Брэдли Мэрион Зиммер. Верховная королева

   «Вот уж ни она, ни я этому не порадуемся», — подумала про себя Гвенвифар — и тотчас же устыдилась своих мыслей. Ей отчаянно хотелось покончить с надоевшими спорами одной-единственной фразой: «Я не могу никуда ехать, я беременна»; однако же мысль о неизбежном потоке взволнованных расспросов приводила ее в ужас. Пусть Артур узнает новость первым.

Глава 12

   Гвенвифар спустилась в парадный зал, что теперь, в отсутствие Круглого Стола, роскошных знамен, гобеленов и драпировок, выглядел непривычно пустым и голым. Артур сидел за раскладным столом в середине зала, ближе к очагу, в окружении полудюжины своих рыцарей; остальные теснились тут же. Ох, как же королеве не терпелось поведать свою новость, но не кричать же о таких вещах перед всем двором? Придется подождать ночи, до тех пор, пока они не окажутся наедине в постели, — только в такие минуты Артур принадлежал ей целиком и полностью. Но вот он поднял глаза, отвлекшись от соратников, увидел жену — и поспешил ей навстречу.
   — Гвен, родная моя! — воскликнул он. — А я-то надеялся, вести Гавейна заставят тебя остаться под защитой стен Тинтагеля…
   — Ты сердишься, что я вернулась?
   Артур покачал головой.
   — Что ты, конечно же, нет. Значит, дороги все еще безопасны, так что тебе повезло, — отозвался он. — Но, боюсь, это означает, что моя матушка…
   — Она опочила два дня назад и погребена в стенах обители, — отвечала Гвенвифар, — и я тотчас же выехала в путь, чтобы привезти тебе вести. А у тебя для меня в запасе одни лишь упреки за то, что я, дескать, не осталась в защищенном Тинтагеле из-за этой войны!
   — Я не упрекаю тебя, дорогая жена, но лишь радею о твоей безопасности, — мягко промолвил он. — Однако вижу я, сэр Грифлет достойно о тебе позаботился. Иди, посиди с нами. — Он подвел королеву к скамье и усадил с собою рядом. Серебряная и глиняная посуда исчезла — надо думать, и ее тоже отослали в Камелот, и Гвенвифар поневоле задумалась, что сталось с дорогим красным блюдом римской работы, свадебным подарком от ее мачехи. Стены были голы, зал словно разграблен, а ели рыцари из простых, грубо вырезанных деревянных мисок — этим дешевым товаром все ярмарки завалены.
   — Замок уже выглядит так, словно здесь бушевала битва! — промолвила королева, обмакивая в миску ломоть хлеба.
   — Мне подумалось, что недурно будет все отослать в Камелот заранее, — отозвался Артур, — а тут до нас дошли слухи о высадке саксов, и переполох начался — не дай Боже! Здесь твой отец, любовь моя, — ты ведь, конечно, захочешь с ним поздороваться.
   Леодегранс и впрямь сидел неподалеку, хотя и не во внутреннем круге Артуровых приближенных. Гвенвифар подошла к отцу и поцеловала его, ощутив под ладонями его костлявые плечи: отец всегда казался ей здоровяком, таким громадным и величественным, а тут вдруг он разом состарился и одряхлел.
   — Я говорил лорду моему Артуру, что не следовало отправлять тебя в дорогу в такое время, — промолвил Леодегранс. — Да, конечно, согласен, хорошо поступил Артур, послав тебя к смертному одру своей матери, но ведь не следует ему забывать о долге и по отношению к супруге тоже, а у Игрейны, между прочим, есть незамужняя дочь, которой пристало бы позаботиться о матери — где же герцогиня Корнуольская, раз не поехала она к Игрейне?
   — Где ныне Моргейна, мне не ведомо, — отозвался Артур. — Моя сестра — взрослая женщина и сама себе хозяйка. Ей не нужно испрашивать моего разрешения для того, чтобы куда-то поехать или, напротив, остаться.
   — Да уж, с королями всегда так, — брюзгливо отозвался Леодегранс. — Он — господин над всеми и каждым, но только не над своими женщинами. Вот и Альенор такова же; а в придачу к ней у меня три дочери есть, в брачный возраст еще не вошли, а уж считают, что заправляют в моем доме! Ты, Гвенвифар, на них в Камелоте полюбуешься; я их туда отослал безопасности ради; кстати, старшенькая, Изотта, уже почти взрослая — может, ты бы ее в свиту к себе взяла, она же тебе сводная сестрица? А поскольку из сыновей моих ни один не выжил, уж будь добра, попроси Артура, чтобы он выдал ее за одного из лучших своих рыцарей, как только девочка подрастет.
   Гвенвифар изумленно покачала головой при мысли о том, что Изотта, ее сводная сестра, — достаточно взрослая, чтобы стать придворной дамой… Да, конечно, ей почти семь было, когда Гвен вышла замуж; сейчас она уже и впрямь совсем большая, ей лет двенадцать-тринадцать, надо думать. А ведь Элейна, когда ее привезли в Каэрлеон, была не старше. Вне всякого сомнения, стоит ей попросить, и Артур отдаст Изотту в жены одному из лучших своих рыцарей, скажем, Гавейну или — раз Гавейн в один прекрасный день станет королем Лотиана — Гахерису, королевскому кузену.
   — Конечно же, мы с Артуром подыщем для сестрицы достойного супруга, — заверила Гвенвифар.
   — Ланселет вот до сих пор не женат, — предложил Леодегранс, — и герцог Марк Корнуольский тоже. Хотя, разумеется, Марку лучше бы жениться на леди Моргейне и объединить свои притязания; тогда у сей дамы будет кому беречь ее замок и защищать ее земли. И, хотя я так понимаю, что дама сия — из числа дев Владычицы Озера, ручаюсь, герцог Марк укротит и ее.
   Гвенвифар не сдержала улыбки, представив себе Моргейну в роли кроткой супруги предписанного ей избранника. А в следующий миг королева задохнулась от гнева. С какой бы стати Моргейне жить в свое удовольствие? Ни одной женщине не дозволено поступать по собственной воле; даже Игрейна, мать Верховного короля, вышла за того, кого назначили ей старшие для ее же блага. Артуру должно употребить свою власть и честь по чести выдать Моргейну замуж, пока она их всех не опозорила! Гвенвифар удобства ради заглушила воспоминание о том, как бурно возражала, когда Артур предлагал выдать Моргейну за своего друга Ланселета. «Ох, какой же я была эгоисткой… не могу заполучить его сама и на другой жениться не даю». Нет, возразила королева самой себе, женитьбе Ланселета она только порадуется, лишь бы невеста оказалась девушкой достойной и добродетельной!
   — А я думал, герцогиня Корнуольская состоит в твоей свите, — промолвил Леодегранс.
   — Состояла прежде, — пояснила королева. — Однако несколько лет назад она покинула нас, желая поселиться у своей родственницы, и так и не возвратилась. — И в который раз Гвенвифар задумалась про себя: а где же все-таки Моргейна? Не на Авалоне, не в Лотиане у Моргаузы, не в Тинтагеле при Игрейне… да она где угодно может быть, в Малой Британии, или в Риме с паломничеством, или в стране фэйри, или в самой преисподней. Нет, так дальше продолжаться не может: Артур имеет право знать, где его ближайшая родственница — теперь, когда мать его умерла! Но ведь Моргейна наверняка приехала бы к смертному одру родной матери, если бы могла?
   Гвенвифар вернулась на свое место рядом с Артуром. Ланселет и король чертили что-то остриями кинжалов на деревянных досках прямо перед собою, рассеянно поглощая пищу с одного блюда. Закусив губку — право, с тем же успехом она могла бы остаться в Тинтагеле, Артуру, похоже, все равно, здесь она или нет! — она собиралась уже пересесть на скамью поближе к своим дамам, но Артур поднял глаза, улыбнулся и протянул ей руку.
   — Нет же, родная, я вовсе не хотел тебя прогонять… мне и впрямь необходимо переговорить со своим конюшим, но и тебе здесь тоже места хватит. — Король махнул слугам. — Принесите еще одну тарелку со снедью для моей госпожи. Это блюдо мы с Ланселетом превратили Бог знает во что; и свежий хлеб тоже где-то есть, если, конечно, еще остался, хотя теперь, в отсутствие Кэя, в кухнях царит сущий хаос.
   — Думается мне, я уже сыта, — отозвалась Гвенвифар, прислоняясь к плечу мужа. Артур рассеянно потрепал ее по спине.
   С другой стороны она ощущала теплое, надежное плечо Ланселета: до чего же ей спокойно и уютно между ними двумя! Артур наклонился вперед; одной рукою он по-прежнему поглаживал женины волосы, а другая сжимала кинжал, острием которого король вычерчивал карту.
   — Гляди, нельзя ли нам перебросить конницу вот этим путем? Поскачем мы быстро; повозки с провиантом и грузом оставим, пусть едут в обход по равнине, а конники промчатся напрямую, во весь опор и налегке; под надзором Кэя вот уже три года, со времен Калидонского леса, выпекаются твердые галеты для армии, так что запасы у него скопились преизрядные. Скорее всего, высадятся саксы вот здесь… — Артур указал на некую точку на грубо воспроизведенной карте. — Леодегранс, Уриенс, идите сюда и взгляните…
   Подошел отец Гвенвифар, а с ним — еще один рыцарь, худощавый, смуглый, щеголеватый, хотя волосы его уже посеребрила седина, а лицо избороздили морщины.
   — Король Уриенс, — обратился к нему Артур, — приветствую в тебе друга моего отца и своего собственного. Ты уже знаком с госпожой моей Гвенвифар?
   Уриенс поклонился. Голос его оказался на диво приятным и мелодичным.
   — Рад возможности побеседовать с вами, госпожа. Когда в стране станет поспокойнее, я, ежели будет мне позволено, привезу в Камелот мою супругу, дабы представить ее тебе.
   — Буду счастлива узнать ее, — отозвалась Гвенвифар, чувствуя, как фальшиво звучит ее голос: королева так и не научилась изрекать такого рода банальные любезности хоть сколько-нибудь убедительно.
   — Однако ж не этим летом, нет; ныне у нас и без того хлопот по горло, — отозвался Уриенс, склоняясь над незамысловатой Артуровой картой. — Во времена Амброзия мы водили воинства вот этим путем: коней у нас в ту пору насчитывалось немного, вот разве те, что тащили подводы, однако вполне можно было подняться вот здесь, а вот тут срезать угол. Если едешь на юг Летней страны, главное — не угодить в болота.
   — Я надеялся избежать нагорий, — возразил Ланселет.
   — С такой многочисленной конницей так оно лучше, — покачал головой Уриенс.
   — На этих холмах конь того и гляди споткнется о камень и переломает ноги, — не отступался Ланселет.
   — Лучше так, сэр Ланселет, нежели допустить, чтобы и люди, и кони, и повозки увязли в болоте… лучше нагорья, чем топи, — настаивал Уриенс. — Глядите, вот здесь проходит древняя римская стена…
   — Ничего разобрать не могу; слишком уж много тут начеркано и перечеркано, — нетерпеливо бросил Ланселет. Он подошел к очагу, вытащил из огня длинную палку, загасил огонь и принялся рисовать на полу обугленным концом. — Глядите, вот Летняя страна, а вот — Озера и римская стена… Скажем, вот здесь у нас триста коней, а здесь — две сотни…
   — Так много? — недоверчиво переспросил Уриенс. — Да в легионах Цезаря столько не было!
   — Семь лет мы дрессировали коней и обучали солдат верховой езде, — отозвался Ланселет.
   — И заслуга в том целиком и полностью твоя, дорогой кузен, — не преминул вставить Артур.
   — Все благодаря тебе, мой король: ибо у тебя хватило мудрости предвидеть, на что они годны, — улыбнулся Ланселет.
   — Многие солдаты до сих пор не умеют сражаться верхом, — возразил Уриенс. — Что до меня, я и во главе пехотинцев дерусь недурно…
   — И это прекрасно, — добродушно заверил Артур. — Ибо для каждого, кто желает биться верхом, у нас коней не найдется, равно как и седел, и стремян, и сбруи, хотя я заставил всех до одного шорников моего королевства работать не покладая рук; и здорово же мне пришлось потрудиться, взыскивая налоги, чтобы расплатиться за все это, так что теперь подданные считают меня жадным тираном! — Король, тихо рассмеявшись, потрепал Гвенвифар по спине. — И все это время у меня самого золота едва хватало, чтобы купить моей королеве шелков для вышивания! Все деньги ушли на коней, на кузнецов и седельников! — Внезапно веселости его как не бывало; король резко посерьезнел, сурово свел брови. — И ныне ждет нас величайшее из испытаний, что только выпадали нам на долю: на сей раз саксы идут сплошным потоком, друзья мои. И если мы их не остановим, при том, что за саксами — численный перевес более чем в два раза, в этой земле кормить будет некого, кроме как воронов и волков!
   — В этом и состоит преимущество конного войска, — сдержанно объявил Ланселет. — Вооруженные всадники могут сражаться против врага с численным перевесом в пять, десять, даже двадцать раз. Что ж, поглядим, и если предположения наши правильны, мы остановим саксов раз и навсегда. А если нет — значит, погибнем, защищая наши дома, и любимые нами земли, и наших детей и женщин.
   — Да, — тихо отозвался Артур, — так тому и быть. Ибо чего ради трудились мы с тех самых пор, как выросли настолько, чтобы взять в руки меч, а, Галахад?
   Артур улыбнулся этой своей редкой, лучезарной улыбкой, и у Гвенвифар сердце сжалось от боли. «Мне он никогда так не улыбается. Однако же, когда я сообщу ему мою добрую весть, тогда…»
   На мгновение Ланселет просиял ответной улыбкой, а затем вздохнул.
   — Я получил вести от моего сводного брата Лионеля — Банова старшего сына. Он сообщал, что выйдет в море через три дня… ох, нет. — Ланселет умолк и вновь посчитал на пальцах. — Он уже плывет: гонец задержался. У Лионеля сорок кораблей, и он рассчитывает загнать саксонские суда — все или сколько получится — на скалы или оттеснить их на юг, к корнуольскому берегу, где толком не высадишься. А затем он причалит к берегу и приведет своих людей к месту сбора. Надо мне выслать гонца с сообщением о месте встречи. — Ланселет ткнул палкой в импровизированную карту на камнях пола.
   В дверях послышались приглушенные голоса, и в зал, пробираясь между поставленными тут и там скамейками и раскладными столами, вошел новый гость — худощавый, высокий, уже седеющий. Гвенвифар не видела Лота Оркнейского со времен битвы в Калидонском лесу.
   — Однако не ждал я когда-либо увидеть Артуров зал вот так, как ныне: без Круглого Стола, с голыми стенами… как, Артур, кузен мой, ты, никак, в бабки вздумал играть на полу со своими приятелями?
   — Круглый Стол, родич, ныне отправлен в Камелот, — отозвался Артур, вставая, — равно как и прочая мебель, и всяческая утварь. А здесь ты видишь военный лагерь; мы ждем лишь рассвета, чтобы отослать последних оставшихся женщин в Камелот. Большинство женщин и все дети уже отбыли.
   Лот поклонился королеве.
   — Вот уж воистину, чертог Артура оскудел, — по своему обыкновению, вкрадчиво произнес он. — Но не опасно ли отправлять детей и женщин в путь, когда земля охвачена войною?
   — Так далеко в глубь острова саксы еще не добрались, — возразил Артур, — и, если с отъездом не мешкать, никакой опасности нет. Мне придется выделить пятьдесят человек, — то-то неблагодарная это миссия! — они не пойдут в битву, но будут охранять Камелот. Королеве Моргаузе лучше оставаться там, где она сейчас — в Лотиане; и рад я, что сестра моя при ней!
   — Моргейна? — Лот покачал головой. — Вот уже много лет, как из Лотиана она уехала! Ну надо же, надо же! Хотел бы я знать, куда она отправилась? И главное, с кем? Я всегда говорил: эта юная особа не так проста, как кажется на первый взгляд! Но почему ты выбрал Камелот, лорд мой Артур?
   — Крепость легко оборонять, — пояснил король. — Пятьдесят воинов продержатся там до второго пришествия Христа. Если бы я оставил женщин здесь, в Каэрлеоне, мне пришлось бы вывести из битвы две сотни рыцарей, если не больше. В толк не могу взять, с какой стати мой отец сделал Каэрлеон своей крепостью: я надеялся, что мы всем двором успеем перебраться в Камелот до того, как снова нагрянут саксы, и тогда им пришлось бы идти к нам походным маршем через всю Британию, а мы сразились бы с ними там, где сочли бы нужным. Если бы мы завели их в болота и озера Летней страны, где за год местность меняется до неузнаваемости, так трясины и топи сослужили бы нам службу не хуже, чем луки, стрелы и топоры; а малый народец Авалона добил бы оставшихся кремневыми стрелами.
   — Как раз за этим они и идут, — отозвался Ланселет, отрываясь от карты на камнях и выпрямляясь на коленях. — Авалон уже выставил три сотни бойцов; говорят, придут и еще. А мерлин, когда я беседовал с ним в последний раз, сказал, что с острова выслали конных гонцов и в твои земли, лорд мой Уриенс, так что весь Древний народ, живущий в твоих холмах, встанет под наши знамена. Итак, у нас есть легион: конница для битв на равнине, и каждый всадник, закованный в доспехи и вооруженный копьями, выстоит против дюжины саксов или даже более. Затем, у нас есть без счету пехотинцев, лучников и мечников, способных сражаться в холмах и долинах. А еще люди Племен, с топорами и пиками, и Древний народ — эти сражаются из засады и, оставаясь невидимыми, посылают во врагов стрелы. Думаю, с таким войском мы дадим отпор всем саксам, сколько есть в Галлии и на берегах большой земли!
   — Именно это нам и предстоит, — промолвил Лот. — Я сражался с саксами со времен Амброзия; вот и Уриенс тоже; однако никогда еще не доводилось нам иметь дела с таким войском, что движется на нас сейчас!
   — Со времен моего коронования я знал, что однажды этот день настанет: так предрекла Владычица Озера, вручая мне Эскалибур. А теперь она велит всему народу Авалона встать под знамя Пендрагона.
   — Все мы там будем, — заверил Лот, но Гвенвифар содрогнулась, и Артур заботливо промолвил:
   — Родная моя, ты весь день провела в седле, да и накануне тоже не отдыхала, а на рассвете тебе снова в путь. Не позвать ли мне твоих дам, чтобы уложили тебя в постель?
   Королева покачала головой и сцепила руки на коленях.
   — Нет, я не устала, нет… Артур, не подобает того, чтобы язычники Авалона, почитатели чародейства, сражались на стороне христианского короля! А когда ты призовешь их под это богомерзкое знамя…
   — Королева моя, ты предпочла бы, чтобы люди Авалона сидели сложа руки, глядя, как дома их разоряют саксы? Ведь Британия — и их родина тоже; они станут сражаться, как и мы, чтобы уберечь свою землю от захватчиков-варваров. А Пендрагон — их законный король; ему принесли они клятву…
   — Я не про то, — отозвалась Гвенвифар, стараясь, чтобы голос ее не дрожал, точно у малолетней девчонки, дерзнувшей заговорить на совете мужей. «В конце концов, — внушала себе королева, — Моргаузу признают советницей Лота; да и Вивиана охотно рассуждала о делах государственных!» — Мне не по душе, что мы и люд Авалона станем сражаться бок о бок. В этой битве люди цивилизованные, приверженцы Христа, потомки Рима дадут отпор тем, кто не знает нашего Бога. Древний народ — тоже враги, не меньше, чем саксы, и не быть этой земле воистину христианской, пока все они не погибнут или не укроются в холмах вместе со своими демонами! И не по душе мне, Артур, что стягом своим избрал ты языческое знамя. Должно бы тебе сражаться, подобно Уриенсу, под знаком Христова креста, чтобы могли мы отличить друзей от врагов!
   — Выходит, я тебе тоже враг, Гвенвифар? — проговорил Ланселет, потрясенно глядя на собеседницу. Она покачала головой:
   — Ланселет, ты — христианин.
   — Моя мать — та самая злобная Владычица Озера, которую ты осуждаешь за чародейство, — отозвался он, — а сам я воспитывался на Авалоне, и Древний народ — мой народ. Мой родной отец, христианский король, тоже заключил Великий Брак с Богиней ради своей земли! — Вид у него был суровый и рассерженный.
   Артур взялся за рукоять Эскалибура, сокрытого в ножнах алого бархата, расшитых золотом. И при виде того, как рука его, на запястье которой красовались вытатуированные змеи, легла на магические знаки ножен, Гвенвифар отвела глаза.
   — Как же Господь дарует нам победу, если отказываемся мы отречься от чародейских символов и сражаться под знаком Его креста?
   — В словах королевы есть зерно истины, — примирительно промолвил Уриенс. — Но я поднимаю своих орлов во имя отца и Рима.
   — А я готов вручить тебе знамя креста, лорд мой Артур, коли будет на то твоя воля, — предложил Леодегранс. — Кому, как не тебе, носить его с честью во имя твоей королевы!
   Артур покачал головой. Лишь багровые пятна на скулах выдавали, насколько он разгневан.
   — Я поклялся сражаться под королевским знаменем Пендрагона и буду сражаться под ним или погибну. Я — не тиран. Те, кто хочет, могут изображать на щите Христов крест, но знамя Пендрагона реет в знак того, что все жители Британии — христиане, друиды и Древний народ тоже — станут биться бок о бок. Как дракон поставлен над всем прочим зверьем, так и Пендрагон — над всем народом! Всем, говорю я вам!
   — А рядом с драконом будут сражаться орлы Уриенса и Великая госпожа Ворон Лотиана, — объявил Лот, вставая. — А Гавейн разве не здесь, Артур? Я не прочь перемолвиться словом с сыном, и казалось мне, он неизменно рядом с тобою!
   — Мне недостает его не меньше, чем тебе, дядя, — отозвался Артур. — Если Гавейн не прикрывает мне спину, я просто не знаю, куда шагнуть; однако пришлось мне послать его с известием в Тинтагель, ибо гонца быстрее его нет.
   — Однако ж оберегать тебя есть кому, — брюзгливо отозвался Лот. — Вон, вижу, Ланселет и на три шага от тебя не отходит; этот всегда готов на освободившееся место встать!
   — Так уж оно повелось среди Артуровых соратников, родич: все мы состязаемся друг с другом за высокую честь быть ближе к королю, — невозмутимо отозвался Ланселет, хотя щеки его пылали. — Когда Гавейн здесь, даже Кэю, приемному брату Артура, и мне, паладину королевы, приходится поневоле отойти в тень.
   Артур обернулся к королеве.
   — Воистину, королева моя, должно тебе пойти отдохнуть. Совет того и гляди затянется за полночь, а тебе выезжать на рассвете.
   Гвенвифар стиснула руки. «Только сегодня, один-единственный раз, пусть мне достанет храбрости высказаться…»
   — Нет. Нет, лорд мой, на рассвете я никуда не поеду — ни в Камелот, ни в какое иное место на земле.
   На скулах Артура вновь обозначились алые пятна гнева.
   — Но как же так, госпожа? Когда в земли пришла война, медлить никак не годится. Я бы охотно позволил тебе отдохнуть день-другой перед дальней дорогой, но нам необходимо как можно быстрее переправить вас всех в безопасное место, прежде чем нагрянут саксы. Говорю тебе, Гвенвифар: с наступлением дня тебя будет ждать оседланный конь. А если верхом ты скакать не можешь, так поедешь в носилках или хоть в кресле, но поедешь непременно.
   — Не поеду! — исступленно выкрикнула королева. — И ты меня не заставишь, разве что прикрутишь к коню веревками!
   — Господь меня сохрани от такого, — отозвался Артур. — Но в чем же дело, госпожа моя? — Король явно встревожился, однако голос его звучал весело и шутливо. — Как же так: все эти легионы воинов, что встали лагерем снаружи, повинуются моему слову, а здесь, у собственного моего домашнего очага, бунтуют, и кто же — законная жена!
   — Воины твои вольны повиноваться твоему слову, — в отчаянии твердила королева. — У них-то нет тех причин оставаться на месте, что у меня! Мне довольно одной прислужницы и еще повитухи, лорд мой, но я никуда не поеду — даже до реки — раньше, чем появится на свет наш сын!
   «Вот я и сказала… прямо здесь, перед столькими собравшимися…»
   Артур услышал и понял, однако, вместо того чтобы возликовать от радости, напротив, лишь встревожился. Он покачал головой, вымолвил:
   — Гвенвифар… — и умолк.
   — Так ты беременна, госпожа? — довольно рассмеялся Лот. — О, мои поздравления! Но только путешествию это вовсе не препятствует. Моргауза, помнится, с седла не слезала до тех пор, пока не раздавалась настолько, что коню нести ее было уже не по силам, а по тебе пока и не скажешь, что ты непраздна. Наши повитухи уверяют, что свежий воздух и прогулки беременным только на пользу; свою любимую кобылу я, бывало, гонять перестаю лишь за шесть недель до того, как ей ожеребиться.
   — Я не кобыла, — холодно отпарировала Гвенвифар, — и у меня уже дважды случался выкидыш. Ты, Артур, никак, хочешь, чтобы все повторилось заново?
   — И все-таки ты не можешь здесь остаться. Этот замок защищен плохо, — в смятении убеждал Артур. — А войско в любой момент выступит в поход! И несправедливо было бы просить твоих дам задержаться с тобою, подвергаясь риску попасть в руки саксов. Я уверен, милая жена, дорога тебе не повредит; среди тех, кто уехал в Камелот на прошлой неделе, были и женщины в положении; и, уж конечно, тебе никак нельзя жить здесь совсем одной, в отсутствие других женщин; ведь Каэрлеон и впрямь превратится в настоящий военный лагерь, моя Гвен!
   Гвенвифар оглядела свою свиту.
   — Неужто ни одна из вас не останется со своей королевой?
   — Я останусь с тобою, кузина, ежели будет на то дозволение Артура, — промолвила Элейна.
   — И я останусь, если супруг мой не возражает, хотя сын наш уже в Камелоте, — подхватила Мелеас.
   — Нет, Мелеас, ты поезжай к ребенку, — возразила Элейна. — Я с королевой в родстве, и все, что в силах вынести Гвенвифар, вынесу и я, даже если нам предстоит жить в военном лагере бок о бок с мужчинами. — Девушка встала рядом с королевой и взяла ее за руку. — Но, может статься, в носилках ты все-таки доехала бы? В Камелоте куда безопаснее.
   Ланселет поднялся на ноги, подошел к королеве, наклонился к ее руке и тихонько проговорил:
   — Госпожа моя, умоляю: поезжай с женщинами. Возможно, не пройдет и нескольких дней, как вся округа превратится в дымящееся пепелище, как только нагрянут саксы. А в Камелоте ты окажешься совсем рядом с королевством твоего отца. Кроме того, моя мать живет на Авалоне, в каком-нибудь дне пути: она — прославленная целительница и повитуха; конечно же, она навестит тебя и позаботится о тебе как должно и даже останется с тобою до родов. Если я пошлю к матери гонца и попрошу поспешить к тебе, ты ведь поедешь?