Брэдли Мэрион Зиммер. Пленник дуба (Туманы Авалона - 4)

   Моргейна до сих помнила, как сладко пахло от маленького Артура, как малыш обнимал ее за шею. Гвидиона у нее забрали. Увейну, когда он приучился звать ее матерью, было уже девять лет. Ее охватило безрассудное, непреодолимое желание вновь прижать к груди дитя... Но здравый смысл твердил, что ей, в ее-то возрасте, не пережить родов. Моргейна ехала рядом с Уриенсом словно во сне. Нет, она не сможет родить этого ребенка. И все же Моргейна никак не могла собраться с силами и окончательно обречь его на смерть.
   "И без того уже мои руки будут обагрены кровью любимого человека... О, Богиня, за что ты так жестоко испытываешь меня?" И Богиня предстала перед взором Моргейны - но облик ее постоянно изменялся. Миг назад она выглядела, как королева фэйри - и вот ее сменяет Врана, торжественная и бесстрастная; а вот - Великая Свинья, прервавшая жизнь Аваллоха... "И она пожрет ребенка, которого я ношу..." Моргейна чувствовала, что стоит на грани исступления или безумия.
   "Я решу это потом, позже. А сейчас я должна отвезти Уриенса обратно в Камелот". Интересно, как долго она пробыла в волшебной стране? Пожалуй, не более месяца, иначе дитя уже куда заметнее давало бы знать о себе. Моргейна очень надеялась, что прошло не больше нескольких дней. Срок должен быть не слишком мал - иначе Гвенвифар удивится, почему они так быстро вернулись, но и не слишком велик - или будет поздно совершить то, что совершить необходимо; она не сможет родить этого ребенка и остаться в живых.
   Они добрались до Камелота к середине дня. Оказалось, что они и вправду отсутствовали не слишком долго. К радости Моргейны, с Гвенвифар они не столкнулись. А когда Кэй спросил ее об Артуре, Моргейна солгала - на этот раз без малейших колебаний, - что он задержался в Тинтагеле. "По сравнению с убийством ложь - не такой уж страшный грех", - подумала истерзанная беспокойством Моргейна. И все же, солгав, она почувствовала себя оскверненной. Она была жрицей Авалона и привыкла высоко ценить правдивость...
   Моргейна отвела Уриенса в его покои; теперь старик выглядел усталым и сбитым с толку. "Он становится слишком стар, чтобы править. Смерть Аваллоха подкосила его куда сильнее, чем я предполагала. Но он тоже воспитывался в заветах Авалона. На что Король-Олень, когда вырастает молодой олень?"
   - Теперь приляг, супруг мой, и отдохни, - сказала Моргейна. Но Уриенс закапризничал.
   - Я должен ехать в Уэльс. Акколон слишком молод, чтобы править самостоятельно! Он еще щенок! Мой народ нуждается во мне!
   - Они как-нибудь смогут обойтись без тебя еще один день, - попыталась успокоить его Моргейна. - А ты тем временем окрепнешь.
   Но Уриенс не унимался.
   - Я и без того слишком долго отсутствовал! И почему мы не доехали до Тинтагеля? Моргейна, я не могу вспомнить, почему мы повернули обратно! Мы вправду побывали в стране, где постоянно светило солнце?
   - Должно быть, тебе что-то пригрезилось, - сказала Моргейна. - Может, ты все-таки немного поспишь? Или мне велеть, чтоб принесли еду? Боюсь, ты не поел сегодня утром...
   Но когда слуги принесли обед, от вида и запаха пищи Моргейну снова замутило. Она стремительно отвернулась, пытаясь скрыть дурноту, но Уриенс все-таки заметил ее состояние.
   - Что с тобой, Моргейна?
   - Ничего! - сердито отрезала она. - Ешь и ложись отдыхать.
   Но Уриенс улыбнулся и привлек жену к себе.
   - Ты забываешь, что до тебя у меня были и другие жены, - сказал он. Я уж как-нибудь способен узнать беременную женщину.
   Эта весть явно обрадовала его.
   - Моргейна - ведь ты понесла! После стольких лет! Но это же прекрасно! Я лишился одного сына - но получу другого! Дорогая, давай, если будет мальчик, мы назовем его Аваллохом!
   Моргейну передернуло.
   - Ты забыл, сколько мне лет, - сказала она. Лицо ее окаменело. - Вряд ли я сумею доносить дитя до срока. В твои годы не следует уже надеяться на появление сына.
   - Но мы будем хорошо заботиться о тебе, - сказал Уриенс. - Тебе следует посоветоваться с повивальными бабками королевы. Если дорога домой может грозить выкидышем, ты останешься здесь до родов.
   "С чего ты взял, что это твой ребенок, старик?" - хотелось крикнуть Моргейне. Конечно же, это дитя Акколона... Но внезапно ее охватил страх. А вдруг это и вправду ребенок Уриенса?.. Ребенок старика, хилый и болезненный, чудовище наподобие Кевина... Да нет, она с ума сошла! Кевин вовсе не чудовище - просто ему пришлось претерпеть еще в детстве тяжкие побои, и сломанные кости неправильно срослись. Но дитя Уриенса наверняка должно родиться хилым и уродливым... а дитя Акколона - крепким и здоровым... но она и сама уже почти вышла из детородного возраста. Не родит ли она какое-нибудь чудовище? Такое иногда случалось, если женщина была немолода. Уж не свихнулась ли она, что позволяет себе терзаться всяческими необоснованными предположениями?
   Нет. Она не желает умирать, а у нее нет ни малейшей надежды родить ребенка и остаться в живых. Значит, ей следует как-то раздобыть нужные травы... Но как? У нее нет наперсницы при дворе; она не может положиться ни на кого из дам Гвенвифар в столь щепетильном деле. А если по замку поползут слухи, что старая королева Моргейна забеременела от своего дряхлого мужа, как все будут хохотать!
   Правда, был еще мерлин, Кевин... но она сама оттолкнула его, прогнала, с презрением отказавшись от его любви и верности... Ну что ж, при дворе обязательно должны найтись какие-нибудь повивальные бабки. Быть может, ей удастся подкупить одну из них и заставить ее помалкивать. Она расскажет повитухе жалостливую историю о том, как тяжело ей далось рождение Гвидиона и как ей страшно рожать еще раз - в ее-то годы! Ведь повитухи - женщины, они непременно ее поймут. Да и в ее запасах найдется пара трав: если смешать их с третьей, - в общем-то безвредной, - она получит нужный результат. Даже при дворе она будет не первой женщиной, избавившейся от нежеланного ребенка. Но нужно действовать тайно, или Уриенс никогда не простит ей... Во имя Богини, да какое ей до этого дело?! К тому времени, как вся эта история выплывет на свет, она, Моргейна, уже будет королевой Артура - нет, Акколона, - а Уриенс отправится в Уэльс, или на тот свет, или в преисподнюю...
   Она оставила Уриенса спать и крадучись выбралась из комнаты. Отыскав одну из повитух королевы, Моргейна попросила у нее третью, совершенно безвредную траву и, вернувшись к себе, заварила нужное снадобье. Она знала, что ей будет очень, очень плохо - но ничего другого не оставалось. Травяной отвар был горьким, как желчь. Морщась, Моргейна выпила его до последней капли, вымыла чашку и убрала ее.
   Если бы только знать, что сейчас происходит в волшебной стране! Если б только знать, справился ли ее любимый с Эскалибуром... Моргейну мутило, но снедающая ее тревога не позволяла женщине просто улечься рядом с Уриенсом; она не могла больше оставаться наедине со спящим - но и не смела закрыть глаза, ибо боялась мучительных видений крови и смерти.
   Немного погодя Моргейна взяла прялку и веретено и спустилась в покои королевы; она знала, что там сейчас сидят за неизменным тканьем и прядением и Гвенвифар со своими дамами, и даже Моргауза. Моргейна всегда терпеть не могла прясть, но она уж как-нибудь сумеет держать себя в руках. И лучше уж прясть, чем сидеть в одиночестве. А если вдруг в ней проснется Зрение... Что ж, по крайней мере, она узнает, что случилось на границах волшебной страны с двумя дорогими ей людьми, и перестанет терзаться неизвестностью...
   Гвенвифар не слишком-то обрадовалась появлению Моргейны, но все же обняла ее и предложила присесть рядом с ней, у очага.
   - Что это ты вышиваешь? - поинтересовалась Моргейна, разглядывая красивое полотнище, над которым сейчас трудилась Гвенвифар.
   Королева с гордостью развернула вышивку перед Моргейной.
   - Это покров на алтарь. Вот, смотри, это - Дева Мария. К ней явился ангел, чтоб возвестить, что она носит сына Бога. А вот стоит изумленный Иосиф. Видишь, я сделала его стариком, с длинной бородой...
   - Если б я была стариком вроде Иосифа и моя нареченная жена побыла наедине с таким красавчиком, как этот твой ангел, а потом сообщила мне, что ждет ребенка, я бы кое-чего подумала насчет этого ангела, - непочтительно отозвалась Моргейна. Впервые она задумалась: а насколько же чудесным было это непорочное зачатие? Кто знает - вдруг мать Иисуса сочинила эту историю об ангелах, чтоб скрыть правду о своей беременности... Хотя, с другой стороны, не только у христиан - во всех религиях есть история о девушке, забеременевшей от бога...
   "Да взять хоть меня, - подумала Моргейна, взяв пригоршню прочесанной шерсти и принявшись прясть. Она чувствовала, что вот-вот сорвется в истерику. - Я ведь и сама отдала свою девственность Увенчанному Рогами и родила сына Королю-Оленю... Интересно, а Гвидион возведет меня на небесный престол, как Матерь Божью?"
   - Моргейна, ну что ж ты вечно язвишь... - обиделась Гвенвифар.
   Моргейна поспешно похвалила вышивку и поинтересовалась, кто сделал для нее рисунок.
   - Я сама его нарисовала, - сообщила Гвенвифар. Моргейна искренне удивилась; она бы никогда и не подумала, что Гвенвифар обладает подобным дарованием.
   - Отец Патриций пообещал, что научит меня перерисовывать буквицы красной и золотой красками, - сказала королева. - Он говорит, что у меня неплохо получается... во всяком случае, для женщины. Знаешь, Моргейна, мне бы и в голову не пришло, что я могу заняться чем-нибудь таким, если бы не те прекрасные ножны, которые ты подарила Артуру. Он говорил, что ты вышила их своими руками. Они такие красивые... - простодушно, словно юная девушка, щебетала Гвенвифар. - Я много раз предлагала сделать ему другие - мне не нравилось, что христианский король носит языческие символы, - но он всегда отвечал, что это подарок его возлюбленной сестры и он всегда будет носить только их. Они и вправду очень хороши... А где ты брала золотые нити для вышивки - на Авалоне?
   - У нас прекрасные кузнецы, - сказала Моргейна. - А их работа по золоту и серебру не знает себе равных. - От вращения прялки ее охватывала дурнота. Сколько времени пройдет, прежде чем ее начнет выворачивать наизнанку от выпитого снадобья? Комната была душной и затхлой, как самая жизнь этих женщин, что без конца пряли, ткали и шили, чтоб одеть своих мужчин... Одна из дам Гвенвифар вскорости должна была разрешиться от бремени; она шила пеленку для малыша... Другая украшала вышивкой теплый плащ - для отца, или брата, или мужа, или сына... И покров на алтарь, который вышивала Гвенвифар... Конечно, королева может себе позволить подобные развлечения - ведь для нее шьют, ткут и прядут другие.
   Веретено мерно вращалось; пряслице спустилось до самого пола. Моргейна размеренно скручивала нить. Когда же она научилась прясть? Сколько Моргейна себя помнила, она всегда умела спрясть ровную нить. Одним из самых ранних ее воспоминаний было, как они с Моргаузой сидели на крепостной стене Тинтагеля и пряли. И даже тогда у Моргейны нитка получалась лучше, хоть она и была на десять лет младше тетки.
   Моргейна поделилась своими мыслями с Моргаузой, и та рассмеялась.
   - Да ты уже в семь лет была куда лучшей пряхой, чем я! Веретено вращалось, медленно опускаясь к полу. Моргейна смотала нить на прялку и взяла следующий клок шерсти. Как она прядет эту нить, так она прядет и людские жизни... неудивительно, что Богиню иногда представляют в облике пряхи... "Мы одеваем человека с первого и до последнего мига жизни - от пеленки до савана. Без нас он воистину был бы наг..."
   И как тогда, в волшебной стране, когда Моргейна сквозь некий проем увидела Артура спящим рядом с девушкой, что так походила на нее, - так и теперь перед нею распахнулось огромное пространство. Пряслице опускалось к полу, тянулась нить - а Моргейна видела лицо Артура: вот он идет куда-то с мечом в руке... а вот он развернулся и увидел Акколона, вооруженного Эскалибуром... Ах! Они схватились друг с другом, и теперь Моргейна не могла ни разглядеть их лиц, ни расслышать их слов...
   Они сражались яростно, и Моргейна, одурманенная мерным вращением веретена, не понимала, почему она не слышит звона мечей. Вот Артур нанес могучий удар; он стал бы смертельным для Акколона, не сумей тот принять его на щит - а так Акколон отделался всего лишь раной в ногу. Плоть расступилась под клинком, но из разреза не показалось ни капли крови. Артур же пропустил лишь скользящий удар в плечо, но из раны хлынула кровь, и по руке потекли темно-красные струйки. Артур уставился на них в ужасе и недоумении и схватился за ножны, проверяя, на месте ли они. Но ножны были поддельными - даже Моргейна видела, как они дрожат, готовые развеяться в любой миг. Мечи зацепились гардами, и противники сплелись в смертельном объятии, пытаясь одолеть друг друга. Акколон неистово рванулся, и меч, находившийся в руках Артура - поддельный Эскалибур, сработанный за одну-единственную ночь колдовством фэйри, - сломался у самой рукояти. Артур извернулся в отчаянной попытке уйти от смертоносного удара и изо всех сил пнул врага. Акколон рухнул, а Артур выхватил у него из рук настоящий Эскалибур и отшвырнул как можно дальше, а затем бросился на упавшего и сорвал с него ножны. Едва лишь ножны оказались у Артура, как рана на его руке перестала кровоточить - а из рассеченного бедра Акколона ударила кровь...
   Мучительная боль пронзила все тело Моргейны; Моргейна скорчилась, не в силах выносить ее...
   - Моргейна! - ахнула Моргауза и закричала: - Королеве Моргейне плохо! Помогите ей!
   Видение исчезло. Как Моргейна ни старалась, она не могла больше разглядеть двоих мужчин, не могла узнать, кто из них победил и не упал ли кто-то мертвым... Раздался звон церковных колоколов, и противников словно скрыла непроницаемая завеса. Последнее, что разглядела Моргейна - как двоих раненых уносят на носилках в монастырь в Гластонбери, куда она не могла за ними последовать... Она вцепилась в поручни кресла. Одна из дам Гвенвифар опустилась на колени перед Моргейной и подняла ей голову.
   - Ох! Только гляньте! Твое платье все в крови - это не обычное кровотечение.
   У Моргейны во рту пересохло, но она все-таки прошептала:
   - Нет... Это выкидыш... Я носила ребенка... Теперь Уриенс будет гневаться на меня...
   Одна из дам королевы, веселая толстушка примерно одних лет с Моргейной, отозвалась:
   - Ай-яй-яй! Стыд и срам! Так значит, его светлость король Уэльса будет гневаться? Ну-ну, с каких это пор он у нас сделался Господом Богом? Тебе давно следовало выставить этого старого козла из своей постели, леди! В твоем возрасте от выкидыша и умереть можно! Старый греховодник хоть бы постыдился навлекать на тебя такую опасность! Он еще гневаться будет!
   Женщины перенесли Моргейну на кровать. Гвенвифар, позабыв о былой вражде, не отходила от Моргейны ни на шаг.
   - Бедная Моргейна! Ну нужно же было случиться такому несчастью! Я понимаю, как тебе сейчас плохо, бедная моя сестра... - приговаривала она, сжимая холодные руки Моргейны. Моргейна не совладала с чудовищным приступом тошноты, и ее вырвало. Гвенвифар заботливо поддерживала ей голову - саму Моргейну била дрожь. - Я послала за Брокой. Это самая искусная из придворных повитух, она позаботится о тебе, бедная ты моя...
   Моргейне казалось, будто сочувствие Гвенвифар вот-вот задушит ее. Ее терзали накатывающиеся одна за другой волны боли - словно ей в живот всадили меч. Но даже это, даже это было не так скверно, как роды, а значит, она сумеет это пережить... Моргейну знобило, ее мучили рвотные позывы, но она изо всех сил цеплялась за остатки сознания; она хотела понимать, что происходит вокруг. Быть может, дело и так шло к выкидышу - очень уж быстро подействовало снадобье. Пришла Брока, осмотрела Моргейну, принюхалась к блевотине и понимающе приподняла брови.
   - Леди, - обратилась она к Моргейне, понизив голос, - тебе следовало быть осторожнее. Ты могла отравиться этим зельем. У меня есть средство, которое помогло бы тебе куда быстрее, и тебя бы так не рвало. Не бойся, я ничего не скажу Уриенсу. Раз он настолько выжил из ума, что делает ребенка женщине твоих лет, то ему и не нужно ничего знать.
   Моргейну вновь одолела дурнота. Какое-то время спустя Моргейна осознала, что ей становится куда хуже, чем она предполагала... Гвенвифар спросила, не вызвать ли ей все-таки священника; Моргейна покачала головой и закрыла глаза. Она лежала, погрузившись в безмолвие, и ее не волновало, будет она жить или умрет. Раз Акколон или Артур должны умереть, то и она уйдет к теням... Почему она не может их увидеть? Где они лежат в Гластонбери? Кому из них суждено уйти? Конечно, монахи позаботятся об Артуре, он ведь христианский король и их правитель. Но вдруг они не захотят помочь Акколону и оставят его умирать?
   "Если Акколону и вправду суждено уйти к теням, пусть он позаботится о душе своего сына", - подумала Моргейна, и по лицу, ее потекли слезы. Откуда-то издалека до нее донесся голос повитухи Броки.
   - Да, все кончено. Ты уж меня прости, государь, но ты не хуже меня знаешь, что твоя жена слишком стара, чтоб рожать. Да, мой лорд, ты можешь зайти, - нелюбезно согласилась повитуха. - Мужчины только и думают, что о своих удовольствиях, а женщинам потом мучиться! Нет, срок слишком маленький, тут еще не поймешь, мальчик это или девочка. Но леди уже родила одного прекрасного сына. Уж конечно, она бы родила тебе и другого, если бы была достаточно сильной и молодой, чтоб выносить его!
   - Моргейна, милая, взгляни на меня... - взмолился Уриенс. - Мне так тебя жаль, так жаль... Но не горюй, дорогая. У меня все равно есть два сына, и я не стану упрекать тебя...
   - Вот еще! - возмутилась повитуха. Она по-прежнему была настроена весьма воинственно. - Не хватало, чтоб ты ее попрекал, государь, да еще сейчас, когда ей так плохо! Мы тут поставим еще одну кровать, чтоб леди могла спокойно поспать, пока не придет в себя. Ну-ка...
   Моргейна почувствовала, как Брока приподняла ей голову; что-то теплое и успокаивающее коснулось ее губ.
   - Давай-ка, милая, выпей это. Тут мед и травы, чтоб остановить кровь я знаю, что тебя тошнит, но все-таки постарайся это выпить, будь хорошей девочкой...
   Моргейна принялась глотать горьковато-сладкое питье; слезы застилали, ей глаза. На миг Моргейне показалось, будто она вернулась в детство и слегла с какой-то детской хворью, и Игрейна ухаживает за ней.
   - Мама... - позвала она. Но в то же самое время Моргейна осознавала, что все это бред, что Игрейна давным-давно умерла, и сама она уже не дитя и не девушка, - она стара, так стара, что ей остается лишь лежать и ждать прихода столь отвратительной смерти...
   - Нет, государь, она не понимает, что говорит. Ну-ну, милая, теперь тебе надо полежать спокойно и постараться уснуть. Сейчас мы положим в ноги нагретые камни, и тебе станет тепло...
   Успокоившись, Моргейна погрузилась в сон. Ей снилось, будто она вновь стала маленькой девочкой. Она находилась на Авалоне, в Доме дев, и Вивиана что-то ей говорила, но Моргейна толком не понимала ее слов - что-то насчет того, что Богиня прядет людские судьбы. Вивиана вручила Моргейне веретено и велела прясть, но нитка получалась неровная и узловатая. В конце концов, Вивиана, рассердившись, сказала: "Ну-ка, дай сюда!.." И Моргейна отдала веретено вместе с неровной ниткой. Только теперь перед ней уже была не Вивиана, а грозный лик Богини, - а Моргейна была маленькой, такой маленькой... Она пряла и пряла, но пальцы ее были слишком маленькими, чтоб удержать прялку; а у Богини было лицо Игрейны...
   Моргейна пришла в себя не то день, не то два спустя; сознание ее было ясным и холодным, но тело терзало ощущение пустоты и ноющая боль. Она прижала руки к животу и мрачно подумала: "Я могла бы избавиться хоть от части страданий; мне следовало бы знать, что я и без того готова скинуть плод. Ну, что ж, сделанного не воротишь. Теперь я должна приготовиться к известию о смерти Артура; надо подумать, что я буду делать, когда вернется Акколон. Гвенвифар нужно будет отправить в монастырь - или, если хочет, пускай уезжает вместе с Ланселетом за море, в Малую Британию. Я им мешать не стану..." Она встала, оделась и привела себя в порядок.
   - Моргейна, тебе лучше бы еще полежать. Ты такая бледная, - сказал Уриенс.
   - Нет. Скоро сюда придут необычные вести, муж мой, и мы должны быть готовы встретить их, - отозвалась Моргейна, продолжая вплетать в косы алые ленты и драгоценные украшения.
   Уриенс подошел к окну.
   - Взгляни-ка - соратники упражняются в воинских искусствах. Мне кажется, Увейн - лучший наездник среди них. Посмотри, дорогая, - ведь он не уступает даже Гавейну, правда? А вон рядом с ним и Галахад. Моргейна, не горюй о потерянном ребенке. Увейн всегда будет относиться к тебе, как к родной матери. Я же говорил тебе перед свадьбой, что никогда не стану упрекать тебя за бесплодие. Я был бы рад еще одному ребенку, но раз не судьба, то не стоит об этом и горевать. И, - робко добавил он, взяв Моргейну за руку, - может, это только к лучшему. Я ведь чуть было не потерял тебя...
   Моргейна стояла у окна, чувствуя на своей талии руку Уриенса. Муж внушал ей отвращение, но в то же время она была ему признательна за доброту. Пожалуй, ему незачем знать, что это был сын Акколона, решила Моргейна. Пускай себе гордится, что в столь преклонных годах сумел зачать дитя.
   - Смотри, - воскликнул Уриенс, вытягивая шею, чтобы лучше видеть, что это там в воротах?
   Во двор въехал всадник, за ним - монах в темной рясе, верхом на муле, и следом лошадь, несущая мертвое тело...
   - Идем, - сказала Моргейна, ухватила Уриенса за руку и потащила за собой. - Теперь нам нужно спуститься вниз.
   Бледная и безмолвная, она вышла во двор рука об руку с Уриенсом; Моргейна чувствовала, что выглядит величественно и внушительно, как и подобает королеве.
   Время словно застыло, как будто они вновь оказались в волшебной стране. Если Артур одержал верх, почему он не приехал? Но если на этой лошади тело Артура, где же пышность и церемонии, причитающиеся мертвому королю? Уриенс хотел было поддержать жену под локоть, но Моргейна оттолкнула его руку и вцепилась в дверной косяк. Монах откинул капюшон и спросил:
   - Не ты ли - Моргейна, королева Уэльса?
   - Я, - отозвалась Моргейна.
   - У меня для тебя послание, - сказал монах. - Твой брат Артур лежит раненый в Гластонбери, под присмотром наших сестер, но он непременно поправится. Он прислал тебе вот это, - монах махнул рукой в сторону завернутого в саван тела, - в подарок и велел передать, что меч Эскалибур и ножны у него.
   С этими словами он снял с тела покров, и Моргейна, чувствуя, как силы стремительно покидают ее, увидела устремленные в небо незрячие глаза Акколона.
   Уриенс закричал пронзительно и страшно. Увейн протолкался сквозь собравшуюся толпу и успел подхватить отца, когда тот рухнул, сраженный горем, на тело старшего сына.
   - Отец, отец, что с тобой?! Боже милостивый! Акколон! - задохнулся Увейн и шагнул к лошади, на которой лежал мертвый Акколон. - Гавейн, друг мой, пожалуйста, поддержи моего отца... Мне надо позаботиться о матери она сейчас упадет в обморок...
   - Нет, - сказала Моргейна. - Нет.
   Она слышала собственный голос, словно откуда-то со стороны, и даже не понимала, что же она пытается отвергать. Она кинулась бы к Акколону, рыдая от горя и отчаянья, но Увейн крепко держал ее.
   На лестнице показалась Гвенвифар. Кто-то шепотом объяснил ей, что случилось, и Гвенвифар, спустившись, взглянула на Акколона.
   - Он умер, взбунтовавшись против Верховного короля, - отчетливо произнесла она. - Так пусть не обретет он христианского погребения! Пусть его тело бросят на поживу воронам, а голову вывесят на крепостной стене, как и положено обходиться с предателями!
   - Нет! О, нет! - вскричал Уриенс. - Умоляю тебя, королева Гвенвифар! Ты же знаешь - я всегда был твоим верным подданным, а мой бедный мальчик уже поплатился за свое преступление - молю тебя, леди, ради Иисуса Христа! Иисус тоже умер, как преступник, вместе с разбойниками, и проявил милосердие даже к ним... Будь же милостива и ты...
   Гвенвифар словно не слышала его.
   - Что с моим лордом Артуром?
   - Он выздоравливает, леди, но он потерял много крови, - сказал монах. - И все же он велел передать тебе, чтоб ты не боялась. Он непременно поправится.
   Гвенвифар облегченно вздохнула.
   - Король Уриенс, - произнесла она, - ради нашего доброго рыцаря Увейна я выполню твою просьбу. Отнесите тело Акколона в церковь и положите...
   К Моргейне вернулся дар речи.
   - Нет, Гвенвифар! Предай его земле, раз у тебя хватило великодушия, но Акколон не был христианином! Не нужно хоронить его по христианскому обряду! Уриенс обезумел от горя и не ведает, что говорит!
   - Успокойся, матушка, - попросил Увейн, крепко обнимая Моргейну за плечи. - Пожалуйста, не надо сейчас спорить о вере - ради меня и отца. Раз Акколон не служил Христу, то тем сильнее он теперь нуждается в милосердии Божьем - ведь он умер, как предатель.
   Моргейна хотела возразить, но голос вновь изменил ей. Сдавшись, она позволила Увейну увести себя со двора, но как только они переступили порог замка, Моргейна вырвалась из рук пасынка и пошла сама. Она заледенела, словно последние искры жизни покинули ее. Моргейне чудилось, что не прошло и нескольких часов с того момента, как она лежала в объятиях Акколона там, в волшебной стране, - как прикрепила к его поясу Эскалибур... И вот теперь она стояла по колено в воде, глядя, как безжалостный поток уносит прочь все, что было ей дорого, - а на нее обвиняюще смотрели глаза Увейна и его отца.
   - О да, я знаю, что это ты замыслила предательство, - сказал Увейн. Но мне не жаль Акколона. Как он мог позволить, чтоб женщина совратила его с пути истинного! Пожалуйста, матушка, веди себя пристойно. Не надо больше втягивать ни меня, ни отца в свои нечестивые замыслы.