Эдвин тихим и ласковым голосом. – Я не сделаю ничего предосудительного. Я лишь хочу ближе почувствовать тебя. Я никак тебя не обижу. Невозможно обидеть того, кого любишь больше всех на свете.
Его слова наполнили ее нежданной радостью, и она сильнее прижалась к нему, всматриваясь в его лицо, склонившееся над ней, в столь знакомые ей милые черты. Казалось, что его лицо, освещенное свечой, сияет. Его глаза были широко открыты и полны бесконечной любви.
– Ты правда меня любишь? – спросила она самым нежным из всех голосов, которые он когда-либо слышал.
– Да, Эмма. Я так люблю тебя! А ты, разве ты не любишь меня?
– Да, Эдвин, да, я тоже люблю тебя! – Эмма тихо вздохнула, чувствуя его руки, вновь ласкающие ее, поглаживающие и касающиеся всех изгибов ее тела, но так нежно, что она расслабилась, наслаждаясь его теплом и любовными ласками. Вдруг его пальцы дотронулись до самого заветного, настойчиво и все же так легко, будто ее коснулось перышко. Она едва сознавала, что он делал. Она больше не могла возражать или останавливать его, потому что ее захлестнули неожиданные, неведомые, но восхитительные ощущения, вызывавшие в ней дрожь и заставлявшие трепетать ее сердце. Его губы, руки, тело поглотили ее целиком, он обнимал ее все крепче и крепче, пока она не почувствовала, что сливается с ним. Все ее тело стало безвольным, а он все продолжал ласкать ее, увлекая к той вершине, которой он сам уже достиг.
Эдвин помедлил и взглянул на Эмму. Ее глаза были закрыты, он увидел, что ее бьет легкая дрожь. Он быстро сбросил с себя плед и легким стремительным движением сорвал с Эммы скатерть, все еще наполовину скрывавшую ее. Она не шевельнулась, хотя ее веки дрогнули; вдруг широко распахнутыми глазами она посмотрела на него, стоящего перед ней на коленях. „Эдвин Фарли уже мужчина, а не мальчик”, – подумала она в изумлении, испугавшись своего открытия, ведь она впервые увидела его во всей мужской красе. Он с удивлением разглядывал ее, затаив дыхание. Желание полностью овладеть ею захлестнуло его. Он был поражен, увидев, насколько она прекрасна. Ее кожа была бледной, подобно лепесткам цветка, а дрожащий свет свечи и яркое пламя костра окрасили ее в золотистый цвет. Она напоминала прекрасную статую, изваянную из лучшего мрамора.
Осторожно, с величайшей нежностью и тактом, Эдвин помог Эмме преодолеть ее страх и врожденную стыдливость. Хотя оба они были неискушены, любовные ласки Эдвина увенчались их близостью. Чуть погодя Эмма начала отвечать ему, прислушиваясь к его нежному шепоту. Его желание все разгоралось и перешло в страсть, с которой он уже не мог совладать, которая наполнила его еще неосознанной утонченностью и бесподобной искусностью. Лишь раз она застонала, он услышал этот тихий сдавленный крик, который ей удалось сдержать. Но он так нежно и трепетно любил ее, что это мгновение быстро прошло, и вскоре он увлек ее за собой на нарастающей волне исступленного восторга. Они слились, двигаясь в совершенной гармонии, залитые сладостным теплом и впервые испытанным наслаждением. Эмма чувствовала, что растворяется в объятиях Эдвина, становясь его частицей. Становясь его кровью и плотью. Они стали единым целым. Сейчас она была им. Она застонала, ее руки скользнули вниз, к его пояснице, дрогнувшей под ее пальцами. Тут Эдвин испытал такое счастье, что был уже не в силах сдержать свой крик. Безудержно устремляясь в нее, он даже не слышал, как громко звал ее по имени и умолял никогда не покидать его.
24
Несколько часов спустя буря утихла так же внезапно, как и ворвалась в их жизнь. Проливной дождь перешел в редкую изморось, а она вскоре так неожиданно прекратилась, что стало жутко.
Мощный порывистый ветер, обрушившийся на эти безмолвные холмы, умчался прочь, и мертвая Тишина наполнила все вокруг. Высокое безоблачное небо, в бурю темно-зеленое, почти черное, теперь стало кристально чистым и наполнилось удивительным, неведомо откуда исходящим светом. Появилась полная луна, надменно сияя своей неприветливой белизной. Прекрасное светило застыло высоко в небе, холодном и бескрайнем, освещая болотистые, поросшие вереском торфяники так безжалостно, как будто это было полуденное солнце. Яркий лунный свет беспристрастно обнажил ужасные следы жестокого опустошения. Отгрохотавшая буря обезобразила все вокруг.
Зубцы огромных скал, разбросанных над торфяниками, возвышались отвесными громадами, и нескончаемые потоки дождевой воды стремительными каскадами срывались вниз и настолько переполняли естественные водопады, что те лавинами врезались в ручьи и реки, выходившие из берегов, размытых напором воды. Ливень пронесся над торфяниками подобно волне гигантского прилива, его мощь была так велика, что он с ходу вырывал из земли кусты и деревья, сметал огромные камни и валуны и неумолимо швырял их вниз. Узкие долины и ложбины меж холмами, разделявшими вересковые пустоши, были полностью залиты водой.
Животные, не успевшие спастись бегством и застигнутые врасплох бешеной стихией, погибли. Овцы, отбившиеся от стада, утонули в потоке, их окоченевшие туши нелепо плавали в темной мути вновь образованных водоемов. Измятые птицы валялись на земле, искалеченные, со сломанными костями и окровавленными перьями. Трели их песен смолкли навсегда.
Молния тоже повсюду оставила свои следы. Она разила деревья, ровно и гладко раскалывая их на куски, превращая в черный пепел их скудную листву. Лошадь, оставленная на привязи на лугу близ ложбины Топ Фолд, в одно мгновение была убита молнией, прежде чем ее хозяин успел до нее добежать. Она лежала теперь с опаленной гривой, ее шкура была покрыта красными и черными пятнами. Не обошла гроза и деревню. Шифер с крыш был сорван, стекла выбиты, штукатурка с внутренних стен облетела, снежной порошей рассыпавшись в мелкие хлопья, а один дом был полностью разрушен. Витражи церкви Фарли разлетелись на сотни переливающихся осколков. Это были витражи, недавно подаренные Адамом Фарли в память об усопшей Адели.
Вода прорвалась сквозь возвышавшуюся гряду Рэмсденских скал, и земля у их подножия превратилась в жидкую слякоть, будто разлили масло, в настоящее болото, липкое и скользкое. Два одиноких дерева, много лет простоявших часовыми слева от скал, были опрокинуты, словно оловянные солдатики, и тоже расщеплены бесчисленными клинками безжалостных молний.
Эдвин первым выбрался из пещеры и протянул руку Эмме. Они выскочили из воды, беспорядочным потоком лившейся со скал у самой расщелины. Их ноги по самые щиколотки погрузились в хлюпающую грязь. Эдвин поставил корзину на валун и помог Эмме забраться вверх на камни, проворно карабкаясь вслед за ней. Они ахнули почти одновременно, встревоженно переглянувшись при виде столь ужасающего опустошения. Их лица были в смятении.
– Ну и повезло же нам вовремя найти пещеру, – сказал Эдвин стоявшей рядом Эмме, с изумлением озиравшейся вокруг.
Он огляделся, потрясенный видом изломанного и обезображенного мира.
– Ты понимаешь, не спрячься мы вовремя, мы наверняка погибли бы! Нас убило бы молнией или мы утонули бы в потоке.
Эмма молча кивнула, вздрогнув при мысли об их случайном спасении.
– Взгляни наверх, на водопад у Димертон Фелл! – воскликнул Эдвин. – Я никогда прежде не видел его таким полноводным и беснующимся. Это просто невероятно!
Эмма взглядом проследила за его рукой, и у нее перехватило дыхание. Обычно спокойный водопад, хорошо заметный в лунном свете, торжественно мерцающий ледяным блеском, превратился теперь в невероятный волшебный пенящийся каскад, жуткий в своем величии. И все же Эмма вынуждена была признать, что он прекрасен. Она так и сказала Эдвину. Но нужно было скорее возвращаться в усадьбу Фарли, и ее беспокойство росло с каждой минутой.
– Эдвин, как ты думаешь, не попытаться ли нам вернуться? Тебе ведь попадет от кухарки, да и мне тоже.
– Да, думаю, нам следует отправиться сейчас же, – согласился Эдвин. – Слава Богу, луна светит ярко. По крайней мере, мы разглядим дорогу. Идем?
Эдвин собрал вещи, но Эмма потянула его за рукав.
– А как же вход в пещеру? – Она кивнула головой по направлению к лазу. – Глыба, что закрывала его раньше, кажется, совсем утонула в грязи.
– Да, ты права, – Эдвин повертел головой, словно ища что-то. Заметив сломанные деревья, он предложил: – Я возьму вон там ветви и закрою расщелину, а потом как-нибудь вернусь и поставлю глыбу на место.
Он слез с валунов и упрямо побрел по скользкой мути; он приволок одно из деревьев, и глубоко и надежно воткнув его в размокшую землю, загородил им вход в пещеру. Искривленные ветви полностью скрыли лаз.
Не будучи уверенными, что их не поджидают другие несчастья, Эдвин и Эмма все же храбро отправились в путь. Их ноги утопали в липкой грязи, в ботинках хлюпало, но они спешили покинуть Вершину Мира, прямиком направляясь к оврагу Рэмсден. Когда они перевалили через гряду, Эмма поскользнулась на размытой земле. Эдвин тотчас подхватил ее и бережно обнял рукой, помогая удержать равновесие, пока они не выбрались на узкую проселочную дорогу. Им приходилось осторожно нащупывать тропу, переступая через сорванные с мест камни и расщепленные ветви, выброшенные на дорогу оползнем. На подходе к оврагу Рэмсден они в замешательстве остановились, с изумлением глядя вниз. Лунный свет так ярко освещал глубокую лощину, что им было видно, как пузырилась вода, наполнявшая ее до краев. Казалось, вода вот-вот выплеснется через край. Мертвые птицы, кролики, изуродованная туша овцы покачивались на ее жуткой черной поверхности среди обломков и мусора как ужасное напоминание о бешеной стихии, отбушевавшей совсем недавно. Эмма охнула и прижалась лицом к широкому плечу Эдвина.
Эдвин повернулся, бережно поддерживая ее.
– Я должен был сообразить, что овраг будет затоплен. Нам придется вернуться и спуститься с хребта к ручью, перейти его и идти в усадьбу нижней дорогой.
– А если и ручей разлился? – предположила Эмма, кусая губы.
– Очень может быть. Но он, по крайней мере, намного уже, и берег его не такой обрывистый, как склон оврага. Там не должно быть слишком глубоко. Мы сможем переплыть его.
– Я не умею плавать, – жалобно прошептала Эмма.
– Не бойся. Я не оставлю тебя, Эмма. Я ведь уже говорил тебе, что со мной тебе всегда будет спокойно и надежно. Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Никогда!
Он нежно привлек ее к себе, стараясь успокоить. Потом взял за руку и повел назад по тропе, а затем вниз по склону, все время заботливо поддерживая ее. К несчастью, предсказание Эммы сбылось. Небольшой ручей, где они умывались утром, превратился в бурный стремительный поток, извергавший воду, несший ее по каменистой равнине с поразительным напором, образуя у берега бурлящие водовороты, окутанные белесым туманом. Эдвин бросил корзину на землю и, сжав зубы, спустился с берега и вошел в бурлящую глубину. Вода была ему по грудь.
– Эмма, оставь мешок и забирайся ко мне на спину, – крикнул он. – Обхвати меня руками за шею, дорогая, и держись крепче, если хочешь жить. Я сумею плыть за нас двоих.
Эмма колебалась. Эта девушка, которая, в сущности, ничего не боялась, испытывала странный необъяснимый страх перед водой. Еще в детстве, когда мама мыла ей головку, она всегда кричала: „Мамочка, не лей воду на лицо!” Неприятный беспричинный страх возникал в ее душе.
– Эмма, иди же! – торопил Эдвин. – Вода очень холодная!
Отбросив свои опасения, Эмма последовала его указаниям и, дрожа, взобралась к нему на спину. Эдвин оттолкнулся и быстро поплыл к другому берегу, но он не рассчитал силу воды, и несколько раз ему казалось, что поток унесет их вниз. Стремнина жадно лизала его ноги водоворотами. Теперь он уже не знал, сможет ли доплыть. Их закружило в одном из водоворотов, но Эдвин отважно боролся и выбрался, захлебываясь, на поверхность; он плыл вперед и вперед, гребя что было сил. Для Эдвина их возвращение стало изнурительной битвой, а Эмме, крепко обхватившей его, принесло ужасные переживания. Наконец они доплыли до другого берега. Эдвин отплевывался, часто и тяжело дыша, крепко ухватившись за куст, чудом сохранившийся на берегу. Он помедлил, переводя дыхание и, вырывая куст из земли, рывком вытянул их обоих из бурлящего потока и вышел на берег, беспрестанно оступаясь и спотыкаясь. Они рухнули на землю и несколько минут лежали, тяжело дыша, икая и откашливаясь, вытирая воду с измученных лиц.
Наконец Эмма сказала:
– Благодарю тебя, Эдвин. Был момент, когда я подумала, что мы утонем. Я даже была уверена. Но ты отлично плаваешь.
Грудь Эдвина тяжело вздымалась, он все еще не мог говорить, только криво улыбнулся ей в ответ и утомленно кивнул головой.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – Эмма с беспокойством посмотрела на него. При свете луны ей было видно, что он бледен, как полотно, совсем обессилел, и дрожь бьет его сильнее, чем ее.
– Да, – он сел, застонав. – Нам надо идти дальше. Холодно, Эмма. – Эдвин печально улыбнулся, увидев, как вода стекает с ее волос, лица и одежды. – Мы похожи на двух крыс, упавших в воду.
Мощный порывистый ветер, обрушившийся на эти безмолвные холмы, умчался прочь, и мертвая Тишина наполнила все вокруг. Высокое безоблачное небо, в бурю темно-зеленое, почти черное, теперь стало кристально чистым и наполнилось удивительным, неведомо откуда исходящим светом. Появилась полная луна, надменно сияя своей неприветливой белизной. Прекрасное светило застыло высоко в небе, холодном и бескрайнем, освещая болотистые, поросшие вереском торфяники так безжалостно, как будто это было полуденное солнце. Яркий лунный свет беспристрастно обнажил ужасные следы жестокого опустошения. Отгрохотавшая буря обезобразила все вокруг.
Зубцы огромных скал, разбросанных над торфяниками, возвышались отвесными громадами, и нескончаемые потоки дождевой воды стремительными каскадами срывались вниз и настолько переполняли естественные водопады, что те лавинами врезались в ручьи и реки, выходившие из берегов, размытых напором воды. Ливень пронесся над торфяниками подобно волне гигантского прилива, его мощь была так велика, что он с ходу вырывал из земли кусты и деревья, сметал огромные камни и валуны и неумолимо швырял их вниз. Узкие долины и ложбины меж холмами, разделявшими вересковые пустоши, были полностью залиты водой.
Животные, не успевшие спастись бегством и застигнутые врасплох бешеной стихией, погибли. Овцы, отбившиеся от стада, утонули в потоке, их окоченевшие туши нелепо плавали в темной мути вновь образованных водоемов. Измятые птицы валялись на земле, искалеченные, со сломанными костями и окровавленными перьями. Трели их песен смолкли навсегда.
Молния тоже повсюду оставила свои следы. Она разила деревья, ровно и гладко раскалывая их на куски, превращая в черный пепел их скудную листву. Лошадь, оставленная на привязи на лугу близ ложбины Топ Фолд, в одно мгновение была убита молнией, прежде чем ее хозяин успел до нее добежать. Она лежала теперь с опаленной гривой, ее шкура была покрыта красными и черными пятнами. Не обошла гроза и деревню. Шифер с крыш был сорван, стекла выбиты, штукатурка с внутренних стен облетела, снежной порошей рассыпавшись в мелкие хлопья, а один дом был полностью разрушен. Витражи церкви Фарли разлетелись на сотни переливающихся осколков. Это были витражи, недавно подаренные Адамом Фарли в память об усопшей Адели.
Вода прорвалась сквозь возвышавшуюся гряду Рэмсденских скал, и земля у их подножия превратилась в жидкую слякоть, будто разлили масло, в настоящее болото, липкое и скользкое. Два одиноких дерева, много лет простоявших часовыми слева от скал, были опрокинуты, словно оловянные солдатики, и тоже расщеплены бесчисленными клинками безжалостных молний.
Эдвин первым выбрался из пещеры и протянул руку Эмме. Они выскочили из воды, беспорядочным потоком лившейся со скал у самой расщелины. Их ноги по самые щиколотки погрузились в хлюпающую грязь. Эдвин поставил корзину на валун и помог Эмме забраться вверх на камни, проворно карабкаясь вслед за ней. Они ахнули почти одновременно, встревоженно переглянувшись при виде столь ужасающего опустошения. Их лица были в смятении.
– Ну и повезло же нам вовремя найти пещеру, – сказал Эдвин стоявшей рядом Эмме, с изумлением озиравшейся вокруг.
Он огляделся, потрясенный видом изломанного и обезображенного мира.
– Ты понимаешь, не спрячься мы вовремя, мы наверняка погибли бы! Нас убило бы молнией или мы утонули бы в потоке.
Эмма молча кивнула, вздрогнув при мысли об их случайном спасении.
– Взгляни наверх, на водопад у Димертон Фелл! – воскликнул Эдвин. – Я никогда прежде не видел его таким полноводным и беснующимся. Это просто невероятно!
Эмма взглядом проследила за его рукой, и у нее перехватило дыхание. Обычно спокойный водопад, хорошо заметный в лунном свете, торжественно мерцающий ледяным блеском, превратился теперь в невероятный волшебный пенящийся каскад, жуткий в своем величии. И все же Эмма вынуждена была признать, что он прекрасен. Она так и сказала Эдвину. Но нужно было скорее возвращаться в усадьбу Фарли, и ее беспокойство росло с каждой минутой.
– Эдвин, как ты думаешь, не попытаться ли нам вернуться? Тебе ведь попадет от кухарки, да и мне тоже.
– Да, думаю, нам следует отправиться сейчас же, – согласился Эдвин. – Слава Богу, луна светит ярко. По крайней мере, мы разглядим дорогу. Идем?
Эдвин собрал вещи, но Эмма потянула его за рукав.
– А как же вход в пещеру? – Она кивнула головой по направлению к лазу. – Глыба, что закрывала его раньше, кажется, совсем утонула в грязи.
– Да, ты права, – Эдвин повертел головой, словно ища что-то. Заметив сломанные деревья, он предложил: – Я возьму вон там ветви и закрою расщелину, а потом как-нибудь вернусь и поставлю глыбу на место.
Он слез с валунов и упрямо побрел по скользкой мути; он приволок одно из деревьев, и глубоко и надежно воткнув его в размокшую землю, загородил им вход в пещеру. Искривленные ветви полностью скрыли лаз.
Не будучи уверенными, что их не поджидают другие несчастья, Эдвин и Эмма все же храбро отправились в путь. Их ноги утопали в липкой грязи, в ботинках хлюпало, но они спешили покинуть Вершину Мира, прямиком направляясь к оврагу Рэмсден. Когда они перевалили через гряду, Эмма поскользнулась на размытой земле. Эдвин тотчас подхватил ее и бережно обнял рукой, помогая удержать равновесие, пока они не выбрались на узкую проселочную дорогу. Им приходилось осторожно нащупывать тропу, переступая через сорванные с мест камни и расщепленные ветви, выброшенные на дорогу оползнем. На подходе к оврагу Рэмсден они в замешательстве остановились, с изумлением глядя вниз. Лунный свет так ярко освещал глубокую лощину, что им было видно, как пузырилась вода, наполнявшая ее до краев. Казалось, вода вот-вот выплеснется через край. Мертвые птицы, кролики, изуродованная туша овцы покачивались на ее жуткой черной поверхности среди обломков и мусора как ужасное напоминание о бешеной стихии, отбушевавшей совсем недавно. Эмма охнула и прижалась лицом к широкому плечу Эдвина.
Эдвин повернулся, бережно поддерживая ее.
– Я должен был сообразить, что овраг будет затоплен. Нам придется вернуться и спуститься с хребта к ручью, перейти его и идти в усадьбу нижней дорогой.
– А если и ручей разлился? – предположила Эмма, кусая губы.
– Очень может быть. Но он, по крайней мере, намного уже, и берег его не такой обрывистый, как склон оврага. Там не должно быть слишком глубоко. Мы сможем переплыть его.
– Я не умею плавать, – жалобно прошептала Эмма.
– Не бойся. Я не оставлю тебя, Эмма. Я ведь уже говорил тебе, что со мной тебе всегда будет спокойно и надежно. Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Никогда!
Он нежно привлек ее к себе, стараясь успокоить. Потом взял за руку и повел назад по тропе, а затем вниз по склону, все время заботливо поддерживая ее. К несчастью, предсказание Эммы сбылось. Небольшой ручей, где они умывались утром, превратился в бурный стремительный поток, извергавший воду, несший ее по каменистой равнине с поразительным напором, образуя у берега бурлящие водовороты, окутанные белесым туманом. Эдвин бросил корзину на землю и, сжав зубы, спустился с берега и вошел в бурлящую глубину. Вода была ему по грудь.
– Эмма, оставь мешок и забирайся ко мне на спину, – крикнул он. – Обхвати меня руками за шею, дорогая, и держись крепче, если хочешь жить. Я сумею плыть за нас двоих.
Эмма колебалась. Эта девушка, которая, в сущности, ничего не боялась, испытывала странный необъяснимый страх перед водой. Еще в детстве, когда мама мыла ей головку, она всегда кричала: „Мамочка, не лей воду на лицо!” Неприятный беспричинный страх возникал в ее душе.
– Эмма, иди же! – торопил Эдвин. – Вода очень холодная!
Отбросив свои опасения, Эмма последовала его указаниям и, дрожа, взобралась к нему на спину. Эдвин оттолкнулся и быстро поплыл к другому берегу, но он не рассчитал силу воды, и несколько раз ему казалось, что поток унесет их вниз. Стремнина жадно лизала его ноги водоворотами. Теперь он уже не знал, сможет ли доплыть. Их закружило в одном из водоворотов, но Эдвин отважно боролся и выбрался, захлебываясь, на поверхность; он плыл вперед и вперед, гребя что было сил. Для Эдвина их возвращение стало изнурительной битвой, а Эмме, крепко обхватившей его, принесло ужасные переживания. Наконец они доплыли до другого берега. Эдвин отплевывался, часто и тяжело дыша, крепко ухватившись за куст, чудом сохранившийся на берегу. Он помедлил, переводя дыхание и, вырывая куст из земли, рывком вытянул их обоих из бурлящего потока и вышел на берег, беспрестанно оступаясь и спотыкаясь. Они рухнули на землю и несколько минут лежали, тяжело дыша, икая и откашливаясь, вытирая воду с измученных лиц.
Наконец Эмма сказала:
– Благодарю тебя, Эдвин. Был момент, когда я подумала, что мы утонем. Я даже была уверена. Но ты отлично плаваешь.
Грудь Эдвина тяжело вздымалась, он все еще не мог говорить, только криво улыбнулся ей в ответ и утомленно кивнул головой.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – Эмма с беспокойством посмотрела на него. При свете луны ей было видно, что он бледен, как полотно, совсем обессилел, и дрожь бьет его сильнее, чем ее.
– Да, – он сел, застонав. – Нам надо идти дальше. Холодно, Эмма. – Эдвин печально улыбнулся, увидев, как вода стекает с ее волос, лица и одежды. – Мы похожи на двух крыс, упавших в воду.